Текст книги "Еще одна жизнь (СИ)"
Автор книги: Елизавета Назарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Но она даже с матерью отказалась разговаривать.
– Это не ее мать, это твоя мать. А я люблю ее..., как дочь, и она относится ко мне с дочерним доверием. Вот и удалось, – он закурил еще сигарету. – У тебя водки нет?
– Есть мастика, мать из Болгарии привезла, она крепче. Будешь?
– Давай.
Они перешли на кухню. Андрей достал бутылку мастики, маслянистой желтоватой жидкости, и две стопки.
– Как ее пьют-то? – спросил Вильдам, с подозрением разглядывая бутылку.
– Вообще-то, ее в коктейли добавляют, но и так можно, по чуть-чуть, как коньяк.
– Ну, давай, разливай.
Они выпили, поморщились, сначала занюхали, а потом заели лимоном.
– Тебе когда... – заговорил Вильдам.
– Послезавтра.
– Дай ей отоспаться, хотя бы до завтра, не трогай.
– Я понимаю.
– Ты ее не суди. Очень она тебя любит. Хочет что-то решить, что-то предпринять, хочет казаться сильной, хочет сердцем все обхватить. А, по сути, она совсем девчонка, слабая, ранимая. Она не с тобой не справилась, она с собой не справилась. Не рассчитала свои силы.
– Я знаю, я вижу. Я тоже ее очень люблю, но...
– Не надо об этом. Давай лучше за нее выпьем, чтоб выдержала, не сломалась, дождалась.
– Ты хочешь сказать, что она может...
– Нет. Она тебе не изменит, но здоровье подорвать может. Давай за нее.
Андрей разлил еще по глотку.
– Не-ет. За нее только по полной.
– А не много? Ты же на машине.
– Не много. И я никуда не поеду, у вас останусь ночевать. Не выгонишь?
Андрей даже обрадовался. Ему в эти дни самому хотелось напиться, но один он пить не мог. А тут такой классный собутыльник!
– Не выгоню, место есть, – он долил стопки до краев. – За нее!
Они выпили, вторая пошла уже лучше. Вильдам взял бутылку, почитал этикетку, снова разлил.
– Наша водка мягче, но будем пить, что есть. Давай за тебя: на рожон не лезь, береги себя, помни, что тебя здесь жена ждет.
– Любимая жена.
Они снова выпили.
– У тебя кроме лимона, есть еще что закусить? – опять поморщился Вильдам.
– Есть, – ответил Андрей и открыл холодильник. На стол легли тарелки с колбасой, сыром, помидорами, баночка черной икры, лепешка.
– Вот! Это уже дело, – Вильдам потянулся за сигаретами.
– Здесь нельзя, – остановил его Андрей.
– Точно, точно. Ругается. Сама курит, но в квартире не разрешает. Тогда бери закусон и пошли на лоджию, – скомандовал он, беря бутылку и стопки, туда же они вытащили журнальный столик, разложили закуску, налили стопки.
– Давай за любовь! – предложил Андрей слегка заплетающимся языком.
– За любовь! – поддержал его Вильдам.
Выпили. Закусили. Закурили.
– А ведь ты ее тоже любишь, – сказал Андрей и, прищурившись, посмотрел на Вильдама.
– Люблю... – задумчиво глядя в окно, ответил Вильдам. – Но ты опередил.
– Ты смотри тут без меня, не балуй.
– Сынок, если бы я хотел побаловать, то уже бы побаловался, тебя не спросил. Но она не такая, она не для баловства...
– Да, она не такая. Она верная! Она меня любит! – восторженно воскликнул Андрей и принялся снова разливать мастику.
Вильдам искоса посмотрел на него, ухмыльнулся в усы. Хмель уже добрался и до него, но головы он не терял.
– Вот только что-то детей у нее нет, – продолжал Андрей. – Я стараюсь, стараюсь. Оно, конечно, еще не время, ей еще три года учиться. Но я уже созрел для отцовства.
– Это ты созрел? Идешь, как мальчишка, на поводу у всех, не думая о своих близких. Ну, был бы у тебя ребенок? Так, ей бы еще хуже пришлось: остаться одной с ребенком на руках...
Андрей набычился.
– Ты не понимаешь. Ты – гражданский, а я – офицер. Это мой долг.
– Твой долг – родину защищать. А твои близкие и есть родина. А тебя несет черт знает куда! Это же Азия! Сейчас они меж собой дерутся, а завтра все вместе против нас попрут.
– Ты думаешь, что говоришь?
– Я-то, как раз, думаю. А вот ты?..
Андрей поднял на Вильдама мутный упрямый взгляд.
– Я – офицер, – повторил он, ударяя себя в грудь – И есть приказ...
– Вот в том-то и дело, что приказ, – примирительно сказал Вильдам, разливая остатки мастики. – А заявление ты тоже по приказу писал?
– Почти... – Андрей уставился в стопку невидящим взглядом. – Если бы не написал, выперли бы к чертовой матери из вооруженных сил, или под трибунал отдали.
– А под трибунал за что? – изумился Вильдам.
– Они бы нашли, состряпали б...
– Значит, кругом тебя обложили...
– Не только меня. У Илюхи сыну полтора годика и мать больная, а у Равиля жена беременная. Ни с кем не считаются. Приказ... Успокаивает только то, что обещают не более, чем на полгода, а потом хоть в академию...
– Где полгода – там и год, а то и больше...
Они допили остатки мастики.
– У меня еще коньяк есть, будешь? – спросил Андрей, от неприятного разговора он почти протрезвел.
– А спать?
– На том свете выспимся, – мрачно пошутил Андрей.
– На тот свет не торопись, рановато тебе, еще успеешь. А коньяк...не люблю я его – он клопами пахнет... разве что с кофе...
– Будет тебе кофе. Правда, я не умею его, как Алена, варить. Вроде все так, а что-то не так.
– Да... Елена во всем удивительна и совершенна!
И они опять вернулись к разговору о ней.
За кофе с коньяком, которого в чашках было в два раза больше, они просидели еще час и разошлись спать, договорившись, что Андрей будет беречь себя для нее там, а Вильдам будет беречь ее для него здесь.
Весь следующий день Елена ни разу ни в чем не упрекнула Андрея, была с ним ласкова и нежна. А ночью они любили друг друга так, будто это было в последний раз, хотя никто из них не проронил об этом ни слова.
Наутро Андрей уехал, он запретил ей провожать его. Прощаясь с ним у двери, Елена не выдержала и заплакала.
– Не надо, моя королева, – назвал он ее прежним именем. – Я приеду, и мы все начнем сначала.
– Нет. Мы продолжим, как будто не расставались.
– Да, как будто не расставались...
...А через семь с половиной месяцев привезли цинковый гроб с телом Андрея...
...А еще через две недели, не выходя из больницы, Елена родила свою первую девочку, недоношенной, но здоровой.
Из роддома ее забирали Надежда и Вильдам. Надежда хотела забрать ее с ребенком к себе, но Елена отказалась.
– Я хочу домой. Там Андрей.
Надежда переглянулась с Вильдамом.
– Вы не пугайтесь, я не сошла с ума. Просто, Андрей всегда будет со мной в нашей квартире, мне так легче.
– Поехали, – сказал Вильдам, не давая Надежде еще что-то возразить.
– Но ей там одной, с ребенком, будет тяжело, тем более она еще такая слабая, – шептала на ухо Вильдаму Надежда.
– А мы ей поможем: когда ты, когда я, когда Катя, когда Татьяна, – ответил он ей тихо.
– Какие вы помощники: ты – мужчина, Катя – еще ребенок, а Татьяне не до нее, она даже встречать ее из роддома не приехала.
Вильдам ничего ей не ответил. Ехали молча. Девочка мирно спала на руках у Елены, она никому ее не отдала. Но у подъезда Вильдам забрал ребенка у нее из рук и отдал бабушке, а сам взял Елену на руки.
– Ты уж извини, двоих я не донесу.
Елена улыбнулась его словам и подчинилась.
Дома их ждали Катерина, Евгения Семеновна и Татьяна с Александром. Евгения Семеновна приняла девочку из рук Надежды и отнесла в спальню. Там уже стояла детская кроватка, а рядом пеленальный столик с ящиками внизу, заполненными пеленками, распашонками, ползунками – всем тем, что необходимо младенцу с первых дней. В углу у окна стояла новенькая облегченная немецкая коляска. Надежда удивилась. После похорон Андрея не прошло и месяца, и она только после родов Елены начала приходить в себя, потому в этой квартире еще не была.
– Когда вы все успели, – тихо спросила она, оглядываясь и переводя взгляд с одного на другого.
– Мы готовились, – ответила шепотом за всех Татьяна. – Кроватку мы с Сашей купили, пеленки, распашонки, простынки и прочее сшила Марина, коляску достал Вильдам Хабибович, ванночку, масла, кремы, аптечку и бутылочки – Евгения Семеновна с Катей, костюмчики, ползунки и игрушки – все остальные понемногу.
– А я? Что же от меня? – растерянно спросила Надежда.
Елена подошла к ней и обняла.
– А тебе предстоит самое трудное: помогать растить и воспитывать внучку, Андрюшину дочку, – они заплакали.
Подошла Евгения Семеновна, девочку она уже уложила в кроватку.
– Пойдемте отсюда. Пусть поспит, пока спится. А тебе, – она обратилась к Елене, – плакать нельзя, молоко пропадет. Оно хоть есть?
– Есть, но мало.
– Ничего, насосик маленький рассосет. Пойдемте в гостиную. Там уже и стол накрыт. Надо посидеть, пяточки обмыть. Ты как ее назвала?
– Марией, в честь моей бабушки, я ей обещала.
– Хорошее имя, красивое, старое. Мария Андревна – ладно звучит.
Уже за столом она спросила:
– Ты крестить-то будешь?
– Буду.
– И правильно.
Надежда удивленно посмотрела на них.
– А ты, бабушка, не смотри так. Партийная, небось?
– Партийная, – ответила, улыбнувшись, Надежда.
– Ты и знать ничего не будешь. А дите надо богу представить.
– Как хотите, – согласилась Надежда.
– А мы в крестные пойдем, – подхватила Татьяна.
– Вы жениться-то собираетесь?
– Собираемся, – ответил за Татьяну Александр, обнимая ее.
– Так вам вместе нельзя. Лучше ты, давай, крестным отцом будешь, – обратилась Евгения Семеновна к Саше, – а в крестные матери, мы тебе Катюшку дадим.
– Так она ж еще не совершеннолетняя? – удивилась Татя.
– Богу все равно, а в церкви документов не спрашивают. Ей уже пятнадцать – можно.
– Мам, – вмешался Вильдам, – они же комсомольцы.
– А кто сейчас не комсомольцы? Их же никто ничего делать не заставляет. Постоят, перекрестятся пару раз, примут дитя из купели и все.
– Только, не сейчас, – возразила Елена. – Она еще маленькая. Месяца через три-четыре, когда тепло будет.
– Как пожелаешь. Ты – мать.
За столом сидели уже часа два, а малышка все не просыпалась. Елена забеспокоилась.
– Ее уже кормить пора, а она все спит.
– Так ее, наверняка, в роддоме покормили перед выпиской. Не беспокойся, голодная спать не будет, – успокоила ее Евгения Семеновна.
Надежда ревниво заметила.
– Вы, Евгения Семеновна, как родная бабушка.
– А ты не обижайся, она мне и впрямь родная, – и тихо добавила, чтоб не слышала Катя. – Она ведь Катеньку нашу от позора спасла. Если бы не она, не знаю, чем бы все закончилось для Кати.
Надежда знала ту историю, она понимающе кивнула.
Договорились, что первый месяц, поочередно, с Еленой будут Евгения Семеновна и Надежда: Евгения Семеновна в будни, а Надежда в выходные. Остальные будут наведываться, чтоб, по необходимости, покупать продукты, гулять с Машенькой. Елена сначала хотела возразить, но передумала, чувствуя, что помощь ей пока действительно понадобится. Перед родами, сразу после похорон Андрея, она попала в больницу с высоким давлением. Две недели врачи кололи ей всевозможные лекарства, но давление только росло, тогда они решили больше не рисковать ни ребенком, ни матерью и сделать кесарево сечение, но у нее начались схватки, и она родила сама. Но то количество лекарств, которые ей кололи до и во время родов, не прошло даром, она смогла подняться лишь на четвертые сутки, выписали ее из роддома лишь на десятые. До сих пор она иногда чувствовала, что теряет сознание.
Вильдам молча наблюдал за Еленой. Со дня отъезда Андрея, он ни разу не притронулся к ней. Он только радовался вместе с ней, когда она получала письма от Андрея, успокаивал ее, когда писем не было. Узнав о ее беременности, он стал еще более предупредителен и заботлив, словно то был его ребенок, а не Андрея, махнув рукой на досужих сплетниц. Похороны Андрея тоже организовывал он. И каждый день носил Елене в больницу фрукты. И первые поздравления, и цветы ей тоже были от него. Но он молчал о своих чувствах. Ему было стыдно, что он дождался ее свободы такой ценой. Он не хотел смерти ее мужа, но судьбе, видно, было угодно распорядиться именно так. Его донимало беспокойство: а не утратил ли он со смертью Андрея ее любовь? Он был готов ждать ее еще и еще: год, два, три..., он понимал, что ее сердечная рана должна затянуться, чтоб она опять не почувствовала предательства по отношению к памяти Андрея. Но любит ли она его по-прежнему или нет? Ответ он искал в ее глазах. А глаза ее были непроницаемы и мрачны, даже когда она улыбалась. Он пытался слушать себя: не почувствует ли он, как прежде, ее любовь? Но сердце молчало.
Вдруг он заметил, как у нее задрожали веки, полуприкрывавшие глаза, на лбу выступили капельки пота, кровь отхлынула от лица, и она начала медленно валиться на бок. Он стремительно сорвался с места, успев подхватить ее у самого пола. За столом все всполошились, Надежда бросилась вызывать "скорую".
– Не надо! – резко и громко окликнул он ее, но, спохватившись, почти шепотом добавил: – "Скорая" ее опять в больницу увезет, оторвет от ребенка, а для нее эта крошка сейчас единственное лекарство, – и, повернувшись к Елене, зашептал ей на ухо: – Не уходи, не уходи, держись, я с тобой. Еленушка, родная моя, любимая, не уходи...
Все стояли вокруг, пораженные его словами, только Евгения Семеновна понимала и грустно смотрела на сына.
Когда Елена вздохнула и открыла глаза, он не удержался и поцеловал ее в лоб.
– Вот и славно. Что ты, девочка, надумала, у тебя же дочь теперь, ты не должна.
– Прости, Виля, но я не сама.
– Вот как? А я испугался.
Все смотрели на них непонимающими глазами, даже Евгения Семеновна насторожилась. Наконец, Вильдам поднял на них глаза и понял, что сказал лишнее, теперь надо выкручиваться, но ему вовсе этого не хотелось. Он опять повернулся к Елене.
– Встать можешь?
– Могу. Это от лекарств, слишком много их в меня вкачали...
В это время из спальни раздался слабый плачь, проснулась дочь. Елена подалась вперед, но Вильдам не позволил ей резко вскочить, в спальню уже спешили бабушки.
– Резко встанешь, сделаешь еще хуже, сейчас тебе ребенка сюда принесут.
– Нет. Я пойду, я осторожно. Ее кормить пора.
Вильдам отпустил ее, но продолжал держать руки вытянутыми, готовый в любой момент снова подхватить ее. Она, слегка пошатываясь, ушла в спальню. Через некоторое время оттуда вышла Евгения Семеновна с мокрыми пеленками, к ней подскочила Катя.
– Ба, давай я, ты еще настираешься.
– В порошке не стирай, мылом, как я тебя учила, – напомнила ей бабушка.
Вскоре из спальни показалась Надежда.
– Кормит, – с улыбкой умиления сказала она.
Все снова сели за стол. Воцарилось неловкое молчание. Его нарушила Надежда:
– Здесь все свои. Ты уж прости, Вильдам, я всегда видела, что ты к ней не равнодушен, но, думаю, ты не должен...
– А он ничего плохого не сделал, – вступилась за сына Евгения Семеновна. – А любовь...ну, что ж с ней поделать...
– Я только хотела сказать, – Надежда поняла, что перегнула в тоне палку, – что Алене сейчас не до этого.
– Надя, успокойся, – Вильдам положил руку на плечо матери, готовой опять что-то сказать в его защиту. – Я не собираюсь Елену ни к чему принуждать, но от помощи ей я не откажусь, а она в ней нуждается.
Надежда промолчала.
– А что с ней было? – осторожно, боясь не сказать лишнего, спросила Татьяна.
– Врачи перестарались, слишком много в нее различных лекарств влили, а они одно лечат, другое калечат. Она сознание потеряла, – пояснил Вильдам.
– А-а. Как же она теперь, всегда будет в обмороки падать?
– Нет, – усмехнулся он. – Скоро все пройдет. Организм еще молодой, восстановится.
– Ну, что ж, – поднялся с места Александр. – Мы пойдем, пожалуй. Маме с дочкой отдохнуть надо.
– Погоди, – потянула его за рукав Таня. – Надо бы посуду помыть, может еще, чем помочь?
– Посуду я помою, – вызвалась Катя, чего дома делала с большой неохотой.
– Спасибо, Таня, пока ничего не надо, можете идти, – ответила по хозяйски Надежда.
– Ладно. Я только с Леной попрощаюсь.
Она заглянула в спальню. Елена лежала на кровати на боку, у ее груди мирно чмокала малышка.
– Лен, мы с Сашей пойдем...
– Иди сюда, – тихо позвала Елена подругу. Таня подошла. – Спасибо вам, большое. Ты приходи, не стесняйся бабок. Это все же мой дом. Я никому здесь командовать не позволю. Поняла?
– Да. Я обязательно буду приходить.
Первый месяц стал самым хлопотным. Нет, не дочка доставляла ей беспокойство, а обе бабушки. Они учили, за все хватались сами, командовали, что ужасно раздражало Елену. Не смотря на договор, Надежда взяла отпуск и приходила каждый день, чем раздражала не только Елену, но и Евгению Семеновну, потому как пыталась учить и ее. Она чувствовала себя здесь полной хозяйкой. Пока здоровье Елены было еще слабо, она терпела, но однажды она не выдержала.
Пришла Катюша и вызвалась погулять с Машенькой. Елена собрала дочку к прогулке и дала Кате на руки.
– Ты Машу вниз снесешь, а я коляску, мне так легче.
Но тут в прихожую выбежала Надежда, вырвала ребенка из Катиных рук и закричала на Елену:
– Ты что, с ума сошла? Ребенка девчонке доверять!
Терпение Елены лопнуло.
– Я никому не позволю командовать собой, тем более тебе, – сказала она, с еле сдерживаемой яростью.
От неожиданности Надежда осеклась и только сказала:
– Но я же бабушка!
– А я мать, – парировала Елена, забрала у нее ребенка и отдала снова притихшей Кате.
– Ты забываешься! – снова повысила тон Надежда.
Елена резко обернулась к ней и жестко, с металлом в голосе сказала:
– Нет, это ты забываешься, сударыня. Запомни, я больше не нуждаюсь в твоей помощи и прошу покинуть мой дом. А впредь, ты можешь навещать свою внучку, но не более, и только в моем присутствии.
Она выпроводила обалдевшую Катю на площадку, вышла с коляской сама и захлопнула дверь. Ее трясло, она знала, что поступила слишком жестоко с Надеждой, но иначе было нельзя, опыт прошлой жизни подсказывал ей, что, если она сразу не поставит свекровь на место, ей долго, а то и никогда, не избавиться от ее назойливого опекунства.
Надежда, ошеломленная, стояла в прихожей и смотрела на дверь.
– Как...она смеет..., если бы это видел Андрей...
– Если бы Андрей видел твое поведение в последнее время, он сам бы тебя выпроводил, – услышала она за спиной голос Евгении Семеновны.
– А Вы, вообще, не вмешивайтесь. Вы его не знали.
– Как же не знала? Знала, – спокойно ответила Евгения Семеновна. – Сколько раз они к нам в гости приходили, да и с тобой наблюдать приходилось: не больно-то ты им командовала.
– Я не командую, я забочусь.
– Нет, голубушка, это не забота. Ты прекрасно сама видишь: Катя крупнее, сильнее ее, а уж красотуленьку нашу ни за что не уронит, она ее, как сестренку любит, а Елене действительно, физически легче коляску вниз спустить. Так о ком твоя забота? Да только о себе, боишься стать ненужной, вот и насаждаешь ей свою, якобы, заботу.
Надежда все-таки была не глупой женщиной и понимала, что Евгения Семеновна права, она промолчала.
– А, в сущности, Елена права, она уже окрепла, сама со всем справится, пора нам по домам. А помощь понадобится, сама позвонит.
– Нет. Я так не могу. А пеленки, а купание?..
– Сама постирает, сама искупает.
– А продукты?
– А вот с продуктами помогать надо, но не навязчиво: не то, что ты считаешь нужным, а что ей хочется. Я за эти три недели убедилась, что Елена не глупая девчонка, знает и умеет все, будто не одного ребенка подняла.
– Да. Быстро научилась, – вынуждена была согласиться с Евгенией Семеновной Надежда.
– Вот и надо помогать ей не в том, что она и без нас может, а в том, в чем она, действительно, нуждается. Декретные кончатся, пенсия за мужа небольшая, на что она жить будет?
– Она деньги никогда не брала.
– А зачем деньги давать? Ты, не навязчиво, покупай вкусненькое, только не на свое усмотрение, а с ней советуйся, подарки внучке дари. Мы тоже поможем. Главное, чтоб она не чувствовала себя ни от кого зависимой. Елена – девка гордая, долгов не любит. Но, если ты к ней по-хорошему, и она никогда не обидит. Так что, собирайся бабушка, пора нам на покой.
– Подождите, что, так сразу?
– А ты хочешь, чтоб она напомнила?
Надежда надулась, молча ушла в кухню, заглянула в холодильник, в шкаф, отметила про себя, каких продуктов не хватает, взяла лист бумаги, стала записывать. За этим занятием она почти успокоилась.
Елена с Катей вернулись через час. За это время Евгения Семеновна позвонила Вильдаму, предупредила, чтоб он заехал за ней сразу после работы. Надежда, стараясь не встречаться с Еленой взглядом, сказала:
– Я тут список составила, что тебе в ближайшее время может понадобиться. Ты посмотри, может, что вычеркнешь, что-то добавишь. Я завтра Олега пришлю с утра, у него до обеда "окно", он сходит и все купит.
Елена посмотрела на нее, сдерживая улыбку.
– Хорошо. Я посмотрю.
– Ну, я пошла. Евгения Семеновна, Вы со мной?
– Нет, голуба моя, я стара уж на автобусах и троллейбусах ездить, взбираться тяжело. Виля скоро заедет, он и отвезет.
– Ну, тогда до свидания всем, – она поцеловала спящую внучку в лоб и ушла.
– Скажу Виле, чтоб передал Олегу, пусть он ее больше дома загружает, ей некогда тосковать будет, – сказала Евгения Семеновна, едва закрылась за Надеждой дверь, и добавила, обращаясь к Елене, – меньше будет тебе докучать.
– А Вы, Евгения Семеновна, тоже уходите?
– Да. Не буду дожидаться, пока ты и меня выгонишь.
– Евгения Семеновна!..
– Ладно, ладно, шучу я. Но мне, действительно, пора и честь знать. Ты поправилась, сама управишься, но навещать будем, не обессудь. А срочно, что понадобится – звони.
– Спасибо, Евгения Семеновна. Кать, ты тоже уйдешь?
– Нет. Я могу и на автобусе вернуться, я еще с Машенькой повожусь.
– Вот и хорошо.
Вильдам заехал за матерью через полчаса. В машине он ее спросил:
– Ты чего так поспешно собралась? Поругалась с кем?
– Я – нет. А вот Надежду Елена выгнала.
– Как? – изумился Вильдам.
– А вот так. Та в последнее время совсем распоясалась, всеми командовала, везде лезла, вот Елена и не выдержала.
Вильдам усмехнулся в усы.
– А ты, значит, от греха подальше? Ты ведь у меня тоже командовать любишь...
– От греха подальше... – согласилась с ним мать.
Часа через два, проводив Катю, Елена позвонила Вильдаму:
– Виля, ты можешь ко мне сейчас приехать? Только не говори своим. Мне надо поговорить с тобой.
У Вильдама запрыгало сердце, но он не знал, чего ему ожидать от этого разговора. Всю дорогу он прислушивался к себе, но так и не понял причины ее срочного звонка.
Когда он приехал, Елена провела его в гостиную, усадила в кресло, сама села в другое, напротив.
– Я хотела поговорить с тобой об учебе.
– Я уже думал и разговаривал с Олегом. Надя тебе ничего не говорила?
– Нет.
– Тебе надо написать заявление на академический отпуск.
– Нет. Я не хочу пропускать еще год. Я хотела тебя попросить поговорить с Олегом о другом. Нельзя ли мне перевестись на заочный. Зимнюю сессию я сдала, а до летней Машенька подрастет, ее на время экзаменов можно будет с кем-нибудь оставлять. Я знаю, что заочно учатся лишь иногородние, но может, мне пойдут навстречу? А?
– А ты справишься? Ты уже два месяца пропустила. Успеешь контрольные сдать до сессии?
– Думаю, успею.
– Хорошо, поговорю. Это все?
– Нет, – она помедлила, опустила глаза, чтоб не встречаться с Вильдамом взглядом. – Мне нужно на что-то жить. Я не хочу отдавать дочку в ясли, не хочу, чтоб кто-то с ней водился, я сама буду ее растить и поднимать, – эти слова ножом полоснули Вильдама по сердцу. – Я хотела попросить тебя еще об одной услуге, – она по-прежнему не смотрела на него. – Мне хотелось бы работать на дому, снова копировщицей. Много, конечно, я уже заработать не смогу, но прибавка к пенсии, которую мне платят на Машу за Андрея, мне нужна.
Наконец, она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, не отрываясь, в его взгляде читался укор. Она не выдержала его взгляда и отвернулась.
– Так, что ты скажешь?
Вильдам молчал. Она опять подняла на него полные отчаянья глаза.
– Виля, не смотри на меня так. Я должна, слышишь, должна сама зарабатывать деньги на себя и дочку.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты отказываешься от моей помощи?
– Я не отказываюсь. Я прошу о ней: помоги с работой.
– А я?
– Что ты? – спросила Елена, опять отводя взгляд.
– Как я себя буду чувствовать, когда ты будешь убивать себя работой, учебой, заботой о ребенке – все сама? Тебе больше не нужен "ангел-хранитель"? – теперь молчала она. – Я уважаю твои чувства, твою скорбь. Но я не перестал любить тебя, я по-прежнему жду и готов ждать еще, сколько потребуется, – она молчала, опустив голову, он не видел ни ее глаз, ни ее лица. – Твоя любовь ко мне умерла вместе с Андреем? Скажи мне, не молчи! – он поднял ее лицо за подбородок.
Слезы беззвучно катились по ее щекам и уже капали с подбородка. Он не выдержал, опустился перед ней на колени, взял ее лицо в свои руки и принялся целовать ее заплаканные щеки, глаза, нос, подбородок.
– Милая моя, родная, любимая, не мучай себя, скажи. Пусть мне будет больно, а не тебе. Я все пойму. Я все сделаю, как ты скажешь. Скажешь, уйди – уйду, скажешь, останься – останусь, скажешь, жди – буду ждать. Если бы ты знала, как твои страдания разрывают мое сердце. Я готов на все. Не молчи...
– Я хочу уехать, – сказала тихо Елена.
– Уехать? Куда? – удивился Вильдам.
– В Россию. Все равно куда, но в Россию. Женись на мне и увези меня отсюда. Здесь все будет напоминать мне о нем. При жизни он не смог встать между нами, а сейчас стоит.
– А ты... любишь меня?
Она закивала головой:
– Да. Ты очень, очень мне дорог. Я не хочу и боюсь потерять и тебя.
– Ты меня не потеряешь. Это будет в высшей степени несправедливо и к тебе, и ко мне.
В спальне завозилась, закряхтела Машенька. Елена поднялась и, утирая слезы, устремилась к ней. Через минуту она вышла с ребенком на руках.
– Ты будешь любить ее?
– Я и сейчас ее люблю, она частичка тебя. А иногда, мне кажется, что она моя.
– У нее будет папа. Правда?
Вильдам взял ребенка из рук Елены
– У нее есть папа. Ты готова выйти за меня замуж прямо сейчас?
– Нет, – честно призналась Елена. – Давай, подождем.
– Хорошо. Ты серьезно хочешь уехать из Самарканда?
– Да. Вот только учеба...
– Тогда, послушай меня. Ты не будешь стремиться на работу... – он посмотрел на нее вопросительно.
– Не буду.
– ...материальные вопросы буду решать я... – он опять посмотрел на нее вопросительно, ожидая согласия.
Она улыбнулась.
– Ты.
– ... а ты будешь растить нашу дочку, писать контрольные и готовиться к сессии. Думаю, что до этого времени мы еще никуда не уедем. Нужно решить, куда ехать, как быть с твоей учебой и жильем.
– Квартиру надо менять.
– Квартиры. Надеюсь, ты понимаешь, что Катю и мать я не брошу.
– Ни в коем случае.
Девочка, до сих пор лежавшая на руках спокойно и глядевшая по сторонам огромными, как у отца, синими глазами, сморщилась и завозилась.
– Ей кушать еще не пора? – спросил Вильдам.
– Нет еще. Ее раскутать надо, она любит свободу, любит ручками, ножками подрыгать.
Он уложил девочку на диван, распеленал. Она сразу ухватила его за палец.
– Ишь ты, а девчонка боевая вырастет!
Елена посмотрела на него, склонившегося над дочкой, и не смогла сдержать слез. Ей на миг показалось, что это Андрей, она порывисто вздохнула, сдерживая рыдание, и закрыла лицо руками. И вдруг, сквозь слезы и пальцы рук она увидела, что над ребенком, действительно, склонился Андрей, только с другой стороны. Они оба сидели на диване по разные стороны от девочки, смотрели на нее и протягивали ей руки, а она держала обоих за пальцы. Елена в страхе убрала руки от лица. Вильдам по-прежнему сидел слева, и Маша держала его палец, а правой ручкой... словно сжимала другой, невидимый палец. Елена снова прижала руки к лицу: Андрей был здесь, только смотрел он теперь на нее и улыбался довольной улыбкой, слегка подергивая пальцем, за который держалась малышка. Елена снова убрала руки – правая ручка ребенка слегка раскачивалась. Она посмотрела на Вильдама расширенными от ужаса глазами, но он не замечал, поигрывая с дочкой и что-то ей нашептывая. Медленно и нерешительно она снова подняла руки: Андрей стоял перед ней. Он поднял руку и погладил ее по волосам, она почувствовала его прикосновение. Он смотрел на нее и улыбался, а потом сказал:
– ...Я тебя напугал? Не бойся. Я больше не приду. У нас славная дочурка, на тебя похожа... А он будет ей хорошим отцом. Выходи за него, он тебя давно любит, я знаю. Я не успел сделать тебя счастливой, он это сделает за меня, он сумеет...
Андрей еще раз провел рукой по ее волосам и прикоснулся к ним губами, и ... растаял, постепенно становясь все более прозрачным.
Когда она убрала руки от лица, Вильдам беспокойно смотрел на нее:
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Нет. А что?
– Да ты побледнела, как полотно.
– Здесь был Андрей.
Вильдам взял девочку на руки и прижал к себе, будто пытался защитить ее от кого-то.
– Где здесь?
– Здесь, в комнате, – Елена улыбнулась. – Он, как и ты, играл с Машенькой, а потом сказал, чтоб я выходила за тебя замуж. Виля, – она бросилась к нему, – он сам так сказал, и еще он сказал, что ты сделаешь меня счастливой.
– Сделаю, обязательно, сделаю.
Вильдам положил девочку себе на колени, придерживая одной рукой, а другой обнял Елену, доверчиво прижавшуюся к нему.
– Елена, ты начинаешь меня пугать, – сказал он серьезно.
– В каком смысле?
– Ты что, видишь привидения?
Она засмеялась.
– А ты забыл, кто я? Я – женщина из другого времени, – проговорила она низким таинственным голосом, забавляясь его замешательством, а потом добавила серьезно: – Не бойся, у меня не шизофрения, если за эти три с половиной года я не сошла с ума, то уже не сойду. А еще, он сказал, что больше не придет. Значит, я не буду больше видеть привидения.
Она замолчала и задумалась.
"Я всегда чувствовала его присутствие. Но почему увидела только сейчас? Может потому, что он захотел проститься... Мне и грустно, что он ушел, и я почувствовала облегчение. Или мое облегчение оттого, что я объяснилась с Вильдамом? Сколько я его мучила! Как он все это выдержал?! А главное, за что он так меня любит?.. Господи, не отнимай его у меня! Неужели, ты мало меня наказывал в прошлой жизни, и в этой... ты отнял у меня Андрея! Говорят, бог забирает лучших. Ты забрал одного, оставь мне другого! Умоляю!"
Невольно, поддаваясь своим мыслям, она все теснее и теснее прижималась к Вильдаму. Он опять почувствовал неладное.
– Девочка моя, ты опять кого-то увидела?
– Нет, – она порывисто обхватила его. – Ты понимаешь, что ты мой единственный шанс выжить?
– Понимаю.
– А ты не зазнаешься?
– Что?
– Не зазнаешься, что я во всем от тебя зависима, что вот я уже твоя, что не надо меня добиваться, и разлюбишь меня, я стану тебе не интересна, надоем, и ты уйдешь.
– Боже мой! Какие глупости лезут в твою голову!
– Вот видишь, я уже поглупела в твоих глазах.
Он расхохотался. Малышка на его коленях испуганно заплакала и... вернула Елену к действительности.
– Ее же купать пора, кормить и спать укладывать, – подхватилась она.
