Текст книги "Колымское эхо"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

–    Ох-х, эти бабы! – вспоминает человек и слышит с верхнего этажа:

–    Митрич! Ты опять сослепу мои носки надел? Снимай и отдавай тут же!

–   Да я в своих!—слышалось в ответ.

–   Твои грязные. Я их месяц как не стираю. И пятки рваные. Чего там стирать? Мои чистые и без дыр. Снимай, говорю, пока по-хорошему. Не заводи, самому хуже будет.

–   Зачем тебе носки спонадобились на ночь?

–   Ноги стынут. Говорю, отдавай, окаянный!

–   А ведь недавно золотую свадьбу справили,– качает головой Бондарев. И хвалит себя:

–   Хорошо, что сам до такого не дожил.

Игорь Павлович ложится спать, выключает

свет. В квартире темно, как ночью на Колыме. Человек закрывает глаза. До утра осталось совсем немного.

–    Верка, ты куда первач занычила? Целых полбутылки. Я ж помню, сколько выжрал. А где остатки? Давай, волоки сюда! Я не лох, все помню! Не отдашь, глаз на жопу натяну! У, лахудра плоскожопая! Отдай, покуда до печенок не достал. Говорю по-человечьи! Слышь, макака щипаная? Отдай мое, а то хуже будет,– услышал голос соседа сбоку. До утра вымогал свое. И все ж выпросил. Не выдержала баба и, с грохотом поставив бутылку на стол, рявкнула:

–   На, захлебнись!

Бондарев, начавший дремать, проснулся окончательно. Он понял, соседи не дадут заснуть, как ни старайся. Просить, уговаривать успокоиться, дать отдохнуть вовсе бесполезно.

Такой шум поднимут со всех сторон, ничему не обрадуешься. Эти умеют устроить концерт среди ночи. Вот бы такое на Колыме, все волки сбежались бы посмотреть на человечий цирк.

–   А что если и впрямь съездить в отпуск в Нальчик? К Варе и к Аслану! Нет, нельзя. Там

малышка. При ней курить нельзя. А главное, где деньги на билет взять? В долг попросить? Только не это. Лучше на Камчатке просижу, позориться не буду. Да и зачем мне тот чужой Нальчик с его красотами. Уж ехать, так в Россию, в свою деревню, а где она своя? Уж и название забыл. К кому приеду, кому нужен, кто ждет меня там? Такая как Варя, одна на свете. Второй уже нет. Были когда-то сестры, братья, да куда делись, ни одного письма нет. Я, потерявшийся из родни. Что в деревне стану делать? Сидеть с дедами на завалинке, пугать рассказами о Колыме. Они ж уссутся. Хотя... Какое там? Многие на своей шкуре ее познали, не испугаешь. Русского мужика Колымою не проймешь. Всякое видывал. Этого ничем не пуганешь. Вот порадовать мудро, а такими рассказами не удивить. Да и остались ли в деревне знакомые старики – бывшие одноклассники. Небось, все на погосте устроились. Им мой приезд до задницы. А и зачем ехать? В отпуск? Подарки купи, оплати дорогу, где возьму столько. Сколько пенсий собрать надо. А самому есть на что?

–    Вот если бы на Колыме, там подножного корма полно, рыба, грибы, ягоды, орехи, с голоду не пропадешь. Там и Федя подкинул бы оленины или медвежатины. Голодным не сидел бы,– улыбался Бондарев.

Почему-то так явно представил дом охотника, его волков, скотину в сарае, запасы дров, все это по-хозяйски определено. Да и сам охотник– мужик путевый. На Камчатке таких нет. Вот бы к кому в отпуск махануть, и дорога недорого стоит. Только вот навязываться совестно. У него семья, дети, баба, хозяйство. Куда еще меня черти принесут на его шею. Оно и время несподручное. Можно было бы на перелетных сходить, но охотник из меня хреновый. А куда меня еще приспособить?

Игорь Павлович насторожился. В дверь послышался тихий стук. Обычно так стучат женщины на тайное свидание. Но у Бондарева не было ни одной, потому и не поспешил встать, будучи уверен, что баба обозналась дверью. Но стук повторился.

Игорь, шаркая и кашляя, пошел открывать и онемел от удивления. Перед ним в пижаме и тапочках стоял Евменыч.

В кармане пижамы бутылка «Кагора». Глаза человека красные, опухшие, явно не спал, и нервы были вскручены.

–   Сашка, кто вздрючил?

–   Мишка женится.

–   Ну и хрен с ним. Он же в Москве. А ты тут чего бесишься? Пусть он сам с ней мучается,– пожалел Бондарев Иванова.

–   Так ведь она и пьет, и курит. Я ж ее с детства знаю, эту лярву,– сел к столу.

–   Она работает?

–   А хрен ее знает! Глаза б мои эту сучку не видели!

–   Да что, сказать не можешь, кто такая?

–   А толку, если они живут!

–   Ну и что? Мало с кем кошка трется?

–   Эта не кошка, целая бестия!

–   Устрой облом!

–   Она сама кому хошь наломает!

–   Скажи Мишке по-мужски.

–   Пытался. Слушать не хочет. Трандит про любовь. А у них тех любовей, как в арбузе зерен.

Я ему свое, а он другое, мол, неважно, что было до меня. Вот и поговори с ним! Давай выпьем!– откупорил бутылку.

–   Она местная эта мадам?

–    Не знаю. Наслышан о ней много гадостей.

–    Пока сам не убедился, не верь.

–   Да у нее морда сучья. Одного взгляда хватит.

–    Проверь! – советовал Игорь.

–    На хрен нужна. Пусть обожжется.

–   Зря. Судьбу ломать жаль.

–   А что делать?

–   Давай его увезем.

–    Куда?

–   Да хоть на Колыму.

–   Он без нее никуда.

–   Тогда в деревню к твоим. Там быстро обломают.

–   А что? Это идея. Медовый месяц им предложу, если выдержат,– рассмеялся Иванов.

Евменыч ушел, пошатываясь, но улыбающийся и довольный. Он не хотел женить сына рано. Сам на этом погорел. Может потому в каждой девке видел врага.

–   Ты не смотри на смазливые рожи. Не верь ни одной. Приди в дом к ней, да глянь, что умеет. А то будешь стирать и стряпать сам. Она ноги на шею и погонять станет,– говорил Евменыч.

–    На мне далеко не уедешь.

–    Из таких как раз дураков лепят.

Но идея загнать молодых в деревню пришлась очень по душе и Александр Евменович успокоился. Он решил спихнуть молодых месяца на два, а сам отдохнуть в поселке.

Но не тут-то было. Молодые вернулись из деревни утром третьего дня, на разных автобусах. Невестка без пересадки враз в общежитие помчалась. О свадьбе даже речи не было.

Мишка только хохотал и все хвалил отцовскую мудрость:

–   Ты представляешь, она ни черта не умеет. Короче, лучше один век проживу, но ни с этой кретинкой.

–   Скажи спасибо Бондареву. Он подсказал деревню.

–   Молодец мужик. Жаль, что редко к нам его приводишь.

–   Было бы желание. Хоть каждый день...

–   Нет, это уж слишком.

–   Тогда забывай баб.

–   Ты человек крайностей. Нужна золотая середина. Жизнь не должна стоять на месте или бежать вприскочку. Во всем нужна мера.

В редакцию на следующий день прислали практиканток. Молодые девчонки с четвертого курса из Владивостока держались уверенно, даже вызывающе. Одетые по последнему писку моды они вздумали тряхнуть глухомань открытостью, смелостью не только взглядов, но и одежды, внешности.

Когда они впервые появились в кабинете Иванова, тот дара речи лишился и сказал:

–   Девочки! Вы не по адресу. Кто-то пошутил или вы что-то поднапутали.

–   Ничего мы не напутали, шеф! А если хочешь поприкалываться, давай перенесем это на вечер. А пока надо побазарить по делу. Ни с тем сюда прислали,– ответили, не сморгнув глазом.

Обе оказались смелыми, опытными, острыми на язык, на вопросы Иванова отвечали быстро, не задумываясь и не теряясь.

Газету Иванова тут же назвали тусклой серостью, сказали, что в нее нужно вливать жизнь, выпускать современно, по-новому ярко и с юмором. Они за это берутся с радостью.

–   Мы коммуникабельные, на курсе нас считают лучшими журналистками. Мы сами попросились в глушь, где можно было бы показать и проявить себя. Конечно, на время практики организуйте нам жилье, устройте быт, чтобы мы смогли работать. А вечером мы в вашем распоряжении до самого утра. Уверены, что о том не пожалеете! – и вышли, сказав, что вернутся через час.

Девчата вернулись ровно через час. Им выделили для жизни редакционный кабинет, небольшой, но светлый и теплый, где практикантки могли бы жить и работать, не мешая никому.

–    Всего два месяца! Для такого времени это даже шикарные условия. Не хватает только ванной, все остальное имеется. Мы в свое время о таком помечтать не могли. Пусть живут и радуются,– сказал Евменыч, еще раз придирчиво глянув в бумаги практиканток.

Обоим выдали раскладушки, постельное белье и даже занавески на окна.

Девчонки, оглядев кабинет, в каком им предстояло жить, слегка сморщились, но вслух не сказали ничего. Они принесли с собой по небольшому чемоданчику и по сумке, стали располагаться. Приступить к работе обещали с завтрашнего дня. А вечером пригласили сотрудников отметить их приезд.

–   Девчонки! Это ж всего практика. На два месяца! – напомнил Евменович, но Марина и Рита ответили в один голос:

–   Каждое начало пусть помнится.

Оглядев сотрудников, поскучнели и сказали:

–   Плохо, что молодых нет. Одна стародежь. В других редакциях веселее. Вот этого мы не учли. Тут со скуки позеленеешь. С кем мы свой приезд отметим? С этими мухоморами? – скривились откровенно.

Сотрудники, услышав о себе такой отзыв, отказались отметить приезд практикантов и быстро разошлись по домам.

Евменыч и Бондарев остались вдвоем. Надо было выходить из неловкого положения, и они позвали сына Иванова – Мишку. Тот охотно пришел в редакцию, что-то прихватил из дома. Втроем они быстро сообразили столик, появилась музыка, нашлись общие темы.

Все трое смеялись над удачными шутками, по достоинству оценили Мишкин дар тамады. Посетовали, что он не сотрудник редакции, посоветовали ему попробовать свое перо. Тот пообещал.

Евменыч с Бондаревым сели в другом кабинете, макетировали завтрашний номер. И совсем забыли о молодежи. Вспомнили, когда грохнула музыка.

Александр с Игорем переглянулись. Решили взглянуть, чем занята молодежь? И долго стояли, открыв рот от удивления. Мишка крутился на полу на одной руке, девки прыгали вокруг. Весь стол был заставлен бутылками. Все уже были под градусом.

–              Эй, мужчины, давайте к нам, украсьте компанию. Вас очень мало, да еще за дверь прячетесь. Давайте вместе веселиться. Ведь мы к вам приехали. Если понравится, попросим, чтоб сюда распределили!

–    Шеф! Покажи, на что способны. Веселиться надо всем вместе! – предложила Ритка.

Евменыч хорошо танцевал. Но тут никак не мог войти в такт и беспомощно перебирал ногами.

–    Шеф! Куда едешь, это не «барыня».

–   Давай шустрее! – ущипнул кто-то за задницу. Иванов от неожиданности подпрыгнул. Такого фривольного отношения не ожидал, не давал повода.

–    Маринка, поставь что-нибудь поживее!

И поставили. Даже стекла в окнах дрогнули, заскрипели двери, такой веселухи в редакции не было никогда.

Прохожие с удивлением оглядывались.

Мишка красный, потный скакал вокруг девок, плохо соображая, кого за что хватал. Главное, что это было доступно.

Игорь Павлович, изредка заглядывая в кабинет, выдернул оттуда Иванова. Этого никто и не заметил. Евменыч выпил корвалола и хотел снова взяться за газету.

–    Мужички, вы нас игнорируете? – вошла Маринка, у какой оторвалась бретелька и висела веревкой на плече.

–   Мы скоро вернемся. Вы пока развлекайтесь сами,– попросил Бондарев, понимая, что Сашке надо отдохнуть, а ему нельзя свалиться.

–   Ну, борзые бабы! Кажется, с них скоро трусы слетят,– хохотнул Бондарев.

–   Молодые, что с них взять! – отмахнулся Иванов.

–   Девки бойкие!

–   Не-е! Мы в их годы были озорнее!

Прошло еще часа два. Музыка стала потише, свет в кабинете потускнее. Голоса стихли. И в это время в редакцию неожиданно вошла Анна, та самая, на какой собирался жениться сын Иванова Мишка. Она глянула на Александра Евменовича и спросила тихо:

–   А где Мишка? Хочу с ним поговорить. В деревне недоразумение вышло. Надо сгладить его, помириться. Мелочи не должны отравлять жизнь.

Иванов согласно кивнул головой и указал на кабинет, где тусовалась молодежь. Анна открыла дверь. Следом за нею туда заглянул Бондарев.

Голый Мишка уже лежал с Мариной. Что-то бормотал той на ухо, девка торопила парня:

–    Ну чего возишься, как дохлый суслик?

Анна тут же громко захлопнула дверь. Молодежь и не заметила ее прихода. Анна, убегая из редакции, бросила через плечо одно слово:

–    Козел!

Мишка, узнав о том, ответил:

–    Пап! А я вообще раздумал жениться!

Евменыч гулко рассмеялся, ответив:

–    Нет худа без добра.

Мишка в этот день не пришел домой. Ночевать остался в редакции.

Через неделю Иванов потребовал от девчонок материалы. Те сказались больными. И лишь через десяток дней пришли в себя.

Они сдали несколько репортажей, пару зарисовок, один фельетон, несколько информаций. Вели себя тихо, по вечерам уже не пьянствовали, писали, о чем-то тихо говорили. Иногда к ним заходил Мишка. Но не задерживался. У всех нашлись свои дела, все успокоились и каждый остался доволен друг другом.

С Анной парень не помирился. Не предложил наладить отношения и вскоре снова уехал в Москву, тепло попрощавшись с практикантками.

Нет, он не приглашал их домой, не звал приезжать сюда на работу, вообще не лез в эти отношения, только дома сказал отцу:

–   А крутых практиканток к тебе присылали. Как бы вы с Бондаревым выкручивались, если бы не я? Считай, ваше лицо спас...

Девчата уехали как только закончились два месяца. Заранее тихо собрались. Вошли в кабинет Иванова, взяли характеристики. В них он не ругал и не хвалил девчонок, не предлагал остаться, приехать на будущий год. Подав руку, простился тепло с обеими. Пожелал счастливого пути и легкого пера в работе.

–   Одна польза от их приезда все же была, помешали свадьбе, какую я не хотел,– сознался Александр Евменович Бондареву.

Девчонки на прощание чмокнули в щеки мужиков и, даже не сказав до свидания всем остальным, шмыгнули в двери совсем неслышно. Больше их никто не видел ни в поселке, ни в редакции.

Их практика закончилась.

Игорь Павлович с наступлением тепла совсем захандрил, расхворался, стал часто появляться у врачей, сел на таблетки и уколы, у него все пошло в разнос, сон и аппетит. Не помогали вечерние прогулки. И хотя все мечтал поехать на Колыму, перестал ездить даже в ближние командировки. Не любил выходить из дома, все сидел у окна, смотрел на прохожих.

Как-то вечером зашел к нему Иванов. Бондарев что-то читал, неохотно оторвался от книги и в разговоре посетовал, что очень хочет поехать на Колыму, увидеть Варю, Аслана, Федора. Но нет возможности, отпуск истрачен и денег нет.

–   Знаешь, Сашок, я непутево и бездумно прожил свою жизнь. Надо было беречь каждый день. А я расшвырял время, так и не поняв главное– для чего жил? Обидно, что вся она прошла глупо и бездарно. Ничего не успел, не видел радостей. На земле ни одной зацепы не оставил. Ухожу ненавистным и сам никого не люблю. Даже вспомнить нечего и некого. Ни друга, ни подруги не оставляю. Досадно. И все ж налегке. Это и хорошо, и плохо. Меня скоро забудут, мне тоже вспомнить некого. Знаешь, есть такие песни – однодневки. Один раз услышав, второй раз слушать неохота. Вот так и я, прошел по жизни тенью. Сам себе не в радость, другим – в огорчение. На черта было родиться? У других смысл, цель имеется. Люди чему– то радуются, огорчаются. Я и сам не знаю, для чего существовал? Проволокся, как старый одинокий волк. И теперь никому не нужен.

–   Ну, это ты уж слишком себя опустил! – возмутился Иванов.

–   Сашок, давай не будем закрывать глаза на правду, ведь мы, пусть и старые, но мужчины. Этим надо дорожить всегда...

Вскоре Александр Евменович ушел. Он не любил упаднического настроения у людей и был уверен, что к утру у Игоря все пройдет. Так уже бывало не раз.

...Шел одиннадцатый час. Все сотрудники пришли на работу. Не было только Бондарева.

–   Девчата, разбудите его. Скажите, что пора на работу. Устал я с ним беседовать,– попросил машинистку и кассира Иванов.

Вскоре женщины вернулись бледные, испуганные. Их обоих трясло:

–   Он не спит.

–   Он умер. Сидя на стуле, одетый, как будто собрался в дальнюю командировку.

–   Руками подпер голову, глаза открыты. Похоже, что он не спал всю ночь. На столе недопитая бутылка водки. И записка, вот она,– подали Иванову свернутый вдвое листок бумаги:

–   Я ухожу, как жаль, что это случилось не на Колыме. Мы с нею очень похожи. Оба одиноки, как волки, отставшие от стаи, холодные и заблудившиеся в своей судьбе. Нам уже не найти ее. Все потеряно, мы безнадежно состарились и стали тенью, эхом Колымы. Прошу вас о последнем: похороните меня среди людей. Быть может, в другой жизни я исправлю ошибки первой и проживу ее человеком.