Текст книги "Еще одна жизнь (СИ)"

Автор книги: Елизавета Назарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Называть меня – Надежда.

– Я? А это удобно? – засмущалась Елена.

– Мне – удобно.

– Тогда я согласна.

Первыми пили Вильдам и Надежда. Она немного смутилась, но было видно, что поцеловалась с удовольствием. Второй была Елена. Вильдам целовал ее нежно, но не по-отечески. Его губы были чуть влажные от выпитого вина, но твердые, напряженные. Елена почувствовала его сдержанность, и ее снова охватило беспокойство, сердце застучало громче, дыхание перехватило. Андрей в это время опустил глаза, он не хотел выдать свои чувства взглядом, поэтому не заметил смятения Елены. Затем подошла его очередь. Мужчины нарочито трижды обнялись и трижды поцеловались. После них выпили по глотку и поцеловались Надежда и Елена. Когда снова расселись, Елена, глядя на Андрея сочувственным взглядом, сказала:

– Ну вот, Андрею досталось поцелуев меньше всех.

– Ах, сыночка, иди я тебя тоже поцелую, – протянула к нему руки Надежда.

– А мне что, теперь тебя тоже Надеждой называть? – хохотнул Андрей.

– Ишь, какой шустрый, – погрозила ему пальцем мать.

– А меня можешь называть по имени и на "ты", – притянула к себе Андрея Елена.

– Хочешь, я тебя тоже еще поцелую, – предложил Андрею с серьезной миной Вильдам.

– Ну уж, дудки, – загородила Андрея Елена. – Этак, Вы по второму кругу пойдете.

– А я не против, – с готовностью поднялся Вильдам. – Вижу, ты плохо усвоила правила с одного раза, все "выкаешь".

– Хорошо, хорошо. Ты, – Елена спряталась за спину Андрея. – Но на работе все равно "Вы" и по имени-отчеству.

– Согласен, – усаживаясь на место, сказал Вильдам.

Надежда с удовольствием наблюдала за ними и смеялась. Ей было так хорошо, так спокойно, так безмятежно в кругу этих людей, как было только в своей семье до замужества.

– Ладно. Хватит вам целоваться. Вильдам, лучше спой нам что-нибудь, до вечера еще далеко, успеете со своим шашлыком.

– Что ж, Андрей, тащи гитару.

Взяв гитару, Вильдам немного побренчал, настраивая ее, и сказал:

– Песня посвящается очаровательной Наденьке.

Щеки Надежды покрылись румянцем, она заулыбалась. А Вильдам запел "Надежду" Пахмутовой, Елена ему подпевала, припев подхватил Андрей. Праздник начался!

В самый разгар из-за кустов орешника появились два парня и девушка. Увидев компанию, они в нерешительности остановились. Вильдам отложил гитару и заспешил к ним. Андрей тоже отправился за ним. Они о чем-то тихо поговорили, а затем Вильдам, приобняв за плечи обоих парней, направился с ними к выходу из ущелья. Андрей вернулся к женщинам.

– Хорошо, что мы приехали пораньше. Сюда многие наведываются, – но, заметив в глазах матери беспокойство, поспешил добавить: – Вильдам попросил их перейти в другое место, он сейчас его покажет и вернется.

Вильдам вернулся через десять минут.

– Здесь много таких мест. А это ущелье наиболее известно потому, что оно самое первое от перевала, и есть въезд для машины. Но ребята хорошие, согласились перейти в другое ущелье, тут ниже, метрах в пятистах по дороге, – он присел, но гитару больше не взял. – Антракт. Пора браться за работу. Концерт продолжим вечером.

Вильдам принялся колдовать над мясом, а Андрей занялся костром, точнее, начал сооружать из камней мангал. Конечно же, женщины не могли сидеть, сложа руки: Надежда направилась в «поваренки» к Вильдаму, а Елена присоединилась к Андрею.

– А он, кажется, нравится матери, – сказал тихо Андрей, поглядывая в сторону Вильдама с Надеждой. – Алена, ты его лучше знаешь, расскажи мне о нем.

Елена рассказала Андрею все, что знала сама, а потом с беспокойством добавила:

– Я впервые вижу, что он пьет спиртное. Ты заметил, он даже в Пасху пил только минералку. А сегодня...

– Ну, что ты переживаешь. Ты сама сказала, что он тогда пил, потому что с женой разошелся, т.е. с горя, а сейчас ему весело, хорошо. Если он решил выпить, значит, чувствует в себе силы не вернуться к прежней привычке. Тем более у него теперь машина, а это ответственность. По нему видно, что он человек серьезный, несмотря, на его шуточки.

– Да. Ты прав, Андрюша. Хотя, вы – мужчины, несмотря на вашу силу, выдержку, отвагу, порой бываете такими слабыми.

– И в чем же, скажем, моя слабость?

Разговор получался серьезный, а Елене совсем не хотелось вести умные беседы: окружающая природа, тишина, выпитое вино совсем не располагали к таким темам, – потому она обхватила сидевшего на корточках Андрея сзади за шею и вкрадчиво прошептала ему на ухо:

– Твоя слабость – это я.

Он повернул к ней лицо, и их губы встретились. Но на корточках сидеть было неудобно, он покачнулся, и они упали на траву, хохоча на все ущелье.

Надежда обернулась, посмотрела на них с улыбкой и тихо сказала:

– Как я рада, что мой сын встретил такую девушку. Они прекрасная пара.

– Да, – только и произнес Вильдам, тоже повернувшись к молодой парочке, но так, чтоб Надежда не видела его лица.

Когда он впервые услышал, что Елена собралась замуж, он никак не отреагировал на эту новость, как будто речь шла о какой-то другой девушке. Но потом понял, что это был просто шок. Что греха таить, он частенько о ней думал одинокими холостяцкими вечерами, особенно после того, как умерла ее мать. Ему нравилась эта девчонка, но он и помыслить не мог о ней, как о женщине, с которой он мог быть вместе. Но когда она осиротела, в его душе появилось желание защитить ее, позаботиться о ней, и, сначала, он воспринял это желание, как отеческое, но в какой-то момент заметил, что думает о ней, как о женщине, и понял, что начинает влюбляться. Надо сказать, он боролся с этим чувством, особенно, узнав о ее предстоящем замужестве, но ничего не мог с собой поделать. Днем, на работе, общаясь с ней, он загонял свое чувство глубоко внутрь, порой сам верил, что справился с ним. Но долгие зимние вечера изводили его: любовь черной тоской поднималась из глубины души и, как зубная боль, не позволяла ему ни о чем другом думать, кроме нее. Потому, когда Елена напомнила о ремонте, он махнул рукой на свою напрасную борьбу и с головой окунулся в хлопоты, связанные с этим ремонтом. Это же все для нее, для его любимой девочки. Но, познакомившись с ее женихом, он снова ощутил удар. Как взрослый человек, сам имеющий дочь-подростка, он понимал, что Андрей хороший парень, а главное, любит ее, но влюбленный мужчина в нем никак не хотел с этим мириться. Сохраняя внешнее спокойствие и беззаботность, внутри он бесился, сознавая свое бессилие: все-таки, как соперник, Андрей был не шуточный. Но вдруг в Пасху он понял, как он может приблизиться к ней, естественно, не пугая своей навязчивостью. Надежда ему понравилась: она прекрасный собеседник, умна, образована, сдержана и внешне хороша. От ухаживания за ней он получал удовольствие, если бы не эта захватившая его страсть к Елене, он вполне мог всерьез увлечься Надеждой. Иногда ему было стыдно, что он использует ее, чтоб быть поближе к другой женщине, но страсть – штука коварная, она может сделать человека жестоким, заставить ходить по чужим головам, сердцам и судьбам. Она заставила мозг работать себе в угоду, чтоб все правильно рассчитать по времени и событиям. Порой она рвала сердце и душу Вильдама ревностью, заставляя представлять Елену в постели с Андреем. Страсть же учила хитрить, притворяясь равнодушным и спокойным, и только отчаянный стук влюбленного сердца и крови в висках могли выдать его, но их никто не слышал. Машину он хотел купить давно, но именно страсть подхлестнула его поторопиться с этой покупкой, она же подсказала мысль о загородной поездке. Мало кто знал, что густые заросли орешника в этом ущелье скрывают вход в небольшую пещеру, а из пещеры есть еще один выход в совсем небольшую котловинку, округлой формы, метров десять в диаметре с отвесными высокими стенами и ковром мха под ногами. Солнце добиралось до ее дна только на час-полтора в сутки, все остальное время там было сумрачно и прохладно. Эту котловинку он обнаружил совершенно случайно лет десять назад зимой, когда они с друзьями решили встретить Новый год в горах. Только зимой, когда орешник стоит без листьев, можно разглядеть трещину в скале, служащую входом в пещеру. Все остальное время листья плотно прикрывают ее от людских глаз. Вильдам еще не знал, как, но собирался заманить Елену туда, в эту котловинку. Он не знал – зачем. Изнасиловать ее он не смог бы и не хотел. Страсть – страстью, но он любил ее не просто животной любовью, он любил в ней человека, личность и надругаться над ней не мог ни при каких обстоятельствах. Но чувствовал, что должен остаться с ней наедине и открыть ей свою душу. У него совсем недавно появилась потребность обязательно открыться ей, хотя раньше он категорически отметал эту мысль. Там, на перевале, он еле-еле сдержался, когда почувствовал с криком Елены то же желание улететь, но только вместе с ней, у него даже закружилась голова, и потемнело в глазах. Впоследствии, вспоминая эту сцену, он думал, что, если бы не встретился с ней взглядом и не увидел в них испуг, он схватил бы ее и прыгнул вниз, в пропасть, так помутилось у него в голове. Но, придя в себя, он сам себе ужаснулся: до чего может довести его страсть, если дать ей волю! Об этом он думал все последующее время и, как будто просыпался от страшного и мучительного сна.

"Как я мог допустить довести себя до такого безрассудства? Я был готов убить ее, только не отдавать другому. Но причем здесь она? Она никогда не была моей и даже не догадывается о той буре чувств, которые меня захлестывают. Она – юное хрупкое создание, но уже умеющее по-настоящему любить. Невооруженным глазом видно, что она любит этого мальчика, и мальчик ее достоин. А моя черная зависть готова погубить их светлые чувства. Вилька, ты же сильный мужик! Не поддавайся этому дьяволу, сидящему в тебе, иначе ты перестанешь себя уважать и погубишь не только ее, но и себя. Вспомни, что говорила мать: "Запомни, Виля, любовь должна приносить только счастье той женщине, которую ты любишь, чтоб тебе не было стыдно впоследствии за боль, причиненную ей. А тебе будет стыдно".

Она говорила это, когда застала его, девятиклассника, яростно стучащим кулаками по подушке, потому что Наташка, в которую он был влюблен и которую уже не раз водил в кино и целовался с ней на последнем ряду темного зала, заявила ему, что он ей не интересен, и она будет встречаться с другим. Он тогда был готов ударить ее за эти слова, но не смог поднять на нее руку, только бросил ей в лицо: "Сука! Я убью тебя! И твоего хахаля тоже!" Горячая восточная кровь не раз подводила его в детстве и юности, пока он не научился усмирять ее. Как не любил он свою жену, как не ревновал ее, он никогда не говорил ей подобных слов, не поднял на нее руку. Но вот теперь, когда, казалось, он совсем остепенился, успокоился, помудрел, любовь к этой девочке, вновь всколыхнула его "тихую заводь чувств", заставила бурлить кровь, которая захлестывала разум, мутила рассудок. И вот теперь ему стало стыдно, хотя он еще ничего не сделал Елене, стыдно за свои черные мысли, за свою необузданную страсть.

Вильдам смотрел на резвящихся в траве Андрея с Еленой и старался думать о них, как о детях, но у него плохо получалось. Тогда он отвернулся и попытался настроить себя на мысль, что она счастлива, и это главное. Как ни странно, это помогло, только не отпускавшая его душу тоска заставила его глубоко вздохнуть. Этот вздох не укрылся от Надежды, но она объяснила его себе иначе:

"Хороший человек, а так одинок. Вон, какую поездку для нас организовал. Ничего, Виля, возможно, скоро кончится твое одиночество..., и мое тоже..."

Когда шашлыки уже источали соблазнительный аромат, в миске остывала испеченная на костре картошка, огурцы и помидоры, крупно порезанные, нехотя отдавали свой сок лепешкам, на которых были разложены, солнце уже заходило. Южные сумерки короткие, а здесь в горах темнота наступала почти сразу, едва солнце пряталось за вершинами. Дневная духота быстро сменилась вечерней прохладой. Затрещали цикады, в траве кто-то завозился, зашуршал.

– Тут, наверно, змеи водятся, – с опаской придвигаясь ближе к костру, сказала Елена.

– Змей раньше не встречал, а вот ежа видел, – успокоил ее Вильдам.

– Ну, раз здесь ежи водятся, змей быть не должно, они их быстро выловят, – поддержал его Андрей.

По воле случая, Елена оказалась сидящей между мужчинами, а каждый из них готов был защищать ее не только от змей, но и от любого другого зверя, пусть и двуногого.

В небе уже зажглись огромные яркие звезды, весело потрескивали дрова в костре, тихо журчала вода. Сытная еда и терпкое вино возымели успокаивающее действие на желудки и весь организм отдыхающих. Елена потянулась за гитарой и протянула ее Вильдаму.

– Спойте.

Он молча взял гитару, посмотрел ей в глаза и запел:

– Милая моя, солнышко родное,

Где, в каких краях, встречусь я с тобою...

Потом они пели другие песни Визбора, песни Высоцкого, Никитина, Окуджавы...

Сидели долго, не обращая внимания на время, здесь, на природе, вдали от цивилизации, оно для них остановилось, были только горы, только звезды, только свет костра и ощущение единства душ, сидящих вокруг него людей. Первой задремала Надежда, положив голову на плечо Вильдама. Некоторое время он сидел, не шевелясь, боясь ее потревожить, потом бережно обнял, тихо проговорил:

– Надюша, пойдем, я постелю тебе в машине, там теплее и мошкара доставать не будет.

Она спросонок только кивнула в ответ, а пока Вильдам отводил и укладывал Надежду, Андрей с Еленой, молча, целовались.

– Аленушка, может, и мы пойдем спать, а то у меня что-то глаза совсем слипаются.

– Мне еще не хочется. Ты иди, я здесь еще посижу.

Ей было странно, обычно свежий воздух и вино действовали на нее, как снотворное, но сейчас ей совсем не хотелось спать: она готова была еще и еще слушать голос Вильдама, курить и смотреть на звезды. Она уже забыла свое беспокойство от его взгляда, он больше не смотрел на нее так.

Когда Вильдам вернулся к костру, Елена сидела одна и курила.

– А где Андрей?

– Его немножко разморило, он спать пошел, в палатку.

– А ты что не спишь?

– Что-то не хочется. Спойте что-нибудь еще.

– Во-первых, Елена, мы же договорились, говори мне "ты", а во-вторых, мы их не разбудим?

– Думаю, нет. Если уж здесь, сидя, они засыпали, то, наверняка, только головы приложили, как моментально уснули. Спой, пожалуйста.

– Тебе понравилось, как я пою? – спросил он, присаживаясь ближе к ней, ему захотелось обнять ее и прижать к себе, но он испугался самого себя.

– Да, очень. У тебя великолепный баритон, ты мог бы петь на сцене.

– Спасибо, – усмехнулся Вильдам, – но карьера артиста меня никогда не прельщала. Я пел для себя, для друзей, для самых близких мне людей.

При этих словах он посмотрел на нее, но Елена не увидела в его глазах той любви и нежности, которые там были. Он сидел, отвернувшись от костра, а ее, наоборот, слепил свет, иначе бы она поостереглась кокетничать с ним.

– А для меня ты споешь?

У Вильдама закружилась голова, потемнело в глазах, верный признак поднимающейся из глубины души сдерживаемой страсти. Он стиснул гитару, сглотнул комок, подкатившийся к горлу, и сказал тихим осипшим от волнения голосом:

– Для тебя я готов не только петь.

Елена все поняла, почувствовала тщетно скрываемое им возбуждение, и ей надо бы "сдать назад", но "как вожжа попала ей под хвост".

– А что еще? Танцевать? – спросила она с легким вызовом и томно посмотрела ему в глаза.

Глупая коварная девчонка! Что же ты наделала? Больше он не мог терпеть. Он отбросил гитару (хорошо, что она упала на траву, а не на камни, и только слегка брякнула), притянул Елену к себе и стал осыпать ее поцелуями. Сказать, что это было для нее неожиданностью? Так нет. Сказать, что это было ей неприятно? Тоже нет. Она не сопротивлялась, но и не отвечала ему взаимностью, просто позволяла себя целовать. На мгновение он оторвался от нее, сделав над собой огромное усилие, посмотрел ей в лицо, боясь прочитать на нем гнев и осуждение. Но в нее, как бес вселился.

– И это все, что ты можешь для меня сделать? – ровным голосом сказала она, прищурив черные от возбуждения глаза и слегка раздувая ноздри.

Теперь Вильдама было не остановить. Он впился в ее губы долгим поцелуем, крепко прижимая к себе. А затем встал, поднял ее на руки и понес к орешнику. Она удивилась: неужели он несет ее к машине, там же Надежда? Но он прошел мимо и донес ее до самой скалы, поставил на ноги, крепко стиснул руку и, раздвигая другой рукой ветки орешника, уверенно повел ее за собой вдоль стены. Она, молча, шла за ним. Протиснувшись в расщелину и оказавшись в кромешной тьме пещеры, она испугалась и вцепилась в его руку. Он щелкнул зажигалкой, обнял ее за плечи и повел дальше. Через несколько шагов она увидела впереди слабый свет, они вышли под звездное небо: вокруг поднимались почти отвесные черные стены, под ногами пружинил толстый слой мха. Вильдам потянул ее вниз. Его сильные властные руки, не встречая сопротивления, принялись поспешно раздевать ее, а бархатный голос звучал в самых ее ушах:

– Маленькая моя девочка! Милая, желанная моя! Хрупкий, нежный мой цветочек! Солнышко мое золотое!

А она подумала: "А Андрей ласковее и целуется нежнее... Андрей!.. Боже, что я делаю?!"

– Нет!

Она резко, рывком, со всей силой оттолкнула Вильдама и села, судорожно поправляя брюки и натягивая назад майку и свитерок. От неожиданности Вильдам откатился в сторону, приподнялся и посмотрел на нее непонимающими мутными глазами.

– Нет?

– Нет. Прости меня, прости! Я виновата, я не сдержалась, я перегнула палку. Прости меня! – она закрыла лицо руками и заплакала.

Вильдам пришел в себя, и плачущая Елена показалась ему маленькой, обиженной им девочкой. В нем проснулась отеческая жалость и нежность к ней. Он придвинулся, осторожно обнял ее за плечи. Она вздрогнула, он сразу убрал руки, но снова попытался еще бережнее обнять ее, она позволила. Тогда он заговорил:

– Это ты прости меня, маленькая моя. Это я не сдержался. Это я виноват. Виноват, что люблю тебя, что тоскую и бешусь без тебя, что вообразил, будто могу соперничать с молодым здоровым парнем...

– Не надо, Вильдам. Ты ни в чем не виноват, это я тебя спровоцировала. Прости меня, глупую заразу.

– Не говори так, – он прижал ладонь к ее губам, – никакая ты не глупая, тем более не зараза.

– Самая настоящая зараза!

– Хотя, может быть. Я уже второй, кто болен тобою, – попытался он пошутить. – А сколько в твоей жизни еще будет жертв...

Она криво улыбнулась.

– Вот видишь, я кругом виновата: и тебя спровоцировала и Андрею изменила.

– Ну-ну, прямо уж, изменила... как раз таки, нет. А то, что мы немного потеряли головы, ему не скажем. Пусть, это будет нашей тайной.

– Угу...

Они посидели некоторое время молча.

– А как же Надя? – тихо спросила Елена.

– Она хорошая, но в моем сердце может жить только одна женщина.

Они еще помолчали.

– Еленушка, родная моя девочка, – сдержанно, боясь ее снова напугать своей горячностью, сказал Вильдам, легонько повернув ее к себе лицом, – не выходи за него замуж, выходи за меня. Я никого никогда так не любил, как люблю тебя. Я с тебя пылинки буду сдувать, выполнять все твои капризы. Клянусь, что никогда не обижу тебя, – с каждым словом, он незаметно для себя распалялся все больше и больше и, не сознавая этого, все крепче и крепче сжимал ее плечи.

Она молчала.

"Может и правда за него выйти. С ним я буду, "как у Христа за пазухой". Он действительно будет пылинки с меня сдувать, с ним только не перегнуть палку. А как же Андрей? Я ведь люблю его! Его, а не Вильдама. От прикосновений Андрея я загораюсь, а не Вильдама. И не о Вильдаме я мечтала всю жизнь, а об Андрее. Если я оставлю Андрея, я предам не только его, я предам себя", – а вслух она сказала:

– Поцелуй меня.

Вильдам с жаром бросился исполнять ее просьбу, а когда отпустил, она продолжила:

– Я верю тебе, Вильдам. Но Андрей мне не просто жених, он фактически мой муж. Помнишь наш разговор о ранних браках?

– Каждое слово.

– Так наше с ним решение – жить вместе – было продиктовано не сиюминутной страстью. Я очень уважаю тебя, очень...

– Даже сейчас?

– Даже сейчас.

– Но любишь его?

– Но люблю его.

Он обнял ее.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что подарила мне этот вечер, за твою честность.

– Вечер подарил мне ты. А честность – это мой недостаток. Порой надо бы солгать, так удобнее, но я не могу.

– Нет. Лгать не надо. Но я все равно буду рядом с тобой, буду ждать тебя. Время все расставит по своим местам.

– Это верно. Время неумолимо, как ему удобнее, так и расставит. А теперь пойдем отдыхать, завтра мы должны быть свеженькими и не вызывать ничьего подозрения, – она встала, но он поймал ее за руку.

– А спать ты будешь с ним...

– Да.

Он отпустил руку, поднялся.

– Ну что ж, пойдем, честная моя.

Он снова взял ее за руку и повел за собой.

Когда они вернулись к костру, он почти догорел. Вильдам подкинул в него дров и сел рядом, задумчиво глядя на огонь.

"Ну и чего ты ожидал? Что она сразу оставит своего мальчика и бросится к тебе? Да если бы она была способна на это, ты бы ее не полюбил. А ты любишь ее такой, какая она есть: честной, верной, рассудительной... и горячей..."

Он вспомнил сцену на перевале, поцелуй "на брудершафт", черные горящие глаза бесенка, кокетливый вкрадчивый шепот, вкус ее губ и запах волос и тела, ощутил ее в своих объятиях.

"Теперь, есть что вспомнить тоскливыми вечерами", – усмехнулся он мысленно.

А в это время Елена сходила к ручью, умылась и вернулась к нему, присела рядом с ним на корточках, приобняла за плечи и поцеловала в щеку.

– Спокойной ночи.

– Елена, – остановил он ее, не поворачивая головы, по-прежнему глядя на огонь.

– Что, Виля?

Ей было очень жаль его, и она хотела как-то облегчить его боль, которая разрывала его сердце. Она знала это. Он повернулся к ней, взял ее руку в свою, поднес к губам, нежно поцеловал ладошку.

– Обещай мне, что если у вас с Андреем что-то не заладится, и ты его разлюбишь, ты не будешь больше никого искать, ты будешь моей.

Елена ласково погладила его по щеке и сказала:

– Да, Виля. Обещаю.

Он схватил и эту ее руку, страстно поцеловал ладони обеих рук и приложил их к своему пылающему лицу, прикрыв глаза. Потом легонько сжал их и отпустил.

– Иди. Спи, – выдавил он из себя и отвернулся к огню.

Елена тихо ушла в палатку. Андрей безмятежно спал поперек палатки, вытянувшись во весь свой рост и раскинув руки. Она пристроилась у него подмышкой, свернувшись калачиком и прижавшись к нему спиной. Он сразу зашевелился во сне, повернулся к ней и обнял, положив руку ей на грудь, на свое "коронное" место. Она уснула не сразу, а, засыпая, в полудреме почувствовала, как приоткрылся край палатки, а через некоторое время снова закрылся.

Вильдам сидел перед костром, обхватив руками колени и не сдерживая бежавших по щекам слез. Все равно никто не видит. Потом ему захотелось посмотреть, как она спит, пусть и с другим. Он осторожно подошел к палатке, заглянул, увидел только ее силуэт, выделявшийся на фоне сплошной темноты светлыми брюками и свитером, заметил руку Андрея на ее груди, усмехнулся и подумал:

"Ничего. Я знаю, я чувствую, я уверен, что в недалеком будущем на этой груди будет лежать моя рука".

Ему совсем не хотелось спать. Уже слегка померкли звезды, на востоке постепенно начало светлеть небо. Сам не зная почему, он направился снова в котловину, нашел то место, где лежала Елена, мох еще был примят, лег. Ему показалось, что мох еще сохранил ее запах. Он уткнулся в него лицом и долго лежал, вспоминая каждое мгновение их короткого свидания, каждую клеточку ее тела. Через некоторое время он уснул.

Утром Андрея с Еленой разбудила Надежда. Она заглянула в палатку и встревожено спросила:

– Ребята, вы не знаете, где Вильдам? Я все кругом обыскала, он исчез.

Андрей быстро, как по команде, поднялся, выбрался из палатки, огляделся.

– Машина здесь.

– Конечно, здесь, я же спала в ней, – отозвалась мать.

– Может, он за дровами ушел, костер догорел.

– Куда? Я все облазила, везде заглядывала, звала, – еще больше расстраиваясь, сказала Надежда.

– Может, он из ущелья ушел?

– Я выходила. Вокруг ни души.

– Мам, но он же не маленький ребенок. Все вещи здесь, гитара здесь, машина здесь. Может, он зачем-нибудь в другое ущелье ушел к тем, вчерашним, ребятам. Мало ли что?

Из палатки выбралась сонная Елена.

– Алена, ты, когда спать уходила, он где был?

– У костра сидел. Ему совсем спать не хотелось. Возможно, пошел прогуляться.

Она одна догадывалась, где Вильдам, но не могла никому из них сказать это. И пока Андрей с матерью еще раз осматривали ущелье, она села у палатки и задумалась:

"Не дай бог, если с ним что-то случилось, я буду себя в этом винить. Но что я могла ему сказать? Я оказалась в такой ситуации, что не обидеть никого не было никакой возможности: или его, или Андрея. Бедный, бедный Виленька! Это сколько же времени он терпел, не смел мне открыться?! А мы с Андреем целовались и обнимались на его глазах! Я во всем виновата, зачем я с ним начала кокетничать, ведь чувствовала, что нравлюсь ему. Теперь ему будет труднее себя сдерживать. А так, повздыхал бы тайком и успокоился. Нет. Не успокоился бы. Он специально нас сюда привез", – внезапно догадалась она. – "Даже если бы я его не спровоцировала, он все равно хотел уединиться со мной в той пещере. Да. Специально. Значит, он все спланировал... Но он был так откровенен, так естественен... Подожди. Надо разобраться. Он привез нас сюда, чтоб уединиться со мной. Это факт. Но, если он хотел меня изнасиловать, он бы запросто сделал это ночью, кричала бы я, не кричала, никто бы не услышал. Значит, все-таки я его спровоцировала. Получается, он хотел остаться со мной наедине, чтоб просто открыть свои чувства? Выходит, что так. Да-а. Все очень серьезно. Мужчина сорока лет ищет возможность просто поговорить с девчонкой и для этого везет ее вместе с ее парнем и его матерью в горы. Абсурд какой-то получается... Но почему абсурд? Заговорил бы он со мной об этом на работе? Да никогда. Пришел бы ко мне домой, когда нет Андрея? А какая гарантия, что я была бы одна? У меня вечно кто-нибудь "пасется". В машине? Все равно разговора бы не получилось. А с другой стороны: я могла уйти спать раньше Андрея или с ним. И у него не было бы возможности даже поговорить со мной, не то, что тащить в пещеру... Совсем запуталась... Давай, еще раз. Вильдам любит меня. И любит по-настоящему. И будет любить и ждать меня, так он сказал. Вот и все факты. И нечего голову себе забивать: специально – не специально. Он объяснился, ему это было необходимо, по себе знаю. Я не отмолчалась, сказала все откровенно... и ранила его в самое сердце..."

– Почему ты сидишь одна у палатки? Где все?

От неожиданности она вздрогнула. Пока Андрей с Надеждой искали его среди деревьев у водопада, Вильдам тихо вышел из кустов орешника и подошел к Елене, одиноко сидевшей у палатки. Он был рад, что выдалась еще минутка, чтоб побыть с ней наедине. Он присел рядом, заглянул ей в глаза.

– Я не обидел тебя ночью?

– Нет, Виленька, настоящей любовью нельзя обидеть. Это я тебя обидела.

– Ты не виновата, так распорядилась судьба. А я чуть-чуть опоздал. Очень хочется обнять и поцеловать тебя, но я не буду этого делать: нас могут увидеть.

– Спасибо, – она понимала, что ему лично плевать, кто его с ней увидит, но для нее это лишняя неприятность, лишние объяснения, и он берег ее от этого. – Ты был там?

– Да. Я спал на том месте, где лежала ты...

– О! Мама, он уже нашелся, – крикнул Андрей, появившийся из-за деревьев. – Где ты пропадал?

– Где я был, там меня уже нет, – грустно ответил Вильдам, но тут же хитро прищурился. – А меня кто-то ищет? Я кому-то нужен?

Подошла и Надежда.

– Вильдам, куда ты исчез? – она не слышала его последних слов.

– К сожалению, джин иногда должен сидеть в бутылке, но ты позвала, и я явился, – он дурашливо сложил ладони и поклонился ей. Надя заулыбалась, махнула на него рукой.

– Ты смеешься, а мы испугались.

– Ах, моя госпожа, прости, что заставил так долго себя ждать и волноваться, – продолжал дурачиться Вильдам.

– Прощаю, прощаю.

Она уже догадалась, что не получит ответа на свой вопрос, он не признается, где был. Что ж, ей не привыкать, Андрей у нее такой же.

– Слушаю твоего приказания, госпожа.

– Завтракать пора, у меня уже все готово.

– Когда же ты успела? – удивился Андрей.

– А вы знаете, который час? Уже половина одиннадцатого. Я сначала завтрак приготовила, а уже потом нашего "джина" искать принялась. Давайте, завтракать, собираться и домой.

– Так рано! – воскликнули все трое хором и засмеялись.

Засмеялась и Надежда.

"Ну, надо же, как быстро спелись. До чего же с ними легко и весело... и с ним..."

– Я же не говорю, так сразу и поехали, но часов в семь мне нужно быть дома, ко мне сотрудник зайдет с документами. Я завтра в командировку, – грустно добавила она.

– Опять. Куда? – спросил Андрей и обнял ее.

– В Румынию, в Бухарест.

– Надолго?

– Думаю, к девятому вернусь.

– А когда именно? – задал свой вопрос Вильдам.

Надежда зарделась, но ответила спокойно:

– Числа седьмого-восьмого. А что?

– Следующий план мероприятий. Ко Дню Победы я обязательно езжу в Ташкент к матери. Мог бы взять вас с собой, чего машину порожняком гонять. Девятое – суббота. Выедем восьмого, а десятого вернемся.

Этот разговор уже продолжился за завтраком.

– Ну, так как? Едете со мной? – спросил снова Вильдам.

– Я не смогу, – ответил Андрей, с сожалением качая головой. – Сейчас меня отпустили, но девятого уже не отпустят, тем более что девятое – "святой день": все от солдата до генерала принимают участие в параде. А десятого я уезжаю на соревнования в Свердловск.

– Опять. Это что же, я в праздники буду одна? – надула губы Елена.

– Не думаю, что тебя оставят одну, – хохотнул Вильдам, намекая на друзей.

– Если хочешь, поезжай с мамой в Ташкент, – без восторга, но все же предложил Андрей.

– Правда можно? – обрадовалась Елена. – Надя, поехали, а то в Ташкенте я была только проездом.

– Я бы с удовольствием, – сдержанно произнесла Надежда, ей бы хотелось поехать с Вильдамом вдвоем, – но не знаю, вернусь ли к этому сроку.

– Есть вариант, – тут же вступил в разговор Вильдам. – Ты, наверняка, летишь через Ташкент. Так?

– Да.

– И назад тоже.

– Да.

– Если будешь запаздывать, позвонишь Елене седьмого или восьмого с утра...

– Я же восьмого на работе, – перебила его Елена.

– Значит, на работу. Мы выедем так, чтоб успеть тебя встретить в Ташкенте в аэропорту.

– А, если Надежда прилетит восьмого днем? – опять вмешалась Елена.

– Значит, выедем с утра.

– А работа?