Текст книги "Переступая грань"

Автор книги: Елена Катасонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Благословенная страсть отбушевала и пронеслась, оставив своих детей в тишине и покое, переполненных друг другом. Они обнялись еще крепче и оба мгновенно заснули.

Когда Женя проснулся, Тани, к его великому разочарованию, рядом не было. Как она умудрилась выскользнуть из его объятий, ведь он держал ее крепко? Его халат предусмотрительно лежал на стуле, а рядом стояли тапочки. Женя почувствовал себя вдруг таким одиноким, комната, знакомая до мелочей, показалась чужой, даже враждебной. Он торопливо набросил халат на голое тело – он еще не насытился Таней, – сунул ноги в тапки и пошел на кухню, чтобы попытаться соблазнить свою женщину.

Но женщина была уже совсем другой. Она стояла у плиты в брюках и свитере – зеленом, под цвет глаз, – варила сосредоточенно кофе, пристально наблюдая, чтобы не сбежала пенка, и Женя с досадой вспомнил, что ей в двенадцать нужно быть в поликлинике.

– Проснулся? – ласково и спокойно взглянула на него Таня, и взгляд ее был ясен и прост, и не верилось, что эта красивая, собранная, уже далекая от него женщина каких-нибудь два часа назад стонала от страсти и шептала слова бесстыдные и святые.

– Хочешь, останься! – приветливо предложила Таня, не замечая его досады и справедливого негодования. – Все в холодильнике. А я побежала. Мои старушки ведь приходят пораньше. Сидят, сердешные, и ждут.

Тут только Женя увидел оставленную ему записку. Машинально прочел. Ничего интересного в записке не было: она повторяла только что сказанное.

– Какие старушки? – хмуро спросил Женя.

– Седенькие, – улыбнулась Таня. – Приходят за час до приема и ждут. А всего-то надо им, что рецепты.

– А настоящие больные у тебя есть? – раздражаясь, спросил Женя.

– Есть и настоящие, – не обиделась Таня. – Но старушки всегда впереди.

– Делать им нечего!

Не заметить его раздражения было уже невозможно, и Таня бросила на Женю быстрый, внимательный взгляд.

– Очень они одиноки, – вздохнула она. – Никому не нужны. И здоровье их больше никого не волнует. Так хоть доктору, мне то есть, пожалуются.

– Почему же они никому не нужны? – все равно продолжал раздражаться Женя. – А дети, внуки?

– Дети сами нуждаются в помощи. – Таня подкрасила губы, знакомым движением махнула кисточкой у ресниц. – А внуков они давно вынянчили, те и забыли... Такие дела... Ну, я пошла. Дверь захлопнешь?

Женя проводил Таню в прихожую, подождал, пока натянет она сапожки, подал шубку. И тут только заметил брошенный им пакет.

– А я принес всякие сласти, – печально сказал он.

– Ничего, съедим! – обнадежила его Таня. – Пока!

И исчезла.

Тому, кто ушел, всегда легче, чем тому, кто остался. Таня уже привычно думала о больных, подыскивала аргументы для очередного разговора с главным – что-то Сережка совсем стал нервным, – планировала поездку к маме, а Женя все обижался, печалился и скучал. Зачем-то снова улегся в постель, ткнулся носом в подушку – она хранила еще аромат волос Тани – и закрыл глаза. А ведь ему давно пора бежать в институт – тем более что в два начинался распоследний в этом году Ученый совет, защищался под занавес Димка из их сектора, и Женя был его оппонентом. А кроме того, надо связаться с сыном – как там дела? – хотя нет, еще рано... Мысли текли медленно и лениво, не хотелось ни вставать, ни одеваться, ни даже пить кофе, а хотелось лежать так весь день и ждать Таню. "Потому что мне ее всегда не хватает", – подумал Женя и испугался этой физической от нее зависимости. Страх вызвал чувство естественного мужского протеста, а от него ведь рукой подать до самой настоящей ненависти. Впрочем, Женя об этом еще не догадывался.

"Все, встаю! – велел себе Женя, взглянул на часы и заторопился. Нельзя, чтобы волновался Димка!" Он быстро встал, заправил постель, умылся – "Уже оброс! Черт знает что: ведь вечером брился!" – хлебнул на кухне остывшего чаю – второй раз за утро, – снова вошел в комнату. Яркое солнце заливало ее – на улице, видно, похолодало, – и такой обжитой и уютной была эта комната, где все еще дышало счастьем, что на мгновение показалось просто невозможным уйти.

Женя окинул их обжитое прибежище прощальным взглядом и поехал на работу.

* * *

Защита – всегда событие, даже если институт еле дышит, правительству на всю науку – чохом! – плевать, а народ и вовсе не понимает, на кой хрен нужны все эти диссертации? Интеллигенция уже давно не оправдывается, на мнение народа махнула рукой.

А Димка-то, сильно пьющий, несобранный, постоянно теряющий то паркеровскую ручку, то записную книжку, то кошелек, работу представил, как все от него и ждали, очень достойную, много выше по уровню кандидатской и пожалуй что докторскую. Так что Женька товарищем своим гордился, и шары в корзине все до единого были, естественно, белые, и хвалили все Димку наперебой – ну да он, как всегда, никого особенно и не слушал, нетерпеливо стремясь к им же организованной, честно заслуженной выпивке.

Что-то уже новогоднее было и в защите, и в обмывании ее в буфете, и в общей, давно забытой праздничной атмосфере. Может быть, потому, что героем дня был общий любимец, признанный талант и прекрасный парень? Вот если бы еще не пил! Но так на Руси не бывает.

Улучив минуту, Женя взял у вахтерши ключ, зашел к себе в сектор и позвонил Тане.

– Ой, это ты? – обрадовалась она. – А я только вошла.

– Почему так поздно? – покачиваясь у стола, строго спросил Женя.

– Спорила с Сергеем.

– С каким еще Сергеем?

– Который Иванович, – засмеялась Таня. – А ты что, выпил? – наконец-то догадалась она.

– А как же! – с удовольствием признался Женя. – Димка же защитился!

– Ах да, – вспомнила Таня. – И как?

– Ве-ли-ко-леп-но! – с некоторым трудом выговорил длинное слово Женя. – Ни одного черного шара!

– А как выступал его оппонент? – лукаво поинтересовалась Таня.

– Зал визжал от восторга! – нахально заявил Женя и сказал главное то, для чего звонил: – Я очень тебя люблю. А ты?

– И я.

– А сама сбежала...

Таня вздохнула.

– Чего молчишь?

– Так ведь больные...

– Тогда до завтра.

– До завтра.

– Я тебя ужасно люблю!

Ему хотелось повторять это снова и снова. И вовсе он не был пьян. Нет, конечно! Просто вино обострило чувства. Как там в рекламе? "Мы стали чувствовать острее..." А главное – он не отошел еще от их общего утра, столь редкого в его с Таней жизни.

– Я знаю, – счастливо сказала Таня. – Ты не очень обращай внимание, когда я печалюсь, договорились?

– Договорились... – У Жени вдруг сжало горло, и так стало жаль Таню и почему-то себя, что комната поплыла перед глазами. – Нервы ни к черту, пробормотал он и вытер глаза рукой.

– Ты мне так дорог, так невозможно дорог, – торопливо говорила Таня. И я все время чувствую, что не одна. Это ведь очень важно! Ну, давай, вешай трубку, а то я расплачусь.

– Сначала ты.

– Нет, ты.

– Хорошо.

Женя повесил трубку и тут только заметил стул. Он сел на него, посидел немного, потом встал, погасил свет, запер дверь, отдал вахтерше ключ и, стараясь никому не попадаться на глаза, выскользнул из института.

4

– Кто там? Наши все дома.

– Надя... – совершенно растерялся Женя. – Какими судьбами?

Он стоял на резиновом коврике, с шапкой в руке, как гость в собственном доме, и смотрел на улыбающуюся, в облегающем бордовом костюмчике, в каких-то тапочках с помпончиками Надю.

– А мы из больницы.

За Надиной спиной вырос Денис.

– Представляешь, встретились у окошка, где передачи, – торопилась объяснить, видя несомненную оторопь хозяина, Надя. – Ну, я, конечно, проникла к Лерке. Подумаешь, карантин! – Она по-девчоночьи фыркнула, но сразу же посерьезнела. – Лерка так побледнела, так побледнела! Что же ты стоишь, раздевайся!

– Спасибо, – машинально ответил Женя и снял куртку.

– Заходи, заходи, – гостеприимно приглашала Надя. – Я вам кое-что приготовила.

Тут только Женя заметил Лерин на ней фартук. "А тапки? Откуда тапки?" – спросил он себя, не очень-то понимая, почему это так его раздражает.

– Видишь, я и тапки с собой взяла. – Надя будто прочла его мысли. – И белый халат! А Димка, пока я бегала к Лере, покараулил мое пальто. Да это вообще не трудно, я тебя научу.

Она говорила уверенно, быстро. Черные глаза поблескивали, как антрациты. Ловкие руки вынимали тарелки и вилки, резали хлеб, накладывали в тарелки рагу.

– А вино? – встрепенулся Денис. – У нас, кажется, есть вино!

Он метнулся к бару, вытащил бутылку вина, из серванта достал фужеры. Женя строго взглянул на сына – "Разве у нас какой-нибудь праздник?" – но вспомнил, где был утром и откуда пришел сейчас, и устыдился своего лицемерия.

– За Лерочку! – подняла бокал Надя. – За ее скорейшее выздоровление!

Она чокнулась с Денисом и Женей, глядя Жене прямо в глаза, и, как всегда в ее присутствии, он почувствовал странное напряжение, смутное беспокойство, словно какие-то незримые токи исходили от Нади.

– Что смотришь? – задорно вскинула она голову. – Похудела?

И встала, и прошлась по кухне, как манекенщица.

Тут только заметил Женя, что Надя в самом деле кажется намного стройнее и как будто выше, чем полгода назад, когда он видел ее в последний раз.

– Да, похудела, – с некоторым удивлением не мог не признать он.

Надя звонко расхохоталась, еще раз прошлась, покачивая бедрами, мимо Дениса и Жени и села за стол.

– Теперь это уже не проблема, – небрежно махнула она рукой. – Слышал о гербалайфе?

– О чем? – разом спросили Денис и Женя.

– Восточное средство, – загадочно обронила Надя. – Восточные травы...

Щуря глаза, не притрагиваясь к рагу, она рассказывала о таинственном гербалайфе, а Женя с беспокойством думал, как же она успеет к себе на дачу: ведь уже поздно. Но Надя, будто не ощущая течения времени, все говорила и говорила... Осоловевший от вина и рагу, а больше от женской безудержной болтовни, Денис вдруг зевнул. И тут же смутился.

– Оставайтесь у нас ночевать, тетя Надя, – вежливо сказал он. – Поздно уже, темно.

Надя бросила на Женю вопросительный взгляд.

– Конечно, – поддержал сына Женя. – Мы постелим тебе на диване. Разве можно в такую темень ехать за город?

– Я и не собиралась! – расхохоталась Надя, и Женя внезапно почувствовал себя дураком.

"Что она этим хочет сказать?" – маялся он тяжелым недоумением, пока Денис мыл посуду, а Надя, грозя ему пальчиком, требовала, чтобы он никогда – "никогда, слышишь?" – не смел называть ее "тетей".

– В Америке все зовут друг друга по именам, – говорила она. – Никаких там "тетей", никаких этих наших отчеств. Это же гораздо проще!

Денис сонно кивал, со всем соглашаясь. "Далась им эта Америка", сдерживал зевок Женя: все-таки день у него выдался напряженный. Радостный, полный тепла и света, но напряженный. Да и выпил в институте порядочно.

– Ну, давайте стелиться, – встал он, прерывая поток слов. – Разложи, Дениска, диван, а я принесу белье.

– Да, пора! – встала Надя и скрылась в ванной. Вышла в розовом Лерином халатике, который, надо признать, очень шел к ее черным глазам.

– Можно? – лукаво спросила она.

– Конечно! – воскликнул Денис; Женя молча кивнул.

Что-то неправильное, нехорошее было во всем – в тапочках, рагу, Лерином любимом халате, – только он никак не мог понять, что именно.

"В конце концов, ничего особенного, – успокаивал себя Женя, лежа в постели и тщетно стараясь заснуть. – Давняя подруга, и это естественно... Лера с Дениской сто раз у нее ночевали..." Да, но ведь не он! А теперь она лежит там, за стенкой, и он боится лишний раз повернуться и стесняется встать и пройти в туалет.

О Господи, какой долгий, перепутанный день! Темная, предрассветная Москва, и он, вместе с народом, едущим на работу, мчится в стремительном поезде к Тане. Там, у Тани, слетает все наносное, неважное и ненужное, и он становится самим собой – молодым, счастливым, уверенным. Таким приезжает в институт, таким оживленно оппонирует Диме, пьет вместе со всеми вино – "За удачу, за докторскую – Димка, не подведи!" – звонит Тане и говорит ей слова любви, едет домой, счастливо опустошенным, мечтая о ванне и сне, а дома новый сюжет. И опять застолье, опять вино, разговоры, и черные, вызывающие глаза сверлят ему душу. Бедные женщины! Ничего-то они не в силах забыть даже несостоявшийся детский роман столетней давности.

– Встал? – встретила его утром Надя. – Завтрак давно на столе.

– А Денис? – огляделся по сторонам Женя, словно сын мог где-нибудь спрятаться.

– Убежал! – деловито доложила Надя, бросая в тостер аккуратно нарезанные ломтики хлеба; перламутром переливались длинные ногти. – У него зачет, ты что, забыл? Уж эти мне папаши...

– Ах, зачет... – промямлил Женя и скрылся в ванной.

"Что за черт? – злился он, умываясь. – Почему она здесь командует как у себя дома! И опять в Леркином халате, наглая баба!" Смутное беспокойство томило его, досада, что-то похожее на страх, острое ощущение, что они совсем одни в доме. "Да нет, глупости", – отмахнулся Женя от дурацких, ни на чем не основанных подозрений и вышел из ванной.

– Наконец-то! – с веселым негодованием воскликнула Надя. – Остынут же гренки!

Пришлось сесть за стол. Аппетитные гренки, яичница с луком смягчили податливое мужское сердце.

– Поедем к Лерочке вместе? – предложила Надя. – Вот обрадуется!

– Там карантин... – пробормотал Женя.

– Чепуха! – энергично махнула рукой Надя. – Конечно, не сейчас – пока еще рано, – но часа в три-четыре.

Женя машинально взглянул на часы. Еще только одиннадцать. Не собирается же она сидеть тут полдня? И опять Надя прочла его мысли.

– А у меня к тебе дело! – Черные глаза смотрели ему прямо в душу и, казалось, видели Женю насквозь. – Я уже говорила с Леркой...

– О чем? – мгновенно насторожился Женя.

– О том, как вам выжить, – спокойно объяснила Надя. – Лерке теперь ведь не до уроков, верно?

Он и сам так думал – никаких уроков, но было невыносимо слышать это от Нади.

– Как-нибудь проживем, – нахмурился, закрывая тему, Женя.

Но это он так решил, не Надя.

– "Как-нибудь" – не получится, – усмехнулась она. – Лекарства нынче дороги, сердечные – вдвойне.

"Тебе-то какое дело?" – кричало все в Жене, но не мог же он наброситься на ни в чем не повинную женщину, да еще подругу жены? А Надя даже не замечала его едва сдерживаемого бешенства.

– Значит, так, – энергично продолжала она. – Живу я теперь в Москве Лерка не говорила? – а дачу сдала. И знаешь, почему я пошла на эту славную рокировку?

– Почему? – повторил ключевое слово Женя, подавив беспомощное негодование: как его обвели вокруг пальца! Он-то думал, поздно ехать на дачу! Какого черта, в самом деле, она осталась тут ночевать?

Возмущенный и озадаченный, он почти не слушал, что там говорит Надя возбужденно, азартно – про свою новую жизнь.

– Продаю, покупаю контейнерами! Пристроилась под бочок к Детскому фонду – ну, понимаешь, чтоб не платить налоги. Кое-кому, конечно, приходится отстегивать, так ведь не сравнить...

– Ты стоишь за прилавком? – грустно спросил Женя.

– Еще чего! – возмутилась Надя. – Ты, как я погляжу, меня и не слушаешь! Так вот, к делу: мне нужен помощник.

– А при чем здесь я? – холодно поинтересовался Женя.

– Ты мне подходишь, – нагло заявила Надя. – Да не боись: помощник нужен по связям с общественностью.

– Чего-чего?

Вытаращив глаза, Женя смотрел на развалившуюся в кресле Надю, буквально, в прямом смысле слова, потеряв дар речи. Его, научного сотрудника Института истории... Его, без пяти минут доктора... С его знаниями, студентами, иностранными языками... Так примерно и прокричал он Наде, когда обрел наконец этот дар. Надя вскочила.

– А я, по-твоему, кто? – подбоченившись вот именно как торговка, кричала она. – Мой диплом, помнишь, считался одним из лучших! А кто лучше всех в группе знал латынь? А английский? Тоже, позволь тебе напомнить, два языка! Значит, Лерка должна мотаться, как овечий хвост, по урокам, выбиваться из последних сил, заставляя всяких оболтусов хоть что-то такое уразуметь, а ты в своей богадельне будешь думать и писать "о высоком"?

– Писать "о высоком" – это плохо? – с трудом сумел вставить слово Женя.

– Нет, не плохо, – язвительно ответила Надя. – Жаль, что жить на это нельзя. Невозможно-с!

– А на что можно?

– А вот иди ко мне в помощники и узнаешь. – Она уже успокоилась. Подошла к Жене, положила руку ему на плечо. – Правда, Жень, – миролюбиво сказала Надя. – Лерку жалко до слез. И никто не призывает тебя, кстати, бросать институт.

– Как это?

Он правда не понимал.

– А так. – Надя покровительственно похлопала его по плечу. – Ты мне нужен всего два раза в неделю. Ну, еще по субботам. С твоей головой...

– А что делать?

Становилось уже интересно.

– Вести переговоры. От моего имени.

– А сама?

– Это мы уже проходили, – вздохнула Надя. – Тут нужен крепкий мужик. Не баба!

– А что, случаются перестрелки? – неловко пошутил Женя.

– Не говори глупостей, – отмахнулась от него странно повеселевшая Надя. – С криминалом я – ни-ни, все чисто.

– Кроме фонда, – поддел ее Женя.

– Кроме фонда, – спокойно согласилась Надя. – Но это не криминал, а нормальная тактика. Если платить все налоги, вмиг разоришься. Получать будешь шестьсот баксов в месяц. Устроит?

Она говорила так, будто они уже обо всем условились. Но Женя еще побарахтался, хотя шестьсот долларов... Цифра эта его прямо убила.

– Я должен подумать, – сказал он и двинулся к мойке, чтобы освободить наконец от Надиной руки плечо.

– Подумай, – великодушно разрешила Надя. – Только не очень долго. Например, до среды.

– Почему до среды? – удивился Женя. Голова у него гудела от обилия информации.

– Потому что сразу после Нового года – переговоры, – объяснила Надя.

Вход на черную лестницу был закрыт, а у парадной стоял с виду неприступный охранник.

– Вот те на... – протянула Надя. – А вчера все было настежь... Похоже, даже она растерялась. – Забаррикадировались, черти... Ну, пошли, коли так, к окошку.

– К Вороновой в пятое? – переспросила нянечка, заглянула в список и сняла телефонную трубку. – Тут к Вороновой пришли... – Она выслушала чьи-то указания, положила трубку. – Вы – муж? Пройдите к главному. Пятый этаж, комната номер двенадцать.

– А что? Почему?

Голос отказывался повиноваться.

– Там все скажут.

Охранник пропустил беспрепятственно. Притихшая Надя осталась ждать в вестибюле. Лифт поднял Женю на пятый этаж. Он нашел номер двенадцатый, робко постучал в дверь и, рассердившись на собственную, привычную, советскую робость, не дожидаясь ответа, потянул ее на себя.

– Моя фамилия Воронов, – сказал он. – Мне велели...

– Заходите, садитесь.

Плотный, энергичный мужик, стриженный "ежиком", встал навстречу. Белый халат и шапочка придавали ему внушительность.

– Значит, так, – без предисловия заговорил он. – У вашей супруги случился обширный инфаркт и что-то с сосудами головного мозга. Сочетание редкое и неблагоприятное. Вот смотрите...

Он сыпал медицинскими терминами, но Женя его не слушал, потому что понял главное: Лера жива, самого страшного не случилось. Усилием воли заставив себя включиться, уловил последние, заключительные слова: Леру можно (и нужно!) перевести в особое отделение, чтобы во всем разобраться. Там и уход, и препараты, аппаратура – все много лучше. Но каждый день будет стоить...

– Сколько? – потрясенно переспросил Женя.

– Увы, – сочувственно вздохнул врач. – Ничего не поделаешь: такие сейчас времена...

Крупное лицо главврача расплывалось в тумане. Мигом вспотели ладони, застучало в висках. Врач ждал ответа, и ответ мог быть только один, потому что на карту поставлена жизнь Леры.

– Когда нужно платить? – четко спросил Женя.

– Завтра, – коротко ответил врач. – До двенадцати. Потому что пятница. Тогда завтра же и переведем.

– А сегодня? – сузил глаза Женя.

Врач подумал, постучал пальцами по столу.

– Можно и сегодня, – неохотно сказал он. – Если только деньги завтра.

– Да-да, – заторопился Женя. – Обязательно! А повидать жену можно? осмелился он.

– Вообще-то... Ну, ладно. Только очень недолго.

Женя вышел из кабинета. Лифта все не было. Черт, есть же здесь где-то лестница? Походил по коридору, заглядывая в углы. Спрашивать опасался: как бы не выгнали. Горел красным "запасный выход", и там, естественно, оказалась лестница. Женя спустился на четвертый этаж, стараясь не замечать строгого взгляда сидящей у пульта сестры, проскользнул в палату. Лера почти сидела в кровати – так высоко подняты были подушки, – дышала тяжело, с паузами, с одышкой, рука была холодной и влажной. Женя осторожно поцеловал ее в лоб, поправил прилипшую к нему прядь.

– Вот... какие дела... – еле слышно заговорила Лера. – Вчера утром, как раз в обход, – такая боль...

Утром... Это когда он спешил, не помня себя от радости, к Тане. Женя сел на кровать, ткнулся лицом в одеяло.

– Не надо, – шепнула Лера, положив ему руку на голову. – Как-нибудь обойдется...

– Сегодня тебя переведут в другое отделение, коммерческое, – поднял голову Женя. – Там и аппаратура, и препараты – все лучше. И туда, я думаю, пускают...

Даже он уже понимал, что за деньги теперь можно все.

– Что ты? – задыхалась Лера. – А деньги?

– Об этом не думай, – Женя сжал ее слабую руку. – Нашлась работа.

– Какая?

– Не важно. Хорошая, денежная работа.

Почему-то не хотелось говорить, что у Нади.

– Я хочу, чтобы ты защитился, – шептала Лера. – Это – главное.

Голос шелестел, как бумажный, каждое слово – он видел! – давалось с таким трудом!

– Самое главное – ты, – проглотив комок в горле, сказал Женя, и это была истинная, святая правда.

– Мужчина, пора, уходите. У нас сейчас капельница.

В палату вошла медсестра.

– Да, да, – заторопился Женя. – Иду. – Он даже не поцеловал Леру, потому что сестра уже стояла над ней – с трубками, банкой и полотенцем. До завтра!

И Лера, прощаясь, махнула рукой.

* * *

Надя стояла на том же месте, где он покинул ее.

– Ничего не взяли, – сокрушенно сказала она. – Только сок. – Она заглянула Жене в лицо. Неподдельная тревога светилась в черных глазах; она рассеяла, уничтожила все прежние подозрения, вызвала раскаяние в дурных мыслях, даже что-то похожее на quilty complex. – Ну, как? Что там такое? Как Лерка?

– Инфаркт.

Надя ахнула, всплеснула руками.

– Инфаркт в больнице? Так разве бывает?

– Значит, бывает, – вздохнул Женя. – Да что мы в этом все понимаем?.. Слушай! – Он жестко взял Надю за плечи, повернул к себе. – Я тут насчет работы... Ты, случайно, не передумала?

– Нет, – твердо ответила Надя. – Не передумала.

– А вдруг не справлюсь?

Он все еще стискивал Надины плечи и, казалось, за нее держался.

– Справишься, – уверенно пообещала Надя. – Стала бы я иначе тебя сватать!

– Тогда заплати мне вперед – за месяц, – краснея, попросил Женя. Можешь?

– Ты так говоришь... Какие-то шестьсот баксов, – усмехнулась Надя. Делов-то...

– Они мне нужны завтра утром, – все еще не верил неслыханной удаче Женя. – Заплатить за больницу.

– Так она ж бесплатная? – удивилась Надя.

Он объяснил.

– Понятно, – кивнула она. – Тогда едем ко мне: "зелень" у меня дома. Заодно познакомлю с делами. Ты ведь у меня еще не был?

– Был когда-то, – не очень уверенно сказал Женя.

Надя тихонько засмеялась, взяла его под руку.

– Я хочу сказать после ремонта. Пошли.

И они поехали к Наде.

5

Надя жила у "Аэропорта", в писательском доме. Ни она, ни ее Веня и близко, конечно, не стояли к писателям, но за купюры в конверте удалось в свое время в ЖСК втиснуться. В просторном подъезде, в каморке за стеклянной дверью сидела немолодая консьержка с платком на плечах. Женя робко поздоровался. Ему, естественно, не ответили. Тяжелый, с решеткой, лифт медленно пополз на третий этаж. Площадка была большой, как все в этом старомодном доме. И только железные двери квартир выдавали нынешние, открыто криминальные времена.

Надя достала ключи, отворила железную, а за ней деревянную двери, отключила сигнализацию.

– Заходи!

Женя застыл на месте. Таких квартир он еще не видел.

– Ты что? – довольно улыбнулась Надя. – Сроду не слыхал про евроремонт?

– Слышал, – неуверенно соврал Женя.

Он все вытирал и вытирал ноги, не решаясь ступить в святилище. Все сияло, все блестело вокруг. Комнаты разделялись арками. Под люстрой, подчиняясь потокам воздуха – работал кондишн, – позвякивая, перемещались жестяные геометрические фигурки.

– Вот тапки, – сказала Надя, и Женя очнулся.

– Не надо, – попросил он. – Денис, наверное, ждет.

Ужасно хотелось забрать деньги и поскорее уйти.

– А работа? – напомнила Надя. – Надевай по-быстрому тапки и проходи. Я тебя не съем. – Она опять усмехнулась; теперь Жене показалось, что это какой-то нервный тик. – Денису твоему позвоним и все скажем, – продолжала Надя, стерев улыбку. – Сразу после Нового года переговоры, я разве не говорила?

"Кто платит – тот заказывает музыку", – подумал Женя. Впрочем, Надя еще не заплатила. Но ведь заплатит?..

Пришлось пройти в просторную, светлую комнату. Даже стены здесь были почти что белые, с розоватым оттенком, и шкуры белых медведей лежали на креслах, а на светлом столе стоял компьютер.

– Чаю? – светски предложила Надя.

– Нет, спасибо, – отказался Женя.

– Может, выключить кондиционер?

– Пожалуй.

В каком фильме он все это видел?

Прекратилось легкое движение воздуха, замерли жестяные фигурки.

– Ну-с, приступим, – распорядилась Надя. – У меня все в компьютере. Садись! – И Надя подставила к столу с компьютером второй стул. – Входим... Мой сайт...

Мелькали цифры и тексты, обозначения, не очень знакомые. Но вообще все оказалось не так уж сложно.

– Теперь поищем, что там в проекте...

Глаза устали довольно быстро. "Это от непривычки", – успокоил себя Женя. А Надя будто не знала усталости: объясняла, показывала, проверяла, то и дело касаясь то плечом, то коленом Жени. Было и вправду тесно. Наконец она откинулась на вертящемся стуле.

– Так. Выходим.

Надя потянулась, заложила руки за голову. Невозможно было не заметить поднявшуюся вслед за руками высокую грудь. Женя отвел глаза. Надя опустила руки, устало вздохнула. По экрану поплыл знак "бесконечность" или что-то на него похожее, переливаясь синим и красным.

– Все!

Экран погас.

– Так, может, выпьешь все-таки кофе?

– Нет-нет, я спешу.

– Как хочешь, – сухо сказала Надя и встала.

Женя не смел напомнить о деньгах. Он тоже встал, в отчаянии глядя на Надю.

– Ах да, – вспомнила она и выдвинула ящик стола.

Шесть зеленых бумажек легли на стол перед Женей. Как завороженный смотрел он на такое богатство.

– Надо же их еще обменять, – подумал вслух. – А у меня нет паспорта.

Надя засмеялась мелким, дробным смешком.

– Тоже мне – проблема. Утром обменяешь. Да и не нужен никакой паспорт! А вообще дай им в долларах: они будут только рады.

– Кто?

– Те, в больнице.

Да, Надя знала жизнь лучше, чем он.

– Ну, я пошел. Спасибо.

– Не за что. До завтра, – уточнила Надя. – Приходи сразу после больницы. Надо кое-чему тебя подучить.

И Женя не решился напомнить, что завтра же Новый год.

Домой Женя ехал совершенно раздавленным. Начиналась какая-то новая жизнь – без Леры, с откровенно назойливой Надей, которая возникла так неожиданно и спасла, но за это потребовала его присутствия рядом, и, как светлая точка в ночи, – первый Новый год с Таней.

Приехав, сразу ей позвонил, тем более что Дениса не было.

– Это я, Женя, – сказал он, будто Таня могла его с кем-то спутать.

– Привет! – радостно заговорила Таня, не заметив его усталости, а может, не придав ей значения. – А я только пришла. У метро продается всякая всячина, и я купила к Новому году хлопушки и эти, как их, бенгальские огни. Даже спички купила! А то забудем спички, что тогда будем с этими огнями делать?.. Сашка моя без ума от бала: ее там выбрали королевой, и какой-то мальчик объяснился в любви! Она все читает его записку и все гадает, кто бы это мог быть, потому что, конечно, без подписи...

Таня болтала беспечно и весело, перескакивая с одного на другое, и у Жени теплело в груди, отступал ужас жизни, страх за Леру, растерянность перед Надей с его от нее зависимостью, неожиданной и пугающей.

– Чего молчишь? – спросила вдруг Таня.

– Да как же мне вклиниться? – засмеялся Женя. – Ты трещишь, как сорока.

– Это я от счастья, – помолчав, призналась Таня, и он почувствовал, что она улыбается. – Как подумаю про общий Новый год... И вообще... Женча, родной, я так безумно, невероятно счастлива! А ты?

Вопрос был неожиданным, но он ответил сразу:

– И я. Очень!

Не мог же он ей сказать о том, что терзало? Да и как сказать, когда он сам не до конца разобрался.

– Когда придешь? – спросила Таня. – Завтра у меня нет консультаций шеф заболел, – и я ликую, как школьница на каникулах!

– В первый раз ты сказала это сама. – У Жени даже горло сжалось от нежности.

– Что – в первый раз? – не поняла Таня.

– В первый раз сама заговорила о встрече...

– Разве? – простодушно удивилась Таня.

– Точно, – подтвердил Женя. – Всегда свидание выпрашивал я... Ты когда будешь дома? Во сколько?

– Ну-у-у-у, – подумала Таня. – К шести, наверное, буду. А ты приезжай часам к десяти, ладно?

– Я тебе позвоню. У меня тут сложности. Но к десяти обязательно буду.

Он не знал, как сказать о Лере и о том, что случилось. Если честно, не знал теперь ничего: вдруг Лера попросит у нее задержаться? Хотя вряд ли... Но – вдруг? Может, именно так и положено: сидеть допоздна? А тут еще Надя... Горячие черные глаза, коленки, приходящие с его ногой в опасное соприкосновение, это соблазнительное потягивание... А главное – разговор в коридоре. И никуда ведь теперь не денешься.

– Какие сложности? – спросила Таня.

Голос ее упал, странные, незнакомые нотки возникли в нем, только Женя еще не понял какие.

– Потом расскажу: не хочется по телефону.

– Что-то случилось?

– Нет... Да... Случилось... Но ты не волнуйся – так, пустяки.

Ничего себе, пустяки! Он все больше запутывался. После слов о любви как сказать про инфаркт? Да еще это дурацкое "пустяки".

– Танечка, милая, – заторопился Женя, потому что услышал, что отворяется дверь. – Я еще позвоню. Завтра с утра. И приеду, приеду! – Денис уже раздевался в прихожей. – Я приеду, – повторил Женя, потому что почувствовал, как всегда, когда слышал Таню, что любит ее и жить без нее не может.

6

Опять какая-то мура под ногами. И это – зима? Временами, правда, налетает снег – но вот именно временами – мокрыми, большими хлопьями, а не то мелкий, сухой. Но, не успев пасть на землю, тут же покорно тает, превращаясь в сероватое месиво.

– Один черт, – ворчит на снег Пал Палыч, – только добавляет грязи. Раз по-настоящему снег не лег, толку не будет. А еще вопят: "Миллениум, миллениум!" Какой, к черту, миллениум без хорошего снега?

Женя слушает вполуха: мысли заняты совсем другим. Палыч взглядывает на него и умолкает. Помолчав, осторожно спрашивает:

– Как там, в больнице?

– Неважно, – коротко отвечает Женя, не отрываясь от своих бумаг.