Текст книги "Чёрная кровь (СИ)"

Автор книги: Елена Зинкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Это они придумали чушь насчёт извращённых обрядов?

Девушка кивает. Рохан тоже склоняет голову, потом отворачивается. Наверное, никому в темнице сейчас не видно его лица, даже Васу стоит чуть в стороне. Кроме Джи. Он смотрит на то, как трескается каменная маска, как зубы Рохана сжимаются с такой силой, что кожа возле глаз бледнеет, а сами глаза превращаются в узкие щели, похожие на два глубоких провала в скале. В них тлеет злость. Даже ярость. Кажется, император готов взорваться. Но миг спустя скулы его чуть расслабляются, и он поворачивается обратно. Поднимает руку и делает какой-то знак в воздухе, похожий на обычный взмах. К девушке тут же подходит горбун и накидывает удавку на её шею. Резко и сильно разводит перекрученные концы удавки в стороны. Изо рта девушки начинает вылезать язык, но хрип её вдруг прерывается тихим щелчком, и судорожно напрягшееся тело обмякает.

– И вам нравится смотреть на такое, милорд? – доносится от дверей яростный голос.

Рохан отвечает не сразу, солдаты уже успевают отволочь тело преступницы в сторону. Наконец, он произносит:

– Я должен на это смотреть.

И выходит мимо Миления из пыточной.

Некоторое время Васу молча следует за ним, потом вдруг просит:

– Отдай мне старика.

– Нет, – на этот раз Рохан не медлит с ответом. Но и не замедляет шаг.

Дойдя до лестницы и начав подниматься, он продолжает:

– Ты же понимаешь, если старик умрёт, в Мирра начнётся восстание. В прошлый раз мы воевали против солдат, и все они прекрасно знали, что даже если страна проиграет, я оставлю жизнь их правителю, как уже делал это в Вивете и…

Рохан спотыкается о ступеньку, но быстро восстанавливает равновесие. Поднимает взгляд на Васу.

– Я знаю, что ты любил её… И да, я знаю, о чём ты хотел меня попросить…

– Она и правда была беременна.

Таким голосом мог бы, наверное, заговорить камень. Рохан опускает взгляд.

– Знаю, друг мой… знаю… и скорблю вместе с тобой…

Он снова начинает подниматься. Васу всё с той же невозмутимостью идёт за ним. Длинный прямой коридор постепенно приближает их к яркому свету и двум часовым, стоящим на страже. Когда до них остаётся не больше десятка шагов, Рохан бросает:

– Хорошо. Только пусть это будет несчастный случай. И не здесь.

Лишь Джи замечает, как Васу сбивается с шага.

А потом тёмный коридор остаётся позади. Во второй раз картинка пропадает не медленно, а резко тухнет. Джи моргает и с запозданием вспоминает, что сам же выключил лампу, именно поэтому ему не видно даже потолка.

– Эй… Снова не скажешь ни слова? Послушай… Ты же… Лилавати?

«… как_ты?..»

– Та боль, что я почувствовал, когда умерла Дурга… Конечно, она могла принадлежать Саши, но он человек. А Дурга… ты ведь любила её?

Имя девочки-зеленоволоски Джи узнал недавно от Санджи. Но до этой ночи ему и в голову не приходило, что в её маленьком и кажущемся совершенно пустым теле ещё сохранился разум.

«… нет! Это не я! То есть, я не Лилавати! Я не имею ничего общего с этой куклой!»

Голос-мысль нельзя услышать, только уловить. Джи не мог понять, мужчине он принадлежит или женщины, даже эмоции уловить было сложно, но сейчас в нём неумолимо сквозит что-то детское и наивное. Как вера в то, что боги слушают все молитвы людей и исполняют их самые сокровенные желания.

– Не плачь, – произносит Джи тихо.

_________________________________

12. Кружево

***

– Лилавати?.. Лила?

Джи пытается представить себе девочку, которая, точно так же как он сейчас, одиноко сидит в своей камере. Девочку, чьё лицо застыло словно кукольное, и в чьих глазах лишь пустота. И всё же её разум жив и способен испытывать страдание. Джи чувствует, как ей больно. А значит, она ещё не оборвала с ним связь.

– Почему я? – наконец спрашивает он.

«Потому_что_только_ты_можешь_слышать_меня…»

После короткого ответа снова тишина.

Джи не знает, что ещё сказать. Не похоже, что из него когда-нибудь выйдет хороший утешитель. Когда он сам потерял дорогого человека, когда пришёл в себя в той маленькой комнатке в замке Кайлаша, то испытывал лишь отвращение – к себе и всему миру, так несправедливо вывернувшему его жизнь наизнанку всего за одну короткую летнюю ночь. А помогло ему…

– Лила, ты знаешь, что на берегу Ядовитого океана можно найти удивительно красивые ракушки?

Молчание. Она всё ещё тут, Джи чувствует, словно в его камере находится ещё один невидимый человек, чье дыхание не слышно, к которому невозможно прикоснуться, но он тут, рядом, и словно бы везде.

– Их собирают дети рыбаков. И продают в городах. Продают задёшево, но из этих ракушек умельцы делают красивейшие вещи: гребни, броши, пуговицы и даже шкатулки. Самым ценным и прекрасным считается розовый перламутр, но он очень редок. Чтобы его достать, эти же дети ныряют в глубокие расщелины, надолго задерживая дыхание…

«…но_океан_же_ядовит!», – неожиданно и испуганно восклицает Лилавати. – «И там живут монстры!»

Джи мотает головой.

– Дальше от берега… Монстры обитают в глубине, но у берега вода достаточно чистая, чтобы там можно было ловить рыбу и собирать раковины. В живых рыбаки находят жемчужины…

«…жемчужины – это_дети_раковин?»

На этот раз Джи хмыкает.

– Тогда уж моллюсков… Нет-нет, жемчужины – не их дети…

Какое-то время Лила позволяет ему рассказывать, как и почему образуются эти круглые, иногда покрытые перламутром, драгоценные минералы. Потом Джи переходит к прочитанной однажды истории о гордой ныряльщице, попавшей в шторм и спасённой сильным и отважным рыбаком. Это не самый его любимый рассказ, но девочке вряд ли понравиться что-то про сражения с чудовищами или угнетение крестьян, вынужденных по приказу хозяина выходить в море и в штиль и в шторм. Постепенно Джи говорит всё тише, несмотря на то, с вечера только и делал, что лежал в кровати, он чувствует себя очень уставшим. Лила, кажется, задаёт вопросы, и даже получает на них ответы… но в какой-то момент Джи просыпается от знакомого скрежета – это открывается дверь в его камеру. Снаружи врывается холодный ветер. Джи натягивает одеяло выше, и на пороге появляется лохматый силуэт с чуть тлеющей масляной лампой в руке.

– Господин Ситар, Его Величество желает видеть вас.

– И чего его величеству не спится?

Джагжит игнорирует вопрос, за его спиной чернеет темнота – похоже, этой ночью на небе нет звёзд. Сев на кровати, Джи щурится на яркую лампу.

– Мне бы умыться…

– Быстрее, Ситар.

О, в это раз даже без «господина». Джагжит строг, как никогда, хотя его тоже можно понять: в столь позднее время мало кому понравиться бодрствовать, даже если ты слуга. И всё равно Джи отказывается испытывать к нему хоть какую-нибудь симпатию. В конце концов, этот парень никогда не отличался особенной учтивостью.

В общем, Джи натягивает на плечи одеяло, вслепую находит босыми ногами сандалии и в таком виде приближается к двери. Джагжит пропускает его в коридор, позволяет дойти до лестницы и начать спускаться, но спустя всего пару этажей вдруг дёргает сзади за складку одеяла и заставляет сменить направление:

– Здесь есть, где умыться.

И правда. Похоже, тут кухня. Вон на толстом дубовом столе, изрезанном ножами и изрубленном тесаками, стоит кружка с горячим крепким чаем. Уже отпив из неё, Джи задумывается, для кого её тут приготовили… но тут Джагжит ставит перед ним таз и поднимает, наклоняя кувшин, только что наполненный из огромной бадьи у стены. Джи ловит холодную воду в ладони и освежает лицо, заодно вспоминая, что произошло вечером. Император, наверное, только что вернулся… От мельком вспыхнувшего перед глазами застывшего в безмолвной ярости лица Джи ёжится. Нет, встреча с Роханом так поздно ночью (или рано утром?) не кажется ему хорошей идеей.

Ветер действительно очень холодный и сильный. Лишь малая его часть пробивается в башню сквозь узкие окна, но накинутое на плечи одеяло совсем не кажется лишним.

Два заспанных стражника клюют носом возле широких дверей, один из факелов в стене уже почти догорел, он сильно чадит, еле слышно потрескивая. Оставив Джагжита у арки, Джи сам подходит к тяжелым створкам, наваливается на одну и ловит на себе взгляд из тёмного забрала ближайшего стражника. Тот пялится на него пару вздохов, потом вдруг протягивает руку и помогает открыть дверь.

В спальне темно. В громоздком подсвечнике, рассчитанном, наверное, на сотню свечей, сейчас горит всего три.

Император сидит в своём кресле и молча смотрит на него, застывшего у двери. Вот та медленно возвращается на своё место, и снова Джи чувствует себя запертым. Но в этот раз на нём нет тонкой сорочки до пят, волосы растрёпаны, на плечах тяжёлое бесформенное одеяло, а под ним… лишь мятые серые штаны.

– Хочешь выпить?

Оказывается, у императора на коленях бутылка, он поднимает её за горлышко, подставляя матово-глиняный бок тусклому свету.

– Не откажусь, – осторожно отвечает Джи, сдвигаясь с места.

Ковровая дорожка кажется очень длинной, и что мягкий ворс вот-вот вопьётся в подошвы сандалий. От Рохана можно ожидать чего угодно, но Джи от него всегда доставалась только боль или унизительное удовольствие. Это их третья встреча… всего третья, но ему уже не так страшно… не так, как в первую. Но, пожалуй, сильнее, чем во вторую.

Колени Рохана свободно расставлены, он съехал в кресле так, что почти улёгся в него. Удерживаемая за бок глиняная бутылка упирается донышком в подлокотник – повинуясь взгляду императора, Джи берёт её и подносит к губам.

Что-то крепкое, абсолютно не сладкое, с привкусом хлеба.

Заставив себя проглотить и не подавиться, Джи возвращает бутылку на подлокотник. Рохан лениво забирает её и опрокидывает в себя, сжимая мощными длинными пальцами. На трёх из них тускло поблёскивают крупные кольца. Кадык императора размеренно ходит туда-сюда, словно тот пьёт просто воду. Наконец, Рохан опускает её. И позволяет упасть на пол, докатиться до стены и остаться там.

– Раздевайся, – звучит привычный приказ.

Но сразу же за ним что-то новенькое:

– И переоденься.

Взгляд Рохана указывает на кровать. Джи оборачивается и по смутным очертаниям догадывается, что за бесформенная груда брошена на её край: чёрные кружева почти невидимы, а красный атлас кажется скорее багровым, но несомненно – это то самое платье, что висело в его камере, и которое Рохан предлагал ему одеть на приём.

– Так всё-таки вы предпочитаете женщин, Ваше Величество?

– Всегда их предпочитал.

– Тогда за что мне… – Джи медлит, подыскивая слова, и переводит взгляд с кровати на лицо Рохана, – за что вы со мной так?

– Захотелось. И с чего ты взял, что я должен перед тобой отчитываться?

Он так резко вскакивает с кресла, что Джи, пытаясь отпрянуть, наступает на край своего одеяла, и не падает лишь потому, что его ловят обеими руками за плечи. Но вернув Джи равновесие, Рохан не спешит разжимать пальцы. Он наклоняется, загораживая и так слабый свет, подносит своё лицо почти вплотную – и Джи чувствует разгорячённый выпивкой жар его кожи… И вдруг император глубоко вдыхает.

– Ты сегодня не из купальни?

– Я… – Джи старается не дышать, но получается плохо. От Рохана пахнет терпким вином и немного потом. Наверное, так же, как и от него самого. – Я был там… вечером.

Рохан снова глубоко вдыхает, задерживает дыхание… и наконец отпускает его.

– Мне нравится, как ты пахнешь.

И отходит от кресла.

– С-спасибо.

А в маленьком окошке под потолком небо уже начинает бледнеть.

– Переоденься, – раздаётся за спиной.

Рохан прямо в одежде забирается на постель, разве что скрещенные сапоги оставляет свисать с края.

Джи кивает.

Сначала он отпускает одеяло, потом подходит к кровати с торца и берётся за многослойную ткань. Находит подол. Вздыхает. И набрасывает на себя, кидаясь в пучину складок словно в морскую пену. Но выше идёт что-то плотное и узкое… чтобы протиснуться дальше, Джи приходиться поднапрячь силы. И вздрогнуть, услышав отчётливый треск ткани. Попытавшись расслабиться, он подаётся назад, но треск раздаётся снова.

– К-кажется, я застрял.

– Ничем не могу помочь, – доносится со стороны. – Понятия не имею, как эта штука надевается.

Насмешка в его голосе заставляет Джи мгновенно разозлиться и рвануть ткань на себя. Плечи проскакивают узкое место, но какие-то вшитые в платье тонкие прутья оставляют на коже горящий след.

Две ладони прижимаются к груди.

– Как-то тут пусто, не находишь?

Когда император успел оказаться рядом – загадка. Но Джи уже стыдно за порванное платье. В конце концов, портить одежду – это императорская привычка.

– А по-моему, нормально, – возражает он. Просто так, без особой причины, лишь бы только сохранить хотя бы видимость воли. – Девушки тоже бывают с плоской грудью.

И тут же охает. Потому что его вдруг обнимают, подхватывают под ягодицы и поднимают в воздух. Удерживая Джи навесу, Рохан прижимает его живот к своему, сквозь ткань надавливает на ложбинку и вот уже добирается до сжавшейся мошонки, и собирает её в ладонь.

– Но вот этого у них точно нет, не так ли?

Джи пока ещё не больно, но он знает, насколько силён император. И пусть его пальцам мешает не только многослойная юбка, но ещё и оставшиеся на Джи штаны, сомнений не возникает: сожми он чуточку сильнее – и будет очень-очень-очень неприятно.

– Сир… Ваше Величество… может вам лучше позвать… настоящую девушку? – Джи цепляется за плечи Рохана, он не видит его лица и потому говорит смелее, чем собирался. – Уверен, многие не отказались бы разделить с вами ложе.

Рохан разворачивается и роняет его… на постель. Джи чувствует, как воздух холодит кожу лица и груди. Платье он так до конца и не надел, и теперь мелкие застёжки впиваются в спину. Но он может лишь глубоко дышать и смотреть на застывшую у его колен тёмную фигуру. И эта фигура неожиданно медленно и аккуратно начинает расстёгивать пуговицы, идущие наискосок от плеча камзола до противоположенного бедра.

– Да, я знаю, – отвечает он спустя какое-то время, добравшись почти до середины. – Но видишь ли, мои любовницы быстро умирают. Или пытаются сначала убить меня и всё равно потом долго не живут.

– Ну если вы в постели обращаетесь с ними так же, как со мной… не думаю, что могу их в этом винить.

Джи задыхается от собственной наглости. Но это странное спокойствие императора искушает его. Словно крупное спелое яблоко на самой верхушке дерева. Нет, на самом деле он понимает… нет, понял сегодня, почему Рохан живёт в башне. И почему не водит сюда многочисленных фавориток. Он прячется. Как там было в темнице? «Обычно убить пытаются меня»? Это что же такое нужно сотворить, чтобы в собственной стране не иметь покоя от убийц? Свергнуть отца? Развязаться войну со всем миром? Отнять крестьян у господ? И только?

И всё же Джи ждёт ответа. Возможно, жалобы. Хотя бы чего-то, что покажет уязвимость императора. За что можно будет счесть его слабым. Но Рохан молча заканчивает расстёгивать камзол, потом в несколько взмахов закидывает подол Джи на живот, хватается за штанины и сдёргивает их. Заодно чуть не стащив с кровати и самого Джи.

– А ты забавный, – наконец заключает Рохан, разведя его ноги. – Наверное, мне стоит сказать спасибо Первому Советнику за отличную идею.

Джи было отвернулся, пытаясь сделать вид, что его нисколечко не волнует, с каким вниманием рассматривают пространство между его ног, но при этих словах он настораживается.

– Первый Советник? Калидас?

– Да, – не отрывая взгляда от прежней точки, но чуть наклоняясь и скользя ладонями по внутренней стороне бёдер, отвечает Рохан. – А что?

– Просто… Ваше Величество… Недавно он буквально запретил мне видеться с вами.

Рохан глубоко вздыхает. Джи хочется верить, что на этот раз это не имеет никакого отношения к запахам и прочему.

– Да, мне тоже пытался…

Император осекается и вдруг опускается голым животом на Джи. Он чувствует тяжесть и его горячую кожу так же сильно, как и пуговицы неснятого камзолы, впившиеся в бедро.

– Давай, Ситар… или как там тебя? Джитендра? Сделай это, я хочу посмотреть.

С губ уже готов сорваться совет заглянуть в библиотеку, в раздел посвящённый анатомии человеческого тела, но инстинкт подсказывает Джи, что лучше промолчать.

Руки императора лежат у него на животе. Лицо Рохана скрыто в темноте, возможно, что и ему тут, под балдахином, видно не больше. Джи закрывает глаза и начинает менять своё тело. Это не сложно. Нужно лишь сосредоточиться на нужных участках и где-то увеличить, где-то вывернуть и повернуть… что-то убрать и что-то добавить… позволив тьме внутри растечься по венам и ускорить все процессы.

Готово.

Ладони императора оказываются больше чем груди, натянувшие ткань платья. Но он продолжает сжимать и разжимать их, словно надеясь своими усилиями увеличить ещё.

Джи смотрит прямо вверх. Ни потолка комнаты, ни окна ему не видно – над кроватью нависает плотный и тяжёлый паланкин. Здесь, под ним, пахнет пылью. Тяжесть на время покидает Джи, это Рохан привстаёт на локте, чтобы направить член в правильное место. Но ничего особенного у него не выходит. Похоже, эта его штука просто не лезет внутрь. И Джи, сцепив зубы, приходится смириться с пальцами, проникающими вместо члена. На самом деле он сразу приготовился к жгучей боли, и промедление кажется настоящей пыткой.

– Получается, там ты ещё девственник?

Вопрос Рохан задаёт довольно тихо. Но не расслышать его невозможно. Джи сглатывает кисловатую слюну горящим горлом. Об этом он как-то не думал. В смысле, он не должен быть девственником, ведь в ту ночь в замке насильник овладел его женской формой… С другой стороны, ему раньше не представлялось возможности для проверки. Да, при превращении царапины и прочие раны всегда заживали, но такое…

– Оставляю это на ваше усмотрение, Ваше Величество.

Пальцы движутся внутри. Рохан растягивает его почти точно так же, как делал это раньше, но ощущения совершенно другие. И конечно, сравнить даже нельзя с первым опытом на гранитном полу в луже крови. И всё равно очень противно. Джи уговаривает себя потерпеть, но пальцы внутри скользят всё грубее. Наконец, Рохан снова приставляет член, надавливает, подаётся бёдрами и всем весом своего тела. Джи пережидает проникновение, затаив дыхание. Он должен признать, что сегодня император ведёт себя куда нежнее, чем раньше. Но, если честно, ощущения немного… в прошлый раз Рохан доставил ему странное удовольствие: сильное, пьянящее, сделавшее Джи слишком смелым и развязавшее язык – но сейчас ему остаётся лишь прислушиваться, пытаясь почувствовать хоть что-то особенное. Дело, быть может, в том, что эта женская форма всего лишь временная, а может в том… что Рохан двигается слишком плавно, будто специально не торопясь, хотя Джи прекрасно знает, каким резким и неистовым тот способен быть.

Или с девушками он всегда такой?

– Тебе не нравится? – спрашивает вдруг Рохан.

Джи не готов к такому вопросу. Почему-то раньше никого подобное не волновало.

– Вы хотите, чтобы я изобразил стоны? Или крики? Я не уверен, что знаю, как надо.

Вместо ответа Рохан заваливается набок, увлекая его за собой, и Джи вдруг оказывается сверху. Его придерживают за бёдра. Даже давят, вынуждая принять в себя член как можно глубже.

– Нет, лучше молчи. И не двигайся.

Бёдра Рохана вжимается снизу, приподнимая его, потом опадают, но не успевает Джи опуститься следом, как в него снова врезаются. Руки теперь не надавливают, а удерживают его бёдра на месте. Джи чувствует, как сползает платье, как груди подпрыгивают, ему стыдно, и он закрывает глаза. В пересохшем горле жарко от резких коротких вздохов, более длинные Джи себе позволить просто не может. Рохан ускоряется, его сиплое дыхание оглушает. И вдруг Джи начинает казаться, что он… да, что его собственный член входит во влажное и горячее нутро, тесно сжимающее и будто не желающее отпускать. Это точно ощущения Рохана. Они проникают в Джи против его воли. Всё двоится, переплетается, Джи уже не уверен, чей именно хриплый стон он слышит, и чьё именно семя тугими толчками выплёскивается из судорожно напряженного члена. Но он падает на мягкие подушки и какое-то время лежит с крепко зажмуренными глазами.

Это не эмоции, это точно физические ощущение. Но как? Откуда? Почему?

И они не уходят. Между ног липко и грязно, и в тоже время Джи чувствует глубокое удовлетворение. И сильнейшую усталость. Глаза уже не хотят открываться. Они просто не могут. Джи даже не засыпает, а проваливается в пустое кромешное «никуда».

_______________________________

13. Защитная реакция

***

Вверх, вверх! Подальше от колышущейся чёрной дряни!

Вверх!

Но вода всё прибывает – маслянистая, блестящая и лениво наползающая на серую, крошащуюся под пальцами скалу.

Нужно взбираться выше! Отплёвываясь от горькой серой пыли, царапая ладони об острые камни, поскальзываясь, то и дело оглядываясь вниз, задыхаясь… и понимая, что времени совсем не осталось.

***

– Ваше Величество, поднимите, пожалуйста, руки.

– Лал, полотенце, живо!

Голоса! Они выдёргивают из непроглядного жаркого кошмара. Перед глазами ещё осыпается серое крошево, просачиваясь сквозь пальцы, но реальность быстро берёт своё. И в этой реальности посреди залитой ярким солнечным светом комнаты стоит император, вокруг него мельтешат слуги: кто-то крепит на его плечах длинный красный плащ, кто-то осторожно соскребает пену с подбородка, а кто-то придерживает полотенце, пока брадобрей вытирает о чистую ткань длинное острое лезвие. А Джи лежит, закопавшись в тяжёлое одеяло и утонув сразу в двух подушках, и пусть зелёный балдахин частично скрывает его от случайных взглядов и света…

Стоп! Солнце? Который час?!

Окончательно проснувшись, Джи осторожно переползает к краю кровати и выглядывает из-под балдахина. Окно под потолком, кажется, было меньше… или часть его просто закрывали ставни?

Вдруг раздаётся еле-слышный скрип тяжелой двери по мраморному полу и Джи юркает обратно в глубь огромной кровати.

– Ваше Величество, посланник герцогства Интертега лорд Хариш прибыл!

– Опять? И почему именно сегодня?..

Голос у Рохана раздражённый. Или этот Хариш в чём-то провинился, или просто у императора по утрам отвратительное настроение. Но как так вышло, что Джи всё ещё тут? В прошлый раз его забрал Джохар, но разве это не смотритель сейчас стоит в дверях? Чуть сдвинувшись по кровати вниз и разглядев человека у двери, Джи убеждается, что угадал.

И всё же давненько он не видел в одном месте столько слуг… вся эта суета так знакома. Конечно, лично его всегда одевало лишь двое, а вот в комнате матери по утрам постоянно происходило нечто ужасное: плескалась вода, метались девушки, вились кружева и шелка, а в воздухе стояла такая адская смесь разных ароматов, что Джи, даже будучи маленьким, всегда предпочитал дожидаться её снаружи. А сейчас ему лучше всего, наверное, притвориться невидимкой, тем более, что император, похоже, не в духе – вон как лицо застыло – словно маска. Помнится, перед тем как отправить Джи на порку, Рохан выглядел точно также.

И снова открывается дверь… нет, распахиваются сразу обе створки, и двое юношей в длинных белых рубахах и таких же штанах вносят подносы с тарелками и кувшинами.

Никак завтрак.

Живот Джи вдруг издаёт неприлично жалобный звук. Ему остаётся лишь поджать колени, пытаясь его заглушить, но измазанный пеной подбородок императора уже поворачивается в его сторону.

– Проснулся?

Бритва в руке полного седого старичка замирает, но спустя мгновение он заканчивает соскабливать хлопья пены и, склонившись, отступает. Лал перекидывает испачканное полотенце на один локоть, с другого снимает чистое, опускает в таз, а потом дрожащими руками начинает обмакивать императорские шею и лицо.

А Джи не отвечает. Он бы вылез из постели, тоже бы поклонился, а то бы и самостоятельно отправился в свою камеру – но не в таком же виде! На нём всё ещё это проклятое платье, обмотавшееся вокруг ног и стянувшее грудь! Грудь… О, демоны, он до сих пор не превратился обратно!

Скорее, скорее надо избавиться от этого…

Но вот ведь странно, что-то не так… словно во всегда отлично действующий механизм попало нечто и пытается помешать…

– Если голоден, налетай.

Звучит не как приказ. Рохан даже больше не смотрит в его сторону, отмахивается от слуг, ощупывает крепление на плече в виде крупной золотой бляхи, сцепившей два края красного плаща, потом вроде бы делает шаг к кровати, но нет, останавливается у стола, на котором стоят два подноса. Берётся за блестящую от жира гусиную ножку и отправляет в рот. Капли масла летят на новый золотой камзол с прямым рядом пуговиц и на плащ, но то ли не долетают, то ли слишком малы, чтобы оставить хоть пятнышко. Джи видно лишь гладкий, свежевыбритый подбородок и белые зубы… один клык, только что погрузившийся в мясо, кажется, сколот.

Пока император ест, Лал и другие слуги исчезают за дверью, остаётся лишь смотритель башни и двое, что принесли завтрак. Джи сглатывает голодную слюну и несмело вновь подползает к краю кровати. Тянется к ароматной маленькой булочке… но его тут же ловят за запястье и вытаскивают из-под одеяла.

– Почему ты всё ещё в этом виде? Надеешься ещё раз меня соблазнить?

Изумрудные глаза Рохана смеются, губы блестят от жира. А Джохар за его спиной отводит взгляд, но заметно, как двигаются его скулы.

А Джи дотягивает до булочки другой рукой. Она ещё горячая. Тонкая корочка крошится от укуса, ячменный, немного сладковатый вкус ласкает нёбо и язык.

Не отпуская его запястья, Рохан косится через плечо:

– Можете идти.

– Но Ваше Величество… – возникает смотритель, – лорд Хариш…

– Лорд Хариш – такой же мой подданный, как и все остальные. Подождёт. Я встречусь с ним после… Тело уже подготовили?

– Да, чары наложены. И все же я не гарантирую, что оно выдержит до конца путешествия…

Морщинки вокруг глаз Рохана разглаживаются, губы сжимаются, вся наигранная весёлость исчезает, будто её и не было.

– Герцог заявил, что желает отвезти тело дочери на родину. Проверьте всё ещё раз.

– Да, сир…

Двое в белом первыми исчезают за дверью, за ними, поклонившись, выходит и Джохар. Пребывание в спальне императора продолжает затягиваться, а Джи даже не знает, как на это реагировать. С одной стороны, хочется вернуться к себе, собраться с мыслями и, если удастся – поговорить с Лилой. С другой, сделать это он всегда успеет. Да и жёсткая постель никуда не убежит.

– Так что?

Рохан, так и не отпустивший его запястье, вновь дёргает на себя и теперь уже окончательно стаскивает с кровати. Ковёр кто-то отодвинул – и каменный пол обжигает ступни, а в горле как назло застревает непрожеванный кусок мучной мякоти. Но Джи заставляет себя сглотнуть его и с тоской уставиться на такой близкий, но одновременно и далёкий кувшин на маленьком хлипком столе.

– Не знаю, Ваше Величество… Не получается…

– М-м-м, правда?

В его голосе всё ещё насмешка и слишком явное недоверие. Джи пытается выдернуть руку из тисков, но Рохана только сильнее сжимает пальцы. Наклоняется. Блестящие губы его приближаются, как и бледный, гладко выбритый подбородок… Джи зажмуривается.

– Да кому захочется оставаться в этом блядском виде добровольно?!

Он не собирался повышать голос. Просто так вышло. Вчера умерла замечательная девушка, а другая, ещё совсем девочка, не может даже заставить своё тело заплакать, а этому чёрствому человеку есть дело только до всякой похабщины!

– М-м-м, блядском, говоришь…

Запястье свободно выскальзывает из разжавшегося кулака. Джи садится на постель и снова поджимает ноги, укрывая колени длинным и пышным подолом с колючим кружевом.

– Джохар! – рявкает император.

Смотритель тут же возникает на пороге.

– Зови своего умельца. Того самого.

Снова скрип. Рохан подхватывает с тарелки ещё одну гусиную ножку, вгрызается в неё с каким-то странным остервенением, потом опрокидывает в себя содержимое серебряного кубка и наконец-то вновь опускает взгляд на Джи.

– Раньше подобное уже случалось?

– Нет, вроде нет.

С чего такое беспокойство? Ну подумаешь, не получилось превратиться. Вот сейчас ещё раз попробует…

– Ладно, жди здесь. Объяснишь Джохару, в чём проблема.

Вот так просто… Какая проблема? Нет никаких проблем! Важнее то, что…

– Ваше Величество!

Рохан, уже направившийся к двери, нетерпеливо оборачивается. Его длинная медная коса с небольшим зелёным кольцом на самом конце врезается в атласную ткань красного плаща, а рыжие брови сходятся на переносице над недовольно прищуренными зелёными глазами. По-настоящему зелёными… словно густая крона дерева, сквозь которую просвечивает полуденное солнце. Он красив, но он же и страшен. Впрочем, династия Ваха Манара всегда брала в жёны первых красавиц мира, так что и императоры и короли рождались с соответствующей внешностью, даже Торил Третий, не смотря на свою полноту, слыл среди придворных дам первым красавцем… но от взгляда Рохана пробирает дрожь. Не та, паникующая, идущая изнутри, а крупная, словно рвущаяся снаружи. И от внезапного ставших холодными и тёмными глаз только страшнее.

– В-ваше Величество…

– Что ещё?

Слюна становится горькой, а ободранное застрявшим куском булки горло саднит. Джи сжимает кулаки.

– Я… я понимаю, что заложники – это пленники. И что нам не положено никаких привилегий… Но если вас это не затруднит, Ваше Величество… можно нам хоть изредка выходить под солнце?

– Солнце?

Наступает тишина. Император поднимает взгляд к потолку, к широко открытому окну, подставляя лицо рассеянному свету.

– Ситар, – устало. – Как ты думаешь, почему я живу здесь, а не во дворце?

Джи кусает губу и, видимо, слишком медлит с ответом, потому что император нетерпеливо продолжает сам:

– Потому что я устал. Устал казнить слуг, устал шарахаться от каждой тени, устал от покушений. А после войны всё стало только…

Рохан вдруг прижимает подбородок к груди и косится на Джи.

– Знаешь, один мой советник предложил взять только самых верных людей и обосноваться в этих древних стенах. А второй – оставить врагам небольшую лазейку. Ведь когда не знаешь, с какой стороны ждать беды, лучше всего забить все окна и щели, а дверь открыть. Именно поэтому вы здесь.

Император замолкает, но и без продолжения всё понятно. Джи уже думал о том, что заложники – не просто пленники. Заложники – это подосланные врагами шпионы, убийцы… и потенциальные жертвы. Даровать им даже немного свободы – опасно. Смерть Дурги тому пример. Да тот же Джай Кайлаш, отправляя сюда Джитендру, велел ему «отомстить». Только вот новый герцог Зоа вряд ли знал, что «посла доброй воли» запрут в башне… Но зачем Рохан рассказывает это? Не он ли вчера заявил, что не обязан никому ничего объяснять?

– Вижу, ты не удивлён.

– Не правда, я… – Джи отводит взгляд, обхватывая колени теснее. – Но неужели даже та девочка…

– Девочка?

– С длинными сине-зелёными волосами… Лилавати.