Текст книги "За границами легенд (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
«Ледяная красота» 5.6
Но Син сказал, что я могу обменять жизнь того на мою свободу или внешнее дружелюбие к кровному отцу.
Но я не хочу подчиняться ему! Этому мерзавцу! Не хочу!
Но вдруг, если я не попытаюсь, то у Акара шансов уже не будет? Вдруг семья его отца также спокойно откажется от него, как и семья матери-эльфийки?
Я не хочу подчиняться отцу. Я не хочу оставаться в этом месте, где ледяная красота.
Но…
Если я не воспользуюсь той призрачной и хрупкой возможностью защитить Акара, который был ко мне добр, был со мной искренен, то… то, выходит, что я такая же холодная и расчётливая тварь, как и они?..
– Сядьте, – принцесса, – вновь повторил король.
Отец хочет заставить меня подчиниться. Вежливостью не вышло, подкупом не вышло, знакомством с эльфийским красавцем не удалось, торговлей не вышло, так хочет заставить силой. Если я соглашусь тут остаться, то вряд ли меня отсюда выпустят.
Но Акар… бедный Акар…
Мне жаль его. Очень жаль.
Глубоко вдохнув и шумно выдохнув, спросила:
– А если… если я буду какое-то время жить в Эльфийском лесу и постараюсь освоить хотя бы часть ваших обычаев… тогда вы помилуете Акара?
Кончики его губ дрогнули в улыбке. Кажется, отец был доволен. Очень доволен, что нашёл на меня управу. Но, впрочем, ему почти удалось это скрыть.
– Сядьте, принцесса, – сказал он уже теплее, – Если вам столь хочется помочь этому глупому мальчишке, что вы даже готовы терпеть мою компанию и все наши обычаи, – строгий взгляд на меня, в знак того, что обычаями их мне придётся нажраться серьёзно, под завязку, – Я подумаю об этом. Ничего, впрочем, не обещаю.
Долго и в упор смотрела на него. Глаза в глаза. Правитель Эльфийского леса взгляда не отвёл. Он тоже был упрямым. И, похоже, он уже решил, как будет использовать меня. Уже решил всё сам. За меня. Но, впрочем, если он уже всё обдумал и жаждет привязать меня к этому проклятому месту, значит, он ухватится за эту идею с Акаром. Потому что пока у него это единственная возможность повлиять на меня. Ну, если что угрожать отправить за Грань мою душу и сурово терзать моё тело, пока не соглашусь. Но, впрочем, он пока до таких методов не дошёл. Но уже использовал против меня Акара. И… и раз он так спокойно использует против меня Акара, парнишку, который как-то ко мне расположен, то, может, он и до Нэла доберётся? Тот ж разведчик, а к ним гадкое отношение.
– Обещаю, что подумаю об этом, – повторил король пленившей меня страны, – Но, впрочем, чуть позже. У меня, в отличие от вас, ещё много крайне важных дел, – он вздохнул, медленно отпил из своего стакана, – Например, мне ещё предстоит просить драконов, чтобы их лекаря соизволили вылечить моего сына. Я уже два раза просил, но они делают вид, что не понимают намёков. Может быть, мне даже придётся пригрозить им войной или захватить кого-нибудь из них в плен. Акара, увы, они не слишком любят, чтобы поддаться на угрозы о его возможных проблемах.
Акара против драконьего народа ему не удалось использовать, но уж хотя бы против меня попробует его применить?! Уу, расчётливый засранец!
Впрочем, на сей раз мне пришлось оставить моё честное мнение при себе. Всё-таки он «обещал подумать», стоит ли жизнь Акара моего рвения к учёбе.
Хотела было сесть, притворяясь расположенной к переговорам, и даже шагнула к указанному Сином месту, но, впрочем, передумала. Скрестила руки на груди и стала в упор смотреть на отца.
– Вы считаете, что жизнь вашего брата, хотя и сводного, но всё же вашего брата, единственного, кстати, брата, а также угроза войны между двумя народами древних магов – это ерунда? – строго спросил король, отодвинув бокал.
И сам долго смотрел на меня. В упор.
– Брата жаль, – добавила я чуть погодя, поняв, что жрать хочется, а он может хоть целый день взглядом меня сверлить, тем более, что сам папаша до моего прихода уже предусмотрительно пожрал, – Но и Акар, как я считаю, заслуживает внимания.
– Вам… нравится этот мальчишка? – хозяин Эльфийского леса, места, о котором складывали сказки и о котором грезили в мечтах самые глупейшие из человеческих мечтателей и любителей красоты, насмешливо поднял брови.
– Он мой друг, – сказал твёрдо.
– Странно, вы довольно-таки мало общались с ним. Откуда такая уверенность, что он бы оказался вам хорошим другом? Верность друзей проверяется лишь с годами. Увы, сразу и не понять, кто на чьей стороне.
– Возможно, вы и выбираете друзей, только лишь тщательно проверив, из расчётов достаточно их полезности для вас и вашей шкуры, но я с кем-то предпочитаю просто дружить, – сжала кулаки, – И, в свою очередь, сделаю всё, что могу, ради друзей.
– Мне жаль вас, – король остроухих снова потянулся к бокалу, медленно, но изящно отпил.
Но Творец лишь знает – если ему есть какое-то дело до того, что стало с потомками тех, кого он сотворил и оставил – или только лишь мир, сколько яда таилось в душе этого красивого мужчины, изящно пьющего из бокала.
– Если вы так наивно подходите к выбору того, с кем общаетесь, то, увы, вам придётся однажды вкусить горечь предательства. А я не смогу вас уберечь от всего, как бы ни старался.
Ты не сможешь уберечь меня от того, чтобы использовать совесть!
– Пусть даже однажды меня предадут, однако же до того и после я буду спокойна хотя бы за себя, зная, что уж я-то была честным другом!
– Я-то… когда-то… – отец задумчиво повертел бокал между красивых рук с аккуратно подстриженными, чистыми ногтями, – Как любят некоторые болтать о своих принципах! А между тем, дочь моя, – усталый взгляд поверх красноватой жидкости на меня, – Между тем, девочка, жизнь порою ставит всех в такие ситуации, когда сложно думать о своих принципах. И все эти добродетельные – большинство из них, уж поверь – совершают что-нибудь мерзкое, но зато самое лёгкое в той ситуации.
– Но Акар…
– Ладно, ладно! Я отпущу его! – он со стуком опустил бокал на стол, – Но только один единственный раз. Если он опять затеет какую-нибудь дурь – и попадётся – я его уже не пощажу. Но в обмен на эту услугу постарайся хотя бы немного научиться соответствовать тем ожиданиям, которые наш народ обращает к своим женщинам. Я уж молчу про того, что надлежит исполнять эльфийским принцессам.
Отпустит Акара… только раз… в обмен на мой свободу.
Посмотрела на Сина. Тот стоял и смотрел на меня. По его каменному лицу сложно было понять, о чём он думает. Да и… как справедливо заметил мой отец, только время покажет, кто на моей стороне, а кто – нет. Но, увы, Син был прав. Это предложение сработало. Ловушка захлопнулась. А, может, то была ловушка, которую Син и король Эльфийского леса приготовили для меня?
Вздохнув, села, но не на ближайшее место к отцу, а через одно.
– Вы не собираетесь меня поблагодарить? – мрачно уточнил хозяин страны.
Мрачно посмотрела на папашу. Точнее, на чужого мужчину. Хотя часть его крови текла в моих венах, однако же, для него я была всего лишь пешкой, которая вдруг – из-за трагично закончившейся драки моего брата – стала ему полезной.
Но, увы… ловушка вокруг меня захлопнулась.
– Благодарю вас за услугу, – сказала, как могла спокойно. И уткнулась взглядом в тарелку. Благо вид еды мог служить достойным объяснением того, почему я так долго смотрю туда.
Син, помедлив, сел возле меня, между мною и королём.
Чуть погодя, отец добавил уже более тёплым голосом:
– Что ж, я рад, что вы выбрали это. То, что вы готовы пожертвовать своими желаниями ради блага кого-то другого – отличное качество для возможного правителя или его супруги.
Ишь как повернул! Сам меня вынудил, угрозами убить моего единственного друга, подставил меня, заставив сделать сложный выбор, а теперь хвалит, будто ничего такого. Или будто бы это было просто испытание на то, сгожусь ли я хоть немного на роль супруги следующего короля, которого он собирает впарить мне в мужья. Но как-то зло для испытания принцессы. Зло использовать отчаяние замученного полукровки. Которого, наверное, и он доводил своим пренебрежением.
– А теперь я представлю вам вашего будущего учителя музыки…
Этот жуткий мужчина ещё что-то говорил, но я не слушала.
Да и… если так подумать… В Черноречье, на мою родину, ту страну, к которой была расположена моя душа, мне, стараниями Благовеста, просто так вернуться было нельзя. Или пришлось бы стать благородной защитницей несправедливо обиженных – мне в силу моей натуры это будет трудно – или разбить мечту всех несправедливо обиженных. Мечту о благородной защитнице. За мужчин-то заступаться никогда особо не стремилась, но вот убивать надежду усталых и забитых несчастных женщин, и, возможно, стремление самых смелых из них стать похожей на меня, я не могла.
И я уже заплатила своей свободой за шанс жить для Акара.
Задумчиво пригубила мой бокал, заботливо наполненный для меня Сином, едва на тот посмотрела. Морс… нотки каких-то непривычных фруктов, вяжущих и свежих… и травы…
Надо будет выяснить, доступна ли мне эльфийская магия? Будет здорово, если да. Ещё бы освоить их способы борьбы. И заодно подружиться с местным Лесом. Тогда уже отцу будет намного труднее меня прогнуть.
После обеда король удалился по делам. Син поднялся, протянул мне руку:
– Если принцесса не возражает, я готов ещё что-нибудь рассказать вам о наших обычаях. Или же вам хочется побольше поговорить с другими вашими учителями?
Я равнодушно посмотрела на семь прекрасных эльфийских физиономий. И почувствовала отвращение к тому изобилию красоты, которое тут водилось. Точнее, к их красивой внешности. А вот какие бездны скрывались за каждым из этих лиц – неизвестно. Они же притворялись дружелюбными, улыбались мне. Но меня от их улыбок фальшивых тошнило.
Посмотрела на Сина.
Да, он умён. И, вполне может статься, он такой же расчётливый, как и мой отец. Нарочно прикидывается сильно честным, чтобы пытаться втереться ко мне в доверие. Возможно, именно за ум его мой отец и ценит. И потому первым послал ко мне. А последующих кандидатов в женихи представил уже погодя. Тех, видимо, тоже ценит, но Син на первом месте в его расчётах. Но Син хотя бы иногда честен. По крайней мере, очень хочется верить, что хотя бы он хоть иногда честно высказывает свои мысли и чувства.
Вздохнула.
– Прошу простить меня, но, кажется, я слишком устала от недавних впечатлений. Я бы предпочла отдохнуть сейчас. А к занятиям приступить после обеда или завтра. Если конечно, мои учителя не возражают.
– Как вам угодно, принцесса, – сказал тот, уже зрелый эльфийский мужчина, у которого шла уже Короткая молодость, судя по поседевшим прядям у висков, – Кстати, напоследок хотел бы задать вам всего один вопрос. Если позволите.
– Позволяю, – сказала как могла дружелюбно.
– Какие виды искусства вам нравятся? Мы бы могли уже сегодня набросать план занятий для вас, с учётом ваших пристрастий.
– Ну…
Сначала хотела умолчать об этом. Ведь хуже человеческой девки, наверное, для них могла быть только девка из деревни, коей я и являлась. Но, впрочем, если не скажу сейчас, они всё равно смогут понять потом. Или отец вздумает шантажировать меня раскрытием этой информации в будущем.
Вздохнув, сказала сразу:
– Увы, я мало смыслю в искусстве. Я выросла в Черноречье, в деревне. В самой обычной деревне. И разве что смыслю что-то в растениях, но, насколько поняла, мои знания и умения – лишь малая толика того, что умеет остроухий народ.
Его глаза потемнели.
– То есть, эльфийский народ, – исправилась и сразу же пожалела. Акар ж говорил, что могу дразнить их, притворяясь, что не подозреваю, что им не нравится это прозвание.
– Тогда, думаю, вы умеете танцевать какие-то человеческие танцы, – седеющий эльф улыбнулся, – Вы покажите нам ваши танцы, а мы – наши. Что ж, более не смею вам мешать, – он поклонился и остальные тоже, вслед за ним, – Пойдёмте, мастера, обсудим, с чего нам лучше начать обучение Зарёны.
И даже в том, что мне учить, мой голос почти не имеет веса…
Вышла, с трудом сдержав вздох. Не стоит им показывать, как сильно мне это всё не нравится. Чтобы иметь хоть какое-то преимущество среди остроухих, мне придётся научиться врать. Не то что б я не делала этого раньше… но остроухие, видимо, редкостные мастера оставлять свои истинные эмоции и чувства при себе, за маской дружелюбия и вежливости.
Син проводил меня до моих покоев – я шла, погружённая в невесёлые мысли, как же мне выжить в этом гадюшнике среди этих смазливых эльфийских рож, где нет ни одного приличного человека – и он меня разговорами не донимал. Разве что вдруг предложил куда-то пройти, ещё с той стороны. Я с некоторой заминкой проследовала. Перейдя короткий коридор, мы вышли с другой стороны здания. Ого, выходит, его не обязательно было обходить в длину! На прощанье, у входной двери, ведущей в мои личные покои, мужчина осторожно подхватил мою руку – одарила его мрачным взором – и легко коснулся губами моих пальцев. Пожелал мне хорошо отдохнуть – и наконец-то свалил.
История Зарёны «Чужие тайны» 6
Пара дней занятий прошла на удивление хорошо. Утром заходил Син, предусмотрительно постучав. Я, помня о былой неловкой ситуации… Впрочем, нет, мне просто не хотелось опять оказаться в его присутствии почти голой. Короче, я просыпалась рано – в деревне к этому привыкла – тащила первую попавшуюся тряпку из шкафа – и досыпала. Син критиковал, много всего говорил о смешении цветов, о том, что идёт какому типу внешности, что-то там нёс про какие-то «тёплые» и «холодные» оттенки. Мол, один и тот же цвет может, как подходить к лицу, так и не подходить, в зависимости от того, «тёплый» ли то оттенок или же «холодный». Я с серьёзным видом кивала, будто понимала, о чём речь.
На третий день, сжалившись надо мной, или же куда-то торопясь, дал мне наконец-то приличный совет. Оказывается, чтобы смотреться лучше, можно было просто выбирать поверхность тряпки и украшения. Чтобы они, желательно, были разных фактур. К блестящему украшению подбирать ткань неблестящую. И, наоборот, к украшениям из не гладких камней или тусклых выбирать мерцающую ткань. Ну, там ещё сказано было, что к чёрному и белому цвету много всего идёт, что украшений хорошо бы немного. На шею кулон или ожерелье, кольцо – и вполне хватит. Мол, кичиться драгоценностями ни к чему. Лучше немного, но изящно. Ещё уточнил, что к моей бледной коже и рыжим волосам хорошо подойдут чёрный, алый, васильково-синий, бирюзовый, изумрудно-зелёный или бирюзово-зелёный. Ещё добавил, что можно выбирать наряды в цвет глаз, в цвет губ и в цвет вен. На этом, спасибо ему, наконец-то заткнулся. Хотя и угрожал «вскоре рассказать про причёски» и, заодно, «про заклинания, которыми можно подрастить волосы, впрочем, этими заклинаниями лучше не увлекаться».
После мы шли завтракать вместе с другими моими учителями. Отец отсутствовал. О мачехе по-прежнему долетали лишь чьи-то случайные упоминания. То ли она вообще не хотела меня видеть – тут могу её понять, ведь эльфы недолюбливали людей, а её муж спутался с человеческой девушкой, да и вообще много с кем до моей мамы и после неё – то ли проводила дни и ночи у кровати моего брата. Проведать брата меня не приглашали. Я, поняв, что не жаждут, не рвалась. Хотя на мои редкие вопросы отвечали, что наследник «весьма плох». Жаль. Я видела брата всего лишь раз в моей жизни и, боюсь, больше никогда не увижу.
После завтрака и до обеда шли танцы. Я научила того, с седыми прядями, а ещё светловолосого танцевать танцы моей родной страны. Имён я их, кстати, никак не могла запомнить. Там было что-то до жути похожее, из трёх букв. Не понимала, как у этих выпендрёжников остроухих так получилось, что имена у всех – у моих знакомых точно – состояли из трёх букв, двух согласных и одной гласной. Почему б им не сплести что-нибудь длинное, заковыристое, что красиво звучит, если говорить нараспев и с придыханием?!
Двое других эльфов играли. Обычно один на флейте, другой на каэрыме – эдакой красивой чуть узористой доске с несколькими струнами, которая, если поставить на бок, доходила до пояса или до середины бедра. И играли на ней сидя, положив на колени или какой-нибудь камень перед собой. Впрочем, когда после того, как они несколько раз усыпили меня своей игрой, а потом предложили мне научить их чернореченским танцам – видимо, чтобы меньше спала или чтоб ободрить – выяснилось, что они и тот, с седыми прядями, знают до жути инструментов. И притащили из своих коллекций уже знакомые мне гусли, дудочку, ложки, бубен, бубенцы, барабаны и балалайку. Один, Тин, даже свистульку мне расписную притащил. Я ею залюбовалась – такие красивые крупные чёрные кудряшки на золотом фоне. И едва в глаз ему не засветила ею, когда он сказал, что такие делают в Светополье – у наших врагов. То есть, у страны, с которой Черноречье уже с полвека воюет.
Тин увернулся. Седеющий эльф, смеясь, сказал, чтоб он притащил лучше чернореченскую игрушку, с яркими цветами на ярком фоне. И точечными завитками. Тин проворчал, что и там, и там цветы одинаковые: яркие, ляпистые. Я, вздохнув, сказала, чтоб, если что, тащил что-то белое, в синих цветах и веточках – такие расписывали в Тайноземье. А с Тайноземьем чернореченцы не воевали. Или, чтоб тащили такие белые, где всякие фигурки, будто детьми нарисованные, на белом фоне, с жирными красными мазками-туловищами и чёрными тощими ножками, ну, и всякими простенькими узорами из чёрных точек, штришков и завитушек, причём, неодинаковым, несимметричным.
В итоге, после обеда первого дня занятий Тин притащил бумагу, кисти и краски – и я им до вечера рассказывала про народную роспись Черноречья и ближайших к нему стран. Потом, правда, выяснилось, что тот, немолодой уже остроухий, итак всё знает. И, кажется, даже больше, чем я. На второй день, после обеда, рассказывал уже тот, эльф в периоде Короткой молодости, который теперь будет стареть с человеческой скоростью. Вооружившись бумагой, кистью и красками, он рассказывал мне кратко об основных направлениях в живописи народов Белого, Синего и Жёлтого краёв.
Сначала я смеялась над тем, как в Жёлтом краю рисуют людям крохотные небрежные кисти рук, большие головы и глаза-щёлки. Но когда он стал показывать, как в Жёлтом краю рисуют одним лишь чёрным цветом, по белой бумаге, я смотрела за тем, как летали его руки, как завороженная. Было что-то такое… в изяществе чёрных линий, ложащихся на белый фон. В наброске силуэта, кое-где пересыпанного упавшими с кисти чёрными пятнами, которые тоже красиво ложились в общую картину… и в тех мелких непонятных рисунках штришками, которые, как уточнил, на самом деле были их словами. Буквы в Жёлтом краю были совсем другие! Потом смеялся надо мной уже Тин, когда выяснилось, что я не знала, что Белый, Синий и Жёлтый края – не единственные в нашем мире. Но это эльфы и драконы могут путешествовать с помощью магии, а мне-то откуда знать?..
На третий день после обеда мне обещали очень кратко рассказать о географии, но, увы, в тот день на завтрак припёрся мой отец. И на занятия остался. Смотреть на чернореченские танцы простонародья ему не понравилось. То, мол, скучно, да и платочком я, в танце идя, не слишком изящно размахиваю. То ему не понравились танцы, где надо подпрыгивать, топать ногами или ходить вокруг партнёра-мужчины, подбоченившись… И вообще он мне запретил подол платья подвязывать как штаны – для некоторых чернореченских танцев с притопами мне это пришлось сделать – ему не понравилось, что подвязанный подол подпрыгивал до колен или чуть выше – и учителям много всего было видно. Видны были только ноги. Но, оказалось, эльфийки всегда ходят в платьях в пол или до щиколоток. Отец уточнил, что для мужчины, если ему позволят увидеть хотя бы край женской туфельки – это уже роскошь. И что-то там нёс про красоту обнажённой шеи, когда волосы подобраны вверх. Короче говоря, я поняла, что красота у каждого народа своя. И что эльфы к женским грудям относятся полегче, чем их соседи из Белого края. Ну, ладно, у меня груди не пышные, да и я не слишком толстая. Для людей порою даже слишком худая. Но для остроухих, как выяснилось, сойдёт. У них вообще худые и хрупкие женщины ценились. Изящные. До изящной женщины мне, впрочем, было ещё далеко.
Заодно, из ворчания отца, узнала, что в Синем краю есть страны, где прямо на улице стоят голые или слегка прикрытые каменной тканью женские статуи. Я была в ужасе. Женщины! Голые! Каменные! Прямо посреди улицы, да и при свете дня! И дети там ходят и смотрят на эту срамоту! Хотя у меня возникло подозрение, что, хотя отец и говорил, что эльфам «нравится прикрытая красота и струящиеся силуэты женских одежд», ему те статуи в целом понравились. Ну как бы… взгляд у него на миг стал такой, какой-то мечтательный…
И, позанудствовав насчёт эльфийского понимания женской красоты, отец велел моим наставникам выучить меня эльфийским танцам. Сам сел на подоконник – дело было во дворе, точнее, в саду у моих покоев – и сказал, что будет смотреть за ходом обучения. Я, собрав волю в кулак, осторожно уточнила, нет ли у него срочных государственных дел. На что папаша невозмутимо ответил, что дела делами, но ему хочется присутствовать при том, как его дочь, причём, единственная его дочь, учится танцевать.
День был свежий, немножко прохладный, умеренно солнечный, тихий. Пока перистые облака деловито ползли по небу, пока птицы и обитатели Эльфийского леса радовались жизни, меня нещадно пытали. То есть, пытались научить танцевать какой-то древний традиционный танец.
– Ну, как так можно? – сорвался на крик король остроухих, – Я всю жизнь мечтал о дочке, но это… это…
Приличных слов, дабы описать мои способности к танцу его народа, точнее, полное их отсутствие, у него не нашлось. Он уже не первый раз срывался, пока с тоской внимал моим занятиям. А одарённейшие мастера закрытой эльфийской страны, которых он выбрал мне в учителя, с усилием прятали улыбки и желание закатить глаза к беспощадному небу. Торжественная встреча принцессы и подданных в который раз была отложена на неопределённый срок. Просто представить меня своим людям… тьфу, нелюдям, папаше было недостаточно: ему хотелось, чтобы на той встрече его единственная дочь сверкала ярче бриллиантов и солнца. К счастью для меня, ученицей я была крайне бестолковой. Хотя время от времени, наблюдая за искусством моих учителей и отца, я испытывала глубокую зависть и искреннее восхищение… Словом, уже не раз мне хотелось послать этот лес и его искусных обитателей далеко и надолго – и свалить к людям, но… но я заплатила своей свободой за ещё один шанс для Акара.
– Ну, как может девушка быть настолько… настолько… неуклюжей? – продолжал бушевать правитель Эльфийского леса.
Страшно хотелось ругаться, разбить что-нибудь… что-нибудь эдакое, значительное, прекрасное… Увы, легендарный королевский дворец кто-то уже разрушил незадолго до моего прихода. Мне порой хотелось самой найти разрушителя дворца и треснуть за такую подлость.
– Вот, смотри как надо! – нарушил мои тягостные раздумья отец.
Думала, он не сможет исполнить женский традиционный танец, но ему это как-то удалось, причём, красиво… Он не шёл под звуки флейты и каэрыма, он… летел… плыл… и руки его, кисти рук, пальцы плыли. А взмахи его длинных рукавов напоминали взмахи крыльями. Мне казалось, что ещё одно мгновение – и мужчина взлетит, поднимется в небо…
И я, кажется, начала понимать, зачем парадным одеяниям эльфов, мужским и женским, нужны такие длинные расширяющиеся или широкие рукава, шлейфы, зачем эльфийские мужчины носят рубашки до колен или даже накидки чуть ниже колен с разрезами по бокам, набросанные на штаны и опоясанную рубаху или сами опоясанные сверху. Чтобы все эти полы, подолы и рукава могли красиво развеваться в танце!
А Син, который обычно ходил в штанах и рубашке до середины бедра, опоясанной, с узкими или немного широкими рукавами, с узкими манжетами или без них, как поняла, носил будничные одежды. И вообще, как отец упомянул, Син иногда выполнял поручения вне Эльфийского леса. Но он относился к нему с уважением. Видимо, Син был не разведчиком, а послом. Послов эльфы уважали. И ещё, поняв, кем был этот «художник» и «ювелир», я поняла, почему именно его отправили ко мне первым. Видимо, он славился ещё и даром убеждения или заговаривания дам до полного их соблазнения. Хотя… наслушавшись от отца про таланты моих учителей – что-то я в первую встречу всё же расслышала и запомнила – я заподозрила, что профессия посла вполне могла дополняться у Сина и мастерством живописца, и ювелира и, может статься, чем-нибудь ещё. Так как, по словам отца, «красота – богатство эльфа». А эльфы отчаянно учились всему подряд, чтоб источать в мир как можно больше красоты.
Отец настоял, чтобы я повторила хотя бы пару его движений. Повторил их для меня. Несколько раз повторил. Я попыталась. И почувствовала себя ничтожеством. Мне это ощущение не нравилось.
– Если ты не можешь исполнить ни один из существующих танцев, не волнуйся.
Обернулась. Акар, босой, в одних только широких штанах, устало смотрел на меня. И, кстати, был отрок мускулистый.
Он очнулся! Выжил!
Музыканты и король помрачнели. Полагаю, Хэл согласился на уговор со мной из-за того, что шансов выжить у полукровки почти не было.
– Просто придумай свой танец, – парнишка улыбнулся, потом уточнил, – Кстати, ты кто?
Недоумённо представилась:
– Я – Зарёна.
– Заря моя, – улыбка стала шире, – Приятно познакомиться, красавица!
Хотела спросить спокойно, но мой голос задрожал:
– Ты… совсем меня не помнишь?
– В голове какой-то хаос… Заклинания не удаются, лица не вспомнить… – Акар задумчиво потёр лоб, долго вглядывался в лица молчавших остроухих, – А почему вы так на меня смотрите? Я что-то сделал не то?
Последовала долгая гнетущая тишина. Видимо, от него ждали извинений, раскаяния, бурного проявления желания жить дружно и не посягать на законы обоих народов. Впрочем, может, оно и к лучшему, если он забыл. Может, его если и не простят, то хотя бы дадут ещё шанс.
– Тут смотрю, не то праздник друзей какой-то, не то прекрасную деву танцам учат, – невозмутимо продолжил подросток, – Я бы с удовольствием посмотрел, как танцует огненная красавица, – дружелюбная улыбка, – Какой у тебя танец любимый, Зарёна?
Смущённо призналась:
– Я не умею танцевать. Ну, эльфийских танцев не умею.
Да, собственно, я и человеческие танцевать мало умела. Каким-то танцам меня мама выучила: мы танцевали у нас дома, где нас никто не видел. Часть танцев я подсматривала, когда танцевали другие. Меня никогда не приглашали присоединиться к праздникам в деревне. Да я и не просилась. Всё равно любое моё действие расценивалось как ещё одно проявление моей противной распутной натуры.
Эх, мама… мамочка… Зря ты не ушла оттуда, пока ещё была возможность! Может, и смогла бы найти другого любимого, если бы ушла, покуда была молодой. Но, увы, я видела, как порой она украдкой смотрела на того мерзавца, что выгнал её утром после брачной ночи. А он, скотина, на неё старался не смотреть. Будто пустое место было. И даже завёл себе новую жену, детей, а старой будто и не было вовсе. Хотя порою, не заметив меня, селяне о том шептались, мол, как он, при живой жене-то! Новую взял! Но в глаза ему о том не говорили. И замолкали, заметив меня. И жена его новая делала вид, будто первой его жены, точнее, настоящей его жены, у него вовек не существовало. И детям о нас не говорила своим. А года за три, как остановилось сердце мамы, и она упала, выронив кувшин с молоком, так, что будто слёз белые с лица её скатились капли, он погиб.
Он не вернулся с битвы со Светопольем. Когда двое наших вместо дюжины пришли, когда приветственно закричали дети им у околицы, когда все бросились смотреть на них, вернувшихся с войны, то и мама моя, кувшин с молоком выронив, на них смотреть побежала. Радостно и оживлённо блестели её глаза: ждала мама не встречу – о том она вряд ли б мечтала – ждала хотя бы возможность увидеть своего любимого. От жены его уводить она не пыталась ни разу. Да даже не рискнула с ним хоть раз заговорить – из тех их встреч, что я случайно увидала. А я не пошла тогда. Я не хотела её любимого, злыдню поганую, видеть. А потом, к вечеру, её сын старосты и брат старосты бесчувственную принесли. Сказали, нашли в лесу, бездыханную. И сердце у неё почти не билось. Видимо, не увидев его в тот день вернувшимся или даже переспросив отчаянно – и не тот, не ей желанный, ответ услышав – убежала мама с отчаяния в лес. А после её уже там нашли. Ходил к ней знахарь наш деревенский – сам пришёл, денег не спросил – но пробудить её не смог. Я видела, он с грустью смотрел на неё. Она очнулась дня через два. И была долго, с два месяца, тиха и молчалива. И… и, может статься, что с того злосчастного дня – не для проклятого, её предавшего, жениха, а для неё ужаснейшего дня – и стало сердце матери моей слабеть и ныть. Но не говорила мне о том она. А после было уже поздно…
Я не знаю, что она чувствовала, когда я родилась, когда она обо мне узнала. Может, мечтала мама, что я буду ребёнком её с любимым, но, увы… Кажется, с рождения уже уши мои были заострёнными сверху. И выдавали, что не от него она меня зачала. И, замечала, когда я с мужем её предавшим случайно встречалась в деревне или лесу, на меня бросал мужчина мрачный взгляд. Но бить меня он не пытался. Не ругался. Повода придраться не искал. Раз заступился, когда меня поймал у озера кузнецкий сын, схватил за ворот его, выпустив меня, а того – по роже того распухшей и глазам подбитым потом увидала – избил. Но больше уж не вступался. И я тоже не пыталась говорить с ним. А после было уже поздно…
А дети его другие, жена та противная его ко мне так и не подошли, даже когда остановилось дыханье матери моей… Даже когда я, собрав немного вещей в суму дорожную, подожгла наш дом…
Полудракон подошёл ко мне, утонувшей в тоскливых воспоминаньях, и, прежде чем кто что-либо сказал, прижал меня к себе, обнял, погладил по волосам. Потом отпустил из рук, неожиданно, чуть приподнялся на носках и… и вдруг прямо в губы меня поцеловал.
– Что б ни случилось, – сказал, – Ты краше всех.
Моргнула недоумённо. Он снова легонько и быстро прикоснулся губами к моим губам, погладил по голове, руку убрал. И подальше отступил, шагов на шесть.
