Текст книги "Все свободны!"
Автор книги: Екатерина Юрьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
– Ну вы размахнулись.
– Министерство обороны, то да сё, – небрежно продолжил Масик. – Такие дела. Раз-два – и готово.
– Тяп-ляп – и сделано. Не забывай, Скворцов так просто ничего не дает. Он поимеет тебя по полной.
– Может, я этого только и жду. Да-ра-га-я.
– Будь осторожен, Масик. Ты такой дурак все-таки, раз таких простых вещей не понимаешь. Говорят, он страшный человек. Мне бы и в голову не пришло тебя туда подставить. Это случайно вышло, честное слово.
– Это лучшая из подстав в моей жизни. Больше просто не под кого подставляться.
– Без эйфории. Масик, он чудовище. Говорят. – Вася намеренно гнала волну. И сама не понимала, откуда у нее взялись эти слова, такие некрасивые и этим человеком перед ней вовсе незаслуженные. Но не могла остановить поток собственного безумия. – Он монстр, понимаешь. Чудовище. Скушает, косточки не останется. На могилку некуда ходить будет. – Вероятно, она уже сама себя пугала.
– Не нуди. Я счастлив – дело двинулось с мертвой точки. В первых числах января уже вылетаю в Павлопетровск, а дальше на Бердючный. Ну туда, где вся эта ерунда хранится, которую я нашел. Скворцов сказал, что тоже приедет. Надо будет подготовиться к торжественной встрече.
– Ну ладно, Масик, а ты помнишь, кстати, что я твой партнер?
– Не волнуйся, да-ра-га-я, обо всем этом сам Скворцов помнит. И его люди. А это главное. Да тебе и так воздастся. А что ты на Новый год делаешь? Меня тут мои друзья в один клубешник приглашают.
– Просьба меня с собой не брать.
– Почему?
– Масик. Как ты себе это представляешь? Полночи как минимум пить водку в компании твоих сомнительных дружков. И подустав от отвращения, даже не упасть в салат. Потому что непочтенно. И еще думать, как домой ехать. Кучу денег такси стоит. Я не говорю про ту кучу, что уже будет оставлена в твоем дурацком клубешнике. То ли дело дома на диване.
– Когда ты такая скучная стала?
– Масик, опомнись. Откуда ты знаешь, какая я? Как будто мы с тобой всю жизнь прожили.
– Так еще проживем. Да-ра-га-я.
– Ладно, позвони еще. Но изысков просьба не предлагать. Тошниловка.
Примерно так и развлекалась Вася до того, как услышала звонок в дверь.
– Живешь ты и правда – так себе. По подъезду видно, – с порога заявил Юрий Николаевич.
Она не стала спорить. Как будто потеряла внутренний стержень. Какая-то чужая воля набирала обороты помимо воли всех участников. Вася не возражала.
– Только ничего, пожалуйста, в подъезд не покупай для украшения. – Вася была уверена – чем больше возьмешь, тем больше спросится. А отдавать она хотела ровно столько, сколько хотела.
– Прости. Не посоветовался. Не знал про такой строгий запрет. Привез вот туфли – вместо тех, что в сугробе сгинули.
Она открыла коробку. Туфли были шикарные. «Не знаешь, куда теперь и надеть. Под такие, пожалуй, придется обновить гардероб». На Скворцова, конечно, можно рассчитывать – в этом смысле. Но отлуп ему был уже дан.
– Стремглав лечу на содержание, – вздохнула она.
– Содержания, кстати, тебе еще никто не назначал.
– Ты ж не жадный.
– Нет. Обсудим?
– Нечего обсуждать. Ничего не надо. Ты надолго?
– Чаю выпью и уйду.
– Правда, что ли? А к чаю ничего нет – сладкого.
– Я виски прихватил. Чай с травой полезен для здоровья. – Тут она заметила, что из кармана пиджака торчит горлышко бутылки. – Оздоровимся?
– Завтра на работу рано, – заметила Вася.
– Рано на работу завтра мне.
Вася с ужасом подумала, что, если он останется, вставать ей еще раньше, да еще и завтрак готовить, наверное. Эта идея ей не понравилась. Мысль про белье и стирку она не успела начать думать.
– Я стараюсь не завтракать дома. Если только ты меня не приучишь. Но с завтра не станем начинать.
– Ты жить, что ли, тут собираешься?
– Вот еще. У меня есть свой дом.
– Не сомневаюсь. Тогда о чем речь? А кстати, ты там частенько ли бываешь? – обнаглела Вася.
– Я сам знаю, где бываю. И это я тебе уже объяснял.
– Что переговоры? Что скажешь? – Она ловко переключилась. Вася уже успела усвоить: он не любит, когда лезут в его дела. Между делом она поставила на журнальный столик что бог послал.
– Что скажу? Скоро все поедем на Чатку икру жрать.
Вернуться на Чатку было давней Васиной мечтой. Она просто подпрыгнула на диване. Но постаралась сделать это незаметно.
– Там так классно, – она задохнулась, – тебе понравится. А может, меня не отпустят, – занудела опять она о своем.
– Брось ты, благодарность выпишут. Когда они туда без тебя доедут?
– Сухова возьмем. Его ты любишь. И я тоже, кстати.
– Масика твоего я уже туда почти сослал. Пусть вкалывает. Помчится на ракете сразу после Нового года.
– Да, всем с Масиком поперло. Скажи, что Масик золотой? Ну, скажи?
– Порфириевый он. А что у вас, кстати, с Масиком? Он тоже про тебя трещал без умолку. Забыл про дела. Для дел, правда, у него есть я. Так что с ним? – взял безразлично-деловой тон Юрий Николаевич.
– А что у меня может быть с Масиком кроме великой любви?
– Да что ты? Так он же из голубых.
– Какая проницательность. А я их как раз и люблю, голубых. Не всех, конечно. Но от них часто больше пользы, чем вреда. Вот как от Масика.
– И когда же ты все это поняла – про любовь?
– Да мы ж с ним в Самовар вместе ехали, в поезде водку пьянствовали. Я же тебе рассказывала. Потом Сухова встретили в гостинице…
– Опять пьянствовали. И ты все сразу поняла. А что это, Васечка, ты так оправдываешься? – Ему явно нравилось всех держать в ежовых рукавицах. – Пьянствовали и хорошо. И с Масиком нам поперло. Видишь, какие удачные совпадения. Я люблю, когда все гладко складывается.
– Никаких совпадений не бывает никогда. Бывает только закономерность.
Он запомнил.
– Мой человечек, кстати, из-за Гор, все там уже для тебя организовал.
– А куда именно мы поедем? Или все Горы уже построились по росту?
– Тебе не все равно? Вообще-то в Железобетонск.
– О! Говорят, очень культурный городишко.
– Мне лично надо будет еще сгонять там в одно местечко, нагрянуть с неожиданной проверкой.
– А твой человечек мне в это глухое местечко доставит и театр, и кино, и художественную галерею… А также массу интересных талантливых людей. Знаешь, как это называется? Фестиваль.
– Ну вот эти проблемы я в голову брать не буду точно. Как все назвать, сама на месте разберешься. Я хочу потом уже, когда сам освобожусь, отвезти тебя на одну заимку. Лес, избушка, баня. И люди приятные. На самом деле.
– А мы вместе с ними на медведя пойдем с рогатиной… по лесу пробираемся… нам страшно… а ему весело… смотреть на нас, дураков… из своей берлоги…
Вася скрючила ручки, сложила из пальчиков очечки и, выглядывая из них, вертя головой и всем телом, изображала то ли медведя, то ли белку на сучке. Скворцов встал, перегнулся через столик, подхватил ее. И Вася, не заметив, как это случилось, обнаружила себя уже у него на коленях. Он ткнулся носом в ее ухо. И терся-терся о ее щеку, то прикусывая мочку, то скулу…
– Не оставляй меня, Васечка… С медведями одного… Пожалуйста… Не оставляй…
– Ты что, Скворцов, влюбился? – Вася искала его губы, но не находила, они уходили куда-то к шее, к плечу. Но возвращались обратно, ускользая снова.
– Не-а.
– Почему?
– Влюбиться… Полюбить… Любить… Мне, Васечка, только радость великая открылась. Как глаза. И мне чихать, откуда она. Я сейчас как будто балансирую, стою на одной ножке и двинуться боюсь… Оступиться… Отступиться… Васечка, не оставляй меня…
И сквозь эти целомудренные ласки Вася вдруг увидела сильного и беззащитного человека.
– А почему ты меня не целуешь?
– А поговорить? – Он улыбнулся. – Двинем за Горы на Рождество?
– Двинем… – Воля ее отсутствовала.
– Тогда готовься. Включается режим «нон-стоп».
Удивительно, но Васины затеи с поездкой за Горы в редакции никого не напугали. Абрамыч, узнав, что платить командировочных не надо, порадовался – вот так на халяву появятся провинциальные сюжеты. При отсутствии денег на рассылку корреспондентов по городам и весям в эфире постоянно крутилось только Садовое кольцо и его окрестности.
– Поезжай. Недельки хватит? Событий на праздники много не предвидится, поэтому делать тебе здесь особо нечего. Только закрой пленками все дни. И поезжай. С богом.
– Прополю розы, переберу фасоль… – пробубнила она.
Вася привыкла, что за инициативу надо платить больше, чем за ее отсутствие. В результате получалось, что еще и платишь за то, что работаешь. Вот как сейчас. Но в этом случае она была готова выпрыгнуть из штанов. И помчалась выпрыгивать – прочесывать все мероприятия в надежде сделать побольше праздничных записей, чтобы забить ими свое отсутствие.
Уже дома она принялась разбирать пачку пригласительных билетов, которую захватила из редакции. Хотела набросать жесткий план жизни на ближайшие дни. Налила чай. И разглядывала приглашения. Вася надеялась, пыталась в этом скоплении всякого барахла («Какое всё говно, однако») найти что-нибудь чудесное. Столица была наполнена клубами, как клубами смрадного дыма. Все было совсем отвратительно. Буквально неделю назад ей так еще не казалось. То ли в считанные дни город поменял ориентацию, то ли у нее сместился угол зрения. Наконец ей повезло. Один из конвертов был из Пушкинского музея. Приглашали на вернисаж. «Классно! В Пушкинском под Новый год всегда открывают что-нибудь забавное». Вася нажала кнопку, трубка загудела, потом коротко откликнулась.
– Перезвони позже.
Этого она не ожидала – в основном потому, что только сейчас сообразила, чей номер набрала. Такая большая и широкая ее жизнь вдруг вошла в какой-то жестко очерченный круг.
Перезванивать по тому номеру она не стала, зато названивала и названивала всей округе в надежде разведать еще хоть что-нибудь стоящее. Кое-что вырисовывалось. И делалось это только потому, что очень хотелось Васе той поездки.
Скворцовский номер высветился в ее мобильнике уже пару раз. Вася не откликалась.
– Фигушки. Нет меня. Занята, – тихо самоедничала.
Упившись собственным самолюбием, она все-таки перенабрала Скворцова.
– Извини, не мог говорить – люди сидели на голове. А ты что шифруешься? – весело наехал Юрий Николаевич.
– Да я тут по редакции носилась, а телефон в комнате оставила. Вот сейчас пришла и вижу – действительно звонил.
– Да ладно врать. Тебя в редакции давным-давно нет. Дома сидишь, бумажки перебираешь.
– Ты что, установил подзорную трубу в доме напротив? – И Вася действительно подошла к окну и выглянула из-за занавески.
– Мои дела.
– Что тогда на домашний не позвонил?
– Не хотел ставить в неловкое положение, – он явно издевался. – Чего хотела?
– Ловкого положения, наконец. А для этого приглашаю тебя на вернисаж в Пушкинский. Там под праздники случаются славные приемчики. Картинки хорошие покажут, и публика без обносков. Пойдем?
– А я в каком качестве?
– Ну как же? Моего финансового советника. Хочу составить приличную коллекцию. А вы, Юрий Николаевич, будете корректировать вложения.
– Согласен.
– За репутацию не волнуетесь?
– Она у меня безупречна.
…Пушкинский собирал эстетов. Считалось грамотным встретиться в этих святых стенах под Новый год и попрощаться со старым. Банкет всегда накрывался в Греческом зале, так называли завсегдатаи между собой Итальянский дворик. Там стоял Давид, слывший в народе Аполлоном. Пошел этот анекдот после того, как лет сколько-то назад в этом зале впервые накрыли столы. Тогда дружно вспомнили Аркадия Райкина – про того самого Аполлона и Греческий зал. Так старые образы и приросли по-новому. Все быстро привыкли. Но правда было забавно барражировать мимо холеной публики и старинных статуй с водкой и селедкой.
Вася сразу же встретила своих приятелей с телевидения, веселых и юморных ребят – корреспондента Мишу и оператора Костю, с которыми она часто путешествовала по фестивалям. С ними у Васи была своя отдельная жизнь. Ребята, как всегда, обшучивали высокие слова директора об открытии новой экспозиции и впечатлениях, которые ожидают всех гостей. И когда радушный хозяин торжественно пригласил всех в залы за новыми открытиями, опасливо скосившись на Скворцова, шепотом – для Васи – откомментировали:
– А тем, кто желает этих открытий незамедлительно, надо сразу спуститься вниз по лестнице и повернуть налево. – И сами, руководствуясь своими же указаниями, быстро покатились в Греческий зал к Аполлону, по пути поцеловав ее в обе щеки, а Вася махнула им вслед рукой – позже догоню.
– Хорошие мальчики, – заметил Скворцов.
– Ты еще не понимаешь до какой степени. Все впереди. – Вася знала, о чем говорила.
Выставка была действительно прелестной. Они прошлись по залам.
– Ты заметил, что художники, взрослея, видят ярче. Смотри, краски другие и движения шире, свободней. – Вася тыкала пальцем в картинки, сравнивая творческие периоды именитых авторов.
– Да, с возрастом обостряется зрение. Представляешь, в какой красоте мы увидим друг друга в старости?
Тем временем почитатели прекрасного, наполнившись художественными впечатлениями, постепенно сливались к банкету – вниз по лестнице и налево, наполняться напитками. В гостевой толпе не только Вася, но даже Скворцов встретил знакомых.
– Семен Семеныч…
– Юрий Николаевич, не замечал раньше, что вы поклоняетесь искусству. Очень приятно, – Семен Семенович поцеловал Васе руку мокрыми губами, – видеть рядом с вами советника, как это, по средствам… э-э-э… информации. Куда это вы пропали тогда из Кремля? Мы вас искали. Да-да.
Вася вдруг поняла, что прошло-то с того момента недели две – не больше.
– Мы срочно отъехали по делам.
– Представляю себе каким, – зажевал Семен Семенович. Его щеки лоснились.
– Вот именно. – Скворцов не реагировал на его вычурную едкость.
– Так какими судьбами здесь, Юрий Николаевич?
– А я теперь Василисе Васильевне даю экономические советы – по художествам, так сказать, – шел ва-банк Скворцов.
– Угу-угу. И платите, уверен, исправно.
Васе захотелось дать ему в морду. Но ее кавалер никак не реагировал, наоборот, улыбаясь, взял под руку Семена Семеновича и двинул его в сторону.
– Васечка, – у Семена Семеновича вскинулись брови. – Васечка, – настойчиво подчеркнул Юрий Николаевич. – Мы оставим тебя ненадолго. Ты же не будешь скучать? Я вижу здесь твоих друзей. – Он кивнул в сторону, и Вася заметила нарисовавшегося Сухова.
– Нет-нет, – подыграла Вася, нюхом почувствовав, что дела серьезные, иначе бы он так не подставлялся. – Виктор Викторович, – заулыбалась она Сухову.
– Привет, дорогая. – Быть у Сухова «дорогой» было делом приятным. Они расцеловались.
– Классная выставка, правда? По-моему, событие на фоне общего развала. Кстати, отличная новость. К концу зимы может организоваться поездка на Чатку. Мы приглашены.
– Скворцовым? А что, они-таки сговорились с Масиком? Я рад. – Чокнулись. – Но вижу, есть еще одна – главная – новость.
Вася с интересом глянула на него.
– Смотрю, вы со Скворцовым склеились посерьезке. – Тонкий человек все-таки Сухов.
– Вы тоже по радио слышали?
– Почему по радио?
– Да мы с ним из Кремля с президентского приема в эфир выходили. Теперь все пристают с глупостями.
– То есть дело дошло до Кремля? Быстро у нас живет молодежь. Нет, дорогая, радио я не слушаю. Я только наблюдал за вами, и этого мне вполне достаточно. – Он сделал ударение на «этом». – Скворцов что, теперь не дорожит репутациями? Это, кстати, тоже новость. Раньше он вроде только людьми не дорожил.
Васе хотелось прижаться к Сухову и рассказать ему все-все. Все, что было на самом деле. Особенно про упавшую, по версии Скворцова, с дуба радость. Спросить, что это, что с ней обычно делают? Причем, что теперь делать именно ей, Васе, на которую тоже что-то подобное упало. Она поняла, что, в общем-то, ей не с кем посоветоваться. По-взрослому. Вдруг она увидела, что все ее друзья-подружки, при всем их за тридцатилетнем, не юном возрасте, при всех своих браках и детях, сами были детьми, причем не большими, а маленькими: и дела у них по-прежнему были на уровне дележки конфетных фантиков на переменке.
Она взглянула на Сухова, и по глазам его, добрым и отеческим, поняла, что он понял.
– Что ты хочешь услышать? Дают – бери, а бьют – беги, вот что я скажу тебе, девочка моя. Поживем-посмотрим. А в Павлопетровск я с удовольствием полечу. – Он поцеловал ее в лоб, и они разошлись в разные стороны.
Вася было двинулась к Скворцову, но на пути ей встретился Мишка, который уже успел поднабраться. Оператор Костя в такие творческие моменты обычно был очень собран.
– Вася, помоги вразумить бездыханное тело. Ему еще стенд-ап записывать. А он уже ничего не волочет.
– Идиот! Тридцать секунд в стенд-апе я продержусь в любом состоянии.
– Это правда, – поддержал своего друга Костя – больше для Васи, хотя она и так все это знала прекрасно. Не один же год они были знакомы. Мишка икнул. – Так, не разлагайся. Давай быстро запишемся и по коням. Надо же еще всю эту муристику в эфир гнать. А на дорогах пробки.
– Какие, блин, пробки, Кость. Глухая ночь. Че пристал? Нам же наутро сюжет сдавать. Еще успеем с Васькой насандалиться. Правда, Васька? – Миша обнял ее скорее для опоры. Он не очень уверенно стоял на ногах.
– Миш, давай, правда, заканчивай эту бадью, чтоб Костик не волновался. – Миша закивал. – Кость, куда надо его поставить, на фоне чего? Что он вещать собирается, ты в курсе?
– Ладно, только для тебя, Васька, чтоб ты не колотилась. А ты у меня, – Миша потряс кулаком перед носом оператора, – чтоб снял все красиво. Понял?
Миша двинулся в сторону Давида-Аполлона. Шаг за шагом походка его становилась все увереннее, но полной трезвости добиться пока не удавалось. Подойдя к мраморному гиганту, Миша поставил недопитый стакан на постамент, припрятав его между голыми ногами статуи. А сам стал на этот постамент взбираться. Залезть туда ему никак не удавалось. Поэтому находчивый Миша на постамент прилег. Можно сказать, кинул себя прямо к ногам обнаженного мужчины.
– О, Костька! Отличный ракурс. Давай быстро, а то упаду. – Он и вправду начал сползать. – Васька! Васька! Скорее! Ноги подержи, а то упаду на записи. – Вася присела у постамента и прихватила Мишкины ноги. – Идиот! Быстрей снимай. Упаду же щас. – Костя уже наезжал с камерой.
– Вася, двинься чуть влево. – Костя показывал ей, куда отклониться, потому что та попадала в кадр. Тем временем она, крепко держась за Мишкины ботинки, принялась из кадра вылезать, руководствуясь Костиными отмашками, и совсем присела уже на пол. – Придурок! Ты слова забыл, что ли? Быстро говори текст – уже снимаю, – спокойно кричал Костя.
Миша, вальяжно подперев голову рукой, вдруг абсолютно трезво и очаровательно, с совершенно чистым лицом и чистым голосом начал рассказывать о прекрасной выставке и прелестном банкете в Греческом зале, который завещал всем Аркадий Исаакович. Напоследок он еще раз обворожительно улыбнулся в камеру… Костя, выдохнув, ее опустил. Миша рухнул на пол с постамента, накрыв грязными ботинками Васину голову. Публика, собравшаяся вокруг, зааплодировала.
Костя разгреб запутавшиеся друг в друге тела. Миша не вязал лыка, но свой стаканчик из-под ног Давида добыл быстро. Костя тоже налил себе.
– И я наконец выпью. А то с этим идиотом…
– Ладно, идиот. Сам идиот. Кто тебя везде водит – по приятным местам выпивать. Сидел бы в редакции на глазах у начальства и фотографировал бы новости, как все твои дружки. Идиот, он говорит. – Миша вовсе не обижался. С Костей они были сиамскими близнецами, и сколько Вася помнила, друг без друга не жили, а тем более не работали. – Ну что, Васька, за наш творческий труд! – Он высоко поднял стакан.
– Да, Вась, спасибо. – Костя повернулся к Мише: – Ну че? Ставь стакан уже. Собирайся быстро. Сам до машины дойдешь или водителя на помощь вызывать? Давай-давай. Мы побежали, Васечка, пока. Созвонимся. Целуем тебя. – И он поцеловал Васю.
– Я тоже, – Миша набросился на нее. Костя ловко оттащил его и поволок к выходу, держа в одной руке камеру, в другой – Мишу.
– Ха-а-арошие мальчики… – Вася посмотрела им вслед. Она и правда любила Мишку с Костей. Вася огляделась и увидела, что Юрий Николаевич по-прежнему стоял рядом с Семеном Семеновичем. В их стоянии ей почудилось противостояние, и она решила пройти мимо и послушать, клонится ли разговор к финалу. Было тревожно.
– Ты понял, мы против тебя подключим оборонку, – улыбаясь, изрекал вальяжный Семен Семенович. – Мы не любим, когда нам переходят дорогу.
– А я не перешел, а перебежал на красный свет. Я всю жизнь так бегаю, Сеня, привычка такая, но никто меня, представь, пока не поймал со штрафом.
– Так я те быстро объясню, как проезды закрывают. – Семен Семенович закрыл рот стаканом.
Вася прошла незамеченной. Все услышанное ей не понравилось, что тоже было нормально. Она не хотела напрягаться. Тем более что та ее часть, которая еще могла напрячься, уже была напряжена и натянута как струна.
Так, натянутая, она шла по залу, улыбаясь и кивая знакомым и перспективным знакомым, пока не уткнулась в известную всей столице барышню Надежду Петровну. Пожилая дама – пожила. Была женой министра, прокурора – это, как говорится, еще при Петре Первом, то есть при Сталине. Потом режиссера, затем художника и теперь актера, который был лет на десять моложе, а выглядел лет на двадцать старше. Хотя самой ей было уже лет сто. Она, однако, считалась завсегдатаем всех светских мероприятий. Без нее любое собрание можно было считать несостоятельным. Всегда про всех все знала. Выпивала обязательную рюмочку хорошего коньяку – не больше и вполне адекватно реагировала на происходящее. Вероятно, потому что давно парила над ним.
– Здравствуйте, душечка. – Васе даже нравились такие образные чудачества. – А кто этот импозантный мужчина, который бросил вас на время, я надеюсь? – Они расцеловались.
– Наденька Петровна, это же Виктор Викторович Сухов. Вы же его хорошо знаете, – начала косить под дурочку Вася.
– Душечка, смею вас заверить, Витеньку я знаю даже лучше вас. И люблю его, как и вас, Васенька. Я имею в виду другого импозантного мужчину.
– Наверное, Наденька Петровна, какой-то случайный знакомый. Не пойму, о ком вы?
– В миниатюрном размере этой выставки, душечка, случайных знакомых не бывает, – резюмировала Наденька Петровна, подняв глаза к господу богу, а получилось, что к Скворцову, который стремительно шел к ним. – Ой-ой, не стану вам мешать, душечка. – Она кокетливо сморщилась и сощурила глаз. Глаз ее был недобрый, как у дамы пик. «Не доживете», – зло подумала Вася. Юрий Николаевич приближался.
– Пойдем.
– Давай еще потусуемся. Неприлично так вот сразу…
– Извини, я в твоей якобы тусовке и с правилами не знаком. В нашей – уходят. Легко.
– Что, даже без перестрелки? – Вася пыталась шутить. – А что случилось?
Скворцов взял стакан с буфетного столика.
– Сеня хочет отнять у нас Масика – живого или мертвого. Говорит, что они пасли его, а мы теплого взяли.
– Так что ж они не брали?
Он пожал плечами.
– Жалко. Я уже с Суховым договорилась, что он поедет с нами в Павлопетровск.
– Да поедет, Вася, поедет. И мы поедем, и все будет хорошо. Они будут брать все потом, когда мы организуем там быт и все другое. Вот так-то, – Юрий Николаевич был расстроен.
– Ну пойдем тогда. Пока у нас есть время. Скрыться от преследования. – Вася потянула его к выходу.
Подавая ей пальто, он небрежно заметил:
– Кстати, что-то ты скромно сегодня вырядилась. Совсем не как в Кремль.
– Я новые туфли берегу, и потом мы же не собираемся сегодня штурмовать сугробы?
– Не собираемся. Поедешь с Максимом.
– Это твой любимый охранник. Не поеду. Я поеду на метро.
– Хватит с меня на сегодня идиотизма!
– Хорошо, поеду на такси, этот общественный транспорт скоро станет моим любимым. Только чтоб тебя порадовать. Но пройдусь немного.
– Доедешь – позвонишь.
– Куда? Домой? – Это слово было явно лишним.
– Не зли меня.
– Целую. – И действительно поцеловала его в щеку. И виновато отправилась в сторону бульваров.
Взять и скомкать весь вечер. Причем начала все Наденька Петровна, нюхом почувствовала жареное, которое любила более всяческих диетических продуктов.
Рядом с бредущей вдоль бульвара Васей притормозила машина. Открылась задняя дверь:
– Садись.
У Васи уже совсем не было сил спорить. И она влезла внутрь.
– Ты маньяк? Никакой свободы. Даже перемещения.
– Я просто подумал, что увижу тебя только после Нового года – ведь так? И решил удовлетворить хотя бы маленькие желания перед наступлением вечности. Только поцелую – и все пройдет. Я тебя поздравляю, – он убрал ей волосы со лба, – с наступающим.
Вася потянула губы. Она поняла, что он, как всегда, был прав. И уже завтра она будет тоскливо смотреть в окно в сумрачной надежде, что за ней приглядывает хотя бы подзорная труба из дома напротив.
Новый год надвигался, однако, и Вася собиралась встретить его дома, со своего дивана наблюдая за ходом праздника и его участниками. Более того, к ней собиралась приехать питерская подружка Юлька. Они давно договаривались повидаться, и вот он повод – Новый год.
Словом, надо было идти за какой-то праздничной едой в магазин, а этого Вася не любила. Она вспомнила, что ее Юлька любит икру и шампанское. Это значительно упрощало задачу. На днях соседка, которую Вася встретила в лифте, рассказывала о том, что недалеко от их замечательного дома открылся винный магазин специального назначения – для гурманов. Туда свозились вина со всех бывших сторон нашего отечества, а именно: Армении, Грузии, Абхазии, Крыма. И Вася отправилась туда.
Неуклюже ковыляя в валенках, она двигалась по заснеженному бульвару, где ветки кустов и деревьев склонялись, тяжело пригибаясь, к земле. Погода и вправду стояла новогодняя. В проблесках солнца, однако, по-прежнему не намечалось проблесков сознания.
Сначала Вася решила завернуть за красной икрой. Продукты такого рода она старалась покупать не на рынках, которые любила, и даже не в обычных магазинах, а в супермаркетах, которые только и годились для сомнительных покупок. По пути как раз был один из таких торговых центров. Прихватив на входе маленькую железную корзинку, Вася отправилась в поход по витиеватым тропинкам, проложенным между горами съестного. В самых популярных местах, у плантации винных продуктов, образовались даже пробки. Главное столпотворение обнаружилось около небольшого прилавка, с которого толпившиеся сметали что-то в свои корзинки и тележки. Вася пробилась к полочкам – скорее из любопытства – и увидела, что это та самая красная икра в маленьких зеленых баночках, так необходимая ей. Специальный человек не успевал пригоршнями выкидывать заветные жестянки из коробок. Икру брали по десять, а некоторые по двадцать банок. И Вася, поддавшись общему порыву, также схватила сразу три банки, а потом еще докинула одну – чтоб было.
Преодолев это испытание, она отправилась к кассам, по пути прихватывая что-то из тех мест, где людей было поменьше. Шпроты, уксус, колбасу. С кассами тоже неожиданно повезло. Толпа пока билась в торговых залах. Вася подумала, что надо взять чего-нибудь еще и впрок. Она вспомнила, как в прошлом году зашла в магазин совсем накануне праздника, а именно 31 декабря, и застала не просто пустые полки, то есть полки абсолютно пустые, но горы рваных коробок, мятых фруктов, разбитых бутылок и обезумевших продавцов с обезумевшими глазами, забывших о том, что надо не только все прибрать, но и еще добежать до дома, чтобы успеть чокнуться шампанским. Тогда единственное, что удалось приобрести Васе – и надо сказать с удовольствием, – так это подделанный под нашу елочку маленький кипарисик, запыленный белой бумажной стружкой. Он еще долго простоял у нее на тумбочке, вжился просто в обстановку. Васе в какой-то момент показалось даже, что он живой и растет прямо у нее на глазах да еще и распускается. Однако к лету кипарисик зачах – от жары, наверное, и тут же стал чужим и малонужным. Впрок брать она ничего не стала.
Так приблизительно готовясь к торжеству, двинулась Вася в винную лавку. Доплетясь наконец, она поняла, что замерзла, и сердце ее замерло в надежде, что в такой славной торговой точке должна быть и разливочная. Многие заведения, торговавшие вином, вдруг стали называть дегустационными залами. Вася с удовольствием, особым и непередаваемым, юркнула в подвал, где этот чудесный магазин и находился. Действительно, торговые площади потрясали количеством сосудов с давно забытыми, почти древними названиями. «Лыхны», «Псоу», «Эшери» – это с одной стороны, а с другой – вся Массандра, весь Инкерман, Коктебель, а также шампанское «Новый Свет», лучше которого – если про шампанское, – по Васиному скромному весьма вкусу, ничего не бывает. К тому же этот шипучий напиток она пила один, всем хорошо известный, раз в году. Были там и другие невиданные звери. Сорокалетний коньяк «Кутузов» поразил ее фантастической ценой, и Вася припомнила, как когда-то пробовала его на коньячном заводике под Коктебелем вместе с главным технологом, который его тогда изготовлял с любовью, можно сказать, собственными ручками. Но и в те давние годы напиток не произвел на нее должного впечатления. Она любила что попроще. И поэтому легко променяла одного знаменитого «Кутузова» на несколько бутылочек ординарного коньяка – чтоб сто раз потом не бегать.
Цены в магазинчике тоже, к радости, оказались реальными. Васе, небольшому любителю вин, вдруг захотелось купить всего, ну если не всего, то уж большую часть запасов этого славного винного погребка. Сверять желания с возможностями кошелька она, однако, не стала, но заметалась взорами-молниями по полкам, составляя свою мифическую винную карту, ту, что могла бы сложиться у Васи, вино предпочитающей, со вкусами Васи, вино не пьющей. Любезный юноша вмешался в ее творческие поиски:
– Вам чем-нибудь помочь? – поинтересовался он.
– Помогите запаковать три бутылочки «Нового Света» – классического.
– Ваш набор вы найдете у кассы. Что-нибудь еще для вас?
– Рюмку коньяку.
– Пройдите. – Юноша указал ей верный путь.
Вася направилась по лабиринту, приближаясь (она почувствовала это по запаху) к заветному. По пути она расслышала беседу группы эстетов о каком-то коллекционном напитке 1936 года и даже увидела запыленную бутылочку в руках одного из них. Она постаралась быстро миновать пугающие цифры. Очаровательная девушка уже поставила на стойку настоящую коньячную рюмку. «Смотрите-ка, как у них все устроено». Девушка вопросительно посмотрела на Васю.
– Чего-нибудь несложного. – Девушка аккуратно налила пятилетнего (или пятигодовалого?) «Кара-Дага».
– Оплатите на выходе, – улыбнулась она.
– Может быть, еще что пожелаете? – услужливый малый опять был тут как тут.
– С вашей чудесной коллекцией только в другой жизни.
