Текст книги "Господа Помпалинские"

Автор книги: Элиза Ожешко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Делиция! – тихо промолвила пани Книксен.

– Мама! – замирающим от волнения голосом прошептала Делиция, бросаясь к матери, и уткнулась головой ей в колени.

Лоб у нее горел, из глаз брызнули слезы.

– Делиция! Деточка моя бедная! – Пани Книксен склонилась над дочерью и обняла дрожащими руками ее за шею. – Как я боюсь за твое будущее! Как волнуюсь за тебя! Ну, хватит, не плачь, дитя мое, не то глаза опухнут и будешь завтра плохо выглядеть!

– Нет, мама, – сказала Делиция и подняла голову, – от таких слез не дурнеют! Я плачу от радости, это слезы счастья. Он любит меня! Он – мой идеал! Сколько дней и ночей я мечтала о нем! Ах, мамочка, как я могла жить без него, не видеть его лица, не слышать голоса, от которого замирает сердце!

Мать с испугом слушала страстное признание дочери.

– Делиция! А если ты ошибаешься? Если он тебя не любит?

Делиция выпрямилась.

– Нет, мама, не ошибаюсь… Он полюбил меня с первого взгляда, как и я, когда увидела его портрет!

– Успокойся, дорогая! Будь благоразумной. Спору нет, граф Вильгельм очень милый молодой человек, и ты ему понравилась. Но ты еще очень неопытна и не знаешь, что для этих господ любовь и женитьба – вещи разные!

– Не желаю ни о чем слышать! Не желаю быть благоразумной… Я впервые полюбила и счастлива!

– О боже! – со стоном вырвалось у пани Книксен. – Что же делать, как быть? Где взять уверенность! Нет, нет! Это мираж, строить твое счастье на такой зыбкой почве невозможно. Боюсь, дорогая, как бы мы не оказались на мели! Но, с другой стороны… Если у графа Вильгельма серьезные намерения… Он ведь тоже граф, а перед Цезарием у него еще и то преимущество, что он единственный сын и, значит, богаче… Ты его любишь… с этим тоже надо считаться. Ты будешь с ним счастлива, хотя Цезарий ласковей, мягче, его легче было бы прибрать к рукам. И потом мне его немного жалко – он такой добрый и так к нам привязан!

– Мне тоже его жалко, мамочка! Я питаю к нему дружеские чувства, он мне дорог, как друг… Но разве сравнишь его с Вильгельмом? Ведь против сердца не пойдешь…

– Да, в твоем возрасте приходится и с этим считаться… Все это верно, но как мать я обязана тебя предостеречь. Тебе выпал крупный выигрыш в жизненной лотерее, и если ты его упустишь, мы себе этого не простим… Послушай меня, деточка: об одном тебя прошу – будь с Цезарием еще приветливей и ласковей, чем раньше. И ты сразу убьешь двух зайцев. Заставишь ревновать Вильгельма и удержишь при себе Цезария, который ни о чем не будет подозревать… Если Вильгельм сделает предложение по всем правилам и при этом в ближайшие дни, мы согласимся, а бедного Цезария постараемся утешить, предложив ему взамен искреннюю дружбу. А если, чего я больше всего боюсь, ты для Вильгельма – лишь минутное увлечение, тогда ты забудешь о нем и у тебя про запас останется Цезарий… Хорошо, радость моя? Ты меня внимательно слушала и сделаешь то, о чем я тебя прошу?

– Мамочка, какой он красивый, стройный! Какие у него глаза! А голос! Как я люблю его! – прижимаясь головой к материнским коленям, шептала Делиция.

VIII

Было еще рано, когда Делиция с книжкой в руке вышла в гостиную. На ней было нарядное бледно-голубое платье, отделанное кружевами, а коса, с подкупающей простотой уложенная вокруг головы, заколота спереди двумя большими хрустальными звездами в золотой оправе. На свежем, как лилия, лице вчерашнее волнение и слезы не оставили никаких следов, кроме голубоватых теней под глазами, которые придавали ее взгляду интересную томность.

Задумчивая, с рассеянной улыбкой на печальном лице, она села на диванчик в углу гостиной, положила на колени раскрытую книгу, но читать не могла. Мысль с тоской и нетерпением от мелких, черных строчек устремлялась в далекие, необозримые просторы, к пленительным картинам будущего, возникавшим в воображении.

Вдруг она вздрогнула. На книжную страницу упала тень. Она резко повернула голову к двери, словно давно томилась в ожидании. Но на пороге стоял всего-навсего коридорный, держа в руке визитную карточку.

Делиция вопросительно посмотрела на лакея, не в силах вымолвить ни слова.

– Граф Вильгельм Помпалинский! – взглянув на визитную карточку, ответил он на ее немой вопрос.

– Проси! – едва слышно пролепетала Делиция и торопливо провела рукой по волосам, быстро расправила складки платья. Она была взволнована, но это не помешало ей позаботиться о своем туалете. Но вот волнение подавлено, бледно-голубое платье в надлежащем порядке и Делиция грациозно привстает навстречу гостю.

А гость стремительно вошел в гостиную и нетерпели-ео схватил протянутую из пены кружев белоснежную ручку – пожал ее, потом, метнув по сторонам быстрый взгляд, поцеловал. Делиция покраснела.

– А где мама? – спросил Вильгельм.

– Un peu indisposée! [409]409
  Она немного нездорова! (Фр.)


[Закрыть]Встала поздно и еще одевается, – прошептали пурпурные уста, и их обладательница жестом указала гостю на кресло возле дивана.

По глазам гостя было видно, что он предпочел бы устроиться на диванчике рядом с бледно-голубым платьем, но пришлось покориться.

– Вы, наверно, думаете: вот наглец, всего три дня как знаком и уже бываёт ежедневно. Я становлюсь надоедлив, как осенний дождь…

– Мы… то есть я… знакома с вами не три дня… – подняв голову, сказала Делиция с полушутливой-полу-растерянной улыбкой.

– Comment! [410]410
  Как! (фр.)


[Закрыть]Неужели я вас когда-нибудь видел? Non, c’est tout à fait impossible [411]411
  Нет, этого не может быть (фр.).


[Закрыть]. Мои глаза не замечают только уродливое, зато красота запечатлевается в них навеки.

Делиция кокетливо покачала головой.

– Но тем не менее – это так. Ваши глаза не видели меня до позавчерашнего дня, но наши души уже восемь месяцев общаются друг с другом…

– Vous m’intriguez sérieusement! [412]412
  Вы меня всерьез интригуете! (фр.)


[Закрыть]– Вильгельм даже привскочил на кресле. – Значит, вы занимались спиритизмом и к вашим услугам был медиум, наделенный сверхъестественной властью?..

– О нет! – прозвучал мелодичный, как колокольчик, смех. – Медиум, который помог моему духу общаться с вашим, был в черном сюртуке, и каждый, кто хотел, мог за деньги пользоваться его услугами.

– О, какая проза! Но скажите, где обитает этот медиум? Может, тогда мои блуждающие в потемках мысли скорей найдут разгадку!

– Как же это называется… брат говорил мне, а-а, вспомнила, caméra obscura!

– Caméra obscura! Темная комната! – повторил Вильгельм. – Звучит таинственно! Значит, медиум появлялся из темной комнаты! А откуда появлялся мой дух, когда вы его вызывали?

– Это тайна! – засмеялась Делиция. – И я ни за что ее не выдам.

– А если я буду просить, умолять, заклинать… – говорил Вильгельм, все ближе придвигаясь к красавице.

– Ну так и быть, скажу, – с улыбкой сказала Делиция. – Он являлся мне на столе возле лампы в нашей гостиной…

– Dieu! Какой стыд и позор! Ходить по столам?! А здесь, в гостинице, он тоже обитает возле лампы? р, – Нет, в Варшаве я заточила его в темницу…

– Чтобы он не позорил вас своим поведением! Но где же эта темница? За печкой? Под диваном? За зеркалом?

– Нет! Она совсем рядом!

– Рядом?

– Чуть дальше от вас и совсем близко от меня! Она тут, при мне!

Вильгельм пожирал горящими глазами хорошенькое, лукавое личико своей собеседницы. Загадочная история заинтриговала его, и он почувствовал, что тут скрывается нечто большее, чем просто веселая шутка.

Между тем Делиция не спеша вынула из кармана голубой бархатный кошелечек и сказала:

– Вот темница!

– Очаровательная темница! – прошептал Вильгельм и, делая вид, что тянется за кошельком, накрыл ладонью белоснежную ручку Делиции.

– Граф! – пролепетала Делиция с растерянной улыбкой и дрожью в голосе, – Не спугните моего узника! Если вы его обидите, он забьется в темницу, и вы его не увидите никогда.

Вильгельм отдернул руку и положил ее на спинку дивана, не спуская пристального взгляда с красавицы.

– Oh, la sensitive! [413]413
  Ох, недотрога! (фр)


[Закрыть]– млея, прошептал он.

Делиция приоткрыла кошелек и с плутоватой улыбкой смотрела на графа, с любопытством заглянувшего внутрь.

– Ничего не вижу! – разочарованно протянул он.

– Так вот, – проговорила Делиция, словно не слыша его замечания, – медиум, который помог мне вызвать ваш дух, был некий мастер фотографического искусства, а дух ваш являлся мне в образе…

Она замолчала. Лицо ее залил жаркий румянец, а рука с кошелечком задрожала.

– В образе? В образе? – нетерпеливо и страстно допытывался граф.

– Нет, не покажу! – сказала Делиция и закрыла кошелек.

Вильгельм схватил ее за руки.

– Au nom du ciel! [414]414
  Ради всего святого! (фр-)


[Закрыть]Покажите, не то я умру у ваших ног от нетерпения и любопытства!..

Он не выносил, когда ему перечили, а упрямство Де-лиции довело его почти до исступления.

Делиция с минуту колебалась. Потом, потупившись и покраснев до корней волос, раздвинула муаровую перегородку, делившую кошелек на две половины.

– Моя фотография! – оторопело воскликнул Вильгельм.

– Вот в каком образе являлся мне ваш дух… – не поднимая глаз, со смущенной улыбкой проговорила Делиция.

Вильгельм пересел на диван и взял покорную, бессильную руку девушки.

– Панна Делиция! – сдавленным голосом сказал он. – Что это значит? Au nom du ciel, объясните, пожалуйста! Может, я отношусь к этому слишком серьезно. Вы сказали: восемь месяцев… Восемь месяцев вы думали обо мне, а я, безумец, носился по свету в поисках счастья… Если я заблуждаюсь… скажите…

– Нет, – заслонив рукой лицо, прошептала Делиция и хотела убежать, но Вильгельм настойчиво и нежно удержал ее. В следующее мгновение она почувствовала, что он обнимает ее за талию.

– Значит, ты думала обо мне, не зная меня, – страстным, прерывающимся шепотом заговорил он, – тосковала, хотя никогда меня еще не видела… Это невероятно! Неужели такое бывает в жизни? Ни одна женщина не нравилась мне, как ты!..

– Граф! – прошептала Делиция.

– Не называй меня так… я для тебя не граф… Почему ты вырываешься? Хочешь убежать от счастья? Но счастье и любовь прекрасны. Не убегай, скажи… ты любишь меня?..

– Люблю! – сорвалось с ее побелевших, дрожащих губ, и Вильгельм заглушил этот трепетный шепот долгим, страстным поцелуем.

Как ни тих был поцелуй, ему ответило эхо – глухой, протяжный стон у дверей, к которым они сидели вполоборота.

Влюбленные не заметили в упоении, что там, отбрасывая длинную тень, застыла какая-то фигура. Первой опомнилась Делиция и вскочила с дивана. За ней поднялся Вильгельм… и оба уставились на дверь. Перед ними, опустив глаза, стоял смертельно бледный Цезарий.

Делиция окаменела. Вильгельм побледнел, но, взглянув на мраморно-белое лицо Делиции, решительно поднял голову, как человек, который понял, что ему надо делать, чтобы с честью выйти из положения.

– Цезарий! – сказал он, шагнув к двери. – Прости, что так получилось… я сделал Делиции предложение.

Делиция, несмотря на опасный переплет, в каком она очутилась, в душе возликовала, но поднять глаза не решилась – ей было стыдно.

На мертвенно-бледном лице Цезария мрачным, но спокойным огнем горели глаза. Избегая взглядом Вильгельма, он приблизился к молодой паре и, неподвижно глядя на Делицию, срывающимся голосом произнес:

– Да… я слышал, панна Делиция сказала, что любит тебя!

– Я горд и счастлив, – галантно ответил Вильгельм.

Цезарий хотел еще что-то сказать, но не смог. Лицо его застыло, дыхание замерло. Это было спокойствие смерти. Отчаяние, как паралич, сковало его тело и душу. Над тремя людьми нависло тяжелое, гнетущее молчание. Нарушил его шелест шелка и скрип распахнувшейся двери, которая уже несколько минут была приоткрыта, и в гостиную с трагически величественным видом вошла пани Книксен. Она была бледна и печальна.

– Граф, – обратилась она к Вильгельму, – я все слышала!

– Сударыня! – ответил тот с низким поклоном. – Почту за честь повторить свои слова в вашем присутствии.

– Как мать я обязана вас предупредить, – слегка смягчившись, но все еще строго и печально продолжала пани Книксен, – что вы ответственны за счастье моей дочери.

– Сударыня, – перебил ее Вильгельм, – ваша дочь покорила меня с первого взгляда… А любовь – неизменный спутник счастья…

– Мою дочь любил граф Цезарий, – жалобно протянула пани Книксен, – и она любила его…

Цезарий вздрогнул, точно разбуженный этими словами, и посмотрел на Делицию. А пани Книксен продолжала еще жалобней:

– Через месяц назначена их свадьба…

Я искренне огорчен, что причинил боль своему брату, но буду счастлив вместо него повести панну Де-лицию к алтарю в назначенный день.

– Граф, я не сомневаюсь в вашей порядочности и искренности, но как мать…

– Сударыня! Сомневаться в моей порядочности я не позволю никому, даже вам, которую искренне уважаю…

Весь этот сбивчивый разговор понадобился пани Джульетте, чтобы незаметно, но крепко, как паук муху, опутать честь и совесть молодого графа.

Она продолжала бы плести паутину слов, если бы ей не помешал Цезарий. Он быстро подошел к Делиции, взял ее за руку и тихим, глухим голосом спросил:

– Делиция… скажите мне… вы любили меня хоть немного?

Делиция побледнела, потом покраснела, но не вымолвила ни слова. Наконец, метнув быстрый взгляд на Вильгельма, который тоже с нетерпением ждал ее ответа, она испуганно и смущенно посмотрела на Цезария и пробормотала:

– Мне казалось… я ошиблась…

Цезарий выпрямился и провел рукой по лбу.

– Какая ужасная ошибка! – произнес он и пошел к двери.

Но пани Книксен преградила ему дорогу.

– Oh, monsieur le comte! Vous voyez devant vous une mere éplorée! [415]415
  О граф, перед вами безутешная мать! (Фр.)


[Закрыть]—с пафосом сказала она. – Могу ли я препятствовать счастью дочери и отвергнуть предложение графа Вильгельма – ведь она его любит! Простите нас, граф! Простите и будьте нашим другом! Все, на что способна истинная дружба…

Цезарий решительным жестом прервал ее излияния.

– Сударыня, единственное мое желание как можно скорее проститься с вами, – с достоинством сказал он и откланялся.

Но перед тем как уйти, он еще раз взглянул на Де-лицию и горько усмехнулся: она робко и смущенно подняла сияющие глаза – на нового избранника.

С окаменевшим лицом и высоко поднятой головой Цезарий медленно спустился по лестнице. У ворот стояло элегантное тильбюри Вильгельма, и красавец конь нетерпеливо фыркал и бил копытом. Цезария внезапно оставили силы. Прислонясь к воротам, он жестом подозвал стоявшего поблизости извозчика.

– Куда прикажете? – спросил тот.

– К Помпалинским, – медленно, словно стряхивая с себя оцепенение, ответил Цезарий и как-то странно усмехнулся. Каждый извозчик и почти каждый житель столицы знал, где находится чертог роскоши и богатства – великолепный дворец Помпалинских.

Дверь ему открыл камердинер Фридерик – слуга и нянька Цезария.

– Ее сиятельство велели передать, – доложил он, – чтобы вы немедленно пришли к ней, как только вернетесь.

Каково же было изумление старого слуги, когда Цезарий, сердито сверкнув глазами, надменно, почти грубо ответил:

– Передай графине, что я никуда не пойду и не желаю никого видеть.

– Но, ваше сиятельство… – с привычной фамильярностью начал лакей.

– Выйди вон и оставь меня одного, – приказал Цезарий, повелительным жестом указывая ему на дверь.

Фридерик не посмел ослушаться и пробормотал, выйдя из комнаты:

– Чудеса в решете! Того и гляди, мертвецы из могил встанут, а новорожденные младенцы заговорят! Наш бедный граф превратился в свирепого льва! Надо немедленно сообщить об этом графине!

Скрестив руки на груди, Цезарий большими шагами стал мерять комнату. Брови у него были нахмурены, лихорадочно горящие глаза опущены. Стоявший на дороге стул он пнул с такой силой, что тот отлетел к противоположной стене и со стуком упал на пол. Казалось, жгучее, неукротимое бешенство клокотало в этом уравновешенном, кротком юноше. Все молча выстраданное, тайно пережитое – горечь, тоска, боль унижения, – все, что он до сих пор терпеливо сносил, всколыхнулось и неистово, хаотически забушевало под действием последнего страшного удара. Одновременно с этим ураганом чувств клубились тучами и мрачные мысли, проводя глубокие борозды на гладком лбу и свинцовым гнетом обременяя душу.

Время шло, а Цезарий неутомимо шагал по комнате. В большие окна гостиной прокрался вечерний сумрак, когда в дверях снова вырос камердинер.

– Граф Мстислав спрашивает, не угодно ли вам принять его?

Цезарий приостановился и ответил без колебаний:

– Скажи, что меня нет дома.

Фридерик пожал плечами и удалился. А спустя несколько минут в картинной галерее прошелестело шелковое платье – это графиня Виктория спешила к деверю за советом, что делать со взбунтовавшимся сыном.

Фридерик опять появился в дверях гостиной.

– Ваше сиятельство! – торжественно объявил он. – Ясновельможный граф Святослав Помпалинский просит вас к себе.

Цезарий стоял спиной к двери и не отрываясь смотрел, как сгущавшиеся за окном сумерки заволакивали небо и дома напротив. Резко обернувшись, он раздраженно сказал недоедливому слуге.

– Передай графу, что я прошу прощения, но быть у него сегодня не могу. Я сейчас уезжаю…

– Что это значит, ваше сиятельство? – вырвалось у Фридерика. Он не верил своим ушам.

– Позови камердинера Яна и вели Михалу закладывать.

Это было сказано так решительно, что Фридерику ничего не оставалось, как ретироваться и исполнять приказание. Уходя, он перекрестился левой рукой и пробормотал: «Во имя отца и сына… Наконец-то наш бедный граф вспомнил, что у него есть слуги и лошади…»

На пороге Фридерик столкнулся с Павлом.

– Я все знаю, – сказал Павел, подходя к Цезарию и протягивая к нему руки. – Об этом знают уже все… Прости, что я ворвался без доклада, но мне хотелось выразить тебе свое искреннее сочувствие…

– Спасибо, – холодно ответил Цезарий и обратился к вошедшему лакею:

– Уложи мои вещи.

– Ради бога, скажи, что ты собираешься делать? Куда едешь? – воскликнул Павел.

– Не знаю, ничего не знаю. Только ни одного часа не останусь больше под этой крышей.

– Цезарий! Подумай хорошенько… – пытался образумить его Павел.

– С той минуты, когда они отняли у меня самое дорогое, что только есть у человека, я много думал, – перебил его Цезарий. – О! – простонал он, сжимая виски. – У меня чуть голова не раскололась от этих мыслей…

– Напрасно ты их подозреваешь…

– Молчи, Павлик! Сейчас же замолчи! – исступленно закричал Цезарий. – Страдания и любовь научили меня многому, я уже не младенец… Я стал чертовски догадлив. Знаю: они нарочно подослали его… Чтобы потешить свое самолюбие и унизить меня… Но они просчитались, – с горькой усмешкой прибавил он, – жестоко просчитались… Вильгельм оказался лучше и честней, чем они думали… – И, обратившись к двум лакеям, которые укладывали вещи, он спросил – Лошади готовы?

– Нет еще! – послышался из соседней комнаты недовольный голос Фридерика.

Цезарий распахнул дверь в переднюю и крикнул швейцару:

– Валинский! Немедленно подать экипаж! – Его гневный голос гулко отозвался в огромной передней.

– И слово стало плотью! – пробормотал старый камердинер.

– Куда ты едешь, Цезарий? Где тебя искать? – спрашивал Павел.

– В какую-нибудь гостиницу… Безразлично куда… Лишь бы обрести покой, побыть одному, а здесь… – Он усмехнулся. – Здесь с моим горем не хотят считаться. Уже три раза приходили звать меня то к одному, то к другому… Будь здоров, Павлик…

– Я непременно разыщу тебя, – прошептал Павел, крепко пожимая холодную, безучастную руку друга.

IX

Граф Август накануне поздно вернулся из клуба и теперь в шлафроке, с янтарной трубкой в зубах расположился завтракать. Только он сел за стол, как в кабинет, напевая какой-то куплетец, ворвался Вильгельм.

– Bonjour, Вилюсь! Где это ты пропадаешь? Вчера тебя не было ни дома, ни в клубе!

– Bonjour, papa! – ответил сын, целуя отца в лоб.—

Где я пропадал? О, это целая история! Sais tu, papa? Je fais ma fin! J’épouse

Граф Август вздрогнул и уставился на сына широко открытыми глазами. Вильгельм, как всегда, был весел и свеж, но выражение, с каким он это сказал, заставило отца насторожиться.

– Tu épouse! – вскричал отец и выронил чайную Ложечку. – Et qui épouse-tu donc si… si… à l’improviste! [416]416
  Женишься!.. На ком же ты женишься так… так внезапно! (ФР-)


[Закрыть]

– Cher papa, – сказал Вильгельм с шутовским поклоном, – j’épouse mademoiselle Delice Kniks [417]417
  Дорогой папа, я женюсь на мадемуазель Делиции Книксен
  (Фр)


[Закрыть].

Чувства, овладевшие графом Августом, можно, пожалуй, сравнить только с потрясением, пережитым отцом Леокадии и Павла в тот злосчастный день, когда, сидя в Пинске у окна корчмы, он услыхал, как его соседи говорят, будто он не из тех Помпалинских. Апоплексический удар как в том, так и в другом случае казался неминуем. Но провидение оба раза не допустило до этого. Граф Август багрово-красный, со вздувшимися на лбу жилами, несколько минут сидел, как истукан, а потом вскочил, ударил кулаком по столу и заорал:

– Jamais! Никогда!

Вильгельм подошел к разгневанному родителю, ласково взял за руки, усадил в кресло и снова поцеловал в лоб. Потрясенный граф утратил дар речи и был послушен, как ребенок.

– Не никогда, cher papa, а ровно через месяц, – решительно сказал Вильгельм. – Ровно через месяц – наша свадьба. – j’en mourrai! [418]418
  Я умру! (фр.)


[Закрыть]Я не перенесу этого! – простонал граф Август.

– Надеюсь, cher papa, ничего плохого с тобой не случится. Выслушай меня спокойно. – Он пододвинул стул к креслу отца и обнял его за шею. – Делиция – очаровательное создание!

Граф Август замахал руками:

– Ne m’en parles pas! Je l’abhorre! [419]419
  Не говори этого! Мне противно слушать! (фр)


[Закрыть]Она злой дух!

– Нет, cher papa, это добрый и разумный дух в красивейшем на свете теле… Я схожу по ней с ума!

– Вилюсь, ты сотни раз влюблялся без памяти, но никогда не заговаривал о женитьбе!

– Оставим пока мои чувства, сейчас это вопрос чести.

Граф Август как-то странно посмотрел на сына и, несмотря на испуг, от которого он все еще не оправился, на губах у него появилась игривая улыбочка.

– Чести? – переспросил он. – Diable! Comme tu у allais? [420]420
  Черт возьми! Как же это с тобой случилось? (фр)


[Закрыть]Зачем было так спешить…

– Honni soit qui mal y pense! [421]421
  Позор тому, кто дурно об этом думает (фр.) – девиз ордена Подвязки.


[Закрыть]– ответил Вильгельм. – При чем тут спешка? Я вел себя как Иосиф, потому что более скромного и целомудренного существа, чем Делиция, нет на всем свете! Но, как на грех, в тот момент, когда мы объяснялись в любви, заявился Цезарий, а это совсем неподходящее зрелище для жениха…

Граф Август опять испугался, но, как это явствовало из вопроса, повод для испуга был уже другой:

– Он тебя не вызвал на дуэль?

– Ему это даже в голову не пришло.

– Dieu, merci! [422]422
  Слава богу! (фр.)


[Закрыть]– молитвенно воздевая пухлые руки, прошептал граф Август. – Я больше всего на свете боюсь дуэлей… Ты такой вспыльчивый, Вилюсь. А два прошлых твоих поединка стоили мне немало здоровья…

– Вот видишь, cher papa, как все удачно складывается! Меня не вызвали на дуэль, я жив и здоров и вдобавок женюсь на очаровательнейшей женщине. Мы отлично заживем втроем.

– Это невозможно! Я никогда на это не соглашусь! – испуганно и зло закричал граф Август.

Вильгельм потрепал отца по плечу и в третий раз поцеловал в лоб.

– Другого выхода нет, cher papa! Я влюблен без памяти, жить без нее не могу, а стать моей она не согласится, пока я не поведу ее к алтарю.

– Bêtise! [423]423
  Чушь! (фр.)


[Закрыть]– рявкнул отец. – Возьми себя в руки, сделай над собой усилие…

– Не могу! – жалобно простонал Вильгельм. – Я к этому не привык! Ты всегда баловал меня, потакал малейшим моим прихотям…

Он взял руку отца и поднес к губам, с нежностью заглядывая ему в глаза.

– Да, Вилюсь, я всегда был хорошим отцом, – растрогался граф Август. – Но и ты был послушным, примерным сыном… Мы жили с тобой не как отец с сыном, а как… chose… приятели, как добрые друзья… Прошу тебя, Вилюсь, сделай над собой усилие ради меня… Выкинь это из головы…

– А моя честь? Тоже прикажешь выкинуть из головы? – бросил Вильгельм.

– Dieu te garde [424]424
  Боже тебя сохрани (фр.).


[Закрыть]совершать бесчестные поступки! Но при чем тут честь? Ты ведь сам сказал, что между вами ничего… chose… такого не было…

– Панна Делиция из-за меня потеряла жениха, кроме того, внезапный разрыв с Цезарием скомпрометирует ее в глазах общества!

– О какой компрометации и о каком обществе может идти речь! Вернется в свой медвежий угол и найдет под стать себе какого-нибудь Кникса или Сикса… Si c’était au moins une femme du monde [425]425
  Если бы это, по крайней мере, была женщина из общества (фр.).


[Закрыть], a то провинциалка, внучка лапотного дворянина…

– Cher papa, ты отстал от жизни! Посмотришь, какой блестящей светской дамой будет эта, как ты изволил выразиться, провинциалка, когда станет моей женой… C’est une créature vraiment délicieuse! [426]426
  Она в самом деле прелестрое создание! (Фр.)


[Закрыть]Хороша, как богиня, нежна, как лилия, обольстительна, как дьяволенок…

Граф Август посмотрел на сына маслеными глазками.

– Она в самом деле так… chose… привлекательна?

– Ты должен убедиться в этом своими глазами, cher papa!

– Ни за что! – решительно воспротивился отец. – Я никогда не дам согласия на этот брак!

В таком духе разговор продолжался еще довольно долго. Граф Август то горячился, то размякал. Вильгельм исчерпал весь свой запас нежности и лести, а всегда доброе отцовское сердце было непреклонно. Наконец, граф Август достал платок и стал утирать слезы.

– Что я вижу! Ты плачешь, папочка! Я этого не перенесу! – растерялся Вильгельм.

Граф Август, не отнимая от глаз платка, жалобно заговорил:

– Я оплакиваю надежды, которые… chose… возлагал на тебя! Я думал, ты будешь украшением и гордостью нашего рода.

– А разве это не так? По-твоему, Мстислав или Цезарий – гордость и украшение рода? Ничего себе украшения! Один с изъяном, другой неотесан!

– Я всегда гордился тобой и благодарил бога и мою незабвенную Берту, которая родила мне сына, не похожего на них… А теперь… эта женитьба, но я не дам своего согласия, ни за что не дам! Она унизит меня в глазах графини… Как будет злорадствовать… cette douce vipère! [427]427
  эта подколодная змея! (фр)


[Закрыть]

– А ты не обращай внимания, cher papa!

– То есть как? Мстислав женится на княжне Б., а ты… avec une… [428]428
  на этой… (ФР-)


[Закрыть]Микс… Шике… Кикс… Если бы еще за ней миллионы давали!

– Миллионы будут, cher papa!

Граф Август отнял от глаз платок.

– Будут? – недоверчиво переспросил он. – Откуда у этих Книксов миллионы? Что они, фальшивомонетчики?

– Нет, папочка, – рассмеялся Вильгельм. – Вчера пани Книксен читала мне письмо генеральши Орчин-ской…

– Генеральши Орчинской? – насторожился граф Август, и у него сразу высохли слезы.

– Да. Генеральша в довольно странных выражениях пишет, что если Делиция выйдет замуж за графа Помпалинского, она упомянет ее в завещании…

– За какого Помпалинского?

– Она, конечно, имеет в виду Цезария. Откуда ей знать обо мне?.. Но я думаю, ей безразлично, за кого из Помпалинских выйдет Делиция…

– Как это безразлично?! – вскричал граф Август, вскакивая с кресла. – Voilà une idée! [429]429
  Вот тебе раз! (фр.)


[Закрыть]Безразлично – ты или Цезарий! Раз старуха обещала оставить этой девице наследство, если она выйдет замуж за Цезария, то теперь, узнав, что на ней женишься ты, она завещает ей в два, в три, в десять раз больше. A chacun selon ses mérites! [430]430
  Каждому по заслугам! (фр)


[Закрыть]Да, да, так оно и будет.

Он прошелся несколько раз по комнате и остановился перед сыном.

– Eh bien! Ну, сколько может завещать ей старуха? Каких-нибудь двадцать тысчонок на приданое…

– Графине, cher papa, неудобно оставлять так мало. Пани Книксен упомянула вскользь, что рассчитывает получить в наследство от тетки триста или пятьсот тысяч.

– Фьють! – присвистнул граф Август. – Несбыточные мечты! Au fait [431]431
  Впрочем (фр.).


[Закрыть],– прибавил он в раздумье, – в этом нет ничего неправдоподобного! Бабе досталось после мужа огромное состояние и, уж конечно, эта скряга сумела его удвоить… Наверняка в кубышке у нее – кругленький миллиончик, не считая недвижимости и драгоценностей… Мне это известно из достоверных источников.

Он ходил по комнате и рассуждал вслух:

– Au fait, в этом нет ничего неправдоподобного. Ее девичья фамилия Помпалинская, воспитывалась она у нас в доме… Может, она хочет в такой деликатной форме отблагодарить нашу семью… Иначе как истолковать ее условия: если барышня… chose…выйдет за графа Помпалинского, тогда…

Вильгельм молчал и улыбался своим мыслям, которые уносили его далеко отсюда.

Граф Август еще некоторое время ходил по комнате и размышлял. Потом подошел к сыну, вынул изо рта трубку и негромко сказал:

– А деньги, Вилюсь, нам сейчас очень бы пригодились. Мы немного задолжали, пока это еще пустяки, но Святослав сказал мне на днях: ça ira! И это заставило меня призадуматься… Если ты намерен по-прежнему сорить деньгами… Ведь, чтобы снова пустить в ход фабрику в Алексине, средства нужны немалые. Пятьсот, ву на худой конец, триста тысяч… это неплохо, совсем неплохо…

– Папа, – вскакивая, сказал Вильгельм, – одевайся и едем к ним…

Между отцом и сыном снова разгорелся нескончаемый спор. Чтобы убедить отца, Вильгельм прибегнул к последнему средству: бросился ему на шею и стал целовать в пухлые щеки. В результате не прошло и часа, как элегантное тильбюри мчало отца с сыном по улицам Варшавы к гостинице «Европейская».

Когда они вернулись домой, Вильгельм с видом победителя остановился перед отцом и спросил:

– Eh bien, papa?

– Eh bien! Ай, да Цезарий, достал со дна морского такую великолепную жемчужину!.. Да, Вилюсь, это лакомый кусочек! А мама! Mon Dieu! Как быстро меняется провинция! Какие безупречные манеры! А наряды? Заметил, как тактично, с каким достоинством она завела разговор о письме генеральши, а потом показала его мне… Да, там черным по белому написано: «Делиция получит наследство», а наследство генеральши – это Клондайк, mon cher!

Граф Август с сияющим лицом подошел к зеркалу и расправил бакенбарды.

– Sais tu? [432]432
  Знаешь, что? (фр-)


[Закрыть]—сказал он. – У меня – идея… Mais une idée… женись на дочке, а я – на мамаше… Пусть разведется со своим сумасшедшим… Sais tu? Если на нее надеть наши фамильные драгоценности, она затмит графиню Викторию… Вот увидишь, затмит…

– C’est une idée folle, papa. Avec ta soixantaine bien sonnée… [433]433
  Это нелепая идея, папа. В твои шестьдесят лет… (фр.)


[Закрыть]

– Hélas! – вздохнул граф Август, – Avec ma soixantaine… eh bien! [434]434
  Увы!.. В мои шестьдесят… ну что ж! (фр.)


[Закрыть]Я буду радоваться, глядя на твое счастье. Только знаешь, Вилюсь? – Он снова вздохнул. – Будь у нее другая фамилия… Помпалинская, урожденная Книксен… Ça sonne diablement faux! [435]435
  Это звучит ужасно! (фр.)


[Закрыть]

– Мне пришла в голову гениальная мысль! – засмеялся Вильгельм. – Переставить в фамилии Делиции две буквы и отпечатать на визитных карточках: Помпалинская, урожденная Кинкс.

– Кинкс? – в раздумье повторил граф Август. – С est mieux, c’est beaucoup mieux… [436]436
  Это лучше, это гораздо лучше… (фр.)


[Закрыть]A через «г» – Кингс получается совсем на английский манер…

– И наводит на мысль о королях, – со смехом прибавил Вильгельм. – King – король… А Кингс – королевского рода.

– Oui, oui, oui! – поддакнул отец. – Et sais tu encore, mon garçon [437]437
  И кроме того, мой мальчик (фр).


[Закрыть], глядя на ее мать, трудно поверить, что она в девичестве Шкурковская… Une femme si distinguée, comment dons!.. [438]438
  Такая изысканная женщина, невероятно!. (фр.)


[Закрыть]Надо повнимательней изучить их родословную… Ну, этим мы сами займемся…

– Конечно! – согласился Вильгельм.

– А что касается родового прозванья, то все эти Палки, Щепки, Занозы – il est absurde! [439]439
  Это абсурд! (фр.)


[Закрыть]И придется поискать что-нибудь другое… Но это не так важно! Женщина может обойтись и без родового прозвания. Et maintenant, mon garçon [440]440
  ⁶А теперь, мой мальчик (фр.).


[Закрыть], поговорим о свадьбе…