Текст книги "Колымское эхо"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

–    Игорь, так ты радуйся, что она авансом тебя не изнасиловала,– рассмеялась Варя.

–    Ради воли бабы на все пойдут. А что она могла предложить, если больше ничего нет. Вот и навязывала то, что всегда под рукой. Другие не отказывались, здесь осечка вышла. Но такие как она долго не задерживаются в зонах. Если на воле дружки остались, выручат бабу.

– А она вскоре вышла. Ее помиловали. Эта Женька человек тертый. Знает, как судьбу за хобот брать. И я ее не сужу. Женщина должна защищать себя всеми доступными средствами, чтобы выжить. Она не станет валяться в ногах, любого сама уложит и выживет, поднимется, отряхнется и снова зацветет. Они легко перешагивают беды. И в каждом дне находят свои радости, дорожат жизнью и правильно делают. Она вчера на нарах, а завтра будет на Канарах. Но зато никогда не попросит у жизни смерти для себя.

–             Мы еще в детстве звали смерть. Она казалась единственной избавительницей от всех

мучений. Но она не приходила. И мы терпели, сцепив зубы. Иного выхода не видели. А вокруг нас гибли и умирали люди, мы, словно назло себе оставались жить,– вспомнила Ритка сквозь слезы.

–   Да все дело в том, что себя не ценили, не чувствовали своей нужности, не умели постоять за себя. То есть болели комплексом неполноценности. Это и приводит к плохим последствиям. Но этой болезнью, к сожалению, страдают многие. А избавиться от нее очень тяжело,– задумчиво сказал Бондарев.

–    Нам казалось, что мы появились на свет по ошибке, по какой-то глупой случайности, вот и не везет во всем.

–    Всегда чувствовали себя лишними среди людей. Даже в семье, с малолетства не решались попросить кусок хлеба. И хотя так хотелось есть, терпели изо всех сил, потому что в семье видели нужду, когда подсчитывалась каждая копейка, а наши просьбы встречались в штыки.

–    Да о каких конфетах говорить, если с самой весны и до глубокой осени ходили босиком и голиком, а если что-то перепадало, то только обноски от старших. На новое и не рассчитывали. А уж что такое пирожное, мороженое, и не слыхали. Печеная картошка была лакомством. А уж когда перепадал по праздникам кусок пирога, считали самым большим везением. Зато работали с той поры, когда начинали ходить.

–    Ну да! Сразу в руки давали веник, тряпки, велели наводить порядок в доме, в сарае, во дворе. Чуть подрастали, ставили к корыту, к печке, брали в огород.

–    В кино не пускали. Там надо платить за билет. Это неважно, что стоил он дешево. В деревне всякая копейка – состояние. Трудодни оплачивались тоже копейками. Вот и тянулись, чтоб вылезти из нужды. А она не отпускала.

–    Оно и в городе легче не было. Уж где только ни вкалывали, чтоб помочь родителям. Те вовсе выбивались из сил.

–    У меня мать устроилась дворничихой, так я ей с шести лет помогала мести улицы. А чуть подросла, стала мыть подъезды домов. Но лучше жить не удавалось. Случалось, кто-то из горожан выкинет старую одежду или обувь, дворники чуть не в драку за обноски. Большой удачей считали, если что-то доставалось. Новое из магазина не просили, стоило дорого, непосильно для нас. Сколько помню, мать все время перешивала чужие тряпки, подгоняла под мой размер. Ей хотелось, чтоб я выглядела нарядной,– горько усмехнулась Ритка.

–    Я тоже первый раз трусы надел, когда пошел в школу. Отец свои старые отдал. По-моему он в них женился. Эти трусы сползали на колени. Но я гордился, ведь мог их подтянуть и жопа уже не голая,– поддакнул Игорь Павлович. И продолжил:

–    Как-то учительница спросила, почему у меня рубашка почти до пола, мол, мне брюки и не нужны. Я и ответил:

–    Зато я ее до конца школы смогу носить и не надо перешивать. Правда, над моей практичностью весь класс смеялся. Но не мог им сказать, что та рубаха перешла в наследство o т умершего деда,– покраснел Игорь Павлович. И вспомнил:

–    У нас в классе учился Васька Федотов. Из богатой семьи пацан. Он одевался «с иголочки». Все у него было новое, только по размеру, ому не брали на вырост. Ходил такой, словно с выставки сбежал. Ну да, единственный сын свинарей, он сало салом заедал. Нам и не снилось жить так, как он. Вася с пятого класса девчонок в кино водил и угощал их мороженым. Потому, мужиком рано стал. Родители ему ни в чем не отказывали,– хмыкнул Бондарев и продолжил:

–    Я с собою в школу на обед брал кусок хлеба, пару вареных картох и соленый огурец. А Федотов, бутерброды с беконом. Каждый свое уминал. Годы шли, мы росли. Но с Василием не дружили. Он пренебрегал голытьбой, потому друг друга мы быстро забыли. А тут я уже на Колыме, прокурором работал. И вдруг в зоне меня окликнули по имени. Оглянулся. Это был Федотов. Я спросил его, почему он в зоне оказался, или бекона переел? Васю от напоминания аж скрутило в спираль. Оказалось, пришел в ресторан, и там завязалась пьяная драка. Конечно с поножовщиной. Вася так набухался, что и не помнил, как пырнул ножом своего соседа по столику. Тот, как потом вспомнил, хотел у него бабу увести, и Вася обиделся. Он посчитал себя оскорбленным и пустил в ход нож. Много ранений нанес. Но и даже мертвого не переставал кромсать, пока милиция с ног не сшибла и надела наручники. Но и в машине дергался, обзывал милиционеров, грозил их уделать и разделать, как кабанов. Вот и получил за все в один заход. Конечно, в камере досталось ему круто. А по прибытии на зону до охраны кое-что дошло. Вламывали Васе каждый день, да так, что мало не казалось. Конечно, заставляли вкалывать, как негра в джунглях. Федотов к такому не привык и стал строчить жалобы на охрану, на администрацию, начал просить помилования, но ничего не получалось. Ему стали чаще вламывать, совать в ШИЗо, оттуда он выползал на четвереньках, а его заставляли работать на трассе. Но о чем говорить, когда ноги не держат. И вот тогда Вася обратился ко мне. Ну, а я чем мог помочь? Осужден за преступление, причем тяжкое, не раскаялся, в зоне держался высокомерно, всем хамил, грубил. Короче вел себя, как паршивая свинья. Когда я сам узнал от зэков барака всю подноготную, конечно, в помощи отказал, да и права не имел на это. Вот тогда Федотов написал в Москву прошение о помиловании. Но и там отказали. Он написал девчонке, с какою встречался. У нее отец работал на высокой должности в милиции. Тот не захотел вмешиваться и запретил дочери переписку с Васей. Так и сказал, мол, убил человека ни за что! А выйдет из тюрьмы чего от него ждать? Не хочу такого зятя, какой не работал и не учился, сидел на шее у родителей. Не говори мне больше о нем...

–    И тогда Вася написал матери. Мол, спасай, иначе наложу на себя руки!

–    Вот это козел!

–    Нашел на ком оторваться!

–   Бедная баба! Во, падлу высрала! – посочувствовали девки свинарке-матери.

–   А мать Васи была Героем соцтруда и долго не думая, маханула в Москву. Там ее выслушали, дали адвоката, очень опытного человека. Тот вскоре добился своего, Васю помиловали. Конечно неспроста. За полтора года на Колыме у Федотова появилось много серьезных болячек, какие на зоне не вылечить ни за что. Федотова вернули домой, когда уже никто не верил, что Вася доедет в деревню живым. Но мать позаботилась и подняла сына на ноги. Затаскала по курортам и санаториям.

–   А чего ж она до Колымы допустила? Почему сразу не помогла?

–    Родственники убитого мужика пригрозили, если Васю отпустят из суда на волю, тут же самим с ним разобраться. А там три брата! Вот и испугалась вмешаться сразу.

–    К чему ты нам про Васю лопотал? – спросила Варя удивленно.

–    Да к тому, что нет на свете силы сильнее бабьей. Она все одолеет, любые стены прошибет, а своего добьется. Она пустит в ход все, не посчитавшись ни с чем. Лично я, никогда не поверил бы, что Федотова отпустят раньше времени, да еще с Колымы! Но, вот видите, мать добилась. И мало того, вылечила своего придурка, женила, устроила в жизни так, как никому не снилось. Вот вам простая свинарка, а хватило ума! Тому Васе жизни оставалось на один бздех, она его из могилы вытащила. Он теперь в Москве, в каком-то министерстве работает Хотя, между нами говоря, дурак дремучий, как непроходимое болото. Но, пока жива мать, Вася ходит в гениях, в преуспевающих, нормальных мужиках. Так, слава Богу, что есть такие матери, как у Федотова. Легко сделать хорошего человека из толкового мужика! Попробуй что-то слепить из бездаря. На такое способны только матери! Дай Бог им здоровья и терпения!– пожелал Игорь Павлович.

–    Кому-то повезло. Пусть он и дурак, но счастливый человек. Ему при такой матери ни о чем думать и заботиться не надо. Родился под счастливой звездой. Не то, что мы! – вздохнула Галя и загрустила, вспомнив свое.

–    Девчонки, теперь чего сетовать? Ведь жизнь наладилась, все устроилось. Есть семьи, работа, квартиры и дома, машины и дачи. Чего теперь не достает, чего не хватает? Что смущает ваши души? – спросил Бондарев.

–    Все вроде так, все верно. Дом – полная чаша, но почему-то душа не радуется. Мужик мой, Володька, женщину на стороне завел. Вроде не сказывается на нашей семье его побочная связь, но обидно предательство.

–    Заведи и ты себе хмыря. Когда уравняетесь, обида пройдет!

–    Ты по морде надавай своему Вовке! Не позволяй таскаться и сама не смей. Детей постыдись,– одернула Варя подругу.

–    А мой выпивать начал. С работы частенько бухим приходит.

–    Ты денег не давай!

–    Он прямо на работе колымит. Все же автослесарь, эти без денег не сидят. И, как ни проси, все бесполезно. Пообещает завязать, а на завтра опять «косой». И все причины находятся. То день рождения отметили, то поминки или у кого-то ребенок родился, то диплом обмыть нужно, то новую машину.

–    А мой и того хуже, связался с жульем, какие недвижимостью торгуют. От такого добра не жди.

–    Девчата, повзрослеют и ваши мужья, остепенятся. Покуда они еще мальчишки. Не стоит вам собачиться с ними. Этого им в судьбе хватило и без вас. Останьтесь подружками, какими вы были все годы. Добрыми и заботливыми, ласковыми, какими они полюбили вас еще на зоне. Не растрачивайте, не теряйте это самое дорогое. Станьте сильнее, какими были на зоне. Не опускайтесь. Будьте мудрее, станьте над бабьей глупостью и сберегите семьи. Присмотритесь, где вы сами упустили. Вы разберетесь и наладите в своих семьях все, стоит только захотеть. Главное, не потерять друг дружку, не разомкнуть руки.

–    Да, моя сестра, та, что в деревне, старшая, разошлась с мужем. Уже третий год сама живет с детьми. Их у нее пятеро.

–    Круто! Как же она с такой бандой справляется?

–    А молча! Кому подзатыльника даст, другого в угол сунет, сама на работу бежит. Ну что хорошего в таком воспитании? Домой возвращается, там жуть что творится. Зато ее разбойники довольны. Спят, где попало, среди игрушек и подушек, опять бросались ими. Но все счастливые и довольные.

–    Муж ей помогает деньгами?

–    Нет! Он не собирается возвращаться в семью.

–    Но дети-то его!

–    Кого это чешет? Дети еще и ее.

–    А мои в деревне запили. Дерутся чуть ли не каждый день. Старуху свою к брату выпихнули. Совсем озверели.

–   Тебя чего это беспокоит? Пусть бесятся, как хотят. Когда ты на Колыму попала, кто из них вспомнил, что ты еще жива и помочь бы не мешало.

–   Теперь они от меня помощи ждут!

–    Во им всем! По самое плечо! – отозвались девчата дружно.

–   Хватит на твоей шее ездить!

—Не дадим и не позволим! Пусть не надеются.

–   Тебе сына в школу надо собирать,– напомнили хором.

–    А мебель сменить хотела! Или снова отложишь из-за них? Не дадим из тебя лепить дуру! – накинулись на Гальку, та умолкла.

–    Девчонки, в своей семье каждая разберется сама. Чего вы ее клюете. Пусть обдумает! – встрял Бондарев.

–    А ты не лезь, старый козлик, в чужую сраку со своим носом. Мы лучше знаем, о чем базар. Ее сестра живет, как сыр в масле катается. Когда мать умерла, она весь ее вклад сгребла

и Галке ни хрена не обломилось. Мы все в то время на Колыме мордовались. Ни у кого даже нижнего белья не было. Думаешь, та стерва помогла купить. Хрен в зубы, и не подумала.  Мы вскладчину выживали. А когда отдышались  после зоны, родня ощипать вздумала. Совсем стыд потеряли!

–   Так всегда бывает,– вздохнул Бондарев.

–           Игорь Павлович, мы сейчас уже спать ложиться будем. Ты выйди на кухню на минуту.

Л когда позовем, вернешься. Место тебе оставим посередине, чтобы не замерз,– смеялась Ритка.

–    Только ты нам расскажи что-нибудь на ночь, да и на прощание. Мы завтра уезжаем, сразу с утра. Больше пообщаться не получится. А жалко! Но надо домой. Там дети, семьи, заботы, увидимся ли когда-нибудь еще,– тихо сказала Надежда.

–    Земля круглая. Может, встретимся. Я тоже завтра поеду на Север, к полюсу, туда, где кончается трасса.

–    Зачем так далеко?

–   Там последние могилы зэков. Хочу со всеми проститься, у всех попросить прощения, потом легче будет уходить самому, если хоть кто-то из них простит меня,– сказал Бондарев тихо.

–   Да кому мешаешь? Живи...

–    Когда жизнь не в радость, от нее быстро устаешь. Хочется определенности, уверенности, и, хоть немножко тепла,– опустил человек голову и вышел во двор.

Яркая, лупастая луна светила над домом. Похожая на большой огненный шар, она с удивлением оглядывала Колыму, поражалась ее величию и одиночеству.

Только снега вокруг. Ни голоса, ни смеха, ни капли тепла. Пустота и молчание. Будто вокруг нет никого живого, как похожа она в этот миг на вымершую, покинутую всеми планету.

Как она величава и страшна в своем одиночестве, как суров и холоден ее сон, скованный морозом. Кажется, она никогда не проснется и не оживет.

Больше тысячи километров тянется трасса. Убегает прямо к Диксону. Дальше Ледовитый океан. Трасса подходит к каждому поселку, какие стоят на пути, где живут люди. А по обе стороны ее – могилы, захоронения. Самый громадный на земле погост. Сколько людей тут похоронено, не счесть. Среди них основная часть – зэки. Им уже не увидеть родные места, они навсегда остались узниками холода, снега и молчания.

Колыма... Она стала общей могилой, одним проклятием и стоном. Она глушила все живое и умерла сама, укрывшись белым саваном, навсегда отказалась от жизни.

Колыма... Она вселяла ужас и страх в души. Ее боялись и дрожали перед встречей с нею. Она не любила выпускать из своих цепких когтей хрупкие жизни. И радовалась тишине на своей громадной бездушной груди.

Игорь Павлович знает, что предстоящий путь не только долог, а и труден. Но он последний. Как дорога через целую жизнь к самой смерти. А ее нужно выдержать достойно мужчины, без жалоб и сожалений, восприняв, как финиш, к какому обязательно нужно дойти и не упасть посередине.

А и кому пожалуешься на предстоящее? Он ехал сюда осознано, предполагая любой исход. Бондарев знал, смерти на смерть не пожалуешься. И убедил себя проехать всю трассу в последний раз.

–    Игорь Павлович! Идите спать! – позвала Варя, узнав, что и Бондарев ночует у нее сегодня в последний раз. А значит, и ему нужно хорошенько выспаться перед дорогой. Кто знает, что ждет человека в пути.

Бондарев лег на место, оставленное для него. Разве мог он, будучи прокурором, предположить такой ночлег? Усмехается человек и слышит:

–    Игорек, расскажи нам что-нибудь из твоего прошлого. Только не страшное, как сказку на ночь, а то обоссым с перепугу,– предупредила Ритка человека.

–    Сам знаешь, всем путевым детям рассказывают на ночь сказки, чтоб скорее заснули и видели хорошие, красивые сны. Нам не рассказывали. Мы не слышали добрых сказок, не засыпали под них. Так хоть ты стань нам одним на всех кудесником или волшебником и подари возвращение в детство. Пусть ненадолго, но за все годы...

–    Мы долго будем помнить эту ночь. Верни нам доброе детство.

–    Девчонки, да я не знаю сказок,– покраснел человек.

–    А ты вспомни или придумай. Для себя и для нас, – просили женщины, тесно прижавшись к человеку, словно и впрямь лежали на теплой лежанке русской печки и, раскрыв рты, как малые дети, ждали сказку. Девки обняли Бондарева. Он довольно разулыбался.

Девчата затаили дыхания.

–    Так вот оно и случилось. Жила в поселке девчонка. Обычная, как все. Ничего особого в ней не было. Приехала из города работать на пекарню в кондитерский цех. Делала торты, пирожные, всякие слойки, рогалики, конечно, ее продукция пользовалась особым спросом у детворы. С утра там очередь стояла. А рядом в цехе старухи ковырялись. Делали баранки, пряники. Их было трое. Но бабки были тяжелыми людьми. Между собой частенько грызлись и даже к той девчонке прикапывались. То им оформление тортов не нравилось, то вкус не тот. Мало промочки положила, коньяка недостаточно, в сиропе мало сахара или варенья, недостаточно аромата. И так все время. Девчушку звали Катей. Ну, а бабки неспроста ее изводили. Средь них работала мать парня, с каким Екатерина встречалась. Они любили друг друга, но мать того парня мешала им постоянно. Все не хотела, чтобы Катя невесткой стала. Уж какие слухи и сплетни распускала о девчонке, слушать было гадко. Катя все знала, но терпела молча. Все ждала, когда бабка образумится, успокоится и никогда, не единого грубого слова той не сказала. А та придиралась к каждой мелочи.

–    Зря ей девка по соплям не вмазала.

–    Заткнула бы бабке пасть, чтоб не давать повадку язык распускать. Она еще женою не стала, а эта уже на голову садится,– ворчали девчата недовольно.

–    Вот так каждый день доводила Катьку до белого каления. Нервы трепала изрядно

–    А что ж тот парень молчал, не мог защитить свою невесту. Какой прок от него дальше, если с самого начала толку не было.

–    Катя ему ничего не говорила и не жаловалась. Молча терпела сама.

–    Ну и дура. Мужиков и свекровей надо сразу в руки брать,– встряла Ритка.

–    Девчонка была скромной, нерешительной. У нее даже подруг не имелось. Пожаловаться или поделиться стало некому. Единственное живое существо, какое Катя любила, была крыса. Обычная, серая, она давно привязалась к девке и считала то ли своим крысенком, то ли матерью. Она хорошо понимала каждое слово, знала все команды, на всем свете признавала только Катю. Они даже спали в одной постели.

–   Фу, пакость! Уж лучше бы кошку завела, чем эту мерзость! – передернула плечами Галина.

–   Ну, тут не прикажешь, кому кого любить,– улыбнулся Игорь Павлович и продолжил:

–   А та бабка, мать парня, до визга и истерики боялась мышей и крыс. Случалось, увидит в подъезде кого-то из них, крик на весь дом поднимет. Категорически не терпела даже их вида. Катя долго о том не знала, и не поняла бы старуху. Ведь свою крысу считала подружкой, очень умной, сообразительной и чистоплотной, наверное, было за что. А тут бабка достала девку до самой печенки. До слез довела. Назвала бездарной и безрукой, глупой и никчемной. Что тут делать? Как отучить старуху от скандальности? Все передумала и решилась взять с собою на работу Лариску. Так она звала свою крысу.

–   Молодчина девка, доперла! – похвалила Варя сообразительность Кати.

–    Ну, просто сил больше не стало, совсем заклевала бабка девку. Ну, Катя в долгу не осталась. Принесла крысу, выпустила в цехе, та и пошла гулять всюду. Крысы – они любопытные, озорные. Такая и Лариска. Ей все надо понюхать, попробовать везде залезть, со всеми познакомиться. Ей плевать, любят ли ее, признают ли, главное узнать, кто и что стоит у нее на пути. А раз хозяйка принесла, значит тут все можно. Лариска любила знакомиться с новыми местами, с людьми. Она быстро оббегала весь цех Кати, выскочила в коридор, и попала в бараночный цех к той самой старухе. Та ничего не увидела и не услышала крысу, была занята формовкой и крыса побежала по цеху знакомиться с новой территорией. Ей все было интересно. Но, крысы любят запах гнилости, затхлости. И Лариска тоже. Она уже оббежала весь цех, обнюхала, попробовала муку и сахар. А тут уловила вонь от гнили и побежала на запах. Это у той бабки от ног воняло гнилью. Меж пальцев запах шел, и крыса сразу взялась за дело. Решила выгрызть эту вонь и вцепилась в ногу бабке. Старая почувствовала боль, глянула на ногу, не поверила глазам, да как заорала со страха. Ведь не просто крысу увидела, та ее ногу грызла меж пальцев. Бабке померещилось ужасное,– хохотал Игорь Павлович.

–    Конечно, испугаешься! Крыса ногу грызет да еще у живого человека!

–    Но вонючего! Решила порядок навести!

–    Она со страху в трусы наделала. И все орала, чтоб ей помогли, спасли. Но другие, не видя ее ноги, не поняли, в чем помочь, от кого спасать, чего корчится старая, почему вопит не своим голосом. Лишь тогда поняли, когда бабка на ноги показала. Тогда остальные увидели крысу. И стали думать, как ее прогнать? А что если она вот так на глазах у них всю бабку сожрет, а потом и до самих доберется? Вон как старуха воет. Со страху на середину цеха выкатилась. Ногами дергает, а крыса не отпускает. Мертвой хваткой держится.

–    Бабка со всех сторон взмокла. От страха только воет, слова сказать не может от ужаса, а крыса встать мешает И тут вбежала Катя, шум услышала. Ну, старухи хором к ней. Помоги, выгони зверюгу! Иначе всех без соли сожрет!

–    Катя, недолго думая, подставила руку, позвала Лариску, та мигом оставила бабку, забралась по руке на плечо девчонке и сидит спокойно. Старухи поняли, что эта крыса Катькина. И пригрозили, что будут жаловаться на девку за безобразие, какое та учинила на работе. Грозили добиться увольнения девки. И та снова отпустила Лариску на пол. Крыса поперла на старух буром. Она не любила, когда обижали ее хозяйку и, ощерив зубы, шипя, уже приготовилась броситься на любую. Но тут пришел мастер. Спросил о переполохе. Успокоил бабок. Взял Лариску на руки, дал кусочек булки и сказал:

–    Крыса – не зверь. Она в доме полезная. Всякую нечисть выживет, за нею грязи нет. Она не любит скандальных и нечистоплотных. Нечего на нее кричать. Она с пекарни всех мышей выгонит. Сама хозяйкой станет, и будет поддерживать порядок везде. Научит вас мыть ноги, чаще стирать носки. Если бы мужики спрашивали крыс, на какой бабе им жениться, та ответила бы безошибочно, указала бы тут же. Вон как грязнулю бабку наказала.

–   Старухи покраснели. А мастер спросил Лариску:

–   Скажи, кто здесь лучшая, кто аккуратнее и чище всех? Кого в жены можно брать спокойно?

–    Крыса тут же перебралась на руки к Кате. И человек благодарно улыбнулся. Он долго гладил Лариску, а вечером увел к себе домой обоих. Ох, и долго жалела та бабка, что упустила хорошую невестку. Не разглядела, не оценила и навсегда обидела сына.

–    Вот так оно и случается часто, пока человек рядом, его не замечают, ругают все кому не лень. А как его не станет рядом, все мечтают, как вернуть. Но зачастую из той затеи уже ничего не получается. Ведь в жизни не только люди, а и животные имеют память на доброе и злое, и никогда не признают бессердечного, крикливого человека, не помогут ему, обойдут стороной. А ведь все на свете связано меж собой кровными узами, и без них никому не прожить на свете.

–    Ну, ты, козлик, сказал! Что ж это мы без крыс не проживем? – удивилась Ритка.

–    А ты, девонька, понаблюдай! Перед сильным землетрясением или наводнением, кто первый покидает норы, показывая человеку, что надо скорее уходить. Приглядись, когда отходит от берега судно, не покидают ли его крысы? Если убегают, этот пароход к берегу не вернется. Коли крыса не ест какой-то продукт, человек тоже его не тронь, опасный он, отравиться можно.

–    И таких примет много. Грызется крыса в дом, знай, это к покойнику. Укусила человека, значит тот очень серьезно болен. А коль тихо, мирно свила себе гнездо в доме, будет благополучно и спокойно жить семья. Крыса всегда считалась особым созданием. С плохим человеком она не дружит и не живет. Только благополучие признает. Потому, в моем доме крыс никогда не водилось,– вздохнул Бондарев.

–   А мыши? Они тоже к добру?

–    Ничего подобного! То совсем другие твари. Они к смерти, или к переезду, или к пожару. Заметили эту мерзость, враз кошку или ежа несите. Чтоб отловили до единой. Мало кучу харчей, одежды испортят, но и позаразят всякой гадостью. Плодятся они быстро. И жрут все подряд, как саранча. От них бабки заговорами избавлялись. Но кто их теперь помнит? Человеку надо знать много, но что удержишь в одной маленькой голове. Дай Бог главное: не растерять нам тепло из души и сердца, без них не прожить, а с мышами как-то сами справимся...