Текст книги "Солнечный листопад - 2(ч.7, ч.8)"

Автор книги: Елизавета Левченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

   Накормленный мужчина – добрый мужчина. Наверное, эта приговорка права. Я воспользовалась добродушием Макса – которого уже, оказывается, предупредили, – и рассказала ему все, как и доктору Россу, с самого начала. А еще поделилась своими размышлениями, забивавшими голову по дороге к мотелю.

   Макс растянулся в диване, похрустывая яблоком, разглядыванию которого – как и многих других до него – он посвящал большую часть времени моего монолога.

   – Как у тебя все просто выходит. – Парень подкинул фрукт и, широко размахнувшись, поймал его. Повтор, за которым следили три пары глаз. – Я согласен, но ничего не получится. Лекс не станет слушать мои оправдания.

   Я, мягко говоря, была недовольна ответной реакцией. Вернее, ее отсутствию. Но хоть он просто задумчивый вид сделал, а не снова ухмыляется, улыбается, или просто делает лицо кирпичом.

   – А ты хоть раз пробовал?

   – Пробовал. – Яблоко чуть дольше задержалось в руке и снова начало свой полет к потолку. – Та попытка закончилась для меня переломом руки и синяками по всему телу. Что-то не хочу я повторения.

   – Макс...

   Мы с Тиль выдохнули это одновременно. И практически с одинаковой мольбой. Чуть повернула голову к девушке. Я-то понятно почему прошу, но вот она?.. Неужели и правда между ними всеми такая дружба? Признаю честно, я в ее силу не особо верила, наверное от того, что никогда не имела друга... такого, какого бы знала всю жизнь.

   Яблоко упало вниз, на диван, миновав раскрытые немного дальше ладони. И Макс больше не тянулся к нему.

   Парень посмотрел на меня полным тоски взглядом.

   – Думаете я не хочу? Но... – Макс цокнул, запустил обе руки в волосы и хорошенько их разворошил, – да как вы не понимаете что я просто не знаю с чего начать! Что ему говорить! – Его руки упали на сидение. – Я правда не знаю. Он не будет меня слушать. – Усталый голос, будто сложившаяся ситуация ему смертельно надоело. Хотя, почему "будто"?

   Значит, он хочет изменить... А раз есть желание – значит все получится. Уверена. осталось его только немного подтолкнуть.

   Тиль пересела с табуретки, что стояла рядом с моей, на диван, очень близко к Максу, и не сводя с него тревожного взгляда. Теперь я окончательно убедилась что все так, как и подозревала.

   – Если ты и дальше будешь так говорить, то убедишь сам себя. – Самоубеждение – это хуже всего. Как мне не знать? Нельзя убеждать себя в чем-либо. Можно лишиться всего. – Если ты не можешь найти слова для объяснения, то почему бы просто не рассказать? Обо всем, о своих мотивах, мыслях, смысле тех или иных поступков. Люди обожают закрываться в своих скорлупках, а потом еще и удивляются – а почему нас не понимают другие, даже самые родные? Вы трое: Дариен, ты и Алекс любите закрываться в этих скорлупках. От того и не понимаете друг друга. Но когда-нибудь приходит момент открыться. Что в этом страшного? Разве родные причинят боль?

   Немного слукавила. Все люди закрываются в своих скорлупках, замыкаются порой в своих мирках, но рядом с родными так не должно быть. Ни в коем случае. Нас же, людей, так много на планете, но все равно мы одиноки... Нужно ценить то, что дано. Семью. Чтобы не чувствовать себя одинокими.

   Макс усмехнулся.

   – О да, еще какую. И почему это я должен делать первый шаг?

   Прозвучало с какой-то... обидой? Стало смешно. Ну как ребенок, честное слово.

   – А кто? Ну, ты же у нас старший брат. Наверное, это твоя судьба, от которой ты столько лет бегал. – Попытка насмешки, уж не знаю, как она удалась.

   Парень скрестил ноги и стал рассматривать ступни.

   – Старший брат... – тихо повторил с непонятным выражением.

   Тиль тронула его за плечо.

   – Макс?

   – Ты ведь уже понял, что вся надежда теперь уже на тебя. – Что есть. Насчет Олеси Павловны уверена – она шагнет навстречу, Немрину-старшему я попыталась вправить мозги, не знаю, что он решит. С Мари никто не конфликтовал, хоть какое-то облегчение, что есть в этой семье хоть один нормальный человек. Остался только Макс. – И я не могу ничего сделать, кроме как просить тебя. – Да, не могу. А требования могут все, что я так старательно строила последние дни, разрушить. Как карточный домик, легкое дуновение ветра – и его уже нет. Нужно как можно скорее укреплять эту шаткую конструкцию, жаль только что я могу быть лишь наблюдателем. Теперь уже. Наблюдать и надеяться. – Знаешь... не представляешь как сильно я его люблю. А для любимых всегда хочется счастья. Верно? Ты ведь меня понимаешь? – перехватила взгляд Макса. – Разве тебе не хочется приложить руку к созданию общего счастья? Созданию семьи, такой, какой она должна быть. И быть счастливым, хотя бы потому что видишь на любимых лицах улыбку.

   Макс вновь запустил руки в волосы, только теперь трепал их более спокойно, можно даже сказать – задумчиво. Долго он думал, но я, уже наученная этой семейной – могу с уверенностью заявлять – чертой, не мешала.

   Вот же, удивительно порой, насколько дети напоминают своих родителей, и не только внешне.

   Когда Макс поднял голову с улыбкой на лице, я все поняла. Еще одна каменюка свалилась с души, и пришло неописуемое облегчение. Я и предполагать не могла, что получится все так... просто? Ведь мне даже и убеждать его особо не пришлось.

   Видимо, как говорил папа, посадила зернышко в хорошую почву. Макс и сам говорил что хочет все изменить. А я лишь подтолкнула его в правильном направлении.

   – Ты красиво расписываешь, мне нравится. Пожалуй, соглашусь. Но с одним условием.

   – Каким? – Я была готова согласиться на все что угодно.

   Взгляд Макса стал серьезным. До чего они любят резко переключать чувства...

   – Я пробыл с вами двоими недолго, но все равно... Лекс тоже любит тебя.

   – Любил. – С трудом расслышала собственный холодный голос сквозь звон в ушах. Голова кружилась, что творилось внутри... не хочу заглядывать так глубоко, мне сполна хватает и того, что есть на поверхности.

   Любил. Вслух произнести это намного сложнее, чем про себя.

   – Я романтик, Соня. И железобетонно уверен что враз разлюбить невозможно. А еще я уверен, что без тебя он счастлив не будет. Пообещай что сделаешь все, чтобы быть с ним рядом.

   Сердце екнуло. Как же хотелось верить в его слова! Но... что-то изменилось. И я уже не могу, как раньше, верить. Боюсь.

   – Это уже не мне решать. Алекс прогнал меня.

   Так, все, хватит, нужно приходить в себя. Уже почти конец, нужно выдержать.

   Вдох-выдох. Отлично.

   Макс распрямил ноги и встал, разминая шею.

   – И все? Да это не проблема. Я ему вправлю мозги...

   – Макс! – снова мы с Тиль. Одновременно и возмущенно, а я еще и испуганно. Только этого не хватала.

   – Ну чего сразу – Макс? Да не бойтесь вы, бить я его не буду... если конечно, он первым не захочет почесать кулаки. Все-все, это шутка! – вскинул он руки, заметив выражение моего лица, далекое от доброжелательности. Шуточки... эта не та тема, над которой можно шутить! – Ох, как тяжело держать душу нараспашку... Но так и быть – я ее еще немножко подержу. – Парень задорно подмигнул.

   И это задор немного и мне передался.

   – А когда ты сможешь поехать в клинику?.. Хорошо было бы, если поскорее...

   Я не настаивала на сроках, хоть так хотелось сказать: "Поехали сейчас, сию же минуту! Скорее, скорее!"

   А может, это желание отразилось на лице? Ведь Макс умудрился узнать то, о чем я думаю...

   – Сегодня?

   Наверное в тот момент я была готова его, такого понимающего, расцеловать.

   – Ты правда сможешь? – осторожно поинтересовалась, беря себя в руки.

   – Почему бы и нет. – Он пожал плечами. – Ты очень хорошо промыла мне мозги, теперь я полон энтузиазма, а к завтрашнему дню, боюсь, перегореть уже могу. И потерять правильную мысль.

   – Тогда... поедем прямо сейчас? – не менее осторожное предложение. Я так боялась все разрушить.

   Макс переглянулся с Тиль.

   – Поедем.

***

   Она любила лето. На это много причин. Женщине нравилось разнообразие ярких красок дышащего легкостью и светом мира, нравилось дышать воздухом, пропитанным теплом и цветочными ароматами с привкусом древесных листьев. Особенно в парках, где без труда можно забыть о суете города и забыться среди всего то, что она так любила.

   – Помнишь это место? – не оборачиваясь спросила женщина. А зачем ей оборачиваться, если эти шаги могут принадлежать только одному человеку на свете. Прошло почти тридцать лет, но в памяти сохранилось все. Столько лет не мешало жить, а теперь с легкостью всплыло наружу, заиграв новыми красками и старыми, но такими сильными чувствами.

   Она не смогла забыть. А ведь столько раз пыталась...

   Тихий шорох одежды рядом. Он присел на скамью.

   – Да. – Негромкий ответ без тени эмоций. И это разбило крохотную надежду.

   Женщина резко развернулась, едва не хлестанув волосами по лицу своего собеседника.

   – Зачем ты меня позвал? Снова будем орать друг на друга?

   Все такой же.

   Все такая же.

   Они подумали об одном и том же, но признаваться в этом не собирались. Люди любят прятаться в своих скорлупках.

   Да, одни и те же мысли. Боль и тоска. Одни и те же чувства, которые они не собирались друг другу открывать. Между ними пропасть с три десятка лет, и через нее не перешагнуть так просто.

   Нереально все вернуть.

   Это невозможно.

   Они уверяли себя в этом, потому что... так ведь проще? Ведь проще всего признать что какие-то действия невозможны из-за внешних препятствий.

   Намного сложнее признать свою неправоту. Перешагнуть через себя. Навстречу тому что так желаешь.

   Один, хоть маленький шажок навстречу. И он его сделал. Его скорлупа, его защита, была так играючи разбита словами той девочки. А после этого только два пути: настроить новую скорлупку и привычно убежать не только от мира, но и от себя самого... или измениться.

   У всех есть сердце. А оно хочет любить, как бы человек это не отрицал.

   Каждое.

   А время... Вообще любовь – это единственная вещь в мире, которой не страшны препятствия. Нужно только поверить... И дать шанс. Себе и тому, кого ты любишь.

   – Я не ругаться пришел. Выяснить кое-что.

   Он только что сделал этот шаг, скрепя сердце, стиснув кулаки. Маленькая победа над тем, во что он себя превратил.

   Но она не заметила. А все почему? Почему порой мы не можем заметить что-то? Погружены в себя, думаем о себе, и шоры с глаз убрать так трудно... Казалось, распахни пошире глаза и все увидишь, что может быть проще? А вот же... нисколько не просто заметить хоть что-то, когда поглощен собой.

   – Опять выяснить? Да ты меня слушать не будешь! Это же как раз в твоем характере!

   Она была обижена. А застарелые обиды... вещь сложная. Особенно когда их бережешь и лелеешь, пусть даже сам того не замечая. А она именно так и делала. Но... одновременно с этим так хотела чтобы они уже оставили ее наконец. Противоречия... каждый человек порой от них страдает. Говорят, что такое состояние совсем не опасно. Отнюдь. Опасно, потому что человек в такие моменты ходит по грани. Оступишься – полетишь в пропасть неверного решения и будешь еще много лет жалеть. Примешь правильное решение – будешь счастлив. Только так сложно понять, что для тебя будет лучше. Ведь люди сколько угодно раз могут понимать других, но себя, целиком и полностью – нет. Бездну внутри нас мы сами понять не сможем.

   Нужна помощь другого. Наверное, для этого в этом мире и существуют наши половинки. Другие части наших душ. И самая большая глупость мира – собственными руками отторгать эту половинку, рушить свое счастье.

   Но ведь никогда не поздно все вернуть. Ведь для любви не существует преград.

   Нужно только поверить.

   Он вскинул руку, прося ее замолчать.

   – Дай мне сказать. – Еще просьба. В голосе. В глубине глаз. Ну же, вынырни из себя, посмотри повнимательнее, и ты все увидишь!

   Женщина удивленно, можно даже сказать – ошарашено, наклонила голову, удивляясь все больше. Она увидела в зеленых глазах отголосок прошлого. Жадно всматривалась в него, ища... что-то большее, моля всех, кого только можно, что ей не показалось, что это все на самом деле.

   – Ко мне приходила одна девочка. Русская, зовут...

   – Соня? – нетерпеливо прервала своего собеседника женщина. Сердце взволновано билось, и не хотело успокаиваться. Вот он, их камень преткновения. То, во что она так долго умоляла поверить, и во что не желал, поглощенный собственной гордостью, независимостью, силой, он. – Она тебе... что-то рассказала?

   Волнение вопреки всему прорвалась в голос, что было незамедлительно устранено.

   Так страшно снова поверить.

   Так трудно найти слова.

   – Все.

   Мужчина прервал контакт их глаз, и теперь смотрел прямо перед собой.

   Порой мы не хотим смотреть в глаза других. Ведь они – зеркало души, в глазах отражается все то, что мы чувствуем. И никакие преграды, никакая воля не спасают, когда чувства так сильны. Но мы не хотим их показывать, потому что боимся быть уличены в слабости. А слабыми редко кто хочет быть.

   Тот, кому мы не хотим показывать чувства, понимает все не так. Он начинает думать что другому теперь все равно, и от этого становится больно.

   – Все то, что говорила тебе я, и не раз. И что? Дай угадаю, ты снова не поверил?..

   И мы... стараемся причинить боль другим, уязвить как можно глубже. Как будто от этого становится легче! Отнюдь. Скорее наоборот.

   Люди – дураки.

   Тот, кто пытался скрыть, закрывается еще больше, ведь слова получше любого клинка могут ранить. Или же... да, больно, очень и очень сильно, но если ты уже сделал шаг навстречу, увидел такую близкую, желанную цель – остановиться практически невозможно. И мы бежим вперед, признаемся как на духу, выставляя душу напоказ, давая шанс увидеть все то, что так долго скрывали. Бежим, спешим, потому что боимся услышать ответ, ведь когда душа открыта – боль ранит неизмеримо сильнее. И эти раны не заживают очень долго. А рубцы остаются навсегда.

   – Олеся... Леся... – выдохнул он. Женщина поворачивается, не веря не только ушам, но и глазам. То, что она видит сейчас... так нереально. В зеленых глазах отражение мучающих ее чувств. К горлу подкатил тугой комок, лишая возможности сделать вдох.

   А то, что последовало дальше, совсем выбило из колеи, оставив только глупо хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. А ведь по сути так и было. Только что ее вырвали из ее привычного мирка и выбросили в другой... знакомый, но забытый. Мир, который эти двое так давно создали для себя.

   Он, прикрыв глаза и кто знает зачем, склонился вбок и положил голову на нее колени, холодея от своей смелости.

   Да, такой сильный и непрошибаемый, сейчас он боялся. Никто из нас не лишен этого.

   – Ты дашь мне шанс все... исправить и начать с... чистого листа?

   Он сказал все то, что так давно хотел. Спешно, сбиваясь с мысли, путаясь в словах – почему-то их стало так много, теперь они нагромоздились кучей, и ты не знаешь, какое правильное, а так страшно ошибиться и снова быть непонятым.

   Тишина. После признаний она всегда так страшна... В секунды, а может, и минуты этой тишины мы столько вариантов ответов успеваем перебрать, столько раз обозвать себя идиотами.

   Что он говорит? Прошло слишком много времени. Они изменились. У них теперь разные жизни, в которых навряд ли будет место другому.

   А еще люди склонны думать за других, у нас это не отнимешь. М-да. Тоже своего рода самоубеждение, как маленькая защита на случай чего-то плохого. Нечто вроде рефлекса.

   И почему-то мы пугаемся, когда, уже настроенные на худшее, получаем... совсем не то.

   Мы получаем то, что желали, и во что не верили... и верили, так отчаянно, одновременно. Снова те самые противоположности.

   – Наконец-то я от тебя это услышала. Да. И еще тысячу раз да.

   Счастье, когда хочется плакать... вернее, не так. Ты не можешь остановить бегущие слезы, ты опустошен и одновременно переполнен, обессилен и полон сил. Абсолютное счастье от обретения желанного, от осознания что ты достиг его.

   Руки, как подтверждение слов, легли на плечо и голову самого дорогого человека на свете.

   Да, прошло много лет, он уже не девочка, и он – не тот улыбчивый паренек. Они изменились внешне, глупо это не признавать. Все вокруг изменилось, кроме... того, что внутри. В глубинах душ все еще живет та девочка и тот парень. Года их не коснулись, как и их любви.

   Все с чистого листа. Переписать историю, не забывая ошибок прошлого.

   Вновь быть вместе.

   Женщина, в мгновение сбросившая три десятка лет, запрокинула голову, любуясь игрой яркого света на изумрудных листочках дуба.

   – Совсем как тогда.

   Мужчина улыбнулся. Получилось так естественно, будто и не было прошедших лет.

   – Да.

   Они вернулись в прошлое, тот летний вечер восемьдесят третьего. Во времена их первой встречи...

   ... Но быстро вернулись в реальность и обменялись улыбками. Зачем жить прошлым, если реальность теперь будет не менее прекрасна?..

***

   За то, что я не догадалась позвонить доктору еще в мотеле, мы поплатились все. Приехали, свалились как снег на голову, и вот – пошла двадцатая минута, а мы все ждем в приемной... или холле... или как так правильно называется эта комната ожидания. Макс спокойный и напоминает удава, да и я внешне не отличаюсь от него. Зато внутри не нахожу места от беспокойства и нетерпения.

   Но вот, наконец приходит долгожданный момент. Одна из медперсонала подскочила к дивану и скороговоркой проговорила что доктор Росс ожидает нас в своем кабинете. От сопровождения отказалась. К его кабинету я уже запомнила дорогу.

   Так хотелось спросить: "Почему так долго?" Но ведь это будет верхом невежливости, верно? А ведь хотелось знать, предчувствие что что-то тут не так не пропадало. А предчувствие в последнее время я верю. Не обманывало.

   – Макс и вы Соня – не ожидал. – Уголки губ доктора приподнялись. У него хорошее настроение? С чего бы? – Могу я надеяться, что вы пришли не просто так?

   – Не просто, – кивнула, выступая вперед. Мы все, кроме доктора, застыли около двери, не решаясь пройти. Или только я одна не решалась, а у Макса были другие причины? – У меня... получилось. Наверное. Я поговорила со всеми, но не могу утверждать с уверенностью, что меня послушали.

   – Ну, со мной получилось, – влез Макс. – Я тебя послушал и проникся.

   – Вот как? – доктор почти смеялся. Подозрительно, или мне только одной так кажется? – Это не может не радовать. – Кивок в мою сторону, и снова доктор Росс смотрит на Макса. Намек на улыбку пропал. – И что вы собираетесь делать, Макс?

   Обернулась, чтобы посмотреть на парня. И облегченно выдохнула. Он не собирается отступать. Видно и правда – проникся, а я умудрилась подобрать правильные слова.

   – Можно мне поговорить с Алексом?

   Доктор, помолчав, задумчиво ответил:

   – Думаю, можно. Но имейте в виду, это будет единственный шанс.

   Макс даже не дрогнул под этим пронизывающий взглядом.

   – Можете показать где его палата?

   Доктор встал и левой рукой показал на дверь.

   – Прошу. Я сам вас провожу.

   Пока доктор отсутствовал, я все же решила пройти внутрь и присесть на стул. Пальцы стучали ко коленкам, выражая нетерпение своей хозяйки, и остановить я их... не то, что бы не могла остановить, но когда они двигаются, становится немного легче. Отвлекаюсь от мыслей, переношу внимание на пальцы.

   Допереносилась. Когда хлопнула входная дверь, у меня чуть сердце не остановилось. И чего, спрашивается, так перепугалась?

   Проводила доктора взглядом, пытаясь понять... да хоть что-то. Он снова доволен. Наводит на определенные подозрения... вот только не знаю, верить им или нет.

   – Похоже вы немного научились владеть Словом, – заговорил он, когда устроился в своем кресле, откинувшись на спинку, построив пальцы пирамидкой и встретив мой взгляд. Непонимающе нахмурилась и получила пояснение: – Слова – очень могущественны, может быть это самая могущественная вещь на земле. Словами можно убить и дать шанс на новое рождение, построить великие империи и в раз сокрушить их... можно продолжать бесконечность. У вас хорошо получилось если не исцелять души, то хотя бы указать им правильный путь. И это хорошо. Не хотите попробовать себя в психоанализе?

   – Нет, ни в коем случае! – замахала руками. Откровенно пугающая перспектива. – Боюсь, доктор, меня на это не хватит! – Столько нервов... нет, не хочу совершенно. Да и не мое это – разбираться в людях. Слишком сложно. Мне за глаза хватает и себя одной. – Лучше скажите... – пальцы сжали края сидения, – все очень плохо?

   – С кем?

   Кашлянула. Вопрос сбил с толку.

   – С Алексом, конечно! Вы же... в прошлый наш разговор сказали что его состояние ухудшается...

   – А-а-а... – протянул доктор, покивав. В смысле: "а-а-а"? Как-то странно он сегодня себя ведет. Мужчина вскинул брови, развел и снова свел вместе пальцы. – Я немного соврал.

   – Что?! – вскочила, едва не перевернув ногой, которой зацепилась на ножку, стул.

   Это... это что еще значит?!

   – Присядьте, Соня, – совершенно спокойный доктор успокаивающим жестом продублировал свою просьбу, – и не надо на меня смотреть как волк на бабушку, я стар и несъедобен. Присядьте-присядьте, а я вам пока кое-что объясню.

   Его голос немного успокоил бушевавшее внутри возмущение, злость... о, как же много всего... и я сделала то, что он просил. Присела, не сводя в доктора взгляда.

   – Я удивлен. Многое изменилось. Когда Алекс снова попал к нам в клинику, я думал о худшем, признаю. Потому что некоторые симптомы откровенно пугали и наводили мысль о... хм, определенном диагнозе. Но я ошибся. Состояние Алекса прекратило деградировать, и мой пациент снова вернулся в пограничное состояние. А потом... когда Алекс увидел из окна уходящую вас, снова изменился. Я уже думал, что он не вернется, но Алекс опять меня удивил. Он не только повзрослел, но и стал сильнее. После второй вспышки он внезапно стал спокоен и даже попросил о встрече. Когда все и рассказал. Мы много с ним говорили – уж простите, но я не скажу вам, о чем именно, должны же быть у людей хоть какие-то секреты, верно?.. Разве что немного. Думаю, это поможет вам понять его, как впрочем и мою маленькую ложь.

   Алекс давно уже, не побоюсь этих слов, вполне нормален и адекватен. И он понял свои ошибки. В тот день, когда состоялся ваш разговор, Алекс наговорил много глупостей, сам это признавал. Глупостей, которые, как он верил, все сломали. Окончательно его в этом убедил ваш уход.

   Он хотел с вами поговорить, объяснить все, если бы вы знали как сильно, но не решался. Алекс боялся убедиться что он натворил непоправимых бед. В чем я его убеждал несколько дней, одновременно с этим подготавливая не только к вашему приходу, но приходу и его родных. Пока вы в то же время помогали его родителям и брату.

   Дело в том, Соня, что я давно пытался объяснить семейству Немриных их, хм, неправоту в отношении друг друга. Но меня и слушать не стали. И тогда я понял, что нужен человек, который будет вхож в эту семью, но не будет являться ее частью. И вы очень хорошо подходили, особенно если учитывать ваш ум, сообразительность и любовь к моему пациенту. И вы прекрасно справились. – Тут доктор внезапно встал и... поклонился? – Хочу сказать вам большое спасибо. – Он распрямился. – Мы с Дариеном знаем друг друга не так уж и мало времени. И меня всегда искренне заботило его состояние и состояние его семьи. Еще раз спасибо. – Доктор еще раз опустил голову. Жест, полный уважения... которое вряд ли заслужила. Но... Но... Все это мою злость нисколько не успокаивает.

   – Ну... доктор... – Я прямо терялась. Так много хотелось сказать, и не все это можно произносить в приличном обществе. – Вы хоть знаете, сколько всего я пережила?! И все из-за... а вы-то!.. – показала на него рукой а потом этой же рукой и махнула, и устало упала на сидение, обхватив гудящую голову руками.

   Интриган! Единственное пока нормальное слово в моей голове.

   – Алекс просил не говорить вам о наших разговорах. – Доктор сел обратно в кресло.

   – Почему же сейчас рассказываете? – ядовито.

   – Как лечащий врач я считаю что это поможет его выздоровлению. Теперь уже поможет. Вот скажите, Соня, если бы вы знали правду, стали бы разбираться с семьей Немриных? Только честно? – Подняла голову и посмотрела на доктора, откровенно колеблясь. Он развел руками. – Вот именно, вот именно. – Не укрылась от него моя реакция. – Простите старика. Но такой шанс я не мог упустить.

   – Ладно. Хорошо. С трудом, но я вам прощаю потому что понимаю. – Чтобы сказать эту фразу – являющейся чистой правдой – пришлось потратить некоторое время на успокоение. И подавление желания сию же секунду сорваться с места и побежать к... Леше. Моему Леше. О боже, сколько я напридумывала, столько настрадалась, и все – оказывается зря! Потому что все это было неправдой... Ох-хох... – А что дальше? – Да, меня даже хватило на вопрос.

   – Дальше... – задумчиво повторил доктор. – Хм, насколько я понял, сейчас Макс и Алекс впервые говорят по душам. Макс ведь кроме того расскажет ему обо всем, что вы успели узнать, так?

   – Так, – кивнула.

   – Значит, скоро все закончится.

   – То есть?

   Что-то испугала меня эта его фраза.

   Доктор загадочно улыбнулся – слегка, одними только уголками губ.

   – Приходите завтра утром, Соня. Вы все узнаете. Он вам все сам объяснит.

   – Алекс?.. – неверяще выдохнула.

   – Да.

   Я... завтра... смогу его увидеть? Но...

   – Но почему?..

   Хотела возмутиться, почему нужно ждать так долго. Каюсь, думала только о себе, из-за чего вскоре стало стыдно.

   – Дайте ему время. Информация, тем более такого объема, переворачивающая многое из того, что он знал, нуждается в аналитическом разборе и обдумывании.

   – Хорошо. – Раз так, значит я буду ждать. Поднялась. – До завтра, доктор.

   – До завтра.

   Кто бы знал, как я ненавижу ждать! И как часто это приходится делать...

***

   Макс ни капли не сомневаясь в том, что он сейчас делает... собирается делать, рванул ручку на себя и уверено вошел в палату. "А тут уютненько", – отметил он мимоходом. Просторно и светло. Настолько Макс помнит, именно такие комнаты нравились младшему... который подпирал стенку и, повернув голову, смотрел в ближнее окно. А нет, уже не в окно, а на пришедшего.

   – Хай, – Макс приветственно поднял руку, подходя ближе. С заметно снизившейся скоростью.

   Алекс смерил его холодным взглядом. Им обоим предались вот эти гены глубокоуважаемого папочки.

   – Зачем ты пришел?

   Макс замер, не дойдя до него около трех шагов.

   – Поговорить.

   – Хм... – Алекс скрестил руки. – Ну говори. А я возможно еще и послушаю.

   – Нет, Алекс, ты будешь меня слушать. – Макс отбросил всю веселость. Не нужна она теперь. Обстановку не разрядить. Начался серьезный разговор, который... который должен был состояться многим раньше. Но как уж получилось.

   Брат криво, с презрением усмехнулся, теперь полностью поворачиваясь к Максу.

   – Возомнил себя старшим братом? Не поздновато ли спохватился, Макс? Ты мне давно уже никто, так что указывать не смеешь. Я буду делать то, что захочу.

   Зря он это сказал... Макса уже давно достает такое отношения, и сейчас... просто прорвало все заслоны. Да парень их и не удерживал. Ведь Макс решил впервые в жизни высказать все. Все, что так давно хотел. Хотели откровенности? Прошу!

   Несколькими быстрыми шагами, Макс преодолен разделяющее их расстояние и придавил братца к стенке, приблизив свое лицо к его удивленному.

   – Знаешь что? Твой заскоки, твой характер мне уже вот где сидят. – Макс выпустил на пару мгновений майку Алекса и красноречиво провел ребром ладони по шее. – Ты элементарно не видишь ничего вокруг, а потом еще и мне претензии предъявляешь. Молчать! Я еще не все сказал. Ты самодовольный и самовлюбленный болван, отличающийся завидным, ну просто бараньим, упорством и упертостью. Закостенелый эгоист, думающий только о себе. Ай какой я бедный и несчастный, ах как меня не понимает мир, все вокруг мои враги. Задолбал! Глаза пошире открывать нужно, возможно и заметил бы что я вытаскивал твою задницу из переделок в детстве не просто так, а из-за чертовой любви к одному идиоту, и мчался я домой, как только появлялось время между показами и съемками, не просто так, а чтобы убедиться, что с кое-кем не произошло ничего страшного. Я волновался, придурок! Когда ты начал строить из себя неизвестно что, я ведь постоянно пытался быть рядом, помочь, в конце-концов, но напомнить тебе твои же слова, какими ты посылал меня к нашей далекой матушке? А? Напомнить? А я ведь все равно был рядом и пытался помочь, порой во вред своей карьере. Да клал я на не тогда! А вот на тебя, дражайший братец – никогда. Ты не видел и того как Тиль волнуется за тебя, своего лучшего друга. Как Мари не находила себе места от беспокойства за твою шкуру и то, что внутри. Как пытается вернуть в реальность и объяснить то, что ты не знал, в отличие от нас. Но тебе было все равно. Ты же был занят, поглощен собой, обижен на весь мир! Ты. Ничего. Не. Хотел. Замечать! – После последней, хорошей такой встряски, тяжело дышащий Макс отступил на шаг. И начал рассказывать. Обо всем.

   О причинах, заставивших его уехать тогда, в первый раз. О том, как они с Тиль надрывались, пытаясь достучаться до Алекса после смерти Джулии, немало потрясшую всех. Как... ему было плохо, когда Макс потерял своего лучшего друга, но все равно продолжал жить дальше, продолжал бороться с болью. И хотел это донести до своего младшего брата. Как больно было смотреть, как любимый, все равно любимый брат угасает, теряется для мира, для него, а Макс, всегда старавшийся беречь и брата, и сестру, ненавидит себя за бездействие и слабость. Что он пережил, когда увидел изменившегося Алекса после предательства той твари, что чувствовал, когда брат бил его и объяснил, почему не бил в ответ. Не хотелось. Рассказал, как надеялся, что его поймут правильно, и как было тяжело переживать непонимание. Признался в гордыне, так часто не дававшей объяснить. Как сильно Макс хотел уехать вместе с ними, но сделал этого, потому что понимал, что может все испортить. Как смирился с ненавистью. Но все равно делать вид что ему наплевать на все – было и есть всегда слишком больно.

   Он так же рассказал и о их матери. Не только то, что знал сам, но и то, что узнал от Сони. О глупости отца, доверчивого идиота, отославшего мать из-за непонимания. И о чувствах их матери. Да... он поверил Соне, и теперь делал все, чтобы поверил и его брат. Это важно, очень.