Текст книги "Золото Ариеля"

Автор книги: Элизабет Редферн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

18

Скажи двору: он сверкает —

Словно гнилушка, блестит.

Сэр Уолтер Рейли (ок. 1554–1618). Ложь

Маги с Востока поднялись на помост пиршественного зала и принялись декламировать самые ужасные стихи из всех, слышанных Недом.

То была последняя репетиция представления Театра масок, которое будет дано перед королем во время рождественских празднеств. Но гармонии, ожидаемой вскоре после праздника Цецилии – святой, которая низводила ангелов на землю своим пением, не получилось. Небесный свод над головами магов, сделанный из шелковых облаков, позолоченных звезд и летящих гипсовых ангелов, все еще прилаживали плотники, и стук их молотков то и дело заглушал чтение стихов; зал, как всегда, наполняли шумные придворные, просители и прихлебатели, которые занимались своими делами, не обращая никакого внимания на приготовления на сцене.

Нед Варринер сидел на полу, скрестив ноги, рядом с главным залом, в маленькой передней, которая использовалась также и музыкантами, участвующими в представлении, – здесь они настраивали и хранили свои инструменты. Чтобы убить время, он бросал кости с тремя слугами Нортхэмптона, сопровождавшими его с тех пор, как он прибыл сюда. Они ясно дали понять, что любая попытка с его стороны отказаться от их общества встретит сопротивление.

В главном зале нестройно завывали цитры и гобои. Нортхэмптон запаздывал. Он любил играть людьми. «Ладно, – думал Нед, – я хотя бы благополучно добрался сюда». Он знал, что люди Нортхэмптона уже могли бы прикончить его, будь на то воля графа. Нед делал ставку на то, что своему хозяину он все еще полезнее живой, чем мертвый, хотя каждый нерв был натянут как струна и он то и дело оборачивался на открытую дверь, ведущую в пиршественный зал.

– Даже и не думай сбежать от нас, – сказал один из людей Нортхэмптона. – Пока игра не закончится. Тебе кидать.

Нед небрежно выбросил две пятерки и потянул к себе монеты.

– Я просто подумал, не нашел ли Нортхэмптон на сегодняшний день чего-то поинтереснее.

– Поинтереснее тебя, Варринер? – протянул второй. – Вряд ли. Ты, верно, умел угодить старику в постели. Может, опишешь нам в точности, как ты это делал…

Нед вскочил на ноги, сжав кулаки. Люди Нортхэмптона тоже встали и окружили его.

Нед поднял руки в знак перемирия и снова сел, скрестив ноги. Игра в кости продолжалась.

На сцене в главном зале, куда Нед посматривал через открытую дверь, маг закончил свою речь. Под звон цепей, скрип веревок и приглушенные ругательства плотников на сцену водрузили искусственную гору, задрапированную зеленым шелком, в сопровождении музыки, которую музыканты, сидя высоко на галерее, исполняли на расстроенных трубах. Группа купидонов выбралась из Стигийской пещеры в основании горы и принялась бегать вверх-вниз по ступеням, вырезанным в ее склоне, разбрасывая пригоршни золотистой пыли. Нед подумал, глядя на полураздетых юношей-актеров, что если уж они не заставят Нортхэмптона появиться, тогда и ничто не заставит.

Как только он снова вернулся к игре в кости, то увидел, что кто-то быстро идет сквозь толпу через пиршественный зал, направляясь в переднюю. Но это был не Нортхэмптон, а Пелхэм. Нед медленно встал на ноги, а его старый враг остановился в дверях, лицо его потемнело от возмущения. Он словно не верил собственным глазам.

Конвоиры Неда тоже поднялись и стали позади него.

– Ну как, Френсис Пелхэм, – сказал Нед, – все еще пытаете и убиваете католиков?

Пелхэм проговорил:

– Поверить не могу, Варринер, просто не могу поверить, что вы здесь и на свободе.

– Почему бы и нет?

– Узник-католик Эшворт – ведь вы помогли ему бежать два года назад.

Нед сказал холодно:

– У вас разыгралось воображение, Пелхэм. Но я вот что скажу: я рад слышать, что кто-то избежал клещей такого фанатика, как вы.

Пелхэм проговорил еле слышно:

– Это был враг государства, слуга папы…

Неожиданный звук труб, донесшийся с галереи, заглушил его слова.

– Клянусь, я добьюсь, чтобы вас посадили в Тауэр, Варринер, где вам и место.

Нед устало ответил:

– Господи, я просто не понимаю, о чем вы говорите, и никто не понимает. Вы ведете себя как круглый дурак, Пелхэм.

Он снова повернулся к людям Нортхэмптона, но Пелхэм схватил его за плечо и повернул к себе.

– Дурак? Позвольте вам сказать, что я должен встретиться здесь сегодня с Уадом, чтобы получить ордер на ваш арест; но я хочу вызвать стражников сам, сейчас же, чтобы вас взяли под стражу.

Пелхэм уже озирался с возбужденным видом. Нед подумал: «Черт побери, он собирается позвать кого-то и арестовать меня прямо здесь, они будут сражаться за честь отвести меня в тюрьму».

Но он получил отсрочку, потому что, когда музыка, сопровождающая представление, снова заполнила зал, Нед понял, что наконец-то прибыл Нортхэмптон. Великолепный, но зловещий, в черном бархате, украшенном множеством драгоценных камней, старый граф стоял у входа в переднюю и смотрел в спину Пелхэма.

Пелхэм, поняв, что им больше никто не интересуется, обернулся и увидел Нортхэмптона. Он натянуто поклонился и пробормотал с горечью, так что услышал только Нед:

– А! Теперь я понимаю.

И он, пятясь, вышел из комнаты, все еще кланяясь Нортхэмптону, но последний взгляд, который он бросил на Неда, был полон ненависти.

Нортхэмптон жестом велел своим людям отойти, а Неда поманил к себе.

– Я дал тебе задание, Варринер. Но ты что-то тянешь.

– Милорд… Это дело не такое простое, как кажется…

– Мне оно кажется достаточно простым. Слушай, Нед. Ты солдат. Ты убивал людей. Я думал, что мы поняли друг друга. Доверились друг другу.

Нед вспомнил распаленную плоть Нортхэмптона, его горячие сухие губы на своих губах. Он изо всех сил старался не показать сейчас свое отвращение. Он сказал:

– Если вам угодно представить это таким образом…

И он добавил с легким поклоном:

– …милорд.

Нортхэмптон продолжал:

– Сейчас опасное время. Смерть ходит незаметно. Ведь только накануне одного из моих людей нашли выброшенным на берег реки, половину его лица разнесло взрывом. Убийство кажется делом довольно простым.

Нед не отводил взгляда от его глаз.

– Возможно, милорд. Но если жертва – человек, занимающий видное положение, убийство не самый лучший выход. Иногда правда бывает более убийственной.

– Правда? Но мне нужна только смерть Ловетта, – спокойно сказал Нортхэмптон. – Разве я не ясно выразился? Если ты все еще нуждаешься в моем покровительстве, а судя по выходке Пелхэма, свидетелем которой я только что был, оно тебе очень скоро понадобится, лучше выполни мои приказания, и побыстрее. Иначе я начну думать, что ты больше не можешь быть мне полезным.

Он повернулся, собираясь уйти. Нед бросился за ним.

– Милорд, вы знаете, что Ловетт незаконно ввозит оружие, прикрываясь именем принца Генриха?

Нортхэмптон поджал губы. Тени, отбрасываемые свечами, подчеркивали старческую изможденность его морщинистого лица.

– Какое оружие? Несколько шпаг? Несколько дротиков для мальчишеских турниров принца в Сент-Джеймском дворце?

– Нет, милорд, гораздо больше. Ловетт устроил так, что ввозится значительное количество огнестрельного оружия – я думаю, что из Франции, и его хранят на складе принца в Дерптфорде. Рядом с вашим складом. Я видел небольшую часть его. На них стоит метка Ловетта, как на произведениях искусства. Он что-то затевает. Я надеюсь узнать больше, и очень скоро. Я был в Сент-Джеймском дворце, и там жена Ловетта сообщила мне кое-что по секрету. Она обещала передать мне больше сведений, когда я приду туда опять. У меня есть приглашение. Через пару дней.

Нортхэмптон подошел ближе. Он схватил Неда за плечи. Изо рта у него сильно пахло, хотя он и пытался ароматизировать свое дыхание лепешками с корицей.

– Знает ли что-нибудь об этом Сесил? Видел ли ты там его соглядатаев?

– Если у Сесила и есть шпионы во дворце, то они таятся. Мне, кажется, повезло, что я получил эти сведения от жены Ловетта.

Нортхэмптон отступил, его тонкие губы скривились в злобной усмешке.

– Ты ей понравился, не так ли? Ну-ну, ты и впрямь стараешься. Я надеюсь, что это не просто рискованная игра, чтобы потянуть время. Я дам тебе его еще немного, чтобы ты принес мне действительно важные сведения о Ловетте и принце, его господине. Но если я узнаю, что ты лжешь, Варринер, тогда я пошлю кого-то еще сделать то, что не смог сделать ты.

Призывный звук труб в главном зале объявил о высшей точке представления. Нортхэмптон нетерпеливо повернулся в ту сторону, а потом снова обратился к Неду:

– Кстати, я вижу, что Френсис Пелхэм может стать костью у тебя в горле. Ты знаешь, потому что я не думаю, что ему это известно, что хорошенькая женушка Пелхэма навещает узника Рейли в Тауэре? За Рейли и всеми его друзьями внимательно следят в настоящее время люди Сесила. Ей следует быть поосторожнее.

Нед похолодел. Резкий и нестройный звук труб сбивал с мысли. Он сказал:

– Милорд, Кейт Пелхэм давно знает Рейли. Он был другом ее отца.

Нортхэмптон поднял брови.

– Друг, сидящий в Тауэре, представляет опасность для любого. И вряд ли Пелхэм в должной мере интересуется, куда она ходит. Их брак не может быть очень удачным ни для нее, ни для него. Она кого-то посещает тайком, и он тоже. Я слышал на днях, что он выскользнул из дома какой-то шлюхи на Кэндлвик-стрит.

Нед стоял не двигаясь.

– Эта история сильно забавляет меня, – продолжал Нортхэмптон, – потому что, понимаешь ли, эта шлюха – знает он об этом или нет – испанка по рождению и тайная католичка. Не пристало такое охотнику за католиками, не так ли?

Он оглянулся на дверь, где его ждали слуги.

– Докладывай мне, Варринер. Об этих ружьях, о Ловетте, о принце. Иначе я сам предприму какие-то шаги. Я ясно выразился?

Он вышел, впереди бежали слуги, расчищая для него дорогу в толпе пиршественного зала.

Двенадцать богинь, участвующих в представлении, задрапированные в газ и венецианскую парчу, допели свою заключительную песнь о победе и теперь скользили одна за другой по широким ступеням, ведущим со сцены в зал, возглавляемые королевой Анной. Придворные собрались вокруг, чтобы аплодировать ей. Остальные богини разошлись, переговариваясь между собой и своими друзьями в зале. Одной из них была Кейт Пелхэм. Она беседовала со своей соседкой, леди Арабеллой Стюарт, о каких-то деталях вышивки на своем рукаве; он видел, как она оттянула светло-зеленую ткань и указывала на нее. Ее гладкие каштановые волосы были зачесаны кверху под газовым головным убором, украшенным жемчужинами; лоб слегка нахмурен, мягкий румянец окрасил щеки.

Когда он встретил Кейт более трех недель назад в саду ее дома, она была одета просто, волосы были распущены, как у деревенской девушки. Теперь она выглядела так же изысканно, как все окружающие ее благородные леди.

Музыканты заиграли куранту, подавая знак к началу танцев, которые всегда следовали за представлением. Придворный капельмейстер выкрикивал свои указания, объясняя слугам королевы, где им встать, как двигаться. Кейт была среди них. Неда она не видела.

Нед, озираясь, взял лютню, которую кто-то из музыкантов оставил, прислонив к стене. Он подошел к двери и взял несколько громких нестройных аккордов.

Куранта началась. Почти никто не обратил на него внимания. Но Кейт обернулась, и он знал, в какой миг она его заметила, потому что краска исчезла с ее лица, а кожа стала полупрозрачной. На белом лице ее зеленые глаза казались темными, в точности как в тот день, когда он сказал ей, что должен уехать из Англии. Она проговорила только: «Как я буду жить без тебя?»

Он взял второй аккорд. То был вызов. Она вышла из блестящего круга танцующих и направилась к нему.

Он заиграл громче, пятясь в комнату, и она шла за ним.

– Нед, – голос ее дрожал от волнения и напряжения, – о чем вы думаете? Что вы здесь делаете?

Он положил лютню с такой силой, что все ее струны застонали. Потом захлопнул дверь. Они остались одни. Нед взял ее за руки и привлек к себе.

– Ты говорила, что не можешь жить без меня. Но ты вышла за Пелхэма. Господи боже! За Френсиса Пелхэма.

Она оглянулась на дверь, словно собираясь убежать. На глазах у нее были слезы.

– Ты делаешь мне больно, Нед.

Он сказал с жаром, потому что понимал, что сейчас потеряет ее:

– Я знаю, что ты больше не хочешь меня видеть. Ты ясно дала это понять. Но я должен знать: почему ты не дождалась меня? Потому что у меня было мало денег?

– Ты знаешь, что это не так…

– Потому что я был недостаточно хорош для тебя? Кейт Ревилл, родственница графа Шрусбери, фрейлина королевы…

Он махнул рукой в сторону зала, откуда сквозь закрытую дверь доносилась музыка.

– Ты всегда смеялась вместе со мной над такими пустыми зрелищами. Ты всегда презирала их и говорила, что никогда, ни за что не станешь в них участвовать. А теперь ты одна из фрейлин королевы и говоришь мне: «Больше никаких стихов…»

Она вырвала руки.

– Нед, – тихо сказала она. – Почему ты так со мной обходишься?

Он вспомнил, как она пришла к нему в ту первую ночь в его скромное жилище в Темпле, в плаще с капюшоном, лучась любовью. Потом она плакала в его объятиях и говорила, что не хочет покидать его.

– Ты должна была сказать мне, – сказал он. – О мальчике.

Ее глаза расширились. От потрясения. От страха.

– Кейт, Кейт, – сказал он. – Я же знаю, что он мой.

Она закрыла глаза руками.

– Это нехорошо, – прошептала она. – Нед, я должна идти.

И высоко держа голову, она открыла дверь и быстро пошла к танцующим в зале.

Нед смотрел ей вслед. Кто угодно, только не Пелхэм… Но Нед знал, что он лжет самому себе. Кто бы то ни был – все одинаково плохо.

Нед пошел домой в Аллею Роз, где старый Тью дал Варнаве огромную берцовую кость, чтобы тот не грустил, пока Неда нет. Нед увел Варнаву и запер его в пекарне, где огонь в печке почти догорел, хотя в тигле все еще слабо мерцала смесь лошадиного навоза и вина, испаряющаяся, конденсирующаяся и сбегающая по стенкам.

Он подивился, что в тигле происходит то, чему полагается происходить, – все остальное в его жизни происходило как-то иначе, – и положил еще угля в печку, чтобы согреться. Варнава устроился с костью на полу. Нед сел на каменную скамью.

Итак, ему удалось на некоторое время обеспечить себе безопасность, обещанную Нортхэмптоном. Но что толку? Нортхэмптон все равно захочет уничтожить его, когда он больше будет ему не нужен. Кейт все равно останется женой Пелхэма. Клети с оружием, на которых стоит странный знак радуги, будут спокойно продолжать свое путешествие к неизвестной цели; незаконная торговля привозным оружием – вещь не новая…

Вдруг он встал. Радуга.

«Увеличь огонь, пока не появится великолепная радуга Востока, которая есть Cauda Pavonis…»

Так написано в письме к Ариелю. Он сунул руку в куртку. Но письма там не было.

Он вскочил, роясь в карманах и под подкладкой дублета.

В дверь постучали. Послышался мужской голос:

– Нед! Нед!

Нед пошел и отодвинул засовы. Это был Мэтью – о совершенном на него нападении напоминал только заживающий кровоподтек на лбу.

– Господи, что ты здесь делаешь, Нед? – спросил он. – Из окна воняет какой-то мерзостью.

Он с подозрением глянул на тигель.

– Что это такое?

– Я хочу создать лекарство, – устало сказал Нед, – от похмелья. Это принесет мне состояние.

Мэтью наморщил нос.

– Дерьмо это, а не состояние. Пошли, поешь с нами. Расскажешь, какие у тебя новости. Ты, верно, голоден.

– Нет, я не голоден. Правда.

– Все уже там. Стин хочет, чтобы ты взглянул на баллады, которые он написал. Нужно, говорит, чтобы ты прошелся по завершающим строчкам. Они непристойные, но они вовсе не так хороши, как твои…

Он пытался взглянуть через плечо Неда на тигель.

– Я гляну на них завтра.

Мэтью кивнул и пошел к двери, но вдруг обернулся.

– А рыжие парики-то…

– Что?

– Чуть не забыл. Дейви снова оплошал. Привез воз рыжих париков. Но рыжий уже не в моде при дворе. Есть идеи, Нед?

– Я подумаю, – обещал Нед.

Мэтью снова собрался уходить, потом вдруг опять что-то вспомнил.

– Дейви сказал, что кто-то искал тебя здесь недавно. Конечно, Дейви сказал ему, что всякий, кто приходит сюда и задает вопросы без важных оснований на то, рискует получить удар ножом. Незнакомец сказал, что он твой старый друг, но имени своего не назвал. Он сказал: «Скажи Неду, чтобы он вспомнил Злату улочку». А потом утопал.

Нед недоуменно покачал головой. Единственная Злата улочка, которую он знает, находится в Праге. Кто из тамошних обитателей станет разыскивать его?

Едва Мэтью ушел, как Нед снова принялся искать письмо – под каменной скамьей и среди разбросанных баллад, которые он написал для Мэтью. Он пошел в свою комнату над конюшней и поискал там, но и там ничего не было, и постепенно до него дошло, что письма там и быть не могло, потому что он знал уже почти наверняка, что с ним случилось. Кто его взял.

19

Как хитромудрый мастер-златоков

Простой металл покроет позолотой,

А выдает, мороча простаков,

За золото и хвалится работой,

Вот так и он – наводит глянец, чтобы Подделку сделать наивысшей пробы.

Эдмунд Спенсер (ок. 1552–1599). Королева фей. Книга 4, песнь V, стих 15

На другой день – первый день декабря – мастер Тобиас Джебб заставил подмастерьев работать в своей мастерской в Людгейте допоздна, потому что спрос на его товар по случаю приближающихся праздников был очень велик.

Робин устал и проголодался. Прошлой ночью он лег поздно, потому что пытался при свече расшифровать письмо к Ариелю. Он хотел вернуть его Неду вечером, надеялся, что Нед простит его. Робин тщательно изучал письмо и как никогда был уверен, что оно представляет собой большую ценность.

Но часы тянулись мучительно медленно. Тобиас, который только что закончил набор серебряных блюд для одного богатого заказчика, наблюдал за тем, как Робин и другой подмастерье, Уилл Фревин, золотили их.

Мальчики часто делали это и раньше, но все же серебряных дел мастер наблюдал за ними орлиным взором, пока они мочили льняные тряпки в хлориде золота и сжигали в пепел, а потом натирали пеплом поверхность каждого серебряного блюда, пока оно не начинало блестеть позолотой.

Это был прекрасный трюк и, в общем-то, законный, если мастер сообщал о нем заказчику. Конечно, Тобиас, будучи человеком честным, всегда сообщал. Но когда он отвернулся, чтобы приготовить новый раствор хлорида, Уилл Фревин, в обращении которого с Робином в последнее время появилось какое-то лукавство и чрезмерное дружелюбие, подмигнул ему и прошептал:

– Такими золотыми тарелками можно одурачить много народу, верно, Робин? Нажить целое состояние.

Робин, который не любил Фревина, не обратил на это внимания и продолжал молча натирать серебряную тарелку, которую держал в руке, черной от пепла тряпкой, пока ее поверхность не превратилась мало-помалу в золотую. Он надеялся, что Нед со своим письмом обойдется и без трюков.

Наконец, серебряных дел мастер решил, что тарелки достойны его богатого клиента, и запер их в дубовый сундук, в который прятал на ночь ценные вещи. Фревину было велено принести угля для печки миссис Джебб. Робину было приказано прибраться и подмести пол.

А после этого Тобиас сказал Робину, что его работа еще не кончена; он не получит ужина до тех пор, пока не сходит с поручением на пристань Вул, примерно в миле отсюда, и не заберет новый молоточек, заказанный тамошнему кузнецу.

Город был во власти холодной декабрьской ночи. Тьму, опустившуюся над ним, лишь немного рассеивал свет луны, и туманная сырость поднималась от реки. Остатки снега растаяли, но воздух все равно был промозглый. Робин торопливо, сколько хватало сил, шел через город к пристани Вул, забрав молоточек, он сунул инструмент глубоко во внутренний карман, потом, совсем ослабев от голода, потому что не ел ничего, кроме корки хлеба и жидкой каши в полдень, пустился в обратный путь, надеясь, что от скудного ужина, который миссис Джебб с большой неохотой предлагала подмастерьям мужа, хоть что-то останется. Еще он думал на бегу о Неде и его письме; и поэтому прошло некоторое время, прежде чем он понял, что свернул не там, где надо.

Он не знал, где находится, и когда увидел темную громаду Тауэра, нависшую перед ним, то понял, что, наверное, пошел на восток вместо того, чтобы идти на запад. Еще больше его смутило, что темная улица впереди была загорожена медленно двигающейся повозкой, которую тянули вверх от реки две крупные лошади. Повозка была накрыта просмоленной парусиной и охранялась сзади и спереди шестью дюжими бородатыми мужчинами с палками, которые на каждом шагу оглядывались со свирепым видом. Робин, решив, что от них не стоит ждать ничего хорошего, попятился в какой-то дверной проем, когда они подошли ближе.

Тут повозка застряла – колесо попало в яму. Людям пришлось с силой толкать повозку, чтобы вытянуть ее; они вспотели и сыпали ругательствами, но старались не повышать голоса, как заметил Робин. Пока тянули и толкали повозку, парусина соскользнула, и блеснул металл. Блестели орудийные стволы – пушки, – и так близко, что он различил стоящие на них клейма.

Кто-то выругался и торопливо натянул парусину снова, чтобы спрятать поклажу. В этот миг подъехал еще один человек – верхом. Остальные явно знали его, потому что повернулись к нему с почтительным видом и начали что-то объяснять. Всадник был одет не просто, как они, на нем было строгое и хорошо сшитое платье джентльмена. Он спешился и обошел вокруг повозки, оценивая сложившееся положение. Робин вжался в дверь. Но подъехавший был остроглаз и заметил его.

Он медленно подошел к Робину. Лицо у него было тонкое и холодное, глаза светлые, серо-синие. Он схватил Робина за плечо.

– Что ты здесь делаешь, мальчик?

Зубы Робина выбивали дробь.

– Ничего, сэр. Прошу вас… меня послал с поручением хозяин… я опаздываю…

– Тогда почему ты прячешься?

– Я только хотел уйти с дороги, сэр…

Тот легко толкнул мальчика правой рукой, и Робин увидел у него на мизинце кольцо с рубином, которое блеснуло, как кровь.

– Разве тебе никто не говорил, что опасно находиться на улице после вечернего звона? А теперь быстро убирайся отсюда, мальчик. Здесь тебе не место.

Задыхаясь от страха, Робин проскользнул мимо повозки и всю дорогу бежал по темным городским улицам.

Уилл Фревин в последние дни внимательно следил за Робином, и как только Робина послали с поручением, Уилл пошел в крошечную комнатушку на чердаке рядом со своей комнатой, чтобы порыться в его скудных пожитках.

Уилл был из уважаемой семьи. Его отец торговал углем и платил хорошие деньги, чтобы выучить Уилла. Уилл возмущался, что ему навязали общество Робина, нищего мальчишки из работного дома, который при этом все, за что ни брался, всегда делал лучше Уилла.

Все время прислушиваясь к шагам на лестнице, Уилл быстро просмотрел изношенную одежду, хранившуюся в старом дубовом сундучке Робина. Он нашел на дне аккуратно завернутые в рваное одеяло стеклянные трубки и маленький пеликан – стеклянный сосуд с носиком, который представлял собой некоторую ценность и в котором он узнал сосуд мастера Тобиаса. Уилл ухмыльнулся.

– Попался, – прошептал он.

После чтого он начал исследовать соломенный матрас Робина. Под ним он ничего не нашел. Но отдвигая его в сторону, он понял, что в матрасном тике есть дыра, и, сунув туда руку, обнаружил книгу мастера Тобиаса об алхимии. И сложенный смятый лист бумаги.

– Никак не ожидал, – тяжело сказал серебряных дел мастер, – я и представить себе не мог, что мне вот так отплатят за мою щедрость к сироте, которого я взял из работного дома.

Робин наконец вернулся, выполнив поручение, и нашел Тобиаса Джебба, ожидающего его с констеблями, стоящими по обе стороны от него. Робин в ужасе отпрянул.

– Сэр, – промолвил он, – я сделал, что вы велели. Вот молоточек. Простите, что я так долго…

Тобиас указал на стол, и Робин увидел там стеклянные трубки и книгу по алхимии, которую собирался отнести Неду. Он сказал в отчаянье:

– Я взял это только на время…

Констебли подошли ближе. Мастер Тобиас поднял руку.

– Один момент.

Он подошел ближе к дрожащему Робину.

– Я нашел кое-что еще, что ты, полагаю, также украл. И я хочу знать в точности, откуда ты это взял.

Робин увидел, окончательно впав в отчаянье, что его хозяин держит в руке письмо к Ариелю. Он сказал:

– Мне одолжил его один мой друг. Прошу вас. Позвольте мне вернуть ему письмо…

Тобиас Джебб мрачно улыбнулся.

– Так я и думал. Это ты тоже украл. Кто этот так называемый друг, которого ты ограбил?

– Я… я не помню, как его зовут…

Тобиас взял Робина за ухо и повернул лицом к себе.

– Я хочу знать, где ты взял это письмо. Это письмо, на котором нарисован лев – символ самого Джона Ди, да, и его девиз: «Qui non intelligit aut discat aut taceat». Посидишь в тюрьме, подумаешь и скажешь мне, как тебе на самом деле попало в руки письмо, написанное доктором Ди. Говорю тебе в последний раз – отвечай, у кого ты украл его.

– Я не могу.

Боль в ухе была почти невыносимой.

– Я не знаю его имени…

– Где он живет, у тебя тоже выпало из памяти?

– Да! То есть… я не знаю, где он живет…

Тобиас отшвырнул Робина так резко, что он упал на колени. Тогда серебряных дел мастер велел констеблям увести его, как уличенного в воровстве.

Когда Робина выводили из комнаты в сопровождении констеблей, шедших с обеих сторон, он увидел, что Уилл Фревин ухмыляется ему, глядя из темноты, а мастер Тобиас, поднеся письмо поближе к свечке, исследует его, и в глазах старика горит страсть.

С рассвета Френсис Пелхэм усердно трудился над тем, что умел делать лучше всего: выбивал ответы из тех, кто предпочитал хранить молчание.

После посещения дворца принца Генриха у него возникло чувство, что битва, которую он ведет против католиков, стоит того, чтобы ее выиграть. В это утро пришло короткое сообщение от одного из его многочисленных осведомителей о том, что старая леди Монтэгю только что умерла, а Пелхэм знал – и все это знали, – что она укрывала священников. Ее дом в Саутуорке, рядом с мостом, был известен соседям как «маленький Рим», и говорили, что за сложным лабиринтом потайных комнат и запертых дверей у нее была крошечная часовня с кафедрой, и там днем и ночью горели свечи, освещающие идолопоклоннические гипсовые фигуры. Говорили, что она привечала иезуитов, приплывших на корабле в Грейвсенд; они подошли на веслах к ее дому поздней ночью, чтобы отдохнуть и подкрепиться, прежде чем разъехаться в разные стороны и распространять римскую отраву среди английских селян.

Все знали, что у старой леди Монтэгю есть покровители. У нее были могущественные друзья при дворе, среди которых не последней была королева Анна, регулярно слушавшая мессу в своей личной часовне в Гринвиче. Поскольку королева Анна была иностранка, пришлось ей простить такое поведение, граничащее с изменой; но ей позволили и простирать свое покровительство на английских подданных, а это было, по мнению Пелхэма, жестокой ошибкой.

Теперь леди Монтэгю умерла. И Пелхэм, вместе с несколькими дюжими помощниками, получил разрешение не от кого иного, как от сэра Уильяма Уада, возглавлявшего официальное преследование католиков, произвести обыск в ее доме.

И вот в глухие предрассветные часы он постучал в дверь именем короля, очистил дом от тех, кто в нем еще оставался, – домоправительницы, горничной и двух слуг, которые ушли, радуясь, что на них не пало никаких подозрений, и послал своих трех дюжих подчиненных обойти дом. Эта работа была для них привычной. Они крались из комнаты в комнату, простукивали стены, разводили огонь, чтобы выкурить тех, кто мог прятаться в больших каминных трубах, искали отверстия, просверленные в покрытых панелями стенах, через которые можно было ночью накормить священника водой или жидкой кашей.

Сначала они работали тихо, внимательно прислушиваясь к любому шуму, любому движению, если только это не был топот крыс под половыми досками. Но они ничего не нашли, и поскольку рассвет уже занимался над городом, Пелхэм все больше начинал тревожиться. Он был уверен, что найдет здесь что-то такое, что сможет восстановить его все уменьшающееся состояние и подарит благосклонность его хозяев.

За окнами дома оживали улицы Бэнксайда. По переулку грохотали подводы торговцев, а с реки доносились крики лодочников. Пелхэм приказал своим помощникам отбросить осторожность, потому что скоро прибудут могущественные родственники леди Монтэгю, чтобы войти во владение домом, и делать ему здесь будет нечего. Он коротко приказал им срывать со стен куски панелей, отодвигать большие кровати и поднимать половые доски. Они проработали еще час. Когда солнечный свет проник сквозь узкие окна и осветил беспорядок в комнатах, они остановились, чтобы отдохнуть, устав от трудов. Пелхэм был близок к отчаянью.

А потом он услышал приглушенный кашель.

Пелхэм молча указал на часть стены, откуда, по его мнению, донесся звук. Люди принялись за работу с новым усердием они оторвали панель, которая при простукивании казалась сплошной, швырнули ее на пол и увидели узкое отверстие, тоннель всего в четыре фута длиной между комнатами. В конце, где тоннель немного расширялся, находился священник, согнувшийся и трясущийся от страха. Они чуть не задохнулись от вони, исходившей от его тела, от его экскрементов. Рядом с ним стоял пустой кувшин из-под воды и оловянная миска в пятнах засохшей подливки, которая, возможно, находилась здесь уже не один день.

Помощники Пелхэма вытащили священника из этой дыры. Он был стар, тело у него было иссохшее и съежившееся под просторной священнической одеждой. Когда помощники. Пелхэма поставили его на ноги, он тут же упал и лежал неподвижно, подогнув колени к подбородку, поросшему белой щетиной. «Похоже, – подумал Пелхэм, пятясь от исходившей от него вони, – что он не может стоять после сидения в такой тесноте». Но все же ему удавалось громко молиться в лежачем положении, бормотать молитву, предшествующую исповеди, повторяя «mea culpa» [11]11
  Моя вина (лат).


[Закрыть], пока помощники Пелхэма сооружали самодельные носилки из двух шестов, которыми они прощупывали отверстия, и снятой с одной из кроватей льняной простыни, которую привязывали узлами к шестам. Пелхэм подумал, что, когда они займутся этим священнослужителем в Тауэре, тот пожалеет, что не умер в этой дыре.

Полученные Пелхэмом инстукции состояли в том, что, если он найдет что-нибудь, он должен немедленно доложить об этом Уаду в Уайтхолл, поэтому, предоставив своим людям доставить узника в тюрьму Маршалси, он нанял лодку вверх от Лондонского моста, мысленно повторяя свой доклад и придя к выводу, что за поимку этого священника его ждет не только похвала, но и нечто более весомое – денежное вознаграждение. Возможно даже, что священник выдаст кого-нибудь при дознании, увеличив при этом прибыль Пелхэма. Он старался обуздать свои резвые мысли, пока лодочник упорно греб мимо Блэкфрайарза и Темпл-гарденз к лестнице Уайтхолла, но он не мог не предаваться надеждам.