Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– А в чем твоя «крыша»? Где помог? Тогда на заставе? И все? Но после того случая прошли годы! Всякое было. Подыхал и выживал сам, без твоей помощи. Можешь снимать свою «крышу». Есть она или нет ее, проживу сам, зато никто не попрекнет своей помощью и не скажет, что засиделся я на белом свете благодаря ему.

– Слушай, Корнеев, не ломай топорище через макушку. Себе больно сделаешь! Не испытывай мое терпение. Доведешь до каления – не порадуешься. Говорю по-доброму, не трогай местное начальство! Неужели не доходит до тебя, что много неприятностей получишь?

Стас только предупредил, а через три дня в рыбкоопе дали зарплату, и рабочие вечером пришли в магазин. Одни отоваривались продуктами, другие глазели на промтовары, третьи, не выдержав, пили пиво за стойкой, не дотерпев до дома.

Георгий пришел сюда за куревом и услышал:

– Эй, поселенец, твою мать! Шурши к нам! Нальем по-братски гаду! Сколько наших ребят пересажал ты, окурок лидера? Сам помнишь свое говно? Иль позабыл, козел?

Гошка хотел выйти, но его не выпустили. Мужики встали стенкой, сквозь них не протиснуться, не пробиться.

Поначалу его грязно материли, потом кто-то потянулся, рванул рубаху на груди поселенца. Это послужило сигналом. На Гошку обрушилась ярость множества кулаков. Одни били поселенца молча, другие приговаривали за что колотят. Вот так и проговорились спьяну:

– А это тебе, чмо, за шефа! Получай, барбос, в нос! – изгалялся прыщавый мужик.

– То тебе за пацанов, которых в кладовке продержал, сучий потрох! – впивались кулаки в виски, в ребра, в грудь, в лицо.

Их было слишком много. Защитить Гошку, отнять его у толпы было некому. Именно такие сборища довольно часто забивали людей насмерть. Унижаемая на работе и дома, измученная безысходными нехватками и нуждой толпа всегда сплачивается и вымещает свое зло на том, кого считает причастным к общим бедам и обрушивает на него весь свой гнев.

– Мочи его, падлюку!

– Вломи, чтоб откинулся, свинота!

– Бей зэка!

– Мужики, уроем психа! – втаптывали инспектора в землю не только мужики, но и бабы.

Поселенец отчетливо услышал, а потом и увидел Галку Хохореву, Любку-пекариху. Они били яростней, злей мужиков, точно и впрямь хотели убить Гошу. Его спасло чудо.

Анна, ничего не зная о случившемся, отпустила собак погулять. Они, видимо, почуяв неладное с хозяином, отчаянно взвыли на два голоса и попросились во двор. Баба едва открыла им дверь, как псы, перемахнув через забор, побежали к магазину с рыком. Толпа не обратила на них внимания и не заметила, как овчарки подскочили сзади. Они-то знали, как можно разогнать толпу и набросились на зевак, отгоняя, отделив их от дерущихся, пробивая тем самым себе путь.

Вот затрещало пальто Галки. Она прицелилась было каблуком сапога в Гошкино лицо. Динка свалила бабу, дернув на себя, под ноги мужиков. Те и не заметили, вмесили в грязь, не услышали визгов. Дерущиеся всегда глухи к чужой боли.

Дик схватил за брюки мужика. Рванул так, что сразу заголил задницу, и бросился на все, что выпирало, висело и торчало.

Мужик не своим голосом взвыл от боли, а Дик уже успел вырубить еще одного, заскочив к нему на спину, содрал одежду до колен и взялся за третьего. Динка догола раздела Любку. Хорошо ободрав спину и ягодицы, нацелилась на горло, но баба успела убежать. Вот еще двое избивавших убегают с воем. Кто– то пытается сумками отогнать собак, но не тут-то было. Динка бросается на отгонявших так, что они отступают в ужасе, пятятся назад пока целы и наблюдают, как озверевшие собаки расправляются с рассвирепевшими людьми. Сколько их упало под ноги толпе, уже трудно вспомнить. Остались еще трое тех, кто не увидел, что случилось с другими.

– Сенька, убегай! – слышится запоздалое предупреждение.

Но одноглазый грузчик рыбкоопа очень гордился, что насадил Гошке фингалов и шишек куда как больше, чем другие! Но не сумел уйти гордо. Его приловили овчарки и, вытряхнув одноглазого из выходной одежды, разнесли ее вместе с получкой в мелкие куски. Самого, оставив в одних носках, гнали до самого дома галопом, заскакивая по бокам, спереди, грозили оторвать и откусить все уцелевшее.

До самой темноты растаскивали родственники из свалки покусанных, истерзанных мужиков и баб. Гошу из этой драки вывезла Анна. Она положила его на садовую тележку и приволокла домой. Отмыла и отчистила, потом неделю лечила мужа, не отходя от постели. Тот, придя в себя, дал слово не заходить в магазин в одиночку. Потом Анна рассказала Гошке, что многие мужики прямо из той драки попали в больницу и теперь им делают уколы от столбняка и бешенства. Все задницы их стали дырявее решета. Да и на работе у каждого неприятности начались, ведь на бытовой почве лечат без больничного. А со столькими прогулами кто смирится?

– Знаешь, сколько мяса с иголками и стеклом бросают нам через забор, чтоб погубить собак? Хорошо, что они умные и не едят подброски. Рычат, указывают, а людям и вовсе перестали верить! – жаловалась жена Гоше.

Корнеев решил рассказать о случившемся Александру Ивановичу Назарову, чтобы он подумал и оградил инспекторов от нападок поселковых и пацанов.

Поселенец попытался встать на ноги, но не смог. Ноги не удержали, закружилась голова. Он глянул на себя в зеркало и испугался. Лицо было опухшее, синюшное, все в кровавых подтеках и ссадинах, словно его пропустили через мясорубку. Глянув на хозяина, даже псы заскулили, пожалели человека. Им в драках и то так не доставалось.

– Ну что, кенты? Удивляетесь теперь? То-то и оно. Говорил вам, что человечья свора подлее и паскуднее звериной, а вы не верили! Меня на зоне так не тыздили, когда лажался! А тут ни за хрен собачий вломили! – взялся за телефон и набрал номер Назарова.

Он рассказал человеку о случившемся, не утаив ничего.

Александр Иванович, выслушав, пообещал приехать в Усть-Большерецк и разобраться на месте.

Вечером, когда пришла Ольга, Корнеев рассказал ей о разговоре с начальством.

– Приедет сам?! – вспыхнули румянцем щеки женщины, в глазах радость засветилась радугой.

Ольга сразу засуетилась, помогла Анне прибрать в доме, потом к себе побежала наводить порядок. Все перемыла, почистила, постирала. Подмела двор перед бараком. Ожидание словно преобразило женщину, она будто помолодела лет на пятнадцать. Ольга не сводила глаз с реки, откуда должен был появиться Назаров.

– Бедная девка вовсе голову потеряла! Любит она этого Назарова. По глазам видно. С ума по нем сходит, – приметила Анна, а про себя подумала:

«А ведь было дело, ревновала ее к Гошке, боялась, что вскружит моему мужику голову. Да только не нужен он ей, другого на сердце держит. Но что-то не клеится у них, видно, помеха имеется неодолимая. Иначе, какой дурак отказался бы от такой бабы?».

Гошка, прихрамывая на обе ноги, прошелся по дому, охая. Перед глазами черные круги плывут – пришлось держаться за стены, мебель. Пока вернулся к постели, дважды отдыхал.

– Держись, Гоша! Тебя орава била, а ты, слава Богу, живой! Силенки воротятся! Зато поселковых знатно потрепал и сам, и собаки. На улицах нынче – ни единого мужика. По домам и в больнице канают. Иные в себя не пришли, не встают до ветра. Все избитые, покусанные, порванные. Не понять, от кого больше им досталось? От тебя или от собак? Бабки такое говорили про ту драку, грех вслух сказать! – рассмеялась Анна.

– А что базарили? – спросил Георгий.

– Ну, как из свалки мужики выскакивали! Они ж скопом на тебя насели, завалили и месили, а тут собаки подоспели и ухватили за задницу Андрюху Кравцова, да как рванули за штаны, так и заголили всего насквозь. Срам сказать, портки вместе с исподним сорвали. Он и раскорячился: рук не хватило срам прикрыть, он же, как на грех, весь наружу вывалился. Так-то и побег домой, сверкая гольной задницей, а спереди руками прикрыл не столько от людей, сколько от собак, чтоб не оторвали. И не он один вот так из свалки выскочил. Иных все ж достали псы и спереди и сзади. Нынче уколы принимают в покусанное. Дед Лаврентий от тех уколов уже сдвинулся. Орет от боли на всю избу, внуков наполохал. Говорит, что у него собаки половину мужичьего достоинства отгрызли. А бабка за это грозит из дома согнать, мол, зачем ей старик с окурком? Не надо было в драку лезть, коль хрен плохо держался! Не только мужиков, но и баб поувечили! – смеялась Анна.

– И кого ж достали? – оживился Гошка.

– Галке Хохоревой сиськи отгрызли!

– Где они их нашли? Это ж ни баба – гладильная доска, ровная как шконка. Ни ухватиться, ни глянуть не на что. Сущая «параша». На такую только поссать вместо столбика. Выпусти зэков после червонца в зоне, эту лярву никто не захотел бы. Всяк свой хрен ни на помойке поднял, чтоб об такую пачкать! Тьфу, уродка полоумная! – серчал поселенец,

– А еще Любку-пекариху раздели. Всю жопу искусали. Она и досель ни лечь, ни сесть не может. Все с воем. В туалете со слезами управляется. Нечего было лезть в свалку! Сунулась, вот и получила! – радовалась Анна.

– Так ей и надо! – поддержал Гошка злорадно.

Поселенца никто из поселковых не навестил, не

поинтересовались его здоровьем даже соседи. Все дни, пока болел, только Аннушка и Ольга заботились о нем. Делали уколы, давали таблетки, ставили компрессы и примочки. Георгий шел на поправку медленно. Лишь к концу второй недели вышел на крыльцо покурить и приметил Мишку Сазонова. Вспомнил, что тот в драку не полез, так и остался возле магазина зевакой.

Сосед, оглянувшись, увидел Гошку, выронил из рук лопату и спросил удивленно:

– Так ты живой? А я слыхал, что дуба врезал!

– Не дождетесь, вашу мать! – рявкнул Гоша зло и сказал ухмыляясь, – скорей поселковые откинутся, а я еще подумаю! Мне на погост билет не дают без ксив!

Теперь он садился поесть к столу. Сам умывался, переодевался, силы постепенно возвращались к человеку. Он уже не надеялся на приезд Назарова, на его помощь и защиту. Сникла и Ольга. Вдруг утром раздался звонок в двери инспектора, длинный, голосистый. Ни Ольга, ни соседи так не звонили, и все поняли, что пришел кто-то чужой.

Назаров как всегда спешил. Войдя в дом, поздоровался со всеми наспех. Ольгу словно не заметил, слегка кивнул головой и присел рядом с Гошей, заговорил с ним вполголоса:

– Был я у Рогачева, побеседовали. Он все рассказал как есть. Ситуация, понятное дело, напряженная вокруг вас, но такая обстановка везде. Повсюду инспекторы жалуются на бездействие милиции и властей. Никто нам не помогает и не защищает. Вот и остаемся один на один с толпой. Кто против нее устоит? Инспекторы надзора больше и чаще всех головами рискуют. Толпе плевать, правы мы или нет! Ей нужен повод. Люди не хотят голодать, а тут урвать можно все, что раньше дозволялось.

– Что Стас сказал? – перебил Корнеев.

– Злится, ругается, мол, зачем ты достал председателя рыбкоопа? Зловредный, злопамятный человек. Он теперь все время гадить тебе будет за сына. Не простит. Многих из поселка выдавил и с прежними инспекторами враждовал. Доходили всякие слухи, вроде гибель наших мужиков не обошлась без его рук, но нет доказательств. Слова к делу не пришьешь. Одно помни, его связи выходят далеко за пределы поселка. Никогда не знаешь, где достанет его волосатая рука? В общем, будь осторожен везде и всюду. Таких сволочей, как Шинкарев, теперь много развелось по земле. Я попытался с ним поговорить. Когда Павел Павлович узнал, кто пожаловал и какая будет тема разговора, передал через секретаршу, что занят и не может меня принять!

– Ну и козел! – не сдержался Гоша.

– Правда, Рогачев за него ответил. Сказал, что его сын вместе с друзьями уезжает в Питер и будет поступать в мореходное училище. Там они проведут почти четыре года, а потом устроятся работать на суда и в Усть-Большерецк уже не вернутся. Через неделю они покинут поселок, но сам Шинкарев остается здесь. До пенсии ему далеко. Так что жить вам здесь будет кисло. И спихнуть Шинкарева – шансов нет. У него помимо денег полно родни и друзей в областном руководстве. Хотел я в областное управление милиции позвонить, глянул в справочник, да и там Шинкарев! И тоже Павлович! Даже обидно стало: некому приструнить гада! – жаловался Назаров.

– Александр Иванович, что-то с окнами надо сделать. Мне стекла каждый день колотят камнями, и Гоше нелегко приходится, – подала из-за спины голос Оля.

– Мы уже подумали о том после ваших звонков и решили вот что. Гоша сделает все замеры, я их беру с собой, а через неделю приедут наши плотники с готовыми ставнями и поставят их на окна. Снаружи они будут оббиты железом. Думаю, после этого не придется стеклить окна. Плотники свое дело знают. Вы – не первые.

– Неужели на Шинкарева нет управы? – то ли спросила, то ли подумала вслух Ольга.

– Искали его ахиллесову пяту, да так и не нашли. Хорошо забронировался мужик, ничего не скажешь! – крутнул головой Назаров и добавил, – только себе неприятностей добавим.

Ольга сидела задумчивая и вдруг повеселела. Подскочила и сказала, смеясь:

– Нашла! Придумала! Я ей сегодня позвоню!

– Кому? – невольно подскочил Назаров и повернулся к бабе лицом.

– Попрошу приехать к нам журналистку из Питера, Нэлю Беркалову! Помните? Она у нас недавно была. Мы с нею подружились. Эта никого не испугается, а уж разделает Шинкарева под орех!

– Оля, может Беркалова никого не боится. Не сомневаюсь, что она очень хороший человек, сильная, принципиальная журналистка, но и она не сама по себе и не может дать в газету все, что захочет. Не забывай, над нею есть редактор! Он просто не опубликует материал Беркаловой, сказав ей банальное, что он живет не последний день на свете и не хочет лишаться работы. Теперь журналисту трудно устроиться. А Шинкаревы любого смогут достать, закопать и осквернить! В этом мы, к сожалению, не раз убедились. Да и у самой Беркаловой, сколько мне помнится, ребенок есть. Его растить нужно. Нэля с мужем разведена. А если останется без работы, что делать ей? Она, конечно, о том задумается, – погасил Назаров улыбку Ольги и, повернувшись к Георгию, продолжил разговор с ним, – не только ставни, но и железные двери придется ставить.

– Ну, уж это лишнее! Не допрет, не стукнет никому в башку моча вламываться в дом! Это едино, что загреметь на зону! – не поверил поселенец.

– Короткая у тебя память! Ведь было!

– Так это когда! Сколько времени прошло!

– Чудак, теперь вы на пороховой бочке!

– Это Вы о Шинкареве? – рассмеялся Гоша.

– Он – не сам по себе! За ним поселок!

– А у меня – собаки! Им все равно, чью задницу порвать, свое доказали!

– Гоша, ты нам отдал шестерых щенков. Прекрасными псами выросли. Натренировали их пограничники, раздали мы их нашим инспекторам. И что думаешь? Только у одного в Оссоре псы уцелели. У двоих других уже нет собак.

– Отравили? – ахнул Гошка.

– Пристрелили. У одного выманили со двора кобеля на сучку, она течковала. Едва пес выскочил, тут же уложили. Потом и суку убили, как только хозяин отпустил погулять. Не будешь сутками держать в доме. А причины везде одинаковы.

– А вторую пару куда дели?

– Эти вообще бесследно исчезли, – вздохнул Назаров.

– Выходит, зря я их отдал. Уж лучше б они остались у пограничников, – горевал Корнеев.

– Скажи спасибо, что твои целы…

– Мои на улице не живут. У них всегда есть доступ во двор, но, выскочив по нужде, тут же вертаются, не носятся по поселку. Не жрут на помойках, да и я их всегда при себе держу и слежу за ними.

– И тех берегли! Да видишь, не усмотрели. Вот потому замену сделали, чтоб людей сберечь. Поменяли местами. Пусть на время, но отвести угрозу расправы. Боюсь, что и с вами придется так поступить. Пока на новом месте к вам присмотрятся, годы пройдут, а на прежнем другой инспектор приживется. Да и Шинкареву не до вас станет. Забудет, отвяжется, вы тоже успокоитесь, – глянул на Ольгу и спросил, – как Воронцова относится к этой идее?

– Устала я от всего! От этой психанутой работы, от поселковых козлов! Здесь нет людей, одни отморозки! Куда от них сбежать? И будет ли лучше на новом месте? Что-то сомневаюсь! У нас хоть собаки целы, у других убили. Куда годится, если ярость через край хлещет? Конечно, вам виднее, как поступать с кадрами. Но как надоело жить на колесах только потому, что презирают нас за работу! А как хочется нормальной жизни! – тянула с мольбой на Александра Ивановича.

– Мне нет смысла уезжать отсюда. До конца поселения совсем немного осталось. Куда мы денем свое хозяйство, с которого живем? Ведь моей зарплаты даже со всеми премиями ни на что не хватит. Не могу и не хочу больше на бабьей шее сидеть. Ведь я – мужик! Уйду от вас, как только стану свободным. Куда угодно соглашусь, только бы не канать в инспекторах за эти гроши и стыдиться назвать себя мужиком и человеком! – выпалил поселенец.

– А я без Гоши никуда не перееду. Я с ним привыкла. Другие неведомо какие попадутся. И подставят, и продадут, засветят кому и где угодно. Знаю, как бывает. Наслышана, по самое горло сыта. На новом месте, а так бывает всегда, за нами долго будет ходить тень прежнего инспектора. И вся ненависть, что скопилась на него, выльется на нас. И главное, коль суждено кому выжить, тот не умрет. А убегать нет толку! Если нас захотят достать, вырвут из-под земли, сами говорите. Тогда какой понт? Я тоже остаюсь! – поникла головой Ольга.

– Много логичного в твоих доводах, но далеко не все убедительно. В этом поселке тебя ничего не ждет. Сама безысходность. Даже пойти некуда, а ты еще совсем молодая, красивая! – смотрел на Олю в упор, – тут даже общаться не с кем. Другое дело – Оссора! Большой поселок со своим рыбокомбинатом. Там много молодежи. Туда что ни день, иностранные суда приходят. Да и наших моряков и рыбаков хватает. Ты не останешься незамеченной. А когда появится в сердце якорь, все остальное само собой образуется.

– Спасибо за заботу. Но не хочу!

– Почему? Там дискотека, кинотеатр, шикарный ресторан, клуб моряков. Там у тебя будет много поклонников и защитников. Потом не забывай, ведь там инспектором работает пожилой человек. Ему на пенсию давно пора. Он из ворошиловских стрелков, даже на ночь свою берданку кладет под подушку. Еще и бабку свою гоняет, когда та на пиво не дает. Он и без работы со всеми поскандалил. Кремень – не мужик со старыми, заскорузлыми убеждениями. Мне с ним очень нелегко общаться. И в Оссоре давно просят заменить деда. А тут ты приедешь! Представляешь, какой подарок для всех! Дед не столько ругает браконьеров, сколько свои взгляды отстаивает. Он – ярый сталинист и молодым свое навязывает. Даже в баню при всех наградах приходит. Развесит до самого пупка, идет парадным шагом. Совсем из ума выжил. Забыл, в каком времени живет. А мне не хочется, чтоб над ним смеялись, ведь дед, что ни говори, наш инспектор. Молодые уже не понимают его и требуют «сдать в архив», называют его недвижимостью. А я хочу, чтобы наших работников уважали.

Вот с тобою общий язык найдут. И помни, я о тебе говорил как о преемнице деда и теперь прошу ни от своего имени, а от областного управления, которому все подчиняемся. Кстати, и Оссора! Тебя там ждут, Оля. Ты станешь там жить, а не прозябать как здесь.

– А Гоша?

– С ним совсем другой разговор! У него слишком веские причины, и я не имею права навязывать ему свои планы. Да и есть ли смысл из-за нескольких месяцев срывать человека с места, где он пустил корни? Его не устраивает слишком многое, и я ничего не могу предложить взамен. Послушал его и согласился, вольный человек всегда наедет себе теплый угол. Зачем принуждать? Ведь сам он не пришел в нашу систему его привели к нам в наручниках. Он в них до сих пор работает; а потому ненавидит наше дело, А значит, надо освободить человеческие руки, сказать спасибо за все сделанное и отпустить эту душу на волю, чтоб вздохнул, огляделся и начал заново, как с малька, чтоб снова порадовался жизни. А с тобой другое дело! Подумай хорошенько. У тебя в запасе есть немного времени, до конца сезона. Можешь съездить в Оссору. Сама на месте все увидишь, оценишь и решишь.

Так оно вернее будет. Мы подождем. Что скажешь? Договорились? – глянул на Ольгу ожидающе.

Та поняла этот взгляд по-своему и согласилась съездить в Оссору.

– А почему хотите Ольгу туда послать? Иль других нет? Тут у нее жилье, да и мы с Аней всегда рядом. Защитим и поможем. Зачем ее с места на место гонять? – не соглашался Гоша.

– Пойми, такой шанс ей нельзя упускать. Он может не повториться никогда! А ей семья нужна, нормальная человеческая жизнь, а не прозябание в этом болоте. Мне тоже непросто было согласиться на отъезд Воронцовой, ведь мы практически отдаем ее в распоряжение областного управления по рыбнадзору. Взамен не получаем никого. Но надо думать

о человеке, если мы желаем ей добра! Нельзя бесконечно выжимать силы, надо помочь ей когда-то устроить свою личную жизнь. Пока еще не поздно и у Оли не пропал к ней интерес.

– Когда у Ольги мужик появится, он уже не пустит ее в инспекторы, посадит дома с детьми. Вот тогда насовсем потеряете человека. Хотя, конечно, так будет кайфовее, дольше продышит в этой жизни, меньше горя хлебанет. За спиной мужика проще век коротать до старости, – убеждал поселенец самого себя. Ему не хотелось отпускать Ольгу, к которой привык как к кенту, привязался душой и не хотел, не мог представить себе, что может остаться в поселке без нее.

– Значит, договорились, Оля? Съездишь в Оссору и дашь окончательный ответ. Я буду ждать. Ну, а со ставнями и дверями мы все равно все сделаем, как договорились. Ведь после вас приедет замена. Пусть живут спокойно, – сказал Назаров.

Вечером Гоша сделал замеры, передал их Александру Ивановичу. Тот уехал в Октябрьский, а поселенец вернулся домой.

Ольга с того дня резко изменилась. Она стала задумчивой, молчаливой. Не рвалась на реку как раньше, все реже приходила к Гошке с Анной, ночевала только у себя. О чем она думала так напряженно, никогда не говорила, но и Анна, и Гоша были уверены, что решает человек свое будущее.

Раньше они знали об Ольге все. Она сама рассказывала, едва ступив в дом. Теперь слово клещами не вытянуть. Промолчала или впрямь забыла предупредить о приезде плотников в поселок? О них Георгий узнал с опозданием и встретился уже в поселке. Те, действительно, навесили ставни на окна, поставили двери в доме Ольги и вскоре уехали. А по поселку шепоток пошел:

– Полюбовник навестил, вон как расстарался. Вовсе забронировал инспекторшу. Интересно, как они с Гошкой поделили ее промеж собой?

Раньше, услышав такое, Оля вспыхивала, ругалась с бабками-сплетницами. Теперь словно не слышала, проходила мимо.

– Оль, что с тобой? Как стебанутая стала, не узнаю, ты ли это? О чем думаешь? Кто мозги скрутил? Почему так поменялась? – спросил Гошка бабу, оставшись с нею на реке.

– Чудак ты, козлик! А кто за меня решит мою судьбу? Я все сама обмозгую заранее, ведь решать мне, уезжать отсюда или нет? А все потому, что потом уже ничего не повернуть назад и не исправить.

– Тут только твое. У меня от тех переездов одна головная боль. Вон Степка уехал в Питер. Кажется, недалеко, а уже сколько времени не виделись? Нас работа и хозяйство держат. У него свои заботы хвостом выросли. Пойми, чьи важней нынче? Анна ночами не спит, ворочается. Хочется ей на сына глянуть. Оно и понятно! Он же, гаденыш, фотокарточки шлет. На них скелет, который добровольно на погост слинял от науки. Глаза, что у подколотого, даже с похмелья таких не видел. Спросили, как он живет, ответил, что классно. Хвалится, что с компьютером корефанит. А кто он есть? С ним даже пузырь не раздавишь, потому как железный. Его хоть куда пошли – не ответит! Разве это кент? Мы с Анькой живые покуда, а Степка нас на железку променял. Понятное дело, у него середь чужих «крыша» поехала. Покуда с нами жил, был нормальным пацаном! – посетовал Гошка.

– Я всегда одна жила. Никто обо мне не заботился и не думал. Саша доброго пожелал, советует уезжать отсюда. Он и вчера звонил. Спросил, хорошо ли поставили ставни и дверь? Что решила с Оссорой? Поеду ли глянуть на тот поселок и когда? – проговорилась Ольга.

– Ну, поезжай! Никто тебя силком не держит! – огрызнулся Гошка.

– Трудно будет тебе разрываться на два участка. Вот дотяну до конца сезона, тогда и поеду. Чтоб не спешить, не с наскоку, все самой увидеть, поговорить с дедом. А уж тогда подумаю, что ответить Назарову.

На том они и порешили.

– Сдается мне, когда Димка с кентами уедет в Питер, Шинкарев на нас забьет! На что мы ему сдались? Иль своих дел у него нет? Слиняет его выпердыш, и задышим мы спокойно! – говорил поселенец.

– Гошка, тебе до полной воли совсем мало остается. А когда уйдешь из инспекции, я совсем одна останусь. Ни защитить, ни вступиться за меня будет некому, – всхлипнула Ольга.

Поселенец разозлился:

– Я ж не собираюсь на погост отвалиться! Когда понадобится, завсегда вот он я! И подмогну, и защищу как теперь. Чего сопли загодя пустила? Живой покуда, – успокаивал бабу.

Ольгу бил озноб. Она и сама не знала, отчего так тяжело и тревожно на душе.

Вдвоем они объехали всю Белую. Затянули во все уголки, излюбленные браконьерами. Сняли три сетки, но никого из людей не встретили. Гошке даже не верилось:

– Надо было собак взять. Они разыскали б хозяев сетей. Верняк, что в кусты затырились, увидев нас, и отсиделись, переждали.

– Сети давно поставлены, и поселковых не было. Где мы увидели их лодку или палатку? Ни одного костра не приметили.

– Они хитрее стали. На виду ничего не оставляют, забирают от глаз подальше, – не соглашался Корнеев и вдруг напрягся, выпрямился. До его уха долетел звук работающего лодочного мотора, а вскоре приметил и саму лодку.

– Ну, держись, кентуха! Кажется, нам предстоит горячая разборка! Вона как шпарит, фраер! На полные

сети рассчитывает козел! – потемнел с лица Гошка, но узнал лодку Стаса Рогачева и выдохнул из горла, колючий ком.

– Вот и вы здесь, оба! Как раз, что нужно! – причалил лодку сбоку

Стас был не один, вместе с ним – криминалист; следователь и двое оперативников.

– Д вы с чего всей кодлой пожаловали? – удивился поселенец.

– Работаем! – отозвался Стас.

Один из оперативников перешел в лодку Гоши, про-; верил брезент и багажник, осмотрел дно лодки, попросил у поселенца пистолет. Понюхал, поглядел и спросил:

– Когда стрелял в последний раз?

– Давно! Уже не помню, – ответил тут же и спросил, – а что стряслось, начальник? С чего шмон?

– Всех проверяем, не только вас. Спрашиваешь, что случилось? Человек пропал. Наш, поселковый. Три дня разыскиваем. Домой не возвращается, – прищурился Стас, глядя на Гошку.

– Коль мужик, знамо дело, застрял у бабы!

– Этот пока молод, с женщинами не баловал. Да ты знаешь его – Димка Шинкарев. Он пропал.

– Господи, только не это! – испугалась Ольга.

Рогачев насторожился:

– С чего инспектор зашлась? – спросил бабу.

– Знаю того говнюка! Не иначе как со своими дружбанами где-нибудь квасит. Его по костру искать надо. Он шашлык из семги любит.

– Знаем! Да только всюду ищем, но нигде его нет! – ответил Стас.

– Это говно непотопляемое! Куда денется? Вынырнет вместе со своей «малиной», – отмахнулся поселенец.

– Все пацаны в поселке, а вот его нет! И не знают, куда делся, ничего не сказал! В пятницу вечером ушел. Ничего не знают, куда и к кому направился. Он никому никогда не отчитывался.

– Ну, может у него «метелка» завелась? Дурное дело – не хитрое! Ему только этого и не хватало! – хохотнул Гоша.

– Если он вечером ушел, чего вы его на реке ищете? Иль ему в поселке места мало? – спросила Ольга.

– Там уже все и всех перетряхнули! Везде искали и спрашивали! Как сквозь землю провалился! – ответил один из оперативников.

– А может, он в Октябрьский сорвался? Там без родительских припарок оттянется по полной программе, отведет душу перед училищем. Там в трех общагах бабья – море! Пока со всеми перекувыркаешься, как раз месяц пройдет, – предположил поселенец.

– А может быть! – поддержал криминалист.

– Он никогда не поехал бы один, обязательно взял бы с собой кого-то, – не согласился Стас.

– В Октябрьский он не пошел бы пехом, а значит, с кем-то в лодке или на катере. Уже не один. Обязательно сказал бы своим ребятам, куда отрывается и с кем.

– Чего мы застряли здесь? Если Димку не сыщем, с нас головы полетят! – проговорил Стас.

– Не заходись! Пошарь отморозка в Октябрьском! Этот трое суток не станет в кустах валяться. Он не из сопливых романтиков, кайф уважает! – ухмылялся Гошка.

Стас набрал номер Шинкарева-старшего.

Нет, Димка не появлялся, и в Октябрьском Стасу делать нечего. Павел Павлович уже связался с пограничниками, они проверили и обыскали все насквозь, но сына не нашли. Его не видел никто.

– Ищите! Не мог же он испариться?! – орал человек в трубку, потеряв самообладание.

Милиция пешком обходила берега, но тщетно: никаких следов Димки не приметили.

Корнеев уже развернул лодку, собрался вернуться в поселок, как вдруг его окликнул Рогачев:

– Подожди! – попросил дрогнувшим голосом.

– Чего тебе?

– Помоги нам! Если не сыщем, хана всем! Шинкарев всех по костям разберет!

– Стас, зачем нам Гошка промеж ног? – запротестовали оперативники дружно.

– Он здесь на реке всякий камень и бревно в лицо знает! Мы со своими баграми год ковыряться будем. Но ведь и сюда он не возник пешком, мог только на лодке. Правда, не доперло до меня, зачем Димке сюда возникать? Ни кабаков, ни «телок» нет. Какой понт этому козлу сюда соваться? – сказал Гоша.

– А и верно, к кому?

– Да еще один!

– Надо проверить в поселке, не пропала ли у кого-нибудь лодка?

– Да ты логично помозгуй, к кому он сюда возник бы и зачем?

– А где его искать? Подскажи!

– Может, у лесников спросить?

– На смех поднимут! Этот потрох в тайгу с детства не совался.

– Откуда знаешь?

– Я его на Белой много раз видел, в тайге – никогда! Но сам Димка не водил лодку, всегда канал в пассажирах.

– Значит, если и нарисовался, опять же с кем– то? – уточнил Стас.

– Но с кем? Никто другой не обращался, что кто– то пропал.

– А может, его увезли специально?

– Иль в поселке места мало? Кому надо его урыть, сунул бы мешок на башку Димке, а чтоб не всплыл, камень добавил бы.

– Почему его мертвым ищете? Может, он живой? У лесников канает. Решил отдохнуть перед училищем в тишине, подальше от всех, – встрял Гошка.

– Это – не для Димки! Выходит, не раскусил ты его! – рассмеялся Стас грустно. – Но где его искать?

– Стас, я не знаю, чем тебе помочь? – развел руками поселенец и продолжил, – только, как я соображаю, зря его тут ищите. Не врублюсь, куда мог смыться этот чмо, но знаю, что не на реку.

Милиция проехала по реке еще километра три. Вода была чистой, но ни лодки, ни Димки не увидели люди.

– Ладно, нам пора вертаться! – нахмурился инспектор, заметив, что Ольге стало холодно, и, развернув лодку, уехал не прощаясь.