Текст книги "Искусница"
Автор книги: Елена Хаецкая
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Одни Таваци вздрогнули раньше – когда Моран упомянул о предательстве Номуна и его матери; другие позднее – когда речь зашла о том, что Хетта убила собственную дочь. Один только Энел Таваци сохранял полное равнодушие и просто ждал, пока завершится церемония.
– А теперь я покажу вам мою новую работу! – сказал Моран. – Клянусь всеми моими кишками, она стоит того, чтобы на нее посмотреть!
Он наклонился над гобеленом и свистнул сквозь зубы:
– Энел Таваци, помоги мне.
Вдвоем они развернули тканую картину и повернули ее к присутствующим, чтобы все могли полюбоваться. Гобелен изображал знакомый всем пейзаж – реку Маргэн и город Гоэбихон с его башнями и стенами. А на реке пылали корабли с разрисованными бортами и треугольными красными парусами. Десятки пиратов, охваченных пламенем, корчились на палубах, и среди них можно было различить фигурку молодого человека с лицом, закутанным в вуаль. Он воздевал руки к небу в тщетной мольбе о снисхождении, а огонь плясал на его голове и бежал по его одежде.
– Сейчас вы еще помните, что ничего этого не было, – сказал Моран. – Но скоро все изменится. Скоро бывшее станет небывшим. И только одно сохранится в неприкосновенности: гобелен. Вы должны беречь гобелен, вы должны прятать его и вы ни в коем случае не должны ничего в нем изменять.
Он помолчал, надеясь, что за время этой паузы каждое его слово надежно впитается в память слушателей. Затем положил гобелен на стол и спрыгнул на пол. Вслед за ним спустился и Энел Таваци.
Хетта подошла к своему бывшему ученику.
– Что все это значит? – спросила она тихо.
– Ты же с самого начала моей речи была здесь и все слышала, – ответил он, подняв бровь и рассматривая ее удивленно, как будто видел в первый раз. – Кажется, я выразился довольно внятно.
– Помнится, еще недавно ты заклинал меня никому не рассказывать о моем преступлении, – прошептала она, – и сам же при всех разгласил тайну.
– Через несколько часов это не будет иметь никакого значения. Мой гобелен отменяет все трагедии, – Моран сделал энергичный жест, как будто зачеркивал нечто. – Впрочем, я еще не вполне понял, что именно он отменяет. Многие детали неясны даже мне самому, хоть я и творец этой великолепной, мощной вещи. Но некоторые базовые позиции определены уже сейчас. Например, Гоэбихон точно не будет взят и разграблен, а женщины, соответственно, не будут изнасилованы. Пиратские корабли и вместе с ними Номун-ублюдок бесславно сгорят. Точнее, сгорели. Если я не ошибся в расчетах, то в самое ближайшее время вы все осознаете и убедитесь на собственном опыте в том, что именно так все и происходило.
– Это обман? Иллюзия? – настойчиво допытывалась Хетта.
– Нет, просто… Как бы это выразить поделикатнее, чтобы ты сразу в обморок не хлопнулась? – Он задумался на миг, а потом махнул рукой и сказал прямо: – Просто другое прошлое. Ничего особенного. Правда, проделывать такие штуки строжайше запрещено, и если Мастера в Калимегдане узнают, то… то я… то мне… – Он криво улыбнулся. – Да кто им расскажет-то? Никто! Вы ведь все равно ничего не вспомните.
– А вдруг ты ошибся? – Хетта Таваци сверлила Морана взглядом. – Если твое вмешательство окажется губительным?
– Ты не любишь сюрпризов? – Моран обиженно надул губы: – Отойди от меня, коварная женщина. Меня удручает твое неверие в мои способности. Я желаю вкушать плоды моего триумфа. Я желаю есть, пить и веселиться!
С этим он уселся за стол, и остальные последовали его примеру.
Когда пиршество было закончено, гости разошлись, гобелен убрали в сундук, и стол разобрали. Слугам было приказано работать всю ночь, чтобы к утру в доме не осталось и следа от вчерашнего беспорядка. «Потом можете выспаться и даже взять выходной день», – добавил Джурич Моран, завершая речь, обращенную к служанкам. Те ожидали подтверждения от господина Таваци, а господин Таваци пробурчал: «Делайте, как вам сказано» и ушел к себе.
* * *
В эту ночь Хетта спала беспокойно. У нее болел средний палец на левой руке, и она никак не могла понять причину этого странного недомогания. Она ворочаясь с боку на бок, пыталась сгибать и разгибать палец, гладила его, мяла и снова погружалась в тревожные сны.
Ее муж проснулся перед самым рассветом. Хетта сразу услышала, как он ворочается, и по его дыханию поняла, что он не спит.
– Нужно будет выгнать этого твоего ученика, – проговорил господин Таваци, оборачиваясь к жене и открывая глаза. – Из нашего дома и из Гоэбихона. Чтобы духу его здесь не было! – Он улыбнулся Хетте чуть виновато: – Не понимаю, отчего я даже во сне не переставал об этом думать… Но согласись, господин Джоран явно утратил всякое представление о приличиях. Он ведет себя в нашем доме как хозяин, распоряжается слугами. Он помыкает даже нами! Что это за праздник, который он устроил? В честь чего было пиршество? У меня от этого Джорана сразу начинает болеть голова.
– Нет ничего удивительного в том, что он командует и переходит все границы, в том числе и границы приличия. Для таких, как он, не существует ни запретов, ни препятствий. Это Джурич Моран, – ответила его жена, садясь в постели. – Прости, что не рассказала тебе этого сразу.
– Ничего страшного. Я почти догадался. Догадка постоянно крутилась у меня в мыслях, но никак не желала выйти на свет, отсюда и головная боль… «Джоран»! Ну и имечко. Таких не бывает. Разумеется, это Джурич Моран. Я должен был сразу сообразить. Одно только непонятно: почему тролль из числа калимегданских Мастеров явился в наш городок да еще попросился в ученики?
– У него были причины, – ответила Хетта Таваци. – У него на все имеются причины, хотя главная из них – его собственные капризы. Когда я его встретила, он действительно совершенно не владел нашим ремеслом.
– Он довольно быстро выучился, – проворчал господин Таваци. – Такого ученика у себя никто не потерпит. Ведь подобные ученики очень быстро становятся мастерами, а конкурировать с такими чрезвычайно трудно.
– Только безумец осмелился бы конкурировать с Джуричем Мораном, – возразила Хетта Таваци. – Он взял у нас то, что мы могли ему дать, – основы ремесла. А потом уже творил самостоятельно.
– Это абсолютно неестественно – создавать такие большие и в своем роде совершенные работы в такие короткие сроки, – сказал господин Таваци.
Хетга отозвалась:
– Он всегда будет спешить. Если он не поторопится, идея надоест ему, и он бросит дело на полпути.
– Откуда ты знаешь?
– Я же была его наставницей, – напомнила жена. – Впрочем, он почти со мной не разговаривал. Сам Моран, я хочу сказать. Но его руки – другое дело. Многое я узнала от его рук и кое-что – от его ног.
– Ты рассматривала ноги чужого мужчины?
– Ах, оставь, любимый! Он же тролль.
Хетта прикусила губу и с загадочным видом уставилась в потолок спальни.
– Интересно, есть ли у Джурича Морана хвост? – проговорила она.
– А ты так ни разу этого не проверила? – осведомился муж. – Хетта, ты меня изумляешь! Какие отвратительные мысли приходят тебе в голову.
– Это ты меня изумляешь, – отозвалась она, посмеиваясь. – Ну как я, по-твоему, полезу в штаны к постороннему мужчине?
– Но ведь речь идет о хвосте.
– Хватит! Ничего не желаю слышать о хвостах. Я только хотела сказать… – Она вдруг замолчала, а потом рассмеялась. – Понятия не имею, о чем я хотела сказать! Кажется, светает. Ну вот, наступил еще один день. Пора вставать. У меня много забот.
Она выбралась из кровати и снова почувствовала боль в пальце. Посмотрев на свою руку, Хетта увидела, что средний палец ее левой руки туго-натуго обмотан яркой зеленой ниткой.
Сперва Хетта хотела сорвать нитку и покончить с этим, но затем остановилась и призадумалась. И неожиданно пришла к такому вот выводу: если некто обмотал ее палец ниткой, значит, у него имелись на то основания. Кажется, сама Хетта только что говорила об этом. Джурич Моран ничего не делает просто так.
Она поспешно оделась и вышла из дома. Господин Таваци удобнее устроился в постели и снова заснул – на этот раз спокойно и без сновидений.
Хетта торопилась. Откуда-то она знала, что все дела необходимо закончить как можно быстрее. Она миновала несколько улиц, пересекла площадь и вошла в здание гильдий.
Книга гильдийских уставов лежала там, где она хранилась уже несколько веков, – в маленькой комнате, где обитал ее хранитель. В те годы это был некто Сариа, сын зеленщика. Хранителя всегда избирали из самой низовой среды – для того, чтобы у него не возникало предпочтений и чтобы он одинаково ненавидел всех богатых ремесленников города. Это обеспечивало его объективность при разборе спорных вопросов.
Сариа очень серьезно относился к своей работе и в ранний час уже находился в комнате. Пролистывал книгу и перечитывал уставы. Услышав шаги, он поднял голову.
Хетта стояла в дверях, взволнованная и румяная. Она выглядела так молодо, что Сариа поначалу даже не узнал ее и строго нахмурился.
– Что тебе нужно здесь, милая? – спросил он.
– Я Хетта Таваци, – ответила женщина. – Могу ли я войти?
Сариа побледнел. Разумеется, он глубоко чтил семью Таваци – самый старый и наиболее уважаемый род ремесленников в Гоэбихоне. С тех пор, как Гампилы запятнали себя позорным предательством, открыв ворота города разбойникам, у Таваци больше не оставалось соперников. И ведь именно братья Таваци, Энел-младший и Готоб, пробрались на корабли пиратов и сожгли их. В пламени страшного пожара разбойники погибли почти все – и случилось это благодаря отваге Таваци. Храбрецы и отличные мастера. Как ни старался Сариа соблюдать объективность, перед этим семейством он трепетал.
Хетта Таваци сказала:
– Не задавай мне вопросов, Сариа. Я должна остаться в этой комнате одна. Мне потребуются книга уставов, клей, перо и чернила.
– Я счастлив предоставить вам все это, госпожа Таваци, но что вы собираетесь делать?
– Я просила не спрашивать, – напомнила она.
– Прошу меня простить, но я не могу… Ведь речь идет о книге уставов! – Сариа выглядел растерянным и несчастным. – Я не имею права! – в отчаянии воскликнул он.
Хетта прошипела:
– Слушай, ты, зеленщик! Я отправлю тебя обратно в лавку твоего отца – разбирать гнилые овощи, если ты сейчас же не уберешься отсюда и не позволишь мне сделать то, что я должна!
Угроза подействовала на Сариа противоположным образом.
Он вскинул голову:
– Вы не смеете разговаривать со мной как со своим слугой, госпожа Таваци. Я – хранитель уставов, и не имеет значения, кто мой отец. Вы извлекли меня из ничтожества, вы сделали меня уважаемым гражданином – ну так и уважайте собственное творение.
Хетта помолчала, переводя дыхание и пытаясь справиться с волнением. Наконец она произнесла:
– Послушай меня, Сариа. Произошло нечто. И я обязана записать это, а потом заклеить страницы.
– Зачем?
– Что – «зачем»?
– Зачем это записывать?
– Чтобы память о происшествии не истлела. А это произойдет, если я не сделаю запись немедленно!
– Зачем же тогда заклеивать страницы?
– Потому что никто не должен знать о том, что произошло.
– Зачем же записывать?
– Потому что оно на самом деле было.
– Но тогда для чего заклеивать? Правда на то и правда, чтобы ее узнали все.
– Некоторую правду лучше утаить.
– В таком случае, ее не стоит записывать.
– Она может потребоваться. В какой-то момент. Поэтому ее необходимо сохранить.
– Но в заклеенном виде, – подытожил Сариа.
– Именно, – кивнула Хетта и вытерла пот со лба. – Я рада, что ты меня понял.
– Теперь понял.
И он вышел из комнаты, оставив Хетту наедине с книгой уставов.
Она раскрыла чистые листы, взяла перо и начала писать.
Хетта Таваци записала все, что случилось.
И о насилии, учиненном над ее дочерью Иман.
И о Номуне, и о пиратах.
И о гибели Готоба.
И о смерти Иман.
И о вмешательстве Джурича Морана.
И о гобелене, который он создал.
А под конец – о нитке, которая была намотана на средний палец ее левой руки.
Закончив писать, Хетта Таваци аккуратно заклеила страницы по краю и сделала пометку: «читать только хранителю и соблюдать в тайне».
После этого она размотала с пальца нитку, сожгла ее на пламени свечки и с легкой душой отправилась домой – к мужу и милой дочери Иман, которая никогда не выйдет замуж по причине своего слабоумия.
– Теперь ты понимаешь? – обратился к Деянире Тиокан, пятнадцатый хранитель книги уставов.
Девушка кивнула.
– В вашем прекрасном, богатом и внешне благополучном городе имеется маленькая грязная тайна. Обычное дело, поверь. Любой капитал имеет в своей основе какое-нибудь гнусное преступление. И у любого американского миллионера найдется предок – австралийский каторжник, если не похуже. Ничего страшного.
– Ты немножко не то понимаешь, – Тиокан постучал пальцами по книге. – Скоро я перейду к практической стороне дела. Итак, мы имеем в городе весьма опасный артефакт.
– Дубину, с помощью которой можно заставить человека исчез… то есть, пропасть навеки? – спросила Деянира.
– При чем здесь дубина! – Тиокан поморщился. – Ее в любом случае здесь уже нет. И тебе лучше, чем кому-либо другому, известно, что забрал ее отсюда твой приятель, этот твой земляк, Авденаго… Ты совершенно тупая, Деянира, и меня это, честно говоря, угнетает… Все это время речь шла о гобелене. Ты ведь общалась с Джуричем Мораном и должна была научиться смотреть на мир его глазами.
– Лучше я буду смотреть на мир вашими глазами, господин Тиокан, – предложила Деянира. – Объясните мне, чего вы от меня хотите, и я попробую помочь.
Он прищурился.
– Ишь ты, хитрая да гордая! Попробует она мне помочь, надо же… Тут, боюсь, никто помочь не сможет… – И увял. – Разве что ты… Выкормыш Морана. Да, выкормыш Морана – то, что надо. Для того я и рассказал тебе историю гобелена и вражды между Гампилами и Таваци.
– Господ Таваци я знаю, – кивнула Деянира. – Их мастерские занимают целую улицу. А вот Гампилы…
Он выдержал долгую выразительную паузу.
– Мелкие ремесленники, – закончила за него Деянира. – Большая часть членов этой семьи так навсегда и застряла в подмастерьях. Нет ничего почтенного в том, чтобы называться Гампилами, – позорное клеймо предательства с их имени несмываемо. Им приходится платить гораздо более высокие подати, потому что вина их перед городом огромна и не окупится никакими деньгами. Я слышала об этом на собраниях гильдий, – прибавила Деянира скромно.
Она слышала об этом – и притом в самых нелицеприятных выражениях – на пирушках подмастерьев, но признаваться в подобных вещах ей не хотелось. Впрочем, Тиокан и без того вполне отдавал себе отчет в том, каковы информационные источники Деяниры. От ее невинной лжи он просто отмахнулся как от чего-то совершенно несущественного.
– Глупости. Чем вызван слух о предательстве Гампилов?
– Очевидно, самим их предательством.
– Теперь, когда я рассказал тебе истинную историю вражды и гобеленов в Гоэбихоне, ты должна понимать, что все это ложь и клевета. Не Гампилы якшались с пиратами, а Таваци.
– Да. Но в городе считают иначе.
– Более того, если ты внимательно слушала, Деянира, ты обязана понимать: иначе все и происходило. Джурич Моран ухитрился поменять прошлое. Однако далее козни Джурича Морана не отменяют того, что было на самом деле. Недаром Хетта Таваци обмотала нитку вокруг указательного пальца. Эта мудрая женщина догадывалась, что только таким способом ей удастся сохранить свою память в неприкосновенности. Но как только нитка сгорела, Хетта вошла в несуществующее прошлое, как и все остальные. А запись сохранилась.
– В книге уставов. Понимаю, – кивнула Деянира.
– И только хранители уставов ее читают.
– Почему же вы рассказали об этом мне?
– Попробуй назвать несколько причин. Докажи мне, что ты стоишь доверия. Убеди меня в том, что ты не полная дура.
Деянира призадумалась и наконец высказала первое предположение:
– Сколько бы я ни старалась стать здесь своей, для Гоэбихона я – чужачка. У меня нет здесь родни, поэтому Таваци и Гампилы одинаково мне безразличны. Мои предки не пострадали от пиратских набегов. Поэтому я могу служить истине, не подтасовывая факты и не изменяя мир себе в угоду.
– Иными словами, тебе все безразлично, кто из двоих одержит верх, – кивнул Тиокан. – Видишь ли, все хранители, как бы ни были они объективны, все-таки в душе остаются на стороне одной из соперничающих семей. Это неизбежно. Но ты – чужачка. Тебе действительно все равно.
Деянира молчала. На глазах у нее вдруг выступили слезы. Тиокан заметил это и забеспокоился:
– Что с тобой? Ты больна? Дурно себя чувствуешь?
– Просто грустно, – вздохнула девушка.
– Почему? – насторожился Тиокан. – Жалеешь Таваци?
– Нет, это из-за того, что я – чужачка. Всем. Всегда. И ничто этого не изменит.
– На самом деле в Гоэбихоне имеется средство все переменить, – сказал Тиокан. – Ну-ка продолжим испытание твоей сообразительности.
– Гобелен, – кивнула Деянира, вытирая глаза. – Гобелен, который соткал Джурич Моран. Он ведь заповедал хранителям гобелена, чтобы они никогда и ничего в нем не изменяли.
– Точно! – воскликнул Тиокан. – А теперь ответь мне, умница: как, по-твоему, выполнили Таваци завет Джурича Морана?
– Нет, – сказала Деянира. – Однозначно, нет.
– Они начали переделывать узор по своему усмотрению, – кивнул Тиокан. – Хранители уставов пытались отслеживать любые вмешательства, но далеко не всегда им это удавалось. Известно, например, что девушка из семьи Таваци влюбилась в парня из семьи Гампилов, и мать этой девушки, дабы пресечь всякие попытки ввести в их дом презренного Гампила, попросту изобразила кое-что на гобелене. Ей не составило труда пробраться к сундуку, где заперто было семейное сокровище, вытащить гобелен и внести туда изменение.
– А что она изобразила? Ведь картина на гобелене касалась лишь пиратского набега.
– Она приделала сбоку еще одну сценку. Изобразила Гампила со стрелой в груди. И как следствие – ухажер ее дочери попросту не родился на свет. Эта ветвь Гампилов пресеклась.
– Но ведь это… убийство! – воскликнула Деянира.
– Строго говоря, нет, – возразил Тиокан. – Обычное вмешательство в реальность. По большому счету куда более серьезное преступление, чем убийство. До сих пор, впрочем, изменения прошлого касались только частностей и мелочей. То выяснялось, что Таваци страшно разбогатели, потому что убили пирата и сняли с трупа огромное количество золотых украшений. То всем становилось известен подвиг очередного героического Таваци, бившегося с врагами. То увеличивалось число их детей и, соответственно, все больше потомков Таваци заполоняло Гоэбихон. Все это, конечно, создает досадные помехи, но… – Тиокан заморгал и устало потянулся. – Словом, все это терпимо. Вполне терпимо. В конце концов, лично мне тоже все равно, кто главенствует в городе и гильдиях. Таваци и Гампилы стоят друг друга… Принеси вина.
Деянира потянулась за кувшином.
– Там закончилось.
– Ну так сходи и купи!
Она вышла, ни словом не возразив. Она даже денег не потребовала. Купила на свои.
Тиокан и не вздумал благодарить. Выхлебал сразу пол-кувшина и размяк.
– Хитрая. Ты крепкое купила. Чтобы я выболтал тебе все секреты, да?
– Просто оно еще не разбавленное.
– По-твоему, слуги разбавляют мое вино? – Он нахмурился. – Это ты хотела сказать?
– Уже сказала. Вы пили разбавленное, а это – чистое.
– Ясно. Ясно. Ты все примечаешь, а?
– Это моя работа, – сказала Деянира. – Я хозяйка. И хорошая хозяйка, смею заверить.
– Мастер Дахатан уже пробовал жениться на тебе?
Деянира пожала плечами.
– Откажи ему! – посоветовал Тиокан. – Не соглашайся.
– Хорошо, – кивнула она. – Впрочем, я же не люблю его. Вряд ли когда-нибудь я соглашусь жить с нелюбимым.
– Ты плохо знаешь женщин, дорогая, – заволновался Тиокан. – Женщина, скорее, согласится на брак с тем, кого она не любит, нежели на брак с тем, кто не любит ее. Так уж они устроены.
– Стало быть, у Дахатана есть шанс?
– Это я и говорю.
– Я все равно ему откажу, – обещала Деянира.
– Умница, – Тиокан сразу успокоился. – Я называл тебя тупицей, но ты умница. Всегда об этом помни. Даже когда я снова назову тебя тупицей.
– Я так и считала.
– Что ты считала? – Он посмотрел на нее с подозрением.
– Что на самом деле я – умница.
– Самонадеянная дурочка. Ладно, слушай дальше. Итак, злоупотребления Таваци были поначалу незначительными… А потом случилось нечто. НЕЧТО, – повторил он с нажимом и молча уставился Деянире в глаза.
– Я должна спросить страшным шепотом: А ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? – осведомилась она.
– Да.
– А ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? – прошептала Деянира.
Тиокана передернуло.
– Брр! У меня мурашки по коже! Здорово ты пугаешь. Ладно, отвечу. Ты и так уже все знаешь. Все, кроме последнего. ГОБЕЛЕН ИСЧЕЗ.
– Как это?
– Кто-то выкрал его. Вот как, – Тиокан схватил кувшин и принялся жадно хлебать. – Вот так взял и выкрал. У кого теперь находится гобелен, какие перемены нам грозят в ближайшем будущем, – ничего не известно. А самое ужасное, Деянира, – мы ведь даже подозревать не будем о том, что какие-то перемены с нами уже произошли. Завтра меня или кого-то из Таваци – или даже всех Таваци – может не оказаться в Гоэбихоне. И никто не обратит на это внимания. Идеальное преступление, понимаешь? И вот здесь таится вторая причина, по которой я все тебе рассказал. Ты в городе чужая.
– Кажется, это была первая причина, – напомнила Деянира.
– Да, но смысл твоей чуждости в данном случае другой, – объяснил Тиокан. – Раз ты чужая, значит, твоих предков здесь не было… И, следовательно, никакая перемена, внесенная в картину гобелена, не сможет повредить тебе. Ты какой была, такой и останешься. Твоя память сохранится в неприкосновенности. Ты никогда не забудешь того, что сообщил тебе я.
– Хорошо, – кивнула Деянира. – Так какова моя задача?
– Найти гобелен и уничтожить его, – сурово молвил Тиокан. Он далее стал казаться выше ростом. – Найти и уничтожить. Какой бы горькой ни была правда о Таваци, она и только она должна существовать в реальности. Те, кто родился на самом деле, достойны жить и давать потомство. Те, кто был убит при штурме, – да будут убиты при штурме. Словом, пусть все произойдет так, как происходило! Это справедливо.
– Наверное, да, – кивнула Деянира.
– Не вижу уверенности! – возмутился Тиокан. – Никогда не сомневайся в своей правоте, тогда и рука у тебя не дрогнет. Как все дары Морана Джурича, этот гобелен создавался в расчете на добрых, умных и терпеливых людей, которым не требуется лишнее и которые довольствуются тем, что им подарено. И как все подобные дары, гобелен спровоцировал жадных, невежественных, чванливых, недалеких людей на безответственные действия. Следствие? Очередная бездонная дыра в пространстве-времени. Очередной смертельно опасный артефакт!
– Я найду его и уничтожу, – обещала Деянира. Она торжественно пожала руку хранителю уставов. – И ничто на свете меня не остановит!