Текст книги "Создания Света (ЛП)"

Автор книги: Эмили Б. Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Наверх, – мама указала на горку, что вела к вершине каньона.

Я была удивлена, что мы шли в поселение ниже Ступеней к Звездам, хотя дворец скрывал край вершины. Народ каньона строил дома на естественных выступах в стенах, разделяя Каллаис на районы, известные как плиты. Некоторые плиты были широкими, там были трава и деревья, а некоторые прижимались к трещинам так тесно, что дома напоминали колонии, построенные друг над другом. В такое время и в таких условиях не спали только ранние пташки, зевали, спускаясь в снегу к общим грудам бревен. Пока они нами не интересовались, но я все равно скрыла голову капюшоном, пряча свой звездный обруч.

Снег начал утихать, когда мама утомленно сказала:

– Плита Хвоста.

Я посмотрела на дорогу, поднимающуюся по стене каньона. Собрав остатки сил, я пошла наверх, бедра горели. Мы миновали можжевельники, упрямо цепляющиеся за камни, и маленький ручей, что журчал по склону. Наконец, тяжело дыша, мы добрались по укрытия на выступе. Эта плита была из маленьких, но населена не так густо, как некоторые. Здесь было около тридцати индивидуальных домов. Посередине было общее пространство, место небольшой рощи берез, их черно-белые стволы выделялись среди снега. Несколько коз ходили там и грызли замерзшие ветви.

Дом мамы был на самом краю, дальше строить не позволял острый угол камней. Крыша ее дома спускалась почти до земли на дальней стороне дома, зато остальная часть спускающегося края принадлежала ей. Четыре приземистых улья стояли в стороне от двери, утепленные на зиму соломой. Она была не первым жителем, слабые петроглифы на каменном потолке говорили, что семьи жили в этом доме поколениями – картинки изображали их дела, сложности, радости и многих женщин, рожавших детей.

Мама отвела Шашку в навес с сеном. Потревоженный рябчик заворчал на нее с насеста. Мама пошарила в его гнезде и вытащила одно яйцо в крапинку.

– Завтрак, – сказала она, поманив меня к дверце в ее покосившемся доме.

Я прошла туда, задела косу дикого лука, что висел у двери. Один упал на пол, и мама подхватила его и опустила на потертый деревянный стол с яйцом. Она сняла плащ и бросила на спинку стула. Я видела, почему она прикрывала левую руку рукавом, пока изображала писаря – была заметна ее чернильная татуировка из тюрьмы. М – как Меса, и крестики, отмечающие каждый год ее заключения.

– Меньше нашего домика, конечно, – сказала она, наполняя оловянный котелок из бочки. – И ручья с ивами нет, но вид не так плох. О, великий Свет, ты плачешь?

Мои ладони прижались к лицу, дыхание вырывалось между пальцев. Луна и звезды, но просто этот запах – затхлый запах консервантов из флаконов с насекомыми, сушеный шалфей на полках, немного пчелиного воска, а еще запах кирпича и дыма… слезы тут же полились. Они не дали рассмотреть комнату, катились, пока я скользила взглядом по узким полкам на стенах, хранящих флаконы, деревянные ящики и распределительные доски. Альбомы были всюду, несколько иллюстраций висело на стенах, они шуршали от ветра из открытой двери. Дыхание снова перехватило, слезы потекли по щекам под ладонями. Я услышала, как котелок опустился на стол.

«У тебя нет права плакать», – сказала Шаула.

– Прости, – сдавленно сказала я.

– О, прошу, Джемма. Для тебя плакать – как потеть. Так же просто, как смеяться. Не стоит извиняться, – мама за локти осторожно провела меня к стулу у стола. – Садись. Вот.

Она вложила мне в руки платок, и я вытерла им лицо. Когда она убедилась, что я справилась, она повесила котелок над огнем, пошевелила угли. Отряхнув руки, она сняла маленькую полевую печь.

– Итак, – сказала она, – начнем по порядку.

– По порядку, – пробубнила я. Я вытерла нос. А потом выпрямилась и сказала громче. – Начнем с… что ты здесь делаешь?

– О, меня больше интересовало, чтобы ты попробовала яйцо.

– Как давно ты в Каллаисе? – спросила я.

Она проверила край ножа и начала резать лук тонкими кольцами.

– Четыре года.

– Одна?

– Ну, – она махнула на ящики и склянки с мертвыми насекомыми. – Зависит от того, что ты имеешь в виду. Но не совсем одна. У меня своя исследовательская команда.

– Какая команда? – спросила я. – Я читала все памфлеты по естественным наукам, что выходили. Твоего имени нам не было.

– Конечно, нет. Я не выпускаю работы короне. Передашь мне ту сковороду?

Мой рот раскрылся.

– Не выпускаешь работы короне? Это… – неслыханно. – Как измена.

– Да, мы с тобой всегда были похожи.

– Мы не похожи.

Она убрала остатки лука с ножа.

– Ты даже рисуешь иллюстрации моей техникой штриховки.

– Мы не похожи.

– Сковороду, Джемма.

Я сняла с крючка надбитую сковородку. Она забрала ее и поставила на плиту. Я смотрела в раздраженной тишине.

– Некоторые, – сказала она, роясь в старом рюкзаке, – сказали бы уже «спасибо». Я уже не девочка, чтобы врываться в защищенные темницы.

– Как ты пробралась?

– Лестница.

– Вот так?

– У стражей было слепое место со стороны каньона, – сказала она, вытаскивая металлическую коробочку из сумки. – Они мне это подробно описали.

– А бомба?

– Одна из сиприянских.

– Лиль Робидью? – спросила я.

– Да, его. Его работа добралась до Каллаиса пару недель назад, – она открыла коробочку и порылась внутри. – Всех инженеров и химиков заставили создать оружие из отчета. Химические бомбы, что горят в воде, что зажигают влажное дерево и промокшее сено, и ту, что временно слепят. Теперь они у Алькоро. Это успокаивает?

Ее тон совпадал с моей реакцией – непредсказуемое оружие в их руках пугало. Я покачала головой.

– Как они оказались у тебя? Ты пробралась в лаборатории, как в Пристанище?

– Нет. Одна из химиков – часть моей старой группы сброда, но держит это в секрете, чтобы сохранить место. Она украла мне пару предметов, она же проложит ложный путь в порт Жуаро. Рискует собой, кстати.

Я сжала кулаки на ее платке. Несколько минут прошло в тишине, она вытащила предмет в бумажной обертке из коробочки. Я выдохнула.

– Спасибо.

Она закрыла коробочку.

– Это было так сложно?

– Немного, – пылко сказала я. – Может, это тебя удивит, но твое появление впервые за шестнадцать лет – не такое спасение, как я ожидала. Ты выбросила меня ребенком для своей политической программы. Ты вступила в сговор против Алькоро. Ты чуть не разрушила мое будущее, – пыталась, но я завершила это за нее.

Она вытащила щипцы и сжала предмет, завернутый в бумагу.

– Хорошо, что моя сестра подобрала тебя, чтобы она сделала это вместо меня.

Мои кулаки задрожали, сжимая платок. Я не любила Шаулу, но ощущала странное желание защитить ее.

– Она хотя бы приняла меня. Хотя бы заботилась обо мне, отправляла на уроки, дала постель… что это?

С хрустом и вспышкой едкого дыма мама сжала предмет щипцами, и он вспыхнул. Она поднесла его к плите и зажгла горелку.

– Огненная капсула, – плита была зажжена, и она держала огонек перед собой, глядя на него с уважением. – Кокса – мой друг в лаборатории – придумал их. Полезные в поле, не нужно посыпать все искрами или носить огниво.

Я моргнула, глядя на яркий огонек.

– Что за механизм?

– Бусины серной кислоты и хлорат калия. Когда их раздавишь, они смешиваются и зажигают бумагу.

Я отодвинула стул и взяла металлическую коробочку. Я вытащила капсулу и рассмотрела.

– Без огнива и стали?

– Ага.

– Невероятно.

– Знаю.

– Они хранятся?

– Пару недель.

– Как долго горят?

Огонек в ее щипцах потух, оставив след едкого дыма. Я подняла голову и испугалась, увидев, что наши лица разделяло меньше фута. Я отошла от стола, еще сжимая капсулу в пальцах. Она медленно опустила щипцы.

Прошел миг тишины.

– Ты оставила меня, – тихо сказала я. – Ты сказала: «Оставайся здесь», а потом ушла.

Она вздохнула и стряхнула пепел со щипцов в камин.

– Я не хотела, Джемма. Я не думала, что меня схватят. Они отпустили моих друзей, а я не сделала ничего страшнее, чем они. Если бы я знала, я бы не бросила тебя в доме. Ты же помнишь наш старый дом?

Я покраснела. Мне было сложно отгонять воспоминания в этой кухоньке.

– Конечно, да.

– Как мы строили его вместе, смешивали глину и солому, как лепили на стенах забавные мордашки?

Я вспомнила, как мы месили глину с соломой и строили стены, смотрели, как наш дом рос понемногу. Я помнила, как собирала в реке камешки и выкладывала из них узоры. В том доме не было прямых линий – одни изгибы и скругленные углы. Мама намеренно его сделала таким.

– В природе нет ничего прямого, кроме горизонта, – сказала она, когда мы лепили арку для входной двери. – Никаких ящиков и линий, – мы звали с тех пор наш кривой домик извилистым.

Я любила его всем сердцем.

– Я помню, как замуровала шершня у задней двери, – сказала я.

Она рассмеялась, и этот звук неожиданно вызвал другие воспоминания. Я резко отвела взгляд и сжала платок.

– Мы были счастливы вместе, Джемма, – сказала она, еще улыбаясь. – У нас был сад. Мы растили бобы, собирали желуди. У нас росло авокадо, была коза по имени Ботинки. Я писала статьи для научного журнала и иллюстрировала тексты других биологов. Ты помогала мне смешивать краски.

– Это не все, что ты делала, – сказала я. Я и забыла о козе.

– Нет, – сказала она почти задумчиво. – Не все.

– Ты встречалась в тайне, сговаривалась с сектантами. Я помню, люди приходили к нам в дом ночью, я сидела в углу, а ты думала, что я в кровати.

– Нет, я знала, что ты слушала, – сказала она. – Что ты слышала?

Я вдохнула.

– Я ничего не понимала. Но вы не были согласны с Пророчеством. Ты думала, что это вредит Алькоро.

– Не совсем так, – сказала она. – Что говорится в Пророчестве?

– Мы – создания Света…

– Нет, – перебила она. – Что там говорится – не то, как мы это понимаем. Ты провела свою взрослую жизнь в Каллаисе, почти все время во дворце. Уверена, как только тебя короновали, они начали вырезать Пророчество у тебя на звездных обручах, чтобы ты не забыла. Но я знаю, что ты видела настоящие петроглифы.

Она открыла полевой журнал и вырвала листок. Она откупорила походную баночку чернил и обмакнула перо, осторожно изобразила несколько строк текста на бумаге.

Когда она закончила, она развернула листок. Она изобразила старые петроглифы вместе с пробелами, где знаки стерлись от времени.

МЫ СОЗДАНИЯ… СВЕТА,

И МЫ ЗНАЕМ… ИДЕАЛЕН.

…СЕДЬМОЙ КОРОЛЬ КАНЬОНОВ… СТАНЕТ И ПРИНЕСЕТ

БОГАТСТВО И ПРОЦВЕТАНИЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ.

МИР ПРИДЕТ И… БОГАТСТВО…

Я – ПРИЗМА, РАССЕИВАЮЩАЯ СВЕТ.

С…

Под словами были знакомые изображения: человеческая фигура с отчасти стершейся головой и шестиконечная звезда.

– Что говорится в Пророчестве? – спросил она. – Мы не знаем. Я из тех, кто верит, что мы не можем понять оригинальный посыл по этим фрагментам.

– Но эксперты, – сказала я, – изучали Пророчество веками, описывали и спорили, строили теории насчет значения.

– Да, как моя дорогая сестра, – сказала она, закупорив чернила со шлепком ладони. – Я расскажу тебе о таких, как она, о тех, что было до нее – все не так просто, как это говорит Прелат. Пророчество не существует в пустоте. Оно близко связано с экономикой и политикой этой страны с тех пор, как было найдено на камне.

– Думаешь, я этого не знаю? – сказала я, она повернулась к плите. – Я, кхм, была королевой этой страны. Я прекрасно знаю, как Пророчество влияет на нашу экономику и политику. Оно диктует все решения, что мы принимали в комнате совета.

– Оно не одностороннее, – сказала она, наливая масло на сковороду. – Влияние идет и в другую сторону. Решения, сделанные ради Пророчества, всегда находятся под влиянием мирских мотивов. Почему, думаешь, озеро Люмен стало мишенью Пророчества?

– Это открылось Прелату.

Она закатила глаза к потолку.

– Да, после поста и галлюциногенных настоек, прости мою ересь, но и у меня бывали видения от голода, но я не стала строить на них стратегии политики. Но, может, я слишком цинична, и Свет шепнул про озеро Люмен на ухо Прелату. Но ты понимаешь, что это не единственный их мотив? Ты ведь не думаешь, что это не связано со смертью стареющих правителей и восхождением на трон королевы-ребенка? Это ведь не связано с тем, что самый богатый народ Востока вдруг оказался под нестабильным контролем? План захватить озеро Люмен начал проступать, когда умерла королева Мирна Аластейр, и ее одиннадцатилетняя дочь Мона была коронована. Это ведь совсем не повлияло на стратегию Прелата, да?

– Это…

– Измена, да, знаю, пора уж тебе не удивляться. Иначе за что меня заперли в тюрьме Меса? Все в Алькоро ради Пророчества. Мы много денег и усилий бросили на его исполнение, и любой шепот, что мы действуем неправильно, вызывает у Прелата ужас, – она покачала головой. – Но шепот появляется не просто так. Джемма. Потому мне и нужно было вытащить тебя из Пристанища. Тебе нужно кое-что узнать.

– Что же?

– Есть другое Пророчество.

Слова звучали странно, словно не должны были существовать в восточном языке. Я попробовала их сама:

– Другое Пророчество? Ты его нашла?

Она склонила голову, занеся яйцо над сковородой.

– Ты не звучишь потрясенно.

Я сглотнула.

– Я слышала, что может быть больше. Вы, сектанты, всегда говорили, что есть другие фрагменты, кусочки в разных местах, что опровергают Пророчество из Каллаиса. Я читала много теорий. Многие были неубедительными.

Мама стукнула яйцом о сковороду и вылила его на шипящий лук.

– Люди говорили так всегда, и, может, некоторые были правы. Но это настоящее.

– Где оно?

– Оно… кхм, сперва тебе нужно понять мою текущую работу, – она указала на дверцу в дальней стене, которая, как я думала, вела в спальню. – Посмотри, пока я заканчиваю завтрак. Но сильно свет не впускай, это их потревожит.

Я растерянно встала из-за стола и прошла к двери. Я повернула ручку и приоткрыла ее, сунула туда голову. Комната была без окон, сделана в том краю дома, что сужался, и потолок спускался к полу. Но в комнате не было темно, как я думала. Ее заполняло бело-голубое сияние, отражающееся в прозрачных бусинах, что висели как нити кристаллов. Я пару раз моргнула, пытаясь понять, что вижу.

– Арахнокампа люминоса, – сказала мама за моим плечом. – Грибковые личинки.

Вдоль стен стояли стеклянные шкафы, в каких могли хранить красивую посуду. Полки их были полны сияющих точек света, озаряющих зловеще красивые бусины, ниспадающие до земли. Я отошла от двери, чтобы рассмотреть лучше, закрывая собой утренний свет с кухни.

– Светлячки, – сказала я.

– В тюрьме Месы, – сказала мама за мной, – ближе всех ко мне были каменные пауки, что жили в моей камере. У меня было много времени изучить их, и, когда меня выпустили, я поискала схожие виды на склонах гор Стелларандж. Они увели меня глубже в горы. Там есть пещеры – ты знала? Их там полно. И они не пустые. Туннели на нижних уровнях полны арахнокампы. И мы стали исследовательской командой. Я столкнулась с геологами, – в ее голосе был заметен восторг, она гремела сковородой по плите.

– Это слизь? – спросила я, постучав по стеклу рядом с дюжиной нитей сияющих бусин.

– Слизь на шелковых нитях, – я услышала, что она сняла сковороду с огня и прошла в комнату за мной. Она вытерла руки о штаны и указала на личинку, висящую в маленьком гамаке с потолка шкафа. – Из каждой будет дюжина. Их сияние приманивает. Насекомые летят к ним – даже их летающие взрослые особи – и запутываются в сетях. Они запутывают шелком жертву и едят ее. И, Джемма…

Она подошла к другому шкафу, что сиял ярче всех.

– Они меняют сияние в зависимости от того, когда ели в последний раз. Чем они голоднее, тем ярче свет, – она взяла коробочку со шкафа, в ней что-то шуршало. Она осторожно открыла стеклянную дверцу шкафа и вытряхнула коробочку. Оттуда вылетело облако мучной моли. Она закрыла дверцу.

Маленькие коричневые моли летали в шкафу, ослепленные. Они почти сразу полетели к бусинам слизи, нити покачивались, словно от ветра. Эффект был мгновенным. Сияющие приманки светляков зашевелились, и те выскользнули из гамаков и потянули нити.

– Я месяцами собирала данные, – сказала мама, пока мы смотрели, как добыча попадает в ловушку. – Получилось уже три отдельных работы. Как можно было бы впечатлить биологов! «Журнал ученых» был бы у моих ног. Я могла бы получать гранты, помощников для дальнейших исследований. Натечные образования, экстремофилы, окаменелости… сотни вариантов того, что можно найти в пещерах. Но я не хочу даже шептать о них твоему Прелату.

Я заставила себя отвлечься от жуков на важную тему.

– Какое Шауле дело до сияющих личинок? – спросила я.

– Меня беспокоят не личинки. Хотя они очень похожи на ее работу в студенчестве.

Я посмотрела на тусклый свет.

– Какую работу? Шаула была ученой?

– Она пошла по стопам наших родителей, как и я. Она была биологом, но вместо насекомых ей нравились многоножки, особенно сияющие. Они так же светятся, – она постучала ногтем по стеклу. – Маленькие создания света.

– А мне всегда казалось, что она не одобряет науки… или мое увлечение ими.

– Она изменилась, заинтересовавшись в Пророчестве, – мама смотрела на личинок, уперев кулаки в бедра. – Забавно, у нас с ней мало общего, да? Прошлое с насекомыми, восторг от Пророчества. Только меня бросили в тюрьму, а ее слово влияет на закон.

Я указала на шкафы, пытаясь сменить тему.

– Если их не будет беспокоить твоя работа, почему ее не издать?

– Потому что дело не в том, что мы открыли, а том, где. Мы все еще не знаем всего размера системы пещер, – сказала она, взяв маленький изогнутый предмет со шкафа. – Я была лишь в пещере арахнокампы, но двое других из моей команды нанесли на карту несколько других проходов. Они длиннее, и в самом длинном они нашли воду. Затопленные коридоры, подземные озера. Они принесли это.

Она вручила мне предмет. Он был твердым, немного ребристым, изогнутая поверхность образовывала неровную чашу. Я прищурилась. Внутри чаша сияла, как светляки.

Ракушка.

Мое сердце стран дрогнуло, я подняла голову.

– Думаешь, пещеры ведут в озеро Люмен?

– Есть такая догадка, – сказала она. – Нужно больше данных, чтобы убедиться. Но ни одна ракушка не выжила бы в стерильных подземных водах или в замерзшем пруду. Им нужны питательные вещества и солнце, где-то должен быть выход. Ты понимаешь со всей этой манией насчет удержания озера Люмен под нашим флагом, почему мы не должны раскрывать это Прелату?

Я посмотрела на поблескивающую ракушку с перламутром, каким было богато озеро Люмен. Годами Прелаты говорили, что озеро было ключом к исполнению Пророчества Призма, что величие Алькоро будет воплощено управлением торговлей жемчугом, основного богатства в Восточном мире. Мама была права – другой курс, вместо длинного и утомительного, а теперь еще и охраняемого, был бы отличным шансом, какой нельзя было упускать.

Я перевела взгляд с ракушки на личинок, а потом на маму. Все начинало складываться.

– И Пророчество, – сказала я, – в пещере?

– Да, – сказала она. – И мы его найдем.

– Погоди, – сказала я. – Найдем… вы его еще не нашли?

Котелок зашипел на огне, выкипая. Она повела меня на кухню. Я прошла за ней, сжимая ракушку. Она сняла воду с огня и налила в чайник с кофе.

– Присядь, – сказала она. – Сливки или мед?

– И то, и то, пожалуйста, – я вернулась на свой стул. – Мама, ты нашла это Пророчество, да?

– Туреис нашел, – сказала она, помешивая сливки в оловянной чашке. – Один из моей команды. Только он его и видел. У него и его напарника кончились припасы, они пока не могут отправиться в путь.

– Но… он переписал его? Или сделал слепок?

Она долго выбирала, какую банку золотистого меда взять с полки, двигая склянки.

Игнорируя вопрос.

– Мама.

– Он пытался его записать, – сказала она, выбрав банку. – Но, как и многие, он не учился архаичному восточному языку. Он пытался изобразить шифр, как мог, но читать его невозможно.

Она вытащила из сумки и отдала мне истрепанную страницу из полевого журнала. Я развернула ее и увидела размазанные и неровные рисунки углем, некоторые были резкими, некоторые было сложно разобрать среди мазков. Под текстом было изображение вспышки с восемью концами, а не шестью, как в Пророчестве в Каллаисе.

Я подняла голову.

– Этот человек в твоей команде?

– Признаю, в транскрипции он плох, – сказала она, открывая банку с медом. – Но он умело исследует пещеры, как таракан готов пролезть в любую щель, в какую можно уместиться. Он исследует места, наносит интересные точки на карты для нас, – с открытой банкой меда в руке она вытащила другой сверток из плотной ткани из своей сумки. Она встряхнула его, и я испугалась, что она обольет все медом, так что забрала сверток у нее и развернула на столе. Это оказалась самая странная карта из всех, что я видела. Казалось, клубок нитей макнули в чернила и покатали по бумаге. Пути пересекались, разветвлялись и пропадали, были отмечены названиями типа Разбитый путь, Скользкая горка, Ползти на животе и Теснота. Я поежилась, ощутив невидимое давление темных стен. – Петроглифы в стороне от Молочной реки, высохшего дна ручья с отложениями кальция, – сказала она, кивнув на запись на карте. – Два дня пути от входа в пещеру. И мы их увидим сами, Джемма.

Она размешала мед в моем кофе и поставила передо мной. Запах был потрясающим после долгой холодной ночи и ужасных недель. Но я не пила сразу. Я смотрела на нечитаемое изображение, а потом на карту, скользила взглядом по пути к Пророчеству, к другим путям, что резко обрывались. Я медленно подняла взгляд на маму.

– То, что я их увижу, ничего не изменит, – сказала я. – Меня арестовали.

– Ты все еще королева.

– Потому что меня еще не лишили титула, – сказала я. – Я жду суда. Они не будут меня слушать. Они мне не поверят.

Она кашлянула и убрала яичницу со сковороды.

– Похоже, все так. Хм.

Я смотрела, как она устраивает яйцо на кукурузном хлебе, посыпает солью. Она опустила еду передо мной, и запах заманчиво потянулся к моему носу. Но я хмуро посмотрела на меня.

– Ты не хочешь, чтобы их видела я, – сказала я, понимая ее замысел. – Ты хочешь, чтобы их увидел Селено.

Она вскинула руку.

– Я этого не говорила.

– Ты хочешь, чтобы я привела Селено посмотреть на них, – сказала я.

– И это я тоже не говорила. Ешь, пока не остыло.

Я посмотрела на тарелку. Такой завтрак был, пока мы ели вместе в извилистом доме. Козий сыр таял на яйце, и тонкие кольца лука хрустели, карамелизированные. Летом мы ели яйца на авокадо, собранных с дерева. Зимой – на кукурузном хлебе или на толстом куске жареной тыквы.

Я посмотрела на нее.

– А ты?

Она села напротив меня со своей оловянной чашкой.

– Я живу на черном кофе и недовольстве. Ешь.

Я взяла вилку и проткнула яйцо, чтобы желток пропитал хлеб.

– Это невозможно.

– Что?

Я откусила кусок.

– Похитить короля.

– Не знаю, правильно ли говорить о похищении…

– Мне придется вывести его из дворца, – сказала я, жуя. – Его, самого защищенного человека в стране, а то и в Восточном мире, из дворца, где за ним постоянно следят. С ним всегда не меньше четырех стражей, а то и больше, а еще слуги и парочка придворных. Это днем, а ночью он принимает настойку мака и спит без чувств до утра. Я однажды разбила случайно глиняный горшок у камина и подожгла юбку, визжала, как сова, но он даже не дрогнул.

Мама задумчиво пила кофе.

– Ему дают мак для сна? Почему не валериану?

– Он принимал валериану, пока его тревога не стала такой, что она перестала работать, – я отмахнулась, чтобы продолжить рассуждение. – Но мне еще нужно будет пробраться в замок. Я – враг короны, а теперь и сбежавшая пленница. Во дворе нет места или двери, за которой не следят, и мое лицо внутри на шести портретах.

– Головоломка, – согласилась она, сделав еще глоток.

Вдруг ее спокойствие разозлило меня. Я отложила вилку.

– Это не головоломка. Это невозможно. Ты предлагаешь то, что нельзя выполнить.

– Я ничего не предлагала, – сказала она. – Я говорю, что есть другое Пророчество. Ты пытаешься вести с нами короля.

– Потому что меня не послушают! – сказала я. – Меня арестуют, стоит кому-то узнать меня, и мои слова ничего не изменят. Нет смысла идти, если не будет и Селено. Или тогда нужно брать с нами Шаулу.

Она скривилась, глядя на кофе.

– И слушать весь путь ее рассказы, что петроглифы – святая правда. Скажи, она все еще озвучивает свои теории, будто это слова ранних Прелатов?

«Да».

Я сжала губы, наколола на вилку последний кусок хлеба, вытерев им остатки желтка.

– Тебе лучше записать глифы в пещере, зарисовать их с потертостями, сделать слепки, а потом выставить совету.

Она долго молчала, я доела хлеб, сделала большой глоток кофе, подслащенного правильным количеством меда из ее ульев. Интересно, пела ли она пчелам, как раньше, когда вытаскивала соты.

– Джемма, – наконец, сказала она. – Уверена, мне не нужно объяснять тебе, что я почти не верю в структуру нашего правительства. Они заперли меня в тюрьме без причины, забрали годы моей жизни по странным обвинениям. Они забрали тебя, сделали из тебя то, что хотели. Они дали тебе страх.

– Я тебя не боюсь, – сухо сказала я.

– Я говорю не о себе, – сказала она. – Я говорю о тебе. Они заставили тебя бояться себя.

– В этом нет смысла. Я не боюсь себя.

Она смотрела мне в глаза мгновение, ее пальцы в царапинах и мозолях сжались на чашке. А потом она вытянула руку.

– Дай посмотреть, – сказала она.

Жар вспыхнул на моих ушах и шее.

– Что посмотреть?

Ее пальцы дрогнули.

– Ладно тебе.

Я не хотела. Не хотела. Нам было о чем поговорить. Как мы дошли до такого? Нам нужно обсудить будущее Алькоро.

Но…

Я убрала левую руку от чашки и вложила в ее.

Она убрала рукав. Я все еще была в ночной рубашке из Пристанища, рукав был свободным. Он легко соскользнул, открывая место, где моя смуглая кожа становилась темной багрово-красной меткой. Я скривилась, она убрала рукав сильнее, открывая больше.

– Потемнело, – сказала она.

– Да, – я не знало, было ли меня слышно. О, я годами смотрела на метку с ужасом, молясь, чтобы она не темнела, чтобы она чудом уменьшилась. Но она росла со мной, покрывая мою левую руку, плечо и шею, тело спереди и сзади, разделяя меня пополам. Даже когда мои груди и бедра выросли со мной, и я сменила детские юбки и болеро на взрослые, она подстроилась под меня, как жуткий экзоскелет, который я не могла сбросить.

– Помнишь, как мы ее звали? – спросила она.

Я пыталась подавить ком в горле.

– Моя палитра.

«Правильный цвет!» – хихикала я, пока она щекотала меня кистью, делая вид, что размешивает розовато-лиловую краску для страницы. Тогда мне нравилось. Ни у кого не было такой метки. Это было необычно и интересно.

Моя мама всегда уважала необычное и интересное.

Она провела большими пальцами по моему запястью, нежный жест, от которого мои глаза покалывало. Я отвела взгляд и потерла другим кулаком по щекам. Мама вздохнула и вернула рукав на место.

– Все время длинные рукава и воротники, Джемма.

– Зима, – сказала я, надеясь, что звучу возмущенно.

– Ее не было в день твоей свадьбы. И в другие дни, когда я видела тебя издалека. Они позволяют тебе носить короткие рукава? Воротник не до подбородка?

Я убрала руку от ее.

– Дело не только в них. Я всегда была на публике. Я не хотела взгляды.

– Потому ходила на носочках? – спросила она, опустив ладони на стол. – Потому лишь порой возникала из тени короля? Потому никогда не говорила на публичных собраниях и не появлялась одна?

– Он не просто король, – сказала я. – Он должен действовать сам, иначе это не несет волю Света. Я знала, что будет. Знала это, когда он попросил меня выйти за него. И меня это устраивало. Ты знаешь, с тобой мне всегда было веселее, чем в толпе людей. Это не изменилось.

Она сжала губы, но молчала, разглядывала мое лицо. Я сделала глоток кофе, жидкость врезалась в мои сжатые губы.

Она вздохнула и потерла глаза, вдруг выглядя уставшей… и старой. Кофе плеснулся мне на губы. Моя мама была старой. Она постарела на шестнадцать лет с тех пор, как мы в прошлый раз ели яичницу и кукурузный хлеб на завтрак. И она всю ночь была на улице, бегала… а если она простыла? А если ей было больно, а она не говорила мне?

Я опустила чашку и заерзала в тишине.

– Было очень вкусно, – сказала я. – Спасибо.

Она не ответила, рассеянно смотрела на мою пустую тарелку, подперев щеку кулаком. Через миг она вздохнула.

– Джемма, – тяжко сказала она. – Я не делаю вид, что знаю, что происходило в тех башнях, где ты была заперта в мире Седьмого короля. Но я скажу тебе, что творится тут, в моем мире. Если я схожу в пещеру и принесу рисунки петроглифов и лепки, это не примут, посчитав еще одной отчаянной попыткой сектантов опровергнуть Пророчество. Это не только не воспримут всерьез, меня могут снова бросить в тюрьму. На долгий срок. Ты права. Нам нужен король, нам нужен вес его власти, и нам нужно, чтобы он увидел это своими глазами. Для этого мне нужна ты.

– Ты делаешь это, чтобы Пророчество было опровергнуто, – сказала я с горечью. – Ты просто хочешь отомстить.

– Немного, – признала она. – Часть меня была бы рада увидеть, как Шаула разбита впервые в ее жизни. Но это не все причины. Алькоро в беде. Ты в беде. И только этим я могу помочь тебе. Я люблю тебя. Ты все еще мой жучок.

Детская кличка потрясала, слезы чуть не полились из глаз. Почему мое тело всегда так реагировало? Я вытерла слезы руками. Я все равно плакала, так что вытерла слезы, впилась ладонями в глаза, пока все не покраснело. Я держала их там, глубоко вдохнула, и это прозвучало как тихий стон.

– Выхода нет, – сказала я. Я медленно опустила руки на дерево, повторяя за ней. Она смотрела на меня с печалью, что граничила с едва скрываемым разочарованием.

Я выдохнула.

– Кроме, может, одного.

Уголки ее губ дрогнули в улыбке.

Глава 3

Я лежала на животе и смотрела на тьму выступа, держась за бок. Подъем к этому месту под прачечной был опасным. Снежная буря две ночи назад покрыла верхний каньон слоем снега, и путь, без того плохо заметный, стал невидимым. Я старалась угадывать, где он, но все равно забиралась вдвое дольше, чем обычно, к этому малоизвестному месту. Я посмотрела наверх, где бело-золотые стены Ступеней к Звездам поднимались к вечернему небу. Задание казалось таким же невозможным, как вчера на кухоньке матери, но наши планы были продуманы, и оставалось или идти вперед, или тратить шанс. Я резко вдохнула зимний воздух и посмотрела на выступ.

Энтомологи, кстати, быстро привыкали забираться в такие места, куда нормальный человек не полез бы. Когда я впервые прибыла в Ступени к Звездам ребенком, моя тетя не знала, что со мной делать. Анха, дворцовый дезинсектор, работавшая когда-то с моей мамой, предложила продолжить мое обучение основам взамен на помощь в ее работе. Годами я рылась в горах мусора, собирала тараканов для тестов и лазала в сточные трубы, чтобы прогнать комаров. Даже когда я перешла к усиленному обучению, приходилось бывать в таких нежелательных местах. Я помнила, как потела на солнце из-за длинных рукавов и высоких воротников, пока собирала экзоскелеты цикад с их летних насестов. Я помнила, как спешила по землям горных львов в ночи, пока искала жуков-оленей, стуча палкой по фляге, чтобы отпугнуть котов. Я не была против работы, я часто бывала в неприятных местах, некоторые даже меня восхищали, как земли львов. Но после того как я вернулась целой.