Текст книги "Искусница"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Что именно? – уточнил Евтихий.

Геврон смотрела на него с нескрываемым презрением.

– Для чего существуют все эти иллюзии, перемены внешности, обман зрения? Есть же в них какой-то смысл!

– Ты веришь в то, что у любого явления имеется некий глубинный смысл? – переспросил Евтихий.

– Почему бы и нет?

– Потому что смысла может и не быть…

– Я верю, – медленно и твердо произнесла Геврон, – что это существо, кем бы оно ни было и как бы оно себя ни называло, – отвратительно и гадко. И нам не напрасно показывают это его обличье.

– А я думаю, что природа эльфов наименее совместима со здешним миром, – парировал Евтихий. – Я считаю… Да что там, теперь я просто уверен в том, что мы наблюдаем взаимное отторжение… Все, что я знаю об эльфах… – Он вздохнул. Как сейчас выяснилось, он на удивление мало знал об эльфах.

– Они преисполнены жизни, – сказал наконец Евтихий. – А здешний мир, напротив, преисполнен смерти. Медленного и тоскливого умирания. Здесь хуже, чем у троллей.

Перед его мысленным взором возник образ тролля-надсмотрщика из карьера, где работали пленники. Серокожая кривоногая тварь с тупым взглядом. Когда он орал, из его рта летела слюна. От него вечно воняло. Да там от всех воняло.

С первого дня плена Евтихий замкнулся в себе. Он видел, как другие рабы в карьере общались между собой, налаживали какой-то быт – насколько такое вообще было возможно в подобных условиях, даже плели интриги… И не то чтобы они не принимали к себе Евтихия. Он просто не в состоянии был с ними общаться. Он как будто оброс коростой.

Видение было коротким, но чрезвычайно ярким и болезненным. Там, в мире троллей, умирание было еще более очевидным, чем здесь.

Если бы кто-то сказал сейчас Евтихию, что троллям мир по их сторону Серой Границы видится куда более живым, нежели эльфийский, он бы рассмеялся этому недоумку в лицо.

Геврон недоверчиво хмыкнула.

– Возможно, ты и прав… И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю считать его Фиханом и относиться к нему соответственно. Мне почему-то кажется, что он вернулся к отвратительному образу после того, как у него зажили последние царапины. Он стал слишком гармоничным для здешних условий, и месть не заставила себя ждать.

– То есть, – медленно проговорила Геврон, – если снова пустить ему кровь…

Она остановилась, не веря тому, что сама только что сказала.

Евтихий закончил за нее:

– Именно. Если сейчас ударить его ножом, он снова превратится в человека.

– Проверим? – предлолшла Геврон.

Фихан с тревогой переводил взгляд с одного лица на другое. Оружия у него не было, но если бы и было – против этих двоих он в любом случае оставался бы бессилен.

– Тебе непременно нужно все проверять? – отозвался Евтихий. – Ведь все очевидно!

– Мне не очевидно, – возразила она.

Евтихий пожал плечами.

– Хорошо. Но будь аккуратна, не бей слишком сильно. И еще учти, это в последний раз. Потом придется терпеть его таким, каков он есть.

Фихан с ужасом уставился на Геврон, когда она, вытащив меч, надвинулась на него. Он быстро отполз к краю тропы, прижался к дереву, а затем неожиданно с громким криком провалился в чащу. Геврон бросилась за ним. Она протиснулась между стволами и застряла в колючем кустарнике, росшем в полумраке чащобы. Евтихий мог бы поклясться в том, что минуту назад здесь не было просвета.

– Евтихий! Помоги! – кричала Геврон из темноты.

Евтихий вытащил ее из кустов. Оба вернулись на тропу, с трудом переводя дыхание. Геврон вся была исцарапана, да и Евтихий выглядел не лучшим образом.

– Что будем делать? – осведомился он.

– Фихан сбежал, – сказала девушка. – Я ему не верю. Моревиль и здесь ошибся. Он вечно всех поучает! Вернул мальчику его истинный облик, как же! А может быть, помог чудовищу нас всех одурачить?

Евтихий грустно смотрел на девушку. Она была разгневана, испугана. Сквозь юные черты опять проступил возраст: морщины в уголках глаз, на лбу, на шее. Было ли это иллюзией? Может быть, сам Евтихий воспринимает Геврон как немолодую женщину и потому она видится ему такой? Встречаются ведь молодые девушки с уставшей, старой душой. Не саму ли душу, не ее ли облик воспринимает Евтихий, когда общается с Геврон?

– Геврон, – заговорил Евтихий осторожно (все-таки у нее был меч, а у него – только нож), – но ведь ты уже имела случай заметить: как бы Фихан ни выглядел, он никогда не проявлял себя враждебно.

– У него возможности такой не возникало, – ответила девушка упрямо. – Он всегда оставался безоружным, его окружали люди, куда более сильные, нежели он сам. Конечно, он держался тихо и вежливо. На его месте любой бы вел себя так. Разве нет?

– Не знаю, – Евтихий вздохнул. – Мне доводилось встречать людей, которые не посмотрели бы, насколько сильнее их враги и насколько этих врагов больше.

– Ну а мне таких не встречалось! – отрезала она.

И тут ветви деревьев раздвинулись, и на тропу выбрался Фихан. Уродливый, с чрезмерно длинными тощими руками, он шел согнувшись и время от времени опускался на четвереньки.

– Там есть проход, – сообщил он, отдуваясь. – Идемте!

– Ты пойдешь за ним? – Геврон не поверила своим глазам, когда Евтихий без слов повернулся и двинулся вслед за эльфом (если только это был эльф).

– Да, – сказал Евтихий, не оборачиваясь. – Я ему верю.

Она покачала головой.

– Я возвращаюсь к Моревилю, – сказала она. – Он дурак и трус, но он, по крайней мере, человек. Нормальный человек, как и я.

– Не смею тебя задерживать, – откликнулся Евтихий. Он вдруг остановился и посмотрел на девушку. – Ответь мне только на один вопрос, Геврон. Только будь честна, хорошо?

– Ладно, спрашивай. Я не стану лгать. А если мне не понравится твой вопрос, я так и скажу.

– Сколько тебе лет, Геврон? – спросил Евтихий. – На самом деле – сколько?

Она молчала.

– Я не хочу унизить тебя или оскорбить, – прибавил Евтихий. – Я просто должен кое-что проверить…

– А на сколько лет я выгляжу? – осведомилась она.

– Чаще всего – лет на восемнадцать, но мне кажется, что это неправда, – ответил Евтихий. – Мне думается, тебе лет сорок. Что скажешь?

– Ничего.

Она резко повернулась и зашагала по тропе обратно в сторону замка.

* * *

Евтихию потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к облику своего спутника. Не исключено, что сказалась привычка к троллям: с этой задачей Евтихий справился сравнительно быстро.

Фихан ни о чем не спрашивал. Он догадывался о том, что его спутнику приходится нелегко.

Вместе они продирались сквозь чащу. Фихан безошибочно находил незримые тропы там, где, казалось, пройти было просто невозможно. Евтихий весь был покрыт царапинами и ссадинами. Странно, но его спутник ни разу даже не оцарапал руку, хотя шел первым.

Они молчали. Разговаривать было не о чем. Да и в любом случае сил на болтовню не оставалось.

К вечеру, когда сумерки начали сгущаться и дождь полил сильнее, Фихан отыскал место для лагеря. Костер им развести не удалось. Фихан расчистил от веток и камушков небольшой пятачок земли, нарвал и натаскал туда травы, чтобы мягче было лежать. Они укрылись плащом Евтихия и попытались согреться.

– Я знаю, как выгляжу, – пробормотал Фихан. – И понятия не имею, почему это опять случилось.

– Не имеет значения, – ответил Евтихий. – Мне уже почти все равно.

– Ты был прав насчет Геврон, – сказал вдруг Фихан. – Я не знаю, какой она видится тебе, но мне с самого начала было ясно, что она немолода.

– Интересно, как немолодая и, вероятно, солидная женщина оказалась здесь? – удивился Евтихий.

– Я слышал историю скорохода Кохаги, – сказал Фихан. По голосу ясно было, что он улыбается. – В некоторых местностях этими тоннелями пугают детей. «Будешь шляться где попало и в дурной компании, провалишься в дыру и окажешься там, где ходил Кохаги». Никогда не слышал?

– Нет.

– А там, где я жил, так часто говорили… Но прежде мне никогда не встречались люди, которые действительно проваливались в эти тоннели. Ни люди, ни эльфы, ни тролли. Никто. Все разговоры о тоннелях Кохаги были просто разговорами. Вроде россказней о Моране. И так продолжалось до тех пор, пока я сам не ухнул в тоннель. И вот тут-то все и началось…

– Что началось? – не понял Евтихий.

Фихан вздохнул.

– Еще совсем недавно я жил среди тех, для кого имя Кохаги оставалось пустым звуком. И вдруг – бабах! – я среди тех, чья жизнь полностью переменилась, и именно из-за Кохаги. И теперь уже кажется, будто все, с кем я ни встречусь, каким-то образом связаны с Кохаги.

– С Джуричем Мораном, если уж на то пошло, – заметил Евтихий. – Ведь это Моран сделал Кохаги тем, кем он был.

– Ты понял, что я имею в виду, – сказал Фихан.

– В общем и целом, да. Только я не понимаю, какое отношение это имеет к возрасту Геврон.

– Непосредственно к ее возрасту – никакого. Но тебе было интересно, как это она ухитрилась сюда провалиться… Вот так и ухитрилась. Жила себе поживала, ни о чем, небось, не тужила – и вдруг с ней это случилось.

– Понятно.

Они помолчали. Потом Евтихий спросил:

– А сам ты, Фихан? Сам-то ты как здесь оказался?

– Во время битвы, – сказал Фихан, – я гнался за троллями. Их было трое, и они удирали от нас во все лопатки. А нас было пятеро: двое эльфов и трое людей. Это было сразу после того, как сдвинулась Серая Граница. Битва за замок Гонэл уже закончилась. Ты был там, не так ли?

– Угу, – пробурчал Евтихий.

Ему не хотелось сейчас вспоминать то сражение. Фихан понял это и не настаивал на расспросах.

– Геранн и новая защитница Ингильвар вернулись в замок, и большинство солдат последовало за ними, – продолжал Фихан. – Они сидели в замке и смотрели, как приближается граница, как серый туман заливает замковые рвы… Ты сам это видел?

Евтихий отмолчался.

Фихан вздохнул:

– Были солдаты, которым оказалось легче гоняться за отбившимися от войска троллями, чем торчать за стенами. Во время погони меня занесло в рощу, и я поехал вдоль ручья. Вода в нем была темной от крови. Я никогда такого раньше не видел…

Он замолчал.

– А потом? – спросил Евтихий. Ему показалось, что собеседник не намерен продолжать.

– Потом я оступился и упал. А когда очнулся, то увидел темную башню, поле с растоптанными колосьями и всех этих людей, которые вознамерились меня убить, – ровным тоном заключил Фихан. – Ну а с тобой что случилось?

– Меня ударили по голове, – сказал Евтихий, почему-то чувствуя себя виноватым.

И вдруг Фихан засмеялся. Это произошло так неожиданно, что Евтихий не поверил своим ушам. В первое мгновение ему даже показалось, что эльф рыдает, но нет – тот и впрямь покатывался со смеху. И в конце концов засмеялся и сам Евтихий.

– Что, вот так просто стукнули по голове? – выговорил наконец Фихан. – И этого хватило, чтобы ты попал сюда?

– Точно, – подтвердил Евтихий. – Так и было.

– И никаких героических приключений? Треснули по башке, и все дела?

Они смеялись и смеялись. И хоть повод для веселья был какой-то странный, и смех этот беспричинный должен был, по идее, сделать из них обоих полных дураков, Евтихий никогда в жизни не чувствовал себя более умным и зрелым человеком, чем сейчас.

* * *

– Он воображает, будто мне все равно! – рычал Джурич Моран, расхаживая по комнате и с ненавистью глядя на закрытую дверь, за которой скрылся Николай Иванович. – Он так представляет дело! Он приходит ко мне в дом и демонстрирует озабоченность судьбой моих клиентов! Моих, заметим, клиентов! Моих, а не его! Если бы он вложил в Авденаго столько сил и души, сколько вложил в него я, то он бы его…

Юдифь молча слушала разглагольствования Морана. На пыльном личике девушки застыло печальное выражение. Она безразлично смотрела то на Морана, то в угол.

– Мне не все равно! – заорал Моран, останавливаясь перед Юдифью. – У меня вся душа изболелась! Мне не все равно, ясно тебе, бессмысленная муха?

Юдифь перевела на него тихий взгляд.

– Ясно, – прошептала она, вздыхая. – Мне ясно.

* * *

Чаща сменилась приятным леском. Дождь прекратился, хотя небо по-прежнему оставалось серым. Теперь Фихан и Евтихий шли по сухой чистой земле. Здесь было много ручьев с прозрачной водой. Берега терялись в зарослях осоки. Россыпи мелких голубых и розоватых цветков виделись в зеленой траве.

– Мне просто не верится, что мы вдруг оказались в таком месте, – сказал Евтихий, останавливаясь, чтобы выпить воды и сполоснуть лицо. – Как-то здесь слишком хорошо. Подозрительно хорошо, не находишь?

Длиннорукое существо уселось на корточках на большом камне. Оно напоминало лягушку.

– Будешь есть речную змею? – спросил Фихан. – По-моему, они тут водятся.

– Я бы не отказался.

Фихан опустил руку в ручей и какое-то время оставался в неподвижности; затем он сделал быстрое движение, и длинное, отливающее перламутром тело принялось извиваться у него в кулаке. Змея шипела, пытаясь укусить. Фихан ударил ее о камень, и она обвисла.

– Надо разжечь огонь, – сказал Фихан.

– Здесь сыро.

– В любом случае разводить костер придется, – повторил Фихан. – У этих тварей очень вкусное мясо, но в сыром виде они ядовитые.

– Откуда ты знаешь?

– Ты тоже это знаешь, просто забыл.

– Что возвращает нас к старому вопросу о твоей истинной сущности.

– О нашей истинной сущности, – поправил Фихан. – То, что ты выглядишь похожим на человека, не имеет ровным счетом никакого значения. Ты можешь оказаться кем угодно. Кстати, в моих глазах ты день ото дня становишься безобразнее, а это – дурной знак.

– Пожалуй, я разведу огонь, – сказал Евтихий.

Он собрал хворост и принялся за дело. После долгих попыток, с покрасневшими глазами, мучительно кашляющий, Евтихий все-таки заставил костер гореть. Фихан тотчас устроился рядом и протянул к огню руки.

– Погоди, а как же наша речная змея? – остановил его Евтихий. – Пока мы тут нежимся, огонь погаснет, и мы не успеем ее зажарить.

– Мы испечем ее в углях, – успокоил его Фихан.

Глаза-плошки вдруг ярко блеснули красным. Такого с Фиханом прежде не случалось, и Евтихий испугался. Все предостережения, которые высказывала перед своим уходом Геврон, всплыли в его памяти. А что, если Геврон все-таки была права, и доверять Фихану опасно? Кто он такой на самом деле? Сейчас-то он выглядит мирным и даже симпатичным, если привыкнуть, но ведь и это может оказаться иллюзией…

Как многие простолюдины, Евтихий твердо верил в расу и происхождение. Тролль, например, не может быть дружелюбным. Даже по отношению друг к другу тролли всегда держались настороженно и в любое мгновение готовы были вступить в драку. А эльфы невероятно высокомерны. Человек знатного рода скорее потеряет жизнь, чем поступится честью. От крестьянина не жди щедрости, от торговца – благородства.

Евтихий сызмальства привык к этим «истинам». В свое время ему стоило немалых усилий отказаться от большинства из них, но теперь… Он чувствовал себя беззащитным, когда потерял последнюю опору и очутился там, где любая видимость могла обернуться обманом.

Фихан заметил, что приятель странно напрягся, и тихо спросил:

– Что-то не так?

– У тебя глаза пылают.

– У тебя тоже пылают, – попытался пошутить Фихан. – Это от голода. Сейчас покушаем, и все пройдет.

Евтихий шутки не поддержал:

– Нет, у тебя по-настоящему пылают. Как угли, если подуть.

Фихан поднес руку к лицу и растерянно ощупал свои глаза.

– Ничего не чувствую, – признался он.

– Может быть, ты и не должен чувствовать, – откликнулся Евтихий. – А может, просто врешь. Но они у тебя светятся, определенно.

– Хочешь, я закрою глаза? – спросил Фихан. – Так тебе будет легче?

– Попробуй.

Фихан опустил веки, и Евтихий к своему ужасу увидел, как красноватое свечение пробивается сквозь тонкие сморщенные веки.

Он понял вдруг, что не в состоянии больше выносить близость этого существа. Не дожидаясь, пока его спутник снова откроет глаза, Евтихий вытащил нож и с силой ударил Фихана в плечо.

Ночь наступила мгновенно. Пламя костра почти погасло, только по головешкам то и дело пробегали змеистые огоньки. Когда кровь Фихана попадала на угли, они шипели, и причудливый дым поднимался вверх, опутывая прозрачными нитями лицо эльфа.

Фихан безмолвствовал. Он не пытался перевязать плечо, не останавливал кровь, он даже не поднял руки, чтобы зажать рану.

Евтихий скорчился на земле. Нож, отброшенный им, валялся рядом. Евтихий боялся даже глянуть в ту сторону. Так скверно на душе у него не было уже очень давно.

Хуже всего показалось Евтихию то, что Фихан не спешил превращаться в безопасного с виду шестнадцатилетнего паренька, симпатичного и робкого. Сидело у погасшего костра печальное чудовище и истекало кровью.

– Дай перевяжу, – сипло проговорил наконец Евтихий.

Фихан не двинулся. Он не стал мешать Евтихию, когда тот оторвал полосу от своей рубахи и затянул узел у раненого на плече. Повязка сразу промокла.

Безнадежно. Все здесь совершенно безнадежно. Евтихий даже не знает, кто его спутник, не говоря уж о том, что ему абсолютно неизвестно, куда они направляются и что ожидает их на пути. И будет ли вообще конец этому пути.

Евтихий повалился лицом в землю и заплакал. А потом он заснул.

* * *

– За каждого из них у меня болит вот здесь! – Моран топнул ногой и тотчас скривился, хватаясь за правый бок. – Вот тут у меня нестерпимо ноет! Ясно тебе?

– Да, – сказала Юдифь и уставилась на правый бок Морана. – А что у вас тут?

– В каком смысле – «что»?

– Какие внутренние органы? – пояснила Юдифь, моргая.

– Что значит – «какие органы»?! – взъелся Моран. – У меня здесь размещается сердце! Сердце у меня тут! И оно болит! Нестерпимо страдает! Если бы у тебя было сердце, газетная моль, ты бы меня понимала, а не спрашивала про внутренние органы. Вам всем лишь бы расчленить и посмотреть научным оком. Полное бездушие. Впрочем, чего ожидать от русских? Балет и атомная бомба. Еще Сальвадор Дали все это нарисовал. У него была жена русская, она ему объяснила. На кухне был пирог, принеси.

Юдифь не двинулась с места.

– У людей сердце слева, – сказала она.

– Пирог принеси, несострадательная сороконожка. Не поговорить по душам, так хоть покушать от брюха.

– Так что с правой стороны у вас какие-нибудь кишки, – не сдавалась Юдифь. – Вы, наверное, плохо питаетесь.

– Разумеется! – фыркнул Моран. – Разумеется, я плохо ем. Я ночами не сплю, потому что переживаю за моих клиентов. Их лица плавают передо мной в ночном мраке. Чаще всего – мерзкая рожа Авденаго. Как увижу его, так вскакиваю, весь потный.

– Я принесу пирог, – сказала Юдифь, выползая из кресла.

Моран проводил ее негодующим взглядом.

– Могла бы и поспешить, – бросил он ей в спину.

– Смысл? – осведомилась Юдифь. – Мы ведь никуда не торопимся. Это у ваших клиентов время истекает слишком быстро, а мы можем ждать до бесконечности, не так ли?

Джурич Моран отчетливо скрипнул зубами.

* * *

За ночь кровь на повязке засохла. Только по одежде и раненому плечу Евтихий и мог определить, что перед ним – все тот же Фихан.

Эльф проснулся, едва лишь Евтихий пошевелился, и наблюдал за своим спутником сквозь ресницы. Длинные пушистые светлые ресницы, а под ними – сияющие темно-синие глаза. Существо одновременно древнее и невероятно юное, с нежной кожей, удлиненным овалом лица, Фихан съежился у погасшего костра. Его золотистые волосы были покрыты пылью, и это выглядело кощунством.

Евтихий встал, поднял голову к небу, пытаясь угадать – не смилостивится ли погода, не разойдутся ли облака. Утро, как обычно, намекало на такую возможность.

Фихан пошевелился, сел, открыл глаза.

– Сегодня лучше? – спросил он.

Евтихий обернулся и долго рассматривал его. Теперешний Фихан и напоминал того мальчика, которого спас Моревиль, и здорово отличался от него. Теперь Фихан вообще не был похож на человека. Даже в голову не могло бы прийти, что он действительно был когда-то конюхом, ходил за лошадьми. Скорее, у него была внешность принца.

– Сегодня, я думаю, дождя не будет, – сказал наконец Евтихий.

Они выкопали из костра речную змею, которая за ночь пропеклась и оказалась действительно очень вкусной. Приятели просто ожили, насытившись розоватым мясом, и даже отсутствие соли их не смутило.

– Ты сможешь идти? – спросил Евтихий у своего спутника. И добавил: – Я не хотел… слишком сильно тебя бить. Это случайно так вышло.

Синие глаза эльфа блеснули.

– Ты терпел, сколько мог. Я даже не надеялся, что у тебя хватит выдержки так надолго. Находиться рядом с чудовищем, вместе с ним идти по лесу, вместе есть, спать под одним плащом – для этого нужно обладать сильной волей, Евтихий.

Евтихий отмахнулся. Ему не хотелось больше говорить об этом. В любом случае он чувствовал себя виноватым.

Они вышли в путь. С каждым шагом дорога становилась все приветливее. Лес сделался менее густым, свет проникал теперь сквозь листву; более того, сами листья, как казалось, тоже источали слабое сияние – они были бледно-зелеными, золотистыми.

То и дело Евтихий испытующе поглядывал на своего спутника: не ослаб ли тот от потери крови, в состоянии ли он идти достаточно быстро или же следует сбавить ход. Но Фихан держался как обычно, как будто и не был ранен. В конце концов он даже сказал приятелю:

– Не беспокойся обо мне. Если мне станет дурно, я молчать не стану, попрошу об отдыхе. Идем, пока светло. По-моему, мы скоро выберемся… по крайней мере, из этого тоннеля.

– Думаешь, их тут много?

Евтихий постарался сделать так, чтобы голос его прозвучал деловито. Он был немного смущен тем, что Фихан легко разгадал его мысли.

– Я знаю, что Кохаги пользовался этой дорогой не раз и что многие тоннели соединены между собой. Ты тоже об этом знаешь, не так ли? В этом мире все помешаны на тоннелях.

– И никто не потрудился составить их карту, – добавил Евтихий.

– Возможно, потому, что это невозможно, – заметил Фихан. – Я думал о картах. Но пройти по этим дорогам… К тому же иногда мне кажется, что мы на самом деле топчемся на месте. Кохаги что-то делал с пространством. Он добирался из точки «А» в точку «Б» с невиданной скоростью и всегда незаметно. А это значит, что пространство для него складывалось гармошкой и позволяло прошить себя насквозь.

– Штучки Джурича Морана, – вымолвил Евтихий.

Под ясным взглядом кобальтовых глаз эльфа ему стало неловко. Банальность, даже пошлость только что произнесенной фразы – «штучки Джурича Морана» – ощущалась почти болезненно.

– Нам придется иметь дело с тем, что у нас есть, – спокойно сказал эльф. – Не имеет значения, как мы к этому относимся.

Все-таки он изменился с тех пор, как перестал быть жалким чудовищем. Обрел уверенность, рассуждает умно, как зрелый человек, а не как перепуганный мальчишка. Вообще он начал рассуждать! Еще пару дней он просто помалкивал и ежился, когда на него смотрели. Многое в поведении, оказывается, зависит просто от внешности. Раньше Евтихий считал, что это правило распространяется только на женщин. Еще одно заблуждение.

Они миновали светлую рощу и попали под дождь. Большая поляна, на которую вышли путники, была полна влаги. Сочная трава напитывалась водой. Мириады паутинок, растянутых между высокими стеблями осоки, переливались крохотными радугами. Все здесь источало свет, и зелень, и капли дождя.

А по краям поляны стояли, поднятые на шесты, колеса из позолоченной древесины, и на этих золотых колесах безмолвно догнивали тела умерших. Десятки, сотни колес, все одинаковые. И повсюду – лохмотья одежды и волос, белеющие кости, выпавшие челюсти.

Дождь с радостным безразличием падал на них, лучезарный свет заливал останки, отблески золотого сияния гуляли по тряпью и костям.

Евтихий замер на краю поляны.

– Что это?

– Не знаю.

Осторожно, словно боясь наступить в капкан, приятели двинулись через поляну. Они подошли к первому колесу, ко второму. Столбы с колесами были расставлены с пугающей равномерностью. Евтихий коснулся холодного обода.

– Это не позолота. Мне кажется, это настоящее золото.

– Тем хуже, – пробормотал Фихан.

Евтихий покосился на него, но ничего не сказал.

Им пришлось идти мимо мертвецов, и казалось, что не будет конца этим безмолвным жертвам давней расправы.

– Как ты думаешь, Фихан, кто они? – спросил Евтихий шепотом.

Фихан покачал головой:

– Они могут быть кем угодно. Такими, как я. Такими, как ты.

Внезапно между деревьями мелькнули тени. Фихан заметил их первым. Он дернул Евтихия за руку, и приятели нырнули в густую траву. По краю поляны проехал небольшой конный отряд. Всадники не заметили прятавшихся в траве человека и эльфа; к счастью для путников, они куда-то спешили и не глядели по сторонам.

Выждав некоторое время, приятели возобновили путь. Поляна оказалась огромной. И хотя лес постоянно виднелся впереди и вроде бы до него оставалось совсем немного, он все время отодвигался, так что в конце концов возникло ощущение, будто путники на самом деле стоят на месте. И вдруг поляна оборвалась, и лес снова обступил двоих приятелей.

Здесь имелась дорога, а на ней – следы от лошадиных копыт. Отряд всадников не померещился Фихану. Были и следы от телеги, и от сапог.

– Неужели и здесь идет война? – не выдерлсал Евтихий.

– Естественно… Она повсюду, – ответил Фихан. – Так и было задумано. Или вышло случайно. Мы ведь имеем дело с наследием Морана.

И от того, что эльф позволил себе это банальное высказывание насчет морановского наследия, у Евтихия потеплело на душе. И ему начало казаться, что все обстоит не так уж плохо, как выглядело поначалу.

Замок открылся перед ними на закате. Он весь был залит багровым светом. По его золотым стенам стекали красные потоки, как будто небеса плакали над ним кровавыми слезами.

Евтихий покосился на эльфа. Темно-синие глаза отражали сияние замковых стен: они были наполнены золотом.

– Что ты видишь? – спросил Евтихий.

– То же, что и ты, – откликнулся Фихан. – Замок. Золото.

В мгновение ока все изменилось: по траве, разбрызгивая лужи, к чужакам мчались какие-то люди в кожаных доспехах, вооруженные короткими кривыми мечами, бородатые, черноволосые. Они кричали что-то, их рты были широко распахнуты. Они возникли так быстро, что Евтихий ничего не успел сообразить: на него наскочили сразу двое, опрокинули на землю, связали руки и придавили чем-то тяжелым. Возможно, кто-то из них попросту уселся ему на шею. Он не знал. В нос ему набилась жидкая грязь, и Евтихий понял, что вот-вот задохнется.

* * *

Джурич Моран взял пирог и смял его.

– Видишь? – показал он Юдифи. – Вот что происходит с пространством, если оно попадает в мои руки. И думаешь, я этого хочу?

Он в волнении откусил кусок там, где на поверхность выполз джем.

– Совершенно не хочу я этого, – с набитым ртом продолжал Моран. – Я вообще в такие минуты не о катастрофах думаю… Катастрофы случаются потом. А я не то что помочь не могу – я вообще ничего об этом не знаю. Мне об этом много позднее рассказывают. Или вообще не рассказывают. Вот что важно учитывать! А не обвинять сразу с бухты-барахты, как будто я злодей какой-нибудь.

* * *

– Видишь вон там стена рухнула? – Дюжий детина показывал Евтихию участок золотой стены, безобразно темный, оплывший. – Во время прошлого штурма мы там здоровенную дыру проделали. Они кое-как залепили, наспех, – по-моему, глиной… Вот здесь, я полагаю, мы и будем штурмовать.

– А наверх ты смотрел? – спросил Евтихий. – Вон там, где черные потеки. Я так думаю, они будут ожидать, что мы именно здесь нанесем удар, и потому поставили на стене котлы со смолой. Им даже кипятить смолу не придется, просто выльют нам на головы, мы и прилипнем, как мухи.

Ему показалось вдруг, что этот разговор уже был. В другом месте, в другое время, хоть и при сходных обстоятельствах.

Евтихий тряхнул головой. Все дело в сходных обстоятельствах. Одинаковые ситуации порождают одинаковые слова. К тому же тот диалог состоялся давно. Очень давно. В другой жизни.

– В любом случае, я намерен штурмовать в этом месте, – повторил детина.

Он здесь командовал. О его статусе свидетельствовали здоровенные золотые бляшки, укрепленные на кожаном панцире. У всех остальных панцири были без украшений. И у Евтихия тоже. Ему отдали доспех какого-то убитого парня. А Фихан вообще от доспеха отказался. Как будто его ослепительная красота – а она с каждым днем становилась все менее человеческой, все более неземной, если можно так выразиться, – в состоянии была спасти эльфа от гибели в бою.

– Я хочу тебя с другими ребятами на таран поставить. Выдержишь? С виду ты вроде бы, крепкий, – продолжал командир, поглядывая то на Евтихия, то на стену замка. – Клыки у тебя подходящие, крепкие. В случае чего перегрызешь.

Евтихий почувствовал, как сердце у него подпрыгнуло и застряло в горле.

– Что у меня подходящее? – переспросил он шепотом.

Детина долго, безмолвно смотрел на Евтихия. Тому вдруг показалось, что командир вообще никогда ему не ответит, и это было самым жутким из всего. Но ответ в конце концов прозвучал:

– Клыки. Я говорю о твоей нижней челюсти, приятель. Здесь много крепких челюстей, но твоя – это что-то выдающееся. Да ты в зеркало давно смотрелся?

– Давно, – хрипло выговорил Евтихий.

– Гляди.

Детина снял с груди одну из бляшек, обтер ее рукавом и протянул Евтихию. Тот долго всматривался, но видел только какие-то искаженные фрагменты чьей-то физиономии. Возможно, то была физиономия самого Евтихия, разобрать все равно невозможно.

– Ты переверни, – посоветовал детина. – Там гладко все. Почти как зеркало.

Евтихий машинально последовал совету и выронил бляшку.

На него таращилась плоская рожа с крохотными глазками и мощной нижней челюстью. Желтые клыки в палец размером выступали наружу. Острые скулы торчали так, словно желали порвать зеленоватую кожу. Космы черных волос падали на лоб и на плечи.

Не сказав ни слова, Евтихий повернулся к командиру спиной и побежал прочь.

Тот удивленно поглядел ему в спину, присвистнул, но ничего не сказал. Подобрал свою бляшку и снова нацепил ее на грудь.

– А что такого? – пробурчал он себе под нос. – Будто в первый раз с таким встречается.

Евтихий нашел Фихана в лагере под стенами замка со стороны ворот. Эльф стоял в стороне от остальных солдат, один, и смотрел на башню. Видно было, как по плоской крыше, хоронясь за зубцами башни, расхаживают лучники. Очевидно, они смотрели на эльфа и других осаждающих.

Евтихий подбежал к Фихану и остановился в нескольких шагах от него. Эльф медленно повернул к нему голову, улыбнулся.

– Обсуждали будущий штурм?

– Да.

– Ты выглядишь встревоженным. Боишься сражения?

– Не больше, чем раньше.

– А раньше боялся?

– Фихан, все солдаты немного беспокоятся перед сражением. В этом нет ничего удивительного.

– Тогда хорошо. Потому что мне тоже как-то беспокойно. По-твоему, нам удастся разбить стены из золота?

– Не знаю… Там есть слабое место. Я поставлен на таран, – Евтихий отмахнулся. Не это он хотел обсуждать. Но как начать? В конце концов он перевел дыхание и тихо спросил: – Фихан, как я выгляжу?