Текст книги "Все свободны!"

Автор книги: Екатерина Юрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Бориска, останешься здесь за девушкой приглядывать и развлекать. – Масик захихикал.

Вася потянулась к масиковскому уху и прошептала:

– Масик, а он кто?

– Он все. И ничего не бойся. Он мой папа. – И на вопросительный Васин взгляд шепотом ответил: – Названый.

На улице у домика в ряд выстроились работяги. Юрий Николаевич с Масиком спустились по лесенке и двинулись вдоль строя. Вася вышла и стояла наверху, и ей вдруг почудилось, что мужики снимают шапки и кланяются…

– Что стоим? Все за работу. Давайте быстренько с грузом разбирайтесь. Лера! Погляди там, все проследи, чтоб не попутали. Черный, пойдешь с нами. Бориска! Гляди в оба. И тетка чтоб не скучала. Понял? Все. Мы на переговоры. – Масик развернулся и зашагал к горе.

Васе послышались скворцовские интонации в масиковском голосе. Она такого даже не предполагала в мягком его существе. Юрий Николаевич не без удовольствия отсмотрел все это представление. Масик оказался быстро обучаемым.

Скворцову, пожалуй, и правда захотелось покататься. Таких совсем диких горок он на самом деле еще не пробовал. То ли подъемник, то ли лебедка, словом, некоторая конструкция для водружения лыжников на горку, она же вулкан с тем же названием, что и остров, была буквально в трех шагах от лагеря. Они тихонько двинулись. Черный с автоматом через плечо плелся поодаль.

– А что твой Черный с пестиком?

– Вдруг птица к обеду прилетит?

Юрий Николаевич даже приостановился.

– Че, совсем х. ня?

– Х..ня, Юрий Николаевич. Ваши московские люди налили в уши нашим. Наши взбодрились. Дел-то у них других нет.

– А подробнее? Только короче.

– Короче. Прилетела птица-погранец. Целая группа и полковник во главе. То да сё. Разборки, распальцовки, кто главный. Денег хотели, но деньги – это их собственная инициатива была. Факультатив, так сказать. Хозяева указаний таких не давали. Еще, блин, и денег! Если б ими только все решалось, мы бы с вами, я думаю, раскошелились, правда? Эти же уроды себе лично бабла придумали накарманить, а потом нас опять во все места… А у нас все только по любви. Такое правило. Мы цивилизованные люди. Правда? Правда. Мы это поняли и их послали. Они не обиделись, потому что отработка у них другая была. Ну сели за бумаги. У нас все с бумагами в порядке – вашими молитвами. Допуски, пропуски, хрен с горы. Есть? Есть. Ни подрыть, ни подкопаться, мы официальная контора, все официально делаем. Правда? Правда. Они все сидят и сидят. Спать моим работягам не дают, честное слово. В конце концов мои даже стенкой встали с пестиками – классная фенька, кстати, Юрий Николаевич. Пестик. Так эти уроды там под сопочкой лагеречек свой разбили. Типа учения устроили.

У невозмутимого в деловом процессе Скворцова даже брови поднялись.

– Они и сейчас там? Может, смотаемся? Погостим?

– Не-а. Вчера слились. Вы же на подлете сюда уже были. Они и драпанули. Так, на всякий случай. А что мы можем сделать? Имеют право. У нас свой участочек колышками застолблен. А у них весь остров. Государственная граница, блин. В гости к нам приходили. На лыжиках я с этим их начальничком катался. Неплохой, кстати, мужик. Но у каждого своя служба. Все понятно.

– Что-нибудь сдал?

– Не-а. Да и без него все ясно. Прессинговать всех будут. С разным напором, но точно. Кстати, за Васечкой приглядите, ей хоть и слегка, но тоже может отломиться.

– Без тебя знаю.

– Знаете и хорошо. Плохо, что в погоне за сменой наших фамилий в бумагах, наших с вами фамилий, Юрий Николаевич, – Масик сделал здесь ударение, – они могут эти фамилии и вовсе стереть. Или частично. Так что получается, что мы теперь партнеры – по жизни. Вот такие вот дела.

– Ладно, как этой херовиной пользоваться? – Скворцов, уже, на лыжах, пытался разобраться с подъемником. – Эй, Черный, помоги!

– Спасибо, Юрий Николаевич, вам за подъемник. Кайф покататься после трудов праведных.

– Не благодари. И запомни. Для себя, любимого, ничего не жалко.

Когда поднялись наверх, Масик показал Скворцову место дислокации погранцов – вытоптанное серое пятно на белоснежной равнине, какие-то обломки-обрывки. И почему-то возникло неприятное чувство, что сюда еще вернутся. Юрий Николаевич брезгливо отвернулся.

– Все могут загадить. – Он посмотрел в другую сторону и увидел у подножия горки Черного, который делал какие-то упражнения, тренировал удары. – Слушай, Масик, а Черный – это что за странная кликуха?

– Не знаю – кликуха как кликуха, по-моему. Я же не филолог.

– И Бориска у тебя колоритный. Он кто?

– Беглый. Из тюрьмы.

– Охренеть… – Скворцов поднял очки и присвистнул. – Ну, Масик, ты даешь…

– Ох, Юрий Николаевич… – Масик посмотрел на шефа, как на ребенка. – Поживите тут с наше.

– А вообще-то, здесь хорошо.

– А то.

Скворцов начал понимать Масика – зачем тот толокся здесь годы, зачем долбил и долбил свои камни, собирая их и разбирая. И почему перед его маниакальным рвением отступила даже природа. За любовь и преданность все ему открылось – как легкое дыхание.

А теперь Масик просто получал удовольствие.

– Первым поеду. Вы за мной, след в след. – Юрий Николаевич тоже стал узнавать в голосе Масика свои собственные нотки. – Я здесь каждый камешек знаю, – пояснил он уже мягче.

Бориска тем временем принялся развлекать Васю. Сначала она не могла понять, что бы ей такого сделать, но Бориска быстро соображал и предложил соорудить из деревянных настилов что-то похожее на шезлонг. И как-то ловко, Вася даже не успела включиться в спор, справился. Вытащил какие-то шкуры, одеяла, и получилась настоящая люлька, в которую он ее аккуратно уложил.

– А что я буду делать?

– Как что? Лежать. Вам глинтвейн сварить? Я сейчас, – басил Бориска.

В этом был, конечно, колорит. Валяться так практически на Северном полюсе. Солнце было ярким. Казалось, что даже можно загореть. Вася закурила. Взяла кружку с горячим напитком из черных зататуированных рук Бориски. «Да, всюду жизнь», – мелькнуло у нее в голове.

– Все хорошо? – спросил Бориска.

– Отлично. Только вот моря нет.

– Море есть, даже целый океан. До него, правда, далековато. Но не печальтесь, он сейчас все равно холодный.

– Бориска, а вы всегда так… интеллигентно разговариваете?

– Я умею разговаривать по-разному.

– Я понимаю…

– А вы вообще – кто?

– Вор в законе.

Вася поперхнулась.

– Осторожней, Василиса Васильевна. Не встречались еще с ворами в законе?

– Ну почему же? Один мой знакомый батюшка, сейчас представитель патриарха в одной из кавказских республик, тоже был вором в законе.

– Да. Все к Богу придем. Что смотрите? Надоело мне сидеть и руководить в тюрьме, захотелось поработать, вот я у охранников и отпросился. На время, конечно.

– Вы что, сбежали?

– Куда? Откуда? Мы же свободные люди. Вот заработаю денег, приеду – подарков им привезу.

– Шутите?

– Скушно мне, Василиса Васильевна. Вот лет…цать назад было весело. Здоровый был, на плавбазе работал. Там другое. Работать полгода скушно, на берегу два месяца – весело… Плохо помню даже сейчас, что там, на берегу… – Он засмеялся и почесал нос.

– Я помню, я помню, – оживилась Вася и даже подпрыгнула на своем троне. – Я тоже лет, как там…цать назад здесь практику проходила. Когда рыбаки на берег сходили, начинались такие гулянки в городе… А еще любили подраться, да? Рассказывали, что в галантерее они покупали такие квадратные перстни за рубль – с цветными стеклянными камнями, надевали на каждый палец по штуке и в сильном угаре колотили друг дружку с огромным удовольствием. Ха-ха.

– Вы просвещенная дама. Так все и было, Василиса Васильевна. Кастеты запрещены же, поэтому кольца и покупали. Менты за них. Не имели права сажать, как за оружие. И рестораны все гудели. Правду говорите. – Бориска улыбался и качал склоненной на грудь головой. – А жаль, мы тогда с вами не встретились, – он чиркнул взглядом по Васе. – Я бы, пожалуй, за вами приударил.

– А сейчас?

– Сейчас книгу пишу.

Вася взбодрилась. «Охренеть».

– О тяжелой судьбе?

– О судьбе. О радости. У меня уже одна книжка вышла. А что вы ерзаете? Замерзли? Еще принести вам напитка что ли? – Он отложил двустволку, которую до того не выпускал из рук, и поднялся в домик.

– Бориска, Бориска! Магнитофончик принесите. Там где-то в рюкзачке, – кричала Вася ему вслед, суча закутанными ножками. – Супер, супер. Вот материал получится.

Он принес еще кружечку глинтвейна, которая ей была не лишней. Приволок и магнитофон. Она его включила.

– Для чего вам все это?

– Для памяти.

– Ну разве что. А вообще все просто. Утром встал – надо страничку написать. И все остальное отпадает – дела-проблемы, когда о литературе думаешь.

– А что такое литература?

– Святое. Что у меня есть в жизни, то я и пишу.

– Для себя?

– Ну не для себя. – Бориска засмеялся. – Вот сейчас для себя напишу и поставлю на полочку. Для людей, конечно. И мне кажется, что это им надо знать – то, что я знаю. И надо знать, для кого пишешь. Я часто слышу, что для себя пишут. Да врут все. На самом деле все хотят, чтобы прочли. Понимаешь ты? Не для себя, а чтобы людям показать, чтобы люди это приняли. И здесь не надо лицемерить – чтобы опубликовалось, прочиталось и оценка была. Может, я ненормальный, но хочу, чтобы понравилось. Как воспримет это читатель, человек – я о нем думаю. И даже писателям скажу, чтобы о читателе думали – не только о себе.

– А о чем же ваши тексты?

– Я думаю, о православии, о вере. Слово есть Бог. Литература – это слово, согласны? И нужно говорить о хорошем. Мне часто говорят – напиши о тюрьме. А честно сказать, о тюрьме писать неинтересно. Понимаешь ты? Мне охота писать о душе, о том, что человек переживает, пусть в тюрьме. Не о быте тюремном, а об изменении души, как она это переживает – в холоде, в голоде, но душа и сердце. Я думаю о сердечности, о нравственности, и кажется, в моих произведениях они есть. Да, уголовник в прошлом – хочу писать о нравственности. Вам это удивительно? Не надо, чтоб кто-то еще туда попал, куда я попал. Хотя я уголовный мир люблю, между прочим. Не так – я его понял.

– А что там хорошего?

– Мне, например, больше нравилось в изоляторе. Сидишь десять суток – день ешь, день не ешь. Хлеб, кипяток и все. Понимаешь ты? Конечно, в карцер всех сажать не нужно, ни в коем случае, но мне чем понравилось? Сказать? – Он опять заулыбался. – Я стал очищаться, мысли стали появляться, мысли чистые. Полуголодные мысли, кстати, всегда отличные. Я вот сейчас мало ем (не потому, что нечего), и мне так лучше. Насиловать нельзя – кто не хочет, пусть не голодает. Но мне тогда в тюрьме было хорошо, так получилось. Смешно?

– Вы мало едите, а выпиваете?

– Такой грех случается. Но я тихий, никого не трогаю, начинаю копаться в своих рукописях. Но трезвый я больше делаю. Пьянство и курение – это не дело. Понимаешь ты? Никаких дел в таких состояниях делать не надо, ничего не выходит хорошего – ни по литературе, ни по жизни. И для семейной жизни нужна трезвая жизнь.

Кстати, я очень любил коноплю покурить. Покуришь, и такие мысли – опа! И вот пишу, записываю – вознесся уже, куда не знаю. Потом же прочитать невозможно, и не из-за плохого почерка, а понять нельзя, о чем это ты… Покурил, и дурак дураком делаешься – это вот точно. Это такое измерение ненормальное. И очень обманчивое. Ну я решил, что литература важнее, и сжег все запасы. Понимаешь ты? Тоже была история. Приехал друг, привез очень много конопли, и мы с ним курнули. И он говорит: я вот рубаху продал, купил это дело, к тебе приехал. Я говорю: ну и хорошо, давай сожжем. Он подумал, что я шучу, как обычный обкуренный. А я действительно сжег, и он очень обиделся. Но с того раза я больше к траве не притрагивался. Что задумались? Вам история не понравилась?

– Ничего история. А что, часто вы с дружками своими старыми общаетесь?

– Встречаюсь, когда на материке. Здорово-здорово – и пошел. Знаете, поговорить особо не о чем. Только прошлое вспоминаем – как мы сидели, как нас клопы жрали, как чифирили, а нельзя было. Раньше ведь за чифирь – сразу в карцер. Понимаешь ты? Говорят, что сейчас и магнитофоны в камерах, и телевизоры – пожалуйста. Я диву даюсь, что в тюрьме делается. Что это за тюрьма?

И вот недавно искал деньги на книгу. Это до того, как Масик, простите, Сергей Борисович приехал. Пришел к своим старым друзьям – как принято говорить, к бандитам. А мы давно не виделись. Книжки им подарил. Потолковали. Говорю: ну что, братва, надо книгу. Они: запросто. И прямо дают деньги наличкой. Я говорю: мне так не надо, я не хочу так брать деньги. Я так рассуждаю: ведь они завтра могут воли лишиться за эти же самые деньги, которые мне на книгу сейчас отстегивают. Понимаешь ты? Не надо, говорю, вы за эти наличные деньги свою свободу подставляете. Я лучше приду к вам с письмом от издательства, с просьбой дать деньги на книгу, как положено, официально. Атак не хочу, потому что это их собственные деньги, а когда официально – это деньги другие.

– А в дело не зовут?

– Не-а. Они же знают, что я теперь писатель. И потом, я уже отстал от жизни. Все по-ихнему делать разучился. И о бандитах – вот тоже интересно. Их предприятие в городе считается бандитским. Вот я к ним пришел, а они знаете чем занимаются? Сидят и разбирают, как сделать, чтобы их столовая, где обедают рабочие, была лучше, чем у соседей. Не идут туда, не поджигают, а думают, что нужно сменить повара и дать ему большую зарплату, чтобы соседи к ним ходили, потому что у них кормить должны лучше. И это бандиты нашего города! Понимаешь ты? Вот. А может, они и не бандиты уже вовсе? И мне их так жа-а-алко ста-а-ало, потому что им бандитское клеймо поставили. И они меня не тянут никуда, а, наоборот, говорят: пиши, хорошее дело делаешь, и чтобы был на воле. Но денег все-таки дали – на мелкие расходы. Я на такси тогда проехал в первый раз за последние годы. Машину, кстати, тоже предложили. Зачем мне машина? Чтоб я опять разбился? Было уже и такое. И потом ведь надо будет с ними общаться. Постоянно же – надоедим друг другу. Вот такая ерунда, Василиса Васильевна. Тюрьма ведь – как шрам на лице. Видно.

– Я не заметила.

– Вы привыкли.

– А Масик?

– Что Масик? Нравится мне Масик. Он чистый.

«В каком-то смысле – да», – подумала Вася. В домик просочился Лера.

– И где эти уроды наши, интересно?

– Да уж не заблудятся. – Бориска встал, дав понять, что разговор закончен.

В это время на темнеющем горизонте появилась группа спортсменов. Бодрые и веселые, они обнаружили кайфующую Васю, трогательно запеленатую заботливыми борискиными руками.

– Ну что поделывали? Не скучали?

– Мы вспоминали молодость, – созналась Вася.

– Да что вы? И как?

– Была хороша. А мы были красивы.

– Бориска к тебе не приставал?

– Он за мной ухаживал, – мечтательно протянула Вася. Скворцов бросил лыжи, распеленал ее и, подхватив, занес в домик. Лера уже организовал стол и ужин.

С мороза в тепле Васю не разморило, наоборот, на нее напала неописуемая живость. Она сама хлопнула водки, никому не предложив.

– Масик, ты знал, ты знал! Ты все знал.

– Да, знал. – Масик был собой доволен.

– Ты все подстроил?

– Подстроил.

– Вы о чем? – Скворцов тоже выпил один. Компания пьяниц как-то здесь не составлялась.

– О Бориске. Он гений. Так и хочется его обнимать и целовать. – И она действительно подбежала к Бориске и действительно поцеловала его в лысую голову. – Юрочка, я тебе потом все-все расскажу. Все. Ты не поверишь. Он мне столько рассказал. Столько интересного там на магнитофончике. Как бандиты стали бизнесменами и жизнь людям налаживают, и все такое. – Все сделали вид, что «бандитов» не заметили. – Налей скорее, надо за него выпить. – Она тараторила, как всегда в сильном возбуждении.

Бориска застеснялся.

– Пойду проверю, как там все устроились. – И вышел.

– Юрочка, это такая прелесть, ты не поверишь.

– С тобой я верю во всякие истории.

– Масик, скажи, а откуда у уголовника такой русский язык? – Вася успокаивалась.

– Он филфак закончил. Потом – судьба-индейка. Стал бомжом. Завербовался сюда. Плавал. С рыбаками. Страшное дело, между прочим. Путины-фигины. Сыр-бор. Взятки-гладки. Суд да дело. Это коротенько.

– Я прямо заслушался, – встрял Скворцов. – Что ж – это наша родина. Полна чудес. Давайте за нее и выпьем. Жаль, Масик, ты не пьешь.

– Я потом свое возьму.

– Масик, слушай, а где ты их таких берешь обычно? Таких чудесных? – Вася настаивала.

– Там же, где и ты.

– Не скромничай, Вась, – Лера подал тихий голос с другого конца стола. – Ты нашла Масика. А он тебе все остальное.

– Ага, в том числе и Юрия Николаевича, – пошутила Вася.

– Я сам нашелся. – Скворцов обиделся. – Один на всех, между прочим.

Васе даже пришлось его поцеловать в ухо:

– Сам, сам. Ты находчивый.

– Ладно, Вася, садись. Все счастливы, что ты счастлива. Масик, слушай, ты мне все рассказал, когда на лыжах катались? Что-то ты затемнил, по-моему. – Юрий Николаевич, как всегда быстро, закрыл Васину самодеятельность.

– Как вы все чувствуете, Юрий Николаевич? Нет, не все рассказал. Хотел досказать здесь, чтобы вместе с Лерой.

– Это такая же гадость, как та?

– Не такая. В смысле – другой специфики.

– Ну? Вася, угомонись наконец, – Скворцов спихивал ее с колен, – не видишь, что ли, серьезный разговор? Выпила – веди себя прилично. Сядь, ляг, поделай что-нибудь. Вон, посуду помой, чтоб у мальчиков не копилась. Давай, проваливай на кухню. Ну что еще? Или это к Лере?

– Все равно. Короче. Мы собрали первые образцы для начальной экспертизы и отправили на базу.

– Ну?

– Они пропали.

– Как? – Скворцов опешил.

– А вот так. Украли их. Наши конкуренты. Чтобы первыми подать документы в экспертизу, используя наши пробы, между прочим.

– Козел! Что ж ты сразу не сказал?

– А это ничего уже не меняет.

– Это меняет все! Мы завтра можем закрывать эту лавочку. Ну ладно, пару дней еще покатаемся на лыжах. Черт! – Скворцов бегал по комнатке, запустив руки в волосы. Вася на кухне пела песенку. – Ну ты и довалил до кучи. Это же все, все меняет. Все.

– Не-а. – Масик торжествовал. Он медленно налил себе минералки, выжал туда привезенный Скворцовым лимон и закинул ногу на свободный табурет. – Не меняет. Образцы мы отправили, да не те отправили. Говна какого-то накидали в пакетики. А те улетели на день раньше. Оформили как вывоз мусора.

– Правда, что ли? – Юрий Николаевич не верил своим ушам.

– Правда-правда. А там дружбаны как раз Леркины все это богатство и приняли.

– Какая прелесть… – Из-за занавески торчала Васина голова. Она подслушивала.

– Но теперь для вас задачка. Надо все это очень аккуратно забрать, чтоб ребят не подставлять. И потом очень аккуратно. Очень. Вывезти, чтоб погранцы не задержали.

– Ха-ха. – Скворцов выдохнул. – Ха-ха. А эти конкуренты следят теперь, значит, за движением нашей руки.

– Они еще об этом не знают. Экспертиза только у нас прямо на месте организована. У них она – в столице, чтоб здесь перед нами не подставляться.

– А я ничего никуда и не повезу. Зачем? Я все экспертизы здесь сделаю – нагло и открыто! А повезу уже бумаги. Не хрена козлам прыгать в чужой газон! Молодцы! Горжусь знакомством. Сверху всего получите по машине, когда вернетесь.

– С нашими производственными фантазиями в конце командировки у нас будет целый автопарк. – Лера вдохновился.

– Надо – будет!

– Ладно, Юрий Николаевич, на самом деле не такие уж мы и умные. Пошутить просто хотели. И бах – очко!

– Фигли разница. И потом – просто ничего не бывает. Все сложно. Разве просто ты в вагон-ресторан приперся и Ваську снял? Не водки же нажраться? Хотя со стороны всем кажется, что именно нажраться. Пусть так все дураки и думают. А мы-то знаем правду – чтобы здесь сейчас сидеть. Ха-ха. Черт, на брудершафт даже не выпить с тобой, Масик, за родственные связи. Что за дела?

– Со мной выпей, – выступила вперед Вася.

– С тобой? Ну иди сюда. – Он привлек ее к себе. – Даже и пить не стану, водку на тебя еще переводить. Сразу целоваться.

И до края их сознания донеслось:

– Мы к мужикам в вагончик. До завтра. Пока. – И хлопнула дверь.

В маленькой комнатке-спальне была одна большая кровать.

– Смотри. Одна кровать, как-то все это странно. – Вася раскидывала руки по ее краям, измеряя ширину.

– На двух им, что ли, ютиться? Все же люди, честное слово.

– И что они там с мужиками делают?

– А ты не знаешь, что делают с мужиками?

– Не-а.

– Сейчас я тебе покажу.

– Мама дорогая…

Когда открылись Васины глаза, они увидели незанавешенное окошко.

– Смотри, а вдруг за нами подглядывали?

– Бог с тобой. Кто? И что мы им могли показать такого новенького?

– А что? – Вася удивилась.

Юра посмотрел на нее с неподдельным интересом.

– А зачем ты Масику про Виноградова сказал?

– Сказал и сказал.

– Ты всегда так делаешь, ты больно делаешь. Ты испытываешь…

– Ну ладно, Вась, хватит лечить. Просто посмеяться захотел. Ну глупость сделал.

– Смотри, чтоб над тобой никто не посмеялся – наверное, тоже есть над чем. Вот бы все вокруг покатывались со смеху.

– А ты вот так не шути. Это я тебе советую.

Вася, затаившись, взгляд его выдержала. Струйка дыма, вдруг вырвавшаяся из ее рта, запуталась в его щеке, и она увидела щетину. Провела рукой по ней. Щетина затрещала.

– У тебя щетина.

– Побриться?

– Не надо. Тебе идет. И потом есть в ней, – она хмыкнула, – какой-то шарм. Оставь, пожалуйста.

– Правда?

– Я всегда правду говорю.

– Тогда скажи мне, дорогая Вася, – глаза его сузились и мгновенно утратили мягкость, – а почему так получается, сколько мы с тобой знакомы, а ты ко мне ни разу не… пристала? – Вася попыталась освободиться, но у нее ничего не вышло. – Почему? Я спрашиваю.

– Отпусти, больно. Синяки будут. Что значит – не пристала? Что ты гонишь? По сто двадцать раз за раз – тебе мало? Давай больше…

– Давай! Только ты в глаза смотри! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Все время хочу я, а ты мне только уступаешь, не отказываешь.

– И что, и что? Разве это плохо?

– Ты, и только ты, получаешь… Ты позволяешь – и не вкладываешься! – Он уже впал в остервенение. – Чувства не всегда взаимны. Отношения – взаимны всегда. Понятно объясняю?

– Давай пристану.

– Давай! Только не врать.

– Мне страшно, я боюсь тебя. Пусти!

– А ты не бойся.

– Я уже изгладила каждый бугорок… – Вася пыталась как-то вертеться.

– Не каждый.

– Не хочу. Не буду.

Но ее уже никто не спрашивал. Железные руки сжали ее голову, и лицо ее пропахало по всему его телу, и только последней из разумного мелькнула Ольгина правда о жестких его руках. И кто был кем, Вася уже не понимала и не помнила.

Скворцов прошелся по домику.

– А они тут хорошо устроились. Смотри-ка, душ, даже стиральную машину поставили. Гриль. О, магнитофончик. Что там Масик слушает по ночам, интересно? – Ровная постельная музычка тихо заиграла из уголков спальни. – Молодцы. Европейский сервис. И кровать, кстати, удобная. Чтоб я так жил.

Он достал ледницу, нагреб льда, бросил в свой серебряный стаканчик, плеснул виски.

– Ты будешь? – И, не дождавшись ответа, налил Васе и бросил лед.

– А что ты болтаешься голый? Вдруг кто войдет. Дверь-то в дом не заперта.

– А кто посмеет?

– Медведь. Он в своей берлоге от спячки проснулся, как ты тут вопил. Юрочка, ты совсем несдержанный. Оказывается.

– И что в этом плохого? – Юрий Николаевич ничуть не смутился. – Видишь, сколько неожиданных открытий за такое короткое время. – Он присел на край кровати и поставил ледяной стакан на ее голый живот. – Испытываю, говоришь?.. – Живот дрогнул, но выдержал. Она отхлебнула и отставила стакан, подползла поближе и обвила его шею. – Не подлизывайся. Очередь теперь моя – для приставания. – Вася уже не могла вырваться, она опять попала.

– Видишь, ты и сам мне не даешь никакой возможности. Тебя любить. Ты маньяк.

– Н-н-нда. И тебе это нравится.

…Утро для них началось глухим днем. Никто и вправду не посмел зайти в дом. Даже его хозяева. Вася жевала бутерброды, запивая кофе, – и то и другое Юра приносил ей прямо в постель. Вставать она не собиралась. А зачем? Она даже и до душа-то за ночь не добралась, ее снова и снова закидывали в кровать. Там она и решила благополучно пребывать.

Вася вовсе не обиделась на своего любовника за ночные постельные разборки. Во-первых, потому что ей действительно (как бы это ни выглядело – наплевать) нравилось с ним с любым. А во-вторых, он был абсолютно прав – она эгоистка и все время их связи или отношений, хотя и исполняла беспрекословно все его глупости и капризы, только эксплуатировала его. Так или иначе. И то, чего Юра теперь просил, было вовсе не плата, а всего лишь некоторое внимание к себе, которое он, конечно, заслужил.

И еще додумала эгоистка Вася, что если уж теперь она будет, как это по-скворцовски, к нему приставать, то пусть он за ней ухаживает еще больше. Он сам, без подсказки, все понял и уже исполнял. Поэтому она валялась нагло.

Скворцов стоял одетый, в шубе и шапке волчьей, той, что заимел в Железобетонске. Вася тоже ходила в той же железобетоновской шубе и тех же валенках из «Сказки». Они как-то прижились.

– Пойду пройдусь. И так все утро коту под хвост. А то скоро уже стемнеет. Масик уже, наверное, все глаза просмотрел в твое окошко. Ты будешь валяться? Принести что-нибудь – выпивки-закуски? Хочешь?

– Хочу приставать. – Вася подпрыгнула на кровати. – Хочу приставать.

– Хулиганить ты хочешь, а не приставать. Хватит. Сломаешь мальчиковое ложе. А приставать – позже. Будет время. Собирай силы. Давай. – Он легко шлепнул ее по попе, и она увидела в его глазах нежное сочувствие. – Я пошел.

Весь вечер Вася болталась в кроватке – из конца в конец. Не встала даже, когда притащились Юра с Масиком и Лерой. Они долго перетирали что-то, сидя за столом, она не вслушивалась. Чертили какие-то схемы, составляли планы. Периодически Юрий Николаевич приносил ей чай, а Масик конфетку. Ее полусон поставлял ей чудесные видения. Наконец зашел Масик поцеловать ее перед уходом. Потом появился Юра. Он вошел стремительно, раздеваясь на ходу.

– Ну?!

Вася мгновенно вжалась в стену.

– Забыла, что хотела? Используй свой исторический шанс. – Ее затрясло.

– Я боюсь, – прошептала Вася. И это была правда.

– Что, опять? – Он уже хватал ее за ноги. – Ну и дура досталась, честное слово. А ведь был богатый выбор. Придется отрабатывать в кредит. Ну успокойся, дай руку. Потрогай, я и бриться специально не стал.

– Ты хороший… – И щетина его была уже там, куда он сам весь хотел поместиться.

На следующее утро всем лагерем провожали их обратно в город. Юрий Николаевич давал последние указания, которые Масик и так знал наизусть. Вася повисла на Бориске и клялась ему в вечной любви. Он гладил ее по голове, как папа. Наконец Масик оторвал ее:

– Васька, слушай, когда в Долину Гейзеров полетите на дымки посмотреть, к шаману обязательно зайдите. Он там зимует обычно. Привет от меня передай.

– Мась, туда ж не попадешь. Я не знаю, но очень хочется. Правда, Юрий Николаевич обещал…

– Не боись, хазаин бабки даст. Все решабельно. Будет тебе, да-ра-га-я Васька, классный подарок на Восьмое марта. – Масик панибратствовал.

Скворцов дружелюбно похлопал его по плечу:

– Даст, даст хазаин бабки. Все будет. – Вася увидела, что они как-то уже побратались. – А вам, Масик, я пушку из города пришлю, чтоб палить по воробьям. Или лучше пестиков?

Они обнялись.

В городе их встретил Максим, которого на остров не взяли ввиду отсутствия необходимости. Так решил Скворцов – он порой испытывал не только окружающих, но и судьбу, чаще, правда, чужую. Максим доложил, что приехал Сухов и что есть уже договоренность о поездке в заповедник – в Долину Гейзеров. Более того, им разрешили лететь на своем вертолете – в виде исключения. Полеты в этот прелестный уголок давно уже были переведены на коммерческую основу. Раньше, чтоб оказаться там, надо было дружить с местной администрацией, директоратом и заповедника, и научного института, который высылал своих сотрудников в Долину на лето, на разные изыскания. (Ох, и чего только не придумывали, так сказать, научные сотрудники, чтобы попасть в этот экзотический край.) Можно было обаять летчиков, вулканологов, киношников, что тоже полюбили посещать эти изящные места, и еще бог знает каких проходимцев, случайно протыривающихся в запретную зону. Сейчас же все решали только деньги. Это, наверное, упрощало задачу, если, конечно, деньги были.

И зимой, и летом попасть в заповедник можно было только по воздуху. Дорог никаких по тайге никогда не прокладывали. Это, кстати, и спасло самую настоящую писаную красоту от полного захламления. Жили в заповеднике только лесники на базах, по одному-два человека. Весьма специфическая публика, кстати, любители полной чистоты и одиночества. Вездеходы, которые ходили по всей Чатке, даже на самом крайнем севере, по болотам и тундре, в эти места тоже не захаживали, потому что здешние болота были южнее и поэтому получались совсем непроходимыми. По заповеднику гуляли только пешком – сотню километров отмахать, чтоб попить чайку с соседом, – плевое дело. Продукты лесникам тоже сбрасывали с воздуха. Вася припомнила, как некогда во время очередной воздушной прогулки по заповеднику, в которой она участвовала, компания по случаю оказалась на какой-то заимке. С каким неподдельным удивлением глядели ее хозяева на них, с неба спустившихся людей! Муж с женой, что жили там уже несколько лет, с радостным ужасом семенили к вертолету. Мужчина суетливо жал руки прилетевшим. Жена его вынесла ведерко удивительных, прежде невиданных Васей ягод. Хотя никакой необходимости в таких дарах не было. Под ногами ягод было столько, что зеленой травы не было видно вовсе, и вся земля была покрыта плотным и разноцветным ягодным слоем. Люди эти почему-то мало и односложно говорили – разучились, что ли? Они только улыбались и кивали, явно не понимая смысла этого шумного и многолюдного нашествия. И когда наконец вертолет снова поднялся в небо, стояли у своей избушки, тихо обнявшись. А женщина, приложив руку ко лбу как козырек, глядела против солнца на удаляющуюся от них жизнь.

Бывало, что экстремалы выбрасывались на берег с моря, с кораблей. Потом по непролазной тайге они преодолевали те же сотни безлюдных верст, встречаясь в пути только с разными животными, от птичек до мишек, самых больших, кстати, в мире – метра под три, если на задние лапы встанут. В заповеднике проверяли системы выживаемости.

Ныне все изменилось. Дорог в заповедник по-прежнему не было. Но сейчас даже ученые попадали туда с милостивого разрешения арендаторов. При этом за деньги тебе организовывали не только доставку тела, но и развлечения – по вкусу и настроению. Можно было все!

Словом, с коммерсантами договорились, пропуск у группы уже был, и теперь экскурсантам, имеющим еще и свой транспорт, оставалось ориентироваться только на погоду. Правда, надо еще было пережить встречу Скворцова и Сухова с местным губернатором. Вернее, Сухова и Скворцова. Об этом славном мероприятии договорилась, конечно, команда Юрия Николаевича, но для усиления позиций – смешные же бывают истории – очень пригодился именно классик. Может казаться невероятным, но культура иной раз создает ауру доверительности даже вокруг больших денег.