Текст книги "Искусница"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Ага. Скажи это тем, кто выгнал меня из родного дома.

– Вас выгнали? – поразилась Диана. – В жизни бы не поверила!

– А что я, по-твоему, здесь делаю? – огрызнулся Моран.

– Что?

– Живу в изгнании, вот что! Не можешь отличить изгнанника от аборигена? Куда катится мир!

– Куда надо, туда и катится… – Диане лень было спорить. – А где ваш дом?

– В Калимегдане.

– Это на Тибете?

Моран рассердился:

– Кому ни скажешь – все спрашивают про Тибет. Что это за место такое?

– Ну, оно считается родиной мудрости, что ли. Таинственное такое место. В горах, – объяснила Диана.

– Далеко? – насторожился Моран. – Я бы, может, съездил туда.

На миг несбыточная надежда охватила его. Быть может, Калимегдан, одинаковый в обоих мирах, существует и здесь. Остается только отыскать его…

Он испугался, что Диана угадает его мысли и начнет возражать.

И сумеет убедить его в том, что обратного пути не существует.

– Вообще-то Тибет довольно далеко, – сказала Диана.

– Вот и хорошо, – отрезал Моран. – Не слишком-то мне хотелось куда-то тащиться. Мне и здесь хорошо. Видала, какая у меня квартирка? Загляденье. Между прочим, когда-то принадлежала Алене Ивановне. Я тут все обсчитал и обмерил. Точно тебе говорю.

Он помолчал, наслаждаясь эффектом, который произвел на легковерную Диану это утверждение. Диана даже ахнула.

– Ну надо же!.. А ведь точно!.. Но неужели та самая квартира?

– Однозначно. Ты ведь на «канаве» живешь, для тебя эти места должны быть родными…

– В том-то все и дело, – призналась Диана. – Можно, оказывается, всю жизнь прожить в каком-то месте, и оно не будет для тебя ни родным, ни любимым, вообще никаким. Как будто в общежитии живешь или на съемной квартире. А можно зайти просто в гости, на минутку, к случайному знакомому…

– Между прочим, я – вовсе не случайный знакомый, – перебил Моран. – Это ты напрасно. Со мной никто случайно не знакомится. Если уж ты со мной познакомилась, стало быть, так предначертано и предназначено, и вообще так тому и надлежит быть.

– А со мной? – тихо спросила Диана.

– Что?

– Ну, со мной, – повторила девушка погромче, – со мной люди, по-вашему, как знакомятся, случайно или по велению судьбы?

– Люди? Да понятия не имею! Что ты ко мне привязалась со своими людьми! – возмутился Моран. – Я говорю сейчас о троллях.

Она надула губы.

Ей стало обидно.

Но даже обида эта была гармоничной и не разрушала внутренней тишины, установившейся во вселенной по имени Диана.

– Допила? – спросил вдруг Моран.

Диана подняла на него глаза.

– Ты допила чай? Хватит сидеть и кукситься в чашку, дело есть.

– Я буду пить, а вы рассказывайте. Я не люблю залпом хлебать, – объяснила Диана и потянула к себе коробочку, в которой лежало засохшее и очень мятое пирожное «корзиночка».

– А это будет прилично – когда один говорит, а второй жует? – обеспокоился Моран. – Учти, я забочусь о хороших манерах.

– А как это делают тролли? – улыбнулась Диана.

– Тролли? Да если бы ты видела, как трапезничают тролли, ты не задавала бы таких вопросов! Смотри.

И он вывалил перед ней гору тщательно разобранных и отчищенных ниток.

Диана ошеломленно смотрела то на пряжу, то на Морана. Джурич Моран заметно волновался. Он покусывал губу, порывался встать со стула, разглаживал нитки пальцами.

Наконец Диана выговорила:

– Что это?

– Не узнаешь? – вопросом на вопрос ответил Моран.

– Это пряжа, но…

– Та самая, – с нажимом подтвердил Моран. И опять замолчал, выжидательно глядя на Диану.

– Та самая? – Девушка пожала плечами. – Та, которую я выбросила… да?

Моран кивнул. Вид у него стал торжественный.

– Помнишь тот день? Мы тогда с тобой познакомились.

– Я поссорилась с мамой, – сказала Диана.

Моран разозлился.

Он даже стукнул кулаком по столу:

– При чем тут твоя невежественная мама! В этот день ты повстречала Джурича Морана. Вот что важно. И обычно это – самое важное событие в жизни многих и многих из людского племени. Но не в твоем случае. Ты – уникум, понимаешь? Ты выделяешься даже на общем фоне, потому что в тот день ты сделалась объектом притязаний сразу двух могущественнейших явлений природы. И второе – даже более могущественное, чем первое!

– А какое первое? – спросила Диана, откусывая кусочек от пирожного. Как ни странно, оно было вполне съедобным и даже вкусным, только подсохло.

– Первое – Джурич Моран собственной персоной, ты, глупая курица. А второе и злейшее – безумный дождь. Точнее – безумный снег. Такое случается раз в двести-триста лет. Неужели не заметила?

– У меня не было такой возможности, – фыркнула Диана. Она попыталась обидеться на «глупую курицу», но, что удивительно, и не смогла.

Моран уставился на нее так, словно видел впервые.

– Ну да, – пробормотал он, – учитывая срок жизни… Ну так радуйся! – взревел он. – Радуйся и ликуй! Безумный снегопад, который некогда касался щек Мерлина и Вивианы, дотронулся до тебя.

– Вот почему вы слизывали капли с моих волос, – сказала Диана. – Да?

– Нет, – оборвал Моран. – Просто ощутил необъяснимый приступ сладострастия. Но это быстро прошло. И вообще лишено смысла, поскольку у тебя нет хвоста.

– Маленький есть, – зачем-то сказала Диана. – Как у всех людей. Атавизм.

– А у настоящей троллихи – настоящий хвостик, с кисточкой, – отрезал Моран. – Настоящий хвост, а не атавизм. Поняла?

– Да поняла, поняла… – отмахнулась Диана. – Лучше скажите, для чего вы мне показываете эти нитки?

– Кстати, ты заметила, что я их отчистил?

– Джурич Моран, это просто шерстяные нитки. Их можно купить в любом магазине для рукоделия по цене семьдесят рублей за моток.

– Таких ты больше нигде не найдешь, хоть по тысяче за моток, – сообщил Моран. – А все знаешь, почему?

– Почему? – спросила Диана.

– Потому что они впитали в себя безумный снег.

Воцарилось молчание. И опять Диане почудились ходики: тук-тук-тук. Наверное, она слышала, как стучит сердце Джурича Морана.

– Вы хотите сказать, что эти нитки полежали в луже, вследствие чего и приобрели невероятную ценность? – произнесла наконец Диана.

– Абсолютно точная формулировка, – кивнул Моран.

– Послушайте, не морочьте мне голову. Это просто бессмыслица.

– Дорогая, не надо пользоваться фразами из мыльных опер.

– Между прочим, этими же фразами пользуются в фильмах-катастрофах и фильмах о вторжении инопланетян, – возразила Диана.

Моран налил себе в чашку еще чаю, навалил десять кусков рафинада, яростно размешал и принялся пить. Он даже не столько пил, сколько жевал густую от сахара коричневую жидкость. Потом Моран сказал:

– Между прочим, этих подробностей я не знал. Насчет фильмов о вторжении.

– Лучше расскажите про безумный снег.

– Ну, безумный снег, – сказал Моран как будто через силу. – Ему несколько сотен лет. Он повидал такое, что нам и не снилось! Знаешь битву, в которой слепцы одолели хромцов? Ну, знаменитая такая битва Столетней войны.

Диана молчала. Моран постепенно увлекался:

– О ней много книг написано, со схемами там всякими, кто сидел в засаде и все такое… Ты должна об этом знать, если не совсем невежда. Да об этом все образованные люди знают, и еще фильм-комикс на эту тему сняли…

Лицо Дианы оставалось неподвижным, и она не проронила ни звука.

Моран продолжал монотонным, эпическим тоном:

– Безумный дождь падал на этих людей, но на хромцов его выпало больше. А теперь представь себе, что впитал в себя этот дождь! Сколько отчаяния, глупости и страха! И все это ушло в землю… и отравило несколько подземных источников. И поэтому к этим источникам было устроено паломничество, и люди стекались со всех концов земли, чтобы выпить воды и стать безумными. Многим это удавалось, но с годами безумие иссякало, и вода опять сделалась нормальной. Но влага копилась…

– Вы бредите, – сказала Диана.

– Нет, – ответил Моран просто. – Это был безумный снег. Точка.

Диана положила ладонь на цветные нити.

– И что вы хотите от меня и от этой пряжи?

* * *

Моран сам не ожидал, что расскажет ей все. В принципе, он не боялся открывать о себе правду. Не все, конечно, выдерживали эту правду. Некоторые пугались или считали его выдумщиком. Но эта худенькая девочка, старшеклассница, не испугалась и выдумщиком его не сочла. Наоборот, выслушала чрезвычайно внимательно.

Едва он начал говорить, как она дожевала пирожное, обтерла рот и забралась обратно на диван. Уселась, поджав под себя ноги. Можно подумать, она всегда обитала в этом доме, на этом диване. Аж завидки берут – как ей сейчас хорошо и уютно.

Вернувшись мыслями в прошлое, Моран не на шутку разволновался. Принялся расхаживать по комнате, размахивать руками. Подробности сами собой всплывали в его памяти, и он, для пущей наглядности, представлял Диане всю свою историю в лицах. Когда он изображал других персонажей, он приседал, если те были малы ростом, или забирался на стул с ногами, если те по какой-либо причине были очень высоки. Он изменял голос, то пищал, то говорил басом, – словом, разыграл целое представление.

И Диана постепенно заражалась его памятью. Она пропитывалась мыслями о Калимегдане, как цветные нитки – влагой безумного снега. Она въяве начинала видеть эти белые башни и ощущать тоску по ним.

– Теперь ты понимаешь, что я должен туда возвратиться? – Моран не закончил, а оборвал повествование.

Диана вздрогнула, как будто ее разбудили.

– Да, – проговорила она медленно. – Это я понимаю…

Она подняла с пола плоскую подушку и принялась рассеянно теребить ее. Моран терпеливо ждал, пока она скажет еще что-нибудь. Капли пота застыли на лбу тролля, он тяжело дышал и при каждом выдохе окутывал Диану резким звериным духом.

Диана вскинула на него глаза.

– Вы чего-то ждете от меня? – спросила она.

Моран быстро, страстно кивнул и снова замер, нависая над девичьей макушкой.

– Чего? – опять спросила Диана.

– Ну… – сказал Моран. – Решения.

– Решения?

– Решения мне помочь, – пояснил он.

Она прижала подушку к груди.

– Но как я могу вам помочь, Моран Джурич? – удивилась Диана. – Я просто девочка. Школьница.

– Ты умеешь делать гобелены, – возразил Джурич Моран.

* * *

В строгом смысле слова это были совсем не гобелены. Просто вышивка. Диана не могла назвать по имени чувство, которое заставляло ее часами сидеть над картиной из ниток.

Ей просто нравилось это делать. Нравилось куда больше, чем готовиться к экзаменам по истории и русскому.

– Возможно, это взаимосвязанные вещи, – заметил Моран, когда она поделилась с ним. – Когда нужно делать что-то одно, всегда возникает страстное желание делать нечто совершенно другое. И не обязательно противозаконное, кстати. Просто другое. В данный момент абсолютно ненужное.

– Вот и мама моя все о том же, – вставила Диана.

– Мама? – возмутился Моран. – Не вздумай приписывать мне отцовские чувства! Я их полностью лишен.

– Вы уж совсем глупости-то не говорите, – попросила Диана и прибавила: – Стыдно.

– Кому? – осведомился Моран. – Мне? Мне вообще не бывает стыдно.

– Вы уверены? – Диана подняла брови.

– Иногда я смущаюсь, – гордо сообщил Моран, – но не стыжусь никогда.

План Морана – в изложении Морана – был чрезвычайно прост: Диана создает масштабное вышитое полотно, используя безумные нити. «Ты будешь трудиться день и ночь, не разгибая спины, – с упоением излагал он, – ты пожертвуешь молодостью и гипотетической карьерой ради того, чтобы складывать нитку к нитке и таким образом создавать, медленно, шаг за шагом, непревзойденный шедевр. Это будет гигантская картина, на которой, как живые, встанут леса, и горы, и башни, и всадники на конях, и всадницы на единорогах. Все они будут исполнены с чрезвычайным мастерством, так что зритель даже не поймет, живые они или вышитые. И не только какой-то там мерзкий любопытствующий зритель, зевака-корявая-рожа, – о нет, само мироздание будет обмануто этой картиной! И ты, горбатая, полуслепая, с узловатыми пальцами, наконец узришь свой труд во всей красе… То есть, узреть-то ты его не сможешь из-за развившейся близорукости… Но, по крайней мере, будешь знать, что другие его узрели. И возрадуется сердце в чахоточной груди твоей».

– Роскошно, – сказала Диана, когда Моран наконец умолк. – Перспективы ошеломляют. Ну, и для чего все эти жертвы?

– Разве ты не слушала? – удивился он. – Ты ведь не обычными нитками воспользуешься, а этими.

Он сделал широкий торжественный жест в сторону пряжи.

– Это будет не просто вышитая картина, но окно в Истинный Мир. И я смогу наконец вернуться домой.

Глава третья

Наблюдая за убийственными метаморфозами, которые претерпевал его рисунок, Джурич Моран едва не рыдал. Большой лист ватмана был разложен на полу гостиной. Моран стоял со включенной лампой и направлял свет на ватман, а девушка перемещалась на четвереньках по листу с карандашом в одной руке и старательной резинкой – в другой. Когда она уничтожала очередную подробность, Моран вскрикивал, точно его кололи булавкой.

– Но ведь это важно! – протестовал он. – Браслет на левой руке воина означает, что он доблестно сражался и получил дары от сеньора.

– Слишком мелко, не получится, – флегматично отвечала Диана.

Когда она несколькими уверенными движениями ластика буквально смела с лица земли пять крохотных фэйри, танцевавших на листьях гигантского дуба, Моран поставил лампу на стол и отвернулся.

– Спасибо, – сказала Диана, не поднимая к нему головы. Она прикусила губу, внимательно изучая рисунок и высматривая, каким еще образом можно было бы его испортить.

– За что спасибо? – осведомился Моран сквозь зубы. Он явно был задет.

– За то, что перестал наконец гонять свет взад-вперед. У меня в глазах рябило.

Моран поскорее снова схватил лампу. Диана наконец повернулась к нему:

– Что?

– Ты все убиваешь, – сказал Моран. – И это не почтенный деструкт, если ты вздумаешь мне возражать. Обыкновеннейшая лень. Да, я произнес именно это слово! – прибавил он предостерегающе. – Тебе неохота возиться с деталями. Зачем ты превратила крону дерева в какое-то облако? Я потратил три дня, вырисовывая каждый листик в отдельности. Да будет тебе известно, у деревьев нет двух одинаковых листов. Везде какие-нибудь да отличия. И я строго следил за тем, чтобы соблюдать этот закон. Но тут приходишь ты со своей стирательной резинкой…

– Кстати, мне нужна еще одна, эта закончилась, – перебила Диана.

Моран взял со стола резинку и бросил в Диану.

К его удивлению, девушка довольно ловко поймала ее на лету.

– Спасибо. Продолжайте, я внимательно слушаю. Мне очень интересно про листья на деревьях.

– Ты стерла их! – сказал Моран.

– Ну, это-то мне известно.

– Зачем?

– А это вам известно. Чтобы вышить все эти детали, мне потребуется лет десять.

– Я могу подождать, – объявил Моран.

– Зато я не могу.

Моран вздохнул.

– Я думал, ты мастерица… Я думал, ты хочешь…

– Да, да, стать горбатой и полуслепой, – перебила Диана. – Нет уж, Джурич Моран. Я потрачу на эту работу ровно столько времени, сколько сочту нужным. И вы мне здесь не указ.

– Почему? – осведомился он.

– Потому что вы – клиент.

Моран призадумался.

– Для туроператора вдруг превратиться в клиента – это совершенно новый опыт, – признался он наконец.

– Вот и хорошо, – бесстрастно объявила Диана, ликвидируя сложные складки на платье дамы-всадницы. – Вы должны расширять свой кругозор. Это в любом случае будет полезно… Нужно купить ткань. Выберите красивую. Какое-нибудь белое полотно.

– Это обязательно? Белое? – спросил Моран. – У меня есть… погоди-ка.

Он бухнул лампу на стол и поскакал в кухню. Диана смахнула щеткой с ватмана катышки и встала, рассматривая рисунок с высоты.

Вернулся Моран с дерюгой, источающей острый запах подгнившей картошки. Внизу на дерюге имелся большой черный штамп какой-то овощебазы.

– Такое подойдет? – Моран с торжеством встряхнул дерюгу. Посыпались крохотные колючие корпускулы.

– Ни в коем случае, – сказала Диана спокойно. – Унесите это и никогда больше не приносите. И не вспоминайте при мне об этом предмете. Нужно хорошее плотное белое полотно.

– Но ведь вышивка покроет всю ткань, – пытался было настаивать Моран. Он осматривал мешок из-под картошки с таким видом, словно видел его впервые. – Отменно плотная и прочная ткань. Выдержала суровую зиму. И пятнышко плесени, по-моему, только одно, вот здесь, сбоку – его и не видно…

Диана подошла к Морану вплотную. Дерюга разделяла их, как ежевичные заросли.

– Джурич Моран, – сказала Диана медленно, – оставьте этот предмет на тот случай, если вам потребуется власяница для умерщвления плоти. Вышивка не покроет всю ткань. Я обведу рисунок только по контуру.

Моран задохнулся, лицо его сделалось темно-багровым. Он перестал дышать минуты на две, и глаза его разгорались все ярче и ярче.

Но Диана не убоялась их зеленого пламени. Глядя на Морана снизу вверх, она преспокойно объявила:

– Ниток не хватит.

И клиент сник.

Клиент сделал вдох – первый за сравнительно долгое время, отпустил с лица багрянец, потушил бешеные взоры. Клиент обмяк и свесил голову. И потащился клиент на кухню с таким видом, будто между лопатками у него торчала вражеская стрела.

Когда Моран вернулся, он сказал:

– Знаешь что? Имя «Диана» тебе явно не подходит. Я буду называть тебя Деянирой.

– Почему? – удивилась девушка.

– Во-первых, потому что для тебя начинается новая жизнь, – объяснил Моран. – А новую жизнь принято отмечать новым именем. Более осмысленным, нежели то, которым по неразумию наградили тебя родители. А Деянира, подобно тебе, была чрезвычайно ядовитой особой. Ты знаешь, что от ее плевка в пустыне издох василиск?

– По-моему, – сказала Диана, – опасной для жизни была не сама Деянира, а плащ, пропитанный ядом.

– Это только по-твоему, – фыркнул Моран. – Я уже устал от твоих возражений. Почему я все время должен что-то тебе объяснять и доказывать? У меня никогда в жизни не было таких утомительных друзей. Я буду называть тебя Деянирой, потому что ты ядовитая. Точка.

– Запятая, – тотчас отозвалась Диана. – До точки мы еще не добрались. Что это за история с василиском?

– Что тебе в ней не нравится?

– В греческой мифологии ничего не говорится о том, что Деянира убила василиска.

– Да просто эта ваша мифология заканчивается на смерти Геракла. А василиска Деянира извела потом, когда с Гераклом покончила. В манере людей все заканчивать смертью главного персонажа заключается очень большая ошибка. Потому что смертью ничто не заканчивается, даже мифология. И об этом следовало бы помнить… К тому же общей ядовитостью твое сходство с Деянирой не исчерпывается, – прибавил Моран. – Ведь ты будешь заниматься изготовлением покрывала.

– Гобелена, – поправила Диана. – Только это не гобелен, а просто вышивка.

– Не имеет значения. Нечто декоративно-тряпичное. Не притворяйся, будто не понимаешь общего смысла.

– Деянира не ткала никакого покрывала, – сказала Диана. – Она лишь пропитала его ядом. Уже готовое.

– Прелестно! – скривился Моран. – А кто же тогда ткал?

– Пенелопа.

Моран посмотрел на нее так, что она почувствовала себя исключительной дурочкой.

– И что, – медленно проговорил Джурич Моран, – ты предпочла бы называться Пенелопой?

Диана пожала плечами. Она находила разговор абсолютно бессмысленным и уже начинала скучать.

– В имени «Пенелопа» есть что-то от «лопать» и вообще от еды, – сказал Моран. – Тебе это не подходит. При взгляде на тебя о еде думаешь в последнюю очередь. «Деянира» для таких, как ты, – в самый раз. И больше не возражай мне.

* * *

Исчезновение Джурича Морана прошло для Истинного Мира почти незамеченным. Вселенная, породившая Морана, отнюдь не рухнула после его ухода. Нельзя, впрочем, утверждать и обратного: изгнание тролля из Мастеров, лучшего и наиболее склочного, вовсе не привело к мгновенному расцвету искусств, ремесел, науки и торговли, не говоря уж об улучшении геополитической ситуации. Ситуация неуклонно продолжала ухудшаться.

Пришла в движение Серая Граница, отделявшая мир эльфов – мир, чью ночь озаряет одна-единственная луна, – от мира троллей, где по ночам пылают две луны и вообще многое выглядит совершенно иначе. Люди, следует отдать должное этому цепкому племени, выживают в обоих мирах без всякого физического ущерба для себя. Но все же принято считать, что эльфийская сторона мироздания лучше приспособлена для жизни людей.

Серая Граница смещалась очень медленно, однако неуклонно и всегда только в одну сторону. Двухлунный троллиный мир постоянно расширялся, в то время как эльфийский старел и сокращался в размерах. Очевидно, это было нехорошо. Очевидно также, что какую-то роль в нарушении изначального равновесия сыграли созданные Мораном артефакты. Разбросанные по всей вселенной, они то и дело активизировались и вносили сумятицу и хаос в установленный порядок вещей.

«Равновесие! – думал Моран, когда позволял себе вернуться мыслями к Истинному Миру. – Одна из самых больших глупостей в теологии и геополитике. Не существует никакого равновесия. Никто, например, из разумных существ не станет утверждать, будто возможен паритет добра и зла. Более того, лично мне вообще трудно представить себе эти абстракции. Ну, зло. Считается, что в физическом воплощении это тролли. Еще одно идиотское заблуждение. Тролли – не зло. Равновесия нет. Есть только здоровая конкуренция. А поскольку справедливости тоже не существует, то лично я намерен подыгрывать троллям».

Впрочем, из дома старухи-процентщицы на Екатерининском канале было весьма затруднительно подыгрывать какой-либо из противоборствующих сторон. Поэтому Моран старался изгонять из своей шальной головы какие-либо соображения насчет Серой Границы, едва только они туда забредали.

Вдоль всего туманного рубежа в Истинном Мире стояли пограничные замки, гарнизоны которых – эльфы и люди – готовы были встретить первый удар троллиных армий. До сих пор, впрочем, серьезных прорывов границы не происходило: тролли были разобщены, не имели сильного вождя. Если и устраивали набеги, то весьма беспорядочные. Небольшие троллиные отряды легко обращались в бегство и вообще, как казалось, скорее озорничали, нежели следовали какой-либо стратегии.

Жизнь в пограничных замках была опасной и скучной, как в любом гарнизоне. Время от времени она оживлялась каким-нибудь происшествием, а потом все опять возвращаюсь к монотонной череде караулов и дозоров.

Трудно было понять, каким образом это незатейливое бытие сумело взрастить такого человека, как Геранн – владелец одного из небольших замков, а также лежащей поблизости деревни.

Крупный, смешливый, Геранн как будто обладал способностью расширять пространство вокруг себя. Рядом с ним начинало казаться, будто не в тесном помещении ты находишься, а в огромном зале, где вольно гремит голос и можно, без опасения оцарапать стены, раскинуть руки, держа в каждой по мечу.

Полной противоположностью Геранну казался его брат Броэрек – человек почти незаметный. Не родной брат, единокровный. Незаконнорожденный. Человек-тень, всегда немного грустный, он уступал своему брату и господину во всем: и в росте, и в голосе, и в удачливости.

Однако сравнение с Солнцем и Луной в отношении этих двоих определенно захромало бы на обе ноги. Луна, как известно (во всяком случае, известно в Санкт-Петербурге и даже на Екатерининском канале), светит отраженным светом, а не будь Солнца – не светилась бы вовсе. Так вот, Броэрек отнюдь не отраженным светом светил, но своим собственным, только очень слабеньким. И уместнее было бы сравнить его не с Луной, но с другим Солнцем, весьма и весьма отдаленным, но все-таки самостоятельным.

Впрочем, Броэрек редко вызывал у кого-либо интерес. И уж точно – никогда не представлялся кому-либо настолько значительным, чтобы задумываться о свойствах его натуры. Разве что Деянире; но это произошло позднее.

В замке Геранна помнили Джурича Морана. В разгар летних праздников, когда солнце выше всего стояло на небе, а молодые женщины, независимо от сословия и расы, начинали плести венки, в замок явился странник в ужасном рубище. Перед ним бежало, колыхаясь, море насекомых. Их плоские красные спинки суетливо покачивались на тоненьких ножках. По пятам за странником гнались косматые грызуны, покрытые темно-бурой шерстью. Их желтые зубы яростно клацали, а голые хвосты стучали по камням: хлоп, хлоп, хлоп. Он же шагал посреди гадких тварей размеренно и спокойно, вскинув голову к солнцу. Мягкий свет близкого вечера бережно прикасался к чертам незнакомца и нарочно приукрашал их: длинный острый нос выглядел горделивым, аристократическим, складка узкого рта придавала лицу умудренный вид. И только дьявольского зеленого огня в его глазах не мог притушить задумчивый вечер, наступивший после веселого дня.

Чужак был облачен, как уже говорилось, в нищенскую одежду, и вот она-то, можно сказать, и выдала его истинное положение. Потому что бывают нищие, обласканные солнцем. Встречаются нищие, от которых убегают насекомые и которых преследуют грызуны. Но никто и никогда не видел нищего, которому рубище пошили бы на заказ.

А именно такая одежда – и сомнений в этом не возникало, – облачала, обличая, Джурича Морана. Ткань из крупных мягких нитей была сделана лучшими мастерицами Гобихона. Мешковатый покрой и тщательно выверенная длина – такая, что подол затрагивает ступни, – придавали балахону сходство с одеянием великого мудреца из сказки о придворной жизни несуществующего королевства. Именно так изображаются там волшебные советники юного принца, – образ, с детства знакомый каждому обитателю замка, каждому горожанину и даже многим из крестьян.

Ну, а заплаты и прорехи располагались в весьма живописном порядке. Если смотреть издалека, то заметно было, что они складываются в красивый ромбический узор.

Остановившись у ворот замка Джурич Моран закричал:

– Эй, вы, бездельники! Пока вы пялитесь на Серую Границу и ничего не делаете, Серая Граница смотрит на вас!

Насекомые и грызуны под ногами Морана смешались и теперь колыхались общей массой, не смея отойти от своего повелителя.

– Вы что, оглохли? – надрывался Моран у ворот. – Впустите меня! Подайте мне милостыню! Выньте насекомых из моей головы, отберите мой обед у грызунов, спасите меня от голода, холода, лишений и прочих неудобств!

Скоро на стене появился Броэрек.

– Джурич Моран, – сказал он, – мой брат и господин приглашает тебя войти.

– Какой Джурич? – заголосил нищий. – Откуда еще Моран? Я, кажется, объяснят тебе, дурья башка, что ты должен делать! Вынь насекомых из моих бедных кудрей…

– Послушай-ка, Моран, – засмеялся Броэрек негромко, – но ведь в твоих волосах нет насекомых.

– Конечно, нет, – охотно признал Моран. – Они вот здесь, внизу. Дурак бы я был, если бы согласился таскать их на своей голове. Пусть бегают ножками, если им уж так охота побыть в моем обществе.

– Заставь их исчезнуть, – попросил Броэрек. – Тебя они послушают, но мой брат боится, что к прочим обитателям замка они отнесутся менее снисходительно.

– Снисходительно? – взревел Моран. – Да кто учил тебя выбирать выражения? Насекомые не смеют проявлять снисхождение, ибо это не в их природе.

– Пусть исчезнут, – твердо повторил Броэрек.

Моран прищурился.

– Это твое окончательное слово?

– Да, – сказал Броэрек.

Моран топнул ногой, и насекомые пропали. Но грызуны никуда не исчезли.

– Теперь я могу наконец войти и получить все то милосердие, которое мне причитается по праву бездомного, безродного и голодного нищего? – осведомился Моран.

– Нет, – отозвался Броэрек. – Остаются еще эти твари.

Моран посмотрел себе под ноги. Зверьки покусывали подол балахона, задевали его хвостами, пищали, толкались.

– А чем тебе не угодили бедные животные, у которых одна только утеха – отобрать у несчастного странника последнюю кроху из его обеда? – поинтересовался Моран и нахмурился пуще прежнего.

– Просто уничтожь их.

– Ну вот еще! Ты только что заставил меня избавиться от насекомых, а ведь они представляли собой важнейший атрибут моей неутешительной жизни.

– А теперь настал черед животных.

– Ни за что! – решительно возразил Моран. – Какой же теперь из меня выйдет нищий, если мерзкие твари перестанут копошиться вокруг меня и отбирать мою еду?

– Да из тебя и так никаковский нищий, – засмеялся Броэрек.

Моран хлопнул в ладоши, и зверьки исчезли.

– Ну вот, теперь ты отобрал у меня все, чем я владел до сих пор, – горестно объявил Моран. – Надеюсь, мне позволено будет оставить себе хотя бы рубище.

– Входи, Моран, – Броэрек поклонился, – мой брат и господин будет рад тебя видеть.

Джурич Моран вплыл в ворота и задержался лишь для того, чтобы наорать на стражников:

– Милостыню давай! Жадная скотина! Что там в тебя в бурдючке? Осталось пойло? Давай сюда! Все выхлебал – у, скотина!..

Швырнув пустой бурдючок в стражника, Моран направился прямиком к Геранну. Тот выслушивал доклад об очередном троллином набеге и явно был не в духе. Моран раскрыл дверь ногой и предстал перед Геранном – босой, с узловатым посохом в руке, в причудливом своем одеянии.

Геранн и еще двое – солдаты, вернувшиеся из дозора, – прервали разговор на полуслове и воззрились на неожиданного визитера. Владелец замка не привык к бесцеремонным вторжениям. У него не было обыкновения выставлять стражу у своих покоев – «не такая уж я важная птица», говорил он, – однако в тех случаях, когда Геранн был занят важным разговором, тревожить его никто не решался.

– Чем ты занят? – загремел Моран.

Геранн уже поднялся из-за стола и шел к нему.

– А ну, пошел отсюда вон, – сказал владелец замка.

Моран уперся.

– Да ты… Ты понимаешь, кто перед тобой?

– Да, – сказал Геранн. – Вон отсюда.

– Крутом кипят праздники, а бедного нищего гонят взашей! Вот она, людская справедливость!.. – горестно возопил Моран.

– Джурич Моран, отряд из пяти всадников видели к востоку от моей деревни, – сказал Геранн. – Я не расположен играть в твои игры.

– Почему? – удивился Моран.

Геранн вскипел: Джурич Моран все-таки отвлек на себя его внимание и втянул в свою игру.

– Потому, – отрезал он. – Уйди. Сходи на кухню, напугай кухарку, отбери у нее ростбиф.

Моран молча посмотрел на Геранна и по его лицу понял: кухарку в этом замке не напугает и армия разъяренных троллей, а уж отобрать у нее кусок, если тебе этот кусок не полагается, – занятие еще более безнадежное, чем сватовство к эльфийской деве.

– Лицемер, – процедил наконец Моран сквозь зубы и уселся на хозяйское место. – Да я и не голоден. Давай, рассказывай, что случилось.

И Геранн, наклоняясь через Мораново плечо над разложенной на столе картой, послушно рассказал про троллиный отряд, про разоренную охотничью сторожку, про «трофеи» – прибитые к деревьям кабаньи головы, найденные неподалеку.

– Да, – сказал Моран, услышав о «трофеях», – это тролли. – Он повернулся к Геранну. – И что ты намерен предпринять?

Геранн пожал плечами.

– Вооружу крестьян, отправлю в деревню солдат.