Текст книги "Колымское эхо"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

–     Все, что было в моих силах, я сделал. Через мои руки выходили на волю ребята. Опротестовывал приговоры, детвора уезжала по домам, я за тем исполнением следил зорко. Больше двухсот детей ушли с моею помощью  с Колымы. Знаю, что это капля в море, но больше не получилось. Дети тоже случались разными. И меня дважды выдали сами пацаны. Вот где было обидно. Я долго был в опале.

–   А за что выдавали вас?

–    За то, что других из зоны вытащил. Это банальная человеческая зависть. Она хуже наследственной болезни. От нее до самой смерти не избавиться. Но самое плохое, когда завистью страдает ребенок. Считай, что это у него до самой смерти. Они все вышли и уже давно стали взрослыми. Но тех двоих я и теперь бы узнал. Они предали меня и своих ребят. Вот из них ничего хорошего не получится. Они с детства не умели радоваться за других и мстили, когда были сами обойдены радостью. Им легче своими руками выкопать могилу, чем открыть друзьям ворота на волю. И вся беда в том, что такие гаденыши оказывались живучее хороших ребятишек.

–    А почему так? – удивилась Варя неподдельно.

–    Закон подлости. Он действует во всем. Вот так со мною случилось, причем там, где никак не ожидал,– усмехнулся Бондарев и рассказал:

–    Приехал я в командировку по заданию редакции газеты. После Магадана прошло уже много лет. Был уверен, что в этом захолустном рыбацком поселке Камчатки меня никто не знает. Да и откуда! Там свои зоны, какие ничем и никогда не были связаны с Колымой. Транспортное сообщение между этими местностями слабое. Народ приезжий. Нет прочной связи. Да и командировка планировалась ненадолго. Дня на три, не больше. А тут мне стукнуло в голову бегло осмотреть поселок, глянуть его достопримечательности. И по пути увидел столовую, магазин. Вот вздумал зайти, глянуть, как снабжаются, чем торгуют, как живут люди, это уже от журналистского любопытства. Сама знаешь, что в маленьких поселках, как в деревнях, люди хорошо знают друг друга. Я не ожидал встретить тут никого из знакомых, тем более, что в тот поселок приехал впервые. Наткнувшись на столовку, вздумал зайти поесть. И тут смотрю, стоит какой-то худосочный, длинный мужик в спецовке грузчика и внимательно меня оглядывает. Потом вдруг осклабился, поздоровался, проследил, что я вошел в столовую и куда-то исчез. Что-то знакомое мелькнуло в его лице. Но я его не узнал. Оно и неудивительно, столько лет прошло. Это Ленька. Тот самый, какой строчил на меня доносы еще в зоне. Его злило, что ни его приговор я опротестовал. И он на год дольше других пацанов провел в зоне. Он и там работал на кухне и, конечно, не голодал и не мерз, как другие. А мне хотелось помочь тем, кому приходилось тяжко. В конце концов, Ленька мог спокойно ждать освобождения. Но тут в поселке не узнал его. Много лет прошло. Я уже корреспондент, а не прокурор, но встреча со стукачом меня бы не порадовала. Она оказалась случайной. Но крови мне попортил тот Ленька немало еще на Колыме. Подлый, брехливый был пацан. Узнай я его, честное слово, постарался бы скорее пройти мимо, как кучу говна. Он многим пакостил и, причем, из куража, без причины. Вот такая натура у него. С ним свои пацаны-зэки не общались. Ну, а я на свою беду не узнал его. В столовой глянул меню, заказал себе поесть и сел у окна, из какого видел каждого, кто проходил мимо,– почесал человек затылок и сказал:

–    Зря сел на самом виду.

–    Так это же столовая, что в том особого? – удивилась Варя.

–    Я только вышел оттуда, как меня облепили четверо парней. Примерно таких, как Ленька. Попросили закурить, внаглую затащили за угол. Ни слова не говоря, без повода и причины стали мне вламывать. Леньки рядом не было. Я отмахивался изо всех сил. Но их все же четверо. Все молодые, здоровые, нахальные. Их много, а я один,– вздохнул Бондарев.

–   А что, мимо никто не проходил? – спросила Варя.

–    Никого. Да и меня загнали в угол не случайно. Знали, там им никто не помешает. Другое дело, что я не знал за что мне вламывают? Ведь никого из них не знал. Ввалили они классно. Так отмудохали, что я и встать не мог. Обшарили все карманы, выгребли деньги, даже мелочь, и смылись. Я остался валяться в грязной луже. Только к вечеру меня подобрала милиция. А прохожие и не оглядывались, сочли пьяным,– охрип голос.

–    В милиции проверили на алкоголь, взяли объяснение, когда узнали, кто я, потеплели, захотели помочь. И, знаешь, сразу назвали грузчиков и Леньку. Я, когда услышал фамилию, сразу вспомнил и рассказал все. Ну, мужики решили не медлить и вскоре всех пятерых доставили в милицию. Они улыбались, увидев меня в таком виде. Еще и высмеивали, обзывали.

Но тут дежурный предложил написать мне на них заявление и пообещал завести на всех уголовное дело.

–    Круто. Но поделом! – согласилась Варя.

–   Я тоже так решил. Но Ленька, вот наглец, сказал, что я еще на Колыме приставал к нему как педофил и он потребует для меня наказания. Тут уж меня взбесило. И я рассказал, что этот тип все годы на зоне был стукачом. Такого даже побрезговал бы трогать. В отношении Леньки никто ни одного доброго слова не скажет. Он воровал у своих ребят, особо из посылок, даже зарплаты отнимал у младших. Я это знал, но Ленька заручился поддержкой спецчасти и там его покрывали, не давали в обиду. Он был недосягаем.

–    Во, хитрожопый змей! – взорвалась Варя.

–    Понимаешь, как назло, к этому времени в Магаданской прокуратуре сменился весь штат. Да и на зоне никого из прежних. Детская зона давно закрылась. Так что вступиться за меня было некому. Надо защищаться самому. А против наглости, сама понимаешь, оружия нет. Но, нашли ребята из милиции кое-кого из прежних работников спецчасти зоны. Ну, когда им стукач уже не нужен, они засветили его целиком, не стали прикрывать, сказали о нем все и над Леней вместе с той четверкой реально повисло уголовное дело. Ох, и завертелись мужички. Покоя не давали. И уговаривали меня забрать заявление из милиции, и грозили урыть. Чего ж только не наслушался. Даже домой пытались прийти. Но не пустил никого. Начали посылать родню, знакомых, предлагали деньги. Ничего у них не получилось. Ни на какие уступки не пошел. Не стал жалеть подонка. Короче, с месяц длилось следствие, а потом дело передали в суд. Ох, как извинялись эти козлы за свою подлянку, но наказания не миновали. Те четверо получили по три года, а Леня, как организатор и клеветник – пять лет усиленного режима. Вот так и расстались с ним. А недавно он вышел из заключения. Виделись с ним. Такой тихий стал. Будто переродился, как напуганный, старается подальше от всех держаться. Меня увидел, на другую сторону улицы перескочил. Говорят, что семьей обзавелся, ребенок есть. Но подлец в нем жив. Этого ни одна Колыма, никакая зона не выправит. Он таким родился. И, к сожалению, не единственный. Вот такие выживают за счет других ребят. Ведь посылки отнимал у слабых, младших, они поумирали. Леня еще не одну Колыму переживет и ни черта ему не сделается. Еще и наплодит себе подобных паразитов.

–   А как те четверо?

–    Они не вернулись в поселок, ушли на суда, в рыбаки. На берегу почти не бывают и с Леней отношения порвали. Наверное, разобрались в человеке.

–    После зоны поумнели! – вставила Варя.

–    Наверное,– усмехнулся Бондарев и продолжил:

–    А вот в Магадане, когда с Ивановым приехали, совсем смешно получилось. Тоже в кафе зашли пообедать. А тут еще такой холод, насквозь колотун продрал. Вздумали чаем согреться. Я, пока минута выдалась, к стойке подошел и спросил бармена про сигареты, какие есть? Но моей марки не оказалось. Я поплелся к нашему столику, сижу один, жду Евменыча. Никак не могу согреться. Колочусь так, что зубы стучат, как у волка. А чай никак не несут. Вдруг подходит бармен, положил передо мною блок сигарет и говорит:

–    Здравствуйте, Игорь Павлович.

–    Я ответил, а сам думаю, хоть бы здесь в морду не получить. А парень спрашивает:

–    Не узнали меня?

–    Ответил честно, что не узнал. И вообще мне пачки сигарет достаточно. Блок – это много. А парень рассмеялся и ответил:

–    Примите от меня, как сувенир. Станете курить, может, вспомните. Я—Женька Гольцов. Вы меня из зоны выпустили на целых пять лет раньше срока. Опротестовали приговор и меня вывели из зоны. Как сказку подарили. Я тот день каждый год отмечаю как праздник и вас вспоминаю, за ваше здоровье пью. Жизнь мне спасли. И не только мне. Я никогда вас не забуду. Спасибо вам!

–    Рассказал Женя о себе, что имеет двоих детей, хорошую жену. У них просторная трехкомнатная квартира, машина. Все в жизни наладилось. И только во сне все еще снится зона. А дети спрашивают:

–    Пап, почему ты во сне плачешь?

–    Что им отвечу? Стыдно, ведь я мужчина. Но во сне обычный человек, все тот же мальчишка, голодный и избитый. Я первое время кусочки хлеба держал под подушкой и все проверял, не украли ль? Тогда ребята, заметив такое, положили передо мной буханку хлеба. Нет, они не высмеивали, жалко меня было. Я им немного рассказал о зоне. А детям смолчал, так жена их просветила. Теперь просят свозить и показать. Но я не смогу. Слишком тяжела та память,– курил Игорь.

–    Знаешь, он не взял с нас деньги и просил заходить к нему. Дал номер домашнего телефона, звал в гости. Мне было стыдно признаться, что и в гости к нему мне пойти не в чем, сослался на дела и занятость. Женя ушел за стойку, но прежде подал руку, сказав от души:

–    Спасибо, что вы были и есть, что вернули нам жизнь. Я всегда вас буду помнить. Ведь если б не было вас, не было б меня! Дай Бог вам здоровья, удач, счастья. Пусть только добрые люди встречаются на пути.

–    Не все же сволочи! – вставила Варя.

–    Понятное дело! Хороших всегда больше. Женя проводил до дверей, напомнил свой домашний адрес. Сказал, что будет очень ждать меня, и просил, когда-нибудь летом съездить с ним на место детской зоны.

–    Я боюсь, что не выдержу и расплачусь при детях. А не хотелось бы. Ведь уже мужчина. Зачем ребятне моей видеть, как болит отнятое, изувеченное детство! Ведь его все равно не вернуть. Вот только до сих пор обидно, что не было его у меня...

Бондарев смотрел на Варю:

–    Я не жалуюсь ни на что. Бывают разные встречи. От них и время не спасет. Меня, несмотря на возраст, все тут же узнают, как будто не изменился. Хотя время безжалостно ко всем. И те мальчишки давно стали взрослыми мужчинами. Но в каждом осталось что-то от детства, узнаваемое, пусть и далекое.

–   А я многих забыла,– призналась Варя.

–    Маленькой была,– отмахнулся человек.

–    Я тоже не всех помню. Вон и Женьку едва узнал. Так бы и прошел мимо, если б он не назвал себя. Его я больше всех оберегал. Почему-то именно его чаще других обижали. И по ночам он часто вскакивал.

–    Нервы слабые...

–   А вот на рынке меня испугали сразу две женщины. С двух сторон подошли. Сначала просили угадать, глаза руками закрыли. Да как узнать? Они тогда небольшими были. А тут целые тетки. Обе рослые, грузные. Конечно, растерялся. Я с такими никогда дел не имел. Сконфузился, как пацан. Легко ли в таких вот бабах девчонок узнать. Ну, они напомнили о себе. Тут мне неловко стало. Когда-то обоих из кучи пацанов вырвал. Разогнал свору, пригрозил, успокоил. Били девчонок за два кусочка сахара, какой на кухне стащили. Ну, уж очень хотелось сладкого. Его негде взять, а родители не навещали. Дорог и долог был путь на Колыму, а посылки не попадали в руки девчонок. А когда вышли из зоны, конфет купили по два кило. Зато потом золотуха одолела. Подсказать некому, выживали сами как могли.

–    Да что дети. Я вон уже в возрасте, а к конфетам тянет, как маленькую. Это от того, что в детстве не добрала. И не только я. У нас старухи и то этим страдали. Угостят какую-нибудь как на смех леденцом, она затолкает в беззубый рот и сосет до ночи. С ним чашек пять чаю выпьет. И радуется, хоть немного сладости, перепало.

–    Когда в прокуратуру пришел работать, все никак не мог понять, зачем люди воруют. Ведь за это жестоко наказывали. А потом узнал, как голодают, особо на зоне. И труднее всех приходилось детям. Много их умерло от голода уже на зоне. Не дожили до воли. От истощения погибали. На них, на мертвых, смотреть было страшно.

–    Мне мамка рассказывала о взрослых. Они за кусок хлеба на многое шли. Теперь о том вспоминать не хочется. Как унижали людей, глумились над бабьем. Мать говорила, как старый начальник охраны за кусок хлеба издевался над женщинами, насиловал молодых девчат. И они молчали. Хотя он по возрасту им в деды годился. Сами охранники не лучше были.

–    А начальник зоны что вытворял! Мне о том рассказывали, когда все уже уходили из зоны навсегда. Был у нас следователь – Семен Терехин, вот он много знал. Так и ляпнул:

–    Если нам нужно опасаться толпы, то почему о руководстве зоны не вспомнят. Вот кому достанется, если дело до серьезной разборки дойдет. Им вспомнят всех и живых, и мертвых. Ведь все не скроешь, что-то просочится и тогда конец всему. Стоит потянуть клубок, дальше сам покатится.

–    Игорь, а теперь тебе страшно?

–    Нет, Варя, я отбоялся и за жизнь уже не держусь. А потому, страх прошел.

–   А что стало с руководством зоны?

–    Большинство отправили на пенсию. Посоветовав пожить года два в глуши. Других рассовали по неприметным должностям, отправили в другие города. Многие даже фамилии поменяли. Боялись родителям писать. Это у кого много всякой грязи на руках, кто много горя принес зэкам.

–    А было, что люди ловили кого-то из прежних работников зоны?

–    Случалось всякое...

–    На зоне кого только не ловили. Охрану в первую очередь. Вламывали не жалея. Как и они. Караулили начальника зоны и спецчасть. Но те хитрыми оказались. Особо начальник зоны. Тот в медика переоделся и выехал за ворота сквозь толпу родственников. Спецчасть ночью сбежала. В воронке уехали под охраной и с оружием наготове. Но в два часа ночи никого не было, и выехали свободно.

–    Повезло им,– хохотнула Варя.

–    Но подловили зама начальника зоны. На толпу напоролся.

–    И что ему сделали?

–    В клочья разнесли.

–    А куда сам начальник зоны спрятался?

–    Этот сразу в Москву смылся.

–    Ого!

–    У него там квартира имелась на всякий поганый случай. По-моему, он и теперь в ней живет. Говорят, уже вылезать из нее стал понемногу. Даже в театры с женой ходит. Но и с охраной. Одному пока страшно. Все же приловить могут ненароком.

–    А он работает где-нибудь?

–    Зачем? Он себя давно и надолго обеспечил. Сталин за всеми не углядел бы, да и умер давно. Ну, а начальство воспользовалось. За все воздержание с лихвой взяло.

–    А ты чего терялся? – удивилась Варя.

–    Я-то где возьму, и главное, у кого? Душу бы спасти, о другом не думал, радовался, что успел расчет получить и уйти живым.

–    А кому больше всех досталось.

–    Всем понемногу.

–    А больше других?

–    Говорят, что чекистам и милиции. Последние вообще ни при чем.

–    Выходит, что больше всех повезло начальнику зоны? – спросила Варвара.

–   Так уж ему повезло. Но это пока. Расплата может настичь внезапно и через годы. Заранее никто ничего не знает.

–    Игорь Павлович, а вам неприятности грозят?

–   От них никто не застрахован. Но есть и такое, что самому до конца жизни не забыть,– погрустнел человек.

–   А исправить можно?

–    Нет, Варенька! Поздно. Слишком много лет прошло. Да и что выправишь, когда жизнь, считай, уже прошла. И во всем я сам виноват,– вздохнул человек трудно.

–    А что случилось? – пристала назойливо.

–    Вина на мне висит, грязным пятном. И во всем виноват только я. Понимаешь, была женщина. Нет, не на зоне, она из вольных. Во всем городе второй такой не имелось. Красивая, умная, очень порядочная, чиста, как алмаз. И никто о ней ни одного плохого слова не сказал. Повода не было. Многие обращали на нее внимание, многим она нравилась. Неудивительно, мимо нее равнодушным никто не проходил. Но ей нравился один человек. Он работал в нашей системе. Я его хорошо знал, хотя никаких отношений с ним не поддерживал. Ни в друзьях, ни в приятелях не состояли. Просто слегка знакомы и все на том. Я знал, что он не безразличен той женщине и втай завидовал ему. А он тоже времени не терял даром. Начал ухаживать за той женщиной. И, как стали поговаривать, решил жениться на ней.

–   А что тут такого? Ну, нашел бы себе другую.

–    Само собой, я особо не страдал. Меня даже на свадьбу заранее пригласили, я принял то приглашение, пообещал прийти. Но незадолго до этого у него случилась неприятность по работе. Человека оклеветали, облили грязью не за что. Я, честно говоря, даже не интересовался, что там случилось. А слушок полз. Мужчина работал в прокуратуре с десяток лет и ему доверяли, понятно, что не случайно. А тут вдруг обвинение в вымогательстве. Кто-то поверил в этот бред, другие отмахнулись, как от бреда. Но, знаешь, как считают все, что дыма без огня не бывает. А слухи назойливо шли о нем. Дело дошло до начальства. И тут разговоры, домыслы, предположения забили через край. На того мужика уже всерьез коситься начали. Руководство стало его вызывать. Так всегда случалось, когда вопрос касался чести мундира. Нависла серьезная неприятность.

–    А ты мог ему помочь отбиться от доноса?

–    Но он не обращался. Я и подумал, что он сам справится, человек грамотный, опытный, в работе не новичок. Но доносчик тоже, не пальцем деланный. Мотал нервы классно и не оставлял в покое. Какую гадость лил на голову мужику, это просто кошмар. Как он выдерживал и не свихнулся? – качал головой Игорь.

–    Ну, взял бы и помог!

–    Я знал, что стукач тут же переведет стрелки на меня, а кому нужен лишний геморрой, вот и не лез в дерьмо. Но тут подвалила она, та самая, что собралась за него замуж.

–   А чего она не вмешалась.

–    Ее возможности были слабые. Никто слушать не стал бы. Должность низкая, связей нет, а и на каких основаниях влезла. Не расписаны, работают в разных отделах. Ей просто указали бы на дверь, она это понимала и подошла ко мне. Попросила вмешаться, помочь. Я выслушал, и, понимая, что меня самого ждет, поставил перед нею условие. Предложил за эту услугу провести со мною ночь.

–    И она согласилась?

–    А куда ей деваться? Другого выхода не было. Ну, повел ее в гостиницу, взяли номер. И... Я эту ночь до смерти не забуду. Она мне на всю жизнь осталась в памяти. Сказочный миг. У меня такого не было никогда. Мне казалось, что я помолодел лет на двадцать. Но та женщина предупредила, что второго свидания не будет. Утром мы разошлись в разные стороны. Перед расставанием напомнила, чтобы я вмешался в дело поскорее. Я пообещал и свое выполнил. Встретился со стукачом, тот знал, что у меня на него есть компромат. Я не пускал его в ход, а тут предупредил, если не оставит в покое того человека, придать огласке все, что имею на руках. Тот понял и дал слово оставить в покое того мужика, вправду забрал все свои кляузы и навсегда умолк о том человеке. Кстати, сам позвонил ему и предупредил, что уходит с его пути и навсегда оставляет в покое.

–    Здорово! – похвалила Варя Бондарева.

–   Тот от радости позвал меня в ресторан. Предложил обмыть удачу.

–    Правильно! Это по-мужски!

–   Я тоже так подумал и пошел с ним.

–   А что тут плохого? – изумилась Варя.

–    Не в этом беда! Сели мы с ним за столик, на душе легко. Оба расслабились. Прошло напряжение. Он о своей предстоящей свадьбе вспомнил, повторил приглашение. А я как назло, уже нагрузился крепко и ляпнул ему, что его будущую жену поимел в гостинице, что ночь была сказочной и баба у него классная, я надолго отвел душу и очень доволен. Ну, тот человек выслушал меня молча. Ничего не сказал. А я перья распустил. Куда там, победитель-сердцеед. Ведь никто кроме не мог тем похвалиться. Ну да сказалось выпитое. Потерял чувство меры. А человек, выслушав, вдруг свернул нашу встречу и куда-то неожиданно заспешил. Я даже значения тому не придал. Вышел из ресторана и потопал домой. Я и забыл, что наговорил в ресторане. А через пару дней та женщина нашла меня после работы. Позвала для разговора в тихое место и сказала:

–   Я не думала что ты подлец! Считала порядочным, умным человеком, а ты дерьмо!

–    В чем дело? – спросил ее.

–    И ты еще спрашиваешь? Разрушил семью, какую мечтала создать, опозорил на всю жизнь, поставил печать шлюхи! Зачем ты рассказал ему о нашей встрече в гостинице. Все подробности выложил. Кто тебя просил о том. Ты сломал всю мою жизнь! Лучше бы не лез со своею помощью! Навредил куда как больше! Я из-за тебя потеряла любимого человека! Лысый ты крокодил! Пусть и у тебя никогда не будет семьи!

–    Эх-х, Игорь! Как лажанулся!

–    Я извинялся, оправдывался, обещал все уладить, она слушать не захотела:

–    Он назвал меня проституткой. Я этого ему никогда не прощу,– плакала навзрыд.

–    Я не знал, что делать. Ситуация, как понимаешь, адская. Не желая того, нагадил бабе и сломал ей жизнь.

–    Себе в жены взял бы!

–    Варя, да кто после всего о чем-то серьезном говорить станет, кто поверит? Она засыпала меня проклятиями и упреками. Будь у нее на тот момент оружие, даю слово, применила бы без раздумий. Она, как разъяренный зверь, смотрела на меня ненавидяще. И я понял, что никогда не вымолю у нее прощения. Конечно, всему виной – невоздержанность. Я круто перебрал. И распустил язык, что непростительно для мужика.

–   Давно ли это было?

–    Много лет прошло.

–   Так пора забыть.

–    Она уехала из Магадана вскоре и, казалось, что навсегда. Я с тех пор никогда не перебираю свою норму и слежу за каждым словом, чтоб не ляпнуть лишнее и не попасть впросак.

–    Это нужно,– согласилась Варя.

–    Но главное, уже никогда и никому не рассказываю о связях с женщинами. Чтобы меня с ними не связывало, молчу, как улитка. Мне до сих пор стыдно,– пожаловался Бондарев, покраснев вместе с лысиной.

–   Да уже и забыть пора.

–    Не получается,– опустил голову.

–    А ты за эти годы виделся с нею?

–    Года три назад поехал в командировку и на рыбокомбинате столкнулся с нею лицом к лицу. Никто из нас той встречи не ждал. Да и не знал, что она там работает. Судьба в очередной раз пошутила. Мы отошли от производственной линии, ненадолго уединились. Ведь я сразу узнал и хотел попросить у нее прощения. Знаешь, она отмахнулась и сказала равнодушно:

–    Не вороши старое. Я давно замужем. У меня двое взрослых детей и двое внуков. Жизнь идет своим чередом. Я уехала из Магадана, простившись и забыв все, приказала себе замолчать навсегда. Нелегко это далось. Ведь я до сих пор люблю его. И хотя с мужем живем спокойно, во всем ладим, его я просто уважаю, есть за что. А вот его хоть и видела, не разговариваем и не здороваемся. Он как-то пытался поговорить, но я отказала. Не остановилась. Сделала вид, что не узнала. Я уже слышала от знакомых, что у него есть семья и двое дочек. Обе учатся и он, конечно, счастлив. Вряд ли помнит меня. А если и помнит, прежнее чувство давно прошло и погасло навсегда. К чему напоминать друг другу о давнем прошлом. Мы расстались навсегда и в том немалая твоя вина.

–    Я извинялся, как мог. Она лишь отмахнулась, глянула с сочувствием и ответила:

–    Разве можно простить человека, разбившего счастье? Ты бы такое забыл? Нет! Ну, вот и я не могу. Твоя минута бахвальства стоила целой разбитой судьбы. Потому и тебе не везет. Не дается счастье в руки. И ты одинок, как забытая могила. Так оно и должно быть. Отнявший долю у ближнего, свое проживет сиротой. На лучшее рассчитывать не приходится. Таков закон жизни. Судьба всегда восстановит свою справедливость... Это я тебе пожелала: одиночества до конца дней и на другое не надейся...

–    Мне, Варя, очень горько, но я знаю, что от жизни ничего хорошего не получу. Сетовать не стоит, сам виноват. Вот и получил...

–    Но ведь за что-то мстил доносчик, значит, не все в порядке у того человека!

–    Зачем мне копаться в чужом дерьме? Я сам в нем по уши,– ответил сипло.

–    А я вовсе не хочу иметь отношения с мужиками. Нету средь вас порядочных, а те, какие были, повымирали. Те, какие остались, давно заняты. Так-то вот и я, никому зла не сделала, а тоже одна живу, без любви и надежды на нее. Да и куда уж в моем возрасте о таком думать. Я в себе глушу подобные мысли, чтоб не так горько было жить.

–    У тебя еще хороший возраст и семью можно завести, было бы желание, все другое приложится.

–    Эх-х, Игорь Павлович! Моя мать красивей и умнее меня была. А замуж во второй раз не вышла не случайно. Дело не только во мне, что не захотела отчима приводить, боялась она, как бы на негодяя не нарваться. Сюда всякие попадают. Попробуй, разберись, кто есть кто? Вон одна из наших человека нашла. Стали с ним жить. А он к ее дочке начал присматриваться. Да Бог не дал в обиду девчонку. Прокуратура разыскала козла. Аж через пять лет. Он старостой оказался помимо всего. Взяли его под микитки и повезли судить куда-то на Орловщину. И что думаешь? Милиция, где он содержался, была деревянной. Мужики, какие в то время детьми были, устали ждать суда и подпалили ментовку со всех четырех сторон. Пока пожарники приехали, спасать стало некого, этот змей заживо сгорел. Не успели или не захотели спасти, кто знает. Только ничего кроме обгорелого скелета не осталось. А женщина, какая по незнанию здесь его приняла, навсегда зареклась с мужиками связываться. Сама бедует, а на порог не пускает никого.

–    Варя, случаются молодые люди, не нюхавшие войны, хуже полицаев. И такие здесь отбывали сроки. Да еще какие! Ты же, наверное, знаешь, скольких отправили мы на Диксон и в Анадырь. Там условия хуже Колымских. Сама понимаешь, что не случайно. Там о помиловании или амнистии думать не приходится. Так что выбирать в мужья из здешних – бывших зэков, небезопасно. Каждого сначала проверить надо, что собой представляет. А уж потом выводы делать. Хотя с первого взгляда, когда увидишь, не верится. Ну, что может дряхлый дедок. У него уже давно все в штаны валится. А поди ж ты, на такие подлянки способен мухомор, что волосы на коленках дыбом встают,– сказал Бондарев.

–    Это кто же такой?

–    Уже на последнем году в прокуратуре дело подбросили. Вместе с дедочком. Аж целых десять лет ему впаяли. Не поскупились.

–    А самому сколько? – перебила Варя.

–    На девятый десяток поперло!

–    Ого! Такого дешевле расстрелять!

–    Не случайно ему срок дали. Я понял, когда дело изучил. У меня сердце заклинило, а он во все инстанции обращался с просьбой о помиловании. Да таких на костре жечь!

–    Что же он отчебучил?

–    Двухлетнего правнука своего убил. Схватил за ноги и с десятого этажа вниз головенкой сбросил. Конечно, сразу насмерть. За что, спрашиваешь? Дитенок достал у него из-под подушки деньги и бабке показал. Та взяла их, а когда дед проснулся, похвалилась, что уже не впервой ребенок выручает и дает деньги на хлеб. Старик глянул под подушку, там опять пусто. Понял, кто его грабит. И взъярился. Сначала на бабку с кулаками полез, тут мальчонка крик поднял, начал за старуху заступаться. Дед оттолкнул его ногой, тот в ногу зубами. Старик от злости последние мозги потерял. Схватил дитя и швырнул с балкона, следом бабку. Тут сын пришел, он и на него с топором, хотя мужик и рот открыть не успел. Хорошо, что соседи милицию вызвали, скорая приехала. Сына кое-как  успели спасти, но калекой все ж остался. А вот бабку с ребенком в одном гробу хоронили. Когда в зале суда кто-то назвал зверем, старик вякнул в ответ, мол, жаль, что раньше этого не сделал.

–   А как же он до того все годы жил в семье?

–    Запил старый придурок. У него мозги зашкалило. Все жаловался, что его домашние грабят, деньги отнимают. Его проверили на вменяемость. Оказался вполне здоровый алкоголик. Хотел прохвост похмелиться, да ребенок помешал, по-своему деньгами распорядился.

–    И вы его на Диксон?

–    Ну, да! Пусть остынет и лишний жир на баланде сгонит.

–   Так ведь не протянет десять лет.

–   Жалеть не буду. Хотя уже помер или освободился. Времени много ушло.

–   А знаете, у нас раньше зона к зоне стояли. Теперь мало осталось. Какие сами развалились, другие разобрали на дрова жители. Короче, без применения не остались. Но и новую зону построили. Вот только не поняла, для кого. Слово не нашенское. Раньше политических вот так заковыристо называли, чтоб люди не поняли. Наверное, и эти так-то.

–   Уж не мошенниками назвали? – спросил Бондарев.

–    Нет, это слово знаем! А то не нашенское. Но зэки свойские и брешут по-нашему.

–    Игорь Павлович, скажи, а зачем в этот раз сюда приехал?

–    Сашке помочь найти могилы своих. И, видишь, удалось. Сыскали. Но теперь его сюда на цепи не затащишь.

–    Почему?

–    Напереживался, а сердце слабое. Куда такому на Колыму? Еле живой уехал.

–   Аслан тоже поспешил уехать.

–    То – другой человек. Я его знал раньше этой встречи. Сам подписывал ему приговор. Но он избежал расстрела. И видишь, человеком стал. Значит, надо было ему выжить. Это неспроста случилось. Может еще приедет сюда! – глянул на Варю загадочно.

–    Мне все равно,– покраснела баба.

Бондарев улыбнулся, подумав молча:

–    Не ври, бабонька! Я ли не знаю вашу природу. Задел джигит твою душу, только вот даже самой себе признаться боишься. А вслух ответил тихо:

–    Много народа тут перебывало. Плохие и хорошие, молодые и старые. Одних помним, других забыли. Но каждый оставил здесь о себе какую-то память. Иных и после нас с тобой станет помнить Колыма. Не всех по-доброму. Но много песен поет пурга о каждом. О тех, кто уехал и об оставшихся навсегда. Она помнит каждого. Бережет и наказывает, она тоже относится к каждому по-своему. Но никого не выдает. Вот я сюда приехал в последний раз. Больше не навещу, много лет здесь прожито. И спасибо Колыме, что уберегла, значит, считала за человека и уважала. Иначе, отняла бы жизнь. Спасибо ей, что была ко мне добра и справедлива.

Бондарев уже давно спал, когда Варвара, разделавшись с домашними делами и прогуляв на ночь Султана, расстелила постель и уже готовилась лечь в нее, когда в окошко постучали, и голоса с крыльца закричали вразнобой:

–    Варюха, отворись, это мы!

–    Скорей впусти! Продрогли до самых мандолин!

–    Варька! Открывай, слышь?

Баба едва сняла засов, в дом влетело целое стадо баб. Они тут же заполнили всю прихожую и кухню. Кто-то спешно разувался, другие раздевались, затаскивали сумки, корзины.

Варя их сразу узнала. Все ее подруги, зэчки, отбывавшие в зонах Колымы немалые сроки. Они каждый год приезжали сюда навестить могилы, всегда останавливались у Вари, никогда заранее не предупреждали о своем приезде, влетали ветром в дом и, расположившись как у себя дома, наполняли Колымскую тишину шумными голосами, смехом и песнями. Их не смущала близость могил. Ведь сами не раз могли умереть, а потому к погосту относились по-своему, по-простецки и дружески: