Текст книги "Крик души (СИ)"

Автор книги: Екатерина Владимирова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Она вообще думает о том, чтобы хотя бы на часы посмотреть!?

А затем… Что же ему опять ехать на ее поиски? Как тогда, много лет назад?! Его передернуло. Нет!

В милицию позвонить?.. И что они ему скажут?!

И он опять начинал беситься, расхаживая по квартире и матерясь, не стесняясь, в голос.

А когда он, изводясь от нетерпения, почти мечтал ее увидеть, чтобы потом едва ли не поставить в угол и не отхлестать ремнем, в дверь тихо, как-то неуверенно постучали.

Он застыл, тяжело дыша, а потом стремительно метнулся к двери, резко распахнув ее настежь.

Она. Точно она, стоит на пороге, переминаясь с ноги на ногу и, черт ее побери, даже не смущена!

– Доброй ночи, – сухо проговорила она, поднимая на него усталый взгляд. – Можно войти?

Он потерял дар речи от ее бесцеремонности и наглости, а потому лишь отступил в сторону, когда Даша, протиснувшись между ним и дверным проемом, заскочила в прихожую и стала быстро раздеваться.

Заторможено, чувствуя себя последним идиотом, он, закрыв дверь на засов, медленно обернулся к ней.

– Эй, – окликнул он девушку, – а ты ничего не хочешь мне объяснить?

Даша подняла на него удивленно невинный взгляд чистого ангела. Равнодушно пожала плечами.

– Нет.

У него чуть глаза не вылезли на лоб, губы приоткрылись. Захотелось отхлестать ее.

– Ты на часы смотрела?! – вновь изумился Антон, нависнув над ней каменной глыбой.

Она вновь пожала плечами, не выражая никаких эмоций.

– Да.

– И?.. – с нажимом выдавил он, начиная злиться.

– Что – и? – поворачиваясь к нему полубоком, переспросила девушка.

А Антон уже отчаянно сжимал руки в кулаки, чтобы не сорваться. Мать твою, да она специально!

– И ты видела, сколько они показывают?!

Даша задумчиво наклонила голову набок, нарочито медленно подняла взгляд на стену, где размеренно и монотонно отстукивая удар за ударом, видели настенные часы. Темные бровки приподнялись.

– О, – выдохнула она, легко улыбнувшись, – уже почти двенадцать.

Переведя безответственный и совершенно спокойный взгляд на него, девушка беспечно пожала плечами вновь. Улыбнулась ему, как Антону показалось, наглой вызывающей улыбкой и бросила:

– Засиделась я, – и, больше не говоря ни слова, двинулась в сторону лестницы.

А Антон стоял и смотрел ей вслед совершенно очарованный ее откровенной дерзостью.

И как это называется?! Ведет себя так, словно ничего не произошло, вызывающе, откровенно издеваясь!

Через мгновение он бросился за ней, преградив путь к лестнице, и девушка, словно ожидая подобной реакции, устало подняла на него насмешливый взгляд черных глаз. Смотрит так, будто откровенно смеется.

– Ты что, совсем обнаглела? – выдохнул он, сощурившись. – Объясниться не хочешь?!

– А должна? – губы ее скривились, глаза оставались вызывающе спокойными.

– Я твой опекун, вообще-то! – едва не задохнулся от злости он.

– Так ты об этом вспомнил, наконец? – пронзила она его словами, словно стрелой. – Спустя четыре года!?

Она знала, куда бьет. По больному, по не зажившему, по рваному и не заштопанному сердцу, касаясь раны своими грязными ручонками. Внутри всё взорвалось болью, впиваясь ядом в кровь.

И Антон не выдержал. Наклонившись к ней, схватил за руку, вынуждая девушку к себе прислушаться.

– Спустя четыре года или нет, – прошипел он, – но ты, дорогая моя, остаешься моей подопечной еще на два года, – он отметил, как дернулась ее щека, и сузились глаза, превратившись в черные точки. – Поэтому обязана отчитываться передо мной за каждый свой шаг. Я не намерен вытаскивать тебя из тюряги и иметь дело с наркоманами и пьянчужками, с которыми ты, вполне возможно, водишь дружбу!

Даша задохнулась от гнева, лицо ее побледнело, руки сжались. Она не знала, каким чудом удержалась, чтобы не заехать кулаком по его смазливой физиономии за это оскорбление.

– Без тебя справлюсь! – грубо выпалила она. – Я от тебя никогда больше ничего не потребую!

Большене потребует? Это замечание отчего-то резануло по ушам.

– Какого черта ты вернулась так поздно?! – продолжал допытываться Антон, удерживая ее на месте. – Почему не предупредила, куда ушла и когда вернешься?! А если бы с тобой что-то случилось!? Ты думаешь о том, что мне потом пришлось бы отвечать за это!

– Значит, ты плохой опекун, – зло выдавила она, поморщившись от его болезненного захвата.

– Так ты это сделала нарочно? – догадавшись, процедил он с яростью. – Специально? Чтобы меня позлить, заставить волноваться?!

– Мне плевать, что ты подумаешь или скажешь, Вересов! – сказала девушка, пытаясь вырваться. И почему он всегда применяет силу, вынуждая ее его слушать?! – Отпусти, – дернулась она.

– Значит, специально, – помрачнел он и сузившимися глазами впился в ее лицо, игнорируя просьбу. – Так слушай меня внимательно, деточка, – прошипел он злобно, – здесь я выдвигаю правила, и они не подлежат обсуждению с твоей стороны. Если я говорю, ты делаешь, если не говорю, значит…

– Тоже делаю? Отпусти меня, – прошипела она сквозь зубы, не глядя на свое зажатое в его руке запястье. – Отпусти!

Но он стиснул его еще сильнее.

– Кажется, ты не понимаешь меня, деточка, – прошипел он, тяжело дыша. – Мне написать тебе все на листке, чтобы ты знала, где находишься?!

– А это разве можно забыть? – саркастически выдохнула Даша. – Мне четыре года вбивали в голову, что я чуть ли не жива, только благодаря тебе, – она будто выплюнула эти слова. – Запомнила, спасибо, – ее губы скривились, а в глазах появился жесткий блеск. – Только вот сомневаюсь, что лично ты приложил к моему выживанию руку!

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился он, не понимая, куда она клонит. – Я четыре года терпел…

– Меня на своей шее?! – ядовито подсказала Даша, пытаясь вырвать руку из его захвата. – Что ж, поздравляю, осталось всего два. И ты, наконец, станешь свободным от обязательств! Удобно, правда?!

– Ты обвиняешь меня в чем-то? – изумленно выдохнул Антон, ослабив хватку. И Даша поспешила этим воспользоваться, вырвав руку из его ладони и отскочив от мужчины к перилам.

– А ты не понимаешь, конечно же, – саркастически выдавила она. – Что ж, так тому и быть, – и метнулась вверх по лестнице, не желая ему ничего объяснять. Резко остановившись, она стрельнула в него ядом глаз и слов. – Это ты привел меня в этот дом, ты заставил меня переехать, вынудил жить здесь с тобой. Я на это не подписывалась! Я не хотела этого, ты знаешь. Но ты, – она горько хмыкнула, – как мой опекун, настоял, и вот я здесь. Из-за тебя! Потому что тытак захотел! – бросала она в него упреки. – Поэтому теперь не смей меня в чем-то винить. Спроси лучше себя, зачем тебе все это надо?! – и ринулась прочь.

Антон метнулся за ней, желая продолжить разговор. Но Даша так и не остановилась.

– Вернись! – услышала она его громкий вскрик, но, заскочив в свою комнату, закрыла дверь, щелкнув замком. А, прижавшись к стене, вдруг осела на пол и неслышно заплакала.

Глава 22

Проснулась она рано, не было еще и шести. Выспалась, как ни странно, хотя почти всю ночь не могла заснуть на невероятно гладких шелковых, в чем уведомил ее Антон, простынях, ворочаясь с бока на бок, и привыкая к мысли, что теперь будет здесь жить целых два года. Хочет или нет, но придется.

Потому что Антон Вересов так решил.

При одном лишь воспоминании о нем и о том, что он сказал ей, девушку бросало то в жар, то в холод. От обиды, застилающей глаза, вызывающей в груди тупую давящую боль, от злости, ослепляющей ярости, от желания врезать ему (именно так – врезать!) и наблюдать за выражением крайнего изумления и шока на красивом лице. Уязвить его, пристыдить, унизить, сделать ему так же больно, как сделал ей он.

Но единственное, на что ее хватило, это не разрыдаться при нем, грубо бросаясь в него колкими фразами и резкими выпадами, рвануть к себе в комнату, и только там, прислонившись к двери спиной, неслышно и негромко заплакать, надеясь на то, что он оставит ее в покое.

Уже тогда, окидывая комнату беглым взглядом, девушка понимала, что ненавидит это место. Блестящая, шикарно обставленная, богато убранная и дышащая большими деньгами, она вызывала в ней лишь тоску и отвращение. Тоску по тем годам, которые были для нее потеряны, и отвращение ко всему тому, что было связано с Антоном. Золотая клетка с жестоким надзирателем, из которой не было возможности вырваться.

Неужели он думал, что ее можно купить? Вот таким мелким, ничтожным способом, просто поселив в шикарной и богатой квартире? Он думал, что она польстится на богатство, кинется целовать ему колени и в порыве счастья начнет говорить, как рада тому, что теперь находится рядом с ним?!

Фыркнув сквозь слезы, Даша истерически рассмеялась. И почти презирала себя за проявленную против воли слабость. Ей не пристало… она не имеет права унижаться перед ним, показывая насколько ей больно слышать слова его злости, упреки, гадости. Нельзя. Не ей. Только не с ним.

А за дверью раздался еще один решительный стук, на который она, сменив молчание несдержанностью, ответила вполне решительным и твердым «Убирайся!». А потом, резко кинувшись к кровати, упала на нее.

Это было странное ощущение. Спать на шелковых простынях, в роскошной кровати из кедра, среди дорогой мебели, в окружении блеска и изящества. Всего того, о чем имела представление, лишь находясь в доме Леси или Паши. Вынужденная отныне существовать именно в таких условиях.

Но как же всё это противоречило тому, к чему она готовила себя! Не этого она ждала от Антона, совсем не этого. Маленькой комнатушки с убогой мебелью и небольшим оконцем, да… но не всего этого шика.

Но если бы кто-то спросил ее, нужно ли ей это восхитительное богатство, она бы рассмеялась, отметив, что все шестнадцать лет справлялась без него, порой перебиваясь тем, что достанется, а потому не питает к подобной изысканности слабости. У нее не было и желания жить среди всего этого великолепия, она была бы рада и отдельному углу в квартире дяди Олега. Если бы только ей там позволили остаться. Но Вересов был категорически против. Упрямый и твердолобый баран!

Зачем он портит жизнь ей и себе? Зачем?! Чего он этим хочется добиться, что и кому хочет доказать?! Она не требует от него ничего. Ровным счетом ничего не ждет уже много лет. Он потерял ее доверие, то хрупкое, кисейное доверие, которое она хотела ему предоставить четыре года назад. Но он обманул ее, ее надежды, растоптал иллюзорные представления о счастливой жизни, которым она позволила завладеть своим сознанием. Как она могла забыть, что не имела на это права. Даже на то, чтобы надеяться и верить, у нее тогда не было прав.

А сейчас?.. Она не будет надеяться, и верить ему больше не будет. Он не заслужил. После того, что было. После того, как обманул, предал, растоптав всё светлое в душе маленькой девочки, которая ждала от него чуда… ему нечего от нее ожидать, и емутеперь не на что надеяться. Она не предоставит ему и шанса на то, чтобы исправить содеянное. И не потому, что не захочет, она просто не сможет. Он потерял доверие.

Даша вознамерилась просто игнорировать его. Когда вчера направилась к Лесе, она твердо решила, что не позволит ему выводить себя из терпения. Он ненавидел ее апатию, холодность и отстраненность, он на дух не выносил игнорирования. И именно этим оружием она и собиралась его уничтожать.

Он сам выбрал такой путь, жаловаться ему было не на что.

– Может, папа поговорит с ним, – предложила Леся, – и ты переедешь к нам? Ведь сбросил же он тебя на эту грымзу четыре года назад!? – возмущенно воскликнула. – Так почему бы ему еще раз так не поступить?!

Даша отрицательно покачала головой, грустно улыбнувшись.

– Нет, он не позволит.

– Это еще почему? – нахмурилась Леся, вскочив с кресла. – Ему что, хочется держать на своей шее такой груз ответственности?! Совесть у него проснулась, что ли?!

– Я не знаю, что и кому он хочет доказать, – тихо ответила Даша, – но он не… не отпустит меня.

Леся громко фыркнула и вновь опустилась в кресло, закинув ногу на ногу.

– Вот еще, мать Тереза! Где он был, когда эта карга…?!

– Леся, – твердо перебила Даша, бросив на нее колкий взгляд. – Не надо ее вспоминать. Она того не стоит.

Скрестив руки на груди, Леся, смиренно вздохнув, согласилась.

– И то правда.

Вознамерившись не показываться на глаза Антону и проверить его реакцию на свое отсутствие в его доме, у Леси Даша оставалась до восьми вечера. Да, она сделала это нарочно, чтобы наказать его, позлить, вывести из себя – снова. В ее планы не входило приводить его в ярость, сначала она хотела лишь остыть, свыкнуться, поразмыслить, но потом… мысль о том, чтобы проучить его, внедрилась в ее мозг. И Даша направилась к Лесе. Остаться у нее девушка могла и на более долгий срок, сама Леся удерживала ее руками и ногами, да и Лесин папа, всегда относящийся к лучшей подруге дочери с симпатией и даже отеческой любовью, был тоже рад, но Даше нужно было позвонить Паше, чтобы сообщить, как у нее дела.

Он беспокоился о ней, она знала. С тех самых пор, как перебрался в Москву, он волновался, переживал за нее, пытался помочь и помогал, делал всё для того, что облегчить ее существование. Она долгое время стеснялась признаться ему в том, что происходит на самом деле, только потом, когда он, устав слушать ее очередную ложь, спросил напрямую, что творится вокруг нее, Даша созналась. И с того времени он всегда пытался оберегать ее. Иногда выходило, порой нет. Слишком гордая маленькая девочка, привыкшая за свою жизнь решать проблемы сама, ни на кого не надеясь и ни на чью помощь не рассчитывая, она и тогда оставалась верна себе, своим принципам и жизненным установкам.

Паша был тем человеком, который ее понимал. Он был таким же, как она. Наверное, он знал, что она что-то скрывает от него, не договаривает, не признается, таится, но никогда не давил и не настаивал, всегда защищая ее чувства от посягательств извне, даже если сам был «захватчиком» ее признаний.

А тогда, находясь у Леси, Даша почувствовала острую необходимость хотя бы услышать его голос. Он ее всегда успокаивал, вселял веру во что-то лучшее, светлое и доброе. И она ему верила.

– Паша, привет! – пророкотала она, когда ей мгновенно ответили.

– Егоза, – воскликнул он незамедлительно, – ты что, меня совсем не жалеешь? Не любишь?

Даша улыбнулась и, прикрыв глаза, с легкостью призналась:

– Люблю.

– Тогда почему не звонила? – с грустью выговорил он, будто обиженный ребенок. – Я тут извелся уже, пока ждал твоего звонка, – признался он. – Думал уже ехать к твоему Вересову разбираться!.. Как ты?

Воспоминания об Антоне заставили ее напрячься.

Как он там, интересно? Уже заметил ее отсутствие? Или даже внимания не обратил?..

– Я у Леси, – проговорила девушка, вздохнув, – она передает тебе пламенный привет и поцелуй.

Леся вскинула вверх тонкие бровки и улыбнулась.

– Даже так? – усмехнулся Паша. – Передавай и ей привет от меня. Обязательно пламенный.

– Обязательно, – согласилась Даша. – Паш, а ты… не можешь меня забрать? – опустив голову, она смущенно уставилась в окно. – Мы бы с тобой поговорили, заехали куда-нибудь… посидели…

Она знала, что Паша не будет против, но всегда отчего-то смущалась, заводя подобный разговор.

– К Лесе? – тут же оживился молодой человек. – Конечно, заеду. Когда?

Даша вновь улыбнулась. Добрый Пашка, он мог готов бросить все дела ради нее! Настоящий друг.

– Сейчас? Сможешь?.. – неуверенно проговорила она. – Я подождать могу, если что, понимаю, что у тебя…

– Егоза, – мягко перебил ее Павел. – Я приеду сейчас, – она почувствовала кожей его улыбку, будто он сидел напротив и касался ее ладонями. – Жди меня, и я вернусь. Договорились?

– Пашка! – счастливо рассмеялась Даша. – Я так тебя люблю, если бы ты знал!

Ей показалось, или перед ответом он, действительно, замялся и промолчал дольше, чем нужно было?..

– И я тебя, Дашуль, – ласково выговорил он. – Люблю, – и у нее на душе потеплело. – Выезжаю.

– Жду тебя, – сказала Даша и отключилась. На душе было светло и радостно. Что бы она без него делала? Добрый, милый Пашка. Лучший друг, настоящий друг, свой. Родной.

Леся тут же на нее набросилась с расспросами.

– Ну, что, – уставилась она на Дашу, всем своим видом показывая, что желает услышать подробности, – приедет за тобой твой рыцарь?

– Он не рыцарь вовсе, – усмехнулась Даша, но уловила мелькнувшую внутри себя мысль о том, что Пашка действительно ее рыцарь.

– А кто же, по-твоему? – саркастически скривилась девушка.

– Друг, – просто ответила Даша. – Самый лучший, самый настоящий друг.

Леся покачала головой, пристально глядя на подругу, но промолчала.

Такая умная, сообразительная, взрослая и видящая людей насквозь. Все их чувства, эмоции, характеры и темпераменты, читающая их, как открытую, книгу, она не смогла уловить за маской дружбы искреннюю и чистую любовь.

Паша приехал за ней довольно-таки быстро, был на месте уже через сорок минут.

Выбегая к нему навстречу, Даша попутно обещала Лесе позвонить, как только доберется до дома.

Паша ждал ее у ворот, выйдя из машины и наблюдая за ее приближением, прислонившись к капоту.

– Пашка, – улыбаясь, проговорила Даша и потянулась к нему для поцелуя. – Очень рада тебя видеть!

Молодой человек светился, даже его глаза смеялись, лучась серо-зеленым сиянием.

– А я-то как рад, – выдохнул он, наклоняясь к ней и втягивая носом аромат ее волос, – безумно.

Даша отшатнулась от него и шутливо хлопнула его ладошкой по плечу.

– Как ты можешь быть таким милым? – воскликнула она. – Ведь о тебе такие легенды слагают, что и на шаг приблизиться страшно!

Паша откровенно рассмеялся.

– Что за легенды? – светлые брови взметнулись вверх. – Не слышал никогда, да и вообще, – он потянул Дашу к машине, – забудь об этом. Главное, какой я с тобой, а остальное лишь фальшь и мишура.

Девушка заглянула ему в глаза, стрельнув взглядом по красивому лицу, по тонкой линии губ, волевому подбородку, прямому носу и светлым волосам, постриженным по последней моде. Улыбнулась.

– Что бы я без тебя делала, Паш? – спросила она пространно, наверное, и не желая получать ответ.

Он был лучшим, во всём. Она знала его именно таким, и другим знать не желала. Потому что только с ней он был настоящим. Только с ней, а все остальное ложь, фальшь, игра.

Павел молчал, глядя на нее, молчал и сдерживал горящий внутри огонь, бешеный порыв схватить свою девочку в объятья, прижать к груди, где бешено билось сердце, и никогда не отпускать. В виски рокочущей давящей болью бился пульс, а в горле отчего-то вмиг пересохло.

– Не думай об этом, – хрипло выдавил он из себя. – Уже никогда не будет без меня, – и, боясь, что может разрушить очарование момента своим желанием ее обнять, Павел двинулся к машине. – Садись, холодно. И поедем куда-нибудь, поболтаем.

Даша промолчала. Да и зачем нужны были слова, когда и без них все было ясно?

По обоюдному согласию решили ехать в свое любимое экспресс-кафе, где подавали потрясающий кофе, от которого Пашка был без ума. Даша же, заказав себе чай с лимоном и пирожные, впервые за целый день ощутила спокойствие и комфорт, тепло и надежность, которые исходили от мужчины, сидящего напротив. Очень симпатичного мужчины, надо бы отметить. От Дашиного острого взгляда не ускользнуло, как на него посмотрели находящиеся в кафе девушки, едва он появился в дверях. Высокий, статный, богато одетый, всем своим видом выражавший невозмутимость, решительность и уверенность в себе, красив, в меру горд, независим и холодно отстранен от окружающих ореолом магической таинственности, Паша по замечаниям Даши, стремительно становился центром внимания.

– Девушки с тебя глаз не сводят, – с улыбкой заметила девушка, поглядывая за его спину.

– Да ну? – равнодушно пожал тот плечами.

– Да, – подтвердила Даша. – Красивые, лет под двадцать пять, – она хохотнула. – Они, наверное, думают, что такой мужчина, как ты, может делать в кафе с такой, как я, – она, не обратив внимания на то, как друг нахмурился при этих словах. – Наверное, они думают, что ты мой брат.

– Пусть думают, что хотят, – холодно отрезал Павел. – Главное, что мы с тобой знаем правду.

Даша снова улыбнулась и, покачав головой, насладилась приятной теплотой чая с лимоном.

Она никогда не задавала Паше вопросов о том, почему он ни с кем не встречается. Если бы он захотел, у него было бы много девушек, возможно, их у него и было много, Даша не спрашивала, она считала недопустимым задавать ему подобные вопросы. Наверное, у него были причины, чтобы избегать отношений. Наверное, ему так было удобнее, комфортнее, лучше… И кто она такая чтобы его отчитывать?

– Как твой первый день в доме Вересова? – спросил вдруг Паша, выдержав паузу. – Всё нормально?

Даша смерила его красноречивым взглядом и промолчала.

– Ясно, – сухо откликнулся он. – На часах уже десятый час, и раз ты тут, а не дома, значит, все плохо?..

– Я еще не решила, – коротко ответила девушка. – У него не квартира, а дворец какой-то, он поселил меня в одну из лучших комнат. Может, у него других нет, не знаю, но комната, где я буду жить великолепна.

– Но?..

Даша посмотрела на него. Он всегда чувствовал ее, знал, что она скажет, о чем подумает.

– Но я там ощущаю себя, как в золотой клетке, – добавила она с горечью. – С личным надзирателем.

– Он обижает тебя? – глаза Павла зло сощурились.

– Нет… – проговорила девушка. – Наверное, это нельзя назвать… обижает. Он просто относится ко мне, как к пустому месту, но к этому я уже привыкла, – она постаралась усмехнуться. – А потому это не обида.

Паша нахмурился. Потянувшись к ней, стиснул ее ладонь своей ручищей, заглянул прямо в глаза.

– Если он тебя обидит, если только попробует… – начал он с угрозой, – я не позволю ему.

Даша ласково улыбнулась, складочки на лбу разгладились, губы дрогнули. Она накрыла его руку своей маленькой ладошкой, сжимая пальцами, ощущая яростную дрожь кожей.

– Я знаю, – проговорила она. – Я знаю!..

Паша долго смотрел на нее. Пристально, внимательно, изучая лицо, будто видя впервые, хотел что-то сказать, даже приоткрыл рот, но потом, словно передумал, и потому промолчал.

Они еще долго разговаривали, наслаждаясь обществом друг друга, потом катались по ночной Москве, на чем настояла Даша, просидели в машине у подъезда минут сорок, будто двое влюбленных, не желавших расставаться друг с другом даже на несколько часов. И, когда Даша, осознав, что нужно возвращаться, заспешила домой, Паша немедленно удержал ее на месте, схватив за руку.

Даша удивленно взглянула на него, улыбнулась, но, заметив нерешительность на лице друга, застыла.

– Дашуль, – начал Паша, удерживая ее ладошку своей, – я тут подумал… В связи с тем, что произошло… может быть, ты переедешь ко мне? Поживешь немного со мной, успокоишься, привыкнешь… к нему, – он говорил, глядя в сторону, будто не решаясь заглянуть в глаза. – Ты мешать не будешь, и сама понимаешь, но тебе лучше будет у меня!.. Да и привыкла ты уже, бывала не раз, знаешь, что и как… Что думаешь?

Девушка смущенно потупилась. Как реагировать на подобные слова, она не знала. Как отказаться, чтобы не обидеть друга? Какие слова подобрать, что и как сказать?

Она сжала его ладонь своей, сильно, крепко и почувствовала, что он ответил ей тем же.

– Паша, спасибо тебе, – с чувством проговорила она, а молодой человек напрягся. – Я знаю, что ты… всё для меня сделаешь, и поможешь, если будет надо, подскажешь, горой за меня встанешь, если нужно, но… Я не могу переехать, понимаешь? – она отважилась заглянуть ему в глаза. – Это будет словно бегством. От него, понимаешь? А я не хочу бежать, я хочу, чтобы бежал он. Так же, как четыре года назад.

Его губы дрогнули.

– Ты лелеешь свою месть? – горько усмехнулся он.

– Дело не в мести, – решительно отозвалась Даша, – а в справедливости. Я хочу, чтобы она, наконец, восторжествовала, вот и всё.

Он долго молчал, подняв на нее горящие, всё понимающие глаза, а потом вдруг улыбнулся вымученно и, будто подбадривая, выговорил:

– Я всегда буду на твоей стороне, знай это. И что бы и случилось, обращайся ко мне. Я помогу.

– Я знаю, Паш, – тихо откликнулась Даша и, наклонившись к нему, поцеловала в щеку. – Я знаю.

Павел, закрыв глаза, втянул в себя аромат ее волос, чувствуя в себе дикое желание не отпускать ее.

Но он не мог этого сделать. Не имел права.

– Беги, – тяжело вздохнув, проговорил Паша, – я подожду, пока ты в подъезд войдешь.

Даша лишь кивнула, одарила его теплом взгляда и поспешила к подъезду, у двери остановившись и с улыбкой помахав Паше на прощание рукой. Счастливая и умиротворенная, она вошла внутрь.

А дома ее встретил разозленный и не на шутку взбешенный Антон Вересов. И грохотал так, что она едва не почувствовала себя виновницей всего произошедшего. Он кричал, негодовал, обвинял ее во всем, что только на ум пришло, а в итоге довел ее до слез. И этого она ему простить не могла. Он опять это сделал – заставил ее плакать. А она обещала себе, что никогда больше не позволит ему этого. И из-за него свое обещание нарушила.

И потому утром встала с отчаянным желанием делать все для того, чтобы негодовал он. В отместку.

Раздражение и злость боролись в ней с холодностью и отстраненностью, которыми она хотела рубить сдержанность Антона на корню. Но была сильно раздосадована, вспоминая его слова, и выходила из себя.

Антон тоже почти всю ночь не спал. Его одолевали не просто мысли, но роющейся мошкарой давящие на него сомнения, убеждения, новые сомнения и доказательства правильности своего поступка.

Тогда, четыре года назад, когда он ее… бросил, он считал, что так правильно, верно и нужно.

И когда оформлял опекунство, и когда притворялся заботливым и любящим опекуном перед комиссией, и когда обманывал социальные органы, что исправно следит за Дашей, а на самом деле, исправно сбросив ее на руки Маргарите Львовне. Он не мог иначе, иначе просто не получилось бы. Ему тогда казалось, что он поступает абсолютно верно. Он исполняет отцовскую волю. А совесть?.. Она ему тогда не надоедала. И в течение почти всех четырех лет она его не тревожила. До момента, пока он не встретился с ней.

Даша не просто его ненавидела, она его еще и презирала. И этой лютой ненависти он не понимал.

Что происходило в доме отца, когда он был в Лондоне? Почему Даша так не любит женщину, которая за ней следила столько лет? У нее есть на то причины? Или она пытается их найти?.. Или это он настолько слеп, что не замечает очевидного?! И эта потрепанная курточка, старая одежда, клееные ботиночки… И эта горечь во взгляде и в голосе! Всё это не могло возникнуть на пустом месте!

Очевидно, у нее были причины. Веские, весомые, громадные причины… на то, чтобы ненавидеть его.

Но и у него были причины. Детские, наверное, казавшиеся со стороны глупыми, но они были.

И всё же нужно было признать, что вчера он перегнул палку. Действительно, перегнул. Ему не стоило говорить того, что он сказал ей. Пьянчужки, наркоманы… Черт! Его передернуло от отвращения. Как ни крути, но воспитывал ее отец, и она никогда не связалась бы с подобной компанией, как плохо и предвзято он к ней не относился бы, пытаясь навесить всемирные ярлыки подлости, распущенности и низости.

Она была не такой.

И, наверное, даже не потому, что ее воспитал отец, вдруг с изумлением допустил Антон до своего сознания безумную мысль. Она не такая. Она не позволила бы себе… так опуститься себе не позволила бы, так низко пасть, испачкаться. Не допустила бы! Она другая, не такая. Он чувствовал это, он знал…

Но он, действительно, взбесился. Он был не просто в гневе или ярости, он психовал. Отчаянно и жестко психовал. Он проторчал под ее дверью битые полчаса, пытаясь достучаться до девушки и вынудить выйти, с ним объясниться, но так ничего и не добился. Даша оставалась непреклонной. А, когда после его очередной тирады о недопустимости ее поведения в этом доме, она яростно рыгнула ему через дверь:

– Убирайся к черту!

Он понял, что дожидаться здесь ему нечего. Девчонка не выйдет к нему. Ни он, ни она не были готовы к конструктивному разговору, беседа непременно закончилась бы ссорой. А это было не самым лучшим началом их отношений… их совместной жизни. Их совместной жизни под одной крышей.

Черт побери, он не привык к тому, чтобы отвечать за кого-то, следить за каждым шагом, наставлять. Все эти годы он отвечал лишь за себя, лишь за себя нес ответственность, о себе заботился!.. А теперь, когда в его жизни появилась она… Черт побери!..

Антон, то ли застонав, то ли зарычав в голос, перевернулся на живот и, схватив полушку в тиски своих рук, уткнулся в нее лицом. Бесшабашная девчонка! В первый же день своего пребывания в его доме она умудрилась испытать на прочность его нервы, которые и так уже в последние дни рвались тонкими нитями.

Он старался, пытался игнорировать ее, относиться к ней холодно и безразлично, быть категоричным и равнодушным, ведь преуспел он в этом с остальными, нацепив на лицо безучастную маску. Почему же с ней не выходит оставаться спокойным и уравновешенным?! Она, будто прочитав его мысли, разгадав его натуру, суть, вновь и вновь уничтожала его тем оружием, которое он хотел применить в отношении нее. Она убивала его собственной холодностью и равнодушием. Она била и ранила по больному, давила, задевая струны тех чувств, которые, он думал, смог спрятать в глубине своей души многие годы назад. Но она выудила их на поверхность.

И оставаться с ней спокойным, равнодушным, безразличным и непроникновенным было невозможно.

Что-то в отношениях между ними было не так. Не так, как должно было быть. Как могло быбыть.

И Антон бесился от осознания того, что он что-то упустил. Что-то важное, ценное, нужное…

Но, засыпая уже почти на рассвете, он не успел понять этого упущения, не смог еще его разгадать. Но осколками разорванного сном сознания он понимал, что не оставит этого просто так.

Он дознается, в чем дело.

Естественно, не выспался. На утро встал с ощущением, что всю ночь мотался по городу до бессилья, и диким желанием разнести в пух и прах все вокруг себя. Каким чудом он нацепил на лицо равнодушную маску, он не понимал, но, схватив в кулак сдержанность и невозмутимость, приказал себе держаться.

И поэтому, когда двое вышли из своих комнат, направившись в кухню, настроение у обоих было такое, что только тронь, и можно загореться, вспыхнуть спичкой и остаться кучкой пепла на ладони.

Даша, направившись к кухне, услышала какое-то движение и, замерев, думая, что это Антон, застыла в дверях, не решаясь войти. Что за черт! Почему она стоит мраморным изваянием? И перед кем пасует, – перед Антоном Вересовым!? И, насупившись, сделала решительный шаг вперед именно тогда, когда за ее спиной послышались шаги, и тихий раздраженный голос ее благодетеля выговорил: