Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

И его не будут «пасти» поселковые. Но это только сны, хорошо, если бы они сбылись.

Мам, а знаешь, я дружу с девчонкой, со своей соседкой по парте. Сказал ей, что мой отец – дядя Юра, ну, нарочно. Она от зависти и теперь сохнет. Жвачку мне приносит, глазки строит как взрослая. Все спрашивает, когда в гости позову. А мне не хочется. С мальчишками тоже дружу, со многими, потому что они помогают мне компьютер поскорее освоить. И уже получается. Дядя Юра купил мне к школе джинсовый костюм, майку-африканку и кроссовки. Получился из меня супер-пупер прикольный отморозок. Не привык к такому, поначалу меня заставляли так одеваться. Теперь не спорю, приметил, как девки оглядываются. Правда, времени на них не остается вовсе. Из-за этих уроков, репетиторов даже курить бросил насовсем! Во, дожил! Ой, дядя Юра репетитора привез по английскому. Он меня мучить сейчас будет. Потому заканчиваю письмо. Целую обоих! Ваш Степка! И вы пишите мне!».

Анна смеялась:

– Вот уже и девочка появилась у пацаненка!

– Рано ему бабьем голову забивать! Мал еще! Девки до хорошего не доводят. Годков через пять, куда ни шло. А вот что с куревом завязал, это здорово! – потягивался в дверях Гоша и, заглянув к Динке, сказал удивленно, – а ведь точно шестерых щенков принесла наша девочка! Выходит, что и с коровой угадать должен. Вот будет здорово! – тут же замолчал, услышав стук в дверь.

– Гош, выйди! Поговорить хочу! – позвал во двор отец одного из браконьеров, осужденного по заявлению инспектора.

– Чего надо? – нахмурился Корнеев.

– Прошу тебя, давай потолкуем по-человечески, – сказал мужик, переминаясь с ноги на ногу.

– Некогда! Отчет писать надо, – хотел закрыть двери.

– А ведь в водовозах человеком был. Когда успел скурвиться мужик?

– Ты это обо мне трандишь? – вспыхнул поселенец.

– О ком еще? Про тебя сказал! – поплелся человек к калитке, опустив голову.

– Тормози! Чего надо? – вышел Корнеев на крыльцо.

Человек, оглянувшись, вернулся, сел на порог и сказал тихо:

– Хохорев я! Иван Лукич! Но мы не знакомы, в суде только виделись один раз. Ты моего сына в зону отправил…

– Значит, заслужил такое, – ответил Гошка.

– И я и не спорю с тобой, прав или нет? Суд дал срок.

– Так что теперь?

– Заболел мой сын. Ушел в зону здоровым человеком, а в бараке чахотку зацепил. От зэков заразился. От него теперь и половины не осталось. Не узнали его на последнем свидании. Старей меня выглядит. А в зоне лечить нечем, нет лекарств. Умрет мой мальчишка, и дети его сиротами останутся. Мне уже за семьдесят. Сколько протяну? Да и помочь особо нечем. Сдохну, никого на свете нет, ни единой родной души. Да и отца не дождутся: болезнь сожрет, – всхлипнул человек коротко.

– Так что от меня хочешь? – присел Гошка на корточки, закурил.

– Понимаешь, я говорил с начальником зоны. Он сказал, что болезнь эта заразная, может всю семью покосить, но и в зоне держать нельзя, опасно для других. И в то же время отпустить не может без согласия милиции и твоего добра.

– У Рогачева был? – спросил Георгий.

– Ходил к нему. Он ответил, что не может решить судьбу сына в одиночку. Пока ты свое слово не скажешь, к нему не приходить.

– Иван Лукич, ну, положим, я соглашусь, но вед вы целой семьей рискуете. Все откинетесь, до единого! Кому в радость такое? Чахотка – не понос. С годами, до конца жизни лечат. Нешто никого не жаль.

– Всех жалко! От того к тебе пришел. Мы своего не в дом привезем, а враз к дядьке. Он лесника: работает. Лечить умеет и нашего берется на ног поставить. Да ты его знаешь – Яков Торшин! Он про тебя много доброго говорил нам, хвалил как человека. Оттого и насмелился прийти.

– Сына как зовут, напомни.

– Толик Хохорев, а отчество – Иваныч, – засветилась надежда в глазах.

– Это тот, который с рогатиной за мною по тайге гонялся? – прищурился Гошка.

– Но не достал и не ударил ни разу…

– Сколько ему дали?

– Пять лет.

– Не достал, говоришь, не ударил? Если бы достал, не пятак, червонец получил бы гад! – вспомнил Гошка Анатолия.

Тот наловил много рыбы и вместе с женой выдавливал из кеты икру. Когда подошел инспектор, Хохорев тут же ухватился за рогатину, которую держал под рукой именно для Корнеева. Гошка рот не успел открыть, как Толик бросился к нему с рыком:

– Урою паскуду! Сгинь, падла!

Инспектор еле успевал перескакивать коряги, петлял зайцем меж деревьев и еле сумел заскочить _; в лодку. Хохорев зацепился за сук дерева, упал. Эта маленькая заминка помогла поселенцу, дала возможность уйти живым от рассвирепевшего мужика, который еще долго орал вслед Гошке всякие пакости.

– Просишь за козла! А ведь он убить хотел, да случайность помешала. Зато теперь сама судьба поймала его. Это неспроста. Такой выйдет. Не даст покоя никому. Его нельзя прощать. Он на доброе не способен. А помогать, вытаскивать его из зоны, чтоб завтра он снова пытался убить кого-то, извини, Иван Лукич, но я – не тот придурок! И добро не дам! – встал Гоша и указал на калитку, дав понять, что разговор закончен.

Не успел поселенец сесть за стол позавтракать, как услышал во дворе детский плач. Он вышел и увидел жену Анатолия. Она оставила во дворе дома двоих детей, сама вышла за калитку:

– Сумел посадить их отца, теперь сам расти этих детей! Мне нечем кормить. Ты – изверг и сволочь! – кричала женщина, убегая.

– Дура, тормози! Их тебе вернет милиция! А не возьмешь, до смерти запрут в психушке!

Но она не вернулась, убежала, а Гоша, взяв детей за руки, повел их в милицию.

Жители поселка оглядывались на инспектора, смеялись, подначивали:

– Когда успел стать многодетным?

– Куда волокешь ораву голожопых? Тебе и под них никто не подаст!

Георгий шел, сцепив зубы. Войдя в милицию, оставил детей у дежурного, сам пошел к Рогачеву. Тот говорил по телефону и жестом потребовал, чтобы Гоша вышел в коридор и подождал, когда позовут.

Корнеев нервничал. Он слышал, как кричали дети. Их плач дошел и до слуха Стаса. Он вышел в коридор, увидел Гошу и спросил:

– Кто там орет?

– Дети Хохоревых.

– Зачем они здесь?

– Я их привел! Их мать ко мне притащила, мол, сумел посадить отца, теперь сам воспитывай! До нее старший приходил, Иван Лукич, просил, чтоб простил сына. У него чахотка…

– Ну, и что ты решил?

– Отказал ему. Не тот человек, которому стоило б простить. Я помню, как он гонялся за мною по тайге.

Если б догнал, убил бы не задумываясь. Я это в дел и понял, мужик без стопоров. Такого на вол отпускать не стоит. Он сдвинутый. Его и на зоне тол ко в одиночке держать надо. Этот с «репой» не дрожит, и баба у него шибанутая. Детей жаль, но и по них не прощу козла. Ведь потом все поселковы хмыри меня на смех поднимут.

– Нет, Гош, ничего такого не случится.

– Да завтра сотни таких Толиков придут. Все баб своих сопляков ко мне потянут, – злился Гошка.

– Не кипи! Умер Анатолий! Мне только что звонил начальник зоны.

– От чахотки?

– Нет! Пытался бежать и был застрелен охраной.

– Иван Лукич говорил, что сын совсем ослаб!

– Не знаю. Возможно, хотел использовать последний шанс, но ему не повезло. Так что, если мы с тобой и согласились бы, отпускать на волю было; некого. Это случилось сегодня, под утро…

– А как теперь дети? – спросил Корнеев.

– У них есть мать и дед. Если откажутся, сдадим в детдом. Возможно, там им даже лучше будет. Они уже не первые и не последние в том списке.

Вскоре Рогачев дал распоряжение оперативникам; доставить в отдел Ивана Лукича и его невестку Через десяток минут обоих ввели в кабинет.

– Иван Лукич, что за цирк устроили? Вы подсказали Галине подкинуть детей, своих внуков, инспектору на воспитание? Вам разве не известно, что он сам поселенец?

– Знаем, но жизнь взяла за горло! – оправдывался человек, краснея.

– Он виноват, что отца нет с нами! – крикнула баба, указав на Гошку.

– Опоздали упрекать. Некого винить. Ваш Анатолий не вернется домой никогда!

– Почему?

– Он умер?

– Убит при попытке к бегству из зоны. Я говорил с начальником, официальное подтверждение уже получено по факсу, – говорил Стас с каменным лицом.

– Мы недавно видели его, были на свидании. Он ничего такого не замышлял. Это путаница. Такого не может быть! – не верилось Галине.

– В этой жизни все возможно. Успокойся, дочка! Возьми себя в руки. Детей пора кормить. Мертвого не воротишь. Пошли домой, – Иван Лукич взял Галку за локоть и, оглянувшись на пороге, спросил, справку о смерти Толика когда взять можно?

– Как только пришлют ее по почте, вас немедленно известят.

– И на том спасибо, – ответил человек и прошел мимо Гошки, не оглянувшись в его сторону.

Поселенец вернулся домой в подавленном настроении. Там его нарасхват дергали. Анна звала писать ответ Степушке, не хотела с ним затягивать. Ольга за отчет усаживала настырно:

– Пока его не сдашь, премию не получишь! Понял, козлик? Письмо подождет.

– Бабочки милые, вас – двое, а я – один. Определитесь меж собой. Я в султанах недавно! Опыта маловато, не доходит, что с вами делать, когда обоим враз стребовался! Не разорваться же мне!

– Аня, у нас на полдня работы осталось. Дай закончим. Ведь премию он тебе отдаст. Вот и помоги сама себе! – убеждала Ольга.

– Ладно, работайте. Я пока займусь хозяйством, – согласилась Анна и ушла в сарай.

Вернулась она уже к ночи, сказав, что корова отелилась сразу двумя телятами.

Глава 8. ПРЕЗРЕННЫЙ

– Куда ему бежать? Он ноги руками должен бы. переставлять. Со шконки почти не вставал, совсем ослаб. Чахотка иссушила. Не только его, многих увела в ту зиму из барака, почти половину мужиков… Но Толика Хохорева не хвороба доконала, – рассказывал Гоше Мишка Сазонов, вернувшийся домой через три зимы.

Его освободили досрочно по помилованию. Написал мужик в Кремль. Умолял о помиловании, клялся, что все осознал и никогда не повторит свою ошибку, что будет жить нормальным человеком, никого не обижая. Просил помиловать ради старых родителей и малых детей, которым посвятит остаток жизни. Ему поверили.

Первым, с кем решил помириться Сазонов, был Гошка. К нему помилованный сосед заявился на другой день после выхода из зоны. Разговор завязался вокруг поселковых мужиков, получивших сроки за браконьерство.

– Толяна Хохорева весь поселок помнит. Шебутной ферт! С пацанов таким был. С кем только не махался? Даже на мужиков пер с кулаками, будучи; совсем зеленым. По соплям получал, но не успокаивался. Старики еще тогда говорили, что этот своей; смертью не сдохнет. Так оно и получилось! – опустил голову Мишка.

– До нас дошло, что при попытке к бегству охрана его пристрелила вместе с другими.

Сазонов презрительно усмехнулся:

– Это официальная версия. На самом деле все было иначе, но такое признать никто не захочет. За это бугра зоны могли выкинуть без подсоса и разжаловать в охрану. Кому такое захочется? Вот и отмазались от своего прокола.

– А что на самом деле стряслось? – любопытствовал Гошка, подтолкнув соседа локтем.

– Из дома ему посылка пришла с подсосом. Ну, сало, рыба. Короче, все, что наскребли домашние, оторвали от себя. Самым важным был чай и курево. Все за них зубами держались, берегли. До следующей посылки попробуй доживи! А тут, ну, как назло, всех чахоточных взяли на обследование. Врачи приехали, и мужики к ним гурьбой поползли. С утра их вытащили. Да еще кто-то слух пустил, что особо больных по заключению врачей домой отпустят. В бараке каждый считал себя самым больным. Ну, а Толян Хохорев совсем как скелет стал. Короче, от врачей вернулись уже вечером. Те зэкам вякнули, что надо посмотреть анализы, и только после этого решать судьбу каждого. А пока попросили подождать, – ругнулся Сазонов и, прикурив сигарету в кулаке, затянулся дымом до самых пяток, заговорил снова, – как бы там ни крутилось, а лучше, когда есть чего ждать, чем молча подыхать. Зэки гоношились, потом полезли в свои тумбочки, ведь целый день голодными были из-за анализов. Открыли тумбочки, а там хоть шаром покати, совсем пусто. От посылок ни крошки не осталось. Ни у кого! Здоровые мужики украли. Вот тут и началось! Базар был коротким. Враз пошли в ход кулаки. Чахоточным зло сил прибавило. Я всякие разборки видел, но такое впервые! Охрана не решилась вмешаться. Собаки только брехали. Брандспойты не помогали долго. Зэки рвали друг друга в клочья, хуже зверей. Сколько было выбито зубов и глаз, поломано рук, ног, ребер? Оторвались чахоточные в тот день на остальных, крошили и метелили классно, но силы их подвели, – Сазонов мотнул головой, будто стряхнул те жуткие воспоминания. – В той драке не только Хохорева, многих мужиков потеряли. Иных и узнать стало невозможно, в котлеты измесили. Ну, а с кого спрос? Кто признается, что охрана бессильной оказалась и не сумела погасить

драку в бараке? Вот и отмазались побегом. Стандартная отговорка. Она всегда применяется в таких случаях. Я Галке рассказал правду, она вчера к ha м приходила, как узнала, что вернулся. Решила правду услышать. Я не стал скрывать, – вздохнул Мишка.

– Кого еще помиловали? – спросил Гошка.

– Еще пятеро, кроме меня. Их на материк повезут лечиться, а мне рассчитывать не на кого.

– Опять на рыбу пойдешь?

– В гробу ее видел! – подскочил Сазонов и сказал, – когда в зону влетел, клял тебя день и ночь. Думал, когда выйду, первым делом тебя урою. Но шло время, я общался с другими мужиками, некоторые помнили тебя. Ну, побазарил и я с ними. Всякое было. Они мне свое в мозги вдолбили. Поначалу не понимал, доходило тяжко, а потом доперло, что не стоит рисковать волей из-за жратвы, чтоб выжить, потому что на зоне теряем жизнь.

– Если б тогда ты не брал в руки ружье, клянусь волей, договорились бы по-соседски. Вы с братухой еще и к Анне прикипались, а ведь сами мужики, должны были и меня понять! – напомнил Гошка.

– Все дошло, жаль, что поздно! Теперь рад бы вернуть то время, но как? – глянул на инспектора беспомощно.

– Ты вернулся! Мы снова соседи. Давай жить. Может, время сгладит прошлое?

– А ты все еще в поселенцах маешься? Или освободили давно? – спросил Михаил.

– Эта путина последняя. Отмучаюсь и все. Уйду из рыбнадзора насовсем. На любую другую работу соглашусь, на любой заработок, только из инспекции уйти бы поскорее! Жизнь одна, надоело рисковать и подставлять башку под каждого козла! – выпалил Корнеев.

– Здесь останешься?

– Сам не знаю. Родни у меня нет, никто не ждет. Кому нужны нищие родственники? Вон пацан наш,

Степка, а и тот сюда не хочет вертаться. Даже на каникулы не едет. В городе застрял, у дядьки. Тот морской офицер, в люди Степку выводит. Хочет в большие начальники вывести, тот и ухватился за возможность. Уже получается. И не гляди, что тут его мать, в поселок нос не сует, даже вспоминать не хочет. Совсем другие планы появились. Вот тебе и родная кровь. Только письма получаем. Иногда звонит, поздравляет с праздниками, но сюда уже не приедет. А больше никого у нас нет, – отвернулся поселенец, добавив тяжкое, – вот стану свободным, рвану в Питер. Устроюсь сам и Аньку вытащу, только дожить бы этот последний год, – выдохнул опасение.

– Все еще махаешься с поселковыми?

– Бывает. Куда деваться? Но уже реже. В прошлом году все ж двоих посадили.

– Знаю. Виделись на зоне. Они скоро выйдут, всего два года! С таким сроком, если не кипишить, до воли додышат запросто.

– Со мною потише стали. Уже за ножи и ружья не хватаются как раньше. Чаще кулаки в ход скачут. Махаемся недолго, поселковые в том не сильны. Опыта маловато, а у меня за плечами зона…

– Кому достать надо, зона не поможет. Когда мужики свирепеют, их ничем не остановишь! И только горе… Кто его хлебнул, сто раз обдумает, прежде чем кулаки развязать, – встал Мишка с лавки и пошел в свой двор, не оглядываясь.

Гошка в эту весну уже не заглядывал во дворы и на заборы поселковых, где местный люд сушил сети, готовил их к скорому нересту.

На него не раз спускали с цепи собак. Его ноги – все в рубцах и шрамах, едва успевали заживать. Сколько курток и брюк порвано? Сколько раз грозили Корнееву пробить башку, свернуть ее на задницу, переломать хребет и спину? Случалось, гоняли его с ухватами и кочергой старухи. Загоняли вилами в углы дворов бабы, а мужики, ухватив Гошку за портки, выбрасывали инспектора со двора через заборы. Он после таких теплых встреч приходил домой с ободранными коленями, боками, с синяками на всем теле.

Вон и у Лешки Медведева смолили во дворе лодку. Понятно, к чему готовили. Хозяин даже новый мотор купил. Хотел Гошка отнять его, да Лешка так вцепился в инспектора, что две громадные азиатки не могли их расцепить. И только жена вместе с матерью, пустив в ход коромысло, расшвыряли мужиков по углам двора, приговаривая:

– Чего взъелись, петухи? Гля, как друг дружку уделали? Ночью к бабам подойдете, они ж с испугу обсерутся! Зачем хотел мотор забрать? Мы ж в грибы на лодке ездим! На мотор сколько годов копили! А ты что удумал? – обтирала бабка Медведева лица мужиков и, усадив за стол обоих, сказала, – нехай вас хлеб помирит. Он всем от одного кормильца, от самого Бога! – и, перекрестив их спины, ушла на кухню.

Мужики и впрямь вскоре помирились, даже забыли из-за чего подрались. А мать Алешки учила в дальней комнате невестку:

– Никогда, ни в одной ссоре не говори последнее слово. Ссору не кулаком, а хлебом гаси. Не копи ненависть к людям, она не ихнюю, а твою жизнь укорачивает.

– Да не стану тебя стремачить на реке, коль рыбу на берегу кидать не будешь. Вот таких зажравшихся ненавижу. Коль поймал, что никто не увидел, вези домой все, заметай следы! Даже зверь это секет! Пока не сожрет рыбу, в берлогу не ложится. Потому его не штрафуют и зовут хозяином! – заплетался язык поселенца.

– А я и не кидаю рыбу. Все домой волоку. Засолю в бочках, а зимой колю свинью, копчу окорока, колбасу, а уж после того – рыбу, но немного. Копченая плохо хранится, соленая – сколько хочешь.

Я и не буду много коптить. Хвостов двадцать нам по горло хватит! Мне в Питер с икрой не мотаться. Некогда! Я при деле, сам знаешь! – сидели мужики, уплетая котлеты из кеты. – Маманя сготовила! – хвалился Алешка.

– А моя такие не умеет, зато какую заливную делает! И жарит – пальцы до локтей оближешь! – хвалились друг перед другом мужики как мальчишки.

– А как ты рыбу солишь? В тузлуке иль сухим посолом?

– Аня этим занимается, я и не знаю.

– Не-ет, бабам рыбу доверять нельзя! Все, где есть голова, должно быть в наших мужичьих руках. Бабам – грибы, ягоды, орехи.

– А со скотиной все равно бабы управляются! – подморгнул Гошка.

– Я ж работаю! Всюду не успеть.

Георгий ушел от Медведевых, когда во всех домах Усть-Большерецка погас свет. Он и не заметил одинокую фигуру женщины. Анна тихо подошла к мужу:

– Где ж черти носили? Иль вовсе мозги посеял? Ведь дома есть выпить, зачем по людям сшибаешь? Уж сколько времени тебя ищу? – упрекнула тихо.

– Зачем искать? Не надо! Я вот он! Сам пришел бы домой, – покачнулся в сторону.

– Да мало ль, что могло случиться?

– Не дождесся! – рассмеялся Гошка.

– Эх ты! Всю душу измотал. Гад ползучий! Уж чего ни передумала. Все дрожит внутри от страха!

– Не зуди! – рявкнул человек, добавив, – не отпевай и не оплакивай загодя. Живой я!

– Не топырься, черт корявый! Пошли домой, там разберемся!

– Не хочу разборок! Спать надо, – а ноги предательски заплетались и не слушались.

– Ольга у нас? – спросил Анну.

– Нет, сегодня не приходила.

– А где ее носит?

– Сам спросишь.

Ольга ожидала их во дворе, вся в пыли, в грязи, зареванная.

– Кто тебя достал? – мигом протрезвел поселенец.

– Пацаны, целая кодла, ни с чего налетели. Я и не ожидала!

– Сколько их было?

– Человек пятнадцать, не меньше.

– Приставали?

– Нет!

– Что хоть говорили?

– Ничего! Молча набросились. Я и сообразить не успела. Ну, поначалу сбили с ног, но я встала и уж тогда вломила! Пусть ни всем перепало, но половину классно отделала. Теперь будут осторожнее, прежде чем к бабе прикипеться! – умывалась Ольга.

– Но за что? Ты еще ни с кем не базарила, никого за глотку не взяла, а тебя отметелили.

– Не совсем так, Гошка! Тут ваша старуха-соседка проходила и спросила: «Иль второй бабой приходишься? Иль в его полюбовницах состоишь? Иль не совестно тебе с женатым мужиком серед бела дня, на глазах всех людей в лодке кататься?» Меня такое зло разобрало, ну и ответила: «Жалко мою, подставь свою!» Ох, и закрутилась плесень. Аж пыль столбом подняла! Камень в меня швырнула. Я Дика выпустила, он прогнал ее. В дом я не смогла войти, закрыто было. А бабка успела меня указать. Я и не знала, пошла в магазин, тут-то и налетели. Кое-кого запомнила, с ними сама разберусь. Ты не лезь. Я с ними раньше тебя знакома была и знаю, как проучить.

– Оль, шибко достали? – подошла Анна.

– Им покруче перепало!

– Завтра сможешь со мной смотаться на Белую?

– Конечно!

– Надо от сетей и коряг почистить реку, – предложил поселенец.

– О-о, с этим быстро не управимся. Не меньше месяца уйдет.

– А что делать? Без того не обойтись. Тебе новую лодку дают. С хорошим мотором! – завидовал Корнеев.

– Наконец-то! Ведь на одной зашивались. Ничего не успевали.

– Зато всегда были вместе. Может, потому живыми остались, а вот разделимся и, как знать, лучше ли это будет? В одиночку только помирать хорошо, будет кому пожалеть, – хмыкнул Гошка.

Ольга задумалась, молча оглядела поселенца, ничего не ответила.

Георгий быстро нашел обидчиков Ольги. Оно и неудивительно. За годы жизни в поселке узнал и познакомился со всеми. О каждом имел представление, знал, кто на что способен, и безошибочно мог определить, чей камень влетел в окно Ольги или в его.

Поселенец давно смирился с тем, что не было и не будет у него в поселке друзей, и как бы приветливо не здоровались с ним поселковые, камень за пазухой для него у них всегда наготове имелся.

Жителей Усть-Большерецка Корнеев мысленно разделил по категориям. В первую вошли самые непримиримые, открытые враги, которых следовало опасаться всегда. Они были готовы в любую минуту из– месить Гошку и выкинуть обратно в зону. Вторые явно не проявлялись, не бросались на инспектора с кулаками среди улицы, но случись драка, обязательно поддержали бы своих односельчан. Третьи никогда не влезли бы в заваруху, но всегда зорко следили за всяким шагом и словом Гошки и сочиняли о нем самые грязные легенды, распускали немыслимые слухи, позорящие человека в глазах остальных.

Вот и эти подростки избили Ольгу не случайно. В поселке одинаково злобно относились к инспекторам рыбоохраны, считая одним целым и не подразделяя их.

По мнению большинства, с Ольгой можно было разделаться проще, ведь она – баба! С нею пытались сводить счеты все.

Вот так и Димка налетел на инспекторшу со своей оравой. Давно хотел проучить ее. Ведь весь поселок боялся его кодлы, и только она не уважала этих пацанов и нередко грозила как детям оборвать уши, надавать подсрачников, либо заставить их жевать сопли. Все ее угрозы были не столько обидными, сколько унизительными. Ольга наотрез отказывалась признать подростков взрослыми, считая для себя за унижение говорить с ними. Но однажды все же пришлось…

Именно на реке Белая встретились они. Ольга объезжала свой участок во время нереста семги и заметила дымок костра. Подошла тихо, не в лоб. Увидела поселковых пацанов. Они жарили шашлыки из семги. Двое ребят копошились у костра, остальные пятеро в сторонке прилегли, курили, потягивали пиво из бутылок, переговаривались, слушали музыку.

Ольга подошла к костру внезапно. Никто из ребят не ожидал, что эта баба может забраться в такую глушь, ничего не боясь.

– Разбойничаем?! – подошла Ольга вплотную, увидела, сколько рыбы поймано.

– А что такого? Мы ни у кого не украли и не отняли! Взяли только на пожрать. Мы тут родились, и нам положено, разрешено как коренным ловить на свои нужды! – подал голос подоспевший Димка. Он был старшим, и его считали в кодле главным.

– Это кому разрешено? Кто позволил бандитствовать? Хозяйничать можешь только у себя дома. На реке никто не позволял появляться во время нереста! Кыш все отсюда! – потребовала жестко.

– Чего? Уймись, тетка!

– Это наша река! И все, что в ней, тоже!

– Вали отсюда и не доставай кишки, не то сделаем из тебя русалочку!

– Не базарь, баба! Исчезни! Не липни к глазам. Мы не прикипаем к старым метелкам, которые мозги квасят. Сгинь, в натуре! – наступал Димка на Ольгу, тесня ее к воде.

Та поняла, что уступать именно теперь нельзя никак. Она не отступила ни на шаг.

Димка был удивлен, что женщина не испугалась и, решив пощекотать нервы, достал из-за голенища нож. Им разделывали рыбу на шашлык. Лезвие было хорошо наточено. Ольга лишь вскользь глянула, усмехнулась, а в следующий миг выбила его из руки в реку и быстро отправила за ним Димку. Тот даже сообразить ничего не успел, как оказался по горло в воде.

Остальные пацаны сбились в кучу, внимательно следили за бабой. Та быстро залила костер и потребовала зло:

– Живо убирайтесь, козлы, не то плакать будете долго! Я с вами не шучу!

– Мужики, давай проучим старую метелку! Пусть рогами шевелит, прежде чем наехать! – вылез из реки Димка и бросился к Ольге. За ним еще трое кинулись с кулаками.

Пацаны пытались сбить ее с ног, но баба знала толк в драке и не стала отвлекаться на других ребят. Ударом «в солнышко» отправила пацанам под ноги Димку. Тот долго не мог продохнуть.

– Ну, кто еще? – улыбалась Ольга.

Орава отступила молча, унося с собой Димку. Ольга знала, теперь этому пацану недолго жить в главарях. Побитого не за что уважать. Он не сумел победить и отстоять честь кодлы перед бабой. Такое посчитают стыдным даже совсем зеленые пацаны поселка, а взрослые вовсе засмеют.

– Погоди, стерва, мы еще с тобой встретимся! – выдавил сквозь зубы Димка.

Воронцова хорошо знала отца парня – председателя рыбкоопа, который был дружен со всем районным руководством. Димка был единственным сыном в семье и, зная о связях отца, держался нагло со всеми окружающими с самого детсада. Ему все сходило с рук и прощалось. Парень знал, что отец вступится за него и все уладит, а потому вел себя вызывающе. Загодя прибирал к рукам поселок, накапливал свой авторитет. И вдруг прокол на глазах у всех! Димку побила баба! Сбросила в реку за уши! Ну, уж этого он никак не мог ей простить. Он, как и все поселковые, ненавидел инспекторов рыбоохраны, а Ольгу – особенно.

С того дня в ее окна постоянно летели камни, разбивая вдрызг стекло. Ольге ни разу не удалось поймать Димку или кого-то из его компании. А коли так, стеклил Гошка окна молча. Однажды он решил приловить хулиганов и засел в кустах, выжидая.

К вечеру, когда пацаны увидели, что лодки нет на месте, а значит, инспекторы смотались на реку, подошли поближе к дому, набрали на берегу полные карманы камней. И только размахнулся первый, тут же получил оглушительную оплеуху. Над его башкой неожиданно прогремело:

– В параше утоплю отморозка! – схватил Гошка обоих пацанов за загривки, стукнул их лбами и, тряхнув, пообещал повесить на одном суку.

Поселенец закрыл их в кладовке дома. Он ждал, когда мальчишек хватятся и начнут искать. Ждать Гоша не любил и, сам не выдержав, позвонил Димкиному отцу. Тот, когда понял, с кем говорит, презрительно бросил трубку, предупредив:

– Если с головы сына хоть волос упадет, с тебя слетит голова! Отпускай немедля, либо сам вылетишь из поселка!

– Поцелуешь меня в задницу! – ответил поселенец, но председатель рыбкоопа уже повесил трубку и не услышал Гошкиной насмешки.

До самого утра продержал поселенец пацанов в темной и тесной кладовке. Не отпускал, ждал, когда придут за ребятами родители.

Ждал и отец Димки. Он был уверен, что его сына поселенец отпустит. Ведь тот прекрасно должен был понимать, на кого наехал. Связи и знакомства председателя рыбкоопа были известны всем. Любой, кто бы ни попер против него, будет смят в лепешку. «Корнеев – поселенец! – размышлял председатель. – Ему плевать на должности и связи. Он в зоне сидел! Кто мы для него? Убьет сына в ярости, и что с него возьмешь? Дадут еще срок, ему едино, что тюрьма, что поселок. Такой, как Гоша, убьет и не высморкается. А кто мне сына вернет? Докажи потом, что ждал, когда поселенец образумится. Никто не поверит. Любой на моем месте бегом побежал бы спасать мальчишку!».

Человек быстро оделся и, не глядя на позднее время и кромешную тьму на улицах, заспешил на выручку сына.

Он не хотел преждевременной огласки, не стал обращаться в милицию, боясь, что ее сотрудники не столько помогут, сколько навредят, распустят всякие сплетни и слухи. От них до конца жизни не очиститься.

Председатель, подойдя к двери дома, негромко постучал. Гошка не спеша открыл дверь, но внутрь не пригласил, не предложил гостю присесть на скамейку рядом с домом.

– Моего сына оклеветали, он не мог такое сделать. Я своего пацана знаю.

– Я его поймал с камнем в руке. Уже собрался долбануть окно. В секунду опередил, – нахмурился поселенец, добавив, – это уже девятый случай. Тут я попутал их обоих, до этого стеклил молча, но теперь все!

– Конечно, я понимаю! Сколько должен за все? – спросил человек торопливо и достал из кармана пухлый кошелек.

– За прежние его гадости взять не могу, потому что за руку не поймал. А нынче – не за что! Опередил я его, помешал разбить окно.

– А зачем меня позвал среди ночи? – возмутился гость. – Если тебе ничего плохого не сделали, какое имеешь право беспокоить людей, закрывать в своей кладовке чужих детей? Знаешь, что самому придется отвечать перед законом?

– Отвали, падла! – рявкнул Гошка и, собравшись было снять замок с дверей кладовки, снова закрыл его на ключ. Взялся звонить в милицию.

– Не стоит! Сами договоримся! – услышал над ухом просящее.

Георгий в ответ отмерил по локоть и попросил дежурного подъехать к бывшему бараку. Через десяток минут милицейская машина забрала из дома всех подчистую.

Гошка долго писал заявление. А председатель рыбкоопа разговаривал по душам с дежурным офицером. Едва поселенец вышел из милиции, буквально через несколько минут оттуда выпустили двух ребят.

– С кем не случается? В молодости все ошибаемся! – говорил дежурный милиции слащавым голосом, поглаживая в кармане брюк кредитки. Он остался очень доволен встречей с председателем рыбкоопа, а тот затаил зло на Корнеева.

Поселенец даже не предполагал, сколько неприятностей получит он из-за этого случая.

Уже в тот же день разыскал его Стас и, отведя в сторону от посторонних ушей и глаз, спросил, сжимая кулаки:

– Ты что себе позволяешь? Как посмел?

– Не врублюсь, ты о чем? – опешил Гоша.

– Под дурака косишь, отморозок? Кто позволил базарить с председателем рыбкоопа как со шпаной? – кипел Рогачев.

– Забил я на него!

– Что? Ты это на кого поволок? – наклонился к Гоше и предупредил, – еще звук, и будешь в камере! Слышь, ты, Гоша? Слишком много с тобой мороки. Осточертел ты мне. Ведь если перестану «крышевать», поселковые в тот же день разнесут тебя в куски. Хочешь убедиться?