Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Гошка с Ольгой, вернувшись в поселок, вскоре забыли о Димке Шинкареве, готовились к составлению отчета. А в поселке пошли слухи, что кто-то убил Димку и так надежно спрятал труп, что даже милицейские собаки, а их целая псарня, никаких следов не нашли.

– Весь поселок обоссали псы легавых, все столбы. В каждую избу их заводили и в огороды тоже. Алкашей трясли, спрашивали, не обидели ли по бухой Димку? Не наехали ли на него случайно? Но никто из них за собой такого не припомнил, – говорила соседка Анны.

Присмирели, поутихли ребята из компании Димки. Они уже не шатались по улицам дотемна, поняли, что в маленьком поселке может случиться большое горе.

– Куда он мог подеваться? – шептались бабки на скамейках, подозрительно вглядываясь в лица поселковых.

Сам председатель рыбкоопа через пару недель после бесполезных поисков уехал в командировку в Питер и, как слышали люди, частенько звонил Рогачеву, спрашивал, нашел ли тот его сына?

Стас устал от поисков и на вопросы Шинкарева отвечал раздраженно, а, положив трубку, сквозь зубы называл звонившего козлом.

Никто во всем Усть-Большерецке не сочувствовал Павлу Шинкареву, не жалели о Димке, говорили, что судьба сжалилась и сберегла от худшего. Такой и должен был помереть пораньше, чтоб больших бед не натворить.

Почему-то никто не предполагал, что парень жив. В такое попросту никто не хотел верить.

Димкино исчезновение не заинтересовало лишь инспекторов рыбнадзора. Время от времени они ловили браконьеров, штрафовали, конфисковывали сети и лодки. С исчезновением Димки им стало жить много спокойнее. И если теперь случались стычки на реках, они заканчивались быстро. За ножи и ружья поселковые уже не хватались, не хотели попадать в зону, услышав от мужиков, отбывших сроки, каково им пришлось в ходке.

Многие из них даже смотреть отказались в сторону реки, но Гоше вслед говорили такое, что поселенец даже во сне спал со сжатыми кулаками и матерился.

Ольга теперь старалась вернуться домой засветло. Если ловила браконьеров, то не сдавала их в милицию, заставляла платить штраф, решив, что новый инспектор, который ее заменит, пусть работает по-своему, а ей перед отъездом не стоит рисковать головой.

Перед окончанием нереста женщина даже сети не отбирала. Увидела, что и Гошка уже не зверствует, не набрасывается с кулаками на людей и не грозит как раньше.

– Устал я с ними собачиться. Ведь вот до сих пор винят меня в смерти учителя. Забрал я у него сетку и лодку с мотором, а он на все это три года копил. Зарплата у него вшивая, копеечная. Пока собирали деньги на мотор и сеть, семья голодала, в натуре. Едва купили, даже попользоваться не успели, я у них все конфисковал. Передал в милицию. А тот хмырь, Николай Семенович, через неделю дуба врезал.

Семья осталась без кормильца, и клянут меня всяк день как последнего пропадлину. Да и только ли они? Та же Галка Хохорева со своей малышней. Может, оттого и у самих ничего не клеится, что хаваем мы хлеб свой, политый чужими слезами? И давимся, и болеем, и света нет в нашей жизни…

Ольга слушала Гошку молча, а потом сказала:

– Все это скоро кончится. Во всяком случае для тебя! Скажи, ты что-нибудь подыскал для себя на будущее или останешься в инспекции?

– Нет! Ни за что! Аня написала Юрке в Питер, попросила помочь нам. Нет, не деньгами. Хотя б советом. Тот по-своему понял, обещал разузнать и позаботиться о нас. Решил теперь в Питер перетащить, чтоб рядом жили. Анька уже ждет-не дождется, переезд за праздник будет держать. Мне ль не понять свою бабу? Устала она здесь, вконец извелась. Отдохнуть бы ей, ведь все годы семью тянула. Пора мне впрягаться. В городе всегда проще сыскать работу мужику. День и ночь стану вкалывать.

– Вот разъедемся и никогда больше не увидимся! Прости, козлик, уже давно чую, что скоро навсегда расстанемся, – погрустнела Ольга.

– С чего взяла? – вылупился Гоша, еле продохнув.

– Мне нужно сменить обстановку. Я задыхаюсь здесь! Я умираю! Я давно не чувствую себя человеком и не знаю, зачем живу на земле? Да и ты добавляешь на душу, когда говоришь, что из-за нас голодают и умирают люди, что нас все ненавидят и мы живем здесь как наказание для всех поселковых. Я не хочу такое. Мне нужно уехать отсюда туда, где буду человеком, со мной станут считаться!

– Размечталась, Ольга! Да врубись же ты! Ну кому нужны инспекторы? Только властям! Обычным фраерам, самой толпе мы лишь помеха, как распорка промеж ног!

– А что будет, если нас не станет? Лосось вообще изведут жадные люди!

– Ну чего городишь? Ведь у всех нас – один живот, и больше чем он вместит, никто не схавает. Иначе куда денешь? Надо снять все запреты и разрешить людям жрать рыбу вволю. Поверь, не будет тогда браконьеров и люди сами станут беречь рыбу. Ведь знаешь, запретное всегда к себе тянет. А разреши лов, потерь в рыбе станет куда меньше, чем теперь при всей охране. Уж так создан человек, то, что от него берегут, обязательно украдет. Не веришь? Давай посмотрим, сколько рыбы насолили наши люди? Сколько икры наготовили? В каждом доме больше, чем в магазине. И это при том, что мы с тобой даже ночами стремачили на реках! А разреши лов, каждый возьмет столько, сколько схавает и ни капли больше!

– Так я и поверила! Ртом и задницей начнут хватать! – настаивала Оля.

– Поначалу, а впослед поостынут, потому как хранить рыбу тяжко. Ее из соли взял – отмочить надо. Какой вкус у такой рыбы, сама знаешь. Да и сколько ее нужно на зиму? Ведь помимо нее поселковые мужики и бабы запасаются харчами. Кто на перелетных охотится, другие грибы в тайге собирают, ягоды. Бабы картоху растят. Так-то оно и идет, не все на рыбе держится. Она – подспорье, но не основа!

– Ты думаешь, что мы здесь лишние люди? – удивилась Ольга.

– Когда станешь семейной, слиняешь из инспекции, сама себе на это ответишь, – усмехался Гоша и неожиданно добавил, – Ольга, а когда сделаешься бабой, ни за что не расколешься внукам, что вкалывала в рыбинспекции!

– Почему? – не поняла баба.

– Стыдиться станешь!

– Ты уж слишком загнул! – обиделась тут же.

– Когда из-за нас помирают люди, как тот учитель, это и впрямь стыдно.

– Как же сам себя заставлял работать?

– Не своей волею! Меня заставили. Не хотел в зону возвращаться, но потом дошло, что тут я быстрее мог откинуть копыта, потерять жизнь и не дотянуть до воли. Если б раньше доперло, не уломался бы в инспекторы ни за что!

– Я не согласна с тобой! Если дать людям волю, через несколько лет всю красную рыбу изведут! Из– за жадности! Не впрок начнут заготавливать, а сколько руки сгребут. Как это он засолит иль накоптит рыбы меньше, чем сосед? Да ни за что! Зависть задушит, ночами спать не даст! Ты плохо знаешь психологию наших людей. Они живут не разумом, чтобы брать по потребности, а только стадным чувством – алчностью. Бери, хватай, сколько уволокешь. Неважно, сколько сожрет и сколько выбросит. Важно, что у него будет не меньше, чем у других. Только тогда смогут жить и спать спокойно. Вон в Октябрьском на моем участке бабка Лиза жила. В рыбачках – с самой войны. Рыбу ртом и жопой ела, а под старость на нее смотреть не могла. Опротивела. Перебрала старая лососи за свою жизнь, но все равно на зиму солила, а потом летом выкидывала. Рыба не может храниться бесконечно, но баба Лиза не умела дышать без запасов! Никогда ни с кем не делилась. А ведь жили рядом многодетные семьи, но не коренные и не заслуженные – как бабка. Им не разрешали ловить кету. А старуха выбрасывала каждое лето завонявшую рыбу. И таких полно. А ты говоришь, что по надобности брать станут, мол, у всех живот только один. Наши люди только о себе помнят, о завтрашнем дне никто не задумывается. Для него мы имеемся.

Гоша, слушая Ольгу, лишь усмехался. Он расхотел спорить и остался при своих убеждениях.

– Смотри, раньше в это время нерест уже заканчивался, а нынче еще вовсю косяки идут.

– Зима будет теплой. Рыба такое чует! – повеселел поселенец и, поймав пару рыбин, развел костерок, взялся запечь семгу на углях. – Думал, этот

объезд последний будет, но нет, наведываться придется не раз. Глянь, как плотно идут косяки. К самым верховьям поднимаются. Это хорошо, что силенок много. Мальки будут крепкими, до весны многие доживут.

– Погоду не предугадаешь. Рябина рано покраснела, выходит, зима наступит скорая и лютая, – не согласилась Ольга.

– Для нас эта путина последняя здесь. Клянусь волей, когда уеду отсюда, на рыбу смотреть не захочу. До печенок она меня достала! И сниться будет до смерти!

– А я, если выйду замуж, уйду из инспекции. Знаешь, почему?

– Скажи свое.

– Детям мать живая нужна…

– Вот это верно сказала! Женщине никогда нельзя жизнью рисковать. Они в доме и в семье самые нужные! – Георгий отдал Ольге запеченную рыбу. – Ешь, сеструха. Наше у нас никто не отнимет, – впился зубами в свою рыбу. – Даже через много лет я не забуду вот эти наши объезды, печеную рыбу и тишину на реке. Недолгая она, может оборваться в любую минуту, но, видно, тем дороже, что была она. Как жизнь, в которой так мало радостей, а все ж не хочет расставаться с ней человек.

– Гош, если я перееду в Оссору, ты будешь мне писать письма?

– Ой, Олька, темнить не стану: получать письма люблю, а вот отвечать на них терпеть не могу. Лучше позвоню. Ты уж заранее знай и не скрипи клыками!

– Ладно уж, прощу козлика за правду! – рассмеялась женщина и через пару дней уехала в Оссору.

Корнеев остался один на два участка. Забот и тревог у него поприбавилось. Порою возвращался домой уже затемно. Вот так объезжая Широкую, увидел, как лесник Егор наводил порядок у себя в тайге, убирал сухостой, рассаживал молодые деревья, чтоб росли свободнее, но оставались под надежной защитой крепких, могучих деревьев. Их лесник называл родителями и, подсаживая молодь, разговаривал как с людьми, прося сердечного тепла приемышам.

– Ты ж вон какой плечистый да ядреный. Таких мужиков середь людей ноне не сыскать. Все дохлые, квелые. Ранней по восемнадцати детей в семьях рожалось. Все взрастали здоровыми, работящими. А теперя глянь, едины заморыши плодятся. В семье– один. Двое – редко у кого, трое – многодетными считаются. Ранней осмеяли б бабу за эдакое! На детей глянуть срам! Прозрачные! Сквозь них тайгу видать. Зато все мытое да кипяченое харчат. Я своих без баловства растил, зато и ныне у их щеки со спины видать, а плечам и медведь позавидует! Вона как в отпуск понаехали, изба ходором ходила от их! Потому как люди, а не шкелеты сущие, возле каких хоть чхнуть иль бзднуть боязно! Разве сбрехал? Полный поселок таких нелюдей, срамотища! А ить туда же, в люди лезут! – поднатужился Егор, сломал сухой сук и, оглянувшись на реку, увидел Гошу, махнул ему рукой. – Заруливай ко мне! – крикнул зычно.

Оглянувшись по сторонам, Егор цыкнул на своих волков:

– Домой ступайте! Нече мужука пужать! Он к вам несвычный.

Зверюги послушно покинули хозяина. Издалека, из-за кустов понаблюдали за Гошкой, не опасен ли он для Егора, не обидит ли, и, убедившись, что приехал человек без зла, побежали к избе наперегонки, играя.

– Давненько тебя не видел! – приобнял поселенца Егор.

– Скоро и вовсе слиняю, – буркнул Гоша.

– Вольным сделаешься? – спросил Егор.

– Ага.

– То славно! В свои края поедешь?

– В Питер. Анькина родня расстаралась, жилье подыскали. Степке по душе пришлось, когда глянул. Дом, правда, не в центре и стоит на сопке, зато крепкий, из бревен. Все имеется в нем, даже отхожка, отопление. На кухне газ, с дровами нет мороки, и просторнее на комнату.

– Свое куда денете?

– Семья из совхоза все на корню покупает. Собрались переехать в поселок, у них там школы нет, а детей аж пятеро наваляли. Все учатся. Из-за ребятни решились. Даже скотину покупают.

– Вовсе складно сложилось, – улыбался Егор.

– Теперь только бы ничего не сорвалось! – вздыхал Гошка.

– Какие помехи могут случиться?

– А всякие! Слыхал иль нет, что у Шинкарева сын пропал? Легавые его всюду шмонали, все без понту. Как испарился козел!

– То ты про Димку? – уточнил лесник.

– Про него.

– Ну, этот барбос сам не околеет. Кто-то ему подмогнул. И давно он пропал?

– Да уж недели три прошло…

– Во, я его впослед аккурат так и ветрел вон там, на том берегу, на лужайке. Я приехал траву скосить корове. Димка со своей шпаной на моем лужку резвился. Девки с ними были. Такие ж дурковатые. Курили и подвыпили. Всю траву поизмяли. Я как глянул, порешил воротиться. Думал с неделю ождать, покуда трава подымется после их. А Димка углядел меня, позвал на угощение, но я отказался, сказал, что с утра не выпиваю, работы много. Тогда он осерчал и велел проваливать, не мешать другим веселиться. Я и уехал, а вскоре слышу, подрались промежду собой. Може, девок не поделили. Их всего две увидел, а ребят много. Уже под вечер, глядь, волокут Димку в лодку, сам идти не мог, перебрал

сопляк! Ну, вскоре они уехали. Я енто говно знаю. Задень его, вони не оберешься! Родитель всю душу измотает на лоскуты. Да и лужок скосил ужо. Энти недоноски весь его засрали. Бутылок, банок почти мешок накидали. Я все закопал в ямку.

– Егор, не видел ты, живой ли был тот Димка?

– Ну, со своими был! Он с ими много годов дружится, считай, с детства. А и волокли его, не бросили. Каб дохлый был, на што он в лодке? На берегу, в земле кто б сыскал его? Оно тебе к чему? Нехай легавые ищут! Они на то поставлены. Зачем их морокой свою голову глумить?

– Понимаешь, Егор, незадолго до того, мы с Димкой и его отцом пособачились круто. Я ему по соплям вмазал. И Рогачев вместе с Шинкаревым брякнули, мол, пока не сыщут Димку, не видать мне воли как своих ушей! Теперь доперло? А тут уж все на мази!

– Так чем я подмогну?

– Хоть день вспомни! – взмолился Гоша.

– Не припомню. Да коль надо, пацанов его нехай тряхнет милиция. И девок! Они из новых учителок, каких прислали в поселок. Обе рыжие и морды крашеные! Едино в толк не возьму, куда Димку сунули? Может, он с теми девками и поныне шалит, а вы его упокойником ищете!

– Не-ет, Егор! Бабы на халяву столько времени не держат!

– Как знать их, нонешних?

Лесник пригласил поселенца в зимовье, но Гоша отказался, сославшись на дела, и уехал в поселок.

Едва человек вошел в дом, Анна выпалила:

– Ольга звонила из Оссоры! Только ты поехал, она – тут как тут. Про тебя спрашивала, сказала, что через три дня воротится.

– Как ей там? – перебил Гошка.

– Понравилось. Все по душе пришлось: и поселок, и люди.

– Значит, уедет.

– Непременно. Так и решила, скорей туда воротиться. Вот только документы сдаст за этот сезон и умотает туда насовсем. Говорила, что снабжение Оссоры царское, Усть-Большерецк – просто жалкая дыра, куда даже за своими вещами ехать не хочется.

– Во, блин, дает! – удивился Корнеев.

– Еще сказала, что ей будущую квартиру показали. Небольшая, но уютная в доме на берегу моря. Там все дома так стоят, что море со всех окон видно. До него полсотни шагов. А продуктовый магазин – в том же доме, на первом этаже. Ее квартира однокомнатная, но посередке дома. Все есть, даже телефон. Если захочет уволиться, жилье заберут – так– то и привязали к инспекции веревками до самой пенсии.

– Один у нее шанс есть – замуж выйти, если найдет за кого! – сказал Гоша.

– Говорила, что молодежи много, и живут они весело. Она уже сдружилась с некоторыми, – рассказывала Анна так словно сама собралась переехать в Оссору.

Ольге и впрямь притянулся поселок. Его центральная улица начиналась рядом с аэропортом и убегала к сопкам, вытянувшись вдоль берега моря на несколько километров.

Частные дома и домишки, сохраняя общий вид улицы, не держались один за другой, всяк имел свое лицо, а потому даже на улицу каждый смотрел кто лицом, а кто и вовсе задом.

Бревенчатые, кирпичные, совсем не похожие, они с любопытством глазели окнами на море и прохожих. Казалось, вжимались в землю от гула взлетающих самолетов. Любили смотреть на всякие корабли, дрейфующие на рейде. Их было так много, и все разные! Большие и поменьше, из разных стран. Они с самого раннего утра и до поздней ночи оглушали берег раз ноязычными песнями и музыкой. От той мешанины чайки глохли и прилетали на берег, ругая пронзительными голосами ненормальных моряков, живущих на кораблях.

Зато как красиво смотрелись пароходы ночью с берега. Расцвеченные множеством огней суда казались сказочными в глухой ночи. Там всегда кипела своя бурная жизнь. Одни корабли приходили, другие отчаливали, мигнув огнями берегу, где уже кто-то вздыхал вслед и ронял слезу. Здесь никто не задерживался подолгу. Жители поселка, привыкнув за годы, не обращали внимания на суда и редко оглядывались на море. Они проскакивали мимо равнодушно, и только новенькие, приехав в Оссору, смотрели на поселок и море с восторгом, ходили гулять на берег.

В Оссоре всегда было ветрено. Сказывалась близость моря. Хорошая погода случалась крайне редко. В основном, тут шли дожди, промозглый туман ложился на крыши с ранней весны и до глубокой осени, а потом выпадал снег. Он шел всю зиму серый, как тоска. Может быть, поэтому уж слишком редко небо над поселком наряжалось в звезды. Зато в зимнюю стужу, когда круглолицая луна выглядывала из-за туч взглянуть на землю, она белела от ужаса, заслышав волчий хор, доносившийся с острова Карагинский, что в сорока километрах от Оссоры. Там был волчий заповедник. Когда море замерзало, зверюги с острова приходили в поселок поживиться хоть кем-нибудь. Что делать? Голод – не подарок, и зверье промышляло кто как мог. Одни ловили собак и кошек, другие, случалось, нападали на людей. Если не успевали вовремя вернуться на Карагинский, их отстреливали местные жители и пограничники.

Ольга прилетела в Оссору ясным, солнечным днем. Она еще в самолете познакомилась со многими пассажирами. Одни возвращались из поездки в Питер, другие прилетели в Оссору в командировку. Многим из них очень понравилась яркая веселая девушка. Бойкая и остроумная, она умела тонко пошутить, никому не отдала предпочтения, держалась независимо, но не высокомерно.

Еще в самолете, даже не приземлившись в аэропорту, ее пригласили на вечер в ресторан. Двое звали к себе в гостиничный номер, один умолял погулять с ним по берегу. Кудрявый светловолосый парнишка, краснея и заикаясь, звал в кино, а долговязый черноглазый парень приглашал ее на дискотеку.

Ольга никому не отказала и не дала согласия.

– Оля, давайте к нам! Я охотовед, еду в Оссору на неделю с проверкой. Зовут меня Анатолием. Если хотите, подвезем вас из аэропорта в гостиницу. Нас автобус будет встречать, вместе доедем, чем тратиться на такси, – предложил человек запросто, и Ольга согласилась.

Анатолий не обманул. Автобус подошел к трапу самолета и, забрав троих мужчин, а вместе с ними и Ольгу, заспешил в поселок.

– Вы впервые в Оссоре или бывали раньше здесь? – спросил охотовед, присев рядом.

– Знакомиться еду.

– С кем, если не секрет?

– С Оссорой. Предлагают переехать на работу.

– А кто вы по профессии?

– Инспектор рыбоохраны, – ответила тихо.

– Шутите? – не поверил попутчик.

– Ничуть!

– За что себя прокляли?

– Я так не считаю, – отодвинулась Ольга.

– Не обижайтесь. Я – охотовед, но вашу работу знаю не понаслышке. Обычно рыбинспекторами работают мужчины, да и то лишь те, кому от жизни ждать уже нечего. Они никем и ничем не дорожат, обычно одинокие, повидавшие жизнь и растерявшие в ней все. Как правило, это очень несчастные мужики, забывшие о жалости и сострадании.

– Огульщиной заболели! Я себя такой не считаю, – обиделась Ольга.

– Интересно было бы пообщаться поближе. Я очень люблю исключения из правил, а я вам расскажу о своей работе. У нас есть много общего. Вы давно работаете в инспекции?

– Да, несколько лет.

– И семью имеете? Наверное, муж тоже в инспекции работает?

– Анатолий, не слишком ли много вопросов для начала знакомства? Вы предложили подвезти попутно, а становитесь назойливым собеседником! – отвернулась Оля.

– Извините мое любопытство, но я исправлюсь. Совсем не хотел вас обидеть.

– Этого никому не дано, – увидела, что автобус уже остановился напротив гостиницы, и мужчины стали выходить.

Ольгу определили в одноместный номер. Она привела себя в порядок после дороги и хотела по искать какой-нибудь буфет, чтобы хоть слегка перекусить, но в номер постучали.

– Оля, давайте спустимся в ресторан. Сейчас там пусто, спокойно поедим, – предложил охотовед.

– Анатолий, мне предпочтительнее буфет. Я не знаю, на сколько затянется здесь мое пребывание, и не хочу сорить деньгами.

– Оля, я плачу…

– Нет, я так не могу. Мы с вами едва знакомы и сразу в ресторан?

– А если принесу в номер?

– Не нужно. Я сама себе возьму все, что необходимо.

– Вы пренебрегаете мной?

– Анатолий, не надо быть таким навязчивым, – хмурилась Ольга.

– Ладно, не сердитесь, – взял ключ из ее руки, вывел в коридор и повел к лестнице, держа за локоть.

Уже в ресторане мужчина сделал заказ официанту и спросил:

– Оля, расскажите, что такое Усть-Большерецк и кто у вас там остался?

– Теперь не о чем говорить. Человек, с которым работала, был мне братом, но и он уезжает, конечно, не с добра, оставляя после себя проклятие прожитому времени. Ни мне, ни ему жалеть не о чем. Он приобрел там семью, а я потеряла годы. Мне ни вспомнить, ни жалеть не о чем. Ия, и Гоша остались чужими в этом поселке. Мы целиком вложились в работу, взамен не получили ничего!

– Оля, а на что рассчитываете в Оссоре? – спросил Анатолий, заглянув в глаза.

– Ни на что. Хочу сменить обстановку.

– А что это даст?

– О том я не думала, но здесь жизнь видна. Вокруг нормальные люди. Когда ехали из аэропорта, видела много молодежи, а там – старушечье царство, убогое и корявое. Я больше не выдержала бы там.

– А мне среди людей холодно. Один остался. Вроде все есть, и нет ничего.

– Жена бросила? – спросила Ольга тихо.

– Не стало ее, умерла.

– А дети?

– Не было, не повезло стать отцом. Не успели.

– Давно один?

– Скоро три года.

– В командировках забываетесь?

– Не получалось пока. Хотите, покажу фотографию жены? – человек полез в карман.

Ольга глянула на снимок, и мурашки поползли по спине, словно саму себя увидела.

– Теперь ты понимаешь меня? Я не назойлив, но когда увидел, душа перевернулась. Своим глазам не поверил. Кто из вас чья копия?

– Толик, успокойся. Я вижу, я все поняла, но это лишь чисто внешнее сходство, – вернула фотографию.

– Пошли, погуляем на море, – предложил человек.

– Мне нужно в инспекцию.

– Ты долго там будешь?

– Как сложится…

– Я жду тебя. Вот номер мобильника, позвони, когда освободишься. Договорились?

Но все получилось иначе. Едва Воронцова переступила порог инспекции и назвалась, ее сразу окружили мужчины, привели в кабинет, потом повезли смотреть квартиру, рассказывали об участке, который решили доверить Ольге.

– Там старик шутя справлялся с браконьерами.

– Знаешь, он свой метод борьбы с ними придумал.

– Ну, да! Он не извел, не штрафовал, никого не сдавал в милицию. Браконьеры сами от него «ласты сделали» и приклеились на других участках, а к деду нос не суют.

– Он дрался с ними? – спросила Ольга.

– Да что ты? Нет. Он – старый сталинист и на своей лодке, на самом носу закрепив портрет Сталина громадный и плакат тех времен «Слава великому Сталину!». Старики, завидев ту лодку, со страху крестились поначалу. А ну, как впрямь сиганет из лодки какой-нибудь кэгэбэшник и возьмет за жопу, до конца жизни на Колыму засунет! Ведь нормальный человек в такую лодку не сядет. Не рискнет в ней открыто на людях показаться. А коль появилась, значит, что-то случилось? И чего теперь ждать? А наш дед тем временем орал в «матюкальник»: «Выходите диверсанты, вражье семя, уголовники и агрессоры! Все, кто подрывает устои советской власти, – расхитители национального достояния нашей Родины! Я всех вас проучу сталинским судом! Всех врагов народа, кого – к стенке, кого – на Колыму, до мировой победы социалистической революции просидите на рудниках!

– Он, что, – псих? – рассмеялась Ольга и добавила, – ему не вломил никто?

– Он засыпал органы безопасности своими жалобами, где браконьеров называл политическими подрывниками, врагами народа и требовал для них смертную казнь, расстрел.

– Отморозок! – смеялась Ольга.

– Мы тоже так думали, но дед – не дурак. Он хорошо знает всех жителей Оссоры и на каждого браконьера находил свои компроматы. Один сидел при Сталине за то, что слушал «Голос Америки», но выжил как последняя контра даже на Колыме. Разве место ему в пограничной зоне? Он и сегодня остается врагом, надо с ним разобраться! И так с каждым. Стали мужиков таскать в органы безопасности. Мужики не на шутку струхнули. От своих стариков наслушались всякой жути. Да и деды от греха подальше перешли на другие места ловить рыбу. Кому охота знать, чем отличается ФСБ от КГБ? Лучше с ними не связываться и не знакомиться. От того добра не будет, это знают все.

– Да и участок не единственный.

– А деда не обследовали на предмет вменяемости? – спросила Ольга.

– Кто решится? У него три степени ордена «Солдатской Слава», медаль «За отвагу», кучи других наград. Он с именем Сталина всю войну прошел до самого Берлина! Убеди, что дураком был! Нас свои отцы не поймут. Вот и посуди, кто посмеет деда тронуть? А он и теперь в той же лодке по реке мотается. Правда, браконьеры и сегодня его обходят. Жива память у народа! А дед – не дурак, знал старый оригинал, на что давить! Никто до того не допер! А он всех обхитрил, наш музейный экспонат!

– Ну, если у него нет браконьеров, зачем убирать деда с участка? – спросила Ольга.

– Понимаешь, все бы ладно, пока ситуация касалась обычных наших мужиков. А тут приехал к нам с проверкой работник областной прокуратуры. Наши вздумали его на рыбалку свозить и нарвались на деда. Тот берданку образца прошлого века в лоб нацелил. Человек и раскололся кто он есть. Так утопил в кляузах. Сколько неприятностей доставил. Тот проверяющий при слове Оссора за валидол хватается! Во, достал плесень мужика! За самые что ни на есть! Решили избавиться, а заменить было некем.

«Придурковатый хитрец! А может, подлец? Ведь многим доставил неприятностей! Но почему именно меня толкают на его место?» – задумывалась Ольга не раз, слушая будущих коллег, инспекторов рыбоохраны.

– Ольга, что вас беспокоит? Почему хмуритесь? Чем недовольны? – спрашивали ее.

Она ничего не могла ответить. Женщина хотела встретиться со стариком и поговорить с ним наедине по душам.

– Зачем? Он любого достанет до печенок! – отговаривали Воронцову, но та попросила телефон деда.

Ей дали, и она позвонила.

– Григорий Владимирович, я – Ольга Воронцова, инспектор рыбнадзора. Меня присылают к Вам на замену. Я – в Оссоре, но прежде, чем принять какое-то решение, хочу встретиться и поговорить с вами напрямую.

– Какой смысл во встрече? Зачем и кому она нужна? – услышала скрипучий голос.

– Мне эта встреча необходима!

– Но я не желаю видеться с вами! – положил трубку на рычаг.

Ольга растерянно огляделась. Ее быстро уговорили, сказав, что дед всегда и со всеми дерзил, даже с начальством.

– Вот и с тобой так же по-хамски обошелся. Да и о чем с ним говорить? – убеждали Ольгу.

Она уже собралась уходить в гостиницу, как вдруг в кабинет неожиданно вошел седой пожилой человек и, слегка кивнув головой всем, обратился к Ольге:

– Это вы Воронцова? О чем хотели говорить со мной? Я решил не обижать в вас женщину и пришел сам! Может, эта встреча и впрямь нужна на будущее. Пойдемте в кабинет. Он был моим, теперь – ваш, – открыл дверь, пропустил вперед Ольгу, включил свет.

Женщина увидела на стене большой портрет Сталина. Заметила, что дед внимательно наблюдает за нею. Оля села за стол и попросила:

– Григорий Владимирович, расскажите об участке. Как Вам работалось здесь? Я хочу для себя решить, стоит ли мне переезжать сюда?

– А почему бы нет, если вы – не управленка?

– Нет, я – из инспекторов, но мне неловко. Выходит, выдавливаю вас с работы.

– Ничуть. Я никогда не останусь без дела. Запомните, гвардия не сдается! Я уже нашел работу.

– А почему не здесь?

– Долго объяснять. У меня с этими вот, что сейчас подслушивают под дверью, засунув нос в скважину замочную, не склеилось сразу. Я не говорю, плохие они или хорошие, дело совсем в другом. У нас разные убеждения, и подход к работе тоже иной. И ничего тут не исправить. Я засиделся здесь, мне давно пора на пенсию. Но не верится, что наступил предел. Здесь, на работе, я перестал понимать людей. Уже давно не имею среди них друзей. Они высмеивают меня и злословят. Ну, разве это по-мужски охаивать прошлое и показывать пальцем у виска?

– За что?

– Я – один из немногих, кто не стыдится носить боевые награды. И надеваю их не только на праздники. А мне говорят, чтоб продал свои медяшки на барахолке по бутылке за штуку. Называли хипачем и металлистом, плесневым пижоном, – всего не перечислить. Мне было обидно, Оля, ведь я свои награды не покупал, не сорвал с погибших, не отнял. Я награжден ими! Я получал их от командиров и носил с гордостью. В войне проявился каждый, и трусов не награждали медалью «За отвагу». Все три степени ордена «Солдатская Слава» есть у меня. Мы добровольно шли воевать. Нас не мобилизовывали, не вытаскивали из домов силой. Мы были совсем молодыми.

– Но ведь не из-за этого вас не понимают.

– Понимаешь ты или нет, что мы бросались в атаку с именем Сталина? Все годы войны он был с нами. Тебе это не понять. Он говорил с нами! Мы верили ему, как себе! А когда война закончилась Победой и страна стала отстраиваться, нам сказали отказаться от Сталина! Я этого сделать не смог. Я никогда не был предателем!

– Я не о том!

– На работе все шло путем. У меня на участке нет браконьеров. Извел всех! Как? Это мое дело! У каждого свой метод. Никто кроме меня не мог так их прогнать. Я один имел на это право!

Ольга поняла, что ей придется обдумать свое отношение к участку, людям, что ничего общего в работе с прежним инспектором быть не может. Женщина шла, задумавшись, по опустевшей улице. Она поняла, что работы здесь гораздо больше, чем в Усть– Большерецке, участок сложнее, требования выше.

– Оля! – внезапно услышала рядом. – Не пугайтесь, это опять я! – увидела Анатолия.

– Почему тебя никто не проводил?

– Толик, с моей работой о таком даже думать смешно. Если в поселке станут провожать, что буду делать на участке? Там приходится забывать, что женщиной родилась, – опустила голову.

– А вот это зря! Тебе цветы должны дарить каждый день!

– Сейчас! Подарят на гроб! Хоть не смеши!

– Я бы дарил!

– Зачем?

– Потому что ты есть на свете, вот такая! Самая лучшая!

– Шутишь? В Усть-Большерецке другое слышала.

– Значит, повезло, что они тебя не заметили, прошли мимо. Оставили мне…