Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Гош, не выгоняй меня в Октябрьский! А то премии лишат, – попросила Оля жалобно.

– Ладно, но в мужичью лямку не впрягайся! – потребовал Корнеев, потеплев к гостье, ставшей совсем понятной, близкой, как сестренка, и совсем беззащитной, слабой. Куда делась ее жесткость и грубость? Женщина сидела как девчонка, подобрав под себя ноги. Гоша подсел к ней на диван, укрыл плечи одеялом. – Спи ты здесь. Все ж у меня теплее и словом перекинемся. Чего там одной мерзнуть? Ложись спокойно, здесь тебя никто не обидит.

Ольга поверила и легла. В темноте они еще долго переговаривались.

Утром Корнеев пошел ремонтировать лодочный мотор. Он не только заменил шпонку, но и перебрал, смазал его, отрегулировал. Только проверив, успокоился, положил в запасник несколько шпонок и канистру бензина. Пришел домой поесть. Ольга уже все приготовила и ждала поселенца. Она выглядела отдохнувшей.

– Гош, я взяла с собою инструкции, наши, ведомственные. В них все по полкам разложено и расписано, в каком случае взимается штраф, когда нужно обращаться в милицию, в прокуратуру. Короче, все твои права и обязанности определены здесь. Ни шагу в сторону. Помни, нельзя оставлять гадов без наказания, – предупредила женщина.

– Скажи, были случаи, чтоб ты за рыбу человека на зону отправила? – спросил поселенец.

– Конечно! И не одного! – ответила, не моргнув.

– И не жаль было?

– Нет, Гоша! Полумерами в нашем деле не обойтись. Раньше оно, знаешь, как случалось, люди ловили рыбу только для себя. Лишнего не брали. Сам рыбу не бросали по берегам, совесть имели. А теперь только икру давят на продажу. Как к таким относиться? Я в свое время бочками находила икру в подвалах. Оно и теперь ситуация не лучше. Понятно, что не все находим. Ну, посуди сам, зачем людям на зиму три бочки икры, когда в семье трое человек? Лопнуть что ли? Ее бочки много! А когда попадают браконьеры на лову, они не извиняются, сразу за оружие хватаются. Его у них полно всякого! От дубинок до «мухи». Им и катер пробить не сложно. Ты статистикой поинтересуйся, сколько за год рыбинспекторов убивают? Там не единицы и не десятки! А знаешь как обидно? Почему нас не щадят? Я в позапрошлом году бывшего мужа поймала. Вместе – с другом возник ночью. Они не ожидали, что я появлюсь, кету потрошили. Рыбу в кусты относили, а икру – в бачки, специально для этих целей изготовленные. Удобно, с комфортом расположились. Тут тебе и палатка, и костер! Ну, я к ним на огонек подвалила. Издалека костер приметила, заглушила мотор, чтоб не услышали меня, и подошла на веслах тихонько. Причалила к берегу как злой дух. Эти двое даже не оглянулись. Я, когда вплотную подошла, крикнула им: «Руки вверх! Живо в лодку!». Они аж присели со страха. Бывший, когда меня увидел, подумал, что на тормозах спущу шкоду. Меня на уху позвал, полез обнимать. Был уверен, что прощу, и говорит, мол, для себя хотим на зиму небольшой запас сделать. Ну, я глянула: штук пятьсот кетин в кустах валялось. Три полных бака икры в палатке стояли. Да сотни три рыбин еще собирались разделать. Ничего себе запас! Ну, я озверела. Сорвалась на бывшего. А его друг – за нож и на меня попер! Я тем и спаслась, что вовремя оглянулась. Врубила ему по мужскому, коленом в пах, влетел разом в реку. Ни плыть, ни разогнуться, ни дышать не может. Обоих связала и в лодку забросила. Их посудину вместе с икрой зацепила и доставила в райцентр, сдала в милицию обоих. По два пода получили с конфискацией имуществa. Ох, и проклинали они меня оба, особенно бывший. Грозил после зоны со мной разделаться, как с кетой!

– Они уже на воле? – спросил Гоша.

– Давно!

– Виделась с ними?

– Много раз.

– Все еще озоруют с рыбой?

– Я уже в Октябрьском работала, не знаю. Те инспекторы не говорили о них.

– Отцепились?

– Да как сказать… Дорог тут много, а темная тропинка – одна, когда-нибудь встретимся! Нутром чую, что бывший «пасет» меня. Еще до того, как я приловила, он все предлагал помириться, жить снова семьей. Обещал завязать с выпивкой, клялся, что пальцем не тронет никогда. Говорил, будто любит. Да веры ему нет.

– А ты его любишь?

– Черт меня знает, но до сих пор вижу его во снах прежним, с каким встречалась в юности целых три года. Потом из армии ждала. Хороший парень был. Надежный, ласковый, добрый, а потом словно подменили его. Но как бы там ни случилось, он стал первым и пока единственным. Это не забывается, – опустила голову Ольга.

– А где он живет?

– Здесь, в Усть-Большерецке, и ты его, конечно, видел.

– У него есть другая семья?

– Была недолго. Развелся год назад. Уж и не знаю, почему. Не интересовалась. Стараюсь не вспоминать. Глушу в памяти и в сердце. Поначалу ничего не получалось, теперь проще, бывает, неделями о нем не думаю. Время все же лечит.

– А может, стоит тебе помириться с ним? s

– Если б стоило, давно к нему ушла бы! Но m верю. Да и осколки склеивать – пустая затея. Годы нас изменили, мы уже иные. И самое плохое, что потеряли главное. Без любви не будет будущего, а на одной памяти о прошлом долго не продержимся. За^ чем себя обманывать и наказывать вновь?

– Трудно тебе, Оля. Замучают сравнения. С кем бы ни сошлась, с первым станешь сравнивать, – качал головой Гоша.

– А будет ли другой? В нашей работе особо не разгонишься на мечту. Сегодня живы, а завтра как знать, что случится. Вон как у меня бывало, за один; день по два-три раза в меня стреляли. И квартиру; не дают, потому что боятся! Одну, мол, убить могут запросто. Вот когда семью заведешь. Другое дело! Но сама знаю, все лишь слова, пустые отговорки. Да и убить могут где угодно. Даже в толпе. А наши менты скажут, как всегда, мол, не бабья это работав Нечего соваться не в свой хомут!

– Менты браконьеров шмонать не станут. Им слабо переть против вооруженных мужиков. Поселковые им так вломят; небо с тряпочку покажется! Вон на Новый год местные меж собою сцепились. Кто-то позвонил «мусорам». Те возникли и получили на похмелку. Дерущиеся вмиг скучковались и поперли на легавых сворой с кулаками, с дубинами, со штакетником. Так отмудохали, что те рысью в ментовку вернулись. Закрылись в ней и до утра другого дня не и высовывались. А поселковые хохотали весь праздник, мол, устроили пробежку легашне! Никто их не боится и не уважает Продажны они и трусливы. К ним не стоит обращаться, лучше обходиться своими силами! – говорил Гоша.

Пообедав, они решили проверить ближний приток реки и речное русло, осмотреть берег, перекаты; и заводи, глянуть, не перегородили ль прошлогодние обрывки сетей путь к нерестилищам. Заодно хотели встретиться с лесниками, познакомиться, поговорить с ними.

На этот раз Гоша сам повел лодку вверх по течению. Держался подальше от берега, чтобы не напороться на сети и коряги. Не гнал лодку на предельной скорости, вел ее осторожно, наощупь.

– Смотри вон туда! Видишь затончик? Вон на бревне обрывок сети, – указала Ольга.

– Вижу! – хмурился Гоша.

– Сеть капроновая. Такую на мотор поймаешь – беда будет! Срезать трудно. А если по потемкам в ней запутаться, браконьеры нас на ленты распустят, – сказала Оля. – Когда с бревна смоет, она неведомо где зацепится. Снять ее нужно, пока она на виду! – подвел Гоша лодку и зацепил сеть багром, потащил на себя.

– Вот это обрывочек! Ему конца нет! – злилась баба, вглядываясь в воду, и помогала поселенцу затаскивать сеть в лодку. Она рвалась, цепляясь за затонувшие коряги и ветки.

– Тащи, Оля, иначе нам кранты! Попадем в этот капкан, не порадуемся. Может, она не одна!

– Да уже на всю ширину реки вытащили. Куда больше? – тащила сеть изо всех сил.

– Ну, вот и все! Смотри, на якорь посадили. То– то тормозились на каждом метре, все кишки сорвал с проклятущей! – злился Гоша. – Куда ее теперь девать?

– В инспекцию отвезти надо или ментам сдать, пусть сами уничтожат.

– Как раз они применят ее для себя! Или ментов не знаешь? Для них это подарок! Держи его подальше от «мусоров»!

– Гош, нам самое устье проверить надо, где река в море уходит. Там всегда браконьеры роятся, хоть самих сетью отлавливай! В устье – самая клеевая охота. Кто на кого! Я там пограничников застукала. Эти нахалы совсем оборзели, настоящий промысел ведут!

– Ну, если я их припутаю, мало не покажется! – ухмылялся свирепо мужик и вел дюральку вдоль берега. – Видишь, шалаш стоит? Даже не убрали его;! Зайдем, глянем! – предложил Ольге.

– Там ни хрена не будет сейчас. А вот через пару месяцев объявятся!

Но Гоша уже вышел на берег Он направился! к шалашу в полный рост, не прячась за деревьями и кустами. Не дойдя несколько шагов, увидел человека. Тот сидел перед шалашом на корточках. Он не услышал шум лодочного мотора, шагов поселенца и занимался своим делом, выстругивал какие-то палочки.

– Чем занимаемся? – спросил Корнеев.

Человек поднял голову, и Георгий узнал в нем охотника Николая Притыкина.

– Дед, а я тебя за браконьера принял!

– Рановато для той поры. А я вот тоже домой собираюсь. Завтра последний день сезона. Перелетные уже появились. Ночью караваны кричали, летели на озера. Скоро тепло придет. Утки уже давно обжились. Они не боятся холодов, а гуси тепло любят. Коль прилетели – конец заморозкам. И мне с промысла пора уходить.

– А разве перелетных не стреляешь?

– Кому нужны шкелеты после перелета? Одна кожа и перья! Не-ет, я такое не беру. Вот осенью другое дело! Жирок нагуляют за лето. А теперь что? Костями давиться кому нужно? Да и потомство дадут! Опять же, сколько мне нужно самому? Я пушняк промышляю. Перелетные – не мое! Вот последние капканы проверил. Пару горностаев взял. Уже серыми стали, сменили мех, значит, вышли из цены, – сетовал охотник.

– Это всю зиму в шалаше жил?

– Куда деваться? Палатку браконьеры уволокли давно. Года три назад. Вторую купить не на что.

– Шалаш так и останется? – спросила Ольга.

– Нет, девонька, я человек вредный, злопамятный. Мне горе утворили, зачем же я своим ворогам шалаш оставлю? Пусть не шибко что, а пристанище! Своими руками ставил, сам и порушу!

– А палочки для чего настрогали?

– Шкурки растяну на них, пусть подвялятся, подсохнут.

– Дед Коля, а знаете, кто из браконьеров в этом месте «пасется»? Кто палатку увел? – спросил Гоша.

– Как не знать? Я ж – охотник! Это милиция у нас все ищет и не находит. Мне искать не надо. Увидел, враз прочел!

– Кто ж был?

– Селюкинское семя! Вся семья «пасется» тут уже много годов. Им абы копейку сорвать, за нее кого хошь уложат.

– А как узнали? – спросил Корнеев.

– Ихний старшой, верста коломенская, все ветки на дереве пообламывал. Не мог башку пригнуть. Вишь, вон где палатку ставили? Деревья как курчата ощипаны. Охотник так озоровать не станет, не будет зверя пугать и следы рук своих оставлять повсюду, на каждом дереве. Ихний средний – лодырь, того хуже: весь мох вкруг выскреб на растопку костра! Нет бы его в сапоги натолкать для просушки. Так и этого не делают.

– Откуда знаешь, может, сушили мохом?

– Ты на пепел глянь. Сколь моха сожгли. Ровно сухостоя иль бересты нет. Мох зверю надобен. Человек и в этом соображать должен. Так нет, одним– единым днем живут окаянные! Вон ихний меньшой задницу газетами вытирал, будто лопухов тут мало. Всю заимку изгадил своими подтирками!

– А почему меньший? Может, старший, сам отец?

– Не-е, ихний дед другое читает, я знаю, а в технике не соображает ни хрена. Зато меньшой в ней разбирается. По его газетам все зверье знает нынче про сотовые телефоны, компьютеры и машины. Еще

про девок, которых на ночь приглашают. У них сись из газеты вываливаются. Видать, наше зверье до; потешалось над человечьим бабьем. Зачем в гол" ном виде на всю газету снимок дали? Старику так не надо. А вот молодым – другое дело!

– Когда ж время нашли здесь газеты читать?

– А когда сеть забросили и ждут косяк рыбы. Случается, долго ждать приходится. Час или больше. Они тут не одни промышляют, и помимо них имеются. Ну и, окромя их, никто в поселке не берет галеты, папиросы. Другие больше себя уважают. А эти, из-под себя на сковородку положат. Жадюги, не люди. Они и в поселке такие говноеды!

– Дед, а почему ты не заберешь у них свою палатку?

– Их вона сколько, а я один! К тому ж старый. Меня в бараний рог скрутят!

– У тебя же оружие?

– И что? Убивать из-за палатки? А потом в зону до конца жизни влететь?

– Так ментам скажи!

– Гоша, ты, голубчик, глупства не городи. Наши менты никому ничем не помогли. От них единый вред.

А я самому себе – не враг. Или не знаешь, у меня в поселке изба деревянная. Долго ли ее подпалить? И ведь не только без крыши над головой оставят, самого живьем сожгут вместе с бабкой. Без палатки проживу, без дома никак не можно.

– Когда ж вернешься сюда?

– Уже по снегу, по первой пороше. Если доживу, – улыбнулся охотник и сложил выструганные палочки возле шалаша.

– Гоша, ты сам берегись этих супостатов. Разбойная семейка! Нет в них стыда и жали! Ты хоть и в зоне был, добрую душу твою не поморозило, а эти злей зверей. Пощади себя…

– Хорошо! Спасибо за совет, – бросил уже через плечо и пошел к лодке, позвав за собою Олю.

– Думала, браконьеры заранее готовятся к лову, я нарвались на старика.

– Те с оглядкой. По одному, как понимаю, не возникают, – ответил Гоша.

Они проехали почти весь участок реки, отведенный поселенцу. Кое-где расчистили багром заторы, растащили коряги. Когда стало темнеть, повернули и поселок.

Оба проголодались и промерзли. Ольга не стала ждать Гошу, бегом побежала домой. Сразу в Гошину квартиру, без вопросов и просьб начала готовить ужин. Когда хозяин вернулся, его уже ожидал накрытый стол и теплая вода в умывальнике.

– Спасибо тебе!

– О чем ты? – отмахнулась женщина. Она уже согрелась у печки, помогла Гошке переодеться в сухое. Едва тот умылся, усадила за стол.

– Скорей, а то так есть охота, терпенья нет! – созналась женщина. – Страшно мне за тебя. Как ты справишься? Люди здесь злые.

– Они везде одинаковы. Иль у тебя в Октябрьском лучше? Не поверю, не убеждай. Теперь за навар друг другу глотки вырвут. Хоть сосед – соседу или кент – кенту, никто как раньше не поможет и не загородит собой!

– Я и не спорю. Что с чужих спросить, если родные «крышу» сеют. Вот и у нас сестра своего брата заложила. Тот инспектором был. Пожалел семью Дроновых, молодая пара, только поженились. Парень три рыбины домой нес по темну. Инспектор увидел, остановил. Тот сказал, что жена беременная, попросила рыбы, вот он ей и несет. Инспектор слова не сказал, отпустил домой человека. А дома мой коллега рассказал о встрече с Дроновым своей семье. Тут сестра взвилась, мол, почему его отпустил без наказания? Иди и заяви на него. Брат, конечно, высмеял дуру. Знал, что она встречалась с Дроновым до женитьбы. Но что-то в ней оттолкнуло парня, и бросил он девку, на другой женился. Ну, а сестра рыбинспектора зло затаила и заявила на Дронова, засветив заодно своего брата. Его вскоре уволили из инспекции, а Дронова посадили на два года! Так что и родные случаются хуже чужих, – хмыкнула Ольга горестно.

– А разве ты не дала бы беременной рыбы? Или, стала б отнимать у старика иль детенка?

– Я о другом, о своих и чужих! Что касается меня, не зверствовала! Не рвала рыбу из старушечьих рук, не отнимала у мальчишек, но когда видела кодлу, жирующую на нересте, тут уж не могла сдержаться. Случалось, вламывала. Было, что пачками сдавала ментам!

– Нет! Я сдавать не стану, сам разберусь!

– Тогда премию не получишь. Кто подтвердит твои результаты? Только наши доблестные легавые! Без них мы ни шагу. Сами не имеем права даже в морду дать! Как будто эти сволочи-браконьеры пойдут в ментовку по моему слову! Смех, да и только! «Исключить рукоприкладство и нецензурную брань по отношению к задержанным браконьерам», – это из правил работы рыбинспекторов! Вот пожалуйся в областное управление на меня какой-нибудь козел, долго думать не станут, выкинут с работы на следующий день. И кому докажешь, что иначе было нельзя? Сама в дурах останусь! А все потому, что эти правила сочинялись всякими чмо, которые и не нюхали нашей работы, дальше кабинета нос не совали.

– Ладно, Ольга, не кипи! Ты сегодня Притыкина видела. Он лучший промысловик области, с Селюкиными связываться испугался. Поджога не хочет; боится старик, сдал палатку без боя. Я бы так не стал пасовать. Стоит уступить в малом, дальше как снежный ком повалит. Начнут наглеть все хуже и отбирать больше, уже не воровать, а отнимать в наглую, открыто. Так случалось в зоне. И если вовремя не дать по зубам, порвут на куски, – замолчал человек, задумался, свое вспомнилось.

Давно это было, но почему и теперь, через много пот, сжимаются кулаки в пудовые гири, загорается о глазах яростный огонь. Брови сошлись в одну сплошную линию, сжаты до боли зубы, и бежит по пискам холодный пот.

Не стоит вспоминать. Это слишком больно. Забыть тем более нельзя. Такие моменты никогда не уходят из памяти. А что есть жизнь? Момент… Миг из памяти, а в нем ответ, остался ли ты в ту секунду человеком, мужиком? Закроешь ли глаза, не сгорая от стыда?

Тяжело дышать. Как много боли и обид терпит человек в жизни. В сравнении с ними смерть – награда!

Глава 4. ПЕРВЫЕ ШАГИ

Ольга уехала в Октябрьский через три недели. Она прочла Корнееву все инструкции и правила, объяснила, как применять их на практике. Вместе они проверили каждый приток, всю реку, которые теперь назывались участком надзора.

Гоша, проводив Ольгу, еще несколько дней удивлялся сложившимся между ними отношениям. Нет, они не спали в одной постели, их не потянуло друг к другу, но почему он скучал по этой взбалмошной, взрывной и грубоватой женщине? Почему именно ее так не доставало в каждом дне, особенно вечерами, когда она сидела в кресле или на койке, поджав под себя ноги, что-то рассказывала или молча слушала поселенца?

Они научились понимать друг друга без слов, с одного взгляда. Оля старалась во всем помочь Гошке, никогда не врала ему, и он невольно привык к этой женщине. Она и сама обронила перед отъездом, впервые не хочет уезжать из Усть-Большерецк и если б ни работа, осталась бы тут навсегда. Мужику такие слова согрели душу. Еще бы! Ольга был много моложе Гоши, хороша собой, а главное – стояла на своих ногах, пользовалась большим авторитетом на работе, была сложившимся, серьезным человеком с четкими представлениями о жизни и своем месте в ней.

– Как же это я теперь буду без тебя? – спроси! поселенец женщину перед отъездом.

– Остановись, Гоша! Нам нельзя давать себе волю. Надо остаться коллегами и не больше того! – посерьезнела, посуровела Оля.

– Почему? – не понял человек.

– Ты меня поймешь позже, когда поработаешь, Тогда вопросов не будет. В семье не должно быть двух инспекторов!

– Отчего так?

– Два смертника – это много! Кто-то один рискует

– С чего взяла, что смертники? Сама уже вон сколько лет работаешь! – засомневался Гоша.

Тогда Ольга сняла кофту, повернулась к поселенцу спиной, и человек увидел следы пулевых и ножевых ранений.

– Теперь понял? Вопросов нет?

– Уходить тебе нужно. Оно, и впрямь, – не твое это дело!

– А куда пойду? Без работы половина поселка осталась. Замужние подрабатывают интимом, чтоб детей накормить. Да и привыкла к своей работе. Сдохнуть где хочешь можно! В любую пургу. Все от судьбы…

– Оль, ты хоть изредка звони!

– Это непременно. Я всегда буду помнить тебя!;

– Когда в отпуск собираешься?

Нам его каждый год зимой дают. Аж на два месяц а.

Давай ко мне заруливай!

– На все два месяца?

– Ну, да, конечно! – подтвердил Гоша.

А не слишком обременю?

– Наоборот, ждать буду!

– Ловлю на слове! Знаешь, с тобой просто и легко. Хоть голиком в одной постели валяйся, ты не прикипишь! Такое впервые! Значит, тебе можно доверять. А насчет отпуска, так то мы еще обговорим. До зимы время есть. Если будем живы, почему бы нет?

– Ты береги себя, – попросил Гоша тихо.

– Гошка, уж не влюбился ли ты в меня, старый козлик? – рассмеялась Ольга, спускаясь к реке.

– С чего взяла? Ишь, возомнила о себе, щипаная курица! Размечталась мокрица на солнышке! Не родилась средь вас, двухстволок, та, на которую я оглянулся бы, – вспылил Гоша и тут же проверил, не забыла ли Ольга банку соленой черемши. Ведь вместе заготовили.

Женщина хвалила мужика за сообразительность, в тому свое вспомнилось, когда нарвался на черемшу в одной из зон. Дикий чеснок ели зэки жадно. Знали, от цинги нет ничего лучше. А тут целая полянка у болота. Гоша показал Ольге черемшу. Собирая ее, не заметили подкравшийся волчий выводок. Шестеро подросших за зиму волчат и волчица были голодны, окружили со всех сторон и выжидали сигнала матери к нападению. Но та не спешила, уловила запах ножей в человеческих руках, не хотела рисковать собою и волчатами. Те дрожали от нетерпения, то и дело выглядывали из-за кустов и кочек, смотрели, не ушли ль люди с болота? Те не торопились. Срезали черемшу у самого корня, клали в рюкзак, но держались подальше от трясины. Волки всегда загоняли туда свою жертву. Оттуда никто не мог вырваться: ни олень, ни медвежонок,

ни человек. Сколько их разнесли в куски по бол теперь ни счесть.

Вот и эти двое подошли к опасной черте. Е шаг, всего шаг, а дальше – трясина. Людей, конечно испугает большое количество волков. Если налет стаей, эти двое не успеют защититься. Первое, одолеет людей, это страх. Его и минутного хват Надо отрезать им дорогу к реке, стать на пути. Пусть бегут в топь! Волчица высунула морду из засады дав сигнал стае сомкнуть кольцо, сама вышла из кустов.

Гошка интуитивно почувствовал опасность и выпрямился, увидел волчицу перед Ольгой. Та резала черемшу и не видела зверя. Волчица уже приготовилась к прыжку, когда Корнеев бросился к не крикнув:

– Куда косишь, падла?!

Ольга от внезапности подскочила. И тут на не налетел волчонок. Поселенец тут же оказался пере волчицей. Она не побежала от человека, а прыгнул на Гошку, норовя порвать ему горло. Так она делал всегда. Горячая слюна закипела на клыках. Зверь соскучился за зиму по теплой крови. В человеке ее много, ударила грудью мужика. Такими ударами многих сшибла с ног, никто не мог выстоять. Но что это.

Нет, она не промахнулась. Человек опередил е и распорол пузо. Когда успел?

Волчица коротко взвизгнула, свалилась под ноги теряя силы. Куда там вскочить и повторить прыжок, не может ползти. Она скульнула жалобно, а люди тем временем уже убивали волчат. Она не могла дать им сигнал уйти в болото. Волчата были слишком голодны и не оглядывались на мать. Пустое пузо мутит голову!

Волчица еще успела увидеть, как женщина, зажав подранное бедро, рассвирепела хуже зверя и, прихватив волчонка, задушила его в руке, потом второго пырнула в бок ножом. Еще двоих зарезал мужик.

лишь двое волчат, поскуливая и повизгивая, убежали в болото. От голода или от страха мчались без оглядки. Может, эти доживут до зимы, станут взрослыми, если не выйдут снова на человеческую тропу, – закрыла глаза волчица. А вскоре Гошка вытряхнул ее из шкуры, Ольга помогла управиться с убитыми волчатами.

– Сапоги из них тебе закажем! И шапку! – радовался Гоша.

Он не удивился и не испугался этой встречи.

– Я видел людей похлеще волков! На зоне хватало всяких! – сел к костерку в конце дня.

– Расскажи, о чем вспомнил? – подсела Ольга рядом.

– О прошлом… Забыть бы его, да никак не могу.

– Расскажи что-нибудь, – попросила женщина.

– Да вот сегодняшняя встреча тряхнула малость. Будто на минуту в зону возник, в свой барак. Там звери покруче имелись. Особо пахан. У него кликуха была Кабан. В точку влепили. Зверюга против него – человек! Скорый на расправу, свирепее целой «малины». А силища как у медведя. Заводной, взрывной, главное, стопоров у него не имелось. Без тормозов дышал. Не только зэков, всю администрацию держал в «клешнях». Как-то опера вздумали его отправить на «пахоту», чтоб лед для рыбокомбината колол вместе с зэками, – усмехнулся Гоша и продолжил, – опера не успели договорить. Пахан взял их за шкирки, поднял под потолок, трахнул головами и швырнул на пол со всей силы, потом на горла наступил. Так и кончились у него под ногами. Кровь брызнула во все стороны, и все на том…

– А его не расстреляли?

– Кто к нему подойдет? Он любого уложит. К тому ж в бараке все за него стеной встанут. Не дадут в обиду. Однако и Кабан лажанулся. Был средь фартовых молодой пацан. Путевый кент из него получился бы. Да заставил его Кабан срезаться в «рамса».

Тот продул, а отбашлять нечем. Кабан потребовал «бабки» на стол тут же. Пацан был пустой, как барабан. Пахан не захотел ждать и на глазах у все голыми руками свернул мальчишке «репу». Тот крикнуть не успел. Куражился пахан, ну, а фартовым по кайфу пришлось. Вот и наехали на Кабана целой стаей. За жмура не простили. Как не силен был завалили падлу, замокрили мигом. Запороли финачами. Уже замоченного за барак выкинули как пса. Никто из спецотдела даже не дергал зэков, не спрашивали, кто замокрил Кабана. Оно и ежу понятно, что кучей урыли. Всех достал паскуда. И на меня наезжал. Базлал, что моей «репой» сторожевых псов похарчит…

– А за что?

– Не шестерил ему. Вот и взъелся! Да только не обломилось меня урыть, самого уделали. Зверюга был редкий. Таких не жаль.

Ольга молча сочувствовала поселенцу. Она понимала, что уберег ее от неминуемой смерти, ведь, успей волчица на миг раньше Гошки, Ольга не смогла бы опомниться. Что там волчонок? Он слегка ободрал бедро. Оно быстро зажило, и баба о нем даже не вспоминала.

Гоша ходит по квартире как потерянный. Вон на диване лежит Ольгина расческа, на умывальнике ее зубная щетка. Там, под койкой – тапки, которые она носила. Да и ужин некому приготовить. А ведь привык к ее заботе, вниманию. Гошка скульнул забытым щенком. Как хочется мужику, чтобы его снова погладили по кудлатой голове, как ребенка, и, слегка ущипнув небритую щеку, сказали тихо: «Гошенька, чертушка, а ведь ты самый лучший на свете. Жаль, что не все это видят и знают; что равного на всей земле нет..».

А уж как хочется быть лучшим хоть для кого-то! «Может, к Анне подвалить? Но зачем она мне? – представил бабу, и поселенца тут же передернуло. –

Her! He надо! Лучше к Любке! С этой хоть какой-то толк, но именно она несколько раз видела меня с Ольгой. Конечно, не поверит, будто не грешен. По себе судить станет! – заглянул в стол, а там ни куска хлеба, пусто. – Хочешь, не хочешь, надо идти на пекарню». Гоша одевается, идет знакомой дорогой.

– Чего ж один возник? Где потерял свою охранницу? Иль пропил? – встретили бабы на пекарне.

– Она уехала домой, в Октябрьский. Кто я для нее? Инструктор, с ней не пофлиртуешь. Моложе меня намного, еще борьбой занимается. Мне только того и не хватает. К ней мужики на пушечный выстрел не подходят. Хоть и молодые, а не рискуют, здоровье берегут. Я что, дурнее их? – ущипнул Любку за задницу, давая понять, что не прочь встретиться, провести вместе ночку.

Пекариха оглянулась:

– За хлебом намылился?

– Не только, – ответил тихо.

– Возьми из последней выпечки, с полки. А я через пару часов освобожусь. Только в этот раз не линяй никуда из дома. Не то поймаю, запеку вместо сосиски в каравае.

– Да где ж ты видела сосиску в сапогах и брюках? – рассмеялся мужик.

– Долго ли раздеть? – подбоченилась Любка.

Зная, что этой бабе от шутки до дела – одна секунда, Гоша бегом выскочил на крыльцо, держа в руках два горячих каравая, и едва не сшиб с ног поднявшуюся на крыльцо Анну.

Он не узнал ее и оглянулся на знакомый голос:

– Вот чучело! Уже и отсюда выкинули тебя?

– Дура! Колода гнилая! Меня не выгнали, сам спешу.

– Куда теперь торопишься? Иль каждую одиночку по очереди навещаешь?

Гошка вгляделся: Анна или нет?

На ногах туфли. Чулки не морщинятся на коленях. Теплый костюм ловко пошит по фигуре бабьей. На шее цветастая косынка, аккуратная прическа на голове. В руках сумка, но не потертая, старая, а новая яркая. Анна даже губы подкрасила и смотрелась совсем иной, опрятной, подтянутой.

– С какого праздника вырядилась? Иль замуж вышла? Может, опоздал с поздравлением? – усмехнулся поселенец.

– Да за кого выходить замуж? Мужики поизвились. Нет их здесь. Одни алкаши! Им бутылка милей бабы. Ну, еще кобели, навроде тебя, которые баб чаще носков меняют. Такие самой не нужны.

– Глупая ты, Анька! Ну, что мелешь? С кем меня видела, что зряшное плетешь? – возмутился Гоша.

– Ни одна я, весь поселок видел, как кралю– в лодке по реке катал. Все кусты и кочки обваляли с нею! – покрылось лицо пятнами. Анна выдала себя с головой.

– Значит, я – в спросе! – рассмеялся человек, радуясь, что даже Нюрку проняло его равнодушие. «Вон как следить за собою стала. Уже на бабу похожа, а не на чучело с огорода. С такой можно вечерок скоротать», – подумал Гоша озорное.

Он шел домой, не оглядываясь и не зная, что вслед ему смотрела с крыльца пекарни Анна, и злые слезы текли по напудренным щекам. Обидно было, ведь вот и ее, и Степку к нему потянуло. Признали его, не посмотрели, что поселенец, а он сбежал от них, перестал навещать, что-то оттолкнуло.

«Конечно, у меня ребенок! В поселке полно одиноких баб. Этому уже своих мало, чужую приволок, на виду у всех ее катал. Про меня думать забыл.

А соседки, те, что видели у нас Гошку, нынче потешаются. Смеются надо мной. Ну, почему я такая невезучая? Вот приоделась как все, а он все равно не глянул, только высмеял, чума косматая! Он –

не спросил. Да я, если захочу, десяток таких Гошек заимею!» – вытерла слезы и вошла в пекарню.

Гошка заранее готовился к встрече с Любкой, накрыл на стол. И баба не обманула, пришла, как обещала.

– А знаешь, поселковые радуются, что тебя в рыбнадзорную инспекцию взяли. Чего греха таить? Ты уже свой, договориться можно будет. Не то, что с прежними! Их никто не сумел уломать, а людям жрать надо. Как без рыбы в зиму оставаться? На одной картошке и хлебе? Говорили, убеждали, уговаривали, но нет, не обломали. Вот и кончилось терпение, когда половину поселка мужиков пересажали! Самих урыли и правильно сделали! – тарахтела баба.

– Ты так думаешь? – поперхнулся хлебом Корнеев.

– А тебе не жаль тех, кого за рыбу на зону отправили? На два, на три года? От семей, от детей отняли! Иль те инспекторы рыбу себе не ловили? Или только им можно?

– Люб, ты зачем пришла? Уламывать меня заранее? До нереста есть время, успеем поговорить, – погладил крутой бабий зад.

Любка сразу сменила тему. Голос бабы стал тихим, воркующим:

– Сколько ночей тебя вспоминала, зайка. Все ждала, когда придешь. А ты никак не шел. Мучитель! Иль вовсе позабылся со своей залетной? Знаю, что она из Октябрьского, но и меня нельзя бросать так надолго,– упрекала Любка.

– Ты ж сама велела не подавать виду, не выдавать тебя. Ведь я – поселенец, вроде недочеловек! – усмехнулся горько и почувствовал, как погасло желание к женщине.