Текст книги "Колымское эхо"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3. КОЛЫМСКИЕ ОТМОРОЗКИ

Варька шла домой, угнув голову. Начинавшаяся пурга стегала в лицо без жалости.

–    Эх, мужики, не догадаются выпустить Султана. С ним куда быстрее добралась бы домой,– подумала баба.

Ветер быстро набирал силу, сшибал с ног. Он продувал бабу насквозь, и та невольно пожалела, что оставила волчонка дома.

–   Хотела, чтоб лапа зажила,– вспомнила Варвара и вдруг почувствовала, что идти становится невмоготу.

–    Присяду ненадолго. Отдохну и снова в путь. Уже недалеко осталось,– утешала себя женщина и присела в сугроб. Сразу стало тихо и легко.

–    Вот так, наверное, в раю, у мамки под боком. Обо всем забыть, не станет обид, забот, только они вдвоем.

Варя уже стала дремать. Выпала из рук сумка с хлебом.

–   Жаль Султана. Но мужики не дадут пропасть, кто-то возьмет к себе зверушку,– почувствовала, как кто-то царапает снег у лица, кусает нос, губы, щеки:

–   Да что это такое? Дайте отдохнуть,– отталкивала от себя невидимое. Но вот послышался душераздирающий визг.

Это был Султан. Он лизал, кусал, будил хозяйку и все же заставил встать. О! Как трудно было шагнуть из смерти в жизнь. Султан до слез ликовал, удалось разбудить хозяйку, он успел и не опоздал...

Султан носился вокруг Вари, не давая той ни остановиться, ни присесть. Он тянул ее домой из разыгравшейся пурги. Султан видел, что Варя снова начинает уставать и покусывал за руки, прыгал, носился вьюном вокруг, норовя лизнуть нос, глаза и губы. Волчонок будто хотел что-то сказать. Выдавливал из горла, но никак не получалось. Он чуть не плакал от досады. Сколько старания вкладывал, сложил губы в трубку и вдруг из пастюшки зверя донеслось:

–    Мама!

–   Султашка мой! Ты назвал меня мамой. Ради такого стоило выжить! – обняла волчонка, он радостно заскакал вокруг. Вот так они пришли в дом. Варя мигом разулась, сняла куртку, все трое мужиков пристыжено встали.

–   Я же говорил, что он за Варей побежал, а не по нужде. У Султана на хозяйку свое чутье. И баба рассказала, что случилось в пути, как нашел ее Султан и привел домой.

–   А мы думали – ты на попутке приедешь.

–   Попутки ходят только вечером. Утром они развозят хлеб по поселку.

–   Ой, Варя, как Султан просился наружу. Кричал, царапал двери, выл. И только когда начал колотиться в окно, мы поняли, что его не удержать. Он все равно выскочит. Думали, что от костей пробрало, желудок разгулялся. Ведь хотели встретить. А вишь, как коряво могло получиться! – сетовали люди.

Султан успокоился и теперь лежал у открытой топки. Он знал, что его хвалят. Ведь ругать было не за что.

–   Даже мамой назвал впервые. И вылизал с головы до ног, а как переживал, чтоб снова не присела и не замерзла совсем. Вот и волчонок, а догадливее людей оказался.

–    Колымчанин! Знает свое дело! И хотя зверь, любит так, что человеку потянуться.

–    Это правда! Такому другу позавидуешь. А ведь когда-то ты его от смерти спасла. Нельзя вам друг без друга,– сказал Аслан и попросился:

–    Варя, оставь меня у себя. Эту пургу я вряд ли выдержу. Холод и ветер не так просто перенести. На что ты человек закаленный, а и то чуть не случилась беда.

–    Как же вы все поместитесь. Тут одному Аслану этой комнаты мало! – смеялась Варя, мужчины хохотали.

–    Мы боком ляжем. Как-то поместимся. Бондарева к Султану под койку сунем. Свободнее станет.

–    Главное, чтоб на двор не выбросили,– отшучивался Игорь, добавив:

–   Сплю крепко, могу не почувствовать. А меня Султан спасать не станет.

–    Он хоть зверь, а сердце имеет человечье. Любого из беды вытащит, даже не подумает

о   себе. Я по прежним временам помню, что колымские волки не набрасывались на детей даже по голодухе. А вот на людей не всегда можно было положиться,– вспомнила Варя свое.

–    Я впервые узнал, что такое мороз, именно на Колыме. Попали мы сюда всей компанией уже зимой. У нас на Кавказе таких холодов не бывает никогда. В горах не больше пятнадцати градусов доходит и все. Ну, мы сникли вовсе. Думали, конец всем пришел. Да еще еда гнусная. Баланда жидкая, вонючая. А в бараках собачий колотун. К нарам чуть не примерзали. Утром едва вставали. Руки, ноги задубеют, не разогнуть их и не согнуть. Охрана с кулаками подскакивает, давай, скорее вставай. Им плевать, что мы еще дети,– заговорил Аслан.

–        А где вы работали? – спросил Иванов.

–        Везде! Поначалу на трассу пригнали. Но не получилось. Спецухи не было на нас. Где-то через месяц получили, а пока на стройку бросили, барак делали. Хотя в строительстве никто не волок поначалу. Учили на ходу, кулаками и пинками. А что с нас взять, если робы не имели. Хотя вкалывали в морозы. В барак возвращаемся, ни живые, ни мертвые. Сами зэки нас выручили, поделились кто чем мог, хотя и воры, а сдохнуть не дали. Только через месяц спецуху выдали на складе. Если б не фартовые, мы за это время передохли бы. Даже чай давали мужики, чтоб мы не откинулись. Привыкли мы к чифиру. Опять же фартовые обеспечивали. Поначалу колотили нещадно. Но когда огрызаться стали, отцепились от нас, поняли, голиком в руки никому не дадимся. А вот зубы на нас поломают многие. Чаще других заставляли нас дневалить. Мы тому радовались. Привести в порядок барак – это не то, что целый день на морозе вкалывать. А и жалели нас – пацанов,– умолк не-надолго.

–        Помню, присылают мужикам посылки из дома. Они все сладкое нам отдают. И хотя народ жесткий, часто говорили:

–       Хавайте, пацаны! Может, до воли додышите, помянете добрым словом. Бывало, своей пайкой хлеба делились.

–        А как к Сталину относились?

–    Фартовым политика до жопы. Она их не чесала. О ней не базарили. Но Сталина любили все. И если кто начинал брехать на него гнилое, вламывали тому молча. Не давали в обиду. Это точно.

–   А за что так? – удивилась Варя.

–    Их вскоре выпускали. Случалось, напишет вор прошение о помиловании, его выпустят. А политических не щадили. Этих никто не терпел. Вот у нас на зону пацан попал. Ему политику влепили. Он на праздник флаг с дома сорвал. Так его, придурка, каждый день тыздили за безмозглость. Лет семь просидел, покуда Сталин не умер. Его Хрущев освободил. А то бы так и подох на зоне.

–   А тебя по первой ходке долго держали? – спросил Иванов.

–    На третьем году выпустили. Я помилования просил. Отпустили. Когда домой вернулся, бабка сознание потеряла. В газете прочитала, что меня расстреляли. А тут живой и здоровый. Кому верить? Газете иль своим глазам? Бабка меня ощупывала. Ей все не верилось, что я не приснился. Она меня в церкви как мертвого поминала, свечи за упокой ставила. А я объявился, в целости и сохранности, совсем живой.

–   Аслан, а ты там роман ни с одной бабой не закрутил? – прищурился Бондарев.

–    Ну, что ты, Игорь? Как можно без того? Я же на машинах работал, был расконвоированым. Вот так и познакомился с одной. Она мне красавицей показалась после трех лет отсидки. Я уже всерьез к ней прикипел. Как только возможность выпадала, сразу к ней бежал. Но любовь оказалась короткой, изменила она мне.

И что самое обидное, променяла на «козла». Я тогда на ассенизаторской машине работал. Вот и закачал ей в дом четыре машины, короче, по самую форточку. Отплатил бабе. А вскоре меня освободили. Какое счастье, что все вот гак сложилось! Вышел я на волю, огляделся и подумал, что ж в той бабе нашел? Ведь сущая кикимора. Как бы жил с нею? Ну и решил не торопиться. Женился уже после четвертой ходки, когда бабка велела. Она боялась, что меня, если не остановлюсь, убьют в какой-нибудь зоне. Ну, я ее послушался, у нас так положено считаться с советом старшего.

–    А ты ту бабу потом видел? Ну, первую свою любовь? – спросил Иванов.

–    Саму нет, увидеться не пришлось! Да и зачем она мне? Слышал от мужиков, что вышла замуж, уехала с мужем на материк, вроде даже выпивать начала. Ну, чтоб совсем не опустилась на дно, увез ее человек. А уж как дальше у них сложилось, я уже не знаю. Неинтересно мне стало. Радуюсь, что не погорел на ней. Хотя, все бабы ни без гнили. Каждая свой горб носит. Я ни одной не верю,– отмахнулся человек.

–    Вот в этом ты прав,– похвалил Бондарев.

–    Женщине никогда не угодишь. Но самое обидное, что я той первой даже не изменил ни разу. Ох, и зря,– вздохнул Аслан.

–    А я никогда не был верен бабе. Чуть случай подворачивался, всегда им пользовался. Чего это бабе верность хранить? Пользуйся, покуда мужик, потом не наверстаешь. Силой ни одну не брал. Всегда с обоюдного согласия. Это и без слов видно. Чуть баба дала повод, не упускай его,– рассмеялся Евменович.

–   Да, в этом все мы одинаковы. Чуть выгорает возможность, враз лови ее. Иначе, мужиком перестаешь себя считать.

–   У тебя, наверное, бабья море было? – спросил Игоря Александр.

–    Ошибаешься. Мог в десятки раз больше иметь. Но все что-то мешало. То сам стыдился, то что-то стопорило. Закомплексованным был, робел часто в нужный момент, не решался. И, честно говоря, очень боялся накрутить на руль заразу. В моем положении в венеричку не побегаешь. А за аморалку большие неприятности можно было получить. Вот и остерегались побочных связей. Вон как наш следователь. Зацепил на бабе сифилис. Со своею, из прокуратуры. И ведь не призналась. А на третий день с работы выгнали, с семьей развелись. А самому уже за полтинник. От позора уехать пришлось в захудалый городишко. Причем с позором, с оглаской. С семьей так и не помирился. До самой пенсии один жил. Ладно бы молодым был. Польстился на смазливую бабенку. Ее тоже выкинули с работы. Но ей проще, вышла замуж и все прикрыла. Нам сложнее. Колыма хоть и большая, но слухи по ней бегают быстро. А самое главное, память у всех долгая,– признал Игорь.

Мужики, поужинав, ложились спать. За окном свирепствовала пурга. Она гудела в трубе, била по окнам жесткими крыльями, шуршала по окнам, словно просилась в дом погреться.

–    Варя, у меня к тебе огромная просьба! Выручи! Ну, не мотаться мне сюда до самой смерти. Присмотри за могильником. Я тебе за это платить буду. Нынче приехать на Колыму недешево. Времени уходит много и кучу здоровья оставляешь здесь. Возраст уже не тот, чтоб каждый год такие перелеты делать. Силы уже не те. Выручай, голубушка, в долгу не останусь...

–        О чем ты, Аслан? Какие деньги? Мы с торбой не на базаре. Езжай спокойно, догляжу и ваши могилы. Уж как смогу, но не оставлю запущенными. Здесь все одинаковы. Конечно, постараюсь держать в порядке, не обидишься. И не беспокойся. Твои тут не останутся сиротами,– ответила баба тихо.

Варя вслушивалась в голос пурги. Она не лю– |>ила ее воя, плача, рыданий. Знала, зимняя пурга всегда надолго.

–        Я когда в другой раз приеду, привезу тебе отросток грецкого ореха и инжира.

–        Зачем? Они не приживутся, померзнут.

–        А ты их дома, в кадушке посади.

–        Не надо, я не люблю растить цветы в неволе. Пусть хоть они не ругают Колыму. Здесь петом растут яркие цветы. Пусть их немного, но они свои. Красивые и стойкие, как люди. Холодов и дождей не боятся. На всех могилах цве-

тут, без человечьего согласия все погосты украшают. Пусть коротко живут, как невольники, зато таз от них не оторвать. Многие их семена домой увозят, на память. Говорят, что приживаются и цветут.

Аслан ничего не ответил, тяжело вздохнул:

–         В свое время я хотел перевести своих на Кавказ, похоронить в горах, на родине. Но опоздал. Да и бабуля отговорила. Теперь жалею, что послушал ее. Теперь бы не переживал.

–        Знаешь, Аслан, бабуля и я родились далеко отсюда, в тихой русской деревне. Когда-то там жило много людей. Был колхоз. А теперь никого. С десяток стариков. Остальные дома брошены, заколочены, даже смотреть больно. Погост зарос так, что не крестов, не памятников не видно. Но это не значит, что заросла и память. Людей помнят и на Радуницу приезжают и навещают всех. Главное, что в душе каждого живут наши родственники. И никуда нам от них не деться. Ведь мы их корни.

–        Все так. Но каждая птица должна в своем гнезде жить,– отозвался человек.

–        Ты неправ. Вспомни Сталина, где он похоронен? Многие ли теперь его вспоминают?

–        Что мне он? Моей семье он принес горе...

–        А только ли твоей? Нет в мире кладбища больше, чем Колыма. Сколько здесь полегло, ни счесть. Хотя в каждой смерти его вина. Но они здесь, а он в Москве...

–         Какой страшный здесь ветер и голос у пурги. То воет, то плачет, как человек стонет,– сказал Аслан.

–         Покойники злятся. Люди говорят, что это забытые мертвецы кричат, кого давно не навещают и забыли. Не знаю, правда ли, но зимою здесь тяжело. У колымской пурги свой голос. Так похожий на живой. Веришь, в пургу сюда даже волки не приходят. Будто боятся. Я голову под подушку прячу. Но и там достают голоса, хватают за самую душу,– отозвалась Варя.

–        Я был тут и летом. Поверь, ветры такие же, тоже со слезами. Ночью спать невозможно.

–        А ты представь свои горы...

–        Они здесь не снятся.

–        Тогда о своих думай. О дочках, о бабуле.

–        Я и в этот раз приехал бы летом, но не получается. А и убили моих зимой.

–        Откуда знаешь? – удивилась Варя.

–        Последняя запись в отцовской записной книжке – зимняя. Да и чекисты признали, глянули документы и не стали скрывать. К чему, столько лет прошло. Даже Игорь не умолчал. Вот и получилось, что приехал на круглую дату. Она всегда горькая,– признал Аслан.

–        Зима или лето унесли жизнь, вспоминать всегда больно. Они ушли, а мы все плачем и не можем забыть каждый своего. И только своя смерть успокоит. Потому что снова встретимся с родными.

–        Ты в это веришь? – удивился Аслан.

–        А как же, иное исключено! – подтвердила Варя.

И вдруг забеспокоился Султан. Он подскочил к двери, зарычал, оглянулся на Варю. В двери послышался стук, потом кто-то забарабанил в окно, кто-то что-то кричал, но из-за воя пурги ни одного слова не понять.

–         Кого черти принесли на ночь глядя? – недовольно буркнула хозяйка и пошла открывать дверь.

–        Варюха, выручай! Дай нам на двоих с Настей буханку хлеба. Машина не приехала. Может, водила кувыркнулся, а может и вовсе не поехал. Не захотел по пурге рисковать. А у нас с нею, ну, ни корки. К Феде ходили, так ни сухарика нет. Тоже на машину понадеялся. И все в дураках остались,– просила баба.

–        Ты проходи, не студи избу. Мне дрова с неба не валятся!

–        Ой, да у тебя полно гостей, а тут меня черти принесли.

–         Возьми вот буханку! Ешьте на здоровье!

–        А как ты обойдёшься?

–        Ничего! Хватит и нам!

–        Это же трое мужиков! Батюшки, чем их теперь кормить?

–        На одном хлебе не держу людей. Они все на могилы приехали.

–        А к нам иначе не появляются.

–        Едино мимо пойдешь, передай хлеба и Феде! Спасибо ему от меня. Он знает за что!

–        Варюха, если тесно, давай одного иль двоих мужиков ко мне. Свободнее будет.

–        Забрала бы ты их всех,– подумала Варя, а вслух ответила:

–        Если хотят, пусть идут. Я не гоню и не держу никого. Конечно, им тесно и на полу холодно.

–        Во! А у меня койки, все в перинах, подушках. Пошли, соколики. Оно и дойти легше и ночевать удобнее,– уговаривала баба.

–        Вы, мужики, как хотите, а я пойду. Все бока от досок болят. Не могу спать на полу. Не привык. Да еще после болезни всего разламывает. Лежу, как зэк, по команде смирно. Аж язык занемел,– одевался спешно Игорь Павлович.

–       Оно и верно, зачем себя удобств лишать. Переночуй-по человечески,– советовала Варя Бондареву.

Тот уже вскочил в брюки, накинул рубашку, предвкушая уютную постель, торопился.

–        Евменович, пошли вместе,– позвал Игорь.

–        Нет, я не хочу. Вылезать на пургу неохота!– отозвался Иванов. Аслан даже не повернулся в сторону бабы.

Бондарев юркнул вперед и, подхватив бабу под руку, тут же исчез в темноте.

Александр Евменович едко хихикнул вслед Игорю и вскоре забыл о нем, буркнув вслед:

–        Эта баба тебе мозги прочистит.

Поговорив немного, все трое вскоре уснули.

А утром, чуть свет, выглянула в окно Варя. Пурга уже заметно ослабла. Она увидела бульдозер, расчищавший дорогу, и следом за ним на тросе хлебовозку. Водитель машины отчаянно сигналил, звал людей за хлебом.

Варя сунула ноги в валенки, прихватила мешок и санки, накинула шубейку. Следом за нею выскочил Аслан, за ним Султан.

–        Моя помощь нужна? – спросил Иванов.

–        Спи, мы с Варей без тебя обойдемся!

Евменыч блаженно потянулся и вскоре уснул безмятежно. Проснулся от того, что кто-то хлопнул дверью. Был уверен, что это Варя с Асланом. Это и впрямь оказались они. Принесли целый мешок хлеба и мешок костей от Федора. Султан от запаха дурел. Он ждал, когда получит свое лакомство. Варя хлюпала носом. Рассказала, что в эту ночь разбились две машины в пути. Их понесло с обледенелой горы. Обе перевернулись. Водители выбрались чудом. Хорошо, что машины не загорелись. Но шоферы еле дожили до прихода третьей хлебовозки. Теперь оба в больнице с переломами рук и ног, с обморожениями, еле живые. Состояние у водителей критическое. К ним даже родню не пускают пока. Но врачи обещают, что оба выживут. Для этого они сделают все.

–       Да, Варя, тяжело тут дается хлебушек. Каждая крошка ценой крови отливается. Впрочем, оно всегда здесь так было. Где-то самолеты, поезда ходят. А тут умирают в дороге за хлеб. И никогда не знаешь, вернешься ли из рейса живым. Ничего не изменилось здесь к лучшему. Колыма всегда остается Колымой и проверяет всех на жизнь и смерть,– сказал Аслан.

–        Смотри, снова Анастасия к тебе идет. Что это она зачастила? Или свободного времени у нее много появилось? Чего дома не сидится?– удивился Аслан, глянув в окно.

–        Хлеб несет, видишь, буханка в руках.

–        Да это лишь повод,– отмахнулся Аслан, добавив резкое:

–        Любопытная, назойливая женщина.

–         Нет, она не из таких,– открыла Варя двери, впустив бабу. Та, положив хлеб на стол, сказала скупо:

–        Спасибо, Варя, выручила нас.

–        О чем ты лопочешь? – отмахнулась хозяйка и спросила:

–        Чего ревешь? Что у тебя стряслось?

–        Дуська умерла. Я пришла позвать ее за хлебом. А она уже готова. До утра не дотянула. Видно, ночью плохо стало, а рядом никого. Глотка воды подать некому. А у нее сердце слабое. Все последнее время жаловалась. Я врачу говорила, да что толку? К нам медиков и дубиной не загнать. Считают, что о старухах заботиться не стоит. Вот и вымираем, как мухи. И что за врачи, чаще нас болеют. Все приезжие. Ночью их не добудиться и не дозваться. Ни за что не пойдут. То ли дело раньше врачи были. Сами приходили, без вызовов и просьб. Теперь сто раз поклонись прежде.

–        Дуся жаловалась на сердце?

–         Все последние годы. А что толку? На обследование не свозили, все только таблетки пихала человеку. Та послушно их пила, но без толку.

–        Надо родню предупредить.

–         Какой теперь толк, разве что похоронить.

–        Она одна была?

–        Конечно.

–         Пока они приедут, дня три пройдет. Что ж, Анастасия, все время Дуся будет лежать в доме?

–        А что делать? Не хоронить же без родни, обидятся насмерть,– сетовала Варвара.

–        Ладно, подождем.

–         Еще милицию, прокуратуру надо вызвать. Ты ее не трогала, не ворочала?

–         Нет, оставила, как была. Она так и держалась за сердце. Умерла от приступа. Это сразу видно.

–        А черт их возьми всех! Вот тебе и дети! Время пришло, глотка воды подать некому. Вырастила гадов! – чертыхалась баба зло.

–         Ни одна она вот так померла. Наши дети как уедут в город, так и забывают о нас.

–        Что делать, жить как-то надо. Без заработка не останешься. А на бабкиной пенсии всем не выжить. Это и дураку понятно,– хмурилась Варвара.

Аслан, не выдержав тягостной обстановки, ушел из дома, решил навести порядок в могильнике и вернулся уже вечером, когда на улице стало совсем темно.

В доме Вари битком людей набилось. Все тихо говорили о покойной. Евменыч молча слушал. Бондарев неприметно сидел на кухне, отвернувшись к окну.

–        Жаль бабу. Всю жизнь старалась заработать побольше, чтобы вам помочь. Себя не жалела. Вот и скопытилась раньше времени. Хотя сердце у нее давно болело.

–        Да как убережешься? Сама знаешь, ведь на трассе работала все годы. Никогда не отдыхала,– обронил кто-то.

–        А когда было отдыхать? Трое детей, их растить надо, в одни руки легко ли? – вздыхали соседи.

–         Оно и понятно. Мужика на глазах убила охрана. Помните, он упал. Сразу не смог встать. На человека орать начали. Подумали, что симулирует. А он вовсе не сачковал. Ноги сдали, поморозил их. Не смог встать. Охрана подскочила и забила насмерть. Мужик звал на помощь. А кто свою шею подставит? Так и не дали встать. Закопали тут же, как собаку. А семья живи, как хочешь.

–        Да разве одного его так-то вот угробили? Без счету погибло. А у бабы после того и сдало сердце. Все боялась, что не успеет детвору на ноги поставить. Коли помрет, кому они нужны будут? Своих бед не обобраться.

–        Ну, вырастила всех, а толку? Умерла одна. Никто ей ни в чем не помог. Одной таблетки не принесли. Иль не так? Чем больше детей, тем несчастнее старики,– говорила Варя.

–         Ей сколько раз предлагали выйти замуж, все отказывалась, всех гнала, никого слушать не хотела, у ней на уме одни дети были. А кто о ней вспомнил?

–         Не стони, не знаешь, что саму ждет Дусе такое не понравилось бы. Помирать когда-нибудь всем придется. И коли суждено уйти вот так, никто не поможет. Скажи, многим с нас дети помогли?

–         Никому. Уж так коряво складывалось. А Дусе особо не везло.

–         Ну, как-то она держалась, не унывала и на жизнь не жаловалась.

–        Она и нам не разрешала сопливиться,– вставил старший сын Дуси.

–        Сколько раз я предлагала ей деньги, но мама не брала. Не велела высылать. Грозила обратно вернуть,– сказала дочь.

–        А зачем они нам здесь? Куда их потратишь? На харчи как-то пенсии хватало. Правда, пот лекарства дорогие. Не все, что надо, покупаем.

–        Любка, а ты чего замуж не выходишь? – спросили младшую дочь Дуси.

–        Иль в городе мужики перевелись?

–        Да клеился один. Я его отшила.

–        А чего так? – удивилась Варвара.

–        Куда ему жениться? Он лет на пять моложе отца. Весь лысый, старый. Мамка его увидела и сказала:

–         Куда за такого выходить? Через пару лет откинется, а ты мучайся! Кому такой мухомор сдался? Лучше подожди, не мотай хомут на шею, не спеши. И не выходи за алкаша. Лучше одна живи. Твое время покуда не ушло. Замужество, оно не всегда в радость случается. Вон хоть я, сколько раз могла мужика в дом принять, а не решилась. Потому как выбор жидкий. Или забулдыга, или хворый. Кому такое счастье нужно? Бабьи силы не бесконечные, вместо того, чтоб помочь детей поднять, от семьи сосать станет последнюю копейку. Так и не захотела рисковать. А уж предлагались стадами. Так у меня вас трое, да годов немало. Тебе-то куда спешить, кто в шею гонит? Живи спокойно сама.

–    Мать права была,– тихо согласилась Варя.

–    А я думаю, что и медлить нельзя! – подал голос Игорь Павлович.

–    С чего взял? – изумилась Анастасия.

–    Да то, что здесь Колыма! Все ж мужик в доме всегда помощник. Воды принести, иль дров нарубить, дом в порядке держать, мужчине всегда проще. Даже за хлебом в пургу сходить, кому легче? Или я неправ? А главное, сбегут с зоны зэки, как бабе самой отбиться от них? Другое дело, когда мужик имеется. И жену, и себя защитит без проблем...

–    Ой, да не смеши, Игорь. Нет теперь таких. Это раньше защищали семью, нынешние враз к бабе под юбку прячутся. Только пить да жрать умеют. Вон Шурка со сто восьмого километра в мужья приняла придурка. Так он, когда беглые зэки в хату вошли, из избы в окно выскочил. Хоть бы кого на помощь крикнул, ведь Федя рядом живет. О бабе и не вспомнил. Рысью по дороге поскакал. А зэки пришли хлеба попросить. Даже не думали колотить или грабить хозяев. Им бы выжить. А тут сам хозяин сбежал, как паршивый пес. Они удивились. Понятное дело, даже слова поперек сказать испугались. Вот тебе и муж. Дала им Шурка буханку хлеба, они и ушли счастливые. Ни одного плохого слова бабе не сказали, наоборот. Только попросили их не выдавать.

–   А тот ее мужик воротился?

–    Конечно, но она его выкинула. Все его тряпки в кучу собрала и на пороге бросила, чтоб

пороги не марал идиот. Ну, кому такое говно нужно? Стыда не обобраться.

–         Не поймали их? – спросила Люба.

–         Не слышала про то. Говорили, будто собаки кого-то гоняли. Но может с волками сцепились. Их там как блох у барбоса. Охрана из зоны выходить боится.

–         Во, если тот мужик на зверье напорется!

–        А что? Запросто!

–        Федя говорил, что пошел проверять капканы и нарвался на обглоданный скелет. Кто это был, никто не узнал. Зэк, а может, из охраны кого припутали. Волкам, особо стае, все равно кого сожрать.

–        У охраны оружие! – встрял Бондарев.

–         На стаю не хватит, не успеет всех перещелкать, волки кучей нападают. От них одному не отмахнуться, кишка тонка.

–         Говорят, скоро в наших местах поселок будут строить,– сказала Варя.

–        Для кого?

–        Золото снова будут добывать.

–        Ой, когда это будет? Лет десять пройдет.

–        А может старый рудник оживят...

–         Вряд ли! Там кровля людей еще тогда засыпала. И даже случалось насмерть.

–        То давно было. Теперь крепить умеют.

–         А не болтай, Игорь! Оно и тогда, и нынче гибнут люди на рудниках. И ничего с тем не поделаешь. Наша Колыма за свое золото едино душу отнимет.

–         Помните, как начальника рудника загробила, словно ждала, когда вниз спустится. И накрыла пластом, да таким, что и не нашли. Зато жильное золото увидел. Это не часто случается.

Кто-то вынес наверх и сказал про широкий пласт внизу.

–   Да! Начальник вниз на жопе съехал. Про все на свете забыл. Коленом крепление вышиб. Ну и попух тут же!

–   Жадный был мужик. Помните, как после всякой смены велел людей обыскивать. Никому не верил.

–    Зато и нажрался по самые уши! – рассмеялась Варя.

–   А мы и без золота живем...

–    Я ни разу на руднике не была.

–    И нечего тебе там делать. Работай на своей пекарне без мороки,– посоветовали Варе.

–    Эй, люди! Дусю привезли. Уже готовую к похоронам,– засуетились все.

А на следующий день женщину похоронили.

–    И ты не ушла от Колымы. Так и осталась здесь вместе со всеми своими...

–    Эх-х, мамка! Только мы знаем, как тебя будет не хватать.

–    Никакой жизни не видела. Умерла в мученицах. И жила без радости,– текли слезы по лицу Любы.

Когда Дусю похоронили, все заметили, как внезапно раздвинулись тучи и яркий луч солнца осветил могилу Дуси.

Хоронившие остановились молча.

–   А мамку к себе сам Бог взял,– сказал сын и взял в карман горсть земли с могилы.

Люба остановилась и не спешила уходить с погоста.

–   А ведь мамку похоронили рядом с Ольгой. Они при жизни много лет дружили, и теперь рядом лежат. Их и земля не разлучила,– сказал сын.

–         Ох, детки! Вся ее жизнь в вас была,– обронила Анастасия грустно.

–         Вот так мы все здесь окажемся. Кто-то раньше, другие поздней, но опять вместе, как в жизни. Одна пурга всех отпоет. Одна Колыма приютит. И никуда нам от нее не деться.

–         А куда подадимся. Здесь, считай, вся жизнь прошла. Вон Дуся, совсем молоденькой приехала. Помнишь, какие у нее были косы! Ничего, кроме седины, не осталось. Даже глаза из синих стали серыми.

–         Это в день смерти Павла, мужика ее. Пришла утром, вся голова белая. И глаза, как чужие. Легко ли такое пережить.

–         А и пригнали за что? Вспомнить больно,– дрогнули плечи Анастасии.

–        За что ж посадили? – спросил Аслан.

–         На Первое мая всем велели дома подготовить к празднику. И она портрет Сталина прибила к крыше дома. Тут ветер поднялся сумасшедший. Сорвал тот портрет и мордой прямо в лужу шваркнул. Никто враз и не приметил. Когда увидели, уже было поздно. Чекисты опередили и взяли всю семью как за надругательство над портретом вождя.

–         Хоть бы детей не трогали. Их у нее было кому подрастить. Хотя, восемь лет немало. Но Хрущев через пять лет отпустил. А толку? Время не вернешь. Да и куда вернешься. Мы уже знали, что нас никого не ждут. Никто не верил в реабилитацию. Так и считали врагами народа. Каждому не докажешь, если даже мой брат испугался пустить нас в дом и сказал:

–         Зачем мне лишние неприятности? Своих бед полная пазуха.

–    А только ли нам вот так отпели? Своя родня хуже чужих стала. На работу не взяли. Ну, как было жить? К Хрущеву наши жалобы не попали. Самих и тем более не пустили. Там у него охрана в тыщу человек. И куда ни подашься, отовсюду гонят, как прокаженных. Никто не был нужен. Вот так и вернулись в старатели. Больше мы ни шагу с Колымы, не нашлось на земле другого места. А сколько горя вынесли, голодали, мокли, мерзли. Много лет прошло, пока наши дети хоть как-то устроились. Сами до сих пор никуда не лезем. Прошлое и теперь помнится. Не хочется опять головой в те беды лезть. Они так и остались в памяти. Конечно, нынче времена поменялись, но нынче и силы всех покинули. Да и чем лучше на материке. Здесь мы у себя,– говорила Анастасия хрипло.

–    Нас долго звали уголовниками, бандитами, врагами народа,– вспомнила Варя, добавив:

–    Много раз за это морды била. Но разве тем убедишь. Люди не знают многого. Да, меньше стало зон, но горя не убавилось. И по-прежнему присылают сюда невинных, и работают зоны. Рукам зэков всегда сыщется работа. Мужик иль баба, если он колымчанин, на нем клеймо до самой смерти горит, его ничем не вытравишь. Наши люди скорее зверя пожалеют, но не нас – с Колымы. А посели сюда любого, никто не выживет. Измельчали, испортились люди. А ведь после войны другими были. Знали, почем она эта жизнь!

–    Все так и не так! До того дошло, что нам – колымчанам, материковский климат не подходит Я не брешу. Старшего сына послали учиться в Московский институт. Он поступил, а учиться не смог. Аллергия замучила, бронхи сдали, сердце подсело. Врачи проверили и велели срочно возвращаться к себе, если хочет жить. Какой смысл мертвому в дипломе? Вот так и решили, пусть учится у себя, на Крайнем Севере! Не пошла нам их наука впрок. Как наша мамка сказала, пусть будет неграмотным, но живым. И права она. Скоро москвичи будут приезжать к нам лечиться. А уж мы без них выжили и теперь проживем,– сказал сын Дарьи, рассмеявшись хрипло.