Текст книги "День освобождения (ЛП)"

Автор книги: Энди Макнаб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Снова повернув направо в дальнем конце броканта, мы увидели сухую, размытую грязевую тропинку, которая, казалось, тянулась вдоль всей этой стороны промышленного комплекса. Она была около четырёх ярдов шириной, между рекой и зданиями, и была усеяна мусором и собачьим дерьмом. Остатки сетчатого ограждения тянулись параллельно берегу реки слева от нас. Старые бетонные столбы всё ещё стояли с интервалом в пять-шесть ярдов, но проволока либо заржавела и повалилась, либо вообще отсутствовала. Примерно в ста пятидесяти ярдах от нас, на другом берегу реки, находилась оживлённая главная улица, которая тянулась следом за ней, и группа многоквартирных домов, которые, судя по всему, хотели вступить в клуб «Л'Ариан», но не могли позволить себе членский взнос.

Я шёл чуть впереди Лотфи, следуя естественной тропе, а не пиная гниющие банки из-под кока-колы, старые пачки сигарет и выцветшие пластиковые пакеты. Примерно в ста ярдах перед нами виднелся крепкий кирпичный фасад здания, которое мы выбрали, – несомненно, самого высокого строения в комплексе. Мы прошли по тропинке мимо конца броканте, и теперь справа от нас оказалась крепкая каменная стена и амбар, облицованный терракотовой плиткой, а позади нас по мосту с грохотом неслись машины.

Группа из полудюжины женщин внезапно появилась с другой тропы позади здания, на которое нацелились. Я оглянулся на Лотфи, чтобы убедиться, что он всё заметил. Его оружие снова было наготове, у его ноги.

«Убери эту чертову штуку, ладно?»

Группа состояла из арабских женщин в платках, нагруженных перегруженными пластиковыми пакетами. Они не свернули налево, чтобы спуститься к нам, а продолжили путь прямо, через забор. Они даже не взглянули на нас, когда начали пробираться через пересохшее русло реки. Судя по всему, они направлялись к квартирам на другом берегу реки и не захотели идти до самого моста.

Фермерский дом был заброшен, и исписанные граффити стальные листы не позволяли никому войти через окна, выходящие на реку. Кто-то устроил пожар у обшитого сталью дверного проёма; камень был покрыт чёрными пятнами, а краска сошла с металла пузырями. Мы продолжили путь, стараясь выглядеть как можно более нормально, пробираясь по остаткам распотрошённого матраса, лежавшего у нас на пути.

Мы повернули направо, за целью, и вышли на дорогу, столь же изношенную и заваленную мусором. Вместо забора слева теперь была каменная стена высотой около трёх метров. Я сразу понял, что сзади нет ничего, что могло бы помочь нам проникнуть внутрь – ни вентиляционных отверстий, ни окон, только ещё более суровый кирпич.

Лютфи поравнялся со мной. «Должно быть, это короткий путь к станции».

"О чем ты говоришь?"

«С другой стороны зданий, в конце, есть железнодорожная станция. Я там и припарковался».

Мы продолжили путь, следуя вдоль задней стены здания; оставалось ещё осмотреть фасад с другой стороны. В дальнем углу, примерно через сорок ярдов, я наконец нашёл что-то полезное – оконную раму, вделанную в кирпичную кладку. Мы с Лотфи переглянулись. «Видишь? Я же говорил, что оно того стоило». Наконец я снова улыбнулся.

Окно было в металлической раме с одной стеклянной панелью, открывающейся наружу – хотя его, надо сказать, не открывали годами. Рама была ржавой, покрытой паутиной и грязью. Стекло было прочным, матовым и с проволочной сеткой, но в центре врезан небольшой пластиковый вентилятор диаметром около 10 см, работающий от ветра. Главной проблемой были две перекладины с другой стороны, которые, как я видел, отбрасывали тёмные вертикальные тени на стекло.

Мы прошли около пяти шагов до конца здания и прислонились к стене, стараясь делать вид, будто непринуждённо беседуем, пока я заглядывал за угол и снова заглядывал в заводской комплекс. С этой стороны снова был только кирпич. За дальним краем здания я видел слева ворота, а за ними – шум транспорта по мостовой дороге.

Лютфи потерял терпение и пошёл обратно к окну. Я пошёл следом, поглядывая на пути к станции, потом снова на реку. «Слушай, приятель, с ним пока ничего не случится. Он знает, что ты идёшь, он выдержит. Мы должны всё сделать правильно».

Он теперь осматривал окно. «Единственный путь – наверх», – сказал я. «Как думаешь? Пойдём сначала и посмотрим, что нас ждёт?»

Лютфи хотел вылезти через окно. Я покачал головой. «Это может занять слишком много времени. Лучше использовать это время, чтобы подняться по той трубе. Может, там есть люк или что-то ещё».

Он ещё раз посмотрел в окно, затем на двадцать пять ярдов подъёма, прежде чем неохотно кивнул. «Давайте. Но, пожалуйста, поторопимся».

«По одному за раз, ладно? Это уже старо».

Он проверил, не выпадет ли его оружие, и я сделал то же самое. Я начал карабкаться по ржавой трубе, раскаленной на солнце. Она прогнулась под моим весом, и посыпались хлопья ржавчины, но я ничего не мог с этим поделать. Я лез без особой техники, просто тянул трубу вниз, а не вытаскивал её. Я не знал, насколько хороши крепления, и не был уверен, что хочу это знать.

Наконец, руки добрались до вершины, и я оперся предплечьями о плоскую крышу. Плечи, бицепсы и пальцы ныли от усилий, но им требовался последний всплеск энергии. Я цеплялся и цеплялся, прокладывая себе путь вверх и вниз, пока наконец не смог выбраться на крышу. Это были раскалённые асфальт и гравий, почти расплавленные на солнце. Они обжигали колени и ладони, когда я повернулся, чтобы посмотреть на Лотфи.

Высунувшись, я мог видеть всё, что находится за промышленным комплексом. Вдали нас просматривали квартиры на другом берегу реки и несколько домов на возвышенности с этой стороны, но в остальном проблем с третьими лицами быть не должно. Я надеялся, что никто из жильцов не решит, что сейчас самое время опробовать новый бинокль.

Я видел железнодорожную станцию – небольшую – меньше чем в ста ярдах справа от себя. К ней вела протоптанная тропинка от задней части склада, через пролом в заборе, через пути и на парковку. Я едва различал очертания универсала «Фокус» Лотфи в ряду машин у дороги.

Железнодорожные пути шли параллельно реке, а сразу за въездом на фабрику находился железнодорожный переезд, который Лютфи, должно быть, проехал по ремню, прежде чем повернуть налево и припарковаться.

Ворчание Лотфи стало слышнее сквозь гул транспорта, пока он поднимался. Наверху трубы появились две руки, и я потянул его за запястье, когда он схватил меня. Я перевернул его, и мы оба легли на плоскую крышу, пытаясь отдышаться. Я закрыл глаза от солнца и чувствовал, как жар крыши прожигает мою толстовку и джинсы.

Я перевернулся на живот, одежда тянула меня за собой, пока смола пыталась удержать её на месте. Убедившись, что мой «Браунинг» надёжно закреплён и не покрыт смолой и песком, я на четвереньках пополз к шести световым люкам в центре крыши. Даже отсюда было видно, что они не были покрыты инеем и проволочной сеткой, а просто прозрачные, но грязные. Некоторые стёкла треснули, а многие были заляпаны голубиным помётом. Но это не имело значения: это был вход внутрь.

Пока я полз, а Лютфи следовал за мной, горячая смоляная масса под гравием медленно двигалась под тяжестью моих локтей, пальцев ног и коленей. Затем её поверхность лопнула, как корочка на застывшем заварном креме, и я погрузился на несколько миллиметров в чёрную массу.

Я заметил, что моя тень была более-менее подо мной, и быстрый взгляд на уже покрытый смолой трассер подсказал, что уже больше половины первого. Солнце стояло высоко, но всё равно, высунув голову из-под стекла, я должен был быть осторожен, чтобы не отбросить на пол самую большую в мире тень. Форма, блеск, тень, силуэт, расстояние и движение – вот что всегда выдаёт тебя.

Я направился ко второму окну слева, потому что в нём не хватало стекла. Я был всего в ярде от него, когда услышал изнутри крик, заглушавший гул машин, гудение клаксонов и свист пневматических тормозов.

Лютфи тоже услышал это и протиснулся мимо меня, чтобы добраться до недостающей панели.

Я подняла руку. «Медленно, медленно. Помни о своей тени».

Он кивнул и осторожно поднял голову, пытаясь прижаться лицом к отверстию. Теперь он дышал только носом, а его покрытое потом лицо было искажено гневом.

Я подошел к нему слева и пальцами, покрытыми смолой, медленно стер грязь со стекла, чтобы лучше видеть.

Глава 50

Голубиный помёт, накопившийся за годы, свисал со стальных опор крыши серыми сосульками. Затем, внизу, среди старых выцветших газет и куч мусора, я понял, почему дыхание Лотфи вдруг стало гораздо более частым. Ромео-два лежал на бетонном полу, голый и весь в крови, и его пинали в клочья двое неизвестных, которые, как я видел, вышли из магазина и направились к задней части дома – те самые, которые, должно быть, подняли Хаббу-Хуббу. На них всё ещё были чёрные кожаные куртки поверх джинсов. Оружия я у них не заметил.

Ромео-два почувствовал движение. Он пытался ползти к «Лексусу», припаркованному рядом с фургоном «Мерседес», который стоял через две машины напротив ставней в дальнем конце здания. Кровь капала с его усов и рта, пока двое неизвестных продолжали преследовать его, пиная и смеясь. Они повалили его на землю, затем снова пнули, отворачивая от машин. Двигатель фургона взревел, и он медленно подъехал к ставням. Пассажир вышел и потянул за цепь. Он снова забрался в машину, и «Мерседес» скрылся из виду, пока один из чёрных кожанок опускал ставни.

Под нами, посреди здания, находились две ямы для осмотра транспортных средств и два бетонных пандуса. Ромео Один и Хубба-Хубба лежали в одной из ям, тоже голые. На бетоне валялась рваная одежда, вероятно, сантиметр за сантиметром проверенная на наличие следящих устройств или подслушивающих устройств. Кровь капала с их лиц на пропитанные потом тела. В яме их удерживало нечто, похожее на тяжёлые старые железные ворота из особняка, возможно, купленные у соседнего броканта, которые перетащили через неё.

Хубба-Хубба сидел в углу, скрестив ноги, опустив голову. Его мокрые от крови волосы спутались и блестели на солнце. Лица его я не видел.

Пот капал мне в рот, пока я смотрел на эту сцену. Эспаньолка стоял над ними на воротах, кричал и тыкал в них черенком метлы, словно дразнил пару питбулей перед Большой Дракой.

Все лица подо мной были арабскими. Болдилокс прислонился к бетонному пандусу в мешковатой синей рубашке с короткими рукавами и чёрных брюках. Он глубоко затянулся сигаретой и обменялся шутками с толстым водителем фургона, у которого коричневый свитер был натянут на живот. Я подумал, что это он заметил Хаббу-Хаббу в глубине магазина, когда Ромео готовились к погрузке. Но всё это казалось бессмысленным. Зачем поднимать его и зачем поднимать Ромео?

Лотфи был уже в нескольких дюймах от меня, не отрывая взгляда от ямы. Голова Хуббы-Хуббы всё ещё была опущена. Он не реагировал на удары, просто перекатывался, принимая боль. Ромео Первый стоял на коленях, моля Эспаньолку о пощаде. Вместо этого он получил очередной шквал добрых новостей от ручки метлы.

Лютфи повернулся ко мне с решительным выражением лица. «Он ждёт меня».

Я кивнул. «Осталось недолго, приятель. Иди за световой люк, посмотри, нет ли там люка».

Он ещё раз пристально посмотрел на брата, прежде чем отползти назад и перебраться на другую сторону крыши. Возможно, там был пожарный выход со стальной лестницей, прикреплённой к внутренней стене. Это нам не особо помогло бы: нас сразу же заметили бы, если бы мы спускались. Но, по крайней мере, это на время отвлекло Лотфи. Я не хотел, чтобы он нервничал ещё больше.

Слушая крики и вопли, я огляделся. Здание представляло собой одно большое открытое пространство, явно когда-то использовавшееся как гаражная мастерская. Я лежал головой к закрытому ставнями входу в дальнем конце здания. Теперь за ним ничего не было, кроме «Лексуса». Похоже, здесь раньше хранились машины, прежде чем их отвезли на смотровые ямы и пандусы для ремонта в центре. На другом конце, окно первого этажа, которое мы нашли, было скрыто двумя передвижными строительными вагончиками, стоявшими перпендикулярно друг другу перед грубым, побеленным шлакоблочным кубом, не более восьми футов высотой, выступающим из угла. Если только Лотфи не придумает что-нибудь волшебное, единственный путь внутрь лежал через ставни или через это окно.

Козлиная Козелка спустилась с ворот и рявкнула приказ мальчикам у пандуса. Болдилокс и Ван Мэн бросили сигареты, подошли к яме и оттащили железные ворота в сторону. Когда образовался достаточно большой проём, братья в чёрной коже загнали туда Ромео-Второго.

Хабба-Хубба никак не отреагировал, когда новоприбывший выстроился рядом с ним, и ворота оттащили обратно. Но воссоединившиеся Ромео продолжали ворчать друг с другом и снова умолять людей наверху.

Зазвонил мобильный телефон. Двое из них полезли в карманы, но оказалось, что это был телефон Гоути. Он раскрыл его и немного пообщался, пока остальные четверо собирались у пандусов. Сигареты передавались по кругу и закуривались, пока Гоути продолжал свою беседу на чём-то, похожем на французский. Он даже тихонько рассмеялся, направляясь к ставням.

На лице Эспаньолки сияла широкая улыбка, и он, разговаривая, слегка размахивал левой рукой. Ему было, наверное, чуть больше сорока, но у него была короткая, очень аккуратная стрижка, которая делала его ещё больше похожим на Джорджа Майкла сегодня. Его язык тела был уговаривающим, и он пинал маленькие воображаемые футбольные мячи о стену, когда двигался.

Лотфи появился из-за окна на четвереньках, покачивая головой и приближаясь ко мне. Он посмотрел на Хаббу-Хаббу сверху вниз, а затем переключил внимание на Эспаньолку.

«Это женщина», – прошептал он. «Он говорит, что вернётся поздно, у него много дел».

А потом, словно по щелчку, телефон снова оказался в кармане Гоути, и он пошёл обратно к яме. Улыбка исчезла.

Двое Ромео стояли на коленях и молили его на быстром арабском. Я повернулся к Лютфи: «Что они говорят?»

Он приложил ухо к дыре вместо глаз и заткнул другое ухо большим пальцем, пока над головой пролетал самолёт, а машины мчались мимо нас, сосредоточенно морщась. Пока я ждал, пока он сообразит, я переложил «Браунинг» на заднюю часть джинсов и перевернул поясную сумку, окунув переднюю часть в смолу. Это не имело особого значения, я и так был весь в ней. Ощущение было такое, будто ползал по горячей вулканической грязи.

«Они не знают, кто мой брат. Они никогда его раньше не видели».

Я наблюдал, как Гоути закурил сигарету, сердито глядя на двух мужчин, которые что-то тараторили на коленях под ним, и снимая остатки табака с губ.

«Они говорят, что приехали сюда только для того, чтобы собрать деньги в трёх местах. В одном – вчера и в двух – сегодня. Они не понимают, что происходит. Они ничего не знают, кроме того, где собирать деньги».

У него возникла та же мысль, что и у меня. «Ник, сегодня два сбора?»

Чёрт! Я взглянул на него, потом снова на Гоутэ, который протягивал руку, пока Ван Мэн принёс жёлтый Sony Хаббы-Хаббы. Он поднёс его ко рту и одними губами прошептал: «Bonjour, bonjour, bonjour» с преувеличенной ухмылкой.

Он бросил недокуренную сигарету в яму и, присев над Хуббой-Хубой, стал выкрикивать вопросы. Египтянин никак не отреагировал. «Он хочет знать, с кем говорил по радио». Лотфи вытер пот с лица. «Он хочет знать, кто мы, где мы, что делаем». И тут, как ни странно, Лотфи улыбнулся. Он посмотрел мне в глаза. «Он не скажет ни слова, Ник. Он знает, что я приду».

Хубба-Хубба всё ещё стоял лицом к дну ямы, не реагируя. Возможно, Лотфи был прав: он действительно верил. Козлиный разозлился на отсутствие реакции и швырнул Sony в ворота. Осколки пластика и электронных компонентов посыпались в яму, словно шрапнель. Затем, словно в порыве гнева, он обеими руками ударил Хаббу-Хуббу по основанию шеи. Хубба-Хубба, сдержав боль, упал, его окровавленная голова упала на колени Ромео Второго.

Лютфи смотрел вниз, как Гоути кричал в яму. Он выглядел слишком спокойным. Как будто у него был план. «Что они ещё говорят, приятель?»

Лотфи закрыл глаза и приложил ухо к разбитому стеклу. «Он не верит Ромео. Он говорит, что неважно, кто говорит правду, а кто лжёт. Неважно, убьёт ли он их, если окажется неправ. Кто-то другой заберёт деньги». Он снова открыл глаза и посмотрел на меня. «Сейчас самое время, Ник».

Я кивнул в ответ. «У нас есть только окно, чтобы…»

Лотфи резко оторвался от стекла и встал на колени. Вытерев руки о джинсы, чтобы смыть с них смолу, он кивнул в сторону ворот. Жар обжег мне ладони, когда я опустил руки в чёрную массу и приподнялся, чтобы посмотреть, что он увидел. Он уже полз к водосточной трубе.

Универсал Peugeot с полицейскими опознавательными знаками и синим проблесковым маячком остановился на перекрёстке напротив ряда машин перед броканте, где был припаркован Scudo. В машине было три пассажира, и пассажир на переднем сиденье разговаривал по рации.

Глава 51

Мне пришлось предположить худшее: что звонки от третьих лиц уже предупредили полицию о «Скудо», и эти трое парней вот-вот получат повышение. Они найдут рации, заднюю часть и деньги под сиденьем – вместе с отпечатками пальцев, которых хватит на несколько недель. Первым делом они начнут искать нас здесь.

Я проверил «Фокус» Лотфи. Там ничего не происходило, но вскоре после того, как он изобразил полицейского и грабителя, всё должно было начаться. Я невольно подумал, что, возможно, это был способ Бога сказать: «Хватит с меня на сегодня разведки, а теперь займись делом».

Всё ещё пытаясь понять, как мы это сделаем, я решил ещё раз заглянуть в здание, прежде чем присоединиться к Лотфи. Я не ожидал, что ситуация ухудшится. Эспаньолка всё ещё стоял на воротах, но багажник «Лексуса» был открыт, и Болдилокс протягивал ему красную пластиковую канистру с топливом. Затем канистру подняли, как бутылку вина в ресторане, чтобы трое в боксах могли её увидеть.

Хубба-Хубба наконец поднял взгляд. Амулет спал с его шеи. Реакции не последовало: он просто выдержал крик и снова склонил голову. Он ждал, когда придёт Лютфи. Но тем временем он готовился к смерти.

Лютфи почти достиг угла крыши, когда поезд со скрежетом въехал на станцию. Он остановился у парапета, ожидая, не решит ли кто-нибудь срезать путь. К тому времени, как я добрался до него, поезд уже ушёл. Стоит ли мне рассказать ему, что я видел? Что изменится, если я это сделаю? Нам всё равно придётся спуститься и попытаться проникнуть через окно. Поможет ли ему знание того, что его брата вот-вот сожгут, особенно если окажется, что мы не сможем попасть внутрь?

Лютфи проверил, нет ли людей, переходящих железнодорожные пути. «Всё чисто. Готовы?»

Я кивнул, проверил свой браунинг и поясную сумку, затем перелез через парапет, спускаясь чуть быстрее обычного. Осколки ржавчины впились мне в руку, но моя боль была ничто по сравнению с болью Хуббы-Хуббы. Как только я коснулся земли, Лотфи бросился следом.

Я снова перекинул поясную сумку и «Браунинг» со спины на грудь и достал из чехла на поясе свой «Лезерман». Мне хотелось вернуть оружие на место, потому что инстинктивно хотелось выхватить его оттуда, и я чувствовал, что оно мне ещё понадобится.

Лотфи приземлился рядом со мной, когда я открыл лезвие «Кожеручёна». Поднявшись на цыпочки левой рукой и опираясь свободной рукой на бетонный подоконник, я начал резать и колоть пластиковый корпус вентилятора.

Лютфи стоял у стены, наблюдая. Казалось хорошей идеей подготовить его к неудаче. «Если мы не сможем снять эти решётки, единственный способ проникнуть внутрь – через ставни. Подождём, пока кто-нибудь выйдет, или, может быть, вернётся фургон, а потом…»

«Бог решит, что мы можем сделать, а что нет, Ник. Это в его руках». Он не смотрел на меня: его взгляд был устремлен на трассу.

Все это, конечно, хорошо, но что, если Бог решит, что пришло время осветить яму?

Я вытащил центральную часть вентилятора диаметром в четыре дюйма и попытался заглянуть сквозь решетку за грязным, заляпанным смолой стеклом.

Черт, я должен был ему сказать.

«Перед тем, как мы покинули световой люк, я увидел, как Гоути размахивает канистрой с бензином перед этими троими в яме. Ты понимаешь, что это может значить, правда?»

Выражение его лица не изменилось. Взгляд по-прежнему не отрывался от трека. Но он держал чётки в левой руке, перебирая их между пальцами, один за другим, одну за другой. «Да, я знаю, что это значит». Его голос был невероятно спокойным, невероятно собранным. «Давайте просто продолжим».

Мне нужна была помощь, чтобы просунуть руку в отверстие. «Подсади нас, приятель». Я поднял правую ногу, и он сложил ладони чашечкой. Мы оба крякнули, когда я вытянул руку, а он уперся ею в кирпичи.

Просунув руку, я мельком увидел писсуары, и с четвёртой попытки мне удалось сдернуть ржавую оконную защёлку. Ничего особенного не вышло. Рама была настолько старой, что за годы непогоды приклеилась к стенке. Я спустился на землю и с помощью лезвия Leatherman поддел её.

Изнутри не доносилось ни звука, что было хорошо: если мы их не слышали, то, скорее всего, и они нас не слышали. Я просто надеялся, что никто из них вдруг не решит сходить в туалет.

Надавливать на перекладины было бесполезно, они были прочными, но я подтянулся с их помощью на метр выше, чтобы увидеть, что происходит. Они были закреплены тремя винтами с прямой головкой, расположенными над и под рамой, пропущенными через две металлические полосы, приваренные к перекладинам.

Я спрыгнул на землю и достал отвёртку из «Лезермана». «Ты же знаешь, что нам ещё нужно заполучить хавалладу и Хуббу-Хуббу? Мы уже потеряли третью, а без этих людей мы не доберёмся до АС. Они нам нужны – ты же знаешь, что произойдёт, если не захватить эти АС?»

«Ник, я понимаю, насколько это важно. Ты забываешь, мы с братом вызвались добровольцами».

Выражение его лица было таким спокойным, что это нервировало. Он действительно верил в добро и зло, и во всю эту ерунду с «Кисметом». «Ты же знаешь, что после этого всё кончено? Нас раскрыли полиции, мы пропустили другую коллекцию. Давайте просто вытащим их обоих, бросим хавалладу и свалим к чёрту из этой страны. Ладно? Никакой мести, это займёт слишком много времени».

Я снова подтянулся, опираясь на поручни, и сумел полусесть на подоконник, чтобы поработать отвёрткой. По крайней мере, от заляпанного унитаза и двух пыльных писсуаров не исходил запах, лишь засохшие окурки, наверное, из восьмидесятых; концы фильтров, собравшиеся вокруг сливных отверстий, выцвели и побелели от времени.

Головки шурупов у потолка были покрыты слоями краски, и мне пришлось сначала выковыривать их лезвием, прежде чем я смог зацепить отвёртку. В конце концов, она начала проворачиваться после того, как головка дважды выскользнула из паза и поцарапала мне костяшки пальцев.

Первый шуруп я вытащил, передал его Лотфи и молча разобрался с остальными. Слишком много было поводов для раздумий и переживаний. Я взглянул на Лотфи, всё ещё спокойно наблюдавшего за тропинкой. Что касается меня, то я немного волновался, но был готов пойти на всё, чтобы мы могли смыться из Франции, пока нас не схватила полиция.

Я не стал возиться с нижними винтами, просто поддел решётки вниз. Затем, достав свой «Браунинг» и перевернув поясную сумку на спину, я пошёл туда головой вперёд, плюхнувшись животом на унитаз и опираясь на два писсуара, чтобы не упасть на пол и не шуметь.

Я слышал голоса по ту сторону двери.

Лютфи последовал за мной, закрыв за собой окно, но не опуская задвижку.

Дверь была дешёвой, покрашенной поверх старой, межкомнатной, со старой ручкой из шлифованного алюминия. Щель внизу была слишком узкой, чтобы я мог что-то разглядеть, но крики и вопли не оставляли особого простора для воображения. По крайней мере, я пока не чувствовал запаха бензина или гари.

Лютфи тоже прислушался к двери. «Они умоляют их остановиться – нам нужно поторопиться».

«Нам нужно рассредоточиться, чтобы прикрыть всех. Я пойду слева, используя вагончик с той стороны как прикрытие. Ты пойдёшь справа, используя другой».

Один из Ромео закричал так громко, что казалось, будто он здесь, среди нас. Лотфи очень разволновался, его глаза снова засверкали, как в Алжире. Я положил руку ему на плечо. «Я слева, ты справа, и этот твой Бог знает, что я с тобой, да?»

Когда он кивнул, оба Ромео снова вскрикнули. Я отвёл курок назад с полувзвода на «Браунинге» и проверил патронник, осторожно оттянув затвор ровно настолько, чтобы увидеть, как патрон встал на место. Затем я вернул его на место.

Лютфи делал то же самое, пока я в последний раз проверял свою поясную сумку и вытирал пот с глаз испачканной в смоле рукой.

Я медленно надавил на дверную ручку, и она с тихим скрипом поддалась. Мне не хотелось врываться. Я хотел, чтобы мы пробрались как можно дальше, используя вагончики как прикрытие, прежде чем станет шумно.

Петли слегка сопротивлялись, но мне удалось потянуть её на себя на дюйм, пока крики Гоути и вопли из ямы усиливались. Обзор был почти полностью скрыт вагончиками, но между ними, чуть правее меня, я видел бетонные пандусы. И там больше никого не было.

Глава 52

Я не понимал арабского, но мог отличить мольбу от требования. Крепко сжатые челюсти Лютфи говорили мне, что для него каждое слово имело значение.

Мне оставалось только предположить, что все они были на яме; больше им некуда было идти, если только они не слонялись по строительным фургонам или не полировали Lexus.

План изменился, поскольку я никого не видел. Я представил, как пройду прямо через щель между двумя трейлерами к пандусам, чтобы использовать их как укрытие и контролировать территорию. Никто из них не смог бы убежать от Мистера Девять Миллиметров.

Это дало бы Лотфи шанс подойти и поднять Хаббу-Хаббу, а как только это будет сделано, мы втроём должны были посадить Гоути в машину и свалить к чертям. Вот и всё, что я смог сделать. Нам просто нужно было ворваться туда с максимальной скоростью, неожиданностью и агрессией, с оружием наготове, не дав им времени вытащить себя. Только Бог Лотфи мог знать, что будет дальше.

Я откинул голову назад, чтобы прошептать Лотфи: «План изменился, я сразу пойду к пандусу и…»

Пронзительный крик прорвался сквозь щель в двери.

Лютфи вскочил, оттолкнув меня. Рванув дверь, он выхватил оружие и, крича по-арабски, бросился в склад, пробежал сквозь щель между трейлерами, затем повернул направо, к боксам, и скрылся из виду.

Я последовал за ним, сняв предохранитель, крича во весь голос и присоединяясь ко всем остальным, пока шум эхом разносился по зданию. «Руки вверх! Руки вверх! Руки вверх!»

Я успел сделать всего три шага вглубь склада, как с другой стороны трейлеров справа от меня раздался громкий свист, а затем раздались мучительные крики, заглушившие все остальные звуки.

Я прошёл мимо трейлеров и увидел группу людей справа от пылающей ямы, которые смотрели на нас с открытыми ртами. Мы оба закричали ещё громче, пытаясь перекричать шум внизу, когда пламя взмыло выше наших голов.

Болдилокс был готов натянуть оружие, но не мог решить, стоит ли это делать. Он посмотрел на Эспаньолку. Он смотрел на меня. Я стоял неподвижно, держа оружие наготове, на открытом пространстве.

Лютфи добрался до ямы, его крики теперь были такими же громкими, как крики горящих людей.

Я не снимал Браунинг, нажимая большим пальцем на предохранитель. «Руки вверх! Руки вверх! Руки вверх!»

Братья в чёрной коже пытались решить, стоит ли рискнуть и приспустить оружие; я видел это по их глазам. Я чувствовал жар на лице, когда приближался, чтобы стрелять получше, не скрещивая ноги при движении, стараясь держать их врозь, чтобы у меня была постоянная, устойчивая платформа, с которой можно было бы стрелять по цели. У меня было не так уж много оружия, чтобы возиться с ним.

Лютфи, стоя на коленях у ямы, ревел во весь голос, сражаясь с тяжелыми горячими железными воротами, пытаясь протащить их хотя бы на несколько футов.

Внизу из пламени размахивали руками. Здание наполнилось пронзительными криками.

Наверху взгляды группы всё ещё метались повсюду: то на яму, то на меня, то друг на друга. Я приближался к ним, и с каждым шагом вонь горящей плоти становилась сильнее запаха топлива. Было искушение прикончить всех четверых, но Гоути был в центре группы. Он был нужен мне живым.

Лютфи кричал, зовя брата, борясь с огнем, борясь с воротами.

Где был Ван Мэн?

Справа от меня что-то произошло, но я опоздал.

Кусок леса сильно качнулся. Я почувствовал сокрушительную боль в правой части груди, и браунинг вылетел из моей руки. Я потерял весь воздух в лёгких ещё до того, как ударился о бетон.

Между вспышками в голове я видел, как Лютфи лежит на полу, сжимая обугленную руку, протянутую сквозь прутья ворот. Пламя начало угасать. Даже если бы его брат не сгорел заживо, он бы уже давно задохнулся.

Лютфи заревел, словно раненый зверь, долгим, протяжным, жалобным воем отчаяния. Его рукава дымились и обгорели, а руки и кисти покрылись волдырями. Вокруг надвинулись люди, и его отшвырнули от ворот, но мучения его причиняла не физическая боль.

Я видел его ещё секунду, прежде чем на меня обрушился дождь из ног. Мне оставалось только свернуться калачиком, закрыть глаза, стиснуть зубы и надеяться, что это скоро прекратится.

Гневный арабский эхом разносился по стенам. Пинки прекратились. Руки схватили меня за ноги, потянув на животе и груди к яме. Крики Лютфи становились всё громче. Я упирался ладонями в землю, чтобы лицо не терлось о бетонный пол, и чувствовал, как кожа на ладонях сходит.

Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть обугленные, но всё ещё узнаваемые тела в яме и тлеющую краску на воротах. Мои ноги освободили, с меня сдернули поясную сумку и прижали к правому строительному вагончику. Лотфи подвели ко мне и поставили на колени. Все четверо окружили нас, время от времени нанося друг другу сильные удары. Край штанов Болдилокса был всего в нескольких дюймах от моего лица. Я чувствовал запах одеколона и сигарет и слышал тяжёлое, прерывистое дыхание, когда один из них плюнул мне на шею.

Лотфи, казалось, не замечал состояния своих рук и кистей. Кожа свисала с него, как картофельная кожура, местами красными, местами чёрными. Часы и медицинский будильник словно утонули в его чудовищно распухших запястьях. Содранная кожа на моих руках, въевшаяся в песок, причиняла невыносимую боль, но всё равно не то, что пришлось пережить ему.

Боль в правой части груди была невыносимой. Мне приходилось делать частые, поверхностные вдохи, и каждый раз мне казалось, будто меня режут ножом.

Лютфи поймал мой взгляд и начал медленно раскачиваться взад-вперёд, вытянув руки так, чтобы не касаться их, просто принимая боль. «Мне следовало…»