Текст книги "Муза (ЛП)"
Автор книги: Эмма Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
«Ну, после окончания университета я впал в депрессию. Однажды ночью мне приснился сон, и в нем был он». Я пожала плечами. «Больше рассказывать нечего».
Ложь была кислой на вкус во рту, а Джейн выглядела так, словно не верила мне. Вернулся официант и поставил два бокала с вином, на ободке которых красовались дольки лайма. Он налил воды, и когда он снова ушел, Джейн положила руки на стол, золотые браслеты и со вкусом подобранные украшения украшали ее запястья и пальцы.
«Я думаю, ты скромничаешь, Коул. И защищаешься. Не то чтобы я винила тебя. Не хочу лезть в процесс художника, но я прыгнула в самолет посреди очень успешного шоу в Париже, чтобы встретиться с тобой. Потому что у вас есть то волшебное, раз в жизни встречающееся сочетание черт, которые делают икону: коммерческая жизнеспособность и подлинный артистизм».
Джейн сделала глоток воды, пока я пыталась впитать ее слова. Как будто пытаешься проглотить океан – это было слишком много.
«Демонические образы не являются чем-то необычным», – продолжила она. «Но вы наделили свое существо человечностью, которая находит отклик. Он отражает то, что многие испытывают в наши дни: депрессию из-за состояния мира, чувство изоляции, одиночества, но при этом в нем все еще светится проблеск надежды». Коммерческая жизнеспособность возникает, когда потребители отождествляют себя с вашим искусством в больших масштабах, и это сделает вас очень богатым молодым человеком."
«Я не знаю об этом», – сказал я, потянувшись за своим стаканом.
«Что касается другой половины уравнения», – продолжила она, как будто я не говорил. Вы знаете, что имя Люцифер означает «несущий свет» или «утренняя звезда»? До того, как современное христианство превратило его в дьявола, Люцифер был связан с планетой Венера, символом надежды и света".
«Я понятия не имел».
«Степень по истории пригождается время от времени». Улыбка Джейн померкла. «Хочешь знать, что я вижу, когда смотрю на твоего демона, Коул?»
Затаив дыхание, я кивнул.
«Я вижу надежду и свет. Я вижу любовь, запертую во тьме, с потенциалом ее освобождения, который хранится в ней, как драгоценное семя. Оно может томиться в темноте и умереть. Или оно может получить питание и возродиться в нечто прекрасное. Это, – сказала она, ткнув пальцем в стол, – и есть подлинный артистизм, и именно это сделает вас легендой».
Я уставился на нее, ошеломленный тем, как глубочайшая тайна моего сердца была повторена мне, и гораздо более поэтично, чем я когда-либо мог выразить словами. Как будто Джейн разорвала мое сердце и выложила на стол между нами все, что я видела в Амбри.
Нет, я вложил все это в картины.
Джейн откинулась в кресле, не понимая моего ошеломленного выражения лица. «Ты скромный, Коул, и честный. Это тоже находит отклик. Люди так устали от ерунды. Пока вы сохраняете эту честность, я верю, что у вас будет долгая и плодотворная карьера».
«Я... я не знаю, что сказать».
«Вы можете сказать, что хотели бы, чтобы я представлял ваши интересы».
Я кивнул, озадаченный скоростью, с которой все это происходило. «Да, конечно. Для меня это большая честь».
«Тогда мы можем поменять эту газированную воду на шампанское и отпраздновать», – сказала она, подзывая официанта. «Я бы хотела устроить вам выставку как можно скорее. Недалеко отсюда есть галерея, которая, как мне кажется, идеально подходит по размеру. Я полагаю, у вас нет больше таких картин?».
«Нет, но я хочу сделать новую серию. Маслом, а не акрилом».
«Хорошо. Двенадцать картин, скажем, за шесть месяцев. Это возможно? Слишком быстро?»
«Я могу это сделать. Они как бы вылетают из меня».
«Отлично. Значит, мы будем в апреле. Возможно, к тому времени этот дождь ослабнет», – сказала она, криво улыбаясь. «Я попрошу Остина послать вам контракт. Или, если хотите, мы можем закончить наш обед и отправиться в мой офис. Я хочу запереть вас немедленно. Я имел в виду каждое слово, сказанное о твоей работе, Коул. Я верю в нее – и в тебя – всем сердцем». Она откинулась на спинку кресла, улыбаясь. «Но я также хочу, чтобы мы оба заработали неприличное количество денег».
Я усмехнулся, все еще качая головой. «Как скажете, мисс Оксли».
«Джейн», – сказала она. «Или, если хотите, „мой агент“».
Официант вернулся и открыл бутылку Dom Pérignon.
«За наше партнерство», – сказала Джейн, подняв свой бокал, в ее глазах плясали знаки доллара.
Я поднес свой бокал к ее бокалу, думая только об Амбри.
«За надежду».
Перевод: https://t.me/justbooks18
Глава 17
Я закончил самый сюрреалистический обед в своей жизни, затем отправился в шикарный офис Джейн в Мейфэре, после чего вернулся в свою мрачную, темную квартиру в подвале. Мне так и хотелось позвонить Люси и рассказать ей свои новости, но это казалось неправильным. Амбри был ответственен за каждую крупицу успеха, которая приближалась ко мне, и он должен был услышать об этом первым. Но мой телефон молчал, и, если я снова появлюсь у стола Джерома, он решит, что я преследую его.
Дождь снова усилился, когда я вышел из "Джейн Оксли и партнеры", и теперь хлестал по окнам, как зверь. Я подогрел чашку лапши, бездумно перескакивая с одного видео на YouTube на другое. Моя жизнь волшебным образом не изменилась теперь, когда у меня появилось то, о чем я мечтал – кто-то, кто верил в мою работу. Чего-то все еще не хватало.
Может быть, дать ему пять минут, прежде чем начать нуждаться в большем обожании?
Но мне нужно было не восхищение.
Я снова проверил свой телефон. Ничего.
Вздохнув, я закрыл ноутбук, положил его на пол и забрался в свою кровать. Несмотря на завывающий ветер и холодный воздух, просачивающийся из щелей, я задремал и увидел во сне мост Блэкфрайерс.
Я стоял у перил, глядя в холодную, черную воду. Пока я смотрел, она поднималась все выше и выше, пока не омыла каменистую землю под моими ногами. Она кружилась вокруг моих лодыжек, затем поднималась все выше и выше, к коленям, затем к талии. Запах солоноватой, затхлой воды заполнил мой нос, а грудь сжалась от холода и паники. Вокруг меня висели картины Амбри. Те, что я продал на ярмарке искусств, и те, которые я еще не написал. Картины для выставки Джейн. Все они были испорчены и уплывали от меня, как почтовые марки.
«Нет!»
Я сел, дрожа от холода, тот же солоноватый запах Темзы преследовал меня из моего сна.
Из моего рта вырвался крик. Моя квартира была залита водой на высоту не менее фута. Она стекала по лестнице, ведущей к моей двери, и лилась из-под нее.
«Черт! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!» Я сорвался с кровати и надел очки и ботинки. Паника мешала думать, и я бесполезно кружил по комнате, пытаясь решить, за что хвататься в первую очередь. Мои вещи, портреты из универа, ноутбук, принадлежности...
«Мисс Томас!» закричал я. «Мисс Томас, вызовите службу спасения!»
Потом я вспомнил, что моя хозяйка уехала из города к сестре в Корнуолл.
Вода все еще прибывала и не подавала признаков остановки. Старое здание скрипело и раскачивалось, угрожая обрушиться мне на голову. Я схватила пальто, оставив все остальное, и поспешил выйти, едва не поскользнувшись на ступеньках, по которым хлестала вода, как будто прорвало трубу.
На улице другие люди, которых так же затопило, ютятся в потопе, звонят по телефону 999. Я искал место, где можно укрыться. Дождь разбил мои очки, превратив ночь в хаос из хлещущей воды и молний.
«Мистер Мэтисон?»
Я обернулся. Черный внедорожник был припаркован у обочины, из него вылез мужчина в костюме и жестом показал мне на пассажирскую дверь сзади.
«Сюда, пожалуйста».
Я уставился на него, вода прилипла к моим щекам. Тонированное окно опустилось, и Амбри посмотрел на меня сквозь ливень. Губы демона изогнулись в улыбке. «Как тебе такая погода, а?»
Даже дрожа от холода и промокнув до костей, я почувствовал вспышку теплого желания. «Что ты здесь делаешь?»
«Спасаю тебя. Разве это не очевидно?» Он наклонил голову. «А что это у вас с водой?»
Водитель открыл для меня дверь.
«Но мои вещи...»
«Их можно заменить», – сказал Амбри. «Садись».
Я колебался. Завыли сирены, замигали белые и синие огни. Помощь прибывала к другим жителям моей улицы. Я ничего не мог сделать, даже позвонить мисс Томас, которая отказалась дать мне – «настоящему незнакомцу» – номер телефона ее сестры.
Я забрался в плюшевый салон внедорожника с подогревом и сел напротив Амбри, дрожащего и капающего дождевой водой на кожаные сиденья. Человек в черном сел за руль, и машина медленно покатилась сквозь туманную ночь.
Амбри сидел с тростью между коленями, его руки в черных перчатках лежали на изогнутой серебряной рукоятке. Моя радость при виде его была шокирующей. Как будто я умирал от голода и не знал, насколько сильно, пока передо мной не поставили еду.
Амбри, казалось, читал мои мысли. Он выгнул бровь. «Скучаешь по мне?»
«Как ты догадался прийти сюда?»
«Называй это предчувствием».
Я посмотрел на забрызганное дождем окно. «Ушло. Всё. Моя одежда, мои портреты, мои книги...»
А у меня было двенадцать картин, которые нужно было написать, и не было места, где это сделать. Я потер глаза, так устал вылезать из одной ямы только для того, чтобы упасть в другую.
Такова жизнь, майн шац. Продолжай, – пришла мысль, которая звучала по-женски. Наверное, Люси, которая даже в моем воображении была хорошей подругой.
Я успокоил дыхание и сосредоточился на другой проблеме, сидящей прямо напротив меня. Амбри был чертовски красив, и меня бесило, что все мое тело, разум и сердце впадали в хаос при одном только его виде.
Ради всего святого, имей хоть немного достоинства.
Я дернул подбородком. «Что это за трость?»
«Тебе нравится? Правильные аксессуары, по-моему, очень дополняют образ», – сказал Амбри, но тут машина занесло на повороте, и он зашипел от боли. Он сжал рукоятку трости так крепко, что я услышала, как скрипят его кожаные перчатки.
Мои глаза вспыхнули в тревоге. «Ты в порядке? Что случилось?»
«Ничего такого, что не было бы необходимо».
«Необходимого? Хватит придуриваться. Ты ранен? Насколько сильно?»
«Осторожнее, Коул Мэтисон, иначе я начну думать, что ты влюбился в меня. Я, конечно, просто шучу». Глаза Амбри буравили меня. «Ты не будешь таким глупцом».
Мое лицо покраснело. Я понизил голос, чтобы водитель не услышал. «Я не думал, что ты можешь быть ранен».
«Это возможно, но мне достаточно перейти на другую сторону, чтобы исцелиться».
«А почему бы и нет?»
«По той же причине, по которой я привожу тебя жить в свою свободную комнату», – сказал он. «Высшее испытание воли».
Я откинулся назад, хотя мое глупое сердце стучало о ребра. «Я не буду жить с тобой».
«О? У тебя есть вторая квартира в дерьме, припрятанная на случай непредвиденных обстоятельств?»
«Ты серьезно? После той ночи...» Мое лицо пылало еще жарче. «Ты думаешь, это хорошая идея?»
«Это ужасная идея», – сказал Амбри. «Но, как я уже говорил, лишения – это проверка на прочность. Твое обаяние и полное отсутствие претенциозности делают тебя опасным соседом. Можно почти поверить, что твое сострадание – не притворство».
"Это не так", – сказал я. "То есть, я не знаю, я просто..."
«Быть собой. Именно. Ты слишком легко делишься моментами слабости, о которых лучше забыть». Он ткнул пальцем. «Ты больше не получишь от меня рассказов о горе, Коул».
«Это не слабость, Амбри», – сказал я. «Это то, что ты пережил».
«Ах, но тогда я не пережил этого, не так ли?» – сказал он с горечью. «В конце концов, я сдался. Тебе лучше помнить об этом. Захватывай и продавай, но не ищи у меня того, чего нет».
Он блефовал. Или, может быть, я обманывал себя, что в нем больше человечности, потому что хотел этого.
«Кстати, я получил твое письмо». Амбри выглядел забавным. «Я продался, да? Ты продал меня».
«В рекордные сроки», – сказал я. «И Джейн Оксли – мой новый агент. У меня будет шоу в апреле, и все благодаря тебе».
Его улыбка застыла, и он отвел взгляд. «Я так рад».
Водитель припарковался у обочины перед Chelsea Gardens. Амбри медленно вылез из машины, морщась при каждом хромающем шаге. Моя челюсть сжалась. Я протянул ему руку, и он положил свою ладонь мне на локоть.
«Посмотри на нас», – размышлял он. «Дьявол и ангел, идеальный костюм для пары. Хэллоуин в следующем году уже готов».
«Хватит шутить. Кто это с тобой сделал?» шипел я, пока водитель шел вперед, чтобы открыть переднюю дверь. «Скажи мне правду».
«Я уже сказал», – сквозь стиснутые зубы сказала Амбри, кивнув Джерому на стойке регистрации, пока мы медленно шли к лифтам. «Мне нужно было напоминание».
«О чем?»
Он не ответил, но его хватка на моей руке усилилась.
Внутри его дома я помог Амбри сесть на диван, заметив, что в комнате не хватает одного кресла, которое стояло у камина.
"Барнард, будь голубчиком и проводи Коула в его комнату", – сказал он, снимая перчатки.
Я последовал за водителем в свободную спальню, в которой спал прошлой ночью. Она была переоборудована так, что половина ее была жилым помещением, а другая половина – студией живописи, с мольбертом, брезентом и достаточным количеством материалов, чтобы открыть художественную школу. Водитель – Барнард – кивнул мне и вышел.
«Это просто пиздец».
Быстрый осмотр показал мне, что комоды забиты одеждой, шкаф завешен всем – от костюмов до повседневных джинсов и рубашек. В ванной комнате, как я понял, не глядя, было все необходимое.
Я вернулся в гостиную как раз вовремя, чтобы увидеть, как Барнард уходит, закрывая за собой дверь.
«Какого черта, Амбри? Как долго ты это планировал?»
Он закатил глаза. «Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, что твоя жалкая квартирка не выдержит и мороси, не говоря уже о муссоне», – сказал он, хлопая перчаткой по шторму, бушевавшему за окном. «Хватит жаловаться, Коул. Теперь у тебя есть место для работы без угрозы обрушения дома на тебя».
Я снял очки и провел руками по лицу. «Я не могу здесь оставаться».
«Почему?»
«Ты знаешь, почему нет. Ты и я...»
"Нет никаких «ты и я», – огрызнулась Амбри. «У тебя нет чувств ко мне, Коул, у тебя есть влечение, что вполне ожидаемо, учитывая, что это я. Добавь щепотку симпатии благодаря моей грустной истории и благодарности за все остальное, и это все, что есть».
«Амбри...»
«Не будь дураком. Ты знаешь, что между такими, как ты и я, нет ничего смешного». Он попытался хитро ухмыльнуться. «Конечно, я никогда не откажусь от секса без обязательств. Позвони мне. Я буду в конце коридора».
«Я тебе не верю», – сказал я. «Да, это чертовски безумно, но...»
«Не безумие, а невозможно», – сказал он, его голос был твердым. «Ты напишешь мой портрет, потому что это все, что я от тебя хочу. Если это слишком сложная задача, уходи, а я найду кого-нибудь другого».
"Ты полон дерьма", – прошипел я в ответ. "Ты не хочешь кого-то другого. Ты хочешь..." Я откусил слова и боролась за спокойствие. "Ты не просто так рассказал мне о своем прошлом. Почему ты помогаешь мне и почему ты привел меня сюда. Почему тебе нужно напоминание о том, кто ты есть".
Он побарабанил пальцами по рукоятке трости. «Признаюсь, я позволил себе увлечься тобой, Коул Мэтисон. На краткий миг я позволил твоей обезоруживающей природе – не говоря уже о впечатляющих навыках минета – обмануть меня, заставив думать, что ты не такой, как все остальные люди».
«Я не...»
«Ты такой. Ты хочешь того, чего хочешь, и сожжешь город дотла, если не получишь этого».
«Это чушь», – огрызнулся я. «Это ложь, которую ты говоришь себе, чтобы не чувствовать ничего настоящего».
Он выдержал мой взгляд, не шелохнувшись. «Мне нужен мой портрет. Если мы будем трахаться время от времени, я не буду жаловаться. Но это будет только это. Трахаться».
"Я так не работаю".
«А я не работаю по-твоему», – сказал он и поднялся на ноги. «Хочешь посмотреть, как играют демоны, Коул? Как мы напоминаем друг другу о нашей истинной природе?» Он задрал штанину, обнажив покрытую волдырями, злобно красную кожу, которая почернела в пятнах.
«Господи, Амбри...»
«Обе ноги, от задницы до лодыжки», – сказал он. «Это жжет, как адский огонь, и когда моя плоть начнет гнить, я перейду к исцелению, но ни секундой раньше». Он спустил штанину и пристально посмотрел на меня. «Я очистил наш лист. Мы с тобой начинаем все заново. Ты понимаешь?»
Мое сердце словно раскололось на две части. За боль, которую он причинил себе, и за надежду, которой я, как дурак, предавался. Что то, что сказала Джейн, было правдой.
Что я могу спасти его.
Амбри прочитал мое выражение лица и кивнул. «Хорошо». Он опустился обратно, скорчив гримасу. «Считай это своим маленьким напоминанием».
Я почти сдался, но когда я повернулся, чтобы вернуться в свою «новую» комнату, в этом странном женском голосе прозвучала еще одна мысль, как заверение в том, что я не сошла с ума. Что он не потерян.
Надежда никогда не бывает глупой, майн Шац. Не отказывайтесь от него.
Перевод: https://t.me/justbooks18
Глава 18
Я ожидаю, что Коул отступит, но он стоит в моей гостиной, капая водой на ковер. Он дрожит так сильно, что у него стучат зубы, но его темные глаза полны беспокойства за меня и чего-то более глубокого, что я не хочу исследовать.
"Ты поймаешь свою смерть, если не вылезешь из этой мокрой одежды". Я заманчиво улыбаюсь. "Я бы предложил помощь, но я немного..."
«Зажарился?» – с сарказмом произносит он, но его голос трещит, и из него выплескивается страдание.
Нет! Это просто холод, который охватил его. Он и я, как вода и огонь. Одно не может выжить в присутствии другого.
Моя улыбка становится жесткой. «Я предлагаю тебе принять горячий душ и немного поспать. Завтра мы начнем писать мой портрет. Днем и вечером ты сможешь рисовать для апрельской выставки. Если у тебя будет все необходимое здесь, в одном месте, это позволит тебе соответствовать требованиям, предъявляемым к твоему мастерству».
Коул смотрит на меня. Он знает, что я прав, и более того, он не хочет уходить. Моя челюсть сжимается, и даже когда нижняя половина моего тела кричит в агонии, я понимаю, что совершил колоссальную ошибку, выбрав Коула Мэтисона в качестве своей цели.
Получи свой портрет, а об остальном побеспокойся позже.
«Одно условие», – говорит он дрожащими губами.
«У тебя есть условия? Как мило.»
«Я ни черта не буду рисовать, пока ты не вылечишься».
«Сейчас, сейчас...»
«Я чертовски серьезен, Амбри. Я выйду за дверь сегодня вечером, и ты меня больше никогда не увидишь».
Я насмехаюсь. «Пока я не прочитаю о твоем огромном успехе с твоими демоническими картинами в местных газетах?»
«Я уйду. Я скажу Джейн, что у меня пропало вдохновение».
«Ты не бросишь».
«Скажу», – говорит Коул, его глаза буравят меня. «И брошу, если ты не позаботишься о себе. Я не смогу сделать ни одного гребаного мазка, зная, что ты страдаешь».
Его слова – как тупой укол в грудь: одновременно и больно, и тепло.
«Ты лжешь», – говорю я. «Люди не уходят от славы и богатства, когда они у них под рукой».
Он ничего не говорит, только смотрит на меня. Я чувствую, что его убежденность стекает с него так же уверенно, как дождевая вода.
«Хорошо», – говорю я жестко. «Но ты должен сделать то же самое и вылезти из этой промокшей одежды».
Он скрещивает руки. «Сначала ты».
Черт бы его побрал.
Затем я вспоминаю, что это моя работа.
Тяжело опираясь на трость, я поднимаюсь на ноги. Движение пробуждает свежую агонию, и тут Коул бросается ко мне. Я отрываюсь от него прежде, чем он успевает дотронуться до меня.
«Открой окно».
Он делает, как я говорю, затем снова ждет. Он дрожит так, что дрожат его кости, но он стоит на своем.
«Я ухожу, ухожу», – раздраженно говорю я, а затем показываю на него пальцем. «Но ты немедленно отправляйся в горячий душ, пока не подхватил зимнюю лихорадку».
Прежде чем он успевает ответить, я растворяюсь в своем аникорпусе. Агония, которую я испытывал несколько дней, исчезает, но все, что я вижу, – это он. Сотня Коулов, увиденных сотней пар жучиных глаз, все они излучают одно и то же стоическое добродушие, делая его еще более красивым. Красивым.
Я вылетаю из окна в ночь.
Долгие мгновения я лечу без цели и смысла. Мне нужно перейти на другую сторону, чтобы исцеление было полным, но меньше всего мне нужно, чтобы Асмодей почувствовал мое присутствие. Он мгновенно учует мою слабость.
Сотня крыльев взмахивает в раздражении. Я сгорел, но слабость отказывается умирать. Почему?
Надежда, майн Шац.
Эта мысль – и женский голос, который ее произносит, – не имеет смысла, но это слово задерживается в моем сознании, как эхо. Для меня нет надежды, и все же...
Кассиэль сбежал.
Ему помог ангел. У меня нет ангелов.
Я знаю, потому что искал. Нет ни одного доброго предка, который бы присматривал за мной, ни на этой, ни на той стороне. Даже в смерти я не познал любви. Эта боль пылает ярче, чем горящее масло. Я не хочу сбежать, напоминаю я себе, и снова отдать себя на милость людей.
И все же...
Время на Другой Стороне – вещь неопределенная. Ангелы могут перемещаться туда и обратно в любое время, но демоны ограничены. Мы соблазняем людей зацикливаться на прошлых неудачах и боли и заставляем их чувствовать, что страдания бесконечны. Нам не позволено видеть будущее.
Будущее содержит надежду.
Опять это проклятое слово.
Но я могу перейти в прошлое и спрятаться в том времени, когда Астарот еще не встретил свой печальный конец. Моему сеньору не придет в голову искать меня там, ведь я еще не предал наше темное дело.
Сотни частей меня замирают при этой мысли. Я признаю это; я был предателем. Я помог победить Астарота, потому что Кассиэль катился в Забвение, и я хотел спасти его. Потому что он любил Люси Деннингс, и я хотел, чтобы у него было то, что он любил.
Потому что ты любил его. Ах, ты видишь? В тебе это не умерло.
Я шиплю целым роем. Молчи, Эйшет!
Я не знаю, почему демонический колдун дразнит меня таким образом, но я убегаю на Другую Сторону, прохожу сквозь Завесу и перевоплощаюсь в свою демоническую сущность. Боль от горящего масла осталась в памяти – когда я в следующий раз приму человеческую форму, мое тело будет таким же совершенным и безупречным, как всегда, такова наша сила. Зачем мне от этого отказываться?
На другой стороне, когда – это приостановленная коллекция моментов, определяемых человеческой временной шкалой, проходящей по ту сторону Завесы. Я заглядываю в него и с тяжестью отмечаю, что вернулся в то время, когда демон Кассиэль спорит с ангелом, отцом Люси.
Кассиэль сидит, сгорбившись, на земле на задней площадке за крошечной квартирой Люси в Нью-Йорке, его кожа бледна в лунном свете, глаза черные, а огромные пернатые крылья черны как оникс. Ее отец одет в плащ и шляпу. Его бело-голубой свет ослепляет мои проклятые глаза. Вместо этого я фокусируюсь на Кассиэле, согбенном и несчастном, мучимом своей непреходящей любовью к человеку, которая длится сотни ее жизней.
Кассиэль рычит на ангела. «Тогда скажи своему богу, что я жду отпущения грехов». Он поднимается и вскидывает руки и крылья к небу. «Ну что? Вот он я. Я готов.»
Я знаю, что произойдет, но дыхание все равно перехватывает.
Ничего.
Еще нет.
Кассиэль страдает уже тысячелетие, но этого еще недостаточно. Я усмехаюсь. Я тоже много страдал, но у меня нет ангела, к которому я мог бы обратиться, как сейчас обращается Кассиэль, его черные глаза полны надежды.
«Скажи мне, что делать, священник», – умоляет он. «Чем это закончится?»
«Твоей смертью, конечно».
И вдруг небесное создание оказывается передо мной, по ту сторону Завесы. Я чувствую всю силу его власти – доброжелательной, но сильной. Сильнее, чем все, что я чувствовал от себе подобных. Его глаза пронзают меня насквозь, как будто вскрывая каждую клеточку и сухожилие, как демоническое, так и человеческое.
«И ты тоже, Амброзиус».
Я роюсь в окне спальни моей квартиры в Челси и превращаюсь в свое человеческое "я". Я плюхаюсь на живот на свою огромную кровать, чтобы усталость от Перехода прошла.
«Это не то, что, черт возьми, произошло», – бормочу я в подушку.
Вот в чем проблема с ангелами и их способностью быть когда угодно – в играх и трюках разума. Я уже умер, и это не было концом. Это было начало нового существования, в котором я не нуждался в человеческой любви или привязанности.
Астарот обещал.
Я перевернулся на спину и уставился в потолок. «Я начинаю подозревать, что демоны не всегда говорят правду».
Ночь проходит медленно, и на следующее утро я застаю Коула в гостиной на рассвете. Он уже установил мольберт и холст и использует один из моих столетних торцевых столов как место, где разложены краски, палитра и кисти. Но поскольку он Коул, он предусмотрительно накрыл его небольшим брезентом. И ковер тоже. На нем только джинсы и майка. Босиком, волосы нечесаные, очки сползают на нос, когда он смешивает краски.
Если бы я поцеловал его, эти очки слетели бы с носа от силы нашей страсти.
Эта мысль прокралась в мое сознание, как трещина света. Я не целовался с человеком со времен Арманда. Я начинаю забывать, каково это.
«Ты рано встал», – говорю я. «Занятая пчела получает червяка и все такое».
«Эта поговорка не так звучит, но да. Я хочу получить как можно больше». Он ищет во мне признаки боли. «Ты в порядке?»
«Лучше не бывает. Надеюсь, ты хорошо спал? Завтрак? Кофе? Я могу позвонить Джерому».
«Нет. И на этой ноте...» Он откладывает кисть. «Нам нужно установить еще несколько основных правил, если я собираюсь остаться здесь».
Я закатываю глаза и плюхаюсь на диван, свесив одну ногу. «Ну вот, опять».
«Ты должен перестать покупать мне вещи. Мне все равно, что ты богаче короля. Ты должен позволить мне как-то участвовать».
Я машу рукой. «Хорошо.»
«Во-вторых, ни при каких обстоятельствах тебе не разрешается смотреть на портрет, пока он не будет закончен».
«Ты намерен держать меня в вечном напряжении? Жестоко, Коул Мэтисон».
«Просто я так работаю. Ты не сможешь смотреть на него, пока я не скажу, что он закончен. Обещай мне.»
«Мне поклясться мизинцем?»
«Я серьезно, Амбри.»
«Я тоже».
Я поднимаюсь с дивана и иду к Коулу. Он принял душ, используя ароматическое мыло, которое я купил для него. Его волосы мягкие и блестящие, локон падает на лоб, как будто его осмеяли. Я предлагаю ему свой мизинец и говорю себе, что это только потому, что я грубиян, а не потому, что мне нужно его потрогать.
«Клянусь, я не буду подглядывать за твоим шедевром, пока он не будет закончен».
Он колеблется, затем соединяет свой мизинец с моим. «Спасибо.»
«Непреложная клятва. Мизинцы заговорили».
Долгое мгновение мы остаемся соединенными, а затем он отстраняется и принимается за краски. Я отхожу к дивану.
«Многие портреты восемнадцатого века имеют монохромный фон», – говорит Коул. «Я могу сделать это, или добавить драпировку, мебель, все, что ты захочешь. Или, если ты не против, мы можем подобрать твой портрет к портретам твоих матери и отца». Он медленно достает свой телефон. «Не знаю, видел ли ты их, но я нашел портреты лорда Тимоти и леди Кэтрин в галерее в Гевере».
Я замираю, затем рассматриваю свои ногти. «Конечно, я их видел».
«Никто не поверит, что наш портрет современен, но я могу подобрать стиль, если хочешь».
Я пожимаю плечами. «Ты – художник».
«Хорошо». Он откладывает телефон, кашляет. «Я готов идти, если ты готов».
Момент настал. Потребовалось более двухсот пятидесяти лет, но я получу свой портрет. Сегодня закончится мое вычеркивание из истории моей семьи.
«Спасибо, Коул.»
«Я еще не начал».
Наши глаза встречаются, и он кивает.
«Не за что, Амбри». Еще один кашель. «Как-то странно это говорить. Ты все для меня изменил. Я должен благодарить тебя».
"Я ничего не сделал", – говорю я. "Если бы у тебя не было таланта, легион муз не смог бы сделать твое имя".
«Моя муза», – говорит он, как бы пробуя это слово. Он улыбается про себя. «Звучит примерно так».
Я перехожу к стене у окна, прямо напротив мольберта Коула. Подумав, я переношу одежду, в которой умер, на свое тело – красный плащ, белую рубашку с рюшами, черные панталоны, белые чулки, черные туфли.
Коул смотрит. «Как ты это сделал?»
«Вся материя – это энергия. Я могу манипулировать энергией одежды, чтобы создать крылья или принять свой аникорпус, не переодеваясь потом». Я указываю на свой наряд. «Эта одежда – часть меня, всегда. Моя демоническая ДНК, так сказать. Я не могу от них избавиться. Но, возможно, это и к лучшему. Вот как я хочу быть нарисованным. Но у меня нет парика».
"Я могу его добавить", – говорит Коул и выдавливает краску из своих тюбиков. Мастерство, с которым он обращается с инструментами своего ремесла, шокирующе эротично. Ловкость его рук, движение бицепсов под рубашкой... А потом этот ублюдок откидывает голову, чтобы убрать прядь волос с глаз.
«Несправедливо».
Он поднимает глаза. «Прости?»
«Ничего. Как мне стоять? Или сидеть...?»
Коул потирает подбородок, затем смотрит на трость, которую я оставил прислоненной к стене. «Попробуй это».
Он протягивает мне трость, и теперь он снова в моем пространстве. Я чувствую тепло его кожи, более сильное, чем любое мыло или одеколон.
«Теперь повернись ко мне в четверть профиля», – говорит он. «Левая рука на бедре, правая вытянута, правая опирается на трость».
Он отступает назад, чтобы изучить позу, затем двигается, чтобы сделать поправку здесь, небольшое изменение там. Лицо Коула близко к моему; он сосредоточен на своей работе, но мой взгляд прослеживает его челюсть, подбородок, изгиб губ. Его близость в моем пространстве – нечто большее, чем плотская близость. В присутствии Коула Мэтисона я в безопасности.
Прежде чем я успеваю остановить себя, я хватаю его за запястье и шепчу: "Не выставляй меня дураком".
«Я никогда этого не сделаю. Я обещаю, Амбри». Он улыбается своей нежной улыбкой. «Клянусь мизинцем».
Еще один долгий, жаркий момент, а затем он отступает. Вернувшись к своему мольберту, он снова кашляет, изучая меня. «Идеально».
Я хмурюсь. «Ты кашляешь уже в третий раз».
«Ты ведешь счет?»
«Я очень наблюдателен».
«У меня зуд в горле. Ничего страшного». Коул смотрит на меня из-за холста. «Готов?»
Я киваю и делаю, как я надеюсь, величественную позу и выражение лица. Меня вычеркнули из моей семьи из-за вольностей, которые дядя совершал со мной. Его преступления каким-то образом стали моим позором. Он лишил меня достоинства, чувства собственного достоинства, и вот я притворяюсь уверенным в себе, уравновешенным человеком, которым я никогда не был.
Твоя слава сейчас намного больше. К чему этот фарс?
Но я не шевелюсь, и Коул рисует. Находиться под его внимательным, прилежным взглядом – не такая уж пытка, как я боялся. Правда, мне хочется броситься к нему, раздеть его догола и отплатить за услугу, которую он оказал мне прошлой ночью. Но в основном меня охватывает чувство безопасности, и я расслабляюсь.
Но Коул кашляет снова и снова. Через несколько минут я больше не могу этого выносить. Я бросаю свою позу.
