Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Я не затяну! – пообещал Корнеев и в тот же день сел писать обо всем, что происходило летом на работе.

Закончил он писать лишь к концу недели. Отчет получился не просто большой, а громадный: две увесистые папки еле вместили Гошкин труд и выглядели внушительно.

Перед самой поездкой в Октябрьский поселенец решил поговорить начистоту с Анной и, собрав бумаги, сел рядом с женщиной:

– Ань, хочу предупредить тебя, что из Октябрьского привезу второго инспектора. Вместе будем работать.

– Ну и что? Это хорошо! Отмахнуться будет легче от поселковых и мне спокойнее станет, – ответила баба.

– Все бы так, но инспектор – не мужик, а женщина. Она несколько раз приезжала в поселок работала здесь раньше, – умолк Корнеев, приметив, как лицо Анны быстро покрылось красными пятнами. – Чего это ты бесишься? У меня с Ольгой ничего не было! Я к ней как к сеструхе отношусь и не боле того. Не бери в голову дурное и не додумывай лишнее. Она много моложе меня и любит другого. Да и я – не кобель, чтоб от бабы к бабе бегать. Не тот возраст.

И натура другая. Я сам говорю потому, чтоб сплетни не слушала. Наши поселковые, сама знаешь, все в грязи изваляют не сморгнув. Но Ольга чище их всех! – заметил человек, как вздрогнула и напряглась Анна.

– Вези. Это дело твое, – ответила хрипло.

– Вот отвезу отчет, доставлю в поселок Ольгу, а мы с тобой за грибами оторвемся. Еще есть время. Насобираем, чтоб на всю зиму с ушами хватило, а потом за шишками смотаемся. Свои орехи – дело великое. Наберем побольше. Их если курам в корм добавлять – желтки как янтарные станут. Ох и вкусные!

– Теперь в тайге одни опята остались. Их только солить. Другие грибы отошли, – отозвалась женщина.

– И это подарок! Зима все возьмет. До самого мая холода стоят. А когда в кладовках и подвалах есть запасы, легче зиму переждать.

– Что верно, то правда! – согласилась Анна.

– Я в Октябрьском не задержусь. Ты приготовь корзинки и ведра. А может, и Ольгу с собой возьмем. Чего ей зря задницу отсиживать? Пусть поможет себе и нам, едино у нас хавать будет. Кстати, она неплохо готовит. Когда приезжала в поселок, убирала и жрать готовила очень неплохо. Бывало, рубаху какую-нибудь постирает, полы помоет. Короче, было видно, что в доме баба дышит.

– Чего это ты про нее раскукарекался? – прищурилась Анна.

– Да просто так вспомнил! Погоди, вы еще с нею подружитесь! – сказал Гошка уверенно.

А утром, едва из-за горизонта показалось солнце, поселенец вышел из дома с сумкой в руках. Огляделся вокруг.

Зима в этом году не спешила с холодами. Словно заблудившись на высоких перевалах и крутых серпантинах. Прилета отдохнуть среди тайги на зеленой лужайке, да так и уснула под звонкие песни горных рек и ручьев, под шепот трав и деревьев. Может, оттого эта осень была самой теплой и долгой? Ни одной снежинки за весь октябрь. Такое попробуй припомнить…

Корнеев глубоко вдохнул воздух. Нет, он не пах снегом. В нем переплелись запахи речной свежести, травы и опадающей листвы, хвои и дыма, вьющегося из печных труб.

– Пора! – сказал сам себе человек и побежал вниз по спуску к реке. Следом за ним прыгнул в лодку Дик. Динка была беременна. Она ходила с толстым животом, неуклюжая и раздражительная. Собака порыкивала, огрызалась на Дика, и тот теперь держался в стороне от капризной подруги, которой постоянно хотелось есть.

Динка, растолстев, выталкивала Дика с одеяла, не давая ему лечь рядом, и пес, недовольно поворчав, уходил от подруги в другой угол, под бок к теплой печке. Она никогда не остывала.

– Дик, иди домой! Со мной нельзя! Я далеко уезжаю, сегодня не вернусь. А за бабами кто присмотрит? Их двое. Кому-то из нас нужно остаться. В этот раз сторожить и защищать их придется тебе, – уговаривал Георгий пса. Тот недовольно покосился на хозяина, но понял, сегодня его не возьмут с собой. Медленно, нехотя вылез из лодки, побрел вверх, поминутно оглядываясь. А может, передумает и позовет? Но нет! Лодка, описав дугу, вышла на середину реки и помчалась, обгоняя ветер, становясь все меньше, неприметнее, а вскоре и вовсе исчезла из вида.

В Октябрьском Корнеева сразу окружили инспекторы, радовались искренне, что приехал он живой и здоровый, без синяков и шишек, хотя именно на него в это лето чаще чем на других нападали браконьеры. С дубинками и ножами, с ружьями и веревками, даже в сети хотели утопить, сунув под затонувшую корягу, но всегда счастливый случай спасал поселенца, и он снова оставался жить назло всем поселковым.

– Гошка, если все твои подвиги собрать, тебе давно пора дать орден «Герой России». Ты у нас – самый несчастный и везучий! – обняла Ольга поселенца и, пригнув его голову к себе, заметила, как много седины прибавилось в волосах.

Невольно погасла улыбка, оборвался смех. Поняла, как много он умолчал о своей жизни и работе в поселке. Он пережил во много раз больше, чем предполагали инспекторы Октябрьского.

– Гош, иди попьем кофе, – позвали сотрудники инспекции. – Расслабься, отдохни!

– Сюда твои бандюги не прорвутся!

– Георгий, получите премию по итогам путины! – заглянула бухгалтер в кабинет.

– Побудь с нашими, я отчет гляну. Не уезжай. Мне с тобой еще поговорить нужно, – предупредил начальник инспекции Александр Иванович Назаров.

– Добро! Подожду, – согласился человек.

– Гош, а ты знаешь, что меня в ваш поселок отправляют работать? – спросила Ольга.

– Сказали, но я так и не понял, почему?

– Так надо! – сверкнула слеза и, скатившись по щеке, растаяла в уголке рта.

– Оль, а что с рыборазводным заводом? Ты ведь туда хотела перейти. Иль не получилось?

– Милый Гошка, там платят еще меньше, чем у нас! Какой же смысл уходить?

– Ну, а жилье? Там его предоставляют?

– Ага, только тем, кто отработал в их системе не меньше пятнадцати лет. Да и квартиры у них ведомственные. Уходишь с завода – освободи жилье. Кому такое нужно? Я уже не говорю о квартплате: она больше зарплаты. На жизнь совсем ничего не остается. Я как узнала их условия, вмиг желание отгорело. Видно, так и доживу жизнь в общаге, в чужом углу, – шмыгнула носом совсем по– девчоночьи.

– Ну, не хнычь!

– А чему радоваться? В Усть-Большерецке в лучшем случае поселят в барак-завалюху, где ты бедуешь. Завалит нас с тобой одна на двоих пурга. Пока придут откопать, мы уже дуба врежем. Вот порадуются поселковые, что одним махом, не пошевелив пальцем, сразу от обоих инспекторов отделались!

– Отремонтировали барак! Теперь ты его не узнаешь! Королевские хоромы сделали из курятника! И если б не Анна, жил бы там с радостью, но теперь у меня семья и дом. Так что ты жильем будешь обеспечена и довольна им. Сама хозяйкой задышишь. Все там сделали: и воду провели, и туалет поставили. Только печка осталась дровяная. На ней готовить и отапливать дом станешь.

– А что за Анна? – перебила Ольга.

– Моя жена!

– Вот как? И ты даже не позвонил, не похвалился? – деланно возмутилась женщина и добавила, изобразив досаду, – и тут я опоздала! Увели козлика прямо из-под носа! Вот незадача! Опять мне не повезло!

– Ольга, а ты отбей! – посоветовал кто-то из инспекторов.

– Ладно. Поживем, увидим, – отмахнулась кокетливо.

– Гош, да у тебя не отчет, а целый роман получился. Я пока читал, то хохотал до слез, то плакал. Как ты там о леснике Яшке написал? «Убегал от меня этот мудошлеп так, словно, оказавшись без портков, смывался от целого барака зэков, решивших занасиловать его до смерти… Вот так и заманил меня к медведю, который оберегал Яшкину жопу от всех посягающих козлов. Эта зверюга схватила меня за задницу и чуть не отгрызла вместе со всеми причиндалами и фруктами, которые я даже в зоне сумел сберечь в целости», – выдал Назаров тираду из отчета, хохоча во весь голос. Едва успокоившись, продолжил под общий смех, – ну, это мелочь! Вот послушайте, какой перл он выдал дальше: «В зале суда Мишка Сазонов все время ерзал и подпрыгивал на скамье, будто его голой задницей со всего размаху усадили на семейку ежей. А те, приняв его яйцы за желуди, грызли их, забыв о перерыве. Он грозил мне свинтить башку с «резьбы» и запихать ее в задницу. Вот в таком виде повесить в тайге, чтоб меня крыла матом вся живность и гадила как на падлу, смывшуюся с погоста». Весело ты там живешь! Процессы проходят как разборки в зоне! Кто кого кучерявее отматерит! – закачал головой Назаров и позвал за собой поселенца, – зайди ко мне, Гоша! Отпускаем в помощь тебе Ольгу Воронцову. Одному сложно справиться. Слишком большой объем, да и нагрузка не малая, но, пойми правильно, мы не выдавливаем и не избавляемся от нее. Оля – прекрасный работник и человек. Мы все ее хорошо знаем, верим ей и, хотя нелегко было решиться на такое, другого выхода не вижу. Нам необходимо работать на расстоянии, чтоб не испортить друг другу жизни и судьбы. Ты – мужчина, поймешь меня верно. Ольга слишком чиста, и наши отношения, я имею в виду всех сотрудников, должны оставаться безупречными. Я дорожу всеми, каждым из вас. Вы очень дороги мне, потому что никакими льготами, деньгами не оценить вашу работу. Как бы ни шутили, а всякий из нас рисковал головой. А за что? Ведь охраняем карман государства, его ресурсы и запасы! Если б не мы, лосось давно истребили б и осталась бы она лишь в Красной книге. Конечно, дорогой ценой за нее платим: своим здоровьем и даже жизнями, – но нет другого выхода. Ничто и никто кроме инспектора не остановит браконьера, – вздохнул Назаров и добавил, – как человека прошу, береги Олю…

– Понятное дело! Я и сам ее держу как сеструху свою. Думаю, что сберегу.

– Давай, Гоша, поезжайте, держитесь вместе! Не давайте в обиду друг друга и не пропадайте,

звоните! Помните, вы очень дороги и нужны нам, – отвернулся человек к окну и, выдержав паузу, сказал, – берегите себя, слышь, Гоша? С тебя как с мужчины – особый спрос. За обоих.

Ольга уже собрала вещи и мигом вынесла из общежития свои пожитки. Она привычно села в лодку и, помахав рукой инспекторам, провожавшим их, натянула на голову капюшон и отвернулась от берега. До самого поселка женщина не обронила ни слова.

Когда поселенец причалил у моста, женщина взяла вещи, вышла на берег, огляделась, поежилась и пошла по тропинке, слегка пошатываясь. Она плакала, но так не хотела, чтобы эти слезы увидел Гошка. А он молча взял чемодан из ее рук, обогнал, чтоб не плестись в хвосте, пошел вперед, чтобы открыть двери.

– Входи! – позвал Ольгу. Она шла, не видя ничего под ногами. – Оля, улыбнись своему дому! – тормошил Гоша женщину.

И только тут она вскинула голову, увидела дом, удивилась и, отступив на шаг, оглядела:

– Куда ты меня привел? – спросила тихо.

– В твой дом! Не узнала?

– Разве это тот самый барак?

– Я ж говорил!

– Ничего общего! – потрогала рукой стену не веря глазам.

– Внутри еще лучше! Входи! – распахнул двери.

Ольга вошла в дом. Молча обошла все комнаты:

– Это мое? – не верилось ей.

– Само собою. Это только твое! – помог Гошка снять куртку. Он сразу понял, что Анна совсем недавно ушла отсюда. Она протопила печь, приготовила поесть и навела порядок. Даже полы вымыла. Не захотев мешать, ушла домой, и Георгий в душе был благодарен ей за все за заботу и тонкое чутье.

– Садись поешь, жена приготовила…

– Потом, не торопи. Успею, – присела на кухне. – А у меня, Гош, полный облом! По всем швам все лопнуло, ничего не состоялось. Везде крах! И не только с заводом. Я стала совсем невезучей!

– Как знать, Ольга, может, все к лучшему повернулось и закончилась полоса твоих неудач. Во всяком случае, квартиру теперь имеешь неплохую. А ведь это немало! Все остальное – дело времени. Оно все и всех лечит. И то, что сегодня кажется горем, завтра станет радостью. У меня в жизни много раз так случалось.

– Правда?

– Ну, конечно…

– Помнишь, я говорила тебе, что люблю человека. Уже давно привязалась к нему всей душой. Дышать без него не могла, но держалась изо всех сил, скрывала. Недавно как черт на язык дернул, насмелилась и призналась в любви, сама. Прямо в кабинете! – заплакала и засмеялась баба. – Он так вылупился на меня, я даже испугалась, что его удар хватит. Долго продохнуть не мог, а потом сказал: «Я прощаю тебя! Ты просто не подумала, что сказала. Ведь я вдвое старше и по возрасту гожусь в отцы! Если захотела острых ощущений, то знай, я никогда не имел побочных связей и ни разу в своей жизни не изменял жене! Я – однолюб, и моя семья никогда не была мною опозорена. Ты еще молода, не раз вернешься памятью к этому дню, но знай, не все мужчины – кобели, не каждый может ради минутной похоти бросить под ноги даже очень красивой и молодой женщине свое доброе имя. Во всяком случае, я на такое не способен!» Понимаешь, Гоша? А ведь я просто любила и вовсе не собиралась разбивать его семью или познать как мужчину. Я любила сердцем, а ни телом. Это совсем другое. Он был моими крыльями, светом звезды, ее не взять в руки, но она грела и жила во мне. А он все заплевал и перевел на низменное на похоть… Как это больно было слышать мне.

– Понимаю, сеструха! Но поверь мне, могло случиться хуже, если б он как облезлый кобель полез лапать, воспользовавшись случаем, или попытался бы обабить, завладеть тобой!

– Да кто б ему позволил? Во, отморозок! Да я ему все зубы в задницу всадила б! Иль за кого меня держишь? Я ж – не дешевка! – побагровела Ольга.

– А раз сама призналась в любви – снимай трусы, давай знакомиться! Так поступают все, кого доводилось знать мне. Они не признают других отношений с бабой. И твой козел – или отморозок, или кастрат, но не мужик, доброго слова не стоит тот мудило!

– Нет, Гошка, не смей так о нем! Он просто не понял меня! И видно сам никого не любил по-настоящему, вот так, как я его. Не думая ни о чем, влюбилась, да вот так неудачно!

– Оль, а за что ты его полюбила?

– Не знаю, но он такой хороший!

– В чем?

– Он всех понимает, жалеет. Он добрый!

– Тормози, сеструха! Он хоть раз поздравил тебя с днем рождения или с Новым годом? Принес каких– нибудь конфет?

– Нет, но и я – не ребенок, чтоб конфеты жрать.

– Ну, а духи? Хотя бы вшивую открытку?

– Гошка, ты сдвинутый! Зачем мне, инспектору, духи? Или открытка?

– Дурочка! Сначала ты – женщина, а уж потом – инспектор. И если он – вонючий жлоб, его не любить, а ненавидеть стоило! Как это он тебя, красивую бабу, вниманием обходил? А ты, шибанутая, считала добрым, но за что?

– Он никогда не кричал ни на кого.

– А это, от трусости, что может схлопотать по соплям? Или люди того не заслужили? Повезло ему с ними как в лотерее.

– Нет, он, вправду, – самый лучший, но меня не понял.

– Он сам себя не дергал, небось, нынче всю свою задницу уделал в синяки за дурь непроходимую. Тебя он понял, в том не сомневайся! Вот только в своей душе ответа не сыскал. Да и есть ли она у него, корявого?

– Гош, о чем вы с ним говорили? – спросила Ольга любопытно.

– Про отчет. Переделать велел, сказал, укоротить, убрать все лишнее!

– И все?

– А че еще? – деланно удивился поселенец.

– Про меня не говорил?

– Просил беречь, базарил, что ты – хороший и чистый человек. Ему тяжко отпускать тебя, но так надо для работы, он не может поступить иначе. Трындел, что дорожит всеми одинаково, – выдохнул Гошка.

– Выходит, боится за нас! – высохли слезы на щеках, а в глазах зажегся робкий огонек надежды.

Ольга предпочла не говорить и не спрашивать больше о Назарове. Поев, она предложила Гошке переделать отчет и сесть за него уже сегодня.

– Слушай, Ольга, я еще дома не был! Мне хоть на жену нужно глянуть, помочь ей по дому. Чего в шею гонишь? И так всю неделю отчет строчил. Теперь новый писать? Иль до конца веку в нем застрял? Может, хватит с меня? Главное, результат! Что толку в бумажках? – взмолился поселенец.

– Не наша прихоть! Управление требует. Давай сделаем и с души спихнем. Я тебе помогу! – вызвалась женщина.

– Пошли ко мне, заодно с Анной познакомишься. Места у нас много, захочешь – заночуешь. Все ж с печкой не возиться, да и со жратвой тоже! Поехали!

– А вдруг Анне неприятен мой приход будет. Посчитает меня назойливой?

– Не глуми мозги! Собирайся, я тебя в лодке жду! – вышел в коридор спешно.

Ольга прибежала следом, легко заскочила в лодку, села на скамейку напротив Гоши и увидела, почувствовала на себе любопытные, даже осуждающие взгляды поселковых.

– Ну, Гошка, держись, зайка! Не миновать тебе славы многоженца! – рассмеялась громко.

– Пусть лучше кобелем считают, за это не станут с ружьями гоняться. Ведь ихних мартышек заклеил! – поддержал шутку.

Едва они зашли в дом, Анна рассмеялась:

– А мне уже доложились, что ты новую кралю в лодке катал!

– Когда успели?

– Мы час назад приехали из Октябрьского. Только и успели умыться и поесть. Не удержались! Очень вкусно приготовлено! Спасибо, – подошла Ольга к хозяйке, обняла ее.

Та и вовсе растаяла:

– Отдохнули бы с дороги, – предложила обоим.

– Сегодня, конечно, а завтра за грибами поедем! – вспомнил поселенец.

– Завтра отчет писать будем, – напомнила Ольга, строго глянув на Гошку.

– С ним успеем. Один день ничего не решает. Поедем в грибы! Потом зимой еще сто раз мне спасибо скажешь! Их первые морозы сгубят, а отчет не смоется! Нарисуем! – стоял на своем поселенец и утром, разбудив женщин, велел собираться на марь.

Впервые Георгий отдыхал в дороге: ни костров, ни людей, ни единого голоса по берегам. Все тихо вокруг, лишь желтые листья летели в реку, срываясь с веток, плыли по воде, подхваченные течением, яркими звездами. Река несла их вниз по течению, не глядя на угасшую красу осени.

Вот с ветки рябины сорвалась кисть ягод, звонко булькнула в воде. За нею выпорхнула сойка.

Эх, как жалко! Сколько старалась, но не успела поймать гроздь рябины. Упустила! Теперь любопытно разглядывает людей в лодке.

Зачем они появились здесь? Что им понадобилось от осенней тайги? Сойка крутит головой во все стороны и, вспомнив, что возле людей всегда можно чем-нибудь поживиться, полетела следом за лодкой.

– Гош, с будущего года нас обещают получше вооружить, ружья дать. Какие – не сказали, но болтают, вроде устаревшие возьмут у пограничников. Чтоб на случай встречи с волчьей стаей было б чем отбиться! – сказала Оля.

– У меня люди хуже зверей! Будь вольным, разделался бы со всеми. Каждого косорылым оставил бы. Достали за лето до печенок. Вот от них иной раз не знаешь, как оторваться! – причалил лодку и позвал за собою на марь.

Первым выскочил Дик и, обнюхав берег, пошел, описывая странные круги, рыча и оглядываясь на хозяина. Он словно просил его вернуться в лодку, покинуть этот берег, но человек не понял.

Женщины почти сразу приметили поляну маслят и принялись срезать их торопливо. Все ведра вскоре были заполнены. Гоша набрал подосиновиков и принялся за костер, хотел согреть женщин горячим чаем. И только соорудил треногу, услышал рык Дика. Пес стал в стойку и указывал на мелкий распадок, куда пошли бабы.

Гошка не обратил внимания на предупреждение пса, а тот, коротко рявкнув, обогнал женщин. Те, тихо переговариваясь, шли не глядя по сторонам, срезали грибы.

Обе одновременно выпрямились на звук драки, рычание, визг и увидели, как две россомахи подмяли Дика и беспощадно, свирепо рвут его в клочья.

– Гошка! Скорей! – заорала Ольга и, не дожидаясь Корнеева, бросилась к зверям, держа в руке нож.

Росомахи оглянулись. Крупные, сильные, они умело оценили силы и быстро сообразили свое. Одна осталась добивать Дика, вторая бросилась к Ольге. Она сшибла ее с ног, рванула на бабе телогрейку, оставив в легкой кофте, сиганула на спину, сунулась к шее. Оставался всего лишь миг между жизнью и смертью. Ольга не могла пошевелиться, нож был выбит и валялся далеко в стороне.

И вдруг россомаха дернулась, обмякла и, оцарапав когтями напоследок Ольгу, свалилась с нее с оскаленными клыками. Применить их она не успела.

Вторую пристрелил Гоша. В упор убил. Он поднял Дика, того успели достать зверюги. Порвали бока и спину, прокусили лапы. Пес стонал как человек.

– Поехали домой! – позвала Анна хмуро. Достав аптечку из багажника лодки, она обрабатывала спиртом плечо и руку Ольги, порванные россомахой. Та сидела злая.

– Вот говорила, давай отчет сделаем! Так уперся как козел! – упрекала она Гошку.

Тот рассвирепел, ему было до слез жаль Дика, а тут баба с упреками наезжает. Нашла время для базара. И человек не сдержался:

– Заткнись, чмо, «метелка» престарелая! Какого хрена тут выделываешься? У тебя лишь мелкие царапины, а пес помирает!

– А ты хотел бы, чтоб наоборот? – удивилась Ольга.

– Я б свою шкуру отдал, лишь бы он выжил. Не пойму, чего квохчешь? Чего хочешь от меня? Анна опередила, во время с тебя сняла россомаху. А вот я с Диком припоздал! – сокрушался человек и, надрезав глотки россомах, набрал крови в кружку и поднес псу. – Пей, кент! Не воротись! Вражья кровь – наипервейший бальзам. То тебе каждый зэк в любой зоне трехнет! – уговаривал овчарку.

Дик нехотя сунул язык в кружку, затем еще раз, еще, понравилось, вылакал до дна. Потом еще кружку одолел и перестал стонать.

Гошка отгребал от костра теплую золу, засыпал ею рваные раны пса, из них тут же перестала сочиться кровь.

– Ну, вот, братуха! Теперь попадешь в лапы к своей подруге. Она всего вылижет, перво-наперво твои раны. Бабы жалеют, когда мы болеем. На здоровых рычат. Уж такие они отродясь, хоть песьи иль человечьи. Любят, когда мы, мужики, слабей их становимся хоть ненадолго. Уж она тебя нынче всего обласкает, пожалеет. Поверь мне, мужику, твоя Динка других не лучше… А как же тебе, Анютка, обломилось росомашью суку завалить? – спросил Гошка все еще дрожавшую бабу.

– С перепугу! – ответила женщина честно и, густо покраснев, сказала, – я ж враз не сообразила, кто Ольгу сшиб с ног? Да такая здоровая зверюга! Обхватила всеми лапами и к горлу клыки точит. Уже ватник сорвала. Девка совсем слабая и беззащитная осталась. Да и ты в своих яйцах запутался! Опоздать мог. Мне Ольгу жалко сделалось, а там Дик визжит, отбиться от зверюги уже сил нету. Ну, тут я озлилась, да как саданула ножом в бочину. В самую середку достала. Еще и развернула в ней нож для надеги. Та змея глянула на меня, а защититься не могла. Поздно схватилась, так-то издохла, оскалясь. Закрыть пасть уже сил не хватило. Свалилась мне на ноги мешком. Я – к Ольге! Слава Богу, что у ней все цело, вот только поцарапала ее слегка россомашка. Но такое легко и без следов заживает, – умолкла баба.

– Прости, Оля, если сможешь. Не сразу врубился. Думал, в фибы зовете, а я чайник вешал кипятить. Не увидел беду. Тебе Анюта спасибо. Век бы не поверил, что смогешь управиться со зверем, да еще с россомахой. С нею не всяк охотник решится схватиться. Лютый зверь, сильный и хитрый. Эти оба

еще молодые, потому их легко одолели. Старые, они коварные, сами охотятся на людей. И почти всегда удачно. Десятки на их счету, а вот россомаху редко кто убивал! – Корнеев услышал звук моторки и встал, удивившись. – Кто в такую пору возник?

– Интересно. Зачем? – вгляделась Ольга.

– Дед Притыкин едет. Его мотор чихает и кашляет на всяком дюйме! – узнал голос лодки охотника Георгий.

Когда старик подъехал ближе, поселенец махнул

рукой, позвал:

– Заруливай, дед Коля! Навар для тебя имеем.

Чайку попьем, шустри к нам!

Охотник не заставил себя уговаривать и вскоре

подошел к костру.

– Дед, возьми россомах.

– Чего? – округлились глаза охотника.

– Россомах возьми! Двоих нынче завалили. Вишь, вон, обе валяются. Может, сгодятся тебе куда-нибудь. Не пропадать же добру! – предложил Корнеев.

– То как вам подвезло, что сразу двоих убили, да еще без ружей? – удивлялся дед.

Гоша рассказал. Притыкин качал головой:

– Это ж цельное горе – встретить на пути россомаху. Она худче черта. С ей хозяин тайги не дружит и не здоровкается, а уж люди и подавно. Коль своими глазами не увидел, не поверил бы в жисть, что простые люди одолели россомаху. Ее все зовут злым духом тайги. Старые охотники не случайно так ее прозвали. Было за что! – вытер дед слезящиеся глаза и, допив чай, смотрел на костер. – В зимовье еду, уже на зиму. До весны из поселка сбег. От всех разом: от бабки, от детей и внуков сорвался. Может, эта зима моей последней станет.

– Дед Коля, с чего захандрил? – спросил поселенец.

– Болячки одолели! Нынче, чего греха таить, еле вытолкал себя из избы. А раней такого не было.

Ить мужик свой кусок хлеба завсегда должен сам заработать. Теперь один сын приносит харчи, другой– одежу, последыш уголь и дрова подвез. Мне совестно, что на их плечи обузой повис. Шибко малую пензию определили нам. На двоих с бабкой даже на пилюли не хватает. Во, до какого сраму нас довели! А ить в войну на деньги от моей пушнины три самолетные эскадрильи построили. Они до самого Берлина бомбили немца! Да кто о том помнит? Все прошло! – выдохнул Притыкин горько.

– Дед Коля, ни одного Вас, многих забыли нынче. Вон в поселок ребята вернулись со службы, в Чечне воевали. Туда нормальными пошли. А воротились калеками. Один – без ног, второй – без руки, другие – с прострелами и контузиями. Работать не могут, а пенсия такая, что на похороны не хватит. Нищий в хорошую погоду больше милостыни наберет, чем наши защитники. А спроси любого, нужна ль ему Чечня? Ответят матом и пошлют дальше некуда. Вот и спроси, за что гибли тыщами? Кому нужна была эта война? Сколько сынов отняла она у матерей? По сей день воют и землю грызут. Ты хоть в своем доме жил, при бабке и детях. Эти ж мальчики, не став мужиками, загинули. А за кого? Да ни за кого! – выругалась Анна глухо.

– Всякому за свое больно. Я ить детей и не растил. Все бабка с ними управлялась, а я в тайге пропадал. Тож не с жиру бесился. Пушняк промышлял, отстреливали перелетных, как велели, выделывали мех. Без дела не сидели, – закашлялся старик.

– Тогда безработных не водилось, – согласно кивнула головой Анна.

– Моя бабка много лет в рыбкоопе работала. В его системе. В цехе вместе с бабами солили грибы, варили варенье, даже стланиковые шишки собирали для птицефабрик. Заставь нынешних девок грибы посолить, не сумеют, а через пяток годов жрать приготовить не смогут!

– Да не шути! – отмахнулась Анна.

– Правду говорю! – настаивал дед.

– Зачем ждать пять лет? У нас в Октябрьском девки не умеют готовить уже сегодня. Даже рыбу не знают как почистить, пожарить и подавно! Картошку в «штанах» сварят, так и едят прямо в очистках с нечищеной селедкой. Самое большее – яичницу могут пожарить и заварить чай в пакетиках, – поддержала Ольга.

– А как они живут? – не поверил поселенец.

– По столовкам бегают, там едят. Я в своей комнате хотела научить девок готовить. Так знаешь, что мне ответили? Мол, не модно это и даже стыдно уметь готовить. Все равно что признаться в пещерном происхождении и себя опозорить. Я не стала спорить. Вот одна из них вышла замуж. А через три месяца муж ее выгнал. Именно за то, что ничего не умела. А только для постели никто не женится. Вот и осталась дура дурой! С набитым пузом и без кола и без двора! Муж о ее беременности слышать не захотел. Сказал, что с него хватит трех месяцев мук с одной дурой, двоих уже не потянет. Ну, та кобыла все звонила ему, грозилась повеситься и его обвинить в своей смерти. Он сказал ей, что принесет веревку с мылом и покажет, как нужно сделать петлю. Предупредил, что ничем другим помочь не сможет. Эта дура поняла, что шантаж не пройдет, быстро сделала аборт и теперь ищет другого лоха. И что думаете, у этой стервы полно хахалей. Правда, вот замужество никто не предлагает, – усмехалась Ольга.

– А кому нужна такая чмо? – сплюнул Гошка и заметил,– даром, что поселенец, на такой никогда не женился бы! – вспомнилась пекариха Любка, которая ничем никогда не помогала ему в доме и приходила ради своей похоти, а кроме того была настоящей хищницей и хорошо засветилась перед Гошей.

– Мой последыш в первый раз тож неудачную девку привел. Целыми днями только перед зеркалом

крутилась. Красилась, мазалась, наряжалась, а сама что кикимора с болота, страшна как смертный грех. Дома бабке – не помощница, с мужем уже через пару недель погавкалась. Глянул я, а сын уже раздельно от ней спит. Тут я не сдержался. Взбудил, поднял с койки, велел ей тихо и молча сматываться от нас. Упредил, коль хай откроет, пристрелю, что бешеную суку. Через час ушла, а через неделю подала заявление в суд на раздел имущества и ее содержание. В суд я пошел заместо сына. За пять минут с ней разобрались. Она опосля того в Питер мигом смоталась навсегда. Сюда, в поселок, ей дороги нет.

– А ваш младший на другой женился?

– Ужо давно. Троих детей завел. Старший внук в нынешнем году в армию пойдет. Быстро прошло время, – посетовал старик и встал, скрипнув спиной.

Он очень быстро снял шкуры с россомах и, закинув их в лодку, заторопился в зимовье.

Люди не стали задерживать его. Они бережно перенесли в лодку Дика, сдвинув грибы покучнее, сели сами. Вскоре все вернулись домой.

Едва вошли в коридор, увидели Динку, тихо лежавшую на одеяле. Весь ее живот был облеплен щенками. Они расталкивали друг друга, искали соски и, присосавшись к ним, не хотели их уступать. Когда внесли Дика, Динка вскочила, почуяв неладное. Щенки остались висеть на сосках, но иные с писком упали на одеяло. Собак перевели на кухню, под печь. Анна всех накормила. Динка до глубокой ночи вылизывала Дика, кормила щенков, а Гошка с Олей писали отчет.

Они о чем-то спорили, ругались, хохотали. Анна не мешала им и не входила в зал. Лишь под утро, когда голоса умолкли, тихо приоткрыла дверь, заглянула в комнату.

Гошка уснул прямо в кресле, откинувшись на спинку, храпел, разинув рот. Ольга свернулась калачиком на диване, сунула ладонь под щеку вместо подушки.

– Гош, иди в спальню, – позвала мужа.

Тот пошел, спотыкаясь, разделся и, едва коснувшись головой подушки, тут же уснул.

Ольга, встав, уже не захотела ложиться. Помогла Анне почистить грибы, помыла их. Порезав, поставила варить. Хозяйка тем временем управлялась в сарае.

Вернувшись, Анна заставила гостью выпить парного молока и принялась готовить завтрак. Ольга села за отчет, и только Гошка спал безмятежно.

Может, он проспал бы до обеда, но почтальон постучал, принес письмо от Степки.

Анна на радости о печке запамятовала, и если бы не Ольга, забыла бы обо всем. Та довела приготовление до конца и фаем уха – что поделаешь, все женщины любопытны – слушала письмо мальчишки.

«…А у меня скоро закончится первая четверть! Мама, как здорово учиться в городе! Нас учат работать на компьютере! А какие классы! Как преподают! Я будто на Луну попал. Мои знания оказались совсем слабыми, и дядя Юра взял мне репетиторов по химии и английскому языку. Да еще у меня после уроков дополнительные занятия на компьютере. К концу дня башка трещит! Так много никогда не занимался. Учусь без выходных. Некогда! Нужно наверстать упущенное в поселке. Спать ложусь в двенадцать ночи, раньше не получается. Я не ленюсь, просто не успеваю. Много приходится переучивать, еще больше запоминать. Мама, не обижайся, но в этот раз не приеду на каникулы. Да и короткие они, всего три дня. А билет на самолет дорогой. Лучше мне потерпеть до лета. Как ты? Не обидишься? Я вовсе не забыл и очень скучаю по тебе, по дяде Гоше. Напишите, как вы там? Я часто вижу вас во сне. Вы успокаиваете, говорите, что все дома хорошо. Что Динка родила шесть щенков. А корова – двух телят. Что дядя Гоша больше не будет водовозом, а станет работать инспектором рыбоохраны.