Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

«Это кто ж такой? Откуда взялся? Неужели Гошка? – смотрела на мужика Любка-пекариха. – Вот это да! Видать, нашел бабу! Вон как его вылизала всего!

И куда это он такой сверкающий? Неспроста! Верно, расписаться решил, вот и навел на себя лоск. Но, черт побери, он вовсе не плох! А плечищи какие! Загляденье! – вспомнилась ночь, проведенная с Гошей. – Был бы ты вольным!» – подумалось женщине.

Не сдержавшись, она вышла на крыльцо:

– Гоша, можно тебя на минуту? – позвала вкрадчивым, сладким голосом, не приметив на улице никого из поселковых. _:

– Чего тебе? – услышала в ответ

– Ты вечером свободен?

– Смотря от чего? – хохотнул негромко.

– Ну, а если я приду?

– Давай, заруливай! – вспомнилась Любка в постели, горячая, озорная. «Вот только бы успеть воротиться», – подумал Гоша и заспешил в милицию.

Там тоже все удивились.

– Ну, ты, блин, даешь! Вырядился как начальник! Только папку или портфель в руки! Любого за пояс заткнешь. Готовый инспектор рыбнадзора! Кто от такого откажется? – смеялся Рогачев.

У него, помимо Гоши, были свои дела в Октябрьском. Поэтому, указав поселенцу на машину, следом залез в нее сам, сел за баранку, и вскоре они выехали из поселка.

– Ты только смотри, не срывайся там. Не наезжай и не злись на вопросы. Отвечай спокойно.

Никого никуда не посылай и не грози! Слышишь? Води себя пристойно, – просил Рогачев.

– Заметано! Ни одному козлу биографию его не прозвеню. Все равно не дойдет! – согласился Кор– Ноев.

– Знаешь, если возьмут тебя, уже не будем с мест на место швырять. Должность эта уважаемая. Считаться с тобою станут везде. А если избавишься от грубости, тебе цены не будет.

– Во, ни хрена! Я что ж, с браконьерами должен ботать вежливо? Да я их так зажму за жабры, взвоют курвины блохи!

– Смотри, твои знакомые! Пограничники. Видишь, тормозят, документы будут проверять! – притормозил машину Стас.

Увидев Рогачева, пограничники не стали смотреть документы. Гошу они тоже не узнали, приняли за какого-то начальника, прилетевшего из области.

«Но я им свое не прощу и не забуду никогда! Столько «бабок» отняли, головастики!» – подумал человек и для себя решил: став инспектором, «пасти» пограничников неусыпно день и ночь.

– Слушай, Гош, а у тебя на материке совсем никого из родни не осталось?

– Не знаю. Написал письма, пока ответов не получил ни от кого. А вам это зачем?

– Ну, мало ли что! Хоть сообщить будет кому, – сорвалось нечаянное.

– И вы как все! Вдруг сдохну! Даже не надеетесь, что живьем на волю выскочу?

– А если наградят? Или решишь остаться навсегда у нас?

– Не надо замывать, я ж – не лох, все понял, и не последний псих, чтоб тут до погоста примориться. На себя не обиделся! Даже не думаю о таком. Я домой рвану, здесь – не по кайфу.

– Все мечтают вернуться на материк, только мало у кого получается. Одних работа держит, других —

заработки. А в результате все до пенсии скрипят. За потом никого здесь не удержишь. Так и получается, что у нас на северах самая низкая смертность. Вот ко мне теща приехала помочь с ребенком. Так поверишь, умудрялась и работать. Да! Ей уже пеней пересчитали. Еще бы! Семь лет прошло. Ребенок уж в школе, а теща домой и не спешит. Второго роди предлагает нам. Она все свои деньги на книжку кладет, а работает уже на полторы ставки бухгалтере в банке. Конечно, не перегнулась, а получает так, что мне и не снилось. На материке в таком возраст" кто ее в банк возьмет? Тут, наоборот, довольны: опыт большой, знания и никаких санаториев и прочих льгот не требует, рада тому, что имеет.

– Но это ж теща! – сморщился поселенец, как от зубной боли.

– У тебя тоже была теща? – спросил Стас.

Гоша выдал такой фонтан брани, что даже машина заглохла и никак не хотела заводиться. Стас вывалился из машины, переломившись от хохота пополам.

– Ну, ты – виртуоз!

– А что я ослеп? Когда мой кент по дурной прыти женился, у него баба с тещей оказались в одном патроне. Раньше мы с ним бухали, где и как хотели. А тут эти лохмоногие «параши» паханить вздумали. Отворили пасти, как могилы, и поливают, шмонают совесть, мол, как смеешь, козел, в таком виде к молодой жене возвращаться? Ну и что, если у кента ширинка оказалась нараспашку? Жарко было! Вот и проветрил по пути! Иль приметили засос на шее. Что с того? Это ж не триппер, ни беременность! Могли б и не заметить, если такие культурные! А то увидели следы помады на плече, устроили истерику. Я кенту предложил снять штаны и показать обеим, сколько там следов помады поставили. Весь бардак расписался! А на главном сама бандерша точку поставила и не велела кенту смывать до следующего захода. Так он в пивнушке свой хрен за «бабки»

мужикам показывал. Им до смерти столько орденов Ни получить. Вот я и говорю, люди деньги платили,

1 зависти сохли, а вы его барахло за дверь швыряли, мокрожопые мартышки! Иль не дошло до вас, кик к нам, мужикам, относиться надо? Вот именно! Целовать во все места без перерывов и выходных, а тем более тещам! Для них у всех мужиков задницы имеются. Не зря их называют тещиным лицом!

– Как тебя живым оттуда выпустили?

– Я им свое расцелованное хозяйство показал, сказал, что у кента втрое больше, без единого просвета. Ну, они, понятное дело, в крик. Мол, вон отсюда оба. А как, ежли я – на ногах, а кент – на рогах? Заснул он у порога. Как выкинешь? Сразу украдут. Мужик в наше время в дефиците. Напомнил этим уродкам, ну, и брякнул, мол, пусть поспит, а утром заберу его.

– Ну, и как? Забрал?

– Хрен там! Они кента в самую дальнюю комнату уволокли, печати ему ставили. Ага, аж встать не смог. А меня тоже не обделили, не обошли вниманием. Теща приласкала утюгом. У меня не только уши опухли… С тех пор не тусуюсь с женатыми кентами, особенно у кого на прицепе теща! Я для них ничего не пожалел бы, ни одной обоймы.

– Куда ж их денешь, они – тоже матери, – повернулся Стас к окну и сказал: – Вылезай, приехали!

Стас лишь на минуту зашел в кабинет к начальнику рыбинспекции и, выйдя, оставил дверь приоткрытой, кивнул Гоше, чтобы тот тоже прошел в кабинет.

Поселенец вошел так, словно бывал здесь и раньше. Поздоровался, представился.

– Скажите, Корнеев, вы имеете представление

о работе в нашей системе? – спросил Гошу начальник рыбинспекции Александр Иванович Назаров.

– Слышал всякое.

– Не боитесь?

– Я и сам рыбак. Из других морей ловил, – усмехнулся Корнеев.

– Сколько вам еще отбывать на поселении?

– Четыре зимы.

– А у нас справитесь?

– Как два пальца! Наша рыбалка была покруче потому многие не вернулись. А я хочу воротить живым. Если не повезет, ну, значит, не судьба!

– С оружием умеете обращаться?

– С любым, – ответил уверенно.

– Лодку, катер водить сможете?

– Хоть самолет угоню!

– Браконьеров не испугаетесь задержать?

– В «малине» и на зоне от десятка умел отмахнуться, а поселковые вообще слабаки.

– Сумеете забрать у них лодку, снасти?

– И самих в придачу привезу и сдам!

– А если вас ранят?

– Много раз пытались, и менты тоже, но я живой! – рассмеялся Гоша.

– За что получили срок?

– Фартовал! – выпалил поселенец и уточнил, – за воровство судили! Так суд сказал. Ну, да как смотреть на все. Мы заколачивали на жизнь! На нормальную. А у нас нигде не платят так как надо. На грошовый оклад нынче никто не дышит. Давиться картохой и хлебом никого не заставишь. Вот и ищут приработок мужики, кто какой, чтоб прокормиться, чтоб портки с задницы сами не падали. Ведь до чего довели народ, только гляньте! Старики на свалках хавают, «зелень», которой повезло выжить, прости» кует и ворует. Другие тоже норовят стыздить то, что плохо лежит. А как иначе? Я тоже не с добра, с голодухи в «малину» нарисовался. Там все такие были. У нас, если не сопрешь, с голодухи откинешься.

– А как же у нас собираетесь работать?

– Чего проще! Для себя мне никто не запретит поймать рыбу. На день двух хватит. На хлеб и картоху.

Получка будет, – не успел Гоша закрыть рот как Назаров встал и, подойдя к двери, выглянул в коридор.

Там было пусто. «Ну и подбросил кадра Рогачев! Самого отпетого к нам в инспекцию! Мы кристально честных берем, а Стас какого-то бандита решил подсунуть! С чего бы так подгадить вздумал? Иль дурнее себя ищет?» – думал Александр Иванович и, выглянув в окно, увидел Стаса, позвал его. Георгия попросил выйти в коридор, подождать там окончательного итога.

Едва Рогачев вошел, Александр Иванович чуть ни набросился с кулаками на него.

– Ты кого приволок? Тюремного старожила?! Мне инспектор нужен, а не ворюга! Его еще не приняли, а он уже все обмозговал. И воровать не отучится. Стакнется с вашими браконьерами, и не только рыбу, да и нас с тобой пропьет забулдыга!

– Успокойся, Саш! Гошку я знаю как свои пять пальцев. Базарить любит, но в том его беда! У всех нормальных людей язык во рту растет, у Корнеева – из задницы. Отсюда все беды мужика! Вот и мне тарахтел, что без водки не сможет дышать, а ни я, ни участковый ни разу бухим не видели. С бабами не засекли, хотя брешет о них как наипервейший кобель. За все время ни единой драки и ссоры. Работал водовозом без замечаний. Я не поверю, что Гошка сдружится с поселковыми. Скорее, наоборот. Удалится от них вовсе. Он привык к одиночеству и слишком дорожит им. За свое горло вырвет любому. Уверен, через месяц назовешь его лучшим инспектором района. Помянешь мое слово! Я в этом уверен! – говорил Рогачев.

– Стас, он же половину поселковых перестреляет, если дать ему оружие! Ты только послушай этого хмыря! – злился Назаров.

– Сань, мыс тобой много летдруг друга знаем! И неужели ты считаешь, что свинью подложу? Да если я хоть что-нибудь замечу за Корнеевым, тут в зону отправлю, но больше чем уверен, этого не случится!

– Но ведь он – вор! – не унимался Назаров.

– В прошлом. В нашем поселке за все время в таком не замечен и не пойман, хотя был вхож во все дома!

– Я не верю в перерождение!

– А я и не убеждаю. Гоша не из крохоборов, станет мелочиться. Уж если грабить, так сразу бaн. А у тебя только рыба. Ее он будет охранять, даю слово!

Поселенец вжался в дверь кабинета и слышал каждое сказанное слово. Иногда хотелось вломить и врезать Назарову так, чтобы тот раскололся по самую задницу, но он удерживал себя.

– Ладно, давай попробуем его. Но предупреждаю, что возьму с испытательным сроком в три месяца. И при первом же срыве ты, как обещал, заберешь от меня своего Гошу!

– А если все сладится, ты ставишь мне за нег два коньяка! – потребовал Рогачев.

– Годится! – согласился Назаров и добавил: – я ним закреплю Ольгу, нашего инспектора. Пусть он подготовит новичка. Покажет, объяснит все. Думаю двух недель ему хватит. Как мужик мужику объясни своему бандиту, чтоб к Ольге не лез. Женщина крутая на расправу. Троих уделала за домогательства да так, что в инвалиды свалили.

– Это не та, которая борьбой занимается? уточнил Стас.

– Она! Чемпионка края! А знаешь, как ею стала? Замуж вышла. Мужик через год с кулаками на нее прыгать начал, бутылку эдак выпрашивал. Ольга с год терпела, потом стала заниматься борьбой. Ее, помимо мужика, браконьеры много раз пытались одолеть по бабьей части. Ну, и нарвались козлы! Заодно и от мужика избавилась. Как врубила, тот в больницу загремел. В гипсе полгода провалялся. А бабу судить хотели, но мы ее отстояли. Адвоката самого Лучшего наняли. Ну, и спекся благоверный на четыре года за систематические избиения и издевательства. Ольга, оставшись одна, на мужиков не смотрит, всех разом возненавидела.

– А жаль! Красивая женщина, – вздохнул Рогачев.

Назаров улыбнулся понятливо:

– Что делать? Не повезло всем! Так ты не забудь, предупреди своего поселенца.

– Мне его увозить, или тут останется на учебу? – Спросил Стас.

– Пусть оформляется и увози его. Ольга с инспекционной проверкой завтра к вам приедет. Этот район е вотчиной был. Все ему покажет, объяснит, научит. Заодно спецовку ему привезет, оружие. Лодку и катер мужики пригонят Гоше: катер – для моря, лодка– для работы на реке. Талоны на горючее получит. Короче, все, что положено для дела, есть! Дальше будет зависеть от него. Но и ты не спускай с него глаз, – напомнил Александр Иванович и попросил, – пусть твой гнус зайдет. Позови его. Скажем, как решили с ним.

Гошка, услышав последнее, успел отойти от двери, не получив ею в лоб.

Стас сразу понял, что Корнеев подслушивал, и спросил:

– Все дошло?

– Ага, – согласился Гоша.

– Он все слышал. Не будем время терять. Пускай идет в кадры, – сказал Стас.

Когда Георгий подошел к машине, то увидел Рогачева, разговаривавшего с молодой женщиной. Поселенец остановился, чтобы не мешать, но баба позвала его:

– Давай сюда греби! Чего как неродной, за машину спрятался? Тебе базарю, сыч лупастый. Сам за машину спрятался весь, а уши уже в Усть-Болшерецке. Смотри, тебя за них браконьеры тормознут! Чего вылупился? Говорю, иди сюда! – позвала баба и, подав руку поселенцу, представилась:

– Ольга!

Гошка взял ее руку, но забыл, что с нею делать дальше. Куда ее сунуть? Положить в нее нечего, а пустить просто так неудобно.

– Ну, чего держишься? Отдай лапу! – вырвала руку и сказала: – Отморозок какой-то! Ну что встал как лопух? Пошли в машину, там поговорим.

Женщина объяснила Гошке, кто она, и предупредила, что завтра или послезавтра приедет в Усть– Большерецк готовить Гошу к работе.

– Думаю, этого времени нам хватит. Ты там забронируй мне место в гостинице, – обратилась к Стасe.

– Зачем? У меня в доме две комнаты пустуют. Занимай любую и живи сколько хочешь. Зачем деньги тратить? Они не лишние, – предложил поселенец.

– А не боишься? – прищурилась баба.

– Уж не тебя ли? – ухмыльнулся Гоша.

– Я – Ольга Воронцова! – оглядела мужика та» будто он ползал по гребешку.

– Мне по барабану. Для меня баба – не звезда Она лишь тем отличается от кобылы, что та в стойле спит, а баба – в постели!

– Посмотрим, кто из нас прав! Но лично я считаю, что мужиков на порог пускать не стоит, а лишь на цепи держать, возле крыльца. Большего не заслуживаете!

– Ладно! Успокойтесь оба! Еще не начали работать, уже брешетесь! – остановил Стас и, сославшись на занятость, дал понять Ольге, что ей пора покинуть машину.

– Гоноровая «метелка»! – не выдержал Гоша, когда машина отъехала от инспекции.

– Не с добра! Хватило ей лиха. Уж от кого только! не приходилось отбиваться бабе. По трое мужиков

ми мое наскакивали, случалось, и больше. Одни изнасиловать, другие убить хотели. Убегала, отбивалась кик могла, сколько сил хватало, а ведь женщина, трудно ей, – посочувствовал Стас.

– Пусть не лезет, где не по силам…

Там и мужикам тяжко. Случалось, убивали. Сам ведь слышал.

– Эта сама кого хошь замокрит, – хмурился Гоша.

– Вы с нею во многом схожи. Оба на язык острые. Вот и нашла коса на камень.

– Нет, я таких баб не уважаю! В ней ничего от женщины не осталось, лишь гонор и злоба на всех поголовно. Считает, если она – баба, то каждый мужик поиметь ее хочет. Просчиталась: меня на такую тросом не затянуть!

– Не темни, Корнеев! Или я слепой? Кто ей в руку клещом вцепился? – напомнил Стас.

– Заклинило, куда ее деть?

– В штаны всунуть. Чтоб в мозгах просветлело! – смеялся Рогачев и, посерьезнев, продолжил: – Завтра твою лодку перегоним в поселок. Изучишь реку и речушки. Все осмотришь и запомнишь. Знай, можешь напороться на сети, которые с прошлого года в заводи бросили браконьеры. Будь осторожен, с такими находками не шути, нож и багор возьми, а уж спичек побольше. И одеялко на всякий поганый случай.

– Зачем? – удивился поселенец.

– От холода. Ночами еще морозно, воду льдом покрывает, а тут реку надо изучить… Собираешься на час – готовься на всю ночь.

Не поверил Стасу Гоша. Вернувшись домой, обнаружил в дверях Любкину записку: «Была у тебя. Ведь договорились! Где носило тебя, козел? Больше не жди и не зови. Кобель ты пропащий!».

– Дура! – обозвал бабу Гоша и стал готовиться к завтрашнему дню.

Банку тушенки, чугунок картошки, буханку хлеба, несколько соленых огурцов, головку лука да пачку

чая и сахара положил в рюкзак. Из тепляка ли свитер да теплые носки прихватил на всякий случай.

«А вдруг пригодится?» – сказал сам себе.

На следующее утро, едва солнце показало в дверь Гоши забарабанили тугие кулаки, и громкий голос Ольги закричал надрывно:

– Вставай, лежебока! Опух от сна, хорек! На р боту пора.

Гошка выскочил из-под одеяла. Едва влез в брюки, стук и крики загремели с новой силой:

– Ты что? Околел там? А ну, живо вскакивай лопух опавший! Ишь, медуза в обмороке! Не шевелится, козел!

Гошка открыл двери, когда Ольга хотела бомбить двери в третий раз:

– Ну, бычара потрошеный! Все кулаки сбила о твою дверь! Здоров дрыхнуть! Живо одевайся и выскакивай. Я жду!

– Зайди, хоть чаю попьем, – предложил поселенец.

– Может, ванну заодно примем? – съязвила Ольга. – Какой чай? Пошли на работу, засоня! – торопила она мужика.

– Иди комнату себе выбери, в какой жить станешь, – проснулся Корнеев окончательно.

Ольга вошла. Гошка заспешил одеться.

– Ну что? Присмотрела? – вышел в коридор.

– Ага, вот эту! – указала на комнату Андрея и Маринки, где Гоша успел навести беглый порядок. – Пошли к реке. Лодка почти у дома. Два шага. Ты ев под мотом сможешь оставлять без страха! Тут дюралек мало. Эта слишком приметная. И мотор, каких ни у кого нет. Мощный, хорошую скорость дает Садись, я покажу тебе, как заводить и управлять и надо ею!

Ольга быстро отчалила от берега, вывела лодку на середину реки и повела против течения, поднимая столбы воды по обеим сторонам.

Вода в реке еще не очистилась после зимы и казалась темно-серой. Ольга гнала лодку на пределе мощности и явно наслаждалась свежим утром, фонт ами воды по бокам, упругим ветром, бившим в лицо.

– Сворачивай к берегу! – крикнул Гоша ей.

– Зачем?

– Видишь, впереди буруны?

– Ну и что?

– Гаси скорость, дура! Сейчас лодку пропорем и сами на корягах повиснем! – предупредил поселенец.

– Я фарватер этой реки прекрасно знаю!

– Знала! Паводок весной натащил коряг!

– Трус ты, а не мужик! Скорости боишься! – хотела обозвать Гошку, но лодка вдруг подскочила, перевернулась на бок, потом кверху дном. Она накрыла собой Ольгу и поселенца в одну секунду.

Гошка, вынырнув, перевернул лодку и, схватив за шиворот Ольгу, мешком бросил ее в дюральку, направил лодку к берегу. Река в этом месте была не только бурной, но и широкой. Поселенец отчетливо ощущал под ногами затонувшие деревья и коряги. Он вытащил лодку вплавь. Затянув ее на берег, проверил мотор. Так и есть, выбило шпонку. Без нее не завести мотор. Хорошо хоть сам мотор удержался.

Поселенец глянул на бабу. Ольга вылезла из лодки, сидела мокрая, злая.

– Чего растеклась медузой? А ну, сообрази костер! – не попросил, а приказал бабе.

– Чем? Спички намокли!

– На вот сухие! – достал из-за пазухи, швырнул бабе и пошел искать сушняк.

Вскоре Гошка развел костерок, стянул с себя телогрейку. Открыл багажник, куда предусмотрительно сунул свой рюкзак.

– На, надень сухое! – протянул бабе свитер.

Та уже сушила куртку.

– Сними с себя мокрое! Простынешь.

– Обойдется, – стучала зубами Ольга.

Гошка подошел сзади и быстро, неожиданно вытряхнул бабу из мокрой кофты. Тут же натянул на нее свой свитер. Та онемела от удивления.

– Слушай, я ж тебя одной левой уложу!

– Захлопнись! Видал таких! Сиди, не дергайся пока не получила по соплям, долбаная лодочница твою мать! Сегодня уматывай в свой Октябрьский чтоб не видел тебя никогда! – пошел за сушняком втянув голову в плечи, боясь сорваться еще хуже.

Ольга, немного согревшись, тоже носила к костру ветки и сучья. Они сгорали быстро, едва успев вспыхнуть, рассыпались в пепел.

– Не мотайся промеж ног! Не мельтеши! Сядь у костра и сушись, мокрожопый мышонок! Врезать бы тебе по жопе за дурь! – зло оглядел Ольгу Гошка.

Соорудив лодью, он вернулся к лодке. Оглядел ее всю, но нет, не пропоролась. А вот шпонку где найти? Без нее придется возвращаться в поселок на веслах. «Хорошо, что по течению идти придется», – подумал Корнеев.

Осмотреть реку выше не удалось. Едва обсохнув, забрались в лодку. В Усть-Большерецк вернулись уже в сумерках.

Поселенец приволок домой мотор и весла. Лодку? вытащил из реки, надежно спрятал на берегу, под мостом. И лишь тогда вернулся домой.

Ольга уже затопила печь, сварила картошку, нарезала хлеб и рыбу, ждала Гошу. Она успела умыться и причесаться, влезла в Маринкин старый халат и, забравшись на Гошкин диван, укрылась старым ватным одеялом и уснула.

Корнеев вошел в зал и растерялся: стол накрыт, а Ольга спит. Как быть? Будить или нет? Но вспомнилась утренняя побудка, и Гоша снова осерчал:

– Эй, ты, стебанутая! Вставай хавать, грызи тебя блоха! Че развалилась, как у бабки на печке?

Сдергивай жопу и труси за стол, – дернул Ольгу за ухо. Та подскочила. – Валяй сюда! Пожри, потом можешь кемарить.

Ольга злилась, что поселенец даже не пытается ухаживать и не скрывает своего пренебрежения к ней. Обычно мужики, оставшись наедине, рассыпались и комплиментах и любезностях. Объяснялись в любви. Гошка, казалось, не знал добрых слов и смотрел на Ольгу свысока.

– Ты жри, нечего прихорашиваться! Тут тебе хахаль не обломится. Хавай и шурши к себе дрыхнуть. Завтра заменю шпонку в моторе и сам поеду смотреть реку. А ты отчаливай к себе. Баба не годится в поводыри и доброму не научит.

– Но у меня инструкции…

– Сам прочту!

– Ну и зверюга ты, Корнеев!

– Зато ты – идиотка, семя шизика, что ненароком выплеснули из «параши».

Ольга, забыв о еде, выскочила от Гошки, легла на скрипучую кровать Маринки. Она пыталась уснуть, но не получалось.

– Ольга, хиляй пить чай! – услышала она из-за стены.

Женщина послушно встала. Когда вышла к Гошке, тот уже налил чай, пожарил гренки и, показав на стул, сказал коротко:

– Присядь.

Ольга села поближе к печке. Баба поеживалась и дрожала.

– Только не хватало, чтоб ты здесь заболела. Давай хлебни чай с медом. Он живо простуду вытряхнет! – Корнеев подал банку.

Ольга стала намазывать мед на хлеб тонко, бережно.

– Ты чего делаешь? А ну, дай кружку! – положил в нее несколько ложек меда, сунул в руки, – хлебай! Не корячься как катях на кусте. Бабе здоровье нужно. Кобениться у себя станешь.

– Гош, с чего ты такой злой? Ну, как с цепи сорвался! И рычишь, и брешешься! Недаром у тебя жены нет! Какая ж с тобой уживется?

– Нету и не будет! Не родилась та, на какой я согласился б жениться! Хотя желающие в поселке имеются, – похвалился поселенец.

– Да брось ты! Не бреши!

– Чтоб век свободы не видать, если стемнил! – поклялся Корнеев.

– Ну, может, алкашка? Иль совсем худо тут с мужиками, если на тебя загляделись?

– И не забулдыги, даже очень нормальные женщины, не чета тебе. Из себя приятные, специальность в руках хорошая. Ни свиристелка, все имеется, ни голожопая. Хозяйка путевая!

– А чего не женишься?

– Не хочу спешить. Баба никуда не денется.

– А если другого найдет?

– У меня не одна! Целая обойма имеется. Ни одну не обхожу вниманием, но жениться не хочу. Не стоит мне в хомут лезть. Моей свободы ни одна не стоит.

– Так ты еще и кобель?

– Нет, ты и впрямь с «крышей» не кентуешься., Если вижу, что баба меня хочет, зачем ее обижать отказом? Хотя и такое случалось. Без слов, молча уходил. Не к каждой душа лежала, а насиловать себя неохота.

– У тебя даже выбор есть? – удивилась Ольга.

– Само собой! Но бывают бабы ни в моем вкусе. Вот случается такое. Ты хоть и баба, вам вообще^ просто, а тоже не со всяким в постель полезешь.

– Ни с каким! Ни за что! Никогда! – вспыхнула; женщина костром.

– Глупая! Чего мне клянешься? Да я такую как ты, хоть голиком в постель влезь, не захочу и не гляну в твою сторону.

– А почему? – изумилась Ольга.

– Нет в тебе женщины, сплошная кобыла! Кому нужна такая? Тебя хоть теперь в дело бери, банк тряхнуть, к примеру. Ты любого «мусора» замокришь и не бзднешь. Какая с тобой постель? О чем базарить? Сплошные скачки! А где нежность, душевное тепло? Ты о том и не слыхала. У тебя либо лед, либо костер, который мигом сожрет. Такое кому нужно? Нет, Ольга! Женщина, в моем понимании, – это теплое, ласковое море, которое душу умеет согреть, успокоить, утешить, любить верно. На то мало способных. Чего-то обязательно не хватает.

– Надо ж подумать, ты еще с выбором!

– Мужики – натуры тонкие, не только я, большинство со мной согласны. Вот ты думаешь, что тебя все желают? Ох, и ошибаешься, баба! Может, человека два, но не больше.

– Просчитался! Знаешь, скольких уложила? Насиловать хотели впятером. Раскидала!

– Это козлы, а я – о мужиках, которые себя не на помойке подняли и уважают в себе человеков. Брать бабу силой – это зверство. Что от такой получишь? Нет, мне подневольная не нужна. Женщина должна хотеть того, с кем в постель легла.

– А тебя хотели?

– Конечно, и ни одна не пожалела о том.

– А мне не повезло. Правда, я в том мало разбираюсь. Тогда, в те годы, и подавно. Об интимной жизни только шепотом говорили. У нас в детдоме вообще молчали. Тема считалась неприличной.

– Ты детдомовская?

– Да… – опустила голову Ольга.

– Почему?

– Сказали, что подкинули меня на крыльцо. Зима была. Я в легком одеяльце замерзать стала, кричать начала. Меня услышали и взяли. Так и выросла в детдоме, не зная ни отца, ни матери. Впрочем, нас таких было много. Сотни. Но и то спасибо, не убили. Хватило совести подкинуть в детдом. Там выучилась,

потом закончила институт рыбного хозяйства. В то время уже встречалась со своим будущим мужем. Но с семьей не повезло. Запил благоверный на третьем году. Все упрекал меня, что не беременею, не рожаю ему детей. А куда их плодить? Как растить! Зарплата копеечная, квартиры своей нет. По чужим углам мотались. На это и жратву все деньги уходили! Вот и не хотела рожать еще одного горемыку. К тому ж работа наша не приведись никому. Сегодня жив остался, а завтра как знать? В меня, знаешь, сколько раз стреляли браконьеры, я со счету сбилась; Конечно, не всегда мимо. Несколько отметин навсегда остались. Понятно, что еще прибавятся. Хорошо, если не оставят инвалидкой. Тогда уж лучше напей вал, – вздохнула Ольга.

– А за что стреляли в тебя?

– Смешной! Поймала двоих. Они как раз улов вытаскивали из сетей. А тут я! Они на берег и в палатку. Я поняла, легла на дно, но пули достали. Одна – в плечо, другая – в ногу…

– А сколько ты в инспекторах «пашешь»?

– Давно! Десять лет как институт закончила;¹ Внешне молодо смотрюсь, потому что на свежем; воздухе работаю. А ведь мне уже на четвертый десяток повалило! – взгрустнула баба.

– Да разве это годы?

– Для бабы – много!

– Не смеши козла, не то задохнешься. Я вон на сколько старше, и то не горюю! – успокаивал Ольгу Гошка. – А теперь ты где дышишь? – спросил хозяин.

– В общаге. Квартиру одиночке не дают.

– Чего ж здесь не прикипелась?

– Ну. Что ты? Октябрьский больше и лучше. Снабжение классное. Здесь совсем дыра. И люди: другие. Молодых нет, сплошное старье. Я тут наездами была, потому никто не знал, когда приеду. Иначе давно убили б, как двух последних, – прикрыла рот рукой, испугавшись своей откровенности.

– Не бойся! Меня не испугаешь. Я худшее знал, –

1 махнулся поселенец.

– В этом селе народ сволочной. Работал тут инспектором один мужик. Припутал семью на нерестилище, отца с тремя сыновьями. Они, гады, у кеты икру отцеживали, а саму рыбу бросали. Ну, а на жилье медведи пришли. С браконьерами свои разборки устроили, кое-кого изувечили. Ну, тот инспектор решил посмотреть, почему в том месте мужиков медведи заламывают всякий день. Вот и нагрянул, а там горы рыбы гниют. Вонь адская. Тут и семейка промышляла. Все браконьеры. Он их – за «жабры». Они ему взятку предложили, хорошие деньги. Инспектор не устоял, согласился. А эти сволочи засветили его ментам. Так и спекся. На десять лет загремел на зону, а браконьеры сухими из воды вышли, даже штраф с них не взяли. Зато у инспектора трое детей дома остались, с матерью живут. Кто им поможет? Наоборот, все ругают, осмеивают. А за что?

– Выходит, ты до пенсии в общаге застряла? – спросил Корнеев.

– Надежд у меня никаких. Это точно. А в общаге, сам знаешь, живешь, как получается, а не так, как хочется.

– Я не дышал в общаге, но представляю, примерно, как в бараке зоны. Весь на виду, как на «параше». И хоть тресни, деваться некуда. Хоть вой! А если взвоешь, влетишь в одиночку. В «мешок»! Чем туда попадать, кайфовее разом откинуться. Оно хоть кем будь, вор или насильник, одиночка хуже пытки. Лучше «маслину» схлопотать. Потому в бараке мужики меж собой кентуются, особенно у кого большие сроки. Дотянут до воли или нет, никто не знает. Да и на свободе не всех ждут. У некоторых к «звонку» никого в живых не оставалось, и, выходя на волю, зэк оставался еще больше одиноким и несчастным, чем в зоне. Там хоть барак, шконка, хамовка, на воле – ничего. Оно красиво звучит «свобода»! Да только многие сваливали с нее в зону уже через неделю. Кому мы нужны вольными? Зэк – это дармовые руки, и человеком его можно не считать. Чуть что не так, грохнет над «репой» автомат, повалит «мурлом» в землю. Если не задел, целуй ее, матушку. А если вошла «маслина», радуйся еще больше: свободным стал от «бугров», пахана, «бабкарей», охраны, оперов и собак. Никто уж не подденет в зубы, не даст в морду или в ухо, не швырнет в шизо. Мертвых судит только Бог! Людям такого права не дано. Да и за что? Ведь ворами многие стали не от жира! Просто хотелось жрать! И ты это должна знать, раз выросла в детдоме.

– Что верно, то верно! Есть очень хотелось. Порой горбушку хлеба уносила из столовой, прятала под подушку и ночью ела, – вспомнила Оля. – Думала, когда стану взрослой, у меня будет свой угол и много хлеба! Своего угла у меня нет до сих пор и уже не будет, да и на хлеб тоже не всегда хватает. Надо одеться, обуться, на чем-то спать. Все стоит больших денег. А где взять? Мне недавно предложение было сделано, слышь, Гоша, полковник подвалил. Из пограничников. Ему до отставки год служить осталось. Поверишь, у него на лысине ни пушинки не уцелело. Его дочь на семь лет старше меня, детей имеет. Так тот дедок, знаешь, что прокукарекал? Такими, мол, как он не бросаются. Если очень захочет, женится и на семнастке. Я ему удачи пожелала, а он в ответ: «Погоди, еще сама ко мне прибежишь, в ноги упадешь, сапоги лизать будешь, чтобы взял, повторил предложение, да поздно будет!» Вот козел! Думает, что за деньги его старую задницу нарасхват целовать станут. Да вот шиш ему в протезы, я – не дешевка и не продаюсь. Нет на мне ценника и не будет. Лучше сдохну, чем со старым бегемотом шашни крутить! Не на ту нарвался!

– Успокойся! Этот фраер сыщет приключения на жопу. Хорошо, если передышит. А вот с тобой – не зарекайся. Не говори «никогда»! Природа свое потребует. Прижмет так, что любому мужику будешь рада! Пусть он окажется хорошим человеком. Ведь должно в этой жизни хоть кому-то повезти…