Текст книги "Дикая стая"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Вы мне грозите?

– А что ты базарил бы, окажись в наших штанах? – ухмылялись Сазоновы.

– Свои имею. Какие есть, потому чужие не ношу и не примеряю! Давайте сюда сыпьте! – достал бланк.

Братья и старуха переглянулись:

– Ты че, Гоша? Всерьез? Иль на лугу берешь? Мы свои, давай обнюхаемся! Чем хуже всех, кого отпускал с рыбой? Мы тоже поселковые, коренные, а вот ты у нас новый! Мы здесь – свои, а ты – чужой. Одумайся, пока не поздно. Тебя тут ни оплакать, ни похоронить некому. На кого наезжаешь и поднимаешь хвост? Тебе нужны враги в поселке? Нерест рыбы закончится осенью, а жизнь дальше пойдет. Как тебе в ней задышится?

– Что обо мне базарите? О себе печальтесь. Ведь место жительства вам менять придется. Слово даю,

зоны не минете! Уж я к тому все силы приложу! – вспомнились Степка и Анна.

– За что? – удивились Сазоновы.

– За все! – еле сдержался, чтоб не выпалить, начал писать акт.

– Сволочь! К нему как к человеку, а он хуже волчка! Все на горло прыгнуть норовит! – услышал злой голос бабки Сазоновой, стоявшей совсем близко.

– Инспектор краем глаза увидел, что оба брата ушли в дом.

«Конечно, акт подписать они откажутся. Ну что ж, обойдемся и так! Но в милицию звонить придется. Пусть хоть опера приедут Все официальные люди^ подтвердят, без них этим актом хоть подотрись», – достал сотовый телефон, поговорил с дежурным. Тот^: пообещал прислать ребят.

– Заходи в дом, здесь поговорим! – внезапно открылась форточка в окне.

– Пообедаем вместе! – звали хозяева.

Они посчитали, что раз поселенец не уходит со двора, значит, он чего-то ждет. А что может ждать мужик, один во дворе, да еще в пасмурную погоду, когда вот-вот начнет темнеть? Над ответом долго не думали – фантазии не хватило. Примерили решение на себя. Когда инспектор отказался войти в дом, удивились. Закрыли форточку, а Гошка все равно не уходит. Сидит пугалом во дворе. И сколько еще торчать там будет? Уже все собаки с ним освоились, забыли страх, вылезли из укрытий. Обнюхали поселенца, чешутся рядом, виляют хвостами, прогонять его не думают.

Время шло, Гоша ждал оперативников, а Сазоновы потеряли терпение: Выпив по стакану водки, решили выкинуть инспектора и вывалили из дома:

– Че сидишь как чирей на жопе? Прирос иль примерз, иль в стремачи клеишься? Так у нас псов прорва! Вали отсюда! – хотели взять за шиворот, но – не обломилось.

Гоша раскидал обоих.

– Слышь, хмырь, отвали! – требовали хозяева.

Но Корнеев словно оглох.

– Да я ж тебя в пыль сотру! – сорвал запор с ворот Мишка, но сам не удержался на ногах, упал посреди двора.

А тут старший брат налетел со спины, но Гоша увидел, увернулся. Тогда Мишка вскочил в дом и вышел на крыльцо уже с карабином:

– Линяй, козел, не то унесут тебя отсюдова вперед ногами! – взял карабин на плечо.

– Слышь, Мишка, я ведь тоже умею стрелять. Поверь, не опоздаю и не промажу. Урою всех как рыжих тараканов. Слышь иль нет? – Гоша медленно достал пистолет, положил на колено.

Михаила шатало. Старший его брат тем временем возился в коптильне и не видел, что происходило во дворе.

– Пиздуй отсюда! Считаю до трех! – крикнул Мишка, прицелившись Гошке в голову.

Он еще не успел нажать на спусковой крючок, как грянул выстрел.

Мишка мигом свалился на крыльцо, выронил карабин, заорал, заскрипел зубами, схватился за колено. По брюкам потекла кровь.

– Ты что? Убил братуху? Да я тебя живьем урою, зэковский отброс, шакал вонючий! Стрелять в моем доме, в хозяев? Кто ты такой? Черт проклятый! Пи– дер! Жополиз! Я из тебя состряпаю котлету псам на ужин! – схватился за топор и только замахнулся, тут же отлетел к стене сарая, гулко ударившись головой и спиной, изо рта хлестала кровь.

И этот упал на землю, выплюнув несколько зубов. Удар Гоши пришелся ему в подбородок, и мигом глаза его увидели темную глухую ночь. Встать он не мог. Во дворе, кроме Гошки, осталась бабка вместе со сворой воющих и лающих собак, круживших вокруг поселенца. Подойти к нему они не решались, им было страшно.

На весь двор блажила старуха. Заламывала руки, звала на помощь соседей и прохожих, но никто не свернул к дому и не оглянулся.

Бабка в отчаянии схватилась за метлу, чтобы прогнать незваного гостя, но в это время к воротам дома подъехала милицейская машина. Из нее выскочили; оперативники.

Через десяток минут обоих братьев вместе со старухой доставили в отделение.

– Я не хотел стрелять в него, но Мишка вынудил, – рассказывал Гошка Анне о случившемся.

Он поискал глазами Степку. Того не было в доме. Анна вышла во двор, но вскоре вернулась и сказала:

– Сынок время не терял: всю рыбу перенес в сарай и теперь разделывает ее.

– Молодец мальчишка! – похвалил Корнеев. – Завтра еще подвезу. Приготовь бочки.

– Хорошо. Может, возьмешь с собой Степушку? Он мечтает побывать на твоей работе ночью.

– Не стоит. Опасно это. Пусть подрастет, – отказал Гоша. – Меня не пряниками встречают на реке. Всего два месяца в инспекторах, а уж сколько раз стреляли в меня, со счету сбился. Какая-нибудь пуля может отыскать и в ночи. Пусть уж лучше меня, я свое пожил, все видел. Степка еще ребенок. Ему рано за руку со смертью дышать. Хреновая из нее родня.

– Когда ждать тебя теперь? – спросила Анна Гошку уже у двери.

– Завтра постараюсь, а там как обломится, – погладил бабу по плечу.

– Не обижайся. Остался б на ночь, да дел многовато. Но ничего, вот наступит зима, она нашей весной станет. Верно говорю?

Женщина едва приметно кивнула головой.

– Кент, завтра вечером будь на стреме. Постараюсь зарулить! – заглянул в сарай Гоша и тут же вышел со двора.

Ночь выдалась тихая, лунная, самое время ловить браконьеров. Дым от костров виден издалека. Оно и сети не тянули в темноте, фонарями подсвечивали. Такое только слепой не увидит.

Инспектор не спешил, вел лодку тихо, всматривался в берега.

– Ну совсем обнаглели! Не костерок, а целый кострище развели! Иль совсем нюх посеяли и меня не боятся? Перебухали, а теперь своих кентов от рыбы не отличат, – понаблюдал за костром недолго, увидел вокруг него несколько теней и заспешил туда.

Едва инспектор вошел в полосу света, от костра к нему подскочила моложавая пухленькая женщина и, уперев руки в бока, сказала звонко:

– Бабы, мужик к нам свалился! Хватай его, покуда теплый и на своих ногах ковыляет! Ты откуда взялся, милый? – подошла вплотную так, что ее груди легли на Гошкины плечи.

Он хотел отступить, но куда? Его в плотное кольцо взяли бабы. Гоша растерялся, увидев этот цветник. Женщины, одна другой лучше, рассматривали, улыбались ему.

– И правда мужик! – дернула одна за волосы, выглядывавшие в прорези рубашки на груди. А вот кто-то сзади ущипнул Гошку за задницу. Тот с непривычки подскочил.

– Живой, бабы! В кусты его!

– Девки, я – рыбинспектор! Нельзя меня в кусты! Я ж на работе! Отпустите, озорницы! Я на дежурстве! – хохотал Гошка, вырываясь из бабьих рук. Скажи ему об этом раньше, не поверил бы ни за что. – Девочки, бабоньки, в другой бы раз, но ни теперь! Давайте, покажите, сколько рыбы наловили? Где ваши мужики?

– Откуда им взяться, милый? Сами ловим для детсада, интерната и стардома! У нас разрешение имеется от рыбнадзора. И если ты ихний, должен знать о нас. Коль не слышал о нашей клумбе, выходит, ты – приблудный! Правда, девки?

– Тащи его в кусты! Сейчас разберемся! – схватили Гошку чьи-то смелые руки там, куда он никого не подпускал.

– Девки, я горбыля поймала! – взвизгнула от восторга чернявая круглолицая бабенка и, вцепившись в Гошкино, никак не хотела выпускать.

– Держи его, бабы, чтоб не смылся!

– Давай в палатку!

– Нет, там места мало!

Гоша, улучив момент, выскочил из цепких рук и хотел бежать к лодке. Но его поймали, вернули к костру.

– Это ты что ли новый инспектор? Скажи правду? – спрашивали его.

– Я самый.

– А зачем по ночам мотаешься? Иль тебе жить тошно? Ночами мужики чем должны заниматься?

– Знаешь, по глазам видно. Гляньте, какой плут!

– Зачем подставляешься под жуть? Иль ни хрена не слышал, что было? В поселке мужиков нет! А ты себя не бережешь! Сохранись хоть для нас как музейный экспонат, а то вовсе забудем, какие вы были, мужики!

– Эй, девки, кончай трепаться! Пошли сеть вытаскивать, тельняшки рвать, пупки царапать! Живей шевелитесь, русалочки! – подбадривала баб пухленькая смазливая Катюша.

– Давайте помогу! – Георгий отогнул ботфорты и вошел в реку.

– Девки, гляньте, чем он рыбу ловит, и на что она клюет? Я видела, но не скажу, – хохотала Нина до икоты и указывала на Гошу.

Тот попал в гущу косяка и стоял по пояс в рыбе.

– Заводи сеть на меня! Давай конец! – командовал бабам.

Те громко хохотали:

– Где возьмем конец, коль обделены? А свой не отдашь, – хихикали бабы.

– Девчата, кончайте базар. Давайте дело доведем, а уж потом хохочите хоть до мокроты.

– Гоша, ты нам на время свои сапоги дай.

– Зачем?

– Мужиков отловим и вернем!

– На вас без сапог еще лучше клевать будут! – поддался общему настроению поселенец.

Он сам помогал женщинам грузить рыбу в машину, которая увезла улов в поселок.

– Вот еще два таких дня, и мы отрыбачились.

– Себе ловить будете? – спросил инспектор.

– А зачем? Мы в общаге живем. Едим в столовой. Заготавливать для нее – кому надо? – устало рассказывала Нина.

– Я всю зиму возил воду в детский сад, в интернат, в стардом, но никого из этих девчат ни разу не видел. Где были вы все? – спросил Гоша.

– Училище закончили, нас попросили сюда приехать на работу. Не хотели из Петропавловска уезжать, нас уговорили. Золотые горы насулили, а получилось как всегда. Хотели уехать, да трудовые книжки не отдали. Так и застряли здесь. Ну, а зимой мы работали в корпусах. Оттуда не выходим до самого вечера. Ты ж имел дело с кухонными работниками, мы – воспитатели. Одно плохо, детсад вовсе пустеет. В группах по десятку ребятишек набирается. Скоро и того не будет. Раньше очереди в садик были, а теперь бабы не хотят рожать. Трудно стало растить ребятню. Да что там трепаться? Все деньги на жратву уходят. Что-то на задницу натянуть нужно, а с чего?

– Это верно! Требуют много, а платят – считать не хрен. Попробуй семью заведи, если нет хозяйства. С голоду сдохнешь. Хотя нынче и скотину иметь накладно. Куда ни кинь, всюду рогатки для человека поставлены. Со сраного приусадебного участка и то налог дерут, – говорил Корнеев.

– Мы в этом году все равно отсюда слиняем в Питер. Там родители и друзья! Куда-нибудь приткнемся. Вон остальные наши однокашницы уже устроились диспетчерами в морпорту и в аэропорту, в Елизово, другие – официантками в ресторанах. Не по специальности, зато заколачивают кучеряво, не то что мы. Их не посылают на рыбу. Ну скажи, наше это дело? Мы эти сети еле выволакиваем, все кишки порвали, а местные мужики, козлы вонючие, еще хохочут над нами. О помощи и не думай. Ты – первый и единственный мужик в этом захолустье. Остальные – сплошная шелупень.

– Я тоже гроши получаю, хоть работа, не приведи Бог, – сплошной риск. Будь вольным, ни за что не уговорили бы в инспекторы. Кто добровольно на эту каторгу согласится? Вот и сунули меня менты. Других жаль, а я им кто? Вот и заткнули мной гнилую задницу, потому что другие отказались.

– Некого, кроме тебя! Остальные – либо алкаши, либо плесень! Какой с них толк? Если и завалялся где-нибудь мужик, его в инспекторы под пулеметом не загнать. Иль за путину всю рыбу в реках пропьет с поселковыми. Кому ее жаль? Кто из-за нее свою голову подставит? Только ты! – глянула с жалостью.

– Сам не дождусь, когда закончится поселение, – вздохнул Гоша и, встав навстречу машине, вернувшейся из райцентра, помог девчатам еще с одним уловом.

– Спасибо тебе, Гоша! – благодарили человека девушки.

Ночь еще не закончилась. Поселенец проехал с десяток километров, заметил на берегу тлеющие угли от костра. «Опоздал! А может, еще успею?» – свернул к берегу и понял, что люди отсюда ушли недавно и ненадолго. К рассвету обязательно вернутся. Гоша оглядел все вокруг. Приметил в реке сеть, пусть не новую, но крепкую, для кеты. Поставлена грамотно, надежно. Такую случайно не сорвать. Рыбу тут уже не раз брали и немало, но заготавливали не

на продажу, а на зиму. Ее не разделывали у реки, все повезли домой на машине, на траве и земле остались следы протекторов. Корнеев всмотрелся в них: «Легковушка. Таких всего пять машин в поселке. Чья же эта? Может, прокурор на своей «семерке» отметился? Вряд ли, – поселенец сел перекурить. – Прокурор – человек ленивый! Он не станет ловить рыбу ночами. Закажет для себя Стасу. Тот наизнанку для него вывернется и сделает все, как прокурор скажет. Они давно вот так корефанят. А случись что, один – на шконке, другой под шконкой канать будет, – ухмылялся поселенец. – Выходит, не прокурор! Ну а кто тогда? Судья в отпуске, на Украину смотался к теще на галушки с салом. На целых полгода! Во не повезло мужику! Это ж хуже, чем в «шизо» загреметь на месяц! Только туда охрана вбивает пинками, а судья добровольно. Псих какой-то! Видать, вовсе озверел в поселке! Сам тут живет, а семья – на Украине. Двое детей в школе учатся, а баба в институте дурью мается. Уж я б ей дал науку! Накрутил бы хвоста и по шее вломил бы как Сидоровой козе! Что за дела? Мужик три зимы один живет, без бабы, а она там рассекает! Ну повезло ей на лоха! – сплюнул злобно. – Исключаем и судью! Остаются еще трое. Начальник банка. Этот мог бы, но ни теперь. Ноги болят. Еле их таскает за собой. С такими мослами не то в реку, по земле ходить тяжко. Скоро руками будет переставлять их. Да и старуха его такая же развалюха. До магазина – два десятка шагов, они на машине приезжают. И детей не завели. Все некогда им было. Интересно, зачем они в одной постели спали? Или им подсчеты помешали остаться в жизни обычными людьми? Ведь совсем дряхлота, а туда же! Гоношатся, мол, не завели детей, потому что любили работу! Стебанутые отморозки! Нашли, что любить! Да лучше бы друг на друга глянули и родили бы свое подобие. Как это можно любить работу? Она дает «бабки», которых на один вечер

в кабаке не хватит. А сколько сил и времени отнимает? Кучу! Но, выходит, и не банкир! Кто ж тогда? – задумался человек ненадолго и подскочил, – Симкин! Конечно, он! Кто ж еще? У него «шестерка», которую можно по кустам гонять. У этой машины рожа хуже, чем у меня. Вся помятая, побитая, исцарапанная, будто каждое утро возле пивбара для хозяина на похмелку клянчит у поселковых. Как я сразу не вспомнил его? Ну уж этого я прижучу! Правда, что с него возьмешь? У него один костюм, сшитый еще к свадьбе. А его дочка в прошлом году замуж вышла. Сын последний год в армии служит. Жена почтальонкой работает, а сам – директор районного Дома культуры. Получает же вровень с женой! Зато хвалится, что у него высшее образование. Отморозок! Да разве кормит тебя твой диплом? Тебе с ним только побираться! Вот передай я акт в инспекцию, до конца жизни не выплатишь! Эх ты, мужик!» – скребанул затылок поселенец и только хотел уйти, услышал звук подъехавшей машины. Глянул, точно Симкин приехал.

Директор Дома культуры, увидев инспектора, оглянулся назад. Ему жгуче захотелось вернуться в машину и умчаться обратно в поселок, но услышал едкое:

– Аркаша, ты куда намылился? Иль тебе ненароком в лопухи приспичило? Воротись, родимый, я давно тебя жду!

Симкин шел на подгибающихся ногах.

– Прости, Гоша! Виноват! Что поделаешь? – опустил человек голову, глянул в сеть. В ней было полно рыбы, но как ее взять, если Гоша напротив.

– Симкин, ты называешь себя образованным, культурным. Свой диплом не то всем поселковым, каждой собаке в нюх сунул. А кто на самом деле? Шелупень, а не мужик. Забирай, что в сетке и проваливай с глаз. Знай, припутаю в другой раз, без акта не отпущу и сдам тебя в милицию. Чтоб ни шагу на реку, покуда нерест не кончится! Запомнил? Ну то– то, – заскочил человек в лодку и помчал на Белую глянуть, как дела у Стаса. Заодно и для Анны решил замет сделать, ведь обещал подвезти сегодня свежей рыбы. «Баба со Степкой ждать его будут вечером», – улыбается мужик.

Глава 6. ВРАЖДА

Рогачев встретил Гошку холодно. Он оглядел поселенца с ног до головы и спросил раздраженно:

– Где тебя черти носили?

– Как это? А кто за меня работать будет? Я твоих ментов вызывал к Сазоновым. Целый час их ждал. В меня из карабина стрелять хотели! – выпалил обидчиво.

– Не велика потеря! – оборвал Стас.

Инспектор язык прикусил. Оглядел Рогачева ненавидящим взглядом, повернулся, пошел к лодке.

– Ты куда? – услышал вслед.

– Работать! – отозвался глухо.

– А мне кто поможет? Бросили одного, и мучайся здесь как хочешь!

– Я в «шестерки» не нанимался никому! Делаю то, что в инспекции велели.

– А кто тебя в поселке «крышует»? Забыл все? Может, напомнить? Тебе западло стало мне помогать? Отправляйся обратно, на зону, отморозок! На твое место сотни желающих будут! – покрылось пятнами лицо Стаса.

– На зоне в меня не стреляли из-за каждого угла всякий день. Я за всю жизнь не нажил столько врагов, как тут за два месяца. Да если на зоне трехну, как дышал на поселении, никто сюда даже под автоматом не согласится прийти! Я с великой душой туда ворочусь, хоть теперь! – разозлился Гоша и сел на берег, считая, что сказал все, что возврат на зону ему гарантирован.

«Жаль, что Аньку со Степкой не увижу больше, не смогу им рыбы подбросить. И семья у нас уже никогда не склеится. Вернут в барак, на прежнюю шконку. Стану снова зэком. Недолго в поселенцах подышал. А разве от меня что-то зависело? Вот, хмырь, обиделся, что его бросили, и никто ему не помогает. А кто тебе чем обязан? Не облиняешь, если сам сети потаскаешь. Ведь для себя стараешься, легавая параша! Ты не лучше других!» – курил Гоша, отвернувшись от Рогачева.

Он слышал, как Стас вытаскивает сети, но не встал, чтобы помочь ему.

«Падла доходная! Гнида недобитая! Еще он выделывается! Вишь, как забазарил? «Невелика потеря». Вот и мотай нынче сопли на кулак! Видал я тебя в гробу, легавое чмо!» – лег Гоша на траву и мигом уснул.

– Вот это ферт! А для чего ты здесь возник? – удивился Стас, подойдя к поселенцу, но тот не проснулся и не услышал сказанное.

Рогачев и не предполагал, что инспектор не спал трое суток и едва держался на ногах. Несколько дней он не был дома. Забыл, когда ел. Жизнь его превратилась в сплошную погоню за собственной смертью. В него палили из убегавших лодок, из кустов, из-за коряг и бревен. На него охотились все поселковые, даже те, кого пощадил, отпустил без акта, не сообщив в милицию.

Гошка с горечью понял, что стал лютым врагом всем жителям Усть-Большерецка, и уже не был уверен, что выйдет живым на волю.

С ним давно никто не здоровался и не говорил. Его обходили стороной даже дети и старики. Одинокие бабы перестали шутить с Корнеевым, и он впервые понял, что остался один среди людей. Его бойкотировал весь поселок.

«Но почему? За что? Разве я виноват?» – спрашивал самого себя.

Вот только Анна с сыном, охотник Притыкин с женой здоровались, разговаривали и не изменили своего отношения к Гоше. Остальные ненавидели.

Гошка стонет во сне: «Я не виноват». Но почему ему снится Павел Кухтин? Ведь всю зиму считал его приятелем. Целый месяц бесплатно возил ему воду, а недавно тот поднял на поселенца ружье, целился в голову. Инспектор увидел и мигом упал на дно дюральки, опередив смерть на короткий миг. Он слышал, как Кухтин выругался и перезарядил ружье, но Гошку он уже не достал…

Поселенец приметил шалаш браконьеров поутру. Когда стал подводить лодку к берегу, над головой грохнули два выстрела. Гоша мигом определил волчью картечь, понял, кто стрелял в него из двустволки. Человек знал, сделай он шаг на берег, мужик всадит в него в упор весь заряд, оба патрона. Рисковать не стал, не пошел в лобовую. Оставив лодку поодаль, зашел со спины, держа в руках пистолет. Но его услышали – инспектору пришлось драться с двоими здоровенными парнями, недавно демобилизованными из армии.

В лодку он приполз уже в сумерках. О братьях Корнеев сообщил в милицию, но двойняшки остались на воле. Милиция по своим соображениям отпустила их.

Вскоре они снова появились на реке и откровенно смеялись в лицо инспектору:

– Нам советовали менты не пугать и не промазывать в тебя, а бить сразу на поражение, чтоб жаловаться было некому!

Пашка Кухтин, встретив Гошку на ступенях магазина, удивился:

– Ты живой?

– Не дождесся! – ответил Гоша.

– Как же это я промазал? – удивился вслух недавний приятель.

Вот и теперь уже во сне ведет лодку поселенец и видит, как поселковые берут его на мушку. Даже Анька со Степкой здесь и тоже вооруженные.

Пекариха Любка в живот метит. За что? «За все разом! Жил бы как все, никто на тебя не охотился! Раз достал, получай от всех», – хохотала баба.

Гошка проснулся от того, что кто-то трепал его за плечо:

– Кончай визжать! – поселенец увидел Стаса, сидящего рядом. – Всю рыбу распугал, идиот!

– Я тебя, вернее, вас жду, гражданин начальник, – отодвинулся от него Гошка.

– Зачем?

– Жду, когда в зону обратно отправите, как обещали!

– Обещанного три года ждут. В зоне любой дурак до воли продышит, ты здесь, у нас, попробуй дотяни до нее! Разве это наказание – вернуть в тюрягу? Ты от безделья снова там жиром зарастешь. А вот у нас приморить – это запросто. Здесь настоящий ад! Вот им и накажу тебя. Попробуй выжить здесь! – ухмылялся Стас и скомандовал, – живо в реку! Иль не видишь, что сеть перегружена?

– Сам тяни! Я уже два дня не жравши! Откуда силы возьму? Да и кто ты мне?

– Хватит ныть! Вытащим рыбу – поедим, а теперь пошли. Кончай хныкать! Без тебя тошно, – залез в реку, засучив брюки.

Улов они вытащили молча, быстро. Перенесли рыбу за палатку. Пока Гошка разделывал ее, Стас сварил уху, запек на вертеле несколько рыбин.

– Иди жрать! – позвал поселенца и, разлив уху по мискам, сел рядом.

– Ты в поселке когда был? – спросил он Гошу.

– Три дня назад, – ответил тот.

– Значит, не знаешь…

– А что стряслось?

– Твой барак подожгли.

– Спалили? – уронил ложку Гоша.

– Мои ребята успели вовремя, погасили. Правда, Бондаревский угол здорово прихватило. Придется ремонтировать. Хорошо, что твое все цело. Облили бензином один угол, второй не успели. Помешали опера. Обгорелое забили фанерой, чтоб поселковые не влезли. Пока у тебя возились, эти скоты милицию подожгли, – трясло Стаса.

– Ты был в поселке?

– Видел все. Сейчас у меня идет ремонт, кирпичом обкладывают стены. Другого выхода нет.

– А как у меня?

– Деваться некуда, сделают то же самое, иначе в другой раз дотла спалят, ночью.

– Меня на мушку берут везде. Теперь и дома ночевать опасно…

– А ты собак заведи. Их у пограничников полно. Мне дадут или нет – неизвестно, а вот тебе обязательно подарят, чтоб шкоду свою замазать.

– Куда их дену потом?

– Да мы всех у тебя заберем, – пообещал Стас. – Ты не обижайся. Сорвался я утром, нервы сдали. Один остался, как цыган на луне, не знаю, что делать? Беды – как из бочки. Надо рыбу коптить, а тут жена заболела, следом – сын. А я на кого все брошу? Мои мужики шагу из милиции боятся сделать. Дежурят по четверо. Да и тебя нет! И я тут один зашился…

– Мог позвонить, да и я тоже не гулял, – оправдывался Гоша.

– Если б себе одному, давно бы разделался. Так ведь и прокурору, и судье нужно помочь. Еще пару дней мне здесь мучиться. А куда деваться? На чужие плечи свое не доверишь. Нынче Петр повезет рыбу прокурору, самого в Петропавловск вызвали. По делам. Когда вернется, сам не знает.

– А кому рыбу отдадите? – удивился Гоша.

– Домработницам. Они – бабки надежные, проверенные. На этих можно положиться.

– А жены ихние? Иль не могут ни черта?

– Жена судьи на Украине учится, а прокурорская и одного дня тут не жила. Все в Петропавловске. Она – диктор на телевидении, дети – в институтах. Сын уже на последнем курсе, дочь – на третьем, а сам здесь уже семь лет живет. Всё перевод обещают. Он ждет, но, по-моему, он скорее пенсию получит и уж тогда уедет насовсем к своим.

– И на хрена такая жизнь? Есть баба и нет ее! А годы идут. Женатым жить врозь вовсе говенно. Я б давно от такой слинял и прибрал бы к рукам домработницу: она и накормит, и обстирает.

– Так ведь старуха! Такую в постель не положишь, – рассмеялся Стас.

– А на хрена мне баба в телевизоре? Как кукушка в часах. Любому мужику живая баба нужна! Горячая! Чтоб было кого прихватить в постели!

– Он навещает ее частенько, перезваниваются. Да, впрочем, мне какое дело? Свою бы семью сберечь, – вздохнул Рогачев тяжело.

– У тебя хоть есть, что беречь! Тебя дома ждут, а я как барбос дышу. Никому не нужен, даже себе, – отмахнулся Гоша. – Ни семьи, ни кентов нет, – добавил глухо.

– Тяжко тебе, все понимаю, да и заводить тебе семью нынче небезопасно. Только горя прибавится. Сам знаешь, народец у нас крутой. Если тебя не достанут, с семьей разделаются. Она всегда рядом, под рукой. Коли не смогут домашние образумить, сами свернут головы. И что тут поделаешь, милиция физически не успевает сдерживать негодяев, сам знаешь. Вон подпалили и тебя, и нас, а кто отличился– не нашли. Да и что толку в наказании, если сожгут живьем в своем же доме? Разве воротишь жизнь? Она, какая ни на есть, неохота ее терять по прихоти козлов! Опять же, если сам. А коли семью погубят? До конца себя винить станешь. И своя жизнь уже не будет в радость. А желающих на наши с тобою головы – целый поселок! Разве я не прав?

– ,Что тут базарить лишнее? Конечно, верно говоришь, задумался поселенец, завздыхал.

– Понятное дело, нужно собак завести. Может, и не сумеют от всех защитить, зато дадут знать, предупредят лаем. Хотя бы в дом не пустят, это уж точно. Да только наши в дом и не пойдут. За углом прижучат, возле колодца или за туалетом, либо возле лодки. Их не угадаешь. Кому нужно, выждет и достанет. Пойми правильно, с тобою в десять раз проще будет разделаться, когда станешь семейным. На себе испытал ситуацию, знаю, что говорю, – поскучнел Стас.

Гошке представился горящий дом, мечущийся в огне Степка и Анна, запоздало проклявшая день, когда согласилась создать семью с незадачливым, ненавистным поселку инспектором. Вот она пытается выскочить в окно, но пламя целиком охватило женщину. Она кричит от боли, но никто не хочет и не может ей помочь. «Разве для такого выжила она в ту пургу, когда ввалилась ко мне? Да и кто я есть, чтоб подставить их под свою беду? Она не задумалась, но я должен обдумать все заранее!»

– Ты не обижайся, я правду тебе сказал, – услышал голос Рогачева.

– Я все понял, Стас…

– И не только семью, но и женщину твою в покое не оставят, – выбросил окурок и предложил коротко, – пошли, поднимем сеть.

– Ого, уже полная! – глянул Гоша.

До самой темноты помогал поселенец разделывать рыбу, солил ее, закладывал в бочки. Рогачев носил в коптилку сушняк, поддерживал жар.

– Эту партию еще дня три коптить, затем снимать можно, как думаешь? – спросил тихо.

– По-моему, завтра к вечеру готова будет.

– Пожалуй, хватит нам. Больше не стану ловить. Давай соберем сети, – предложил Стас Корнееву.

– Не спеши. Пусть стекут, чтоб не сгнили. Свернуть их недолго, но пусть они до будущего года сохранятся надежно.

– Устал я здесь, да и на работе дел набралось. Туго моим ребятам приходится, не успевают. Пора и мне включаться. Весь отпуск всадил в рыбу, ни одного дня не отдохнул по-человечески, – пожаловался Гошке и спросил, – так ты поедешь на заставу?

– За собаками?

– Ну да! Я на твоем месте давно бы ими обзавелся.

– Смотаюсь. Вот только дадут ли мне?

– Куда денутся?

– Стас, погоди сеть сматывать, дай и я разок поставлю. Обещал рыбы подкинуть. Может, даже ждут меня?

– А без рыбы уже не примут? – расхохотался Рогачев.

– Да кто их знает?

– Баба – как корзинка без дна! Сколько в нее не клади, все равно ничего не видно. И обратно ничего не получишь! – съязвил Стас.

– А что ты хочешь? Недаром о бабье говорят, мол, с транды сдачи нет.

– Зачем же сам в этот омут башку суешь? – удивился Рогачев.

– Ты глянь в реку! Даже рыбы парами кружат. Неужели я глупей?

– Средь них поселенцев нет! – заметил Стас ядовито.

– Инспекторов не бывает в их косяках! – поправил или уточнил Гоша.

– А что поделаешь? Хоть я и поселенец, и инспектор, но меж ног тоже растет. Куда от себя денусь? – вошел Корнеев в реку. – Давай второй конец! – крикнул Стасу.

– Тебе с одним мороки мало? – шутил тот.

Осознание того, что рыбалка закончена, приободрило человека, выровняло настроение. Рогачев охотно помог Гоше установить сети и пошел к костру готовить ужин.

– Послушай, Стас, я тебе здесь больше не нужен. Докоптишь и без меня. Я когда подниму сеть, возьму рыбу и смотаюсь в поселок, а завтра с утра – на заставу.

– Давай! Только поедим сначала.

– Не хочу рыбу. Надоела! Все дни – одна она. Того гляди, сам чешуей обрасту, и хвост появится. Весь провонял ею, насквозь, – понюхал свои руки Гоша и сморщился.

– Не коренной, не местный ты человек! Наши мужики, имея рыбу, о мясе и не вспомнят.

– Оно и видно! – выругался Гошка.

– У нас не только люди, но и коты с собаками любой колбасе рыбу предпочтут.

– Дурные вовсе! – сплюнул поселенец.

– Привычка – вторая натура, – развел руками Рогачев и предложил, – ты рыбу брезентом накрой, чтоб поселковые не увидели, что везешь. Иначе от кляуз не очистишься.

– Где возьму?

– Да у меня. Я свою палаткой закрою, – оглянулся на сети и позвал, – пошли твои концы тянуть!

Вечером Гошка причалил к знакомому берегу, и тут же к нему сверху скатился Степка. Он радостно взвизгнул, увидев почти полную лодку рыбы, тут же принялся носить ее в сарай. Поселенец помогал, но скоро выдохся. Сказались бессонные ночи и усталость.

– Степ, сам справишься? Я – в отрубе, вымотался как последний лох!

– Конечно, сам сделаю! Идите в дом, мамка давно вас ждет. Все глаза проглядела, – улыбнулся робко пацан.

Анна подошла к Гошке, помогла стянуть с плеч мокрую рубашку.

– Совсем измучился, – пожалела мужика.

– Поговорить нам надо, – сухо оборвал бабу.

Та сжалась, почувствовав недоброе:

– Что-то стряслось? – спросила дрогнувшим голосом и села напротив, подвинув тарелки, – ешь, Гошик, ешь, наше солнышко…

– Пошли в зал, там побазарим, – позвал за собою Анну и, устроившись на диване, усадил бабу рядом, обнял, и застряли слова в горле.

«Ну как отказаться от нее самому? Может, она – его судьба? А вдруг он станет ее горем?» – кольнуло внутри.

– Ань, ну что брехать впустую? Не могу без тебя! – выдал совсем не то, что думал.

– И я, – услышал в ответ робкое.

– Все время о тебе и Степке думаю, – почувствовал, как тесно прижалась к нему баба. – Обдумал каждую мелочь. Коли дышу в поселке, не жить мне без вас! – Анна обняла Гошку смелее. – Но есть и другое, о чем знаем оба, но говорить боимся, – сорвался голос человека.