Текст книги "Чёрная кровь (СИ)"

Автор книги: Елена Зинкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Джи тянется к вываленной на крышку сундука куче тряпья и вдруг замечает на себе пристальный взгляд женщины. Оба её глаза целы, но тот, что под шрамом, слегка косит. Поэтому далеко не сразу становится понятно, что смотрит она на его трусы.

Да уж, выглядят они куда лучше потрепавшихся халата и сандалий: шёлковые, белые, длиной почти до колен и на тонком шнурке. Шнурке… Джи подхватывает две маленькие бусины, свисающие с кончиков и переливающиеся перламутром с розоватым оттенком.

«Только не говорите мне…»

Судя по взгляду Иши, ей прекрасно известно, что это. Да и Джи и сам уже догадался – трудно поверить, но похоже его трусы украшены чуть ли не самым редким видом жемчужин.

«… Джагжит же не стащил их из вещей самого императора? Да они не в жизни бы на него не налезли!»

Хочется одновременно закричать и забиться в какой-нибудь уголок, но на него смотрят так неотрывно, что рождается и крепнет неприятное предчувствие. При этом от женщины не исходит ни малейшего намёка хоть на какую-то, пусть самую захудалую эмоцию. Но вечно это продолжаться не может. Джи облизывает губы и отступает. И замечает ржавые ножницы рядом с кучей тряпья. Медленным движением взяв их, срезает узел с одного конца шнурка, и жемчужина соскальзывает в ладонь.

Джи протягивает её Ише.

– Пусть это будет нашим секретом, хорошо?

В Зоа он часто пользовался такого рода уловками, правда обычно речь шла не о настолько ценных вещах: но вкусное пирожное или кружевной платок часто помогали ему убедить служанку не докладывать матери, где именно она его застала, а новая книга превращала и бег того словоохотливого пажа в кладезь познавательных историй. Но сейчас у Джи не было ничего, кроме трусов и этих двух жемчужин, и чтобы сохранить одну, он решил добровольно расстаться со второй.

Маленький дырявый шарик так быстро исчезает с ладони, словно его унёс сквозняк. А женщина уже поправляет подол.

Джи вздыхает и принимается натягивать на себя безразмерную рубашку, настолько старую, что ставшую почти прозрачной. И тяжёлые широкие штаны с подозрительным бурым пятном у бедра. Грубая ткань, но вроде бы чистая. Однако кожа не забыла мягкость пусть и сырого ещё халата… Джи вздыхает снова. И всунув ступни в колючие сандалия из соломы, поворачивается к выходу из чулана. Ветхие доски под ногами издают резкий скрип, и голоса внизу тут же замолкают.

«Надо научиться ходить бесшумно».

Иша делает ему знак от дверей, приходится поторопиться, но в чулане он ещё дважды попадает ногой на «громкую» доску. И три раза в коридоре. А потом женщина толкает обшарпанную, хотя ровно висящую на петлях дверь.

Джи, прежде чем переступить порог, просит:

– Мне бы воды… и еды какой-нибудь.

В ответ получает кивок. На языке так и крутится уточнение, что эта «какая-нибудь» еда должна быть съедобной и желательно свежей, но он сдерживается. В конце концов, пора привыкать к простой жизни и плохой пище. Конечно, у него есть жемчужина… но разум подсказывает, что лучше её не показывать никому. По крайней мере, в этом месте.

Дверь за собой Джи прикрывает сам. И тут же открывает снова, убеждаясь, что на ней нет никакого хитрого замка. Конечно, вряд ли в такой дыре будет нечто подобное…

В комнате темно. Сквозь ставни пробивается лунный свет и помогает обнаружить широкую лавку с единственным одеялом – вероятно, кровать – и больше ничего здесь нет. Думать о пауках и прочей живности совершенно не хочется. Джи садится на лавку и вдруг понимает, как устал. Спать клонит неимоверно, словно он опять глотнул из того кувшина… Но ожидание не затягивается, и очень скоро у дверей раздаётся скрип, потом почти сразу звук удаляющихся шагов. Приходится пойти и забрать поднос самому. Даже не поднос, а кусок деревяшки с кружкой и миской. В кружке затхлая вода. В миске… она же, но ещё и с плавающими, но пока не успевшими раскиснуть в ней сухарями.

Хуже, чем он ожидал.

Но пустой желудок заставляет испытать удовольствие даже от этой малости. А потом Джи заворачивается в одеяло, поджимает ноги в плетёнках и долго лежит в полудрёме, прислушиваясь к доносящимся снизу и с улицы голосам, чувствуя легкий ветерок и не самый приятный запах сырости и пыли. От каменных стен идёт холод, а от деревянного пола тепло. Этот дом словно мертвец, в которого вдохнули жизнь, заделав дыры, постелив крышу и впустив людей. Бандитов. Наверняка воров и убийц. Но оставаться здесь опасно не только из-за них – если Джи будут искать, то точно проверят всю округу. Но пока он не знает, куда податься. Сегодня повезло: его не убили, не продали и не даже не попытались изнасиловать, в еду не подмешали снотворного или яда, да и пропитанные магией стены остались далеко. Вместе с Лилавати… но ничего, дальше он попробует справиться как-нибудь сам.

***

Живот просто огромный. Рубашка не застёгивается, штаны еле-еле держатся где-то там, внизу, на бёдрах. Но он так хочет пить… надо спуститься, ведь никто не придёт и не принесёт ему воды. Но внизу люди… жадные и жестокие. Они убьют его!

Нет, они увидят его женскую форму и сделают проституткой. И та мерзкая старуха с гнилыми зубами будет осматривать его, как скотину.

Но как же хочется пить!

Быть может, если не привлекать внимания, удастся прокрасться незамеченным? Да вот и рубашка вроде сошлась. Сейчас он сгорбится, став ещё ниже и меньше – ну кто на такого посмотрит?

Толпа. Приходится протискиваться, задевая всех раздутым и твёрдым животом. Они почувствуют! Они заметят! Надо втянуть его в себя…

«Нет, не смотрите на меня! Не трогайте! Это не я! Я этого не хотел! Пустите!»

Джи просыпается, чувствуя, как по лицу и спине стекает холодный пот. Его бьёт дрожь. В комнате ещё темно, но за окном уже светлеет серость. В горле сухо, в голове горячо. Но зато он точно осознал, какую проблему должен решить в первую очередь – избавиться от ребёнка. Пока эта штука внутри него, всё остальное просто пустяки.

Рука ложится на живот. Плотный, твёрдый… и плоский. Даже впалый.

«Да, таким и оставайся».

Но пусть внешне изменений пока ещё нет, Джи чувствует внутри что-то постороннее, только прикидывающееся частью его тела. Что-то самостоятельное, имеющее собственную волю. И даже когда он не думает об этом, оно всё равно остаётся там, тянет из него магию и обычные человеческие силы, ломает его, изменяет под себя!

До рассвета Джи лежит, наблюдая за светлеющим потолком, а когда в комнату проникает оранжевое сияние, встаёт и спускается на первый этаж. Он твёрдо намерен потребовать за свой подарок небольшую услугу.

Опрокинутые столы. Тёмное пятно на полу, которого вчера вроде не было. Окинув безлюдное помещение взглядом, Джи сворачивает под лестницу, продолжая спускаться по деревянным ступеням. Здесь теплее, запаха плесени и сырости практически нет.

– Чего тебе? – из тёмного закутка выходит мужчина в одних штанах, ковыряясь в зубах ножом. – Ты кто?

Торс его лоснится то ли от пота, то ли от грязи.

– Я… мне… Иша тут?

Мужчина почему-то хмурится, мышцы его рук и шеи надуваются, проступая чётче.

– Зачем она тебе?

Вся уверенность Джи испаряется. Но что ещё ему остаётся делать? Продолжать и дальше валяться на лавке и ждать неизвестно чего?

– Надо.

Стена впечатывается в спину, горло сжимают цепкие пальцы, а кончик ножа блестит у самого глаза.

– Да ну?

– Что за шум?!

Из-за беззвучно открывшейся двери в глубине закутка выглядывает старуха, в её руке почти целая, хотя давно не чищенная масляная лампа. Переваливаясь с бока на бок, она протискивается мимо груды тряпья, видимо служащей мужчине постелью, и по морщинам её не понять, щурится она или хмурится, но охранник (или кто он такой) отводит нож от лица Джи, хотя горло не отпускает.

– Гаури, знаешь эту мелочь?

– Постоялец, – презрительно выплёвывает старуха. – Чего припёрся в такую рань? Завтрак у нас всё равно не подают!

Мужчина громко хрюкает и наконец-то убирает руку. Но Джи всё ещё чувствует спазм, эти чёртовы пальцы смяли его горло словно трубку из бумаги, а распрямляться обратно она не спешит.

– Я… – вырывается хриплое и низкое.

– Дебдан, ты ему шею сломать хотел?!

Воткнув в спину мужчины локоть и отпихнув с пути, Гаури вцепляется Джи в руку и тянет за собой. Нет, с ней он разговаривать не собирался. Но Иша может быть здесь, в подвале, к тому же из-за двери вкусно пахнет свежим хлебом.

Но отправиться на поиски женщины со шрамом ему не позволяют. Едва вытолкнув Джи за дверь, Гаури захлопывает её за собой и резко бросает:

– Ну и?

Но Джи уже забыл, зачем спустился, он смотрит на несколько стоящих друг на друге корзин. В них румяные круглые булочки. Просто одуряющий вид и запах.

– Кончай пялиться и говори, чего припёрся!

Приходится сглотнуть голодную слюну.

– Госпожа, – он заставляет себя говорить вежливо. – Не могли бы вы выделить мне немного воды? И чего-нибудь поесть?

– Так ты всё-таки за жратвой явился?! – раздражение на лице старухи сменяется злостью. – Ох уж мне этот Бабур! Приволок сучёныша, а сам слинял! Слушай сюда, мальчик…

Повесив лампу на гвоздь в стене, Гаури подходит к Джи ближе, задирая круглую голову:

– Я разрешила тебе переночевать здесь, но если хочешь пить – вали на улицу лакать из лужи! Хочешь есть? Иди, поймай себе парочку крыс! Всё, что я тебе обещала – это крышу над головой, неблагодарная ты тварь! Или у вас, у господ, за бесплатно всех подряд поют и кормят? А?!

Тошнота. Джи чувствует её так же явственно, как и желание вонзить в эту жирную шею клинок поострее. Его переполняет отвращение. И осознание правоты противной старухи.

– Могу я хотя бы… увидеть Ишу?

– Кого? Ишу?! О, я бы сама не отказалась увидеть эту паскуду! – мутные глазки старухи принимаются бегать по стенам и корзинам, словно пытаясь отыскать спрятавшуюся женщину. – Эту гадину! Эту суку! Только вот тварюга сбежала!

«Как сбежала? У неё же моя жемчужина… »

И вдруг резко ставший подозрительным взгляд старухи вонзается в Джи, а голос её становится тише:

– Ты говорил с ней вчера? Что ты ей сказал? Куда она делась? Ты дал ей что-то или обещал?

– Нет, я…

– Врёшь, по глазам вижу, что врёшь…

– … я хотел спросить…

– Что ты ей наобещал? Куда послал? Только не говори, что с сообщением для своих родственничков! Эта дурында вполне могла поверить, что получит награду!

– Да послушайте! Вы!

Кажется, он слишком громко это выкрикнул. Потому что старуха вздрогнула и вот уже моргает широко распахнутыми глазами, а в дверь за её спиной громко стучат.

– Гаури! – доносится рык. – Ты только скажи, я быстро научу эту мелочь манерам!

Но Гаури не обращает на предложение никакого внимание. Она ещё пару раз открывает и закрывает глаза, потом глубоко вздыхает, прижимает подбородок к груди, и на Джи поднимается тяжёлый взгляд из-под седых бровей.

– Слушаю.

– Гаури, госпожа, – Джи вновь делает свой голос максимально учтивым. – Я могу заплатить. Правда. Просто я боюсь, что если об этом узнают…

Одна кустистая бело-серая бровь приподнимается, а противоположенный ей уголок рта старухи наоборот оттягивается вниз. Потом она прикрывает глаза.

– Понятно. Я почему-то сразу подумала, что такой ухоженный мальчик просто не может оказаться без гроша в кармане, – снова два мутных почти бесцветных глаза смотрят на Джи, но уже без какого-то раздражения или недовольства. – Так чего тебе надо?

– Для начала… – оказывается, произнести это вслух не так-то просто. – Вы не могли бы достать для меня одно зелье…

***

Всё, больше у него точно ничего нет. Последняя жемчужина перебралась из трусов в потную костлявую ладошку, и теперь в его комнате стоит довольно крепкий стол. На нём есть мясо и даже вино, в мятой железной чаше блестят вымытые фрукты, а на стене висит сразу две лампы. Но взгляд Джи приклеен к маленькому флакону в ладони. Он ядовито-фиолетового цвета, густой, с мелкими отвратительными комками.

Гаури обещала, что зелье подействует. Просьба её не удивила, она даже не спросила, для кого он покупает эту отраву, но обещала, что Джи может оставаться у неё до осенней облавы. Мол, когда заканчивается сбор урожая и в столицу начинают пребывать телеги с податями, Старый город прочесывают, и не один раз, а чуть ли не каждый день в течении месяца, то ли и правда веря, что в Истерии найдётся сумасшедший, способный задуматься о разграблении имперской повозки, то ли просто выполняя годовой план по поимке беглых. Говорят, что за городом тоже увеличивается количество патрулей.

Информация, конечно, полезная. Но Джи с самого начала не собирался задерживаться в этой ночлежке так долго. Пару дней – самое большее. Но вот уже настал третий, а он всё ещё тут. Снизу как обычно доносятся голоса, в данный момент молодой мальчишеский голос рассказывает, что на воротах усилили стражу, а по городу искали кого-то. Но не имени, ни описания не известно. И награду не объявили. Но люди видели, как сам император во главе одного из отрядов Копья Индры отправился прямиком на север, да с такой поспешностью, словно беглец прихватил с собой половину его казны.

«На север… Там лежит Зоа…»

При воспоминании о Рохане Джи охватывает отчаянье. Если бы только… если бы только не это его Копьё Индры… Кого он прикажет им убить теперь? Джая? Весь народ Зоа? Или только Джи, если они поймают его?

«Нет, Рохан… не надо, оставь меня в покое, прошу…»

Стеклянный пузырёк нагрелся в руке. Гаури сказала, что его надо просто выпить. А потом попросить у благодетеля Варуны, чтобы яд забрал только одну жизнь – жизнь не родившегося дитя.

Страшно.

Джи пытается вспомнить то время, когда жил без страха. Кажется, это было так давно, что даже и не было вовсе. Хотя, раньше он тоже боялся, но совсем не страшных вещей, например, не справиться с очередным приёмом фехтования, опоздать к ужину или столкнуться с одним из вредных сводных братьев в коридоре. Неужели это и называется повзрослеть? Перестать бояться одних вещей и начать – других?

Он убил всего однажды. Того насильника в замке. И кажется сейчас готов совершить убийство ещё раз. На самом деле, будучи ребёнком и читая разные истории, Джи не видел в смерти ничего особенного, он только не любил, когда погибал любимый герой – но всё изменилось в ту самую ночь: смерть стала чем-то настоящим, у смерти появилось лицо. Лицо его матери, лежащей в луже собственной крови. Лицо, навечно застывшее, лишённое тепла и чувств.

А ведь она тоже, наверное, в своё время думала, не избавиться ли от него, ещё не родившегося. Она была молода и очень далека от замужества за королём…

С первого этажа вдруг доносится взрыв смеха. Джи вздрагивает, потому что отчётливо слышит громкий пьяный голос Бабура:

– Уверяю вас, монсеньоры, нет там никакой груди! Как есть пацан! Да неужто я парня от девки не отличу?

Конечно, возможно, речь идёт и не о нём, но…

– А что глаза? Нет! Рогов тоже нет!

Джи прислушивается, стиснув зелье в кулаке. Но Бабур уже понизил голос, с ним явно кто-то спорит, но этот говорит ещё тише.

Зато с другой стороны вдруг доносится громкое и вызывающее:

– И что?! Да где это видано, чтобы император запирался в Проклятой башне в компании шайки демонов?!

– Демонов?! – тут же взвизгивает другой голос. – Да смех один, а не демоны! Уж тыщу лет, как никто их не боится! Ты ещё скажи, что твоя дурная голова верит в сказки о возвращении их предков с Чёрного Континента!

– Не только верю! Открой глаза и посмотри вокруг! Разве не видел здание Гильдии возле Южного рынка? Это их притон! После войны именно император позволил ганда собраться там и не возвращаться к бывшим хозяевам! Я тебе клянусь добродетелью Варуны, скоро это будет империя демонов, а не людей!

– А я клянусь кровью Индры, что если ты не перестанешь твердить про эти бабушкины сказки и не заткнёшься, я тебе…

Вместо окончания фразы Джи слышит грохот и косится в угол своей комнаты. Оттуда летят грохот и крики. В шум вклинивается пронзительное ворчание старухи и, внезапно, рев её охранника, Дебдана. Снова раздаётся громкий хруст. И наступает тишина.

И в этой тишине можно различить даже стук, с которым уцелевшую мебель поднимают и ставят на ножки. И звон глиняных бутылок на подносе.

Больше голос не повышает никто. Проходит час, второй, но Джи не может заставить себя перестать прислушиваться и просто уснуть. Хотя у него теперь есть подушка и матрас из нескольких одеял, и тонкая вылинявшая сорочка для сна, но ни тепло, ни мягкость постели не дарят покой.

Что он тут делает? Сколько ещё собирается торчать в этом опасном месте? И прислушиваться к голосам и шагам?

В конце концов, он встаёт и сдвигает стол к двери: вместе со всеми тарелками и кувшинами. Одна чашка падает и пол заливает прокисшее молоко. Конечно, уже ночь, но Джи сомневается, что утром оно ещё было свежим. Однако эта мелочь заставляет его сжать кулаки, задрать голову и зажмуриться, сдерживая внезапную волну непрошеных слёз. Это отвратно. Это омерзительно. Эти приступы накатывают на него постоянно, иногда вообще без причин.

«Надо отвлечься».

Невыносимо чешется голова. Вернувшись лавке-кровати, он пытается расплести косу, чтобы хотя бы пальцами расчесать сбившиеся в колтуны волосы – но сдаётся на полпути. Коса словно склеилась. Приходится кое-как заплести распустившийся конец обратно, замотав кончик потемневшим от грязи шнурком. Это единственная вещь, оставшаяся с ним после отбытия из Зоа, но когда-то плетённый шнурок был небесно-голубым, сейчас же он превратился в серый и измочаленный крысиный хвост.

«Заменить его другим? Из трусов?»

Джи скрючивается под одеялом.

«Или выпить яд и помолиться, чтобы он забрал и мою жизнь?»

***

Утро начинается со стука и грохота тарелок. Стол, придвинутый к двери, вздрагивает при каждом ударе кулака по дереву.

– Эй, Ситар! Ты там? Я тебя не разбудил?

– Бубур?

– Бабур, – поправляют его из коридора.

Не самое лучшее пробуждение. Потирая глаза, Джи вылезает из одеял и вдруг останавливается, не дойдя до стола и двери.

– Зачем ты пришёл?

– Не хочу показаться бестактным, но ты, Ситар, наверное, будешь не прочь помыться? Сегодня выдался на редкость тёплый денёк, возможно – последний в этом году.

И всё? Он пришёл только поэтому?

Джи берётся за край стола и оттаскивает его от двери, почти тут же та распахивается настежь. Привалившись к косяку, мужчина почёсывает щетину и неодобрительно косится на догорающие масляные лампы. Потом взгляд его перемещается к столу. Щёлкнув языком, бандит облизывает губы и перешагивает порог, обходя давно остывшие и уже начавшие не очень приятно пахнуть блюда.

– Мда, обманул ты меня, Ситар. Очень некрасиво с твоей стороны… но кто бы мог подумать, что у тебя есть эти маленькие шарики… Кстати, ещё остались? Или уже всё раздал?

«Откуда он узнал?»

– Раздал, – отвечает Джи и заходит за стол, облокачиваясь на него. – Угощайся, если хочешь.

Мужчина склоняет голову в полупоклоне и подхватывает яблоко из железной чаши.

– Ну так вот, о чём это я? Ты, наверное, привык мыться с шиком… Сколько у вас, у благородных, обычно используется воды за один раз?

Джи уже и забыл, когда мылся не в купальне башни.

Хотя нет, конечно не забыл.

– Пару бочек.

– О… и как всё происходит?

Бабур громко хрустит яблоком и это сбивает с мысли.

– Ну, обычно приносят бочку и заполняют её из вёдер, потом ещё нужна вода для ополаскивания…

– Понятно. Увы, подобной роскоши я тебе обеспечить не смогу… Но! Радуйся! У Гаури сегодня отличное настроение, и она выделила нам пару целых вёдер! Мы сможем нагреть в них воду!

Холодок пробегает у Джи по низу живота.

– Где?

– На улице, – пожимает плечами Бабур, швыряя огрызок в угол комнаты и беря второе яблоко. – Да и плескаться будем там же, а то тут и так всё гниёт… Если стесняешься, устроимся в одном из закутков местных развалин.

Предложение звучит не особо заманчиво. Но Джи кажется, что вряд ли ему в ближайшее время представиться возможность помыться с большим комфортом. И он соглашается. Вся возня занимает не менее часа – сначала Бабур и правда отводит его подальше от «дома Гаури» в сторону стены. В одном из домов без крыши и всего двумя целыми стенами мужчина складывает камни кругом, потом разводит внутри костёр из охапки крупных и мелких веток, кладёт на камни настоящий жестяной щит, расплющенный до плоского состояния, а на него уже ставит два ведра. А пока вода греется, они с Джи прочёсывают округу в поиске дополнительных дров.

А ведь казалось бы, такая простая и обыденная вещь: горячая вода – и столько мороки…

– Одно ведро мне, другое тебе, – повторяет Бабур в третий раз. – Ладно, я ещё за ветками схожу, а ты уже можешь начинать. Только осторожно, вода сильно нагрелась.

Джи смотрит на исходящее паром ведро и кивает. И мужчина скрывается за откосом полуразрушенной стены.

День, конечно, тёплый, но – по меркам осени. Джи вытаскивает ногу из мягкого, не по размеру большого сапога, полученного от Гаури вместе с прочими благами в обмен на маленькую розовую жемчужину, касается ступней грязного камня и тут же зябко её поджимает. Но именно в этот момент какая-то тварь решает пробежаться по его затылку и укусить возле уха. И Джи, с остервенением вонзаясь отросшими ногтями в кожу под волосами, начинает яростно стаскивать с себя одежду.

Мелкие камушки врезаются в ступни.

У него есть целая тарелка мыльного песка. И всего одно ведро воды. Подумав, Джи решает использовать её на волосах. В конце концов, тело можно сполоснуть и холодной… И всё же, зачерпнув кривым ковшом из ведра, он сначала выливает воду себе на плечи.

И тут же окружающий воздух перестаёт казаться тёплым. Чтобы спрятаться от легкого ветра, Джи отступает поглубже в угол из уцелевший стен, уволакивая за собой ведро, и вдруг чувствует…

Его тело…

Оно изменяется само! Увеличивается грудь, уменьшается и исчезает член. Ведро тут же становится ужасно тяжёлым, а за спиной уже раздаются шаги.

Обернувшись, Джи встречается взглядом с Бабуром. И отчётливо видит, как в его глазах загорается алчный огонь. Но вместо того, чтобы бросится на Джи, мужчина медленно обходит его по кругу, замедляет шаг у стены, касается крошащегося камня пальцами, ведёт… и вдруг в его руке повисает небольшой медальон на тонкой практически белой цепочке. Медальон светится ядовито-красным.

– Правда, чудесная безделушка? – широко улыбается Бабур. – Чары, проявляющие скрытое… и кто бы мог подумать, что ты ганда? Да ещё и урваши?

«Насчёт проявления сомневаюсь… но эта штука точно что-то со мной делает!»

Не только ведро, всё тело Джи тяжелеет. Он пытается отступить, но вместо этого падает на мелкие камни. Острый сучок врезается в плечо. Взгляд Бабура приклеивается к его вновь решившей уменьшиться груди. И взгляд этот… Джи знаком.

_____________________

18. Умри

***

«Не прикасайся!»

Голоса нет. Только боль. От разочарования.

Разочарования в себе.

Он же знал, что Бабур опасен. Что все они – опасны. Но позволил себя обмануть, заманить в ловушку…

Поделом?

«Да будьте вы прокляты!»

Почему люди всегда поступают так? Ловят, подчиняют, унижают?

Бабур подходит всё ближе, а перед глазами Джи проступает другая картина: густой лес, гончие мчатся по следу, его трясёт на материнском плече – она бежит, проламываясь сквозь кусты и перепрыгивая овраги, но беззвучные тени неумолимо настигают. Словно чёрные молнии разрезают высокую зелень. И вдруг небо обрушивается. Всхлипывая, мама вновь пытается встать и, придерживая его голову, шепчет не переставая: «Закрой глазки, малыш, закрой глазки…»

Он помнит величественную фигуру на толстоногом коне с длинной гривой, почти достигающей земли. Помнит тяжёлую тень, вдруг закрывшую небо, и огромное копыто, промелькнувшее у лица. И помнит собак, выскочивших из кустов и вдруг сбившихся в кучу, и их рычание, переходящее в нервный скулёж.

– «Леди, с вами всё в порядке»? – спросил тогда грузный мужчина, спрыгнув с коня.

Торил Третий. Джи не знает, почему вспоминает сейчас его низкий голос. Быть может, потому что тот никогда не был груб…

Тень падает на лицо. За колени хватают.

– Говорят, у урваши тело такое сладкое, что всё равно, в каком они виде: мужчины или женщины… – бормочет Бабур, не столько заставляя развести ноги, сколько гладя и щупая. – Но таких породистых урваши разводят только в самых богатых борделях… Теперь понятно, почему папаня решил тебя грохнуть… смешать свою кровь с осквернённой и дать жизнь новому демоническому отродью… ну да, конечно, кому захочется навлечь на себя проклятье, как Торилу Безумному…

«Безумному? Кажется, так его прозвали после женитьбы на маме… Значит, дело в проклятье? В нашей крови? Людям и ганда нельзя быть вместе?»

На полу много мелких камней, они режут спину, колют руки, Джи пытается отползти, но Бабур, словно не замечая этого, продолжает изучать его тело. Его пальцы щиплют кожу, ладони скользят по бедрам, локти втыкаются в колени, взгляд жадно прикован к животу. А на шее алым пламенем горит медальон. Вокруг него плавится воздух, но человек этого тоже, кажется, не замечает, зато Джи чувствует обжигающие волны. И чем сильнее наклоняется человек, чем ближе медальон к коже, тем горячей и больней.

– Нет-нет, не сопротивляйся… И не делай такое лицо! Разве урваши не должен с почтением относится к любому клиенту? А, тебя, наверное, не учили… Тогда продать тебя дорого не получится…

Джи немеет от ужаса, когда его член вместе с мошонкой сгребают в кулак и сжимают. Он готов закричать, но горло забилось битым стеклом. Он пытается разжать чужие пальцы… Мужчина ухмыляется и в несколько резких движений наматывает его косу на свободную руку, заставляя согнуться, подтаскивая лицом к краю своих спущенных штанов.

– Тебя надо учить. Долго. Я буду счастлив взять на себя сию обязанность. А для начала давай ты возьмёшь эту большую штуку в свой маленький ротик.

Мягкое и склизкое тыкается в щёку. От члена Бабура дурно пахнет.

– Учти, если мне не понравится, отправлю учиться у кого-нибудь другого. А так как ты неумеха, брать за твои услуги придётся пока самую малость…

«Ненавижу»

Джи тошнит. Его тело и его душа сопротивляются заговорённому медальону, но чем сильнее он упорствует, тем тоньше нить между сознанием и реальностью. В глазах начинает мутнеть. Вены рвутся сквозь кожу.

– Это приказ, ганда. Изволь подчиниться – сразу полегчает.

Гул в голове становится громче.

Но член наконец-то отпускают. Вместо этого Бабур вдруг сдавливает пальцами его челюсть и оттягивает вниз, заставляя открыть рот.

«Ненавижу-ненавижу-ненавижу»

Ощущения вливаются, словно вода в пустую чашу: похоть, жажда наживы и удовлетворение, превосходство. Это – чужое. Не его. Как и это возбуждение и эта грязная радость.

Нет, его чувства – это ненависть. Это отвращение и тошнота.

Они – его таран, его щит.

Джи выталкивает их из себя вместе с чужими.

«Отпусти меня! Отпусти!»

Пронзительный звон в голове уже нестерпим. Голова готова расколоться на части. Тьма плещется на пороге, готовая захлестнуть и смешаться со внутренней тьмой.

Пол проваливается.

Джи хватается за первое попавшееся, чтобы не упасть. За руку Бабура.

И вдруг всё исчезает: головокружение, муть и тошнота. Он видит неожиданно чётко расширенные глаза и побелевшее овальное лицо с длинным носом. Мужчина пытается отступить, вырвать руки, но Джи вцепился в них и не намерен отпускать. Он удивлён. Он вдруг понял, что этот человек открыт для него. И его можно наполнить.

«Мы – два сосуда. Но ты этого почувствовать не можешь.»

Медальон ещё пылает. Мужчина всё ещё пытается вырваться, но лишь помогает Джи подняться с колен.

– Что? Сил не хватает? – голос наконец-то вернулся, только какой-то чужой, слишком звонкий и равнодушный. – Не удивляйся. Ведь ты лишь человек.

Рот Бабура округляется, из него вырывается хрип. Омерзительный. Жалкий.

«УМРИ!»

Джи толкает от себя это желание, вливая в чужое тело, заполняя его до краёв – и у Бабура подгибаются колени. Коса, ещё намотанная на его руку, роняет Джи следом.

Мужчина больше не дышит. Он всё ещё странно тёплый. Джи отталкивается от твёрдой груди и пытается освободить волосы – он понимает, что торопится, что если не дёргать, получится быстрее, но справиться с собою не может. Омерзительно каждое лишнее мгновение, которое он вынужден касаться тела этого человека.

Наконец, тяжело дыша, Джи поднимается. Но не отходит. Смотрит на Бабура ещё пару мгновений. Потом наклоняется и вытаскивает из сползших почти до колен ножен бандита короткий меч. Заводит наточенное лезвие себе за спину, под косу, и срезает её.

Отбрасывает.

– Знаешь, не такая уж и большая… эта твоя штука.

Вода во втором ведре ещё не остыла. Джи тратит её на свои ставшие короткими волосы – голове непривычно легко и даже как-то свободно – и тратит экономно, но всё равно, чтобы вымыть из них мыльный порошок, воды едва хватает. А, значит, надо набрать ещё. Надев только штаны и больше совершенно не чувствуя холод, Джи с двумя пустыми вёдрами идёт к колодцу, потом собирает ветки для костра. Во второй раз вода нагревается быстрее. Быть может потому, что он сидит и пристально смотрит на пламя.

«… Ситар, это_ты?»

«Лила? Как ты меня?..»

«… это_не_я, Ситар… это_ты_меня_нашёл…»

Нет, всё-таки порошок вымылся не до конца. Джи льёт воду на голову снова и снова, но пальцы чувствуют скользкую пену.

«Не знал, что я такое умею… извини, если потревожил… как ты? Как дела в башне?»

«… а где_ты?»

«Недалеко. Хочешь, попробую помочь добраться до меня?»

Резко распрямившись и оставив на стенах свежую россыпь брызг, Джи поворачивается в сторону башни. Её не видно за развалинами, но он точно знает, где она. Он даже может к ней потянуться. Точнее не к ней, а к душе, заточённой в зачарованных каменных стенах. Джи поднимает и вытягивает перед собой руку, и тут же ладони касается что-то невидимое. Почти невидимое. Бирюзовый размытый силуэт. Словно облако сверкающей пыли, но едва уловимой для взгляда… Снова мираж? Или там, в бассейне, он её действительно видел?

«… Ситар… ты какой-то не такой…»

– Я…

В голове щёлкает. В один миг возвращается всё: и боль, и тошнота. Каменные стены мутнеют, зелень кустов сливается в пятнистый ковёр.

«… Ситар!»

Но тьма уже захлёстывает стены сознания. Джи чувствует, как падает, но удара об мокрый пол – уже нет.

***

В комнате душно. Он добрался сюда уже ближе к вечеру. Как только пришёл в себя.

Лила исчезла.

Подбородок болит, Джи ударился им, когда падал. Ещё спина, плечо, ягодицы… Всё тело покрыто ссадинами и синяками, но больше всего его волнует тишина, царящая на первом этаже. Когда он вернулся в «дом Гаури», занят был только один стол, и Джи показалось, что внимания на него не обратили. Но вот за окном уже темно, дым от костров поднимается к небу, а по дороге втягивается сквозь ставни в комнату – обычно к этому времени внизу уже успевают надраться и даже разок подраться, но сегодня всё не так.