Текст книги "Золото Ариеля"
Автор книги: Элизабет Редферн
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)
26
Когда Нед оставался один, он ходил по тесному пространству своей чердачной комнаты, заставляя себя час за часом все сильнее наступать на больную ногу. Один он оставался нечасто, потому что друзья Мэтью заботились о нем, по очереди приносили ему поесть, а также сообщали городские новости. Как-то раз появился Дейви с неожиданным подарком – пачкой больших листов с непристойными изображениями лондонских леди – позабавить его. Потом Мэтью принес более практичный дар – какие-то бывшие в употреблении кожаные сапоги. «Краденые», – подумал Нед.
Робин был постоянным посетителем. Ему устроили соломенную постель в комнате у Пентинка, и Мэтью нашел мальчику черную кожаную шапку с ушами, немного похожую на те, что носят в Тауэре сержанты; закрывая заживающие обрубки, уши шапки защищали их от злого декабрьского холода, сковавшего город.
Пока Нед ел в своей чердачной комнате, Робин сидел рядом и докладывал ему все, что касалось пекарни и тигля, присмотреть за которым он ходил самое малое три-четыре раза в день. Он говорил о ваннах, очищении и повторной перегонке, и Нед слушал с болезненной сосредоточенностью, просил повторить определенные фразы, чтобы сличить их с письмом. Робин с жаром сообщил Неду, что третья операция, вываривание, теперь закончилась. Он взял алхимической воды и добавил ее к прокаленной земле, которая снова должна была претерпеть томительный процесс конденсации и очищения, пока не будет получен Ворон; на этом месте Нед поднял руку в знак протеста и сказал:
– Стоп. Я не успеваю за тобой. Что это за алхимическая вода?
– Роса, – терпеливо пояснил Робин. – Я собирал ее, раскладывая чистые тряпки на кустах по ночам в старом саду у Флита, а утром выжимал их.
– А Ворон? Какое отношение ко всему этому имеют вороны?
– Это следующая стадия, – сказал Робин. – Мастер Агриппа писал, что «чернота Ворона показывает совершенное разложение семени». Я думаю, я надеюсь, что тигель почти готов для разложения. Можно я еще раз посмотрю ваше письмо, проверить, не упустил ли я чего-нибудь?
Нед дал ему письмо.
– Я понимаю, что все время спрашиваю об одном и том же. Но тебе удалось найти что-нибудь в этом письме о доках? Какой-нибудь символ или древнее алхимическое слово?
Робин поднял глаза от письма.
– Я ничего не нахожу. Но посмотрите. Вот немного о Вороне. «Теперь от разложения мертвого остова надежды родится плодоносный Ворон, который с помощью Attramentum, мало-помалу расправляя крылья, начнет летать со своими драгоценными отпрысками». Поскольку Ворон черный, в алхимии этим словом называется Nigredo, темная стадия меланхолии и смерти, которая, в чем согласны все алхимики, очень важна для того, чтобы творение свершилось. Разве это не удивительно?
– А что такое «attramentum»?
– Это алхимическое название черных чернил.
– Черных чернил…
Нед схватился за голову.
– Ну почему они не пользуются обычными словами?
Льюк приходил регулярно, всегда с одышкой после подъема по лестнице, он менял повязки и накладывал свежую мазь, – процесс, который длился дольше или короче, в зависимости от степени опьянения доктора. Руки у Неда быстро заживали.
Часто на чердак поднимался Мэтью, иногда поздно вечером, после хорошей попойки, и многословно желал Неду скорейшего выздоровления, а также передавал ему новейшие уличные слухи, в страстной надежде, что это поможет вернуть брата к сочинению баллад. Нед слушал, поднимал свои перевязанные руки и говорил, что как только ему полегчает, он сочинит целую книгу баллад.
– Что-нибудь веселое, чтобы продавать на улицах, – предлагал Мэтью. – Песни, которые можно петь в тавернах во время рождественских праздников.
Нед пытался расспросить его, как идут дела и удается ли ему сдерживать своих врагов. Но Мэтью всегда заявлял, что дело идет лучше некуда, и заговаривал о другом.
Элис заходила редко, явно затаив недовольство оттого, что он пренебрег ее вниманием. Она иногда приносила ему поесть и с грохотом ставила все на стол у кровати. Однажды сказала укоризненно, уходя:
– Этот твой мальчишка, подмастерье, часами просиживает в старой пекарне. Ты что, дал ему ключ? Он напускает на себя такой таинственный вид всякий раз, когда я спрашиваю у него, что он там делает.
Нед сказал:
– Мальчик стесняется своей внешности. Своих обрубков. Наверное, лучше оставить его в покое – пусть сидит наедине с самим собой.
Она недоверчиво кивнула и вышла.
Когда до Рождества оставалась всего неделя, Нед наконец-то смог ступить на ногу, и Льюк снял повязки с его рук. Нед подождал, пока внизу не начнется обычный разгул, и закадычные друзья Мэтью, оценив и заперев награбленное, начнут пировать.
Он некоторое время прислушивался к веселью, потом надел плащ и шляпу, натянул поношенные сапоги, подаренные братом, и тихонько спустился по задней лестнице.
Времени почти не осталось, особенно если Нортхэмптон уже узнал, что его шпиона бесцеремонно вытолкали из Сент-Джеймского дворца. Неду было нужно увидеть Сару Ловетт, которая обещала узнать побольше о тутовых деревьях. Ему нужно было увидеть Кейт, чтобы убедить ее, что ее дружба с Рейли навлечет на нее опасность. И он хотел узнать, не разнюхал ли Пэт чего-нибудь еще насчет тайных делишек Ловетта в доках.
Но прежде всего он хотел выяснить, отчего умер Тобиас Джебб.
По просьбе тайного совета королевская коллегия врачей пять лет назад составила список действий, которые надлежит предпринять местным властям в случае вспышки чумы. Обо всех новых случаях этой болезни следовало доложить осмотрщикам и наблюдателям, которые назначались в каждом приходе и в чьи обязанности среди прочего входило следить за тем, чтобы никто не нарушал карантин. Воистину то была мрачная работа, потому что здоровых приходилось запирать вместе с умирающими.
И еще приходской осмотрщик был обязан проверять, не умерла ли от старости или не была ли убита каждая жертва чумы, о которой ему докладывали. Затем эти сведения передавались приходскому псаломщику, делавшему записи в церковных книгах. Нед Варринер знал это; и вот в этот вечер, под дождем и ветром, от которых раскачивались уличные вывески и гасли фонари на домах, так что темнота стала почти повсеместной, он шел, спрашивая дорогу у встречных. Наконец он пришел на Гудрун-лейн у Уэст-Чипа, хромая, как Пелхэм, из-за больной ноги, и там постучал в дверь дома, в котором жил приходский псаломщик.
Ему не хватало Варнавы, который бежал бы за ним по пятам. Он обернулся, почти ожидая увидеть, что пес отстал, привлеченный крысиной норой или каким-то заманчивым кусочком; но, конечно, улица была пуста. Он снова постучал. Пока он ждал, внезапный порыв ветра хлестнул ему дождем по лицу.
Наконец слуга приоткрыл дверь и с подозрением посмотрел на Неда. Тот сказал:
– Мое имя Варринер. Доложи обо мне своему хозяину. Я думаю, он примет меня.
Слуга закрыл дверь, и на мгновение уверенность Неда несколько поколебалась. Потом дверь снова открылась, на этот раз там стоял сам приходской псаломщик, Томас Крэбтри.
Вид у него был раздраженный и взволнованный.
– Ну, Варринер? Что вам нужно?
– Мне нужно, чтобы вы поискали в своих записях, – сказал Нед, – подробности смерти серебряных дел мастера Тобиаса Джебба. Умершего от чумы.
В прошлом Крэбтри был платным осведомителем Нортхэмптона. Нед знал, что он старается сохранить это в тайне. Псаломщик вспыхнул:
– Я не могу. У меня гости. Возможно, если вы придете утром…
Нед сказал спокойно:
– Нет, сейчас. Если только вы не хотите, чтобы в приходе узнали, как вы получали деньги от Нортхэмптона.
С крайней неохотой Крэбтри пригласил Неда в коридор и удалился с лицом мрачным и раздраженным. Вскоре он вернулся с тяжелой книгой записей, положил ее на стол и начал перелистывать. Он посмотрел на Неда; выражение его лица представляло собой смесь возмущения и торжества.
– Как его звали? Джебб? Здесь ничего не записано.
– Но он умер от чумы. Он и его жена. Это произошло всего несколько дней назад. Дом был заколочен и помечен крестами.
– Я вам сказал – его имени здесь нет.
– Я побывал у осмотрщика, который велел заколотить дом досками. Он признался, что вы отдали приказ о похоронах.
Крэбтрн побагровел.
– Это, должно быть, ошибка в записях. Я не помню, что там была чума.
– Хотя вы велели свезти тела в чумную яму рядом с госпиталем Святого Варфоломея? Ночью?
– Пропади вы пропадом, говорю вам, я не помню…
Нед круто повернулся и вышел в темноту. Теперь он убедился, что убийство Тобиаса Джебба и его жены было организовано кем-то, кто занимал могущественный пост; кем-то, кто мог повелевать всеми приходскими служащими.
На другой день в полдень Нед оказался безымянным участником суматохи у дома модной портнихи на Кордвейнер-стрит – оживленной улице, где лошади, покупатели и торопливые грумы боролись за место. Чисто выбритый, одетый в просторный плащ и в широкополой шляпе, Нед позвонил в боковую дверь большого дома портнихи, и его провели мимо мастерских на первом этаже, полных закройщиц и помощниц, рулонов батиста и атласа, к черной лестнице в отдельную комнату на втором этаже.
Сара Ловетт впустила Неда, потом заперла дверь.
– Значит, ты получил мою записку. Я помню, ты сказал, что тебя можно найти в «Короне».
Она была одета в простое платье из синего шелка, отороченное кремовым кружевом. Ее темные волосы были убраны в сетку; они блестели, но Нед заметил в них седые пряди.
Она села на стул перед огнем и жестом пригласила его сесть рядом.
– Мой муж узнал о нашей последней встрече.
Нед вскочил, но она жестом велела ему сесть снова.
– Все в порядке; он просто считает, что ты – один из моих многочисленных любовников. У меня есть новости для тебя, Нед, и это – единственное место, которое я смогла придумать, где за нами не станут шпионить. Мужчин сюда не пускают, только по приглашению. Грума я отослала на час – это, конечно, один из осведомителей моего мужа. У нас, наверное, есть двадцать минут, пока делают выкройку моего нового платья.
– Вы сказали, что у вас для меня есть новости.
– Есть. Конечно есть.
Она сунула руку в карман своего платья и вынула лист бумаги – но почти сразу же снова сунула его обратно.
– Твои руки, – сказала она. – Что случилось с твоими руками?
Она заметила блестящие красные шрамы.
– Ничего, – ответил он.
– Но ты не сможешь играть на лютне.
– Какое-то время не смогу. Прямо скажем – невелика потеря.
– Не могу согласиться.
Она грустно улыбнулась.
– Но все равно – это ничто по сравнению с тем, что сделал бы мой муж, узнай он, что ты здесь со мной.
Она кашлянула, прикрыв рот носовым платком, обшитым кружевом. Он подумал, что она выглядит бледной и усталой.
– Вот, держи, – она снова вынула бумагу. – Здесь имена тех, кому отправлены тутовые деревья. Взамен они присылают моему мужу золото.
Нед быстро просмотрел список. Он бывал при дворе и теперь узнал несколько имен, принадлежащих сельским джентльменам, тех, кто приезжал в Лондон, когда собирался парламент, хотя такие события в эти дни были редкими. Но ничто не связывало этих людей, насколько ему было известно. Ничто не вызывало особенных подозрений.
– У вас есть копия письма, которое посылается вместе с саженцами?
– Да, – сказала она. – Но я не поняла ни слова.
И она вынула еще один лист бумаги. Он взял его и прочел: «Когда эмблема моруса распространится по всей стране, тогда настанет время для возрождения».
Он почти ожидал увидеть это, но все же точная фраза из письма Ариелю ошеломила его. Он не сразу смог заговорить.
Она внимательно наблюдала за ним.
– Ну и как? Ты что-нибудь понял?
Он наконец поднял глаза.
– Хотел бы понять. Все ли саженцы тутовых деревьев увезли?
– Думаю, да. И я видела, как поступает золото – в качестве платы.
– Как вы думаете, принц знает об этом?
– Да, – сказала она. – Это одна из тех вещей, о которых я хотела тебе рассказать. Генрих, должно быть, знает о золоте. Мой муж запирает золото в казну принца. И принц ставит свою подпись каждый раз, когда оно поступает. Столько денег за полумертвые растения, разосланные в разгар зимы…
Нед сказал с осторожностью:
– Как вы думаете, здесь больше ничего не кроется? Все это делается ради прибыли?
– Ну да. А зачем же еще?
Она горько рассмеялась.
– Моего мужа интересуют только деньги. И, по-видимому, принц вполне доволен, что его сундуки наполняются.
– Хотел бы я знать, что думает этот садовник, Хэмфриз, насчет денег, которые приносит его мастерство.
Она немного вздрогнула.
– Кто знает? Это странный, очень странный человек. Мне кажется, он, со своей стороны, тоже прилагает усилия, чтобы узнать, куда отправляют эти деревья. Я как-то раз видела, что он смотрит на записи о том, куда отправлены саженцы, – мой муж оставил записи на столе, когда его неожиданно куда-то позвали. Хэмфриз притворился, что ищет моего мужа, но не сделал никаких попыток найти его, просто пошел куда-то торопливо.
Она снова вздрогнула.
– Что-то смущает меня в Хэмфризе, хотя я знаю, что должна быть ему благодарна. Он дает работу моему сыну. Он помогает ему почувствовать себя полезным. Он говорит ему, что ему станет лучше. Бедный Николас. Надеюсь, Стивен Хэмфриз не пробудил в моем сыне надежды на любовь отца.
Неожиданно луч зимнего солнца упал на ее лицо, на очертания грудей под платьем. При свете дня она казалась старше, казалась усталой и печальной, хотя все еще красивой. Ему стало жаль ее, хотя она явно не испытывала жалости к себе.
Он спросил:
– Как вы думаете, ваш муж все еще связан с махинациями в доках?
– Конечно, связан. Хотя можно с таким же успехом назвать это воровством. Я тебе говорила, что слышала, как приходящие к нему посланцы сообщают о строительстве кораблей и о материалах, которые растворяются в воздухе. О товарах, количество которых никогда не соответствует записям в книгах. «Усушка», как они это называют. И я еще кое-что узнала для тебя. Ты просил узнать что-нибудь о человеке по имени Френсис Пелхэм. Ну вот, я узнала, что мой муж ответствен за его недавнее назначение в дептфордский док. Я нашла письма, в которых он рекомендует Пелхэма Манселлу.
Сердце у Неда забилось быстрее.
– Вы должны быть осторожны. Если ваш муж узнает, что вы роетесь в его бумагах, если он узнает, что вы все это рассказываете…
– Надеюсь, – тихо сказала она, придвигаясь к нему, – что ты сумеешь должным образом отблагодарить за то, что я подвергаю себя риску.
– Конечно, я благодарен. Вы знаете, что это так.
– А как сильна твоя благодарность?
Она придвигалась все ближе. Ее горестное настроение изменилось; она радостно улыбалась.
– Настолько же сильна, как в прошлый раз, когда мы были вместе?
– Сара, – сказал он предостерегающим тоном, – вы уже сказали, что ваш муж знает о нашей последней встрече. Если он поймет, что вы снова встречались со мной, что он сделает?
– Ничего, – сказала она, – чего он не делал бы раньше. Это как бы игра между нами. Подумать только, что перед тем как выйти замуж, я мечтала о любви, о детях…
Она снова рассмеялась, уже над самой собой.
– Ах, Нед. Тебе, знаешь ли, следует завести детей. Где-нибудь должен существовать человек, которого ты любишь.
– Когда-то такой человек был, наверное, – произнес он. – Но это было давно. Ошибка юности.
– Тебе, вероятно, лет двадцать пять – двадцать шесть, и ты считать себя сведущим в любви. Мне тридцать четыре. И мой муж бил меня в течение всего нашего супружества.
– Должен быть кто-то, к кому вы могли бы пойти. Ваши родственники, ваши друзья; кто-то, кто мог бы вам помочь.
– Что толку? Он найдет меня. И потом я уже говорила – я научилась придумывать себе собственные удовольствия. В порядке возмещения, если угодно…
Она взяла его за руку и посмотрела на шрамы от ожогов.
– Бедные руки. Я могла бы их вылечить.
– Сара, мне нужно идти.
Он высвободился и потянулся к двери у нее за спиной, но она преградила ему дорогу.
– Приходи повидаться со мной в Сент-Джеймский дворец, – сказала она. – Я еще что-нибудь узнаю для тебя, если ты обещаешь погубить моего мужа.
Он покачал головой.
– Как я смогу попасть во дворец? Даже если бы меня не вытолкали оттуда за то, что я шпион Нортхэмптона, это слишком опасно для вас.
Она быстро ответила:
– Приходи в сочельник. Там будет много посетителей – актеры, музыканты, мимы. Это единственная ночь в году, когда принц разрешает немного попраздновать. Да поможет нам бог. Если ты возьмешь лютню и как-то переоденешься, ты легко затеряешься среди остальных.
– Я постараюсь.
Он собрался уходить, но она быстро подошла к окну и выглянула на улицу.
– Пока что ты не можешь выйти из дома. Там Дункан, шталмейстер принца, со своей женой. У нее примерка в одно время со мной. Она пробудет здесь еще какое-то время.
Нед тихо выругался. Дункан, конечно, узнает его.
– В таком доме, – сказал он, – должен быть задний выход.
– Есть, но не из этой части дома. Отсюда только один выход – мимо Дункана и его людей.
Нед вернулся в комнату, стараясь держаться подальше от Сары Ловетт.
– Вам следовало предупредить меня об этом.
Она пожала плечами. На ее лице была улыбка.
– Я не могу оставаться здесь, – сказал он ровным голосом. – У меня дела. Надеюсь, что Дункан и другие меня не узнают.
Она встала перед дверью.
– Если ты попытаешься пройти мимо меня, я закричу. Я позову Дункана и скажу ему, что ты напал на меня.
Жалость, которую он испытывал к ней, исчезла. Она сняла с себя платок, волосы упали вниз, начала расстегивать корсаж. Нед сказал с невеселым видом:
– Если вы принудите меня, вряд ли это будет вам приятно.
– Будет, – тихо сказала она, придвигаясь к нему.
27
Для этого есть множество названий:
Для нас то будет «вранья голова»,
А для иных то «клюв», конечно, «враний»
Иль «дерева Гермесова зола»…
Джордж Рипли (ум. ок. 1490). Книга двенадцати ворот
Когда Нед вышел из дома портнихи, не было видно ни Дункана, ни его сопровождающих. Он не знал, действительно ли Дункан был здесь, или Сара Ловетт солгала. Он вышел в дождь и ветер и глубоко вздохнул.
Разложение, унижение. Воистину чернота.
Он все еще чувствовал запах духов Сары Ловетт; слышал, как шелестели ее шелка, когда она двигалась под ним. Он предупредил ее, что сердит, и причинил ей боль, когда брал ее; но она не возражала. Она даже поощряла его. «Не с этого ли начались побои ее мужа», – подумал он.
Но все же она кое-что рассказала ему. Принц. «Время для возрождения…»
Он услышал шум, доносящийся из дома Мэтью, еще не подойдя к нему. Несмотря на дождь, брат устроил вечеринку, веселье выплеснулось на улицу. Пригласили нескольких девок из «Короны», они привели дружков, так что пронзительные голоса женщин соперничали со стуком кружек и шумом падающей мебели, потому что Тью и Дейви подрались из-за какого-то оскорбления, которое Дейви бросил по поводу кулинарных способностей повара, и тот в кои-то веки расслышал это.
Если Мэтью и ожидал краха, то он и его товарищи делали это со вкусом.
Нед замешался в толчею, расспрашивая о Льюке, потому что у него появились новые вопросы к лекарю.
– Его здесь нет, он в городе! – крикнул Дейви. – Ушел несколько часов назад с друзьями. Он может быть в «Трех гроздьях» или в «Черном быке». Ты присоединишься к нам?
– Наверное, попозже.
Нед снова вышел на улицу, размышляя, с какой таверны начать, и стоит ли вообще начинать, если Льюк пьет уже не один час. Потом он увидел Робина, бежавшего к нему со стороны пекарни. Худое лицо мальчика светилось от волнения.
– Нед, – сказал Робин. – Вы должны пойти посмотреть. На тигель.
Усталый Нед сказал:
– Это и вправду так необходимо? Прямо сию же минуту?
– Да, – сказал Робин; голос выдавал его нетерпение. – Пожалуйста. Прямо сейчас.
И Нед пошел за Робином по переулку к пекарне, мальчишка отпер дверь и подошел прямо к печке. Мерцание угля освещало взволнованное лицо мальчика, присевшего на корточки над тиглем, так что он весьма походил на ученика колдуна с лицом в саже, огромными темными глазами и заживающими обрубками на месте ушей. Ужасный химический запах наполнял воздух.
Робин повернулся к Неду, задыхаясь от волнения.
– Вчера жидкости грозила опасность высохнуть, так что я вспомнил, что сказано в вашем письме. Я делал выписки из него каждый раз, когда вы мне его показывали, так что я знал – нужно добавить немного активированной ртути.
Он поднял флягу.
– Активированной ртути? Я даже не знаю, что это такое. И как ее получить.
– А я знал! – Робин начал подпрыгивать на месте. – Я получил это от доктора Льюка. Видите?
Он откупорил сосуд и протянул его. Нед понюхал и тут же попятился.
– Это же моча.
– Правильно! Но не чья-нибудь – она должна принадлежать тому, кто родился под знаком Овна.
– Ясное дело.
– Я знал, что у доктора Льюка найдется хоть немного, – продолжал Робин, не смущаясь выражением лица Неда. – Он исследует мочу, чтобы определить болезнь пациентов.
– И чья же она? – с подозрением спросил Нед.
– Не знаю. – Робин пожал плечами. – Но поскольку знак, под которым родился его пациент, был знаком Овна, это не имеет значения! Я долил ее и снова подогрел тигель, а потом начал работать над совершенным разложением семени, как в вашем письме – письме доктора Ди!
Он закрыл глаза и процитировал:
– Затем брось местных птиц справедливости в тюрьму с чужим зверем – cinis et lixivium…
Нед вынул письмо и посмотрел сначала на него, потом на Робина.
– Ты все это знаешь наизусть.
– О да. Ну, почти каждое слово. Cinis et lixivium – это зольный щелок. А потом я добавил сурьмы…
Нед все еще смотрел в письмо.
– Да, вижу. Скрупулезную сурьму. Это что?
– Я не был уверен, но я знаю, что scrupuius означает четверть унции, так что такое количество я и добавил. Сурьмы, которую добыл у аптекаря. И смотрите!
Он оставил Неда держать письмо в руке и взял тигель. На дне его скопилось черное, как деготь, вещество.
– Вы, – благоговейно сказал он, – получили Ворона.
Нед запустил руку в волосы.
– Верно. И что именно мне с ним делать?
– Начинать работать над следующей стадией, цель которой – получить Cauda Pavonis. Хвост павлина. Дайте-ка мне еще раз посмотреть письмо…
Нед отдал письмо. Робин нетерпеливо пробежал пальцем сверху вниз.
– «Родится плодоносный Ворон, – прочел он вслух, – но который, мало-помалу расправляя крылья, начнет летать со своими драгоценными отпрысками…»
Робин поднял глаза от письма.
– Нам понадобятся еще стеклянные трубки. И ванна, чтобы тигель не остывал. И еще уголь, для горна. Мне, наверное, придется попросить у доктора Льюка еще активированной ртути.
Нед отобрал у него письмо.
– А вот здесь о твоей активированной ртути сказано еще кое-что. «Должно добавить активированной ртути на манер navicularius». Что означает в алхимии navicularius?
Робин опустил голову.
– Не знаю в точности. Но кажется, это как-то можно сделать.
– Я знаю, что navicularius по-латыни означает «капитан торгового судна». Робин, я спрашивал тебя об этом раньше. Но разве корабли или доки имеют какое-то отношение к алхимии?
– Нет, насколько я знаю, – сказал Робин, хмурясь. – Я ничего не знаю о кораблях. Я был на набережной всего один раз. И там меня чуть не убили.
Нед глубоко втянул в себя воздух и откинулся назад, глядя на Робина.
– Для обычного подмастерья ты вел довольно бурную жизнь. Как же эго случилось?
– Это было, когда мне пришлось пойти по поручению мастера Тобиаса. Я увидел что-то такое, чего не следовало видеть, у Биллингсгейта. Я заблудился, но потом понял, где нахожусь, потому что узнал церковь Всех Святых. Со стороны реки двигалась повозка с лошадьми, люди, которые сопровождали повозку, торопились, но им пришлось остановить лошадей, потому что парусина, которой она была покрыта, соскользнула. И я увидел жерло пушки, которое торчало оттуда и блестело, как новенькое. Час был поздний, и копыта у лошади были обмотаны. Я уверен, что они украли пушку в доках.
Нед замер.
– Они тебя видели?
– Видели. Они быстро укрыли пушку и вытащили меня оттуда, где я прятался. Я думал, они меня убьют. Один из них задавал мне вопросы. Он, кажется, был главным. Остальные были простые люди, но он другой. Он говорил не как вор, а как джентльмен. У него на мизинце правой руки кольцо с рубином. Рубин напомнил мне о крови. Он велел мне идти.
Кольцо с рубином, вроде того, что носит Джон Ловетт. Navicularius – капитан. Краденое оружие. На этот раз не пистоли, а пушка…
Нед сказал Робину:
– Вернись к Мэтью. Там вечеринка. На сегодня с тебя хватит всего этого.
– Но…
– Иди.
Когда он ушел, Нед запер дверь, потом повернулся и посмотрел на тигель. Его содержимое мерцало черным, как земляное масло. Неожиданно из окна на него упал лунный луч, и Неду показалось – всего на миг, – что он видит разные цвета в самой его глубине.
Он снова просмотрел письмо.
«Увеличь огонь, пока не появится яркая радуга Востока, которая есть Cauda Pavonis…» Он порывисто подошел к печке и добавил туда угля. Потом сел на каменную скамью, ближайшую к тиглю, и снова уставился на него, глядя на шевелящуюся, вязкую черноту, освещенную лунным светом. Никаких других цветов в ней не было, но на миг ему показалось, что он видит лицо старого Альбертуса, смотрящее на него оттуда; потом он понял, что это его собственное отражение.
Он отодвинулся и задул свечи. Хотел было позвать Варнаву и осекся.
Ему казалось, что с каждым шагом он погружается все глубже в черноту.
Nigredo.
Выйдя от Неда, Робин послушно поспешил обратно по Аллее Роз к задней лестнице шумного дома Мэтью, где и начал подниматься в маленькую комнату, которую делил с Пентинком, этажом ниже комнаты Неда. Там было темно. «Жаль, что я не сообразил захватить свечу», – подумал он, и вздрогнул, когда из дверного проема вышла женщина и воскликнула:
– Господи, Робин. Напугал. Куда это ты так спешишь?
То была Элис. Робин резко остановился и попятился к стене. Сердце у него громко забилось.
– В свою комнату, – пробормотал он.
Он подумал, что Элис красива. Опасна, но красива. Он знал, что она любовница Мэтью. Мальчик слышал приглушенные разговоры, которые вели дружки Мэтью, когда были вполне уверены, что Мэтью не может их слышать, – насчет других мужчин, с которыми она иногда бывала ласкова. О том, чем она с ними занималась. Элис, с ее красивыми золотистыми волосами и спелыми грудями, которые то вздымались, то опускались. И с ее полными губами, которые она облизывала языком…
– Так рано? А я думала, что ты идешь веселиться на вечеринку. Тебе не нравится быть в компании?
– Нравится. Нравится! – пробормотал он. – Но я должен кое-что сделать.
Снизу доносились крики товарищей Мэтью, грянули беспокойные скрипки и оглушительный смех хозяина дома.
Ее рука схватила его запястье.
– Не может у тебя быть таких важных дел, чтобы ты не мог сперва поговорить со мной, – сказала она. – Мне одиноко, Робин. Где Нед?
Паренек в отчаянье оглянулся.
– Он куда-то вышел.
– Я так и думала. Он, конечно же, в этой пекарне, где вы с ним проводите столько времени. Мне страшно хочется узнать обо всем этом. Но я не стану долго тебя задерживать.
Она осторожно провела пальцем по его щеке, испачканной в саже.
– Если только ты не захочешь этого.
К северу от пристани Вул и к западу от Тауэра стояла низенькая таверна под названием «Галеон», завсегдатаями которой были матросы, временно оказавшиеся на берегу, но особенно ее любили каперы; эти люди во времена Елизаветы нападали на испанские суда с золотом и грабили их. Теперь Англия заключила мир с Испанией, но многие английские моряки мириться отказались.
Ни один капитан во флоте Елизаветы не был так хорошо подготовлен к сражениям, как пират Истон с его одиннадцатью судами, или капитан Бард с его двадцатью двумя судами с полным вооружением и полностью укомплектованными командами; никто из елизаветинских капитанов не был готов бежать в безопасные гавани Бэнтри Бей, если силы закона и порядка погонятся за ними; обстоятельство воистину немыслимое, потому что те, кто должен был следить за соблюдением морских законов, закрывали глаза на деятельность каперов в обмен на жирный кусок от их прибылей.
Этот квартал к северу от пристани Вул был лондонским логовом пиратов. Именно сюда по ночам прибывали с реки укрытые повозки с грузами, и горе тому, кто вмешивался или пытался следить за ними. Робин Грин, которому однажды удалось дешево отделаться из-за молодости и явного неведения, знал это по собственному опыту, потому что повозки, которые приходили сюда, привозили товары, не предназначавшиеся для глаз таможенников, но должны были быть сложены в глубокие подвалы за запертыми дверьми; иногда то были товары, украденные у испанцев, но чаще крали в других местах, ближе к дому.
В тот вечер в «Галеоне», окруженный своими дружками, сидел старый моряк, только что вернувшийся в Лондон; моряк этот был известен в молодости до того, как годы покрасили его агатово-черные волосы и бороду в серый цвет, как Черная Птица. Его настоящее имя было Альварик Джонсон, и он часто рассказывал историю о том, как после взятия Кадиса они с Рейли пили прославленное золотое вино, самый лучший напиток в Испании. Джонсон был очень ожесточен против тех, кто посадил старого Рейли под замок. Сам же он продолжал битву с Испанией на свой собственный лад, как капер.
В этот вечер, заранее узнав о возвращении Джонсона, его отыскал некий человек, пользующийся определенным влиянием. Джонсон привык к этому; он был знаком с опытными менялами, с представителями власти, приходящими к нему по вечерам, чтобы выгодно купить что-то из добычи, которую привезли его корабли, и этого человека Джонсон уже встречал раньше. Тот был одет в дублет из тонкого зеленого бархата, скрытый под простым плащом, голос мягкий, речь правильная. Он пришел убедиться, сможет ли Джонсон помочь ему.
– В одном пустом доме на Крэб-лейн, рядом с Тауэром, есть подвал, – сказал Джонсону этот человек. – Его недавно надежно укрепили. Мои люди покажут его вам и дадут ключи. Сможете ли вы перевезти туда некий груз ночью перед Рождеством?
Джонсон понял, что некий груз – это оружие, предназначенное для морских доков. Везде взяточничество и махинации; ну да это не его дело.
Человек ждал ответа Джонсона. Тот заставил его прождать некоторое время, а потом сказал:
– Это можно. Мои люди всегда делали все, о чем вы просили. Если только вы уверены, что не будет неприятностей. Я слишком стар для виселицы.
– Все уже устроено, – заверил его пришедший.
Все пили за здоровье друг друга: за вино заплатил человек в плаще; пили, пока свечи не догорели. Тогда этот человек вышел один на пробирающий до костей холод, и Джонсон увидел, что он улыбается.
