Текст книги "Еще одна жизнь (СИ)"

Автор книги: Елизавета Назарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

С утра пораньше Вильдам съездил на рынок, закупил все необходимые продукты, собрал вещи, отвез к Ирине Васильевне молодых, а Катю к Елене. Кажется, что все собирались заранее, быстро, но выехали только около полудня. Впереди ехали Вильдам с Катей, Еленой и Машенькой, вторую машину вел Александр. Его тесть – Дмитрий Дмитриевич, или Дим Димыч, как звали его все, с удовольствием уступил ему место водителя. День был праздничный, центральные улицы, в связи с первомайской демонстрацией, перекрыты, и они вынуждены были ехать объездным путем, потому из города выбирались долго. Но дорога в горы была совершенно пустынна. Саша решил устроить автогонки, то опережая, то пропуская машину Вильдама. Но Вильдам его не поддержал, а только погрозил кулаком, когда Саша в очередной раз с ним поравнялся. Машенька, убаюкиваемая покачиванием машины, почти всю дорогу спала на заднем сидении.

По традиции остановились за перевалом, полюбоваться открывшейся прекрасной панорамой. Из машин вышли все, Елена вынесла и проснувшуюся к этому времени дочку. Она стояла с ней на руках, повернув ее лицом к долине, смотрела вниз и вспоминала первый приезд сюда с Андреем. Только на этот раз ее крепко держали сильные руки Вильдама. Он тоже вспомнил тот случай, вспомнил, как хотелось ему отнять ее у Андрея и улететь вместе с ней далеко-далеко, унести ее от него. Он крепче прижал ее к себе и горько усмехнулся: не прошло и трех лет, как она стала его, только его. А она, почувствовав его волнение, поняла, что они думают об одном и том же.

Ущелье с последнего их приезда сюда в прошлом году почти не изменилось, только сухостоя в рощице стало больше, и орешник разросся. Чтоб машины смогли заехать, мужчинам пришлось сначала обрубить несколько его ветвей и новых побегов, выросших прямо на въезде. По всей видимости, в этом году здесь еще никого не было. Таня, Катя и Светланка помогали оттаскивать ветки к кострищу. Когда, наконец, машины въехали, Елена вышла и осмотрелась. По-прежнему пели птицы, стрекотали кузнечики, цвели цветы, звенел водопад и журчал ручей. Вот только за это время он пробил в земле более глубокое и широкое русло, тем более, что зима была на редкость снежная и долгая. Вильдам выбрал самое чистое место на поляне в стороне от кострища и принялся сооружать тент для Машеньки, затем вытащил из багажника разобранную коляску, собрал ее и поставил под тентом, разложил складное кресло.

– Вот. Можете здесь обживаться, и дымом от костра тянуть не будет, и солнце не напечет.

Дим Димыч с Александром уже выставили привезенный с собой небольшой походный мангал, нарубили ветки, набрали сухих дров и развели огонь. Ирина Васильевна, Таня и Катя сооружали из покрывал и клеенки своеобразный обеденный стол, выставляли кастрюльки, мисочки, тарелки с едой. Перед отъездом все только завтракали, а время приближалось к пяти часам, поэтому решили перекусить, пока выгорят дрова. Мясо для шашлыков замариновали еще дома, насадить его на шампура было делом недолгим.

Елена не забыла Танину подсказку, прихватила с собой веревку, и теперь натягивала ее между двумя деревьями. В дороге уже появились мокрые пеленки и ползунки. Оставив с Машей Светлану, она выполоскала белье и развесила его. Машенька была накормлена еще в дороге в машине, затем хорошо выспалась и сейчас лежала в коляске, размахивая ручками и ножками, и "общалась" со Светой, которая показывала ей собранные уже на полянке цветы и что-то о них рассказывала.

К Елене подошла Татьяна, обняла ее:

– Ой, Лен, я еще не успела тебя поблагодарить. Все так здорово! Это ты все придумала? А картину, неужели, Катя нарисовала?

– Она.

– Во, дает! Как она уже здорово рисует! Я помню, года два назад она мне показывала свои карандашные рисунки. Ничего нормально. Но сейчас!.. А остальное, все вы с ней вдвоем сделали?

– Нет. Вильдам помогал по вечерам.

– И давно вы решили сделать нам такой сюрприз?

– За неделю до свадьбы.

– И ты целую неделю молчала, не проговорилась, даже не намекнула!..

– Еще чего. Какой бы это тогда был сюрприз?

– А Саша уже и вещи ко мне перенес, думали у меня жить будем.

– Ты что, не рада?

– Скажешь тоже?.. Просто это так неожиданно! И так здорово!.. Никто не мешает, не надо бояться, что кто-нибудь войдет, услышит, можно по всей квартире голой ходить, сколько угодно.

– Я знаю, – засмеялась Елена, но вспомнила Андрея и улыбка, сошла с ее губ.

Таня заметила, обняла подругу, уткнулась ей в плечо.

– Мне так неловко перед тобой за свое счастье.

– Глупая! Счастья не надо стесняться ни перед кем. Когда люди видят, как ты счастлива, и у них на душе становится светлее.

– А ты вот загрустила.

– Грусть, она тоже разная бывает. Есть грусть светлая, когда сквозь слезы пробивается улыбка, – это хорошо, порой такие слезы даже полезны. А есть грусть черная – это уже тоска называется, тогда не до улыбок, и слезы облегчения не приносят. Моя грусть светлая. Скоро год, как он уехал. Год, как я его не видела. Но стоит мне его вспомнить, как чувствую его прикосновения, его запах, слышу его голос, закрываю глаза и вижу его перед собой... – Елена говорила и смотрела вперед, словно Андрей стоял перед ней. Татьяна молча слушала ее, а затем осторожно спросила:

– А как же Вильдам? Как же ты с ним будешь...

Елена будто очнулась, нашла взглядом Вильдама, о чем-то беседующего с Дим Димычем, улыбнулась.

– Как бы это тебе не показалось странным: они разные, но ужасно одинаковые. Вильдам – это все равно, что повзрослевший на двадцать лет Андрей, помудревший, слегка остепенившийся, но в душе такой же горячий, страстный, любящий.

– Так ты уже с ним...? – специально не договаривая фразу, спросила Таня.

– Что? – как будто не поняла ее Елена, решив немного "повалять дурочку".

– Ну, это...

– Что это?

– Ты сама знаешь, – обиделась Таня, видя, что Елена ее прекрасно поняла, но разыгрывает недоумение.

– Я-то знаю. А вот ты, будучи целые сутки замужней дамой, и, кстати, будущей мамой, все, как маленькая девочка разговариваешь, намеками. Так что?

– Что, что... Спишь с ним.

– Нет. Я с ним не сплю, – она тяжело вздохнула, состроила грустную гримасу, – не дает... – и она засмеялась, обняла Татьяну и поцеловала в щеку. К ним уже приближался Саша.

– Честное слово. Вас нельзя оставлять одних. С тех пор, как я тебя, Лена, знаю, вы все время обнимаетесь и целуетесь.

– Ты ревнуешь? – спросила с вызовом Елена, нарочито обнимая Татьяну и прижимая ее к себе с показной страстью.

У Саши, конечно, было чувство юмора, но артист из него был неважный.

– Нет. Не ревную. Но теперь одних вас оставлять не буду, – с напускной строгостью сказал он, но Елене хотелось поиграть еще.

– Ах, Таня! – притворно зарыдала Елена, еще крепче обнимая подругу. – Как же теперь мы будем друг без друга!

Ее восклицания привлекли внимание всех окружающих. Ирина Васильевна, Дим Димыч и Катя смотрели на них недоуменно, Светланка тоже оглянулась с беспокойством, даже малышка сильнее застучала ножками по коляске, только Вильдам услышал в крике Елены задор и кураж. Он подошел к ним, пряча в усах улыбку.

– Что тут у вас стряслось?

– Вильдам! Этот деспот, хочет отнять у меня любимую подругу!

– Ай-яй-яй! Вот, что значит, мужчина обрел на женщину законные права, – покачал головой Вильдам, – что ж теперь поделаешь, у него и документ на это имеется.

– Вот именно. У меня и документ есть, – подхватил Александр.

Елена бы еще продолжила свою игру, но Татьяна уже хохотала и вырывалась у нее из рук. Тогда она легонько подтолкнула ее к мужу со словами негодования:

– Изменница! Ступай к своему законному владельцу. Ты растоптала своей изменой нашу хрупкую, еще несформировавшуюся лесбийскую любовь! – и уткнулась в грудь Вильдама.

Все рассмеялись, даже Света смеялась, хотя ничего из этой сцены не поняла, только Машенька захныкала в коляске.

– Иди, изливай свою лесбийскую любовь на дочку. Она, видишь, тебя уже ревнует! – сказал ей со смехом Вильдам.

За «столом» опять пили за молодых, за родителей, за будущих детей. Мужчины и Ирина Васильевна пили водочку, Елена с Татьяной – сок, Катя со Светой – лимонад. Затем пришло время жарить шашлыки, этим занялись Вильдам с Дим Димычем, Саша тоже предложил помощь, но «старички» его отправили развлекать женщин. Елена ушла в машину кормить дочку. Девочки отправились исследовать ущелье. Саша с Таней захотели уединиться и искали укромное местечко. Но стоило им где-то спрятаться, как Светланка их находила и пугала.

– Светка! – разозлилась Таня. – Отвали! Иди, гуляй в другое место!

– А вы что, это место купили? Где хочу, там и гуляю, – вредничала младшая сестренка.

– Мама, ну, скажи ты ей! Чего она за нами ходит?

Ей на помощь пришла Катя.

– Света, пойдем под водопадом купаться.

Ее услышала Ирина Васильевна.

– Что ты, Катя! Вода ледяная!

– Да мы же только поплескаемся и на солнце нагреемся.

– Все-таки возьми полотенце.

Первые запахи жарившегося шашлыка снова собрали всех к «столу». Вильдам уже достал гитару, и они в три голоса: он, Дим Димыч и Ирина Васильевна, – тихо напевали песни своей студенческой юности. Елена, накормив и уложив Машеньку в коляску, прикатила ее ближе к костру и теперь тоже сидела и слушала их пение. Машенька «танцевала», раскачивая коляску. Девочки грелись после ледяного душа у костра и, не дожидаясь никого, уже с аппетитом ели печеную картошку с сосисками.

– Оставьте место для шашлыка, – тихо с улыбкой посоветовала им Елена.

– А у нас и шашлык поместится.

Не было только Саши с Таней. Но через полчаса и они подошли, смущенные, но счастливые. Таня присела рядом с Еленой, обняла ее за плечи.

– Лен, ведь правда, мама с папой – классная пара? – шепнула она на ухо подруге. – И что они разбежались?

– Ты не знаешь?

– Нет. Я только помню: Светке три годика было, мне тринадцать, папа в очередной раз в командировку уехал, а потом приехал, собрал вещи и уехал совсем. Я руку на отсечение дам, что сейчас жалеет. Смотри, как он на маму поглядывает. Интересно, а что они этой ночью без нас делали? До свадьбы он в зале ночевал, а мама со Светланкой...

– Что бы не делали, это уже их дела, – так же шепотом ответила Елена. – А что, Тань, мама за это время ни с кем?

– Всего, конечно, не знаю. Но я никогда у нас дома мужиков не видела.

– Как ты думаешь, любит она его?

– Первое время ненавидела, сердилась, когда мы о нем заговаривали. Но потом успокоилась, а когда он приехал на свадьбу, даже обрадовалась.

– Он что, за эти семь лет ни разу не приезжал?

– Приезжал, но она его на порог не пускала. Отпустит нас с ним часа на два погулять, и не дай бог, опоздать. А он и не опаздывал, всегда вовремя нас приводил, как Светка не ревела. Но последние три года его не было. Тетя Дина, папина сестра, говорила, он там, на заводе в какую-то аварию попал, обгорел сильно. Видишь, он рубашку не снимает, у него вся спина в рубцах. Я тогда впервые видела, как мама украдкой плакала по нему. А еще тетя Дина, сказала, что, вроде, та жена его бросила. Или бросала, когда он в реанимации лежал, а потом вернулась, не знаю, не поняла. Это она маме говорила, – Таня помолчала. – Как ты думаешь, приняла бы мама его назад?

– Танечка, это надо у нее спросить...

– Она мне никогда не скажет, я с ней делюсь, но она ни-ни. Она тебя очень уважает. Вчера на свадьбе, увидела вас вместе с Вильдамом и спрашивает меня: вместе вы или нет?

– А ты?

– Лен, она хорошая, она не проболтается...

– Ясно. И что она?

– Ничего. Вздохнула и сказала: "Дай бог! Вильдам ее заслужил".

– А обо мне что сказала?

– Сказала, что ты его достойна и что правильно поступаешь. Только сказала, пусть пока не афишируют свои отношения, т.к. дураков много – осудят, пусть подождут.

– Да. Все правильно... – с тоской произнесла Елена. – Но мне его жалко: он на два дома разрывается.

– Да вы живите, – успокаивала ее Таня. – Только никому не говорите, и все.

Сзади подкрался Саша, обхватил обеих подруг за плечи и просунул голову между ними.

– Опять шепчутся.

– Сашка! Напугал, – замахала на него руками Таня, а Елена засмеялась, потом повернула к нему лицо, так, что ее губы оказались рядом с его щекой, и томно прошептала:

– Хочешь? Я и с тобой пошепчусь?

Саша покраснел, убрал руку с ее плеча и отодвинулся.

– Ага... Мне потом Вильдам "пошепчет"...

Елена опять засмеялась, но поймала взгляд Вильдама, и смеяться ей расхотелось.

"Ну вот. Начинается. И он туда же. – А чего ты хотела? Сама сказала: он – тот же Андрей, только старше. – А ты чего злорадствуешь? Пошутить уж нельзя..."

Елена отвернулась к коляске, взяла дочку на руки.

– Ну, шепчитесь сами, – сказала она с напускной обидой, но обида в душе была настоящей. – А мы с Машенькой будем шептаться, – она встала и отошла от всех под тент, села в кресло и склонилась над ребенком.

"Да что я такого сделала? Да, я люблю пошутить, люблю пококетничать, "подергать котов за усы". Я сама кошка. Но почему все они думают, что, если я строю глазки, то уже на все готова? Со своим мужчиной – да, а чужие мне "по барабану". Почему я должна это доказывать? Неужели интересней с пресной, скучной, с постоянной верностью в глазах, женщиной! Я не люблю скандалов, мордобития, не хочу заниматься экстремальными видами спорта с риском для жизни, но мне тоже нужен адреналин, и я добываю его таким, по сути, невинным способом. Я играю... Надо было заняться дикцией и подаваться в актрисы, а не влюбляться в этих ревнивцев".

Слезы уже капали на Машеньку, когда сзади тихо подошел Вильдам, мягко обнял ее за плечи, прижал к себе, поднял ее лицо за подбородок, но, увидев слезы, присел перед ней.

– Девочка моя, почему слезы? Ты же так заразительно смеялась!

Елена молчала, отводя взгляд. Но он так искренне недоумевал, что она с сомнением взглянула ему в глаза. Вильдам расценил ее взгляд иначе.

– Ну, конечно. Старый дурак! Хочешь жениться на молодой девочке, а сам променял ее на общество своих ровесников. Прости меня. Я больше не оставлю тебя скучать, – а ей стало стыдно.

– Нет. Я подумала, что ты меня к Саше приревновал.

– Что? Когда?

– У костра. Ты так на меня посмотрел, когда я смеялась!

– Как посмотрел? – Елена почувствовала в его голосе фальшь.

– Вильдам, не валяй дурака.

Он опустил голову, помолчал, затем снова посмотрел на нее.

– Всего один миг. Всего на мгновение червяк ревности поднял голову, но именно в этот миг ты взглянула на меня. Я раздавил его, его больше нет. Ты простишь меня?

– Уже простила, – улыбнулась Елена, она щелкнула его по носу.

– Неужели ты забыл, что мы чувствуем друг друга на расстоянии, и что ничего не может от меня укрыться.

Машенька все это время лежавшая на руках спокойно, вдруг подняла ручонки, как будто пыталась поймать Вильдама за усы и заплакала.

– Крошечка моя, к папе хочешь? Ну, иди, – бархатным от нежности к ребенку голосом проговорил Вильдам и взял ее на руки.

– Эй! Молодой папаша! Шашлык готов. Бери жену, и идите сюда, – крикнул им Дим Димыч.

Прижимая Машеньку одной рукой, другой Вильдам обнял Елену.

– Пойдем, жена...

Молодежь захихикала, а Ирина Васильевна покачала с неодобрением головой. Дим Димыч не заметил их реакции на свои слова, призывно замахал рукой, приглашая садиться возле него.

Когда все расселись, Дим Димыч разлил водку и поднял свой стакан.

– И вчера на свадьбе, и сегодня мы пили за молодых, за счастье, за родителей, за детей – за всех. А я хочу выпить за любовь. Только благодаря любви, люди женятся, рожают детей, без любви никогда не будет счастья в семье. Я хочу выпить не просто за любовь, за ее всепобеждающую силу, чтоб она не уменьшалась, а крепла с годами, помогала и вам, молодым, – он посмотрел на Сашу с Таней, – и нам, – он с тоской посмотрел на Ирину, которая сидела, опустив голову, – и вам, – он кивнул Вильдаму с Еленой, – преодолевать все жизненные преграды.

– За любовь! – поддержал Вильдам.

– За любовь! – с готовностью подхватил Александр.

Дим Димыч сел рядом с Ириной.

– Ирочка, – тихо сказал он, – а ты выпьешь за нашу любовь?

– А она жива?

– Жива, Ирочка.

– Значит выпью.

Дим Димыч повеселел, обнял ее, шепнул на ухо:

– Спасибо.

– За что?

– Что веришь мне.

– Я и раньше верила. – Ирина Васильевна отвернулась. Дим Димыч, не обращая внимания на окружающих, взял ее руку, прижал к своей щеке.

– Прости, милая...

– Да ладно уж... При детях не надо...

Его настроение снова поднялось. Он взял гитару, побренчал на ней неумело.

– Виль, сыграй. У тебя здорово получается.

– Да подожди ты, дай человеку покушать, – одернула его Ирина Васильевна. – И сам поешь, а то не налью больше.

Он отложил гитару, обнял ее и шепнул:

– За тебя я могу пить даже воду, все равно буду пьяный.

А в это время Маша «нахулиганила»: намочила ползунки и брюки Вильдама. Елена забрала у него дочку и ушла переодевать. За ней побежала Катя.

– Лен, ты иди, кушай. Я сама ее переодену и покатаю в коляске.

– А ты?

– Я уже наелась.

– Ну, хорошо. Закапризничает, дашь ей водички.

– Я знаю. Иди.

Елена вернулась к "столу". Дим Димыч уже произносил следующий тост.

– Любовь – это главное в семье, а в жизни нельзя без дружбы. Без друзей трудно, скучно, одиноко. Я хочу выпить за друзей. Так ладно все сложилось: ты, Виля, наш друг... Ничего, что я тебя уже другом называю? А я тебя помню: на первомайской демонстрации в семьдесят четвертом, ты тогда с дочкой был, красавицей. Это ведь она? – кивнул он на Катю.

– Она, она.

– Да... Так вот. Ты – наш друг, твоя жена – подруга моей дочки. И вы, как бы связываете всех нас. Дружба, как и любовь, не обращает внимания на возраст. Хотя, надо быть очень смелым, чтоб взять замуж такую молодую красивую девочку. Но я отвлекся... Ирочка, что ты меня все дергаешь?

Ирина Васильевна приглушенным голосом, но все равно все слышали, сказала:

– Это не жена его.

– Как? А кто?

– Жена, Дима. Жена, – сказал твердо Вильдам, обнимая и прижимая к себе Елену. – Ты правильно сказал: главное для семейной жизни – любовь, а штамп в паспорте поставить всегда успеется.

– Виля, я понимаю, тебе все равно, что люди скажут, но ты о ней подумай, – возразила Ирина Васильевна.

– Подождите, подождите, – вмешался Дим Димыч. – А дочка чья?

– Моя, – упрямо стоял на своем Вильдам, а Елена погладила его по колену, подняла к нему лицо.

– Позволь, я сама объясню. Мой муж, Сашин друг и отец Машеньки, погиб в Афгане, еще до ее рождения. А Виля..., он всегда меня любил. Он всегда помогал мне, когда я еще носила Машеньку, он первым поздравил меня с ее рождением, он первый взял ее на руки. Он спас меня! Только благодаря ему я выжила. И я люблю его! Не осуждайте меня, Ирина Васильевна, я уже говорила Тане и Вам скажу: Андрей сам дал добро на наш с Вильдамом брак, он сказал, что Виля будет хорошим отцом для Машеньки.

Все сидели в неловком молчании. Первым заговорил Дим Димыч:

– Вы меня простите. Я не знал.

– За что тебя прощать? – ответил ему Вильдам. – Ты все правильно говорил. Елена – моя жена, а Машенька – моя дочь. Я ее выстрадал не хуже иного отца. Почему, скажите мне, в угоду чужим равнодушным людям, должны страдать три человека: она, не живя, а выживая, одна с ребенком на руках, эта крошка и я, со стороны наблюдая за их муками. Для чего?

Ирина Васильевна молчала, а Дим Димыч сказал:

– Ты – молодец, Вильдам. Правильно поступил. А жить с оглядкой на окружающих, кто, что подумает, кто, что скажет – низко. Пусть трусы так живут. Давай, Вильдам, выпьем за вас. Чтоб ничто вас не сломило: никакие сплетни, никакие наветы, никакие осуждения. Главное, чтоб вы были счастливы и ваши дети!

– Спасибо, Дима. Выпьем, – откликнулся Вильдам.

– И мы за вас выпьем, – поддержал тестя Саша. – Я уже говорил Лене с Вильдамом. Андрей не осудил бы ее, он ее любил и хотел ей только счастья. А раз не суждено было самому ее осчастливить, никогда бы не возражал против Вильдама. Он знал, что Вильдам любил Лену, он уважал его за это. Уж я знаю.

– Спасибо, Саша, – сказала растроганно Елена и подумала:

"Как он изменился! Совсем другой человек стал. Что значит другая женщина с ним, не я и не Арина. И правильно, что Татьяна не поддалась тогда на его уговоры и не вышла за него до армии. Он вернулся совсем взрослым, самостоятельным мужчиной. Даже на свадьбе было видно, что он совершенно независим от своей семейки. А не то, Тане туго бы пришлось с его мамашей и старшим братом, которые раньше командовали им".

Уже совершенно стемнело, от ручья потянуло сыростью. И хотя, дома Елена последний раз кормила и укладывала дочку позже, она решила уже положить Машеньку спать. Только она подумала об этом, как с коляской подошла Катя.

– Лена, ты будешь еще ее кормить? Она уже засыпает.

– Да, Катенька, да. Я как раз собиралась. Виля, пойдем, приготовь нам машину для сна.

Ирина Васильевна тоже хотела положить Светлану спать, но та заартачилась:

– Еще только девять, я даже дома в выходные так рано не ложусь, – и мать махнула на нее рукой, а отец усадил дочку к себе на колени.

– Светланка! Какая ты большая стала!

– Да, пап, ты так долго у нас не был, что я тебя забывать стала.

– Как забывать?

– А вот забыла, какие у тебя глаза. Я думала – голубые, как у мамы.

– Как же ты могла забыть? У тебя же мои глаза, зеленые.

– У меня-то зеленые. А вот у тебя: один – зеленый, другой – серый. Почему так, папа?

– Наверно, зеленой краски на него не хватило.

– А видишь ты как?

– Как и все.

– Что, совершенно одинаково?

– Совершенно.

Света обняла отца за шею.

– Папочка, а ты больше не уедешь?

Дим Димыч прижал дочь к себе, зарылся лицом в ее распущенные длинные белые, как лен, волосы.

– К сожалению, должен уехать, у меня работа, меня там ждут.

– И жена ждет? – с недетским укором в голосе спросила Света.

– Нет. Не ждет. У меня кроме вас, никого нет.

– Ну, так оставайся. Как же ты один? Тебе и приготовить некому, и постирать. Если мама не захочет, я сама тебе приготовлю. Я умею макароны варить, яичницу жарить и делать омлет с молоком. А еще салатики делать люблю. Меня мама научила, я всегда ей помогаю.

– Ты – молодчина. Но я не могу, – со вздохом сказал Дим Димыч. – А давайте, вы ко мне приедете.

– Нет. У вас там холодно, все время зима и зимой все время ночь.

– Откуда ты знаешь?

– По телевизору видела, и в школе на природоведении говорили.

– Зато, у нас есть северное сияние!

– А какое оно, пап?

– Это огромная радуга во все небо и переливается.

– Как светомузыка?

– Почти. Только лучше.

– А гром гремит?

– Нет... – недоуменно ответил Дим Димыч. – А зачем гром?

– Нам в школе говорили, что природное электричество сопровождается громом. Ну, грозу ты же знаешь?

– Это совсем другое... Это надо видеть...

– Мам, – обернулась Света к матери. – Я тоже хочу увидеть северное сияние. Давай, к папе поедем.

– Но там же холодно? А ты одеваться не любишь, даже в нашу зиму.

– А мне папа купит теплую шубку, шапку, рукавички и муфточку, как у Герды в "Снежной королеве". Такие вещички я носить буду, они красивые и легкие.

– Обязательно куплю, – обрадовано пообещал Дим Димыч и прижал дочку к себе. – Еще лучше куплю. И сапожки из оленьих шкур с мехом.

– Что? Уже спелись? – покачала головой Ирина Васильевна и улыбнулась. Она посмотрела на них с грустью. В памяти всплыли воспоминания семилетней давности, их последний разговор, когда...

"Стоп!" – она встряхнула головой. – "Это в прошлом. Это забыто. Я обещала ему, что не буду этого вспоминать. Если я вспомню, я снова разозлюсь на него, и ничего хорошего из этого не выйдет. Татьяна выросла, повзрослела, ей родители теперь любимей на расстоянии, и все равно на каком, но Светлана... Ей нужен отец, а другого отца я ей дать не могу. Я все еще люблю его, не смотря на его предательство. Но он же все понял, раскаялся и не устает просить прощения до сих пор. И я простила..."

Дмитрий по лицу Ирины догадался о ее мыслях, придвинулся поближе и свободной рукой обнял ее. Светлана сразу ухватила их обоих за шеи.

– Мамочка, значит, ты согласна?

– Мы еще поговорим об этом.

– О чем?

– О том, где мы будем все вместе жить.

При этих словах Дмитрий еще крепче прижал ее к себе, повернулся, нашел губами ее ухо, прошептал: "Спасибо!" и поцеловал. И хотя, ее женская плоть уступила ему прошлой ночью (уж очень долго она этого ждала!), но только сейчас с этим поцелуем проснулись все желания, которые были у нее раньше и копились все эти годы, готовые излиться на него огненной лавой из жерла кипевшего в ней вулкана. Она почувствовала, как покраснело ее лицо, ей стало жарко и душно. Дмитрию тоже передалось ее состояние. Но дочка еще крепко держала их обоих. Ее руки казались им цепями, родными, любимыми, но цепями, сковавшими их. А им хотелось уйти, спрятаться от всех, даже от нее, чтоб дать волю чувствам, их переполнявшим.

К костру подошел Вильдам, взял гитару, тихо запел. Света ослабила свои объятия, обернулась к нему.

– Дядя Виля, мы теперь будем жить все вместе с папой и с мамой. Вот только еще не решили: здесь или к папе поедем, на Север, у него там всю зиму ночь, а вместо солнца на небе горит северное сияние, как светомузыка, только лучше.

Вильдам поднял на них взгляд. В глаза ему сразу бросилась напряженность поз Дмитрия и Ирины, выступивший на лице пот и горящие в свете костра глаза, устремленные друг на друга. Что с ними, понять мог любой дурак, и Вильдам пришел им на помощь:

– Светик, иди сюда ко мне, расскажешь все подробно, а папа с мамой чуть-чуть пройдутся, им надо обсудить, где вы будете жить.

– Я тоже с ними пойду.

– А кто же мне все расскажет? Да и Татьяне надо все сообщить.

– А! Ей не до нас, она все с Сашкой целуется, – нехотя отрываясь от родителей и перебираясь к Вильдаму, проворчала Света.

– А вот и нет. Вовсе мы не целуемся, – прозвучал из темноты со стороны тента голос Татьяны, – и к костру подошли Саша с Таней и Катя.

Дмитрий с Ириной поднялись и нерешительно встали, оглядываясь. Вильдам подозвал Диму и что-то шепнул ему на ухо, указывая на орешник.

Светлана уже делилась с Таней своим достижением, будто бы она уговорила папу и маму жить снова вместе, и принялась рассуждать, где же лучше им поселиться. На «семейном совете» решили, что лучше папе приехать сюда, а северное сияние они просто съездят посмотреть зимой. Вильдам с Катей не вмешивались. Катя прижалась к отцу спиной, взяла у него гитару, она тоже уже научилась на ней играть и пела низковатым бархатным голосом, подражая Пугачевой. Она запела песню из «Иронии судьбы...» на стихи Беллы Ахмадулиной:

"По улице моей, который год

Звучат шаги, мои друзья уходят...

Друзей моих медлительный уход

Той темноте за окнами угоден...

К ним подошла Елена, села рядом, запела вместе с Катей:

"О! Одиночество! Как твой характер крут,

Посверкивая циркулем железным,

Как холодно ты замыкаешь круг,

Не внемля увереньям бесполезным.

Дай встать на цыпочки в твоем лесу,

На том конце замедленного жеста,

Найти листву и поднести к лицу,

И ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,

Твоих концертов строгие мотивы,

И мудрая, я позабуду тех,

Кто умерли или, до селе, живы.

И я познаю радость и печаль,

Свой тайный смысл доверят мне предметы.

Природа, прислоняясь к моим плечам,

Откроет свои давние секреты.

И вот тогда, из слез, из суеты,

Из бедного невежества былого,

Друзей моих прекрасные черты

Появятся и растворятся снова...

Друзей моих прекрасные черты

Появятся и растворятся снова..."

Песня закончилась. Все сидели притихшие, задумчивые. Вильдам забрал у Кати гитару и запел: «Если у вас нету тети...», затем, был «Резиновый ежик с дырочкой в правом боку...», «Собака бывает кусачей...», «Голубой вагон», «Улыбка», «Я играю на гармошке» и другие детские песенки, но когда Света начала зевать, Вильдам «сменил репертуар» и запел задушевные песни Визбора о горах. Света быстро уснула, устроившись на коленях Тани и Саши. Вскоре вернулись Дмитрий с Ириной, глаза их сияли, с губ не сходили улыбки. Они быстренько перенесли спящую Светланку в машину и вернулись к костру. Дмитрий положил руку на плечо Вильдама и слегка его сжал. Вильдам, усмехаясь, похлопал его по руке.

У костра сидели еще часа два. Постепенно ряды полуночников редели: сначала ушли в палатку Саша с Таней, она почти уснула у него на коленях. Затем стала дремать Катя, ее Елена проводила в машину, она не опасалась, что Катя разбудит маленькую Машеньку, обе спали крепко и спокойно, Катя даже могла проспать ночь на одном боку. А места в машине было достаточно.

Когда Елена возвращалась назад, в темноте ее остановил Вильдам, прижал к себе и прошептал:

– Идем.

Он вел ее, как в тот раз, крепко держа за руку и раздвигая ветки другой рукой. В пещере он зажег фонарик, предварительно захваченный им, и вовремя, они чуть не споткнулись о большой камень, лежавший на дороге. В прошлый раз его не было.

– Как же Дима с Ирой здесь ноги не переломали? – сказал тихо Вильдам.

– Они здесь были?

– А где, ты думаешь, они пропадали?

– И ты открыл им наше место...

– Я их выручил. Ты против?

– Нет. Но это уже выглядит так, будто в нашей постели уже кто-то побывал.

– А ты не думаешь, что эту котловину знаем не мы одни?

– Думаю. Но я тех не знаю, и, если они были там, то уже давно.

Вильдам осветил пещеру полностью, в прошлый раз огонек зажигалки позволил лишь пройти и найти выход из пещеры, в этот – Елена разглядела ее полностью. Она оказалась не такой уж маленькой. Не смотря на то, что свод был низкий, не более трех метров в самом высоком месте, пещера уходила в сторону, в глубь горы, большой нишей метра три в ширину и пять в глубину. Там они обнаружили выложенный камнями очаг и невысокий постамент в виде огромного ложа, укрытого высохшей травой и мхом. На краю его лежал смятый носовой платок, а в очаге валялись свежие окурки.

– Вот, видишь, они не дошли до котловинки, наша постель свежа и чиста, – сказал Вильдам. – Ну что? Здесь останемся или пойдем в "постель"?

– Нет. Здесь мрачно, темно. Я хочу под звездное небо, на мягкий ковер мха, – и они направились к проходу в котловину.

Здесь все было по-прежнему: отвесные стены, пружинящий мох под ногами и огромные звезды над головой. Но на этот раз сказочности и таинственности добавлял голубой свет, лившийся сверху от приветливо улыбающейся им полной луны.

– Она на нас смотрит, – прошептала Елена, запрокинув голову вверх.

– Ты ее стесняешься? – спросил в полголоса Вильдам, уже расстегнув ее блузку. – Пусть посмотрит, пусть полюбуется.

Он сам залюбовался ее обнаженной грудью. Благодаря кормлению, ее груди увеличились, налились, каждая из них уже не умещалась в его ладонь, чтоб обхватить одну требовались обе руки, а сейчас в лунном свете они светились, словно два наполненных волшебным зельем сосуда. Ему захотелось припасть к ним и пить-пить чудесный нектар, заполнявший не только их, но и всю его любимую. Он принялся нежно целовать ее груди, но вдруг почувствовал, как сначала из одного соска, а потом из другого полились липкие, сладкие ручейки. До этого он вообще опасался прикасаться к груди Елены, но на этот раз не удержался, и вот, пожалуйста, драгоценная влага, несущая жизнь и здоровье маленькому существу, разливалась на его глазах. Он растерянно поднял к Елене голову. А она смотрела на него, прищурившись и усмехаясь.