Текст книги "Солнечный листопад - 2(ч.7, ч.8)"

Автор книги: Елизавета Левченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

   А я стояла, слушала гудки. Вот подсказывает мне шестое чувство, меня втягивают в какую-то аферу, которая плохо для меня кончится. Ох, чувствую!

   Через минуту пришла смс-ка:

   "Грин-парк, рядом с мемориалом Виктории, через два часа. Заболталась и совсем забыла сказать, где буду ждать :)"

Часть восьмая. От прошлого невозможно убежать

   Закрываю глаза, заставляю себя

   Поверить, что это только мой сон,

   Что ты рядом со мной, ты не дашь мне упасть,

   И я снова спасен.

   Закрываю глаза, снова вижу

   Твой силуэт, и слышу сердца стук.

   Снова замкнутый круг, снова прошлого нет.

   Только так я снова вижу свет.

(Тонкая красная нить "Закрываю глаза")

32

   Нежно-зеленые листочки кленов, что высились постовыми по бокам дорожки, подрагивали на ветру. А ветерок-то был прохладным. Я застегнула ворот куртки и засунула руки в карманы. Что-то похолодало сегодня, особенно если сравнивать со вчерашним днем: небо затянула серая пелена туч, солнце за сегодня ни разу не показывалось, и вообще было стойкое ощущение, что скоро пойдет дождь. Но ничего – плотные кроны над головой защитят, если что, от дождя. Но это я так, ни в коем случае не бурчу, просто удивляюсь. Но все равно идти по этой алее здорово.

   – Хорошо тут... – протянула.

   А вот рядом шагающей Мари холодно не было совсем – она даже пиджак стянула и через руку повесила, щеголяя светло-салатной хлопчатой кофточкой. Она, говорит, ничуть холода не чувствует, для нее это – тепло. Наверное, все дело во все. Позабыла, какая погодка сейчас на родине, привыкла ко здешней, вот и поглядываю диковато на нормального человека.

   – Точно, – блаженно жмурясь, ответила она.

   С Мари мы, как и договаривались – только договор этот несколько односторонним вышел – встретились возле памятника. Сестру Леши я узнала сразу, причем со спины и несмотря на народ в округе. Не сдержавшись, завопила, окликая ее, и быстро зашагала навстречу улыбнувшейся Мари. Она ничуть не изменилась, ни внешностью, ни характером и – чего, признаюсь, чуточку боялась – отношением ко мне. Даже наоборот – расстояние сделал наши отношения более теплыми. А вот я бы обвинена в измене. Я поперхнулась, и Мари исправилась: она имела в виду что изменилась я. А я-то уже начала судорожно вспоминать, что такого умудрилась натворить... Я была провернута вокруг своей оси и рассмотрена под непонятное цоконье. И мне выдали, что я ощутимо повзрослела. Я хмыкнула. Это и сама чувствовала, пусть и прошло совсем мало времени. Видно, сделал дело переезд в другую страну, и житье считай своей жизнью, без надежды на помощь семьи. Мари похвалила, что я похорошела и стала ну прямо красавицей, к чему я отнеслась откровенно скептически. Единственное, что во мне изменилось – это то, что я малость отъелась и теперь у меня хотя бы бедра наметились, правда чуть. Хоть штаны не висели.

   То, что мы не виделись почти два месяца, сильно повлияло на... мой взгляд, так сказать. Поначалу Мари показалась мне обычной, какой я привыкла ее видеть, но чем больше мы общались – я потребовала рассказать, как там дела в общаге – тем больше замечала изменений. Глубокие синяки под глазами, и никакой тональный крем полностью их не скроет. Такое ощущение, что она пару тройку ночей не спала. Уголки губ, которые, когда она молчала, пусть это редко было, опускались вниз, будто им теперь так привычнее. И глаза. Когда девушка улыбалась, в них больше не отражалась улыбка. Они были... как бы... помертвевшими. Что и напугало меня больше всего.

   – Мари, ведь что-то случилось, да? – решила больше не оттягивать и спросила напрямик, повернув голову к ней. Улыбка Мари выцветала и ее губы опять изогнулись вниз.

   – Давай присядем вон на ту скамейку? – кивнула она вправо и зашагала в ту сторону.

   Народу практически не было, а когда мы свернули на аллею, так вообще не стало. Так что если что вдруг – говорить она могла спокойно... если Мари, конечно, это волнует.

   Девушка поставила рядом с собой свою сумку и, немного порывшись в ней, достала синюю пачку... сигарет?! Вытащила одну, из кармана лежащего на коленях пиджака – зажигалку.

   – Ты не против?

   Я ошарашено помотала головой.

   – Ты куришь?

   Девушка нервно затянулась и выдохнула дым в противоположную от меня сторону.

   – Недавно начала, – ответила она, смотря перед собой каким-то невидящим взглядом. Мари не курила раньше. И морщила нос, когда чувствовала витавший в коридоре общежития практически всегда запах табака. А теперь... Кажется, все намного серьезнее, чем я предполагала.

   Я развернулась к ней и хлопнула ладонями по доскам скамьи. Но и это не привлекло внимания Мари.

   – Так, или ты мне говоришь, что такого страшного стряслось, пока меня не было, или... – Вот всегда трудно было придумать какой-нибудь страшшшную угрозу. Этот раз не был исключением. И эта попытка припугнуть только вызвала тихий смех. И смех этот не понравился мне еще больше, чем выражение ее глаз. Вернее – его отсутствие.

   Девушка положила согнутые руки на колени и оперлась на них. Сделала еще одну затяжку и только после этого без всякого выражения заговорила.

   – Помнишь, Соня, ты отвела меня однажды на один чердак и рассказала то, во что я так не хотела верить? Теперь я верю. Но все бы отдала, чтобы никогда не знать того, что знаю.

   Как я забуду...

   – Ты про... Олесю Павловну? – не составило труда догадаться. Я быстро сопоставила вид Мари и тот случай, у меня возникли оч-чень нехорошие подозрения. Раз Мари такая, значит... я права?

   – Про нее, – кивнула девушка и на несколько минут замолчала. Позабытая сигарета в ее руках медленно тлела, пока не обожгла пальцы. Мари вздрогнула, дернула рукой и выронила окурок. Нагнулась, подняла его, положила рядом с собой. Похоже, это немного привело девушку в чувство, и она продолжила. – Результаты анализа пришли через пять день после вашего отъезда. Они положительные. Эта женщина наша мать, ошибки быть не может. – Губы Мари дрогнули, словно она вот-вот расплачется. И она спрятала лицо дрожащих ладонях. Но говорила, говорила... сдавленно, быстро, с болью и отчаянием. – Я ведь даже когда увидела результаты, поверить не могла. Приехала к клинику, устроила там им скандал... А они мне все распечатками в нос тыкали и пытались успокоить... пока не выгнали совсем. Я потребовала еще один анализ, но результат был тем же. – Ее пальцы вцепились в волосы. – Я три недели, Соня, целых три недели как страус прятала голову в песок и не решалась ни рассказать что узнала, ни поговорить с этой женщиной! – Мари принялась раскачиваться и исступленно шептать: – Я пришла к ней. Выложила бумаги и потребовала объяснений. Она побледнела, долго смотрела на меня и никак не говорила. А я ждала. Ждала, когда она уже ответить на вопрос, мучающий меня всю жизнь – за что она нас бросила, в чем таком мы провинились? Она молчала... молчала... И тогда я сказала, чтобы она ехала к брату и рассказала ему, раз мне не может. Кричала на нее, что пусть молчит передо мной и дальше, мне совсем не важны ее глупые объяснения... А мне ведь было важно... Она тогда с мольбой в глазах мотала головой. Отказывалась... Как она смеет еще что-то меня просить! Я сказала, что тогда сама все расскажу Алексу, раз она не может взять ответственности за свои проступки. Только это помогло... Ненавижу... Как же я ненавижу ее! Ненавижу себя. Смотрю в зеркало – вижу ее лицо. Почему мы так похожи?!

   Крик, полный такой боли, что внутри все скукожилось. По ее руками текли слезы, а я в каком-то оцепенении смотрела, как они текут. Как же я хотела ей помочь! Сделать хоть что-то! И я сделала то, что всегда делала мама, когда я плакала. Присела поближе, положила руку на ее плечи и притянула к себе. Непривычно было в роли утешителя – ими должны быть сильные люди. Не такие как я. Но на пару минут я должна побыть сильной.

   – Ты – не она. Вы разные люди. – Сказала спокойно и убежденно. – И все будет хорошо.

   Успокаивающе погладила ее по дрожащим плечам. Это невыносимо, когда рядом плачет человек, слезы которого ты видела всего один раз. И что в этот, что прошлый раз я виновата. Если бы тогда не возомнила себя невесть кем и не стала сеять справедливость направо и налево, ничего бы этого не было... И что самое поганое, я не считала что я сделала что-то не то. В глубине души. И пыталась себя убедить, но все равно знала, что я сделала все правильно. Даже смотря, как рыдает Мари, думала так же.

   Отвратное ощущение.

   – Прости... так больно было... держать все... в себе... – Я едва различала прерываемый всхлипами шепот.

   Это я должна просить у тебя прощения.

   Я сама уже не могла сдержать слез. Вот чего реву? Разве имею право?

   – Ничего. Поплачь. Станет легче. – Это все, что я могла сказать.

***

   Насвистывая, Макс направился к кабинету своего отца. Пусть погодка не блистала, зато он прокатился в лифте с миленькой дамочкой, которая даже узнала такого блистательного, но до ужаса скромного человека, как восходящая звезда по имени Макс Стафл. То есть – его. Все в ней хорошо, только помада плоховато стирается. Вглядываясь в свое смутное отражение в окне, он задумчиво тер щеку. А так – ничего дамочка, симпатичная. Но недостаточно для того, чтобы он не сделал вот так... Макс вытащил из заднего кармана джинсов маленькую салфетку, на которой этой же красной помадой был написан номер и имя, скомкал ее и выбросил ее на пол. Ничего, потом все равно уберут.

   Что-то в последнее время все для него недостаточно милы.

   "Нет, это его рок, наверное: все, кого он любит – ненавидят его!", – Макс сам не ожидал, что подумает это с такой горечью. Ведь он ничего плохо и не делает... А объяснять свои поступки он не собирается. Какая разница, если важнее результат? Он не виноват, если его неправильно понимают.

   В кабинете отца орали. Причем, орали знакомо. Надо же, видно роль няньки для такой ласковой и всепонимающей, как мать Тереза, сестренки не прошла бесследно. Она орала, причем таким тоном, что заинтригованный Макс заслушался, застыв перед дверьми.

   Мари обвиняла отца. У парня чуть глаза на лоб от удивления не полезли. Вот это дает сестричка! Потребовалось пару минут, чтобы вникнуть в разговор и понять, кого же они на повышенных тонах – даже отец вон вышел из своего знаменитого равновесия – обсуждают. У парня екнуло сердце, когда он услышал, что его... их мать приезжает. Вернее, должна приехать, и в данный момент... а скорее, последние несколько десятков минут, Мари требует у отца, чтобы он помог ей приехать в страну.

   Макс распрямился.

   Значит, она все знает. А Алекс, как он понял из разговора, нет. Вот и отлично.

   Парень развернулся и пошел обратно к лифту.

   В принципе, Макс так и знал, что все рано или поздно выплывет наружу, как бы отец не скрывал. А вообще, его в этом вопросе никогда не понимал. Ну наставили тебе рога, и наставили. Зачем переносить свою злость на всех вокруг? Максу, когда родители чуть ли не с кровопролитием расстались, было достаточно, чтобы хорошо помнить их отношения. Любил же ее, дубень. И сам Макс радовался, что он, не помнит, что ли? Особенно, когда любящие и любимые родители принесли домой сестренку. А потом... крики, ругань – и за что ему достались такие взрывные родители, а? Приходилось сворачивать Маришку и уходить в самую дальнюю из комнат, чтобы и она не начинала орать. Отец, после того, как хрен знает кто сказал ему хрен знает чего, еще и Алекса за своего признавать не хотел, пока не увидел его. А мать... она пришла через пару месяцев после рождения брата. До сих пор Макс помнит свое непонимание, когда ему заявили, что мать теперь не мать, а няня, и звать ты ее должен по имени. Макса хватило на несколько лет, он хотел рассказать все словно ослепшим сестре и брату, кто перед ним, но дернуло же его придти и с претензиями к отцу! Ну он его и послал... куда подальше. Через десяток лет Макс понял, подобное – отсылать подальше, когда что-то не нравится – у отца в привычку вошло.

   Лифт уже уехал, а парень все стоял и стоял. Его совесть грызла. Причем, так настырно, что Макс помянул ее непечатным словом и пошел обратно. Он не может уехать. По одной большой такой и искренне ненавидящей его причине. Алекс. Он итак изменился до неузнаваемости. Вернее, остался таким же, каким уезжал, разве что чуть более спокойным стал. И Максу пришлось признавать, что он до ужаса боится за своего младшего брата. Что с ним станет, когда он узнает, что мать полжизни была рядом? Память услужливо представила нужное воспоминание. Нет, все будет еще хуже. И Макс должен быть рядом. Будет держать младшего, чтобы он не наделал глупостей как в прошлый раз. И по возможности, постарается избежать роли груши для битья. Забьет ведь, и не заметит. Нет, Макс хлюпиком не был, чем гордился. Обучались с братом они вместе, да и сейчас Макс тренажерный зал посещает. Но руку на Алекса... такого Алекса он никогда не поднимал и поднять не сможет. Вот когда придет в себя, тогда Макс и оторвется... И он почти себя не обманывал!

   – Сестренка, привет!

   Мари замерла на полуслове, оборачиваясь к стоящему в дверях и искренне улыбавшемуся Максу.

   – Ну ты и вымахала! Если бы братом не был – влюбился, точно говорю! – И он ничуть не приукрашивал. Маринка и раньше красавицей была... Эх, ну что он за глупость сболтнул? Сердце забилось сильней, когда Макс ее увидел, и сразу невыносимо сильно захотелось сграбастать ее в объятия, обнять крепко-крепко, оторвав от пола. Как раньше. Вот только... как Мари к этому отнесется? Ненависть Алекса перенеслась и на нее?.. Или нет?

   Макс внимательно рассматривал сестру, ища ответ на свой вопрос. И облегченно выдохнул, когда на ее усталом лице зажглась улыбка, и она быстро подошла к парню, чтобы упасть в его объятия.

   Хоть кто-то искренне видеть рад ... Что еще нужно для счастья?

   Макс отодвинул сестру на расстояние вытянутой руки и внимательным образом рассмотрел. И, похоже, она занималась тем же. Парень может и ошибаться, но как она стала похода на мать. Макс вздрогнул и едва сумел прогнать ощущение, что он обнимает не сестру, а... Глупости. Они не настолько и похожи. Хотя бы глаза – они разные.

   – Я скучал, сестренка, – признался он, чем вызвал счастливый смех и с удовольствием подставил щеку для звонкого поцелуя.

   – Мог бы тогда и навестить! – безмятежно ответила она. Макс помрачнел. Девушка поняла, что сказала и виновато закусила губу. – А... прости, глупость сморозила.

   Они друг друга поняли. Его приезд бы только все ухудшил.

   – Вы мне мешаете, – холодное замечание. Отец не смотрел на них – все его внимание было сосредоточенно на каких-то бумагах. Он почти всегда так разговаривал со своими детьми, которых, может показаться на первый взгляд, он и за детей не принимает. Да так думали даже Мари и Лекс. Но не Макс. Он знал очень многое. И понимал. Макс, к его сожалению, слишком много думает.

   Мари сжала губы и повернула в сторону отцовского стола голову. Ощущение близившегося скандала стало почти осязаемым. А скандалами и криками ничего не решишь, только не с отцом. Макс мягко развернул девушку за плечи и шепнул:

   – Мариш, давай ты меня около входа подождешь.

   Она попыталась развернуться, видимо, для того, чтобы посмотреть в лицо брату, но он продолжал держать ее на плечи и вести вперед. Одной рукой умудрился открыть дверь и подтолкнуть в коридор. Уж в спроваживании девушек у Макса был богатейший опыт.

   – А...

   – Ш-ш-ш... – Он несильно щелкнул ее по носу и почти рассмеялся, когда заметил, что она как и раньше реагирует на подобный жест – недовольно закрывает этот нос ладонью. – Я все улажу. Веришь? – Она колебалась. Довольно долго, но все же согласилась, кивнув. – Ну вот и хорошо, иди.

   Макс проводил ее взглядом, пока Мари не скрылась из виду, и плотно прикрыл дверь.

   Ну вот, как в старые-добрые времена: он стоит в отцовском кабинете, чтобы требовать у него возвращения матери. Только в этот раз он требовать не будет, разве не знает – теперь знает – как отец реагирует на требования? Тут нужно действовать тоньше...

   – Ну привет, папа, – наигранно радостно воскликнул Макс, раскидывая руки в стороны.

   – Передумал? – Короткий деловой вопрос, не отрывая взгляда от бумаг. И никогда не поймешь, то ли он делает вид, что занят, или на самом деле...

   Оглядев кабинет, как всегда не нашел в нем, на что примоститься, и прислонился к стене, засунув руки в карманы.

   – Нет. – Уже другим, своим тоном, сказал он. – Я уже все сказал – пока у тебя работают руки, ноги и голова, меня здесь не будет. После – я в твоем распоряжении, но не раньше. Не будем повторять тот бессмысленный разговор. Так что зря ты вызывал Лекса. Твой план провалился.

   Макс следил за выражением на его лице, но и сам знал, что у него нет шансов поймать на нем что-то другое, кроме как ледяного спокойствия. Может, у этого человека и есть другие лица, но он никогда их не показывает другим. Кто знает, быть может и себе тоже?

   Отец открыл ноутбук.

   – Тогда нам не о чем разговаривать.

   Сказал, как будто точку поставил. Да и не как будто – действительно поставил точку в разговоре. Ведь он сказал все. Но не Макс.

   – Я слышал, о чем вы говорили. Верни ее. Пожалуйста, – скрепя сердце, попросил он. Чего только не сделаешь ради сестры и брата... почти не самоубеждение.

   – Нет. – Его голос стал еще холоднее и приобрел угрожающий оттенок. Но Макс это не пугало. Привык. Иногда, по-другому отец и не может говорить. Особенно, когда разговор касается ее. Да, Макс не понимал своего отца и его любовь. Он, как человек вечно влюбленный в одну, и недавно влюбившийся повторно и еще сильнее, никогда бы так, как отец, не поступил. Он бы не стал слепо верить чужому мнению. Попытался разобраться.

   – Почему? Много лет прошло.

   Отец не удостоил его ответом. Разговор окончен... ну что ж. Хорошо. Но прежде чем Макс уйдет, он кое-что скажет. Кое-что, что гарантированно заставит отца задуматься. Пусть это грубый удар под дых, но иначе нельзя. Нужно ему напомнить.

   Парень отклеился от стенки и сладко потянулся. Что-то хрустнуло и Макса едва не заклинило. Что-то в последние дни он совершенно забросил спортзал... Нужно будет сходить на днях, иначе точно превратиться в развалюху.

   – Эх, папа, папа... Думаешь, что никому и ничего не видно? Ты и сам не понимаешь, насколько мы с тобой похожи. Нас обоих ненавидят и нам обоим это не нравится. И нас никогда не понимают.

   Отец поднял на него глаза и парень мысленно себя похвалил.

   – Ничего подобного.

   Макс усмехнулся.

   – Если бы был я Лексом или Мариной, то поверил бы. – Парень поднял руку. – Я пошел. – Опять вернул голосу наигранную радость и покинул отца.

   Ну все, задачу-минимум он выполнил. Он задумался, видел по глазам. Главное, чтобы отец дошел до правильного вывода.

   Сестричка ждала на улице, переминаясь с ноги на ногу. А раньше никогда такого за ней не замечал...

   – Ну что, Маришка, – он тепло и успокаивающе улыбнулся ей, – а теперь давай разбираться с тобой. Рассказывай.

***

   Что делать?.. Что делать?.. Что де...

   Я с размаху налетела бедром на угол кровати и взвыла. Кое-как допрыгала до кровати, упала на нее и продолжила думать. Но как назло не думалось. Вообще. Только крутился единственный вопрос: "Что делать в сложившейся ситуации?" А я должна была. Хоть что-то, чтобы исправить... или помочь. Только кому именно? Всем? О да, Соня опять метит в супермены... как бы все не ухудшить – вот этого я больше всего боялась.

   После того, как Мари спешно ушла, я часа четыре, а то и больше бродила по парку, и не потому что заблудилась, хоть, признаю, была оч-чень близка к этому. Я думала, а на природе этом делом заниматься самое то. Тишина, спокойствие – относительное, – одиночество. Только ты, твой мозг и Проблема, вот так, с большой буквы. Да, многие говорят – не лезь не с вое дело... но я итак в этом деле замешана по самое не хочу. Я все заварила. И значит, на мне большая ответственность. И вообще, все, что связано с Лешей – мое дело! Я топнула ногой, позабыв, что недавно ею стукнулась и снова взвыла. Мысли потекли совершенно не в том, в какой нужно, направлении...

   Дверь приоткрылась в образовавшийся проем просунулась Лешина голова. Быстро осмотрела комнату, наткнулась взглядом на меня, и вслед за головой просунулось и остальное тело. Тело было... хм, парень выглядел обиженным... наигранно обиженным. От меня не спрячешь блестящий хитринкой взгляд. Эх, проблема ты моя... большая. В прямом и переносном смысле. Что мне сделать, чтобы сохранить твою улыбку? И чтобы ты оставался собой? Как хорошо, что мой молчаливый вопрос не отразился на лице. Как поняла? Если бы это произошло, любимый обязательно бы поменял лицо, подошел ближе и спросил, что случилось... Он всегда так делал. А так Леша хитро-обиженное выражение сохранял и определенно что-то замышлял. Вот честно, я обожала эти игры, заканчивающиеся всегда... своеобразно и логично, но только не сейчас, когда мозг был забит не тем. И даже не этим – я все продолжала думать, какая я неуклюжая, что умудрилась так сильно напороться на острый угол кроватной спинки.

   – И даже не сказала что приехала, разве это честно? – протянул он, нависая надо мной. – И куда ездила хоть?

   И что мне ответить? Опускаться до вранья не хочу, ни за какие коврижки! Потом же презирать себя буду... Мысли перескакивали то на одну идею, то на другую, но все это было не то. Разве что кроме как...

   Я подняла руки и запустила их в золотистые волосы, притягивая его голову ближе, и поцеловала. Это я припомнила, как Леша обычно сворачивает любые темы на одну, определенную, и провернула то же самое. Убила двух зайцев: Леша с готовностью ответил на поцелуй, заставив задуматься, что именно это и было его конечной целью, и уж точно забыл о нежеланном для меня вопросе. И мастерски заставил забыть меня. Обо всем... почти. Я оторвалась – с большим трудом – от его губ и сурово вопросила:

   – У тебя что, уже спина зажила?

   На лице у парня промелькнула целая гамма чувств, и он кивнул. Я не поверила и решила проверить – хлопнула его по спине, немногим выше лопатки. Леша дрогнул, а из-за повторного похлопывания скривился. Что и требовалось доказать. Пришлось выпутываться из его рук и строго говорить, что не хочу причинять ему боль. Все должно зажить, в общем.

   – И что, вообще ни-ни? – Непритворный ужас что во взгляде, что в голосе.

   – Точно!

   О, как же сладка эта власть над таким пар... привычка – мужчиной! Я скрестила руки и кивнула в убеждении в своих словах. Опустим то, что и мне как-то от такого долгого... перерыва не очень. Ужас, какая я стала неприличная, и что самое ужасное – меня это ни капли не заботит!

   – Ты – мучительница! – Леша встал вслед за мной и снова, быстренько так, подтянул к себе без всякого намека на шанс высвободиться. – Мало я натерпелся? – понизил он голос и слегка прикусил мочку моего уха. Я выдохнула, а тело стало ватное-ватное. – Рассказать, как трудно было сдерживаться четыре месяца?

   Где-то далеко, в другом мире, послышался очень приглушенный звонок.

   – Слышишь? Звонят... – слабо прошептала, упершись руками в его грудь.

   – Ну и пусть звонят.

   – Не-ет, так не пойдет! – Я уперлась посильнее, каким-то чудом выскользнула и побежала открывать, крикнув: – Пойду посмотрю, кто это.

   Хо-хо... того, кто оказался на крыльце, я меньше всего ожидала увидеть – точнее уж, не ожидала совсем. Девушка несколько смущенно помахала остолбеневшей мне.

   – Мари? Это... – я перешла за заговорщицкий шепот, стремительно обернулась и, убедившись что позади никого нет, продолжила: – Что ты тут делаешь? Разве ты не хотела, чтобы Леша тебя не видел?

   Она вздохнула.

   – То, что я хотела немного... перенеслось. – А пауза-то ощутимой была. Хотела что-то другое сказать? – Так что теперь можно. – Мари улыбнулась.

   – А если попроще? – взмолилась, ничего не поняв.

   Попроще никто мне так и не объяснил. Леша, гулко топая по лестнице, пригрозил:

   – Гость, кто бы ты ни был, имей в виду – твой шанс выжить стремится к нулю.

   Лицо Мари просветлело, ну прямо словно солнце проглянуло сквозь тучи и осветило ее лицо, и девушка звонко засмеялась.

   – Боюсь, боюсь!

   Я отошла в сторону, чтобы Леша увидел ее. Он застыл на пару секунд, чтобы потом по-мальчишески счастливо и ярко улыбнутся. Парень проигнорировал оставшиеся ступенек десять и перемахнул через перила, чтобы обнять – до придушенных воскликов "Раздавишь..." – свою сестру.

   В такие минуты я всегда чувствую себя лишней. Ненужной. Хоть и понимаю, как это глупо, ничего с собой поделать не могу. Ревную. Просто привыкла, что его внимание всегда принадлежит мне и только мне, вот и... А ведь раньше такого не было.

   – Почему ты не предупредила что приедешь? – Услышав мольбы сестры, Леша отпустил ее на волю.

   – Что-то вроде сюрприза хотела сделать. Ты не рад? – шутливо огорчилась девушка.

   – Шутишь? – по-тихому отползающую меня, чтобы не мучаться ревностью – это во-первых, а во-вторых – не мешаться воссоединению семью, подцепили за талию и притянули ближе. – Да вся моя семья в сборе, я счастлив! – воскликнул парень, сжимая теперь уже в два голоса вопящих нас. А он только смеялся в ответ, абсолютно счастливый... ради такого счастья на любимого лице я готова перетерпеть многое. Особенно, когда он сказал, что... я его семья. Пусть и вместе с его сестрой, но как же это звучит! Я – его семья... И терплю даже то, что меня старательно путают с тюбиком пасты и выдавливают остаток воздуха. Но когда его стало совсем мало, пришлось просипеть что я очень маленькая, хрупкая, и могу не пережить объятий. Мне дали долгожданную свободу, ура! Теперь бы дыхание восстановить и отогнать мельтешащие перед глазами золотые и красные точки... Я села на думочку рядом с гардеробом, и стало немного полегче. Ну, Лешка! Конечно, приятно когда рядом такой сильный мужчина, но не всегда... Мари присела на первую ступеньку, игнорируя стоящую рядом с Лешей еще одну думочку. Я тихо хихикнула – тоже опасается?

   – У меня появилась идея, – любимый продолжал сиять улыбкой. – Давайся все вместе по городу прогуляемся? Мари, ты уже была в Лондоне? – он повернул голову к сестре. Та кивнула. – Там некоторые места изменились просто до неузнаваемости! Яркий пример – Гайд парк. Что скажете? – чуть поворачивая голову, парень переводил взгляд с меня на Мари. А мы в то время переглядывались с девушкой. Заметила в ее глазах заинтересованность, подумала насчет того, что лучше – пойти или остаться, продолжая мучиться, – и решила, что первое намного лучше. Почти уверена, о многом я надумала. Так что кивнула и протестующее пискнула, вскинув руки, чтобы помешать вознамерившемуся меня обнять. Только-только дышать нормально начала! Мари кивнула следом, и посмеялась над нашей возней. Вот у кого я должна поучиться отсутствия всякой ревности... Хотя, какая ревность между сестрой и братом?

   Внушительный внедорожник замер напротив главных ворот – ради такого случая как совместная поездка Леша выкатил его из гаража. Я глянула на него со вселенской тоской. Понимаю, в машине парня, где только два места, втроем не вместимся, но... могли бы и на автобусе, как все нормальные люди, проехаться. Ничего бы не случилось. А что насчет всяких покушений, которыми Леша по ночам так обожал меня пугать – и уверена, большинство россказней сказки, не более, – так можно и охрану с собой захватить... Хотя, какой там захватить: когда эти люди спрашивали – можно ли идти за мной или Лешей? Даже когда с Мари разговаривала в парке, уверена что кто-то из них в кустах просиживал... а может быть, и слушал. Но хорошо, что они не болтают. Я могу быть уверена, что Леша не узнает то, что... не должен знать. Пока не должен... Кто бы знал, как мне тяжело скрывать подобное! Хочется поскорее рассказать, больше из-за эгоистичного желания избавиться от тяжкого груза. Но я – не эгоист, и это хорошо. Пока держусь. Просто забываю на время, чтобы не было так тяжело.

   Эх, ладно, и чего я ударилась в пессимистичные размышления? Все ведь хорошо. По-другому не может быть, когда он улыбается.

   Поправила топ перед зеркалом в гардеробной и вышла на улицу, не забыв запереть входную дверь. Я ведь теперь что-то вроде хозяйки уже пару месяцев... Приятно, но до сих пор не совсем привычно. Задрала голову: погода в последнее время баловала нас жарой, ни капли за последние две недели – слышала, как ругалась Марта, поливая вместе со мной клумбы. Ну и пусть! В последнее время мне очень нравится, когда светит солнце. Как раз совпадает с моим настроением.

   Парень сидел на водительском сидении, и – наверное, в который раз – оглянулся на застывшую перед воротами меня. Спохватилась и зашагала к черному внедорожнику. Кстати...

   – Леш? – я нагнулась к развалившемуся парню, оперевшись на раскрытую дверцу. Он вопросительно вскинул брови, продолжая перекатывать меж губ какой-то стебелек. Легшие на лицо светлые прядки, игра света и тени, мои воспоминания, и этот самый стебелек, привлекающий внимание больше всего... Штраф нужно давать за такую соблазнительность! Мысли скатываются совершенно не туда... Леша без труда разгадал мои мысли и довольно усмехнулся, прищурившись. А вот не надо, не надо... Тут же Мари! Парень состроил философское выражение и сел прямо. Девушка, сидящая на заднем сидении наш молчаливый разговор не заметила. Надеюсь. – Если ты взял машину охраны, они на чем поедут? – Да, я даже смогла вспомнить, что хотела спросить, когда подошла. Можно и медаль выдавать.

   – А они не поедут, – пожал он плечами. – Только Мари, я и ты. – И мотнул головой, приглашая садиться. Что я и сделала, обежав этого монстра, по ошибке названного машиной. Забралась с трудом, пыхтя и не без посторонней помощи, но главное – забралась. Плохо сдерживающий насмешливую улыбку Леша вдавил на газ, и внедорожник бодро покатил вперед. За эту улыбку пару раз втихаря ткнула парня в бок, но уже скоро об этом пожалела. Больно многообещающ был Лешин взгляд... Я сглотнула и чинно сложила ручки на коленях, рассматривая проплывающий мимо пейзаж. А здесь, в Англии, да еще когда весна вовсю вступила в свои права, всегда есть, на чем можно дать отдых взгляду.

   Но маленький вопрос, усиленный любопытством, все никак не хотел пропадать: "И все же как ему удалось оставить охрану? Или они только меня игнорируют, а?" И во втором почти уверена. Кто я, а кто Леша.

   Машинка развила немалую скорость, так что всего через двадцать минут – а на автобусе этот же путь занимал все сорок – мы уже подъезжали к Лондону. "А ведь, пришла в голову мысль, – я могу уже назвать его в некотором роде... родным". Так и есть. Ориентируюсь я в нем неплохо – не от слова "хорошо", а от слов "не так уж и плохо", – а центральную часть знаю назубок. Ведь именно там проводила большую часть времени первого месяца в этой стране. И полюбила его. Всей душой.