Текст книги "Господа Помпалинские"

Автор книги: Элиза Ожешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Но граф Мстислав, наверно, устал – он только сегодня вернулся, – попробовал возразить Павел.

– Ah, quelle idée! Что значит такое путешествие pour un jeune homme! [260]260
  ⁶Какой вздор!., для молодого человека! (фр.)


[Закрыть]Ведь он останавливался в Вене, потом в Кракове… а оттуда всего двенадцать часов пути – сущий пустяк!

Павел поклонился и хотел уйти, но графиня его остановила.

– Paul, я тебе доверяю и целиком полагаюсь на тебя в этом важном деле… Кто, как не ты, обязан по-

могать мне и моим сыновьям в наших планах? Ведь ты член нашей семьи! Тебе не могут быть безразличны наши заботы. Ты вырос у нас в доме, воспитывался вместе с моими сыновьями, и я думаю, что мы во всех важных случаях можем рассчитывать на тебя.

Павел снова молча поклонился и, не задерживаемый больше, вышел из комнаты. Минуту спустя он уже был у Мстислава. Тот почти в полной темноте лежал в шезлонге, пытаясь, по совету матери, сосредоточиться и время от времени лениво поднося ко рту сигару. Только это движение выдавало, что он не спит. При виде Павла он сказал, еле шевеля губами:

– Хорошо, что ты пришел, Paul! Позвони Жоржу, пусть принесет свечи. Этот бездельник забывает о своих обязанностях, а до звонка я не могу дотянуться. Если бы не ты, я так и лежал бы в темноте до скончания века.

Звонок и в самом деле был далеко – на противоположной стене. Павел дернул за шнурок раз, другой, но никто не появился.

– Что он, в своем уме, этот Жорж! – рассердился Мстислав. – Ну ладно, авось в конце концов явится, сделает милость. А ты садись пока, Paul, и расскажи мне поподробней эту забавную историю про моего брата и мадемуазель… мадемуазель Занозу. Может быть, это меня немного развлечет.

– Хорошо, расскажу, – сказал Павел, садясь, – но только после театра.

– После театра? Quelle idée! Уж не собираешься ли ты в театр?

– И даже надеюсь, что мы пойдем вместе.

– Diable! [261]261
  Это мне надоело (фр.).


[Закрыть]Хотел бы я знать, кто это уговорит меня пойти в театр, да еще в Варшаве.

– Я тебя вовсе не уговариваю… Просто мне хочется сегодня в театр. Если ты не пойдешь, куплю билет на галерку, но в театре все равно буду.

Мстислав даже привскочил.

– На галерку? Ты – на галерке! Мой кузен и воспитанник графини Помпалинской – на галерке? Что за вздор!

– Как же быть? Я не хочу лишаться удовольствия только из-за того, что может пострадать честь вашего имени. Меня ведь никто не спрашивал, хочу ли я быть

Помпалинским. А дорогое место мне не по карману.

– Иди один в нашу ложу.

– Этого я никогда не посмел бы сделать, да и графиня мне строго-настрого запретила одному появляться в ней. В Варшаве меня не знают и могут принять за самозванца, а самозванцу в графской ложе не место.

– Возьми там, в бюро, мой кошелек и купи себе билет в кресла.

– Спасибо, но билеты в кресла уже распроданы, а потом я решил не брать у тебя денег ни на что лишнее, – серьезным тоном сказал Павел.

Мстислав раздраженно пожал плечами:

– Откуда вдруг такое решение?

– Совсем не вдруг, я уже два года так поступаю, ты не заметил разве?

– Это правда, денег ты тратишь немного, но хватит о деньгах! Са m’embête [262]262
  Это мне надоело (фр.).


[Закрыть]. Не то что говорить, а смотреть на них не хочу! Где? Корж, почему он не несет свечей? Позвони еще раз, mon cher!

Павел позвонил и снова сел.

– Значит, мы идем или, если угодно, едем, в театр, но сперва…

– Mais, mon cher [263]263
  Позволь, дорогой (фр.).


[Закрыть],– попытался воспротивиться Мстислав.

Но Павел не дал себя перебить.

– Но сперва я хотел попросить тебя… вернее, даже не попросить, а оказать тебе услугу…

– Услугу? Мне? Tu deviens amusant, mon cher! [264]264
  Ты становишься забавен, мой дорогой! (фр.)


[Закрыть]

– Я хочу помочь тебе сделать доброе дело, исполнить долг человеколюбия…

– Mais… добрые дела, человеколюбие et tout ce qui s’en suit [265]265
  и тому подобное (фр.).


[Закрыть]– это по части моей матери и дядюшки Святослава, обратись к ним.

– На этот раз я решил обратиться к тебе.

– Ты что, решил совсем меня замучить, Paul? Ну, говори, только поскорей. Mais où est George? [266]266
  Однако где же Жорж? (фр)


[Закрыть]Почему он не несет свечей?

– Хорошо, я буду краток, В Варшаве живет некий пан Вандалин с семьей, vous savez, comte [267]267
  ⁸вы знаете, граф… (фр.)


[Закрыть], раньше им принадлежал Квечин, там еще любил охотиться граф Август…

– Eh bien! Eh bien! Mais où est George? [268]268
  Ладно! Ладно! Но где Жорж? (фр)


[Закрыть]Здесь темно, как в преисподней!

– Одним словом, они очень нуждаются – просто бедствуют…

– Сейчас все бедствуют, mon cher.

– Просто бедствуют, – повторил Павел дрогнувшим голосом, хотя и старался выдержать шутливый тон. – Так вот, по праву старого знакомства они через меня решили попросить…

– Милостыни! – презрительно бросил Мстислав…

– Работы, – поправил Павел.

– Ну, так пусть себе работают на здоровье! Разве мы кому-нибудь мешаем работать? Наоборот, семьи, подобные нашей, кроме разных других благодеяний, еще и кормят целую ораву бедняков.

– Вот я и хочу, чтобы ты оказал благодеяние несчастному и достойному сочувствия семейству…

– Dieu! [269]269
  Боже! (фр.)


[Закрыть]Сколько слов. Несчастные… Сочувствие! А кто сейчас счастлив, скажи мне? Mais où est George? Vous m’embêtez, mon cher [270]270
  Но где Жорж? Ты мне надоел, мой дорогой (фр.)


[Закрыть], с этой трогательной историей. Итак, что я могу сделать для этих несчастных?

– Дать им место в одном из своих имений.

– У меня все места заняты, mon cher, свободных нет, но довольно, parce que cela m’emb… [271]271
  потому что мне это надоело… (фр.)


[Закрыть]

– Через месяц освобождается место управляющего в доме графа Святослава – там, на улице Икс.

– В доме дяди Святослава? Вот и отлично! Се n est pas impossible! [272]272
  Это не так уж невероятно! (фр.)


[Закрыть]Но почему ты говоришь об этом со мной, а не с дядюшкой?

– Удовольствие говорить с графом я хотел бы предоставить тебе.

– Tu es diablement fin, Paul [273]273
  Ты чертовски хитер, Поль (фр.).


[Закрыть]. Конечно, общество графа не всегда бывает приятно, il est parfois bien morose, le pauvre vieux comte [274]274
  бедный старик иногда очень угрюм (фр.).


[Закрыть]. Но чего тебе от меня-то нужно в конце концов? Ты порядком надоел мне! Où est George? Mais où est George? Позвони еще, Paul.

Но Павел на этот раз не двинулся с места.

– Очень прошу тебя, уговори дядю дать место управляющего пану Вандалину.

– C'est parfait! [275]275
  Великолепно! (фр-)


[Закрыть]Откуда такая честь – мне выступать защитником страдающего человечества? Почему ты не позвонил, Paul?

– Ты поговоришь с дядей?

– Mon cher* ты хуже пиявки: mais… [276]276
  однако… (фр-)


[Закрыть]девичья фамилия его жены, кажется, Помпалинская…

– Совершенно верно. Тем более…

– Как это «тем более»? Почему «тем более»? Или ты думаешь, мы потерпим, чтобы женой управляющего домом была Помпалинская? Странные мысли тебе приходят в голову, mon cher! Если ты не прекратишь сейчас же этот разговор, я рассержусь.

И в подтверждение своих слов Мстислав грозно выпрямился в шезлонге.

– Значит, по-твоему, будет приличней, если Помпалинская со своей семьей умрет с голоду?

– Diable! [277]277
  Черт возьми! (фр-)


[Закрыть]Это тоже не годится! Как-никак все-таки родственница! Mais qu’y puis-je faire? [278]278
  Но что я могу поделать? (фр.)


[Закрыть]Денег, говоришь, они не возьмут? Как же быть? Видишь, mon cher, что значит принадлежать к такой семье, как наша, – сколько хлопот и неприятностей! Расплодилось этих родственников видимо-невидимо, и делай тут, что хочешь, помогай, как можешь, – все равно сраму не оберешься… Не один, так другой… Почему ты не позовешь Жоржа? Этот болван, наверно, решил…

– Да, совсем темно стало, – флегматично согласился Павел, не двигаясь с места, и, помолчав немного, продолжал: – Если ты не поможешь этим бедным людям, я сам предприму что-нибудь.

– Toi, Paul? [279]279
  ⁶Ты, Поль? (фр.)


[Закрыть]Интересно! Что же именно?

– Что именно? – переспросил Павел и вздохнул. – Признаться, меня уже давно преследует мысль, как бы нажить деньги…

– Поздравляю! Поздравляю! Прекрасная мысль, только не знаю, как ты ее осуществишь… разве что… et ce n est pas impossible [280]280
  и это не так невероятно (фр.).


[Закрыть] тебе удастся, будучи Помпа-линским, найти богатую невесту…

– Нет, – по-прежнему невозмутимо возразил Павел, – я женюсь на бедной девушке, а чтобы заработать деньги, стану сапожником…

Мстислав вскочил как ужаленный.

– Кем? – вскричал он.

– Сапожником, – повторил Павел.

Несколько мгновений Мстислав стоял неподвижно, точно окаменев.

– Tu es fou avec ton [281]281
  Ты с ума сошел со своим (фр.).


[Закрыть]сапожником! Сапожник!.. С некоторых пор ты стал мрачно шутить, mon cher!

– Я не шучу, граф, даю тебе слово порядочного человека, – надеюсь, я имею право так называться, хотя бы потому, что никого не ограбил, не убил. И, будь у меня возможность обучиться ремеслу, я стал бы сапожником, портным, кузнецом, кем угодно, лишь бы…

Сердце у него сжалось и голос прервался.

– Лишь бы? Eh bien! Finis donc! [282]282
  Ну! Договаривай же! (фр.)


[Закрыть]

– Лишь бы, – успокоившись, решительно докончил Павел, – заработать на кусок хлеба, иметь хоть час свободного времени для себя и хоть крошку лишнего для тех, кто безвинно страдает…

При этих словах в глазах его вспыхнуло горячее сочувствие, а губы плотно сжались, словно от наплыва горьких, неотвязных мыслей. В комнате было темно, и Мстислав подошел ближе, чтобы видеть его лицо.

– Diantre! Похоже, ты и в самом деле не шутишь…

– Клянусь, что я всерьез решил изменить свою жизнь, и твое нежелание помочь людям, в которых я принимаю участие, только ускорит этот шаг.

– Mais, dis moi, toi, Paul [283]283
  Но скажи мне, Поль (фр.).


[Закрыть], откуда y тебя эти возвышенные идеи? – спросил Мстислав дрожащим от ярости голосом.

– На белом свете много удивительного, много разных толков – не поймешь сразу, где правда, где ложь… Вот, например, я слышал недавно, или читал где-то, будто не только Книксены да Кобылковские равны Помпалинским, но Мацеки, Иваси, Бартеки, Лейзорки и Ицеки. И от них даже больше пользы, чем от такого вот Помпалинского, как я. Они честно зарабатывают на хлеб, своим трудом семью кормят, а я отродясь ничего не Делал, только чужой хлеб ел да не в свои перья рядился…

– Paul!

– Я сам долго не желал ничего слушать, отмахивался… уж очень привык к роли сытой комнатной собачонки… но в конце концов выслушал и поверил… Хочешь не хочешь, граф, а это идея века!

– Mais tu me fais tout à fait furieux, Paul [284]284
  Но ты меня просто бесишь, Поль (фр.).


[Закрыть]. Не будь ты мне братом, я велел бы вышвырнуть тебя за дверь! – вскричал Мстислав и принялся было, как всегда в приступе гнева, бегать по комнате, но в темноте натолкнулся на стул.

– Почему ты не позвонишь Жоржу? – вскричал он.

– Позвони сам, я уже два раза звонил, теперь твоя очередь!

– Diable incarné! [285]285
  Сущий дьявол! (фр.)


[Закрыть]– выругался граф и с такой силой дернул за шнурок, что оборвал его.

Но в этот момент в дверях появился Жорж с зажженным канделябром на подносе.

– Где ты пропадал? Почему не подавал свечей? Что ты делал? – подскочил к нему Мстислав, весь красный от злости.

Жорж поставил на стол канделябр и спокойно ответил:

– Monsieur le comte! Мы играли в карты с Бартоломеем, камердинером ясновельможного графа.

– А кто тебе разрешил?

– Monsieur le comte, – перебил Жорж, – мне кажется, каждый человек, безразлично граф он или слуга, имеет право развлекаться.

– Ну, этот тоже наслушался идей века! Пошел вон!

– Если вы будете со мной так разговаривать, я не уйду. У слуги тоже есть свое point d’honneur! [286]286
  ⁸достоинство! (фр.)


[Закрыть]

– Va t’en aux diables avec ton point d’honneur sans-culotte que tu es! Va t’en! Va t’en [287]287
  Пошел к черту со своим достоинством, ты, санкюлот! Убирайся зон! Вон! Вон! (фр.)


[Закрыть]. Или я велю тебе палок всыпать!

– Попробуйте, – невозмутимо сказал Жорж, – закон теперь один для всех.

Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения. Весь дрожа, с горящими глазами, Мстислав, позабыв о своем графском титуле, хороших манерах и прочих условностях, бросился на Жоржа и, схватив его за шиворот, собственноручно вытолкнул за дверь. Впрочем, Жорж не сопротивлялся.

Теперь, при свете канделябра с шестью свечами Мстислав без помех заметался по комнате, не помня себя от ярости.

– Идеи века! – восклицал он. – Идеи века! Вы что, свихнулись все от этих идей? Один битый час пристает, нудит, изводит меня – и другой туда же со своим point d’honneur и законом для всех! Le beau mot! [288]288
  Хорошенькое выражение! (фр.)


[Закрыть]Для всех! Кто же эти «все», скажите на милость?

– Кузен, – прервал этот монолог Павел, – ты, наверно, безумно счастлив сейчас: ведь ты сердишься, а значит, чувствуешь, что живешь!

Несмотря на исступление, Мстислав услышал эти слова и остановился как вкопанный. С минуту на лице его сохранялось свирепое выражение, потом оно сменилось улыбкой.

– C’est vrai [289]289
  Это верно (фр.).


[Закрыть],– сказал он, – вы с Жоржем довели меня до белого каления.

– Мне-то всегда это удавалось, а Жорж… я вижу, делает успехи…

– Да, делает; il se dresse à mon usage… [290]290
  приноравливается ко мне… (фр.)


[Закрыть]Он умней, чем я думал. Ну и разозлился же я…

– Ну, теперь-то ты, наверно, доволен…

– Чем же я должен быть доволен?

– Тем, что кровь в тебе взыграла…

– Eh bien! C'est vrai… [291]291
  Ну что ж! Это правда… (фр.)


[Закрыть]

– Так прощай, мне пора… уже восемь…

– Куда ты?

– В театр, на галерку, – сказал Павел и со шляпой в руках направился к двери.

– Eh bien, подожди, дай мне одеться! Так и быть, сведу тебя в нашу ложу.

Он позвонил Жоржу, который на сей раз не заставил себя ждать.

– Mon frac et ma voiture! [292]292
  Фрак и карету! (фр.)


[Закрыть]– приказал Мстислав и добавил, немного погодя – Можешь взять себе мое венское пальто…

– А я ничего не получу? – спросил Павел.

– Eh bien! Я поговорю с дядей об этом, как его, Вун… Вин… Ван… неважно, – о муже Помпалинской… Надо что-то придумать.

Четверть часа спустя Мстислав и Павел входили в ложу первого яруса. На сцене шел второй акт оперы Мейербера. В ложе напротив виднелись римский нос и худое, вытянутое лицо княжны, обрамленное пышными волосами. Она была так поглощена пением и игрой, что, казалось, вся ушла в происходившее на сцене. Рядом с ней восседала мамаша в горностаях. Увидев входящего в ложу Мстислава, она незаметно улыбнулась, но тотчас отвела глаза и с преувеличенным вниманием стала смотреть на сцену.

– Бррр! – пробормотал Мстислав. – J’ai du guignon aujourd’hui! [293]293
  Мне сегодня не везет! (фр.)


[Закрыть]Прелестное vis-à-vis! A, теперь мне понятно, почему ты так жаждал попасть сегодня в театр! J’y reconnais la blanche main de ma mère! [294]294
  Узнаю белую ручку моей матери! (фр.)


[Закрыть]

Oh сел вполоборота к публике и, откинувшись на спинку кресла, полузакрыл глаза. Так с застывшим ли-* цом, неподвижный, как мертвец, просидел он до конца действия.

Напрасно Моисей в широком черном плаще большими шагами расхаживал по сцене, сочным баритоном призывая свой народ уйти из неволи и земли египетской; напрасно сливались в чувствительных дуэтах звонкое сопрано красавицы иудейки и чистый тенор сына фараона (в их сердцах чувство боролось с долгом, и они никак не могли решить, отречься им от своего народа или друг от друга); напрасно неслись жалобные стенания и грозные проклятия взбунтовавшихся рабов, а в ответ им торжествующе гремел хор надменных владык Египта. Ни воинственные призывы полководцев, ни душераздирающие вопли угнетенных, ни полные отчаяния рулады разлучающихся влюбленных – ничто не трогало Мстислава и не могло поколебать его стоически высокомерного безразличия.

Свет рампы освещал правильные черты его лица, подчеркивая восковую бледность кожи, отражаясь в холодных, как кристалл, полузакрытых глазах и падая на высокий лоб, который делали еще выше залысины среди коротких поредевших волос. Когда занавес упал и раздался гром аплодисментов, Мстислав, еле шевеля губами, прошептал:

– Dieu! Comme ils sont bêtes! [295]295
  Я хорошо знаю (фр.)


[Закрыть]И чего они охают, вопят, беснуются.

Княгиня наклонилась к дочери и, прикрываясь веером, сказала с усмешкой:

– Regarde ton vis-à-vis, Stephanie! [296]296
  Посмотри на своего визави, Стефания! (фр.)


[Закрыть]

Стефания, словно очнувшись, обратила мечтательный, еще затуманенный волнением взор в ту сторону, куда указывала мать, и, вздрогнув всем своим жалким, уродливым телом, прошептала:

– Oh, maman! C’est un cadavre! [297]297
  Ой, мама, ведь это мертвец! (фр.)


[Закрыть]

– Non, ma chère, c’est ton futur! [298]298
  Нет, моя дорогая, это твой жених! (фр.)


[Закрыть]– отрезала княгиня, и по ее поджатым губам и взгляду, брошенному на побледневшую дочь, видно было, что у нее достаточно сильный характер, и она не потерпит непослушания, В середине антракта Мстислав вдруг вскочил, как подброшенный пружиной.

– Не нанести им визита просто невозможно, это было бы de la dernière inconvenance [299]299
  крайне неприлично (фр.).


[Закрыть]. Пойду и сюда больше не вернусь. А ты, если хочешь, можешь смотреть до конца эту крикливую трагедию.

И, закрывая за собой дверь ложи, прошептал:

– C’est à en devenir fou! [300]300
  ⁵От этого можно с ума сойти! (фр.)


[Закрыть]

Через минуту он уже стоял за креслом княгини – чопорный, с шапокляком под мышкой. Длинные, худые пальцы княжны дрожали под кружевными манжетами, но княгиня, не обращая внимания на смятение дочери, с величественно благосклонной улыбкой обсуждала со своим чопорным гостем достоинства оперы и сравнивала голоса певцов. Лорнеты со всех сторон устремились на ложу аристократки, и имена княжны и молодого графа передавались из уст в уста. Расчет графини Виктории оказался верным. Мстислав был в глазах публики претендентом на руку княжны, и теперь, откажись он от этого брака, сочтут, что ему указали на дверь.

– Je sais bien он не перенесет такого позора, – говорила вечером графиня аббату в своем будуаре, белоснежной ручкой подавая ему чашку чая. Аббат составил в тот вечер общество одинокой матери, озабоченной будущим своих сыновей.

Павел пробыл в театре до конца представления. И всякий раз, когда зал замирал, потрясенный бурей страстей, бушевавшей на сцене, или тронутый благородством какого-нибудь персонажа, Павел с нежностью и болью вспоминал о Розе, жалея, что ее нет здесь и она не видит всех этих чудес. С тоской поглядывал он из своей ложи наверх, где под самым потолком прилепилась невзрачная, душная галерка, готовый закричать: «На самое последнее, самое незаметное место в жизни, но только с ней, вместе с ней!»

На следующее утро Павел ехал на вокзал Варшавско-Петербургской железной дороги, но по пути, на Краковском предместье, вдруг наклонился вперед и крикнул извозчику: «Стой!» Это вырвалось у него безотчетно, само собой, при виде девушки в скромной серой шляпке и темном шерстяном платье, которая торопливо шла по тротуару. Выскочив из пролетки, Павел быстро догнал девушку.

– Добрый день, кузина!

Бледное личико Розы залилось ярким румянцем.

– О! – промолвила она смущенно и взволнованно. – Вот не ожидала вас увидеть сегодня!

– Ия тоже… Вы на эту проклятую фабрику идете?

– Да!

Некоторое время они молча шли рядом. Роза задумалась и побледнела, будто собираясь сказать что-то печальное.

– Пан Павел, – начала она.

– Почему вы меня называете «паном», кузина?

– Кузен, – поправилась она, – я хочу вас о чем-то спросить. Мама с папой встревожены тем, что вы такой невеселый в последнее время, все думаете о чем-то, а мне… мне кажется…

Она замолчала. На ее лице отразилось трогательное и робкое волнение. Павел бросил на нее взгляд, полный любви и муки, и дрогнувшим голосом спросил:

– Что вам кажется?

– Что вы стали к нам хуже относиться, – прошептала она, и губы у нее задрожали.

Павел побледнел.

– Неужели вам так показалось, кузина?

Он остановился и сжал ее маленькую ручку в черной перчатке.

– О! – воскликнул он. – Ради бога, не думайте обо мне плохо! Видите ли… я не могу вам всего сказать… Человек иногда попадает в такое положение, что обязан молчать… Поймите меня… И если жизнь моя не изменится, я, может, совсем перестану бывать у вас. Я не имею права поступить иначе. Но вы, Роза, не думайте обо мне плохо, хотя я отчасти заслужил это… Не осуждайте меня, это мне будет очень больно…

Он схватился рукой за лоб, и лицо его исказила жестокая мука. Роза полными слез глазами смотрела на него. Поняла ли она смысл его слов или только догадывалась о нем, не смея себе в этом признаться, но на душе у нее стало тяжело, и это бедное дитя нищеты и горя склонило головку, как надломленный цветок. Павел посмотрел на нее и вдруг выпрямился, словно почувствовав прилив сил и энергии.

– Очень прошу вас, кузина, – бодро, несмотря на свое отчаяние, сказал он, – берегите себя, пока я буду в отъезде… Берегите себя, не надрывайтесь на этой проклятой фабрике и знайте, что я… – Он опять замолчал. – Нет, не могу, не имею права говорить… Будьте здоровы.

Он крепко пожал маленькую девичью ручку и опрометью бросился к ожидавшему его извозчику.

Занятый своими мыслями, приехал Павел на вокзал, как во сне, купил билет и, опустив голову и ни на кого не глядя, вошел в вагон второго класса. Вдруг рядом кто-то зашипел от боли. Это Павел, задумавшись, нечаянно наступил на ногу какому-то, хорошо одетому, пухлощекому и вислоусому господину, чье самолюбие оказалось чувствительней конечностей. Дрыгая отдавленной ногой и готовый растерзать наглеца, который, причинив ему такую боль, даже не подумал извиниться, он обратился к Павлу таким тоном, словно собираясь, по меньшей мере, вызвать его на дуэль:

.– С кем имею честь?

Павел, который не заметил своей оплошности, с недоумением посмотрел на него. Г розная мина усача показалась ему забавной, и, любопытствуя, чем кончится назревающий скандал, он учтиво ответил:

– Павел Помпалинский, к вашим услугам!

При этом имени гнев оскорбленного господина моментально испарился, и лицо преобразилось. Словно по мановению волшебной палочки лоб разгладился, встопорщенные усы опустились, в глазах появилось умильноподобострастное выражение, на губах заиграла льстивая улыбка, и, за минуту перед тем воинственно выгнувший грудь, господин поспешил отвесить низкий поклон.

– Ах! Прошу прощения, – пробормотал он. – Право, не знал… Очень, очень приятно…

«Чудак какой-то», – подумал Павел, ничего не понимая. Усевшись в уголок, он задумался, и перед глазами у него ожило нежное, милое, как у ребенка, личико Розы. Чудесным видением промелькнуло оно сегодня перед ним и вот опять с волшебной, притягательной силой встало в воображении. «Да, – мысленно сказал он, словно заканчивая долгий спор с самим собой, – старуха генеральша права! Конечно, до меня ей дела не больше, чем до старого корсета, выброшенного на помойку, я нужен ей только затем, чтобы лишний раз досадить графу Святославу. Но все-таки старуха права, и рано или поздно придется последовать ее совету».

Между тем поезд тронулся, но Павел, погрузясь в свои мысли, не замечал, что стал для своих спутников предметом живейшего интереса. Усатый господин, с виду помещик средней руки, уже успел подмигнуть соседям: мелкому чиновнику и какому-то франту невысокого полета. Франт и чиновник, услышав произнесенную шепотом фамилию, встрепенулись и уставились на Павла.

– Вторым классом ездит, – тихо заметил чиновник. – Ишь, научились деньги экономить господа помещики!

– А что особенного! Теперь хорошим тоном считается ездить вторым классом, – сказал франт, как бы намекая, что и он тоже неспроста путешествует вторым классом.

– Да, тяжелые времена настали, – вздохнул псме-Щик.

И все трое снова уставились на Павла. Так он и ехал, будто царек со своей свитой.

– Куда изволите направляться, господин граф? – начал разговор помещик.

– Я выхожу на станции Зет.

– Я тоже.

– Ия.

– Ия.

– Тем приятнее будет путешествовать!

Павел не выразил восторга, – как видно, он был на этот счет иного мнения.

– Вам, вероятно, неудобно сидеть на этой жесткой лавке.

– Да, ничего не скажешь, управление железных дорог не очень-то заботится о пассажирах…

– После той мебели, которую я недавно приобрел для моего кабинета, эти лавки…

В таком духе разговор продолжался всю дорогу.

Когда поезд подошел к большой станции, франт первым соскочил на перрон и услужливо подал Павлу руку.

– Обопритесь, граф, из вагона не так ловко выходить, как из кареты…

В буфете все трое устремились за Павлом, спеша занять место возле него.

– Как здесь ужасно готовят! – пожаловался помещик.

– Вы, конечно, не привыкли к такой пище, – угодливо улыбнулся чиновник, все время ловивший взгляд Павла.

– Я этого просто в рот не возьму! – воскликнул франт, брезгливо отодвигая нож и вилку, хотя сам пожирал голодными глазами выставленные кушанья.

В вагоне франт и чиновник просительным тоном обратились к помещику:

– Вы знакомы с графом… сделайте одолжение, представьте нас…

– Пан Пежинский, пан Камёнкевич, – с важностью выполнил эту церемонию помещик.

Последовал обмен поклонами. Павел наконец понял, в чем дело, и, односложно отвечая на многочисленные вопросы и благодаря за внимание, время от времени прятал лицо в меховой воротник, чтобы скрыть разбиравший его смех.

Так продолжалось целый день. А вечером, когда путешествие подошло к концу, на Павла посыпался целый град любезностей.

– Очень приятно было познакомиться, большая честь для меня, – рассыпался помещик в любезностях, покручивая усы.

– Нижайше кланяюсь и покорнейше прошу не забывать, – лебезил чиновник, отвешивая поклоны.

А франт неизвестно зачем, наверно, показать, что они у него есть, вынул из кармана визитную карточку и с изящным поклоном вручил Павлу.

– Граф, разрешите напомнить о нашем знакомстве, когда я буду в Варшаве…

– Да, да, очень приятно, я буду очень рад, – кланяясь во все стороны, говорил Павел. – Вы так любезны и предупредительны, что мне, право же, не хочется вас разочаровывать; но, к сожалению, произошло недоразумение!

– Какое недоразумение?! – хором вскричали удивленные пассажиры.

– Вы приняли меня за другого…

– О,граф!

– Что вы, граф!

– Как можно, граф!

– Господа, вы оказали мне честь, приняв меня за графа Помпалинского. Но я не питаю никакой любви к притворству и хочу прямо сказать, что я не граф…

– Ха! Ха! Ха! Вы, видно, любите посмеяться!..

– Какой вы шутник, граф!..

– Право, очень милая шутка!

– Я вовсе не шучу, господа. Помпалинские – графы и богачи, а у меня ни титула, ни миллионов. Хоть я и Помпалинский, но беден, как дервиш, и никто меня не величает «сиятельством». Прощайте, господа.

И Павел, приподняв шляпу и любезно поклонившись, быстро удалился. Но не успел он сделать нескольких шагов, как угодил в объятия Цезария. Павел телеграммой сообщил о своем приезде, и Цезарий, которому не терпелось поскорее увидеть и обнять его, приехал на станцию.