Текст книги "Колымское эхо"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Эти письма Игорь Павлович прятал очень далеко, чтобы никто даже ненароком не коснулся их и не прочел. Он ждал, как будут развиваться события дальше.

Евменыч и не подозревал об этой переписке. Он был уверен, что у Вари с Асланом все здорово и хорошо сложилось.

Варя уже несколько раз побыла в гостях у девчонок. Всех навестила, с каждой пообщалась, поделилась. Все ей советовали одно, держаться семьи. Ведь нынче приличного человека найти не так легко. К тому же и претензий к Аслану нет.

–    Соскучилась по Колыме? Это бывает. Но со временем пройдет. Главное – родить ребенка. Тогда все встанет на свои ноги и получится семья.

–   Дети —основа!

–   Роди и поймешь, что никуда не уедешь от Аслана. Он родным станет.

–   Чего ей, дуре, не хватает. Забыла, как мантулила на той же Колыме? Как издевались над матерью, как чудом выживали. Любить свою могилу, она просто психопатка. Надо любить жизнь! – обрывала Ирина.

Но во сне снова и снова видится Колыма. Ослепляет сверкающим снегом, смотрит любопытными, лупастыми звездами, пронизывает весенним ветром. Как хороша она весенней ночью, наполненная запахами цветов, подсвеченная луной, она кажется взятой из сказки. Ведь нигде больше нет такого простора и тишины. Только у Колымы, она забрала себе все: и величавость, и широту, и торжественность. И тихую, едва слышную мелодию трав и цветов. Она одна такая, потому не отпускает от себя человеческие сердца и души.

Не каждый поймет ее и полюбит. Не всякому раскроет Колыма сказочные красоты свои, не всем покажет очарование своих ночей. Она знает, кому дарить даже самую малую каплю своей красоты.

Игорь Павлович и сам скрывал и тщательно прятал от себя это несносное чувство тоски по Колыме. Он ли не знал ее! Именно потому, частенько среди ночи он уезжал в зоны на срочные вызовы, хотя мог до утра отсидеться дома, выспаться как человек в мягкой, чистой постели. Но нет... Он снова забирался в жесткий, неуютный УАЗ и мчался наперегонки с ветром и снегом в какую-то отдаленную зону, где зэки снова устроили бунт и его надо было срочно погасить. Да все потому, что не хотелось лишний раз прибегать к грубой солдатской силе спецназа. Он знал, зэки его послушают, бунт прекратится, и чьи-то жизни уцелеют. Чьи-то матери дождутся своих сыновей, и Колыма не запестрит свежими могилами. Он ехал наперекор ночи, пурге и снегу, чтоб снова кого-то спасти, удержать в этой жизни, чтобы и они увидели по весне цветы и траву, чтоб, дожив до воли, оглянувшись на Колыму, не проклинали, а вспоминали с благодарностью. Ведь пройти пешком через смерть столько километров, дано не каждому. И оглянувшись, сказать:

–   Спасибо, что сберегла...

У Игоря Павловича с утра было хорошее настроение. Он вдруг почувствовал бодрость во всем теле, размялся и, замурлыкав себе под нос «Шотландскую застольную», решил отдохнуть сегодняшний день, не выходя никуда из квартиры. Он, как всегда, вспомнил Варюхин дом на Колыме, порадовался, что живет на Камчатке, где морозы слабее и снегу поменьше, вдобавок здесь уже начиналась весна. Таял снег и на деревьях появились первые почки. А значит, скоро будет тепло.

Бондарев полез в почтовый ящик и там нашарил конверт. Он так давно не получал писем от Вари, что несказанно удивился.

–   Игорь Павлович! Извините, что так долго задержала с ответом. На то были свои обстоятельства. Мне просто не верится в чудо, какое со мною случилось! Я наконец-то забеременела. Проверилась у всех врачей города, диагноз подтвердили все. Представляете, какое это счастье для меня. Честно говоря, я уже не верила, что способна на такое. У меня будет малыш!

–   Аслан от радости на уши встал. Он, конечно, хочет сына. А я—дочку. И уже имечко ей придумала – Снежана. Это в память о Колыме. Врачи не советуют везти ребенка на Колыму. Говорят, что перемена климата может плохо отразиться на здоровье, и рисковать еще совсем хрупким ребенком крайне опасно. Я и не собираюсь это делать. Все ж ребенка хотела много лет. Вот когда вырастет до взрослого, тогда поговорим.

–   Аслан ни о какой Колыме слушать не хочет. Он таскает домой всякие соки и фрукты, заставляет их поедать ведрами, возит меня в горы и на озера, чтоб дышала чистым воздухом. Он стал таким заботливым, как будто забеременел он, а не я. Уже заранее покупает приданое, всякие коляски и койки, даже игрушки. Я не узнаю его. Но с другой стороны это очень приятно. Он даже пинеток купил целую сумку. Короче, готовлюсь стать мамкой. Это так здорово.

–    Врачи не советовали рожать. Говорили, что в таком возрасте родить крайне опасно, может появиться дитя с болезнью Дауна, а это мука на всю жизнь. Но Аслан никого не стал слушать и запретил даже думать об аборте. Велел рожать такого, какой получится, и я с ним согласилась. Уже прошла половина срока. Ребенок зашевелился. Аслан всякий день слушает его и зовет скорее появиться на свет. А вчера принес трехколесный велосипед и ванну для купания. Игрушек приволок целый угол. Каких только нет. И все мало. Мне кажется, он будет очень заботливым отцом. Аслан уже теперь не дает поднять ведра воды, буханку хлеба, даже готовит сам или приносит из ресторана. Я никогда не думала, что мужчины могут быть такими.

–    Когда я заговорила о Колыме, что ребенка надо растить в здоровых, северных условиях, он чуть с ума не сошел. Даже слышать ничего не захотел и велел закрыть эту тему навсегда.

–    Игорь Павлович, даже на время привезти ребенка на Колыму он мне не даст. Это я и сегодня понимаю. Аслан трясется над ним неродившимся, что будет, когда он появится. Он каждый вечер водит меня гулять и дышать свежим воздухом. Заставляет тепло одеваться, чтобы не простыла. Не дает пить холодную воду и соки. Короче, следит за мной, как привередливая бабка. Мне с ним и легко и трудно. Никакой самостоятельности, все под его контролем, а он случается жестким. Ну, да ладно, как-нибудь дотерплю оставшееся время.

–    Игорь Павлович, вы написали мне, что Султана отдали Федору, и он сдружился с его волчатами. Они вместе едят, играют, их вместе выгуливают, и Федор собирается вскоре всех троих выпустить на природу, жить в стае. Но не рано ли Султану. Он трусоват, вряд ли выдержит такую резкую перемену Он слишком домашний и в стае Султана могут сгрызть. Он не умеет драться и постоять за себя. Не зря ли Федор торопится с Султаном?

–    Его волчата более подготовлены. Выросшие вдвоем, они всегда станут защищать друг друга. А кто защитит моего? Мне будет бесконечно жаль, если его разорвет стая. Он еще мал и слаб. Я прошу вас, позаботьтесь о нем. Пусть у него не останется плохой памяти о людях. Он очень неприхотлив в еде. Выгуливать его надо только два раза, утром и вечером – на ночь перед сном. Все остальное время сидит в доме, без скандала и крика. Думаю, через год мы приедем все втроем и тогда решим, как поступить с Султаном. Если он достаточно вырастет, можно попробовать отпустить его в стаю. Но пока это рано делать.

–   Игорь Павлович, извините, что я навязываю свои заботы. Но вы как никто понимаете, что Султан для меня не простой волчонок, а и мой друг, потому, конечно, беспокоюсь о нем.

–   Хотелось бы знать, как ваше здоровье, как клеится работа? Получается ли с Ивановым. Знаю, были у вас свои трения. Может теперь они сгладились. Вы человек мудрый, сдержанный, сумеете взять в руки любого. Было бы желание.

–   Если с Евменычем не сладится, уезжайте на Колыму. В моем доме вам будет тихо и спокойно. Никто не зависнет над головой. Пишите, какие новости у вас. Передавайте приветы всем нашим знакомым. Я вас всех люблю и помню. Варя.

–    Ну, вот видишь, кто-то и меня любит, нежные письма шлет. Не ругается, не гонит, не называет лысой задницей. О радости своей мне первому сообщила. А это здорово! Ребенка ждут. Хотя обоим за сорок, а не боятся рожать. Главное, думают о продолжении жизни. Правильно, Варя! Никаких абортов! Рожай и точка на всем. Мальчонку или девчонку родишь, какая разница. Это ваш ребенок. Каким вырастите, таким будет, лишь бы вырос хорошим человеком.

...– Хороший человек... Вспомнился Игорю совсем юный Аслан. Сколько же ему тогда было? А ведь привезли на расстрел. Ему, Бондареву, оставалось поставить подпись на приговоре и отдать в спецчасть. Но что-то удержало. Смутил уж очень юный возраст парня. Решил сам съездить в зону, поговорить с глазу на глаз. Нелегкое это дело – вытащить на общение человека, какой разуверился во всех. Понял, где прячется корень зла. И стало по-человечески жаль. В таком возрасте жизнь еще не начата, а тут уже и заканчивать.

Он словно проговорился, что машина во дворе загружается тряпьем и едет в Магадан. Дал возможность нырнуть в кузов. Не воспрепятствовал, когда грузовик прошел «запретку». Он все знал, но не помешал. А вскоре Аслан снова появился перед Бондаревым и снова с пометкой: расстрелять.

На этот раз он убежал. Их пытались поймать, но не получилось. Ночью поднялась пурга и замела все следы и тропинки.

Куда делись беглецы из зоны, охрана недоумевала. Они, словно испарились. Следы были тщательно засыпаны махоркой, и собаки не смогли взять след, остановились беспомощно. Из глаз слезы ручьем.

–   Лучших поисковиков испортили козлы,– ругала беглецов погоня. Те сбежали из Хабаровска и вынырнули в Прибалтике.

Пять лет прожили там спокойно. Никто их не тревожил и не дергал. Но подошли к концу деньги, и снова надо было идти на промысел.

И снова Колыма. И снова приговор: к расстрелу. Даже в газете дали, что приговор приведен в исполнение.

Плакала старая бабка всю ночь. А под утро Аслан приснился и спросил:

–   Ну, чего живого хоронишь? Вот он я! Но пока к тебе прийти не могу. Обстоятельства мешают. При первом случае свидимся. Не реви за упокой, молись за здоровье.

И, правда, живой остался. Был и последний, четвертый случай. В этот раз по амнистии вышел и решил завязать с фартом. Ушел в откол, устроился на работу. Даже женился, завел детей – двух дочек. Но не повезло. Семья не состоялась.

Как изменился человек с тех лет. Возмужал, поседел, раздался в плечах, но в глазах все горел тот же неукротимый огонь.

Сколько бы лет ни прошло, Аслан мало менялся и оставался узнаваем. Бондарев, зная о нем все, ничего не стал говорить Варе о человеке, зная, что этот не скроет, расскажет о себе сам.

Прямо в могильнике своих родителей усадил Варю на скамейку рядом и сказал:

–   Хочу рассказать тебе кое-что о себе. Соврать или приукрасить хоть что-то не даст прах моих самых дорогих людей. Может, поймешь. А если нет, расстанемся навсегда.

Он долго рассказывал Варе, как навсегда забрали из дома его родителей, оставив со старой бабкой без хлеба, без копейки денег. Как пришлось выживать, мучаясь от голода и холода, как отчаявшись, связался со шпаной, бывал на Колыме, приговаривался к расстрелу, как бежал и попадался вновь.

–   Теперь я свободен. Не ходит по моим следам милиция и прокуратура. Я работаю и получаю неплохо. На жизнь хватает. Неувязка получилась в другом. Не повезло с семьей. Я давно завязал с выпивкой и наркотой. Построил дом. Купил квартиру дочкам. Они учатся в институте, живут с матерью. С женой мы разведены. Она ко мне не приезжает.

–   Но женщин ты имеешь?

–   Они есть. Но их может не стать. Смотря, как сложится жизнь в дальнейшем. Я не связан и не привязан ни к одной. Никому ничем не обязан,– взял ее руку в свою.

–    Решайся! – предложил человек тихо.

Тогда Варя ничего ему не сказала. Она не ожидала столь необычного и поспешного решения. А Аслан становился все настойчивее.

Игорь Павлович, да и Евменыч, видели изменившиеся отношения Вари и Аслана. И хотя те пытались скрывать, пожилые люди умеют многое видеть по глазам, улыбкам, нечаянным жестам. Так случилось и здесь, оба не случайно ушли ночевать к соседке.

Но напрасно. Варя с Асланом не спешили. Они часами могли говорить о всякой чепухе. Но завести разговор о главном не решались.

Только однажды Аслан спросил:

–    Варя! Ты любишь?

–    Зачем это тебе?

–   У тебя есть мужчина?

–    Нет никого.

–   А у тебя? Ведь ты женат?

–    Был женат, но разведен.

–   Ты любил ее?

–    Видишь ли, по нашему обычаю женятся на том, на кого указал старший. Я поступил как все. И женился. Но впервые моя умная, мудрая бабка ошиблась и сама это признала. Такое для нее настоящее горе. Хотя особого ничего не случилось. Дочки учатся. Я не привел им малолетним мачеху, дал вырасти, стать взрослыми, самостоятельными, теперь пора подумать о своей семье.

–   А жена? Как она отнесется к нашему браку?

–   У нее развязаны руки. Я не запрещал ей завести вторую семью. А может, она давно ее имеет, мы не общаемся очень давно.

Войдя в квартиру Аслана, Варя сразу поняла, что тут нет хозяйки. На мебели, на коврах – слой пыли. Аслан, приметив беспорядок в доме, густо покраснел. Взял тряпку, начал протирать пыль. Варя взяла у него тряпку, Аслан пошел накрывать на стол. Пока женщина убрала в комнатах, хозяин накрыл на стол, пригласил присесть.

Чего ж тут только не было. У Вари разбежались глаза:

–   А ты хороший хозяин,– похвалила человека.

–   Так и гостья особая,– отозвался гордо.

–   Варя! Я всеядный, но поесть люблю вкусно.

–   Я мало, что умею. Сам знаешь, жила на Колыме, там почти ничего не растет.

–   Было бы желание, научишься.

–   У нас все просто, набрал консервных банок, открыл их, выложил на тарелки, тут тебе и обед и ужин, все что хочешь,– рассмеялась женщина.

–   Неправда! Я у тебя грибы ел, очень понравились. А какие котлеты! Во рту тают!

–    Это не проблема. Короче говоря, стол мы с тобой сообразить сумеем, краснеть не придется.

–   У меня дочки хорошо готовят. Захочешь, всему научат. Через год кабардинкой станешь.

Аслан долго рассказывал, как его учила готовить бабка и всегда говорила:

–    Помни, внук, ни в чем не будь зависим от бабы. Особо в еде. Это дело капризное. Всегда уважай в себе мужчину. Что захотел, то сделал, что захочется, то и поел. Так всегда должно быть в семье.

Аслан теперь не задерживался с работы. Едва заканчивался день, он торопился домой, где его ждала Варя. Человек всегда интересовался ее самочувствием, спрашивал, в чем нужна его помощь, спешил в магазин за продуктами, выносил ведра в контейнер, делал все неотложные дела и только после этого садился за стол ужинать.

Уж так получилось, что мужчины, побывав вместе на Колыме, сдружились и нередко перезванивались. Вот и в этот раз, едва Аслан взялся за ложку, зазвонил телефон. Федор попросил к телефону Варю и сказал:

–    Ну, что? Поздравляю тебя, Варюха, бабкой стала. Аж шесть внуков подарил тебе Султан. Все как одна капля в него. Вот тебе и тихий пострел. Волчица каждый день за жратвой приходит и не боится. Из рук жрет и еще просит. А куда деваться, сосут. Один очень смышленый растет. Его кинолог для себя наметил. Говорит, что толк получится. Знаешь, он на махорку не реагирует. Прет напролом как танк. Хорошие деньги за него дают И уже мясом подкармливают. Но он пока только меня слушается. Разрешаю– берет, запрещаю – отходит. Ну, а другие в охоту ударились, лис, зайцев, горностаев берут. Этих охотники уже присматривают. Одно плохо, что поймают, то сожрут вместе со шкурой. Но это ничего, израстутся, пройдет жор.

–   Дома у меня был? Все ли там в порядке?– спросила Варя.

–    Не беспокойся. Там время от времени убирает Елизавета, поддерживает порядок. Султан хотел всю свою ораву там поселить, да баба не пустила. Рычали на нее хором. Маленькие, а уже злые, как черти.

–   Это хорошо! – порадовалась Варя.

–   Так что, отдаем кинологу щенка?

–   Если есть с него толк, отдавай. Пусть способности развивает.

–   Да, дом твой они сторожат, никого не пускают. Даже Елизавета с трудом проходит. Во, расплодились змеи. Когда сама приедешь, как в дом войдешь? – смеялся Федор, добавив:

–   С неделю назад старого оленя пригнали. Тот видно совсем древним был. Возле твоего дома его сожрали. Моим ни кусочка не перепало. Все сами слопали. Эти дружбы не понимают. Попытался отнять, не получилось. Такой отпор дали. Прогнали от туши. Вот и вырастил деток. Они из зубов рвут.

–   Звери! Что ты хочешь?

–    Варь, а когда тебе рожать?

–    Врачи говорят через месяц.

–   Ты хоть позвони, кто появится и имя! Мы тут на Колыме рождение отметим.

–   Хорошо! Сообщу!

–   Игорь Павлович в отпуск собирается в твой дом. В своем поселке ему не сидится. Говорит, что там себя плохо чувствует. Сердце барахлит. К тебе лечиться приедет.

–    Пусть едет. Поместимся.

–   Так ему и передам.

–   Я сама ему напишу!

Варя не промедлила. И как обещала, написала Игорю письмо. Предложила приехать на все лето отдыхать, сколько захочет.

Человек долго сидел над письмом. Гладил, много раз перечитывал. А в душе дрожала задетая струна. Вот и его простили. Пусть пока одна, к другим еще не обращался. Но ведь это

здорово, что одним грехом стало меньше, что не клянут его Варя и мать. Отпустили вину с его души, не ругают, не поминают злом.

Игорь Павлович смотрит в окно. По улице идет пьяненький мужичонка. А что ему, он никому не давал слова завязать с пьянкой. А Игорь обещал Иванову. Уже четыре месяца на зуб не берет. Ох, и тяжко это не сделать даже глотка пива. Евменыч враз почует. У него нюх, как у собаки, не скроешь и не спрячешь. А тот обязательно подковырнет, съязвит при всех, у него о мужской солидарности никакого понятия. Другой бы промолчал, но не Сашка.

А выпить так хочется. Ну, хотя бы глоток вина под селедочку, да с черным хлебом, но что поймет Иванов? Он целыми днями чай дует. Фу, какая мерзость...

Игорь выходит во двор. Там печатники соображают на троих. И селедка уже почищена, хлеб порезан. Осталось только в магазин сбегать. А он напротив. Бери и отводи душу. Но Иванов... Этот все увидит из своего кабинета. От него никуда не денешься.

Человек убегает в свой кабинет. Как бы ни было, неохота получать замечание.

До конца дня еле досидел. Зато после работы первым делом в магазин зашел. Взял то, о чем целый день мечтал. И только повернул к двери, навстречу Евменыч. Глянул на покупки Бондарева, ехидно усмехнулся.

–   Что? Не выдержал?

–   А у меня повод! Серьезная причина!

–    Какая? – вылупился Евменыч.

–    Беременность! – ответил Бондарев с гордостью.

–   От кого? – отвисла челюсть у Иванова.

–   От Аслана у Вари!

–   А ты причем здесь?

–   Я радуюсь! Пусть родится здоровым и без проблем. В их годы это подарок.

–   Детки – не всегда подарок. Вон я только в дом захожу, одолевают проблемами. То одно им купи, то другое. Компьютер только купили, он уже устарел. Теперь ноутбук им подай. А знаешь, сколько стоит? Окосеешь поневоле. Да ладно бы только это. Скоро без штанов оставят и скажут, что так теперь модно ходить. Вон, как моя соседка, всего одну дочь имеет, а лестничную площадку вышла убирать без трусов. Вся жопа в шнурках, а впереди лоскут. Назвала это стрингами, сказала, что модно. Вот я думаю, а если б у нее вторая дочь была, она совсем бы совесть потеряла с этой модой?

–   Ну, это твоя соседка! Мои нормальные.

–   А что? Варька и впрямь беременная?

–   Такой амбал, как Аслан, разве не заделает в натуре?

–    Ну, это дело путем отметить надо,– согласился Евменович и поплелся следом за Бондаревым.

Тот чуть не скулил от досады. Ведь совсем иначе планировал вечер. Хотел провести его в одиночестве, со смаком. А тут Сашка прицепился. Самое малое, полбутылки выжрет и половину селедки сожрет. Самому на всю ночь хватило бы. А с этим на час. И развезет про газету, слушай его треп.

–   Эх-х, кто-нибудь позвал бы Сашку, но на пути как назло никого.

–   А ведь Варька собирается ребенка на следующий год на Колыму привезти и там растить,– сказал Игорь Павлович.

Евменыч даже остановился, глаза стали круглыми, как шарики.

–   Да она что? По фазе поехала? А куда ее Аслан смотрит? Годовалого на Колыму? Стебанулась баба! Нет, я не против закалки, но не до такой степени! Мой сын все детство в Москве прожил. И лишь после школы на Камчатку приехал. Но это же Колыма!

–   Они родители, им решать,– ответил, войдя в подъезд.

Между тем Варя написала всем своим девчонкам о беременности и те вздумали навещать, поддерживать подругу морально. Им казалось, что в свои годы Варька банально боится рожать. А потому в доме Аслана постоянно крутились чужие люди. Даже самим в просторном доме места было мало. Все время кто-то натыкался друг на друга.

Варвара пыталась много раз намекнуть, что излишня забота ни к чему. Но подруги делали вид, что ничего не понимают и продолжали менять одна другую.

Они делились опытом, что-то советовали. Готовили, убирали, стирали, не давая Варе прикоснуться ни к чему.

–   Ты не трепыхайся, вынашивай малыша, рожай его, а все остальное сделаем без тебя,– говорила Ирка.

–   Нет, вот когда я рожала, свекровь запрягала меня, как ломовую лошадь. Я работала до последнего дня. А свекруха подгоняла:

–   Давай, крутись шустрей, родишь легче!

–    И, правда, сына едва успели в пеленку поймать. Во, торопыга мой малец,– хвалилась женщина.

–   Послушай, Игорь, а ты помнишь свою мать? – спросил Евменович.

–   Смутно, но помню. Она всегда что-то делала, крутилась на одной ноге. То полы моет, то картошку чистит, корову доит, у печки возится, распрямившуюся и не видел. Даже в койке, свернувшись калачиком, спала.

–   А чего ты об этом спросил?

–    Мы часто матерей забываем. И я свою тоже. Зато когда их не станет...

–   Моей уже давно нет.

–   От чего умерла?

–   Рак скрутил.

–   А мою сердце подвело. В один миг ушла. Мы даже не поняли и не поверили.

–   Я свою как теперь помню.

–   А мне знаешь, что кажется, в душе человека тогда наступает Колыма, когда он теряет самого дорогого человека. Какого до смерти не забыть. Вот у меня такое случилось, когда умерла мать. До сих пор не забуду. Это неправда, что время лечит. Оно глушит боль, но не более того. Отца я не так помню. А и то больно. Знаю, что без вины убит. И в том твоя вина есть. Не отрицай. Это ты оставил меня и всех нас без хлеба. Я уж не говорю о прочем. Ты обокрал и ограбил, отнял у меня детство. Как смогу простить такое, как забыть? Нет, Игорь, то не просто беда, это горе, какое не продышать. И простить, забыть все – нереально.

–   Сашка, мне приказали. Ну, был бы на моем месте другой, тебе было бы легче?

–   Нет! Но с ним бы не сидел за одним столом.

–   Хорошо, я уйду, чтоб не давить тебе на нервы.

–   А куда пойдешь из своей квартиры? На Колыму? Там ты перед всеми виноват. Кто тебя простит там? Не тешь себя пустыми надеждами. Отнятая жизнь дороже прощения. И не лукавь. У каждого погибшего осталась родня. Ты ее спроси!

–   Колыма большая, всех не спросишь.

–   Не верь пустым словам. Пока горе сидит в сердце, в нем живет Колыма. А ее извинением не оживить.

–   Знаю, Сашка. Но что мне делать?

–   Реже напоминать о Колыме. Забыть о ней и гасить эту память в других сердцах.

–   А знаешь, Варя добрее тебя. Она забыла и простила. Да и не только она. Вон девчонки – ее подружки, их мужья, соседи Вари, да тот же Аслан. Разве они не такие же люди, или меньше пережили? Ну, скажи, чего хочешь, чего добиваешься от меня?

–   Я уже ничего не хочу. Ты и так наказан самой крутой мерой. От тебя все отворачиваются и презирают. Разве ты этого не замечаешь. У тебя нет главного – уважения. Ты продал свое имя за должность. А чего она стоила? Ты и сам ею не дорожил.

–   Сашка, она мне стоила жизни. Ты тоже не любишь свою работу. Но корпишь, делаешь, хотя она не дается, ты ломаешь себя и делаешь все через силу, разве я не вижу?

–   Ты знаешь, мне так спокойно было на Колыме без ваших моралей и нравоучений. Я там был простым мужиком, где меня никто не знал.

Разве что волки. Так их совсем не интересовала моя должность. Но как часто та волчья стая напоминает мне человечью свору. Той дай укусить побольше. И чем сильнее достанет, тем больше радости. Это особенность звериной натуры, потому, удивляться нечего.

–   А ты не такой? – прищурился Иванов.

–    Нас Колыма разделила трассой. А потому, мы очень разные. Были умирающие, какие верили, что прожили жизнь не зря и умирают не впустую, а есть и те, что выйдя с Колымы, все равно хнычут. Им всего мало. Даже того что выжили. Им, что ни дай, все плохо. И во всем виноваты Бондарев, Колыма, еще сотни других, но не реальные виновники, такие как Ленин, Сталин, какие использовали нас, как мишень или щит. Им наплевать, сколько нас убьют, лишь бы уцелеть самим. К сожалению и ты мыслишь этими же категориями. Не хочешь задуматься и копнуть глубже. А ведь помнишь ту землянку и простынный плакат на ней «Слава великому Сталину!». А разве не по его слову их притащили сюда? А славят, несмотря на холод и голод. Потом хоронили всем миром. Ехали, давились в поездах, никто их не заставлял, как и не вынуждали весь народ плакать. Попробуй теперь заставь это сделать по нынешним. Хоть луком глаза натри, ничего не получится. Или вели в бою закрыть грудью пулемет. Он сначала страховку сторгует, выговорит себе квартиру и дачу, всем правнукам бесплатное обучение в ВУЗах и ляжет на пулемет не грудью, а спиною, чтоб видеть, как выполняются договоренности. Теперь уже нет дураков. И за голую идею никого ни на что не уговоришь.

–   А тогда были субботники, демонстрации и палкой на них не собирали люд.

–    Это только мне не вешай на уши,– взбрыкнул Евменыч.

–    Но плакать по Сталину не заставляли в день похорон. И снижения цен были. И за награды фронтовикам платили.

–    Ну и миллионы на Колыме полегли. Руки дармовые, что скрывать, а гибли пачками. Кто их посчитал. До сих пор их количество неизвестно. Много и все на том. А ведь это жизни...

–    Кто пошел бы в бой за Ельцина? Ну, разве какой-нибудь психопат. Или за углубленного Горбачева? Да никто их имени не вспомнит через пяток лет. А за Сталина в бой шли и погибали, с ним немцу шею свернули, атому сделали. С ним из разрухи и голода вылезли. А эти чем отличились? Налогами, поборами, взятками? Нет, по мне правильно как тогда было. Политбюро годами на своих местах сидело. Всяк за свое отвечал головой. Не менялись законы, как карты в колоде. Не стоили лекарства дороже пенсии. Не была медицина и обучение платными. Ведь для своей страны специалистов готовили. А теперь что происходит? Даже школьную форму отменили. Ходят в школу как на маскарад. Да при Сталине за такое!

–   На Колыму? – прищурился Евменыч.

–   А я ее козлами марать не стал бы. Для меня Колыма чиста! Там невинные!

–   О-о! Сам признал!

–   А я и не отрицал. В любой работе есть свой сбой. Но нельзя огульно чернить все. Отбор нужен, разумный и честный, чтоб не блудил человек по жизни, как в потемках. И никогда не забывал, зачем и кем произведен на этот свет. Богом, а не обезьяной! С этим согласятся все. Тогда всяк себя уважать начнет снова.