Текст книги "Ловушка для ангела"

Автор книги: Елена Гладышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

27

День выдался на редкость пасмурным. Долго не рассветало и трудно было понять, который сейчас час. Лариса испытывала смутное беспокойство, так прочно вошедшее в её жизнь в последнее время. Всё просто валилось у неё из рук.

Вадима нет. И это было невыносимо. Ларисе казалось, что у неё вынули сердце и похоронили вместе с ним.

Всё же было и у них что – то хорошее. Иногда Вадим прямо впивался ей в губы, ласкал её волнующуюся грудь и бёдра. Правда никогда не говорил, что любит её, или Лариса не помнила. Конечно, не помнила!

Лариса хотела умыться, что бы смыть с себя нестерпимые воспоминания. Она машинально глянула в зеркало и с трудом узнала себя, так ужасно она выглядела. Прямо как опер Труханов, когда она пыталась его лечить в его кабинете. Такая же истончённая, местами рваная аура. Её Лариса кое – как зализала прикосновением своего сознания. А усилить свою защиту – у неё совсем не было сил.

Отчаянно капал кран. Лариса протянула руку, чтобы его закрыть и боковым зрением увидела опускавшуюся за стиральную машину чёрную, похожую на лохматого дикобраза голову.

– Опять ты здесь? – недовольно спросила она.

Эту лярву они с Вадимом купили вместе с квартирой. Она давно жила тут и портила батареи отопления и стояки. Во время ремонта им поставили новые батареи и заменили стояки на пластиковые. А лярву она неумело выселила к соседям. Но там она, похоже, не прижилась. Теперь под угрозой была стиральная машина. Ларисе не хотелось затопить соседей. Вокруг неё и без того было зла.

И она пошла за клубком красных шерстяных ниток, чтобы подсадить на них лярву и вынести её из дома куда подальше.

Резкий звонок домофона показался Ларисе сиреной. Она вздрогнула, чувствуя внезапный ужас, причины которого она не знала и не хотела знать.

– Такси вызывали? Предупреждали, что спешите! – сообщил домофон оторопевшей Ларисе.

– Спасибо, – сказала Лариса домофону. – Сейчас выхожу.

Забыв обо всём, она направилась к вешалке.

– Такси? Я куда – то собиралась ехать? Что – то мне совсем плохо, – думала Лариса, всё же надевая сапоги и шубу.

Машина остановилась у железнодорожного вокзала. Лариса расплатилась с таксистом и влилась в движущуюся людскую толпу. Было скользко, но кругом все спешили, смешно ползя и балансирую по гололёду. Эти странные движения напоминали детский мультик. Всё вокруг казалось неправдашным.

– Быстрее, Вадик! Пять минут осталось. Опоздаем ведь! – тянула за собой пятилетнего малыша полноватая бабушка, спешащая быстрее попасть в вагон.

Бабушка с внуком, двигаясь малым, осторожным шагом, проскользили до хвостового вагона и вошли в электричку. Лариса, словно во сне, проследовала за ними и села на свободное место напротив их.

– Куда я еду? – зашептал её рассудок.

Лариса не успела додумать, как бабушка, подавая деньги контролёру, потому как не успела обилетиться в кассе вокзала, назвала название станции, до которой собиралась ехать.

Лариса первый раз слышала это название, но тоже зачем – то повторила его, когда контролёр повернулась к ней.

Часа через два качающийся вагон почти опустел. Компания пьяных мужиков уже давно нагло пялилась на красивую Ларису, на её шубу из голубой норки и её дорогую сумочку. Лариса видела их пьяные ухмылки и слышала их грязные мысли. Ей было противно! И, когда бабушка с Вадиком пошла к двери, Лариса поспешила за ними.

– Девушка, вы случайно не в нашу сторону едете? – окликнула её бабушка. – До автобуса больше часа. Может, вместе на такси доедем? Так быстрее и втроём дешевле.

– Да, конечно поедем, – согласилась Лариса, словно в бреду, садясь со своими нежданными попутчиками в свободное такси.

Они проехали мимо «хрущёвских» пятиэтажек, потом мимо белых полей, по которым мела позёмка и остановились в каком – то посёлке со старыми одноэтажными домами.

Таксист высадил их возле небольшого магазина, сославшись на нечищеную дорогу. Он газанул навстречу спешащей компании, профессионально распознав в своих потенциальных пассажиров на обратный путь.

А Лариса так и пошла за бабушкой с внуком по еле заметной, переметённой тропинке, отстав от них шагов на десять, что – бы не потерять их из виду.

Мохнатые лапы старых елей, росших в аллее неогороженного парка, припорошенные снегом, покачивались на ветру, отбрасывая в свете редких фонарей, уродливые, пугающие тени. С дальних уголков плохо освещённой улицы наползала колючая вечерняя тьма.

Маленький Вадик всё крепче сжимал руку бабушки и пытался ускорить шаг. После яркой Москвы ему здесь было жутковато.

Бабушка с внуком прошли мимо катка, залитого на маленьком стадионе. Освещавшие его электрические гирлянды, оставшиеся после новогодних праздников, стук клюшек, звонкие голоса мальчишек, игравших в хоккей, слегка оживляли полу – дрёмную тишину, спустившихся на посёлок сумерек.

– Что так припозднились, Зинаида Семёновна? – Ускорив шаг, догнала бабушку женщина в нелепой шапке.

– Да, я в Москве у Тамарочки гостила. Кабель её запил опять. Вот взяла Вадика к себе на недельку. Чего ему пьяные скандалы слушать! – откровенничала бабушка Вадика, стараясь хоть кому – то излить, болевшую за дочь, душу.

– Видимо жизнь здесь проходит у всех на виду и тут принято всем знать обо всех и обо всём. Кто с кем в ссоре, с кем гуляет соседкин муж, кто неизлечимо болен и от кого родила пятнадцатилетняя девчонка с соседней улицы, – подумала Лариса, даже не обратив внимания на набор до боли знакомых ей имён.

– А, что у Надежды Васильевны свет горит? Продали что ли дом? – удивилась Зинаида Семёновна тому, что такое событие прошло мимо её ушей.

– Нет, не продали. Кто ж его купит – развалюху такую? Если что только под снос! – рассказывала словоохотливая женщина. – Это Вера Позднякова приехала, дочка Надина. Я её сегодня в магазине встретила. Смурная такая, прямо лица на ней нет. Зато шуба дорогая. Видать, что в Москве не бедствует!

Ларису будто ошпарили кипятком. И она решительно шагнула в сторону Вериного дома, опять одолеваемая приступом неконтролируемого гнева.

Но от соседнего дома потянуло едва различимым запахом гари.

И Лариса увидела отделившийся от забора призрак девочки, той которая кружила среди снежинок возле её окна. Вместе с девочкой зима вокруг сменилась солнечным весенним днём. Злая бабка новой метлой подмела чистый двор, подчищая за собой зло предыдущей Вальпургиевой ночи. Завершив уборку ведьминским ритуальным костром, бабка ушла за водой. А не прогоревший костёр дыхнул адским пламенем, жадно сожравшим тело беззащитного ребёнка.

Лариса передёрнулась. Кругом опять стало темно. Запах гари потянулся к Вериному дому. Был сильный мороз. Окна Вериного дома покрылись ледяным узором. Сквозь него едва пробивался тусклый электрический свет.

Укутанная Вера сидела в кресле и читала книгу. И, недоумённо взглянув на вошедшую Ларису, замерла от жуткого предчувствия, тупо припоминая, неужели она не закрыла дверь на задвижку?

Ларису трясло: вот она, та, что погубила Вадима! И значение, нарисованного вокруг кресла круга было ей понятно, как ни кому другому. Стоя в проёме распахнутой двери и глядя на своего врага, Лариса читала заклинание, вложив в него всю ментальную силу.

В воздухе старого дома, вонявшем сыростью и угарным газом от печки, поплыло безумие.

Вера смотрела на Ларису исподлобья. Она вспомнила счастливую сноху Дмитрия Антоновича, ни за что буквально купавшуюся в золоте. Слёзы гнева и бессилия застили ей глаза.

Вдруг вокруг неё вспыхнул синий огонь и начал расползаться в разные стороны. Вскоре загорелось и кресло, на котором сидела обездвиженная Вера. Глядя ненавидящими глазами, она лишь беззвучно открывала рот, словно ей не хватало воздуха.

Когда – то бабушка научила Ларису призывать огонь себе в помощь. И теперь он полыхал, закручиваемый вихрем силы, которую не каждому было дано разглядеть.

Чувствуя опаляющее дыхание огня, Лариса, пошатываясь, вышла на улицу. Она прислонилась к забору. Сердце галопом скакало в её груди. Постояв с минуту, она пошла прочь.

Холодный снег бил в лицо. Внезапно налетевший ветер закружил дикую метель, в которой сразу утонуло всё окружающее пространство.

Лариса отвернулась то ветра и увидела горящий Верин дом. Из него вырывались красно – оранжевые всполохи. Раздуваемое ветром пламя и густой чёрный дым – всё что можно было разглядеть в этой снежной круговерти. Лариса чувствовала сильную усталость и внутреннюю пустоту, словно её выкрутили, как мокрую тряпку.

– Именно выкрутили, – отчётливо отметила она для себя. Только сейчас до неё дошло, что среди её мыслей не раз проскальзывали чужие мысли – приказы. И всё последнее время действовала она по чьей – то незримой воле. Ведь для того, что бы уничтожить Веру, ей было достаточно, лишь пожелать Вере сгореть синим пламенем!

– А где же оркестр и хризантемы? – По колено утопая в снегу, она очень злилась на того, кто направил её в такую даль.

Ей стало совсем не по себе.

– Убирайся из моей головы! – мысленно приказала Лариса кому – то. – Что б тебе пусто было!

В этот момент Пейкову показалось, будто бы Лариса взаправду со всей силы ударила его по щеке. На какой – то миг он почувствовал себя крайне неловко, словно Валентина могла видеть это.

Лариса попыталась усилить свою защиту, но наткнулась на мощную невидимую преграду. Пробиться сквозь неё не было возможности. Но она почему – то даже не испугалась, а просто пошла в никуда. Ей казалось, что идёт она долго, а за злющей метелью не видно конца пути. Она вдруг ощутила такое одиночество, что ей стало невообразимо жаль себя.

– Как же я устала, – вслух пожалела она себя. – Сейчас бы чаю горячего и много, много сладких конфет!

– Не пылит дорога, не шумят кусты, Подожди немного, отдохнёшь и ты…, – услышала она чью – то безмолвную речь.

Ларисе почудилось, будто кто – то смотрит на неё из темноты. Она была в таком помрачении, что не могла понять, сходит ли она с ума, или уже сошла.

Вдруг холод и метель отступили. Лариса с удивлением обнаружила вокруг себя слабое рассеянное свечение. Её глаза стали огромными, улыбка – лишённой смысла, а ноги отделились от земли. Она будто бы воспарила над землёй. Не высоко, всего лишь на несколько сантиметров, но это было в действительности!

Раньше левитация ей не давалась. Хотя она точно знала, что когда – нибудь непременно должна взлететь.

– Что это было? – не поняла Лариса. – Её сила преодолела гравитацию, или земля, посчитав её изгоем, отказала ей в притяжении?

С необычной лёгкостью она шагнула вперёд на тропу в тонкий мир, недоступную обычному человеку.

Зинаида Семёновна укладывала уставшего внука спать. За тёмными окнами, среди валившего снега замелькали огни. Завыла пожарная сирена.

– У кого – то горит! – Зинаида Семёновна набросила пуховый платок и вышла на крыльцо, едва не задохнувшись от сильного порыва ветра и снега, ударившего ей навстречу.

Дом соседки Надежды Васильевны уже догорал. Светившиеся ярким пламенем стены догорали и падали. Скоро на месте дома остался лишь чёрный остов, мерцающий огненными точками.

– Свят, свят, свят! – перекрестилась Зинаида Семёновна и почувствовала сильную боль в груди. Она наступала пульсирующими волнами. Всё поплыло у неё перед глазами.

Держась рукой за грудь, Зинаида Семёновна дошла до калитки и из последних сил прошептала стоящим неподалёку соседям: Вызовите «скорую»! Что – то сердце прихватило.

И свалилась посиневшим лицом в снег.

Пейков устало посмотрел на Валентину. Они, похоже, одновременно пришли к одной и той же мысли: – Вроде всё получилось. И вовремя!

Ведь в закрытых лабораториях учёные уже разрабатывали методику пересадки человеческого сознания. И как любые удачные разработки это возможно скоро будет поставлено на поток.

А Вера Позднякова так и не узнала, что по предусмотрительно составленному Темниковым незадолго до его смерти, завещанию ей полагалась сумма с семью нолями и дом в Испании.

28

Домой Алина пришла поздно ночью. Расстроенная и заплаканная, совсем упавшая духом, она не снимая шубы, прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь.

– Олег, не бросай трубку, мне очень плохо без тебя! – слышалось из комнаты Алины. Но на том конце провода либо молчали, либо вообще отключились.

Все слова, приготовленные Станиславом Кузьмичом для воспитания дочери, улетучились в один миг.

Но неприятный разговор, а скорее истерика, всё же имели место. Некоторое время в Алине росло возмущение поступком отца и, наконец, оно вырвалось наружу. Она плакала, кричала, что отец незаслуженно обидел её и Олега и тот теперь не хочет её видеть.

А она без него жить не может и не хочет. И она уйдёт из дома от тирана отца и больше никогда не вернётся! Она думала, что отец её любит, а он сломал ей жизнь!

Раньше таких бурных ссор с родителями у Алины никогда не было. Но сейчас причина ссоры казалась ей настолько серьёзной, что она чувствовала себя на грани войны. И она должна была победить.

Станислав Кузьмич тоже перешёл на крик, пытаясь выяснить у дочери: где она нашла такого видного и столь ценного жениха? Но так ничего и не добился, потому, что дочь никого кроме себя не слышала.

Где – то под утро заявилась Яна, окутанная запахом французских духов и стойкого винного перегара.

– Папуля, мамуля, что это вы так рано поднялись? – наткнулась она на родителей.

– Мы ещё не ложились! – неприязненно оглядел Станислав Кузьмич ещё одно своё, в стельку пьяное чадо.

– Да, ладно, – икнула Яна.

– Куда, ты, так напиваешься? – начал раздражаться Лаврищев на вторую дочь. Сегодня очевидно был тот день, когда отцу следовало бы применить ремень. – Всё равно всё не выпьешь!

– Да, ты, как всегда прав! – с умным видом кивнула Яна. – Но надо к этому стремиться!

– Спасибо, что сообщила о своих творческих планах! А то я тебе хотел ещё денег подбросить! – Станислав Кузьмич уже был вне себя от злости.

– Папулечка, – пьяно повисла на шее отца Яна. – Очень вредно для организма сдерживать порывы, идущие от сердца! Дай сюда? – сунула она отцу под нос протянутую как на паперти руку с ужасно острым и длинным маникюром «стилет».

– И в кого ты у нас такая? Разве мы с матерью тебя этому учили? – не переставал удивляться Лаврищев, тому, кого он произвёл на свет. – И, вообще, научись прикрывать свои эти, выпуклости, а то нарвёшься на какого – нибудь маньяка и твои накладные когти тебе не помогут!

Станислав Кузьмич с трудом отлепил от себя пьяную дочь.

– Папуля, не бухти, ты ведь сам говорил, что только слишком довольные собой люди хотят, что бы все вокруг были похожи на них.

– Что я тебе когда – то говорил, ты вспомнила всё! А то, что у твоей сестры вчера был день рождения – вспоминаешь?

– Да, помню, – согласно кивнула Яна и уронила на пол, расстегнувшуюся серёжку. Она попыталась её поднять, но не смогла, а только растеряла по полу все свои мысли. Но с трудом вернувшись в исходное положение, она всё же попала в тему: – Я извиняюсь, что я в кафе опоздала, но сестрёнку я поздравила ещё утром.

– Как трогательно, – протянул Станислав Кузьмич. – Зря опоздала, а то познакомилась бы с её женихом!

– И – у! А мне не надо с ним знакомиться, я его и так знаю. Это Олег – сынок твоего зама по тылу! Они с Алинкой уже месяца два встречаются.

– И ты молчала? Из какого только места у тебя голова растёт? – взбесился Лаврищев. – Жаль, что не все сплетни в этом доме доходят до моих ушей!

– Папуля, не кричи, в голове гудит! – игнорировала Яна, явно к ней относящееся.

– Я кричу? Да у меня слов нет! – у Станислава Кузьмича от злости глаза лезли на лоб. – Да он же инвалид безногий! На протезах!

– Ну и что? – продолжала злить отца Яна. – Это так прикольно и даже несколько экзотично – на половину терминатор!

– Так вот откуда ветер дует! – вмешалась в разговор, до сих пор молча курившая Людмила Григорьевна. – А твой Серый кардинал всё очень умно рассчитал.

– Глупо заниматься пустяками! – раздражённо кричал Лаврищев. – Сначала надо покончить с самим злом, а уже потом разбираться с его последствиями!

– О, боже! Где – ты, Святая Инквизиция! – вспомнила Людмила Григорьевна о боге, вопия к небу.

Она почувствовала, что к ней подбирается чёрный страх.

– В Ватикане! – кричал Станислав Кузьмич, бесцельно мечась из угла в угол, как загнанный зверь.

– Ах, он гад! Да я его пристрелю! – дикий крик Лаврищева был полон боли и ненависти. Он не привык так неуклюже отступать!

– Папуля, ты, что действительно умеешь сердиться? Тебе не слишком идёт этот стиль общения, – тормозила обкуренная Яна.

– Папа, мама, очнитесь! – выскочила из своей комнаты Алина. – Вы же всегда старались воспитать меня, как личность! А теперь, когда я хочу принять самостоятельное решение, вы все против!

– Она, что спятила? – гневно глянул на жену Лаврищев.

– Возможно, – отозвалась Людмила Григорьевна.

Она быстро развернулась к Алине всем корпусом. Нервное напряжение окружающего пространства накалилось добела.

– Твоё решение не столь самостоятельное, сколь безумное! – Людмила Григорьевна посмотрела на дочь долгим взглядом слегка прищуренных глаз, словно пытаясь подтвердить свой диагноз.

Алина поняла намерения матери. Теперь она чувствовала себя менее уверенно.

– Да вы любили когда – нибудь? Что же вы всё сводите к деньгам? Меня уже тошнит от вашей меркантильности!

– Послушай, дочка, – чётко выговаривая каждое слово, наставляла Алину мать. – Женское сердце быстро тает от любви и становится непозволительно доверчивым. А всякое жульё профессионально коварно этим пользуется в своих корыстных целях! Да и любовь, заметь, как правило, приходит и уходит, а кушать хочется всегда.

– Ну, ты – то, хоть что – нибудь скажи! – взмолилась Алина, обращаясь за помощью к сестре.

– Любовь, Алиночка, это что – то вроде приведения, про которое все слышали, но никто его никогда не видел! – завела глаза к потолку Яна. – А хороший муж – это не только шуба из ценного меха, но и три, четыре килограмма конвертируемой зелени, или «евро»! А не кошелёк для мелочи. Я сама стараюсь жить принципами…

– Да знаю я твои принципы! – перебила сестру Алина со скрытой усмешкой. – Скажи, кто твой друг и я решу с кем из вас мне сегодня переспать!

– Обижаешь, или завидуешь? – надулась Яна и, сбросив туфли, сильно усталой походкой поднялась в свою комнату.

От бурного общения с родственниками внутри её осталась какая – то чернота и ей даже захотелось заплакать. Возможно, это были и не слёзы, а перепитое вино.

– Папа, прости, что я тебя ударила! Я очень об этом сожалею. Я тебя очень люблю! Тебя и маму. Но вы совсем не хотите считаться со мной! – пыталась переломить ситуацию Алина.

Но родители дошли до точки кипения и её уже никто не слышал.

29

Было тепло и тихо. Лариса стояла в незнакомой комнате перед незримой перегородкой не в силах её преодолеть.

– Как же так получилось? – строго спросил её с другой половины комнаты один из седовласых старцев с длинной бородой.

Старцев было двое и на них были длинные белые одежды, или Лариса так их воспринимала.

– Но со мной же был один из ваших, – старалась оправдаться Лариса.

Мысли её были тяжёлыми и вязкими, как в болезненном бреду. Она осознавала лишь то, что ей необходимо попасть на другую половину. Но там ещё что – то было не готово. Старцы переговорили меж собой безмолвной речью и повернулись к Ларисе.

В этот момент комнату, где находилась Лариса, тряхнуло. Вначале несильно. Потом толчки повторились и стены рассыпались на невидимые осколки.

Лариса перешагнула невидимую грань, ступила на другую часть призрачной комнаты и больше ничего не воспринимала.

30

Спешно одевшись, Станислав Кузьмич вдруг резко затормозил возле двери. А ведь он даже не знает, где Пейков живёт! Что это с ним? Излишнее доверие, или его уже давно нагло водят за нос?

Да, он явно недооценил Пейкова!

Лаврищев сам себя уже плохо понимал. Инстинкт предупреждал его о возможной опасности, но ярость гнала вперёд. Тупое воспаление в мозгу слегка рассеялось, когда он увидел «Lexus» Пейкова, припаркованный возле офиса фирмы.

– Ах, ты уже тут! – злорадно обрадовался Станислав Кузьмич и благодарным оскалом улыбнулся судьбе.

Пейков курил в кабинете, сосредоточенно глядя на пепельницу. Вдруг его лицо сильно изменилось. Он резко обернулся к двери.

Через минуту она распахнулась и в кабинет влетел разгневанный Лаврищев с выпученными от бешенства глазами. Его лицо перекосила злость. Он смотрел на своего зама с нескрываемым отвращением.

– Что сволочь, радуешься? Думаешь, пристроил своего сынка? И себе безбедную старость обеспечил, родственничек? – процедил сквозь зубы Станислав Кузьмич, схватив за лацканы пиджака своего вчерашнего приятеля, а теперь уже злейшего врага.

От такого неслыханного коварства Лаврищев совершенно обезумел! Он дошёл до точки кипения!

– Остынь! Олег мне не сын! – Пейков с лёгкостью отбросил от себя Лаврищева.

Станислав Кузьмич впервые почувствовал в невысоком и немолодом Пейкове не дюжую силу, но это не охладило его гнев. Его трясло!

– Олег не мой сын, – повторил Артём Андреевич, повернувшись лицом к окну и спиной к Станиславу Кузьмичу, словно провоцируя того на нападение сзади. – Он сын майора Черкасова, того самого, который застрелился из – за тебя! Помнишь, надеюсь? Я давно испытывал искушение рассказать тебе правду!

Артём повернулся к Лаврищеву и, глядя ему в глаза, говорил чётким, тихим голосом, а Станиславу Кузьмичу казалось, что в его мозг вбивают раскалённые гвозди.

– Всё помню, как сейчас. Ведь прошло всего каких – то десять лет! – продолжал Пейков. – Я был на задании в вашем городе. Тогда я странным образом подставился и с ножевым ранением попал в хирургию. Палаты были переполнены. Некоторые больные лежали прямо в коридоре. Из лекарств – только бинты и марганцовка и клизма. Врачи лечили в основном подстреленных братков. У остальных тяжёлых пациентов шансов выжить не было, потому, что у них просто не было денег.

Со мной в палате пацан лежал. Ему срочно нужно было дорогое лечение. А у родителей не было денег. Ты не дал! Ты украл, положенные, Черкасову боевые! А он за них в Чечне жизнью рисковал, пока ты лобстеров хомячил и жир нагуливал!

Пытаясь как – то исправить содеянное зло, Пейков почти перешёл на шёпот. Наверно правда, что в какой – то момент атаки солдатом овладевает спокойствие.

– У Олега началась гангрена. Сначала ему ампутировали одну ногу, потом другую, а ему становилось всё хуже и хуже. Сразу остановить гангрену не удалось даже мне. Я тогда был очень слаб. Потом, как только немного оправился, отвёз Олега в Москву, пристроил в наш госпиталь. Жизнь ему тогда спасли, а вот ноги потом ещё два раза укорачивали. Его одноклассники в армии маршировали, а он заново ходить учился на протезах.

Его отец не выдержал – застрелился. И мать всего этого не пережила. В жизни бывают разные потери, но самые тяжёлые – это потери близких.

Артёму легко удавалось вновь пережить страшные воспоминания. Перед ним стоял обычный человек Лаврищев. И чем больше он ненавидел Артёма, чем больше от него исходила негативная сила, тем сильнее становился Пейков.

– И меня дома почти не было. Я тогда выполнял очень ответственную работу. Так он с сиделкой пять лет и жил. Она женщина была хорошая, добрая. Но всё же женщина, а слёзы и жалость подавляют волю. Ситуация и впрямь была мрачная. Я в него потом долго пытался жизнь вдохнуть. Только, когда его с Алиной познакомил, он улыбаться начал.

Так, что ты ему по гроб жизни должен!

– Ну, ты, Ангел! Крылья – то не жмут? – процедил сквозь зубы Станислав Кузьмич. – Не много ли на себя берёшь! Да я тебя раздавлю, как блоху! – хрипел Лаврищев.

Его лицо пошло красными пятнами. Сейчас он защищал всё, к чему стремился всю свою жизнь.

– Хочешь из меня жалость выдавить? А мою дочь ты пожалел? Думаешь, я не расскажу Алине, как ты её использовал? Ты без её ведома подверг её внушению! А это насилие над личностью! Она моя дочь, она поймёт! – Его тон становился всё агрессивнее.

– Я не касался её сознания, – Пейков говорил спокойно, хотя это давалось ему уже с трудом. – Олег – это её собственный выбор. А, если на то пошло, тогда уж всё расскажи, или мемуары напиши с чистосердечным признанием!

Пейков уже корил себя за бесполезную попытку поговорить со своей жертвой по душам. Это было крайне глупо с его стороны. Артём Андреевич читал мысли Лаврищева. И в душе рассмеявшись над собой, ощутил себя законченным романтиком.

Потеряв интерес к разговору, он отвернулся к окну.

– В глаза смотри! – разгневанный Лаврищев с силой развернул его за плечо.

– Ты, правда, этого хочешь? – спокойно спросил Артём и сосредоточил свой взгляд на переносице Лаврищева.

Станислава Кузьмича прошил животный страх, постепенно переходящий в ужас. Он не чувствовал своего тела, не видел кабинета. Только строгие, непонятного цвета глаза Пейкова, от которых он не мог отвести взгляд.

Наверно так же чувствует себя лягушка, которая инстинктивно пятясь, всё же послушно запрыгивает в пасть удава.

Сначала у Лаврищева заблокировались почти все органы чувств. Пропала воля, ненависть, жажда мести. Остался только чёрный страх! Потом вдруг его правая рука самопроизвольно поднялась и поковыряла у него в носу. Станислав Кузьмич попробовал опустить её, но она дёрнулась и с размаху ударила его по щеке.

Чувство нереальности стало сильным, как никогда. Его голова тошнотворно поплыла, а потом превратилась в сгусток чистой боли, сердце зашлось.

Лаврищев понял, что сейчас он намочит штаны.

– Отпусти! – что есть силы крикнул Станислав Кузьмич, сорвавшимся на фальцет голосом.

Пейков, совершенно не испытывал жалости к Станиславу Кузьмичу. На мгновение в его глазах сверкнула ярость. Он засмеялся негромко, и в его смехе была нотка безумия.

– Достижение одной цели способно свести вместе непримиримых врагов. Но это не означает, что они вдруг становятся друзьями! – Пейков всё же отвернулся, а Лаврищев, резко почувствовав свободу, но, не удержав равновесия, попятился назад и со всей дури ударился о стоящий сзади стол.

Сильный болевой прострел в области таза немного вернул его в реальность. Постепенно стали различимы детали интерьера. Лаврищев поймал себя на том, что перестал заглатывать воздух, как выброшенная на берег рыба. Появившийся на какое – то время сильный шум в ушах утих. Больно заныла рука, которой он судорожно вцепился в стол. Собрав в кулак всю свою волю, Станислав Кузьмич отклеился от ненавистного стола.

Ноги его не слушались. Зашатавшись, он снова схватился за спасительный край стола.

Но на этом его мучения не закончились. У него мгновенно покраснел нос и его пробил сильный чох.

– У тебя что? Аллергия? – съязвил Пейков. – Никак на меня!

Зажав рукой засоплививший нос, Лаврищев сделал несколько робких шагов и, поняв, что ноги пошли, вылетел из кабинета. Он громко хлопнул за собой дверью и быстро пошёл к себе, сталкиваясь со спешащими на свои рабочие места, сотрудниками, недоумённо поглядывавшими на него.

Обычно лощёный, всегда на галстуке и на костюме, сейчас хозяин их, мягко говоря, шокировал. Он словно постарел на десяток лет и его сковал нереальный страх. А на его лице среди проступивших морщин ярко алел распухший, сопливый нос и цвела пощёчина от его собственной ладони.

– Подумаешь колдун! Видали мы таких! Да это же обычный гипноз, которым владеют, даже промышляющие на вокзале грязные цыганки. Или это у меня, как любит говорить Людмила, пробивается синдром навязчивых состояний?

Станислав Кузьмич судорожно соображал, что ему теперь делать, но его голова была пуста.

– Ничего страшного, – успокоил себя Лаврищев. – У меня теперь столько денег, что я могу себе позволить любое состояние и спать спокойно!

Он попробовал довольно улыбнуться, но изобразил лишь дикий оскал. И страх усиливался вопреки всем, выстраиваемым им доводам, парализуя мозг. Ведь поводов для волнения было хоть отбавляй.