Текст книги "Колымское эхо"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

–   Так часто бывает,– подтвердил Игорь Павлович, тяжело вздохнув.

–    Вот эта Любава не выдержала и приехала к милому на свидание. Прямо в зону. Хотела взглянуть, жизни без него не стало. Ну, а тут увидели ее, и обалдел от красы девичьей начальник зоны. Решил во что бы то ни стало овладеть девицей и позвал ее в кабинет. Долго расспрашивал к кому и зачем приехала. Вызвался даже помочь встрече. Обещал устроить свидание на несколько дней. Любава была простой девушкой и поверила. Ведь начальник зоны по годам в отцы ей годился. Что можно было заподозрить? Он же предложил ей прилечь и отдохнуть с дороги. Любава так и сделала, тем более, что встречу ей обещали на вечер. Вскоре она заснула. Путь и правда были не из легких. А начальник зоны свое задумал. Только заснула, скрутил девицу и овладел ею. Та, когда поняла, выскочила в окно в чем была. Но не вниз, ни на землю упала с третьего этажа, а поплыла по небу, по облакам, гонимая ветром. Нашла на трассе Ванечку, все рассказала ему сердешная и заливалась горючими слезами, что невинность у нее забрали обманом и силой. Что больше не может она на свете жить опозоренной. И самое обидное, что останется негодяй ненаказанным. Ваня кулаки сжимает, не говорит, что надумал. А девушка, ничего не говоря, поймала злодея за шиворот и на виду всей зоны уволокла его в волчий овраг. Сбросила его сверху в самое волчье скопище. Сама поднялась высоко в небо и крикнула:

–    Ванюшка! Нет у тебя больше обидчика. Сожрали его волки до последней кости. Но и меня больше нет. Закопай в землю мой прах и не поминай лихом. Знай, я и мертвая буду тебя любить и никогда не забуду.

–    Вскоре он нашел тело Любушки. Сделал все, как она просила. И как только сделал ее могилу, на ней белая лилия распустилась. И по сей год она цветет в один и тот же день.

–   А вот с начальником зоны и вовсе странное получилось. Его кишки даже волки есть не стали, образовалось из них вонючее болото. Сколько его не засыпают, оно наружу лезет и воняет жутко. Вот тебе и история. Судить вроде некого, но все начальники зон боятся того случая. Все знают могилу Любушки. На ней и теперь большой лебедь в небо взлететь собирается. Смотрит вверх, а из глаз живые слезы бегут.

–   А с парнем что? Уехал, наверное?

–    Никуда он не делся. Повесился над тою могилой, где могила Любашина выкопана. Теперь они навсегда вместе и никакая Колыма их уже не разлучит. Да и нельзя разорвать любовь, если она настоящая,– взгрустнула Варя. И добавила:

–    Она кричала как лебедка перед смертью. А эти птицы, коль одна погибает, вторая не живет. То мы все знаем. И каждую весну даже теперь любуюсь на Любавины цветы. Никто их не сеет, сами растут. Они так похожи на белых лебедей, спустившихся с неба. Это всем урок: и живым, и мертвым. Есть любовь, но не каждому она подарена. Только тем, кто умеет беречь и хранить...

Они долго молчали, каждый думал о своем. Игорь Павлович спросил Варю:

–   А ты мне покажешь ту лебяжью могилу?

–    Конечно. Лебедь как живой, его в любую погоду погладить можно. И весною кричит, говорят, зовет своего Ваню. Ждет, когда тот оживет. Но на Колыме чудес не бывает. Тот, кто здесь умер, ушел насовсем. Это я еще с детства знаю.

–    И неправда твоя. Колыма тоже отдает, когда раздобрится. Вот у нас человека принесли.

Уже мертвого. Током его убило. Насовсем. Напряжение было высоким. Короче, отбросило его на землю прямо в яму. Кто-то еще несколько лопат земли на него кинул, чтоб покойника не видеть. Ну и пошли все на обед. Конечно, кроме покойного. Ну, пока поели, не спешили, я с ребятами о деле говорю. Ищу зацепу, с какой протест писать можно. Вперед не смотрю, только под ноги. Тут слышу, мужик вскрикнул. Глядь, покойник своими ногами топает в столовку, проголодался, едри его мать. Из него весь заряд в землю ушел. Спина и ноги болеть перестали. Вот такие чудеса иногда случаются. И теперь живет этот хмырь всем на диво. Ему, как говорит, никакое напряжение не страшно. Все переживет. Так что и Колыма, случается, бывает доброй.

–   Это не Колыма! На талую землю попал мужик. Повезло ему. Ушел из него заряд, вот и остался жив. Ничего необычного в том нет.

–   Ладно, грамотейка выискалась. А вот как скажи, мертвец у патологоанатома со стола сбежал. Где его только не искали. И под столами, и на столах, и на складе, нигде его нет, а на завтра на два часа похороны назначены.

–   В могилу пошел примеряться.

–   Да не было на погосте!

–   Значит, к бабе на свиданку смылся.

–   Она на работе.

–   Выходит, в баре «керосинил».

–   Все на перерыве, это точно.

–   Но куда-то он делся?

–   Делся. Но куда черти унесли. Мы все на свете обыскали. Словно провалился полудурок. Его одевать пора, а он голышом слинял.

–    Значит, у любовницы!—догадалась Варя.

–    И там его не было. Возвращаемся в морг, злые, как черти. А этот урод-покойничек в гробу лежит. И ноги грязные. Мы его отмывать, руки, ноги связывать, чтоб больше не бегал по болотам. Потом, глядь, у него нож в руке зажат. Весь в крови. А вскоре принесли и второго мертвеца, на какого подозревали, что он убил первого. И главное, рядом никого не было, кто бы мог подтвердить или опровергнуть. Не стало двоих мужиков, а как и кем убиты уже не докажешь. Сами меж собой счеты свели. Если бы своими глазами не видел, никогда бы не поверил.

–    В моей практике всякое случалось. Бывало, выезжаешь на происшествие с поножовщиной, а там труп в десятке километров и его волки сгрызли. Или вместо повешенника утопленника находим. Я уже отвык многому удивляться. И говорю, что жизнь полна сюрпризов и неожиданностей

–    Скажи, Игорь, а на тебя покушались?

–    Сколько раз. Со счету сбился.

–    Расскажи! – попросила Варя.

–    Чифир зэки попросили привезти. Ну, дело банальное, ко многим с этим пристают. Я понятно, всегда отказывался. Но, то были обычные зэки, а этот – пахан – глава целого барака. Но и я, не кто-то, вздумал отказать. Но так, чтоб о том слышали и знали все, что ко мне с этими вопросами не суйся. Ну, отказал я, а по глазам пахана понял, не даст мне жизни. И правда. Чего тут только не устраивали. Бузили всякий день, разборки и поножовщины измучили, то повесят, запетушат, в карты проиграют, короче, всего не перечислишь. И вот однажды подходит тот пахан ко мне и вякает:

–    Сам слиняешь, гнида, или помочь тебе?

–   А вскоре устроил поджог в бараке. И это средь зимы. Вломила тому пахану вся охрана. Заставили вкалывать день и ночь до того, что с ног валились. Но барак за месяц построили. Заметь, с его участием. Но о чифире не вспоминали больше ни он, ни я. Я запретил им держать меня за панибрата. А потом и другое прикрыл. Так вот этот пахан решил урыть ножом «летящее лезвие». Трижды бросал и все мимо. Были и другие случаи. Мне повезло. Фартовня удивлялась. Набрасывались кучей. Ведь проиграть фраеру – дело позорное. Но куда деваться, становясь прокурором, проходишь такую подготовку, что им даже во сне не снилась. И все они вместе взятые, и теперь, в мои годы, шушера против меня, никчемность и козлы. Нас готовили, чтоб уберечь от всего, сберечь для себя и не даваться в руки никакой перхоти,– рассмеялся Игорь.

За окном внезапно послышался истерический визг, кто-то забарабанил лапами по стеклу. Варвара выглянула, спешно выскочила во двор, втащила Султана. У того из прокушенного уха текла кровь. Волк орал от боли и страха. Варя присыпала ухо теплой золой, перевязала его, положила на подушку, сказав строго:

–    Нечего кричать. Я тебя домой звала. А тебя куда понесло? Приключений захотел, вот и получил. Теперь молчи, дурачок. Сам виноват.

Султан обиделся, его не пожалели, даже отругали и, отвернувшись ко всем спиной, пытался уснуть. Но не удавалось, мешала боль, и волчонок подошел к хозяйке, сунул голову под ладонь, прося погладить, пожалеть.

Всем хочется тепла и понимания. Султан не был исключением. Ему много хотелось рассказать, как бесстрашно он защищался, как прокусил лапу вожаку, как его выгнали из стаи. И даже она, какой вылизал все бока и морду, пыталась цапнуть за шею. Это уже было первое женское предательство, и Султан отвернулся от волчицы. Перестал оказывать ей знаки внимания. Он побежал домой, пока не поздно, и теперь вздыхал от боли и обиды.

А вскоре пришел Федор:

–   Твой пес дома? А то я такого же видел в стае.

–   Вернулся, видно прогнали. Мал еще бегать по свадьбам,– рассмеялась хозяйка.

–   Я нынче в поселке был. Заходил на почту. Там просили тебе письмо передать. На вот, читай. Чего людям машину зря гонять. Тут прямо с доставкой на дом. И все с Кавказа.

–   Затужил мужик вконец. Пора ему к нам на Колыму перебираться. Человек крепкий, такой не пропадет. Как думаешь, Варь? – спросил улыбаясь.

–    Этого не только он, но и я должна захотеть.

–    Ну, тебе выбирать уже поздно. Мужиков здесь немного, а и те, какие есть, неподходящие тебе. Ты человек особый, с характером. С тобой ужиться надо суметь. Вон мамка твоя сколько лет одна жила. А замуж так и не пошла. Это неспроста. Претензий было много. Не хотела уступать, другие вон живут. А вы поодиночке. Оно и самой труднее. Все ж по хозяйству вдвоем легче справиться. Оно у всех характер не подарок, но как-то уживаются,– скажи, Федя.

–    Ой, Игорь! Конечно характер у бабы корявый. Случается, прикрикнешь, ногой топнешь. А куда деваться? Не все гладко и у нас в семье. Так ведь все норовит по-своему сделать. И пацаны в нее удались. Что мамка велит, то сделают без споров. Я велю, сто раз подумают. Приходится подзатыльника дать для ускорения. Недавно в брюках у старшего сигареты нашел. А ведь возраст еще малый. Чего не хватает. Дал по жопе, мать вступилась. Вот и поспорь с обоими. А вчера бельчонка приволок. Пока клетку делал, тот в хате набедокурил. До ночи убирать пришлось. И все дети. Нету их – плохо, есть они—тяжко. Мой младший приноровился сам капканы и петли проверять. Уходит в обед, вертается уже вечером. У меня до того времени голова кругом идет. Все ж малое дитя покуда. Где его черти носят. Прошу, чтоб пораньше приходил. Так неслуха не докличешься. Ворочается в потемках, когда вся душа изноется. А он ни черта не понимает. Ему свое дай – на лыжах побегать, хлебом не корми, дозволь удовольствие справить. Так вот и мучаемся,– жаловался Федор.

–   А что с охоты принес? – спросила Варя.

–    Да жаловаться грех. Горностаев с пяток, три норки, одну огневку, да пару зайцев. Это неплохо для одного захода. Ну, а души сколько вывернул. И слова не скажи, оговаривается пострел.

–    Мужик растет. Куда денешься?

–    Надысь видел мужиков с Пионерского. Тоже промысловики. Раньше золотишко мыли, теперь на пушняк перешли. Оно выгодней. Зимой золото не намоешь. Зато от холода сдохнуть можно. Так они говорят, что летом опять на золото пойдут, целый пласт «рыжухи» нашли. Повезло же людям. Вроде рудник открыть хотят.

–    На золоте ни столько получишь, сколько потеряешь. Радикулит замучит, да подагра,– отозвалась Варя.

–    Однако без золотишка не сидишь!

–    Тебе-то что за дело? Иль хочешь базарить, что сам босиком и голиком. Так я тебе и поверила. Мы с матерью всю жизнь «рыжуху» мыли. Грешно без нее остаться. Тут вот недавние успели карманы набить. Нам с тобой и вовсе грех голиком остаться.

Бондарев слушал внимательно. Глаза его забегали по мышиному быстро. Ведь разговор коснулся золота. Но, как начался тот разговор, так и погас. Люди не стали его продолжать. И замяли на самой середине. Игорь Павлович путем так ничего и не понял.

–    Мой младший на сухом ручье был. Говорит, стоит туда весной наведаться.

–   А что там? Золото? – вспыхнули глаза Бондарева.

–    Откуда оно там возьмется? Норка перекочевала. На капканы можно хорошо взять,– усмехнулся Федор одними губами.

–    А я слышал, Селиванов россыпи самородков нашел, да все крупные. Сдал, уехал на материк, теперь живет там, в потолок поплевывая.

–    Много чего говорят. Мы эту Колыму вдоль и поперек исходили. Кроме могил, да костей, ни хрена здесь нет. И я не верю о байках про золото. Откуда оно здесь? Ерунда! – скривился Федя.

–    А я от старателей слышал, кто сами золото добывали, что его тут видимо-невидимо. Вон стали могилу Юрке Липецкому копать, всего на два штыка, а дальше жильное золото. Сделали заявку, как дураки, и все золото пошло государству. Эх-х, лопухи! Я живо нашел бы, как его к рукам прибрать.

–    И куда б его дел? У нас был один такой умник. Тоже золото прижопить хотел. Десятку получил, сразу успокоился,– хохотнул Бондарев.

–    Ну, это безмозглый. Надо все с умом делать.

–   Тот тоже не без головы. А попался за самую жопу. Еще и теперь парится за жадность,– говорил Игорь Павлович.

–    А у нас тут мадама приезжала. Думала у нас, у местных, золотишко по дешевке скупить. Ну, мы ей хрен во все карманы напихали. У нас по госприемке дороже берут. Да и кто золото зимой добывает. Нет таких полудурков. Послали ее дружно, и пошли по домам. Ишь, выискалась краля. Захотела озолотиться по дешевке.

–    А сколько к нам бабы пристают. Даже к старухам. Гоним от себя сраной метлой, так все равно липнут, как мухи.

–    Федь! Ты помнишь, кто первый самородок нашел? – спросила Варя.

–    Юрка Платонов! Кто еще. Его враз на волю отпустили. Хороший самородок был. Почти полкилограмма.

–    Дорого за свободу заплатил,– качнул головой Бондарев.

–   Дурак! За свободу ничего не жаль.

–    Сколько лет за этот кусочек жили?

–    Если б жили! А если укоротили б? Вот то– то и оно. Что чем обернется, никогда не знаешь.

–    Все это так! Вот я слышал тут и алмазы находят, и серебро, и платину. А в руки редко кому дается. Капризные находки. Сами себе хозяев выбирают. Не идут в руки к первому встречному.

–    Знают себе цену,– усмехалась Варя и оглянулась на стук в окно.

Анастасия, протиснувшись в дверь, разулыбалась, увидев Игоря:

–    Что же не заходишь, голубочек? А я целыми вечерами тебя жду.

–   Я в отъезде был.

–    Вон оно как? Ну, заходи!

Игорь повернулся боком, словно чего-то не решаясь.

–    Настя! А я нынче в подвале зайца поймала. И не видела, как заскочил, морковку ел.

–    Это хорошо. Моя мать говорила, что это к здоровью,– ответила баба.

–    Вот только его и нет.

–   Анастасия, чего так долго не заходила?

–    Мешать не хотела.

–    Кому?

–    Ну, думала у тебя все состоялось с тем человеком, а ты все одна бедуешь.

–    Давно уехал тот человек. Надо вот письмо прочесть, второе прислал. Может, что путнее черкнул,– побежали глаза по строчкам:

–    Варя! Так ты что-нибудь придумала? Ведь скоро весна и я теряю терпение. К чему мне готовиться? К тебе или оставаться мне дома. Что посоветуешь, скажи честно. Я уже и сам на распутье. Ехать незваным гостем – неприлично. Набиваться в очередные ухажеры и того постыднее. К какому берегу мне причалить? Позовешь или прогонишь? От тебя, что хочешь жди. А так хочется быть вместе с тобой и никогда не разлучаться. Да и возраст у нас солидный, пора о семье подумать. Я устал один. Кажется, самое страшное наказание в жизни – это одиночество. Давай избавим от него друг друга и заживем совсем иначе. Как когда-то мечталось.

–    Пусть поют птицы, звенят ручьи, пусть смеются глаза и поют, радуясь, души. Мы прожили нелегкую жизнь, пусть ее остаток будет светлым и чистым, как улыбка солнца.

–    К тебе на Колыму скоро тоже придет весна. Пусть она внушит тебе хорошие мысли и мечты, пусть очистит душу от холодов и напомнит обо мне. Я постоянно думаю о тебе, вижу тебя, радуюсь каждому воспоминанию. Неужели ты совсем забыла меня. Такого не может быть. Мы с тобою обязательно должны быть вместе и жить счастливо. Я никогда не выпущу твою руку из своей. Ты – моя судьба и мое счастье. Напиши, черкни хоть пару строк на что мне рассчитывать, чего ждать.

–    Если надо, полечу за тобою на край света! Только не откажись и не отвернись. Я всегда буду с тобою – твой Аслан.

–    Опять зовет? – спросил Игорь.

–   Да!

–   Так чего медлишь? Собирайся!

–    Нельзя так мучить человека!

–   Дайте самой решить!

–    А чего решать? Твои девчонки все замужем. Детей, даже внуков имеют. Теперь тебе пора.

–   А мама?

–    И за нею присмотрим,– не выдержал Федя.

–    Поезжай. Хоть посмотри. Нельзя же вот так жить на Колыме безвыездно. Это с ума можно сойти.

–   А как я там без Колымы проживу?

–    Как все. Поверь, через год забудешь.

–    Нет, этого не может быть...

Варька долго колебалась. Ехать или нет, собрала весь багаж. Она аккуратно сложила одежду. Проверила косметичку. Все ли на месте. Стоит ли вызывать Аслана. Он, конечно, прилетит, удивленный и растерянный. Он поднимет ее на руки, заглянет в глаза:

–    Варька, решилась?

–    Как видишь! Ты задолбал!

–   А сама не хотела ехать?

–   Только из любопытства.

–    Варя! А я примчался, потому что люблю.

–    Все вы так говорите поначалу.

–   А потом?

–    Потом все меркнет!

–    Неправда! Даже земля нас не разлучит.

–    Кстати, а где мы будем жить? У тебя или на Колыме?

–    Колыму мы знаем оба. И ты, и я, каждый угол ее знаком. Поехали ко мне.

–   А если невмоготу станет в твоем раю?

–   Что ты хочешь сказать? – нахмурился Аслан.

–   Ты отпустишь меня на Колыму?

–    Почему? Если мне станет плохо у тебя.

–    Насильно держать не стану, даю слово. Только я уверен, роза цветет среди роз, в снегах ей не место.

–    Варя, ты все равно уезжаешь. Навсегда или на время, но покидаешь свой дом. Можно ли я поживу здесь во время твоего отсутствия. Я постараюсь понять Колыму и полюбить как ты. За порядок не беспокойся. Я буду поддерживать его, как хорошая хозяйка. И с Султаном сдружусь. Даю слово, не подведу тебя ни в чем.

–   А почему не хочешь возвращаться в свою газету?

–    Я давно уволился из нее. Евменович оказался злопамятнее, чем я, и не простил мне деда. Ну, а я просить не умею. Буду жить на свою пенсию. Авось хватит одному.

–   Да привыкнешь ли здесь? – удивилась Варя необычному предложению Бондарева.

–    Ничего, как-то приживусь. Ведь сумела ты стать колымчанкой. Чем же я хуже?

–   Это трудно, Игорь. Все красиво на словах. На деле сложнее.

–    Ничего! Я попробую. Может, получится.

Всю ночь писала Варя письмо Аслану. Ей не

хотелось свалиться на голову человеку внезапно или короткой телеграммой. А потому решила написать письмо.

–   Аслан! Я решилась и еду к тебе, как только получу телеграмму, что ждешь меня. Я не промедлю ни минуты. Главное, чтоб у нас с тобой все получилось.

–    Свой дом я оставляю на Игоря Павловича. Он будет жить, пока я не вернусь, а может все время. Тут как покажет жизнь. Я понимаю, что делаю глупость и кидаюсь к тебе как головой в омут. Но я тоже человек и очень устала от одиночества. Хочу быть с тобой – твоя Варя.

Через три дня, рано утром в дверь коротко и гулко стукнуло. Аслан стоял на пороге, не зная чего ему ждать.

–   Варя! Варюха! – подался вперед. Женщина, краснея, подошла, обняла за шею.

–   Варенька! Это все! Ты моя! – поднял как былинку на руки.

–   Твоя, Аслан! Остались только мелочи. Их сегодня уладим. Ты не беспокойся. Я сама. Это передача дома и увольнение с работы. Ты же подождешь два дня. Мы ждали дольше. А это мелочь...

–    Конечно, ты не верила, что я приеду.

–   Я не верила! Я ждала,– перебила Варя.

Сутулый, лысый Игорь Павлович проводил

за калитку Варю и Аслана. Они бежали к трассе. Скоро отойдет рейсовый автобус и тогда им снова придется ждать на холоде целый час. И хотя ветер уже не столь пронзительный и хлесткий, все ж до весны еще далеко. Даже Султан не хочет стоять во дворе, сбежал в дом. Он знал, что на улице может случиться всякое, а потому от всех соблазнов лучше спрятаться в теплом углу возле печки.

Вон и хозяева уходят. Куда это они. Надолго ли? Но ничего, они скоро вернутся. А пара людей спешно заскочила в автобус, помахала руками Бондареву и помчалась вперед к дальнему, неизвестному, к завтрашнему... Им верилось, что оно будет светлее и счастливее ушедшего вчерашнего дня.

День вчерашний... Каждый ли рад ему? Чаще случается наоборот. Люди почти всегда недовольны днем ушедшим и всегда думают, как сделать его лучше.

Вот так и Александр Евменович Иванов, просматривая свежий номер газеты, недовольно ворчал. Все ему не нравилось. Клише получилось тусклым, макет самой газеты невыразительным. И ко всему вдобавок две грубейшие ошибки на первой полосе.

–   Ну, что это за газета?! – негодовал редактор и швырял полосу по разным концам стола.

–   Глаза бы не смотрели на этот «блин». Морда у девки на клише получилась опухшая, кривая, как с глубокого будуна. И кто поверит, что она лучшая работница цеха. Она сама себя не узнает. А покажи ей спросония, заикой останется. Нет, надо с цинкографом всерьез поговорить, что это он сует в газету такие снимки. Их только и давать под рубрику «Их разыскивает милиция».

Все бы можно было стерпеть, но когда позвонили из сектора печати и прошлись по газете, не щадя редакторского самолюбия, Александр Евменович вышел из себя.

Там придрались ко всему. К клише и к тексту, к макету и к ошибкам. Вышло так, что хуже стенгазеты районную газету выпустил.

Позорили Иванова долго. Сказали, что в повторном случае Евменыча отстранят от должности редактора, что он перестал справляться со своими обязанностями.

А тут еще как назло старшего корректора поднесло. Та и ляпнула, как сдуру:

–    Поспешили вы Игоря Павловича уволить из газеты. Ну, и что с того, что выпивал иногда. Дело свое знал, ляпов не допускал.

Это переполнило чашу терпения, и Евменыч, отбросив строкомер и гранки, выскочил во двор покурить, чтобы не послать корректора куда подальше. Ведь она первая зудела на Бондарева, если тот выпьет, и требовала увольнения. Она у всех находила недостатки и ни с кем не общалась спокойно.

А тут Бондарев! О каком вся редакция гудела ульем. И чего к нему прикипелись? Дня не проходило, чтоб не склоняли человека. То он не побрит, не пострижен, то неопрятно одет, то от него идет нехороший запах.

Евменыч взял его работать, нюхают пусть другие,– курит человек, а руки дрожат. Ведь вот уже убрал, уволил мужика, расстались, даже не подав руки, так теперь найди его и верни обратно. Что за люди? Им сам черт не угодит. Извели, всю душу издергали. За кого считают мужиков? Ведь ясно и конкретно все было сказано. Как возвращаться к исчерпанной теме?

А тут еще ответственный секретарь мчится. Этому что надо? Ах, передовицу сократить надо. Ну, и сократи сам. Не должен же Евменыч каждую дырку своим носом затыкать. Пусть сами поймут хоть немного, как приходится редактору.

Только до обеда с десятком жалоб обратились. И все друг на друга. Как же они сами тут работали, эти взрослые люди.

Человек вернулся в редакцию выпить стакан чаю. И тут же набился полный кабинет сотрудников.

–   Уходите! Дайте побыть самому! – не выдержал человек и вскоре понял, как хорошо посидеть в тишине, когда никто не виснет на уши.

–   А с чего я так сегодня завелся с самого утра? Что передернуло, испортило настроение, что всего перевернуло,– начинает вспоминать человек. И вспомнил:

–   Конечно, Мишка! Дай ему велосипед, хоть лопни, именно сейчас, такой, какой он хочет. И чтобы с багажником, с фарой, со всеми современными причиндалами. Такая игрушка стоит прилично.

–   Нет! Это вовсе не велосипед,– это слова Игоря, сказанные на прощание. Он, будто знал и напророчил:

–   Сегодня ты меня гонишь. Не устраиваю тебя, выпиваю. Но, погоди, Сашка, недолог тот день, когда искать меня будешь. Но не найдешь. А если и сыщешь, не вернешь. Я тоже имею свое имя и достоинство. Я перед тобою на колени не встану. И знай, сам ты с газетой не справишься. Тебе ее поручили, как мне прокуратуру, а душа к ней не лежит. Нет ничего хуже заниматься не своим, нелюбимым делом. Скоро ты это поймешь. Я был маленьким винтиком в твоем большом колесе. Но без меня развалится все.

И повалилось... При Бондареве никогда не было ошибок в газете. Макеты не были столь неудачными, а клише откровенно безобразным. Никто не брал номер в руки с таким отвращением. И сам Иванов понимал, что лучшей газеты он не сделает.

В этот вечер он пропыхтел над номером до полуночи. Но и он получился корявым.

–   Почему-то первополосная информация вышла на второй полосе, клише оказалось перевернутым кверху ногами, а подпись редактора вообще отсутствовала.

–   Да что за черт! – выругался Сашка злобно.

И третий номер готовил целиком сам.

Нет, ошибок не было. Но газета смотрелась жалкой, вымученной. Не было здесь юмора.

А такую, переполненную официальщиной, кто читать будет.

Но Евменыч доволен, ни одного замечания не поступило. Может, и не понравился номер, но промолчали. Не к чему было придраться.

–    Эдак если каждый раз до утра стану просиживать над нею, надолго ли меня хватит? – посетовал Александр Евменыч, сунув очередной номер в папку.

А тут машинистка пришла, домой отпрашивается, жалуется на простуду. Из носа и глаз льет. Но кто будет материалы печатать. Евменыч накричал на нее, отправил работать, та со слезами вышла из кабинета. Сам за корвалол схватился. Нет, не прет работа, хоть лопни. Сколько сил в нее не вкладывай, все в пустую. Нужно найти Игоря.

–    Но что я ему скажу? Не справился, не получилось? Засмеет черт лысый. Так и скажет:

–   Я тебя предупреждал.

–    И что ему отвечу? Ведь ехать за ним придется на Колыму. Это не ближний свет. А что если дать телеграмму, чтобы срочно позвонил в редакцию. Он поймет, в чем дело, и конечно позвонит.

Утром Игорь Павлович и впрямь позвонил Иванову. Узнав в чем дело, хрипло рассмеялся.

–   Да кто тебя знает, сегодня зовешь, а завтра опять увольнение предложишь?

–    Игорь! Приезжай без торга, все будет нормально. Кто старое вспомнит, тому глаз вон. Короче, говори, когда тебя ждать?

Бондарев не промедлил. Он прилетел на третий день и сразу с пожитками пришел в редакцию.

Корректоры и типография, увидев человека, сразу обрадовались, как подарку. Только сам Игорь Павлович не выглядел довольным. Он как– то осунулся, похудел. В этот день у них с Ивановым состоялся в редакции свой мужской разговор:

–   Игорь, вызвал тебя из-за производственной необходимости. В газете ты разбираешься лучше других. Но пьешь без меры. Так не пойдет. Выбери что-то одно.

–   А ты мне условий не ставь. Ни я тебя, а ты меня звал. Так что кончай диктовать. Мы теперь с тобой в равном положении. Мне есть куда уехать без возврата. Я прибыл выручить тебя, а не выслушивать твою ерунду. А потому заглохни, давай вместе исправлять твою срань,– ответил заносчиво.

Целых два месяца работали мужики без сбоев. Выпустили не один десяток газет, мотались в командировки, уставали, ночевали прямо на подшивках газет. А утром, глотнув по стакану чаю, снова мчались в путь или садились за материалы. О поездке на Колыму никто не вспоминал. Случай не выдавался. Мужчины работали сутками. В эту газету никто не хотел ехать работать, все знали, что оклады здесь самые низкие, условия самые дрянные. Коллектив неподъемный, одни старики. Их в командировку силой не выгонишь.

Вот и тянулись эти двое за всех разом. Писали с утра и до ночи. Сами печатали, вычитывали, макетировали, а далеко за полночь шли домой, угадывая улицу по домам.

–   Слушай, Сашка, здесь все как на Колыме. Одного не хватает – волков. Да еще магазинов нет, где в позднее время можно купить кусок хлеба. Вот жизнь дурацки устроена. Когда хлеб есть, жрать неохота, и наоборот.

–    Слушай, Игорь, пошли ко мне домой. Пусть не ахти что сыщем в такое время, но по стакану чаю выпьем, хоть согреемся малость. Раскладушку тебе дома найдем,– впервые пригласил Иванов Бондарева домой. Тот категорически отказался, сославшись на то, что сильно храпит ночами и никому не даст уснуть.

Иванов для виду посетовал, но про себя обрадовался отказу. Решив, что беспокоить домашних в такое время не стоит.

Оба разошлись по своим домам. Евменыч уже через полчаса спал крепким сном, а Бондарев снова писал материал для газеты. Уснул он, когда стало светать.

Игорь Павлович молчал Евменовичу, что все это время он переписывается с Варей и Асланом. Он предупредил их, что съехал с их дома, ключи и Султана отдал Федору, попросил не обижать волчонка и даже дал денег ему на кости.

Варя в ответ написала, что очень скучает по Колыме. И хотя новое место действительно прекрасно и живописно, все ж оно для нее чужое и не ложится теплом на душу.

–   Аслан очень заботится обо мне. Но и его раздражает моя постоянная хандра. Все мне здесь не то и не так. Все тут есть, всякие фрукты и овощи, но нет нашего, северного. Нет наших просторов, чистого с морозом воздуха, студеной ключевой воды, нашего неба и моей избы, где все знакомо до мелочей. А самое главное, не хватает могилы моей матери. Мне не с кем поговорить, поделиться и посоветоваться. Я словно девчонка заблудилась в большом, дремучем лесу, где все люди говорят на разных языках, и мы совсем не понимаем друг друга.

–    Игорь Павлович! Живя среди людей, я продолжаю оставаться одинокой. Я никогда не была такою сиротой на Колыме. Как это ужасно. Такое наказание не по мне. Чувствую, что я такое долго не выдержу Что делать? Каждая птица живет в своем гнезде и не меняет на другое. Я первая совершила глупость и теперь раскаиваюсь. Я понимаю, что мне надо уезжать, пока жива. Со мною происходит что-то непонятное. Мне не хватает того, что не понимают другие. Я схожу с ума по Колыме. А она так недосягаема и далека. Как объяснить все Аслану? Он, конечно, не поймет и назовет сдвинутой. Я попала в золотую клетку, какая жжет, но не греет душу. Я хочу быть счастливой и не могу. Не хватает главного, то, без чего человек перестает быть человеком.

–    Может, вы поймете меня, но я-то поняла, когда вы сказали, что среди людей можно остаться очень одиноким. Это я испытала на себе и никому такого не пожелаю. А у нас на Колыме теперь цветет весна. И даже погост весь в разноцветье. А меня там нет. Хотя так хочется попасть туда и никуда не уезжать. Я слишком мало ценила то, что имела. Мое одиночество было радостью. А я послушала чужой щебет и улетела. Как это глупо. Но я вернусь к себе домой. И никогда не сменю свою Колыму, ее горы, реки, леса на любые красоты мира. Красот на земле много, а Колыма одна.

–    Вы сами прожили там много лет и как никто другой поймете меня. Да, я хочу домой и вернусь, во что бы то ни стало.

–    Ну, пройдет у тебя эта ностальгия, девочка. Если ты забеременеешь от Аслана, ты поймешь, что ребенка лучше растить на юге, в теплом климате, на свежих овощах и фруктах, а все остальное придет со временем. Твой ребенок не должен нуждаться ни в чем. А когда увидишь его улыбку, забудешь все.