Текст книги "Искусница"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Встревоженным, я же тебе только что сказал, – тотчас ответил его приятель.

– Нет, я о другом… На что я похож? Кто я?

– Ты? – Фихан пожал плечами. – Такой же, как всегда.

– Опиши мою внешность! – зашипел Евтихий. – Проклятье, хватит ходить вокруг да около! Я только что видел себя в зеркало.

– Значит, тебе получше моего известно, как ты выглядишь.

– Ты можешь просто обрисовать словами то, что видишь? – сказал Евтихий в отчаянии. – Почему эльфам обязательно нужно глумиться над людьми?

– И кто это говорит? Человек, который пырнул меня ножом?

– Фихан!

– Ладно, – сжалился эльф. Его синие глаза заискрились. – У тебя зеленая кожа, черные патлы, противная плоская рожа и клыки, от которых воняет, как от дохлой псины. Доволен?

– Ты это только что придумал? – спросил Евтихий.

Эльф наконец соизволил удивиться.

– Я вообще ничего не придумывал. Я вижу тебя таким. Но, заметь, ничего дурного о тебе не думаю. Потому что я почти убежден в том, что настоящая твоя внешность – другая. И, судя по твоему поведению, ты самый обыкновенный человек.

– Погоди-ка… Почему тебя не удивляет, что под стенами золотого замка я превратился в чудовище? Ты даже в лице ни разу не переменился, когда на меня глядел! – не отставал Евтихий.

– Ты усматриваешь в моем поведении какую-то особенную эльфийскую злокозненность? – удивился Фихан. – Почему? Разве я не оставался все это время твоим другом, несмотря на некоторые… выходки с твоей стороны?

– Если ты мой друг, то просто ответь.

– Что именно ты хочешь от меня услышать?

– Я всегда выглядел так, как ты меня описываешь?

– Черные патлы, клыки и прочее? Да.

– С самого начала?

– Почему ты настаиваешь? Да.

– Как только ты появился у нас… когда Гезира хотел тебя забить… а Моревиль и Геврон… и я… – бормотал Евтихий в полной растерянности. Он не хотел, не мог поверить происходящему. – С той самой секунды, как ты увидел меня в палатке Моревиля, – ты видел вот это?

– Да, Евтихий. Я знал, что твоя внешность – обман, коль скоро моя оказалась обманом. Но даже если ты на самом деле – тролль, из самых низших, из касты слуг и рабов, с грязно-зеленой кожей… – Он виновато улыбнулся. – Я не видел от тебя ничего плохого. Не было смысла тебя бояться или ненавидеть.

– Я пойду с тараном, – сказал Евтихий сквозь зубы. – В конце концов, клыки у меня подходящие. Чтобы грызть.

– Я тоже так думаю, – кивнул эльф. – Только вот что… следует опасаться зеленоволосого.

– Кого? – Евтихий так и подскочил.

– Здешним гарнизоном командует зеленоволосый, – объяснил Фихан. – Я обсуждал это с другими солдатами. Зеленоволосый появился здесь недавно.

– Он был ранен, да? – сказал Евтихий. – И осаждающие не стали подбирать его, потому что сочли покойником. Так все было? Но он все-таки забрался на холм и сумел проникнуть в замок, а некоторое время спустя возглавил всю их оборону.

– Да, – кивнул Фихан, не сводя глаз с золотой стены. – Иногда я его вижу. Там, на башне. Он выходит на крышу и смотрит на нас сверху.

Евтихий кивнул и пошел прочь. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. Фихан ему не мешал, даже взглядом провожать не стал.

Когда осаждающие схватили двух путешественников, они вовсе не собирались их убивать. Просто обезвредили на короткий срок. На всякий случай. Вдруг это лазутчики или еще кто. Внешность здесь у всех довольно странная. Неприятная. Это тоже следует учитывать. Некоторые уроды на самом деле – обычные люди, но встречаются ведь истинные монстры. А бывает, самые настоящие злодеи выглядят как нормальные люди.

Например, Арванд – командир осаждающих. Рослый мужчина с гигантскими ручищами. Может пальцем глаз врагу выдавить, запросто, одним тычком. А когда-то, как он сам однажды признался, был работником на молочной ферме. Ничего особенного, просто парень, который доит коров.

Поэтому никогда не следует полагаться на то, что видишь глазами. Многие мертвецы на тех колесах, что выставлены по всей поляне перед замком, – они ведь тоже когда-то жили, на что-то надеялись. В частности, на тех, кто находился рядом с ними. А потом – все, смерть.

Золотые колеса вовсе не были орудиями казни, как поначалу опасался Евтихий. Это были могилы. Потому и золотые. Нужно же понимать такие вещи!

Думая об этом, Евтихий кивал. Теперь-то он понял. Никто не станет делать виселицу золотой, но позолотить гробницу – что может быть естественнее, не так ли?

Штурмовой отряд перезнакомился ближе к вечеру. Семеро мужчин и одна женщина. Им выдали спиртное, хорошую еду. Арванд несколько раз подходил к их костру, спрашивал, не надо ли чего-нибудь еще. И всегда находилось что-то, чего им недоставало: дополнительная выпивка, теплый плащ, чтобы укрыться на ночь, побольше мяса, яблоки, музыка. Арванд послушно выполнял все их требования. Даже музыку принес – нечто вроде виолы, только с сорванными струнами. И они полночи стучали по корпусу инструмента пальцами, выколачивая из него дикарский ритм. Евтихий чувствовал, как его жилы наполняются яростью. Он готов был бежать с тараном и бить, бить, бить в стену. Он сам готов был превратиться в таран и стучаться в эту стену головой. Лбом. Грызть ее клыками, которые, по словам Арванда, так хорошо предназначены для того, чтобы перекусывать и перемалывать.

Кстати, о клыках. Несколько раз Евтихий ощупывал их, но ничего особенного не замечал. Клыки как клыки. Даже странно, что другие находят их выступающими наружу, желтыми и вонючими. С точки зрения Евтихия, все в его внешности оставалось прежним.

А, лучше об этом не думать. Не это главное.

Главное – таран. Стена. Его новые товарищи.

Женщина была невысока ростом, коренаста, крепка. Она коротко стригла свои темные волосы. Ее круглая голова напоминала мяч. И скулы у нее были круглые, и глаза. Она не хотела говорить о том, кем была в другой жизни.

Она утверждала, что у нее вообще не было никакой другой жизни.

– Ты что, родилась здесь? – смеялся Евтихий. – Этого не может быть!

– Почему не может? – щурилась она.

– Потому что здесь не рождаются. Здесь только умирают, – сказал Евтихий с пьяной строгостью.

– Это тебе так кажется.

– Докажи.

– Не буду я ничего доказывать, – она вдруг расплакалась. – Нет у меня никакой прошлой жизни! Только эта!

– Ты потому и вызвалась на таран?

– Я не вызывалась, меня назначили.

– Боишься?

– Ничего я не боюсь.

Вот так и поговорили. Ближе к рассвету Евтихий заснул, обнимая женщину и поглаживая пальцами ее короткие волосы.

– Бедная.

Поутру их разбудил барабанный бой. Они ничего не помнили – ни дружеской попойки, ни задушевных разговоров, ни даже сна. Огромное бревно с рукоятками по бокам, шедевр осадной техники, принесли к их костру. Трое мужчин, и Евтихий в том числе, взялись за таран левой рукой, а на правую навесили щиты. Большие и широкие щиты, чтобы прикрывать не только себя, но и напарников.

Барабанный бой сделался чаще, яростней.

Пора! Они побежали к бреши в стене. Вокруг мчались другие, кто-то, наверное, нес лестницы. Евтихий ничего не видел из-под щита, только бок тарана, спину приятеля и иногда свои мелькающие ноги. Потом они с размаху врезались в стену.

Сверху на щиты посыпались камни. Настоящий град. Рука нестерпимо болела. Глиняный участок стены подался почти сразу, и образовалась брешь.

В открытый проем Евтихий вдруг увидел вражеских солдат. Они стояли наготове и ждали. Евтихию показалось, что они ухмыляются.

Ну конечно, они ведь приготовили внутри крепости разные ловушки, и сейчас глупая таранная команда попадется.

Но Евтихия и его товарищей обежали другие солдаты. Начался бой – у бреши по обе стороны стены.

Внезапно Евтихий услышал крик. Очевидно, кричали, обращаясь к нему, уже не в первый раз, потому что солдат ругался.

– Бросай щит и таран! Бросай ты их! Бежим!

Евтихий словно бы очнулся. Он избавился от тяжестей и двинулся вперед, кособочась, странной крабьей побежкой. Он видел, как медленно отворяются ворота и в них врывается поток разъяренных солдат, а навстречу им валят солдаты противника.

Евтихий вытащил меч и ударил по голове одного из врагов. Их было очень много. Но и осаждающих – тоже. На краю рукопашной схватки вертелись всадники. Со стены летели стрелы, но они почти не причиняли вреда. Евтихий размахивал мечом, почти не стараясь уклоняться от неприятельских ударов. Было так тесно, что никакие честные поединки или маневры не представлялись возможными.

Очевидно, здесь уцелеют те, кто имеет хоть какой-то опыт кабацких драк.

Евтихий нырнул под чью-то руку, занесенную с мечом над его головой, боднул солдата в бок, затем укусил другого, стукнул третьего рукоятью меча в лоб. Женщина оказалась рядом с ним. Он даже не заметил, как она быстро дернула рукой. Понял, что она ткнула ножом в живот одного из врагов только после того, как тот плюнул кровью и неловко осел.

– Вперед! – по губам женщины разобрал Евтихий.

Они с трудом выбрались из давки и очутились в замке – внутри стен.

Там повсюду гремело оружие. Эхо увеличивало сумятицу, удваивало, утраивало ее. Люди сражались в переходах, на маленькой площади перед башней, на мосту, на ступенях, ведущих на стены.

А перед самым входом в башню стоял зеленоволосый.

Он был высокий и очень широкоплечий, отчего казался почти квадратным. Это впечатление усиливал доспех. Шлем он сбил на затылок – то ли потому, что шлем этот был неудобный, то ли из обычной бравады. Евтихий видел его лицо – скуластое, бледное, с широко расставленными глазами. Он мог бы поклясться, что встречает этого человек впервые, – если не считать тех разов, когда зеленоволосый показывался на крыше башни или на стене замка.

А волосы у него действительно были зеленые. Ярчайшего, почти ядовитого цвета – как трава, освещенная предгрозовым солнцем. Он носил их распущенными. Они падали на плечи, лежали прядями на медных пластинах доспеха, как окись.

Евтихий выпятил нижнюю челюсть и ринулся прямо на врага. Тот улыбнулся и выставил меч, готовясь встретить неприятеля. Крича, Евтихий нанес первый удар. Зеленоволосый без видимого усилия отбил его и атаковал сам. Удар оказался силен, натруженная рука отозвалась протестующей болью. Евтихий вскрикнул и метнулся в сторону, но зеленоволосый уже принял решение: убить этого врага, убить во что бы то ни стало, убить, даже если он будет убегать.

И он погнался за Евтихием.

Очутившись возле стены, Евтихий остановился и обернулся, оскалившись. Спиной он ощущал стену и примечал краем глаза ступени, по которым можно было подняться. По проходам наверху стены бежали люди – воины зеленоволосого. Евтихий уклонился от выпада, и меч зеленоволосого выбил искры из камня. У Евтихия зазвенело в ушах, как будто он очутился вдруг внутри огромного колокола. Взмахнув мечом, Евтихий одновременно с тем выбросил вперед руку с ножом.

Он почему-то был почти уверен в том, что зеленоволосый разгадает его маневр, но случилось нечто совершенно неожиданное.

Нож нашел свою цель.

* * *

Джурич Моран вытер джем с раскрасневшихся губ. Пирог был съеден до последней крошки. Моран плакал.

– Может быть, ты назовешь меня пьянчугой, потому что веду я себя в точности как пьянчуга, но ведь я же нынче вечером вообще не пил, Юдифь! Ты-то видела меня. Ты имела счастливую возможность наблюдать за мной целый вечер. Уж ты-то знаешь, что ни капли спиртного я не проглотил, да? Молчишь… глупая женщина. Ты знаешь, Юдифь, о том, что ты – глупая женщина? Оно и немудрено. Если читать одни только газеты, ума не наберешься. Там статейки-то все коротенькие, – он скривился и показал пальцами – какие маленькие в газетах статьи. – Вот такие фитюльки. В такой-то статье ничего о людях не скажешь. Только начнешь говорить, и все, уже кончен текст. Нет, ты Достоевского почитай… Там все в подробностях. Вот это тролль был! Из Мастеров, из высших. Он людей жалел. А я, как ты думаешь, их не жалею?

Джурич Моран закрыл лицо руками и заплакал.

– Я всех их жалею, всех!.. Я не хотел бы, чтобы они погибали, – он раздвинул пальцы, глянул на Юдифь совершенно сухим глазом. Ни следа слез. – Я не виноват, что они все время дерутся. Я пытался их спасти, а они меня выгнали. Я любил их. Я бы жизнь за них отдал, да только толку от этого никакого.

– Да, – прошептала Юдифь, выбираясь из кресла и бочком продвигаясь в прихожую, – никакого толку нет от твоей жизни, Джурич Моран. Никакого.

– Ну и убирайся! – заорал он, швыряя пустой чайник в дверь. – Дура!

* * *

Зеленоволосый опустился на колени, медленно коснулся ладонью ножа. Потом он улыбнулся. Тоже медленно и очень осторожно. А затем повалился набок и задышал ртом.

Евтихий наклонился над ним. Было в поведении зеленоволосого нечто поразительно знакомое. Например, во время поединка – теперь Евтихий ясно это понимал – зеленоволосый поступал предсказуемо. И не потому, что был плохим бойцом. Он был предсказуем для Евтихия – и, возможно, только для него одного. Как если бы они когда-то тренировались вместе.

Евтихий закрыл глаза. Он слышал теперь, как ему представлялось, каждый отдельный звук кипевшего вокруг боя, каждый голос, звон каждого меча. И все это не имело к нему ни малейшего отношения. Убийца и убитый как будто находились в каком-то отдельном мире, куда не было доступа больше никому.

Звонкий, почти детский, дрожащий от обиды голос прозвучал в голове у Евтихия: «Я всех их жалею, всех!.. Я не виноват, что они все время дерутся. Я пытался их спасти. Я любил их. Я бы жизнь за них отдал, да только толку от этого никакого…»

Казалось, говорящий находится совсем близко. Евтихий открыл глаза, но никого поблизости не увидел. Только человек, умирающий на ступенях, у его ног. И человек этот перестал быть для Евтихия незнакомцем.

Волосы у него оставались зелеными, и доспех был прежний, но лицо изменилось. Черты неуловимо изменились, как будто некий художник подправил здесь, подрисовал там – и в конце концов вернул картине ее изначальный облик.

Броэрек. Вот кто это был.

А он так и умер, не узнав своего убийцу. Евтихий провел ладонью по лицу и теперь безошибочно ощутил прикосновение больших, выступающих клыков. Это и видел Броэрек. Евтихий должен был, наверное, испытать облегчение, но он сейчас не чувствовал ничего, кроме печали и жгучей обиды.

Настоящая история вражды и гобеленов в Гоэбихоне

Деянира застыла, гордо выпрямившись, посреди тесной комнатки в здании городских гильдий. Когда она еще была Дианочкой Ковалевой, девочкой-хорошисткой, ее никогда не вызывали к директору. Или к завучу. К ней вообще не возникало претензий.

«Так вот как оно бывает, – думала Деянира, поглядывая на маленького человечка, облаченного в черный бархат. Голова человечка подергивалась, царапины и шрамы на лысине болезненно краснели. – Что ж, говорят, что человеку полезно переживание любого опыта. Абсолютно любого, даже сугубо отрицательного, например – война, потеря близких. Цель жизненных испытаний – не осчастливить, а разработать душу… Вспомнить еще, кто из бородатых прекраснодушных русских безумцев это изрек».

Слабенькое утешение. Деянира обладала достаточно трезвым взглядом на вещи, чтобы отдавать себе в этом отчет. Сейчас ее вздуют, вот что. Разругают на все корки, объяснят, кто она такая и с чем ее едят.

Тьфу ты, пропасть.

Скорей бы уж началось. Началось и закончилось.

Она надеялась, что ей удается сохранять непроницаемое выражение лица.

Тиокан, знаток законов, хранитель устава гильдий, крохотный божок могущественного мира ремесленников Гоэбихона, уткнулся в книгу. Деянира продолжала стоять неподвижно, в мыслях благословляя корсет со шнуровкой. Будь она без этой сбруи, давно бы уже заныла спина, девушка начала бы извиваться, переминаться с ноги на ногу. И Тиокан, небось, сказал бы, неприязненно щурясь: «В чем дело, дорогая? Тебе потребовалась подпорка?»

Итак, Деянира. Чепец. Под подбородком – белая полоса, очень тугая. Барбетта, кажется, такая штука называется. Лицо как бы в обрамлении. Бледная кожа. Брови почти не заметны. Ресницы – только по тени, которую отбрасывают. Под глазами едва различимые нежно-голубые обводы. От усталости. Деянира очень много работает. Об этом всем известно, даже последнему пьянчужке-подмастерью.

Узкие плечи. Плоская грудь. Шнуровка. Длинная юбка. Длинная и широкая, с большими трубчатыми складками. Ноги под такой не угадываются. У королев нет ног. У Деяниры, очевидно, тоже. При помощи чего она ходит – главная тайна Гоэбихона.

Выражение лица кислое. Глаза бесцветные. Губы сжаты в ниточку. Старая дева, хоть по возрасту еще и молода.

Кажется, все просто идеально…

Тиокан наконец оторвался от книги, очевидно, решил, что достаточно промариновал клиента.

– Итак, – заскрипел он, – участие в драке посреди городской площади, нарушение спокойствия, покровительство чужаку без рекомендаций и, наконец, поножовщина. Что я пропустил?

– Ничего, – сказала Деянира, не моргнув глазом. – Все так и было.

– А теперь я желаю узнать подробности, – Тиокан откинулся на спинку стула и воззрился на Деяниру снизу вверх. – Твой мастер, разумеется, очень недоволен. Он даже имел глупость прийти сюда и поделиться своим недовольством со мной. К сожалению, я ничем не мог ему помочь. Я даже не сумел вспомнить о том, что это именно я «навязал» – его выражение! – ему подмастерье-девчонку. Он настаивал на таком определении. Вообрази, душа моя, каков нахал! – Тиокан неожиданно хихикнул и снова поспешил нацепить на свое маленькое кротовье личико хмуро-озабоченное выражение. – Никто, даже блюститель порядков в Гоэбихоне, даже хранитель законов гильдий, не смеет ничего навязывать свободному мастеру! Если он решился принять в своем доме «подмастерье-девчонку», значит, на то была его абсолютно свободная и полностью добрая воля. Тебе интересно?

– Чрезвычайно, господин Тиокан, – подтвердила Деянира и слегка присела в намеке на реверанс.

За месяцы, проведенные в Гоэбихоне, она наловчилась демонстрировать с помощью этих поклонов, реверансов, книксенов и приседаний самые различные оттенки и нюансы своего отношения.

Например, Тиокану она намекала сейчас на то, что их связывают некие отношения. Нечто чуть большее, нежели простая почтительность подмастерья к хранителю законов гильдий.

– Ага, – сказал Тиокан. – Полагаю, Броэрек в тебе не ошибся.

– Господин Броэрек, насколько я успела его узнать, не склонен совершать ошибки, – подтвердила Деянира.

Тиокан облокотился на раскрытые книги, подался вперед, вперил в Деяниру взгляд.

– Господин Броэрек верит в меня, – объявил он. – Господин Броэрек знает, что на меня можно положиться. Тебе понятно, что это означает?

– Я бы хотела услышать уточнение: что это означает в данном конкретном случае, – сказала Деянира.

Маленькие темные глазки Тиокана блеснули.

– Ты расскажешь мне все, – пояснил он. – Всю правду. Без утайки. Включая твои собственные мотивы. Ты растолкуешь мне, почему поступила так, а не иначе, что тобой двигало… Даже если это будет звучать совсем-совсем плохо для тебя. Я должен быть в курсе всего. Тогда мы сумеем вдвоем подобрать для тебя сносное вранье. Ты поняла?

– Как нельзя более ясно, господин Тиокан, – Новый реверансик, чуть поглубже предыдущего.

– Докладывай, – он опять откинулся на спинку стула, побарабанил пальцами по книге, потом, подумав, закрыл ее. – Видишь, я не собираюсь ничего записывать. Я намерен осмысливать.

– Началось с этого парня, с Евтихия, – сказала Деянира.

– Где ты его встретила?

– На улице.

– Ты встретила молодого мужчину на улице? – Тиокан нахмурился. – Это очень, очень плохо, Деянира.

– Он выглядел растерянным и вовсе не казался опасным… К тому же, он был голоден.

– Никого из жителей Гоэбихона не должно волновать, что какой-то чужак выглядит растерянным и испытывает голод. Дитя мое, я возмущен до глубины души! – воскликнул Тиокан. – Ты раскрываешься с худшей стороны.

– Ничего подобного, – возмутилась Деянира. – Мой родной город – тот, откуда я пришла, – тоже когда-то страдал от голода.

– Весь город? – Тиокан недоверчиво прищурился.

– Он был в осаде. Люди умирали тысячами, – сказала Деянира.

– О, это меняет дело, – сказал Тиокан все с тем же недовольным выражением лица. – Понимаю. Не одобряю, но понимаю. Ты накормила чужака в память о жертвах осады. Достохвально, но неосмотрительно.

– Теперь я вполне разделяю ваше недовольство, – подхватила Деянира. Она не оставляла надежды подольститься к Тиокану и получить если не полное прощение, то добрый совет. – Но в те минуты я поддалась сумасбродству.

– Итак, ты накормила его – не имеет значения, из каких соображений. Что дальше? – Тиокан постарался нахмуриться как можно более грозно.

Деянира вдруг почувствовала себя Дюймовочкой в логове Крота. Она прикрыла глаза, надеясь избавиться от этого ощущения. Не хватало еще бояться Тиокана! Она здесь временно. Вот о чем следует думать. Гоэбихон – лишь ступенька по дороге в Калимегдан. Когда думаешь так, легче быть самоуверенной.

– Он вызывал у меня… определенные эмоции, – сказала Деянира.

– Могу ли я предположить, что эти эмоции имеют какое-то отношение к обыкновенным брачным играм разнополых существ молодого возраста? – осведомился Тиокан.

Деянира кивнула с покаянным видом.

– Точно.

– Дальше, – Тиокан выглядел все более озабоченным.

– Мы ничего такого не делали…

Тиокан сморщился.

– Избавь меня от лживых оправданий! Ты привела мужчину в дом в отсутствие мастера. Как это истолковать? Я-то, может быть, и готов поверить тебе, но другие…

– Если обрисовать наши отношения кратко, то я помыкала этим парнем, а он пресмыкался передо мной. Потому что я его кормила, – сказала Деянира. – В конце концов, он ведь исчез, так что всегда можно сделать вид, будто никакого парня вообще не было.

– Это единственный разумный выход, – похвалил Тиокан. – Ты начинаешь мыслить как истинный член гильдии.

– Вечером я и мой слуга – мы отправились гулять, – продолжала ободренная Деянира.

Тиокан даже подскочил на стуле.

– Вы отправились… что?

– Погулять… Побродить по городу, посмотреть достопримечательности. Красивые дома, колодцы, статуи. Разные такие вещи, – сказала Деянира. С каждым новым произнесенным словом она чувствовала себя все глупее и глупее.

Наконец она замолчала и не мигая уставилась на Тиокана.

– Я правильно понял? – угрожающим тоном начал он. – Вы бродили по улицам без цели и глазели по сторонам?

– В общем и целом – да. Но искусство… Прекрасное… Оно облагораживало наши души. Я хотела, чтобы его душа стала более благородной.

– Облагораживает только труд! – отрезал Тиокан. – Это записано в уставах в общей сложности сто восемьдесят четыре раза в разных формулировках.

– Но моя цель была достойной, хоть я и прибегла к странным средствам, – Деянира, кажется, научилась подбирать формулировки, от которых ее собеседника не так страшно коробило.

Он пожал плечами.

– Допустим. Итак, вы оба шлялись, как последние бродяги и жалкие ублюдки, и таращились то влево, то вправо без всякой пользы. Дальше?

– Мы встретили еще одного чужака.

– В Гоэбихоне в одно и то же время появилось двое чужаков. Тебе это не кажется странным, Деянира?

– Нет, потому что они оказались знакомы.

– Еще более подозрительное обстоятельство.

– Мне показалось, что они ненавидели друг друга.

– Любопытно.

– Да. Тот, Авденаго, – который был ранен, – вел себя очень грубо. Называл себя хозяином Евтихия и требовал полного подчинения.

– Если он действительно являлся хозяином Евтихия, то имел полное право требовать подчинения, – заметил Тиокан.

Деянира вспыхнула:

– Но Евтихий – свободный человек! У него не было хозяина!

– Только хозяйка? – прищурился Тиокан.

– Если уж на то пошло, то да! – заявила Деянира. – Он поклялся в верности мне, лично мне. Он ел из моих рук, чего уж больше!.. Но Авденаго…

Она задохнулась от возмущения.

– Вернемся к этому Авденаго. По твоим словам, он обитал в городе тайно и незаконно. Позволь мне указать тебе на то несущественное – хе, хе – обстоятельство, что в Гоэбихоне подобное просто невозможно. Где же он, по-твоему, ночевал? Где он, образно выражаясь, жил?

– По его собственным словам – нигде. Спал под мостом.

– Исключено. Не бывает. Но – допустим, допустим… – Неотразимый аргумент пришел в голову маленькому человечку, и Тиокан торжествующе улыбнулся: – Чем же он, в таком случае, питался?

– По его словам, ничем, – ответила Деянира подавленно. – Он утверждает, что человек в состоянии ничего не есть несколько дней – и чувствовать себя нормально.

– А ты веришь этому? – Тиокан впился взглядом в лицо Деяниры.

– Мой город побывал в осаде, господин Тиокан. Люди в состоянии голодать и оставаться в живых, – сказала Деянира. – Мне известны такие случаи.

– Но это тебе известно, – указал Тиокан. – Тебе! А никто из нас ничего подобного не слышал.

Деянира медленно перевела дух, прежде чем высказать самую дерзкую из своих догадок:

– У меня имеются серьезные основания предполагать, что Авденаго родом из того же самого города, что и я.

Тиокан вытянул губы трубочкой.

Деянире показалось, что он вот-вот свистнет, но Тиокан просто подул. Потом опустил голову и уставился на закрытую книгу, как будто рассчитывал найти под обложкой ответ сразу на все вопросы.

Некоторое время он безмолвствовал, а потом хлопнул ладонью по столу и как бы ожил.

– Если вы с данным Авденаго – земляки, то почему же ты не узнала его сразу? Не сходится.

– Сходится, – возразила Деянира. – Мой город очень велик. Не все жители знакомы там друг с другом.

– И я должен принять на веру эту нелепицу?

– А есть другой выход?

Тиокан вздохнул.

– У меня такое ощущение, что ты держишь меня за горло, Деянира.

– Таково свойство правды, господин Тиокан. Иногда она хватает нас за глотку и не позволяет вздохнуть свободно.

– Для женщины ты чересчур умна.

– Я притворяюсь.

Он одобрительно хмыкнул.

– Ладно, поверю тебе, пожалуй… Рассказывай дальше.

– Дальше… Дальше… – Она нервно хрустнула пальцами. – Авденаго издевался над Евтихием, настаивал на своем праве приказывать ему. Я поняла: если Евтихий не избавится от Авденаго прямо сейчас, он никогда не станет по-настоящему свободным человеком. Поэтому я дала Евтихию кинжал…

– Это был твой кинжал?

– Да.

– Ты считала это нормальным – чтобы молодая женщина расхаживала по городу с кинжалом?

– Я же прятала его в рукаве. Никто и не знал.

– Предусмотрительно, – одобрил Тиокан.

– Евтихий ударил Авденаго ножом в грудь. А Авденаго хватил его по голове дубиной. И тут… – Губы у Деяниры задрожали, но тем не менее она закончила рассказ: – И тут Евтихий исчез.

– Исчез? – Тиокан нахмурился. – Ты отдаешь себе отчет в том, какое слово только что употребила? Это – окончательное, бесповоротное, лишающее надежды слово! И вместе с тем – слово, содержащее в себе намек на тайну, которая, возможно, никогда не будет раскрыта. Это тебе ясно?

– Абсолютно.

– Еще одно сильное слово. Нужно издать закон, запрещающий женщинам использовать подобные выражения. В женских устах они звучат убийственно. Мужчины все-таки более легкомысленны и часто не имеют в виду то, что сказали; но женщины!.. Опасные твари, опасные. Очень опасные.

Он пожевал губами, глядя в сторону и покачивая головой в такт своим мыслям.

Деянира видела, что ее собеседник всерьез огорчен. Она выдержала небольшую паузу, после чего деликатно кашлянула.

Он повернулся к ней, вскинулся:

– Что? Недостаточно наговорила? Хочешь окончательно раздавить меня?

– Я подхожу к эпизоду, когда меня допрашивали стражники, – предупредила Деянира.

– Страшно даже представить себе, сколько недопустимых слов ты сейчас употребишь.

– Я постараюсь избегать их, – заверила Деянира. И продолжила: – Когда Евтихий исчез, – (Тиокан болезненно скривился, щека у него дернулась, однако он нашел в себе силы промолчать), – я набросилась на Авденаго с кулаками. Мне и раньше доводилось так поступать, господин Тиокан, это было необходимо для того, чтобы завоевать себе уважение среди пьяных подмастерьев. Я набрасывалась на тех, кто уже не в состоянии был подняться, и молотила их почем зря. Эти расправы принесли мне немалый авторитет среди моих собратьев по гильдии.

– Умно, – пробормотал Тиокан. – Зловеще, но умно!

– Я хотела, чтобы Авденаго сказал мне, что он сделал с Евтихием. Но Авденаго клялся всеми богами, что понятия не имеет. Он, мол, и сам впервые такое видит. И все дело, как он утверждал, в дубине.

– В дубине?

– Если вы помните, господин Тиокан, я рассказывала, что Авденаго ударил Евтихия по голове дубиной. Эту дубину Авденаго вынес из гробницы Кохаги.

– Так. Еще и осквернение святыни!

– Да, господин Тиокан. Именно это.

– А ты стояла и смотрела? И ничего не предпринимала?

– Я понятия не имела, зачем он полез в гробницу! – запротестовала Деянира.

– Зачем чужак подобрался к величайшей святыне города? Разве это не очевидно? – Тиокан вздохнул. – Ладно, вываливай дальше. Я готов выслушать все. И не бойся повредить себе в моих глазах. Ты уже выставила себя в наиболее отвратительном свете из возможных. Так что терять тебе нечего, учти. Непристойностью больше, непристойностью меньше…

– Авденаго начал умирать прямо у меня на руках. Я этого не хотела. Я вообще боюсь покойников. Поэтому я позвала стражу. Его забрали.

– А дубина?

– Ее прихватила я.

– И стражники ничего об этой вещи не знают?

– Я же не стала им об этом рассказывать, – сказала Деянира. – Я дала показания, и господин капитан подробно все записал. Про уличную драку, свидетельницей которой я, к своему величайшему сожалению, стала. Обстоятельства дела совершенно ясны и не могут быть истолкованы превратно. Один чужак-преступник бежал и унес с собой нож. Второй раненый лежал на мостовой. Добропорядочная горожанка – то есть я – увидела это безобразие и позвала на помощь стражников. Вот и все, что мне было известно.

– Немного же ты открыла капитану городской стражи! – вздохнул Тиокан.

– Только самое необходимое для того, чтобы он забрал от меня этот полутруп и вызвал к нему тюремного доктора, – сказала Деянира.

– А почему? – спросил Тиокан с любопытством.

– Что – «почему»? – не поняла Деянира.

– Почему ты не поведала капитану больше? Тебе-то это ничем не грозило, а стражники, по крайней мере, разобрались бы в ситуации…

Деянира призадумалась и наконец ответила:

– Видите ли, господин Тиокан, там, откуда я родом, сотрудничать с полицией считается дурным тоном. Люди стараются поменьше дел иметь со стражниками. А уж если такое случается – дают как можно меньше сведений. Так принято.

Если Тиокан и был удивлен, то никак этого не показал.

– Мне-то ты все откроешь, – уверенно произнес он. – Где дубина, которую этот твой Авденаго похитил из гробницы Кохаги? Все еще у тебя?

– Нет, он забрал ее.

– Авденаго?

– Да. Ворвался ко мне в дом и отобрал силой. После чего удрал окончательно. Говорят, он напал на стражников у городских ворот.