Текст книги "Крик души (СИ)"
Автор книги: Екатерина Владимирова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)
Олег лежал на диване, положив руки на живот, лежал недвижимо, дышал еле-еле, почти неслышно, приоткрывая рот, чтобы сделать очередной вдох. На лбу выступил пот, щеки впалые, губы бледные, глаза закрыты, и лишь ресницы слегка подрагивают.
Темнота, возникшая перед глазами, вынудила молодого человека остановиться в дверях и зажмуриться.
– Пап? – позвал мужчину Антон и сделал нерешительный шаг вперед.
Его ли это голос? Почему он так дрожит?! И в горле вырос острый ком боли и невыплаканной обиды.
– Пап, – пробормотал молодой человек еще раз и подошел к отцу ближе.
Тот дернулся, пошевелился на диване и приоткрыл глаза. Обернулся к Антону полубоком, стараясь рассмотреть.
– Антоша? – пробормотал он с удивлением, и улыбка расцвела на бледном осунувшемся лице.
Антон стиснул зубы. Боль сковала тело, взметнувшись в нем обжигающей волной. А внутри души до самого основания существа промчалась острая стрела. Сердце забарабанило, сильно сдавливая грудную клетку и мешая дышать. Ладони вмиг вспотели, и парень сжал их в кулаки.
Казалось, он вот-вот задохнется. От боли, от витающей в воздухе безысходности и… смерти.
Страх сковал его тело, и Антон стиснул зубы, чтобы не закричать.
Олег с усилием приподнялся и облокотился на подушку, посмотрел на сына усталым взглядом мутных глаз.
– Это Даша тебе сообщила? – бессильно выдохнул он. – Бедная девочка, она так обо мне волнуется…
Антон сглотнул и подошел еще ближе к дивану и, подвинув стул, присел рядом с отцом.
– Пап, – проговорил он, – что с тобой?
– Она тебе не сказала?
Антон вздохнул.
– Сказала, что ты болен, – выдавил он из себя и, опустив взгляд на свои сцепленные пальцы, бессильно добавил: – Пап, что с тобой?
Олег сглотнул подступивший к горлу ком. Никогда он не думал, что сообщить об этом сыну будет так тяжело. Казалось, что самому услышать диагноз – и страшнее этого нет ничего на свете. А нет, оказывается, страшнее всего рассказать о том, что умираешь, своему самому родному человеку.
– У меня рак, сын, – тихо проговорил Олег, зажмурившись, чтобы не видеть выражения лица Антона.
Да, наверное, в этот момент его можно было назвать трусом. Может быть, он и был трусом все это время? Все те годы, что приблизил к себе Дашу, чужую в общем-то для себя девочку, сделав ее родной. И отдалив на сотни километров сына, в одно мгновение превратив его в чужака?! Он трус, что не смог разобраться в их отношениях? Что не смог примирить между собой людей, которых любил одинаково крепко и сильно? Ему было проще отпустить сына в Англию, порвать с ним прежние связи и отношению во имя блага своей девочки, опустив руки и сдавшись? Решив, что так будет правильнее, а на самом деле – легче, проще. Мучительно неправильно, на самом деле. Он трусом стал в тот момент, когда принял решение – одно решение за троих. И никто из троих в результате не нашел успокоения.
– То есть как?.. – выдохнул Антон, распахнув глаза. – Как – рак?! Ты шутишь?.. Ты же не можешь… Это… это просто… Чушь какая-то! – воскликнул он, не веря в услышанное, и вскочил со стула, начав быстрыми шагами мерить пространство кабинета отца. – Ты делал обследование? Полноеобследование?! Что говорят врачи?
– Рак, – коротко бросил Олег так, словно ему было тяжело произнести даже это единственное слово. – Что они еще могут сказать?.. – он пытался улыбнуться, но улыбка вышла настолько вымученной, что он тут же убрал ее с лица.
– Этого. Не может. Быть! – раздельно выговорил Антон и, подскочив к отцу, наклонился над ним. – Ну, скажи же, папа! Скажи, что это лишь… ангина!.. я не знаю… Простуда. Что угодно!.. Другое… Пожалуйста, – голос его сошел на шепот при виде измученных глаз. И то, что он в них прочитал, сказало ему все.
Он чувствовал сердцем, нещадно болевшим все эти дни, что отец ему не лжет. Он ему никогда не лгал.
Антон бессильно опустился на стул и, схватившись за голову, наклонился вниз, к коленям.
– Сколько?.. – безжизненно пробормотал он, стиснув зубы.
Он думал, его сердце разорвется прямо сейчас, в этот самый момент. Оно болело, разрывалось, давило на грудь, вызывающе кричало внутри него и снова болело, остро, нетерпимо.
– Три месяца.
И ему показалось, что умер он. Умер в миг, когда услышал дату. Такую ужасающе близкую, роковую дату.
Отец повернулся к нему лицом и вновь попытался улыбнуться.
– Я бы хотел, – проговорил он, едва шепча слова, – хотел… дожить до Дашенькиного дня рождения. У нее он девятого апреля, – уточнил он. – Я ей подарок… приготовил, – выдохнул он. – Надеюсь, ей понравится…
Антон стиснул зубы и, стараясь говорить спокойно, прошипел:
– Ты можешь думать о ком-то еще, кроме нее?! Обо мне, например? – голос его звучал вызывающе, с обвинением. – Я только что узнал, что ты… умираешь!.. Почему ты не думаешь, как я переживу это?! Почему беспокоишься по-прежнему о ней!? – Антон вскинул на отца пронизывающий насквозь взгляд. – Почему?..
Олег сглотнул, в уголках его глаз мелькнули слезы. И Антон тут же пожалел о том, что сорвался.
– Прости меня, сын, – тихо проговорил он. – Прости меня… Я не должен был… Мне нельзя было… заставлять тебя. Я неправильно тогда поступил, я знаю, – тихо пробормотал он заплетающимся языком. – Я ошибся. Как же сильно я ошибся тогда! – он закрыл глаза, сильно зажмурившись. – Я не должен был тебя отпускать в Лондон. Нужно было настоять на том, чтобы ты учился здесь…
– Я сам выбрал этот путь, – тихо перебил его Антон, сжимая холодные пальцы отца в своих руках. – Я сделал свой выбор.
– Этот выбор тебе навязал я, – коротко возразил Олег, не открывая глаз и сжимая руку сына. – Я знаю… Я знаю…
– Ты ни в чем не виноват, – твердо выговорил Антон, наклоняясь к нему ниже. – Слышишь меня? Ни в чем не виноват! Это я, – сглотнул, внезапно вставшие в горле слезы боли мешали говорить, – я виноват. Мне нужно было понять… хотя бы попытаться понять тебя, – выдохнул он. – И ее. А я не захотел… Прости за то, что я сорвался тогда, – проговорил он, запинаясь. – В Лондоне…
Олег посмотрел на него помутившимся взглядом.
– И сейчас не хочешь? – спросил он вдруг.
– О чем ты? – напрягся молодой человек.
– И сейчас не хочешь… попытаться понять ее?
Антон качнул головой и поджал губы. Жалящая боль стиснула грудь в стальные тиски.
– Пап, – тихо начал он, – я не хочу тебя обманывать. Никогда не делал этого… И сейчас не буду.
Олег с понимаем покачал головой.
– Я полагаю, твой ответ «Нет, не хочешь»? – уточнил он усталым голосом. – Мне очень жаль это слышать. Потому что я уже ничего не могу изменить, сын, – сказал Олег, вздохнув. – Да и если бы мог, не стал бы этого делать…
Нахмурившись, Антон посмотрел на отца. В ушах зашумело, отдаваясь в груди колокольным звоном.
– Пап, я не понимаю, – выдавил он, – что ты хочешь мне сказать?
– Я так боюсь, что о моей девочке некому будет позаботиться… – пробормотал тот, словно не слыша его. – Ты ведь позаботишься о ней? – с надеждой в голосе спросил Олег. – Позаботишься?..
– Пап… – неуверенно проговорил парень, опуская глаза. – Ты же знаешь, что мы с ней не друзья…
Давать обещания, которые не собирался исполнять, Антон не стал бы. Тем более своему отцу.
– Я понимаю, – проговорил тот с грустной улыбкой на губах. – Я не буду тебя заставлять, как тогда. Делай так, как считаешь нужным, – быстрый и очень внимательный взгляд на него, какой-то откровенно твердый, пронизывающий, Антону стало не по себе. – Только, пожалуйста, не ошибись. Пытайся видеть больше того, что есть на самом деле.
Антон тогда не понял, о чем сказал ему отец, а переспрашивать не стал.
И только долгие четыре года спустя, он стал понимать, что именно тот хотел ему сказать.
Он просидел с отцом довольно долго, пока тот не заснул, и вышел из комнаты на едва передвигающихся ногах.
В голове не укладывалась вся информация, которую он только что получил. Он не желал мириться. И не смирится. Никогда не сдастся. Он вылечит отца, обязательно! Увезет его в Лондон, в Германию, в Америку! Черт возьми, он сделает для него, что угодно. Что угодно!.. Лишь бы он… только бы он не…
Он застыл посреди гостиной, так и не сделав вперед ни шага в течение нескольких минут. Стоял, прислонившись к стене и зажмурившись, и, кажется, почти не дышал от боли и отчаяния. В глазах было влажно, а на душе сухо и пусто.
В этот момент он почти ненавидел этот мир. Он уже в третий раз хотел отнять у него отца!
Меньше всего тогда он хотел встречаться с девчонкой, которая жила в его доме с его отцом и отобрала у него егожизнь, но Дашу он внезапно обнаружил на кухне, девочка готовила чай и нарезала лимон.
– Ты давно об этом знаешь? – спросил он, облокотившись о дверной косяк и скрестив руки на груди.
Она вздрогнула, не ожидая его появления, подняла на него короткий взгляд и вновь принялась за свое занятие.
Сомнений не было, она поняла, о чем именно он спросил, но лишь через несколько томительных секунд проронила:
– С Нового года.
Антон сделал шаг по направлению к ней с бешено бьющимся в груди сердцем, но остановился, взирая на нее с высоты своего роста. К его удивлению, она оставалась все такой же невысокой, что и была год назад. Кажется, ничуть не прибавила в росте, и все так же упиралась взглядом ему в грудь.
– Так значит, тебе он сообщил о том, что умирает, – сдерживая ярость, проговорил Антон, пронзая ее безумным взглядом, – а мне и не подумал об этом сказать?!
Девчонка лишь пожала плечами. И он взбесился еще больше.
– Это не мое решение, – сказала она, не глядя на него. – Я тоже не имела права тебе говорить, – заявила она откровенно. – Но я позвонила лишь потому, что ему стало очень плохо вчера. И я… я испугалась, – выдавила она, и Антон заметил, что ее ресницы дрожат. – Я не знала, что делать… Мне стало страшно. За него.
– Ты поступила правильно, – сказал парень, смирившись. – Только почему ты не сделала этого раньше?
И она подняла на него быстрый взгляд.
– Ты бы оспаривал его желание, если бы знал о нем? – спросила она резче, чем следовало. – И я тоже не стала оспаривать, – ее слова били сильнее кнута. – Потому что он не хотел тебя беспокоить.
– Я его сын, черт побери! – не выдержал Антон и метнулся к ней. – А ты…
– Дядя Олег так же дорог мне, как и тебе! – перебила его Даша.
– Не смей меня перебивать! – выдохнул Антон сквозь зубы. – Тебе сколько лет?!
Даша нахмурилась, сведя брови.
– А это так важно? – отвернулась, совершенно невозмутимая. – Одиннадцать, – пробормотала она.
– А мне двадцать один! – грубо выдал парень. – Я его сын, а ты та, кого он притащил с улицы. Ради него и только ради него, мы сделаем вид, что поладили, – сказал он, приближаясь к ней, заглядывая в сощуренные глаза. – Но не питай иллюзий, девочка, на большее рассчитывать тебе не приходится. Идет? – насупившись, он протянул ей свою большую ладонь.
Она долго и пристально смотрела на руку, словно изучая, потом подняла взгляд на Антона. Темные бровки изогнулись, губы сложись в узкую линию.
– Ради дяди Олега, – коротко бросила она, стремительно пожала его протянутую ей горячую ладонь и так же резко выдернула из его захвата свою маленькую ладошку. Схватила поднос с чаем и поспешила прочь с кухни. В дверях остановилась, взглянув на Антона. – На большее тебе не стоит рассчитывать, – бросила она холодно и отрывисто.
Он резко обернулся к ней, но увидел лишь девичью выпрямленную удаляющуюся спину. Хотел что-то сказать, но так и застыл с открытым ртом. Выругался сквозь плотно сжатые зубы, запустил пятерню в волосы и потянул отросшие пряди на себя, почувствовав боль, но проигнорировав ее.
Наглая самонадеянная девчонка! Оборванка с улицы. Черт, такая остроумная и вызывающе гордая!
Походил по кухне из угла в угол. Остановился у окна, покрытого толстым слоем инея. Облокотился на подоконник и тяжело вздохнул, выглянул в окно.
Какая равнодушно белая, спокойная зима. Мертвая какая-то и уныло седая. Такая знакомая незнакомка.
Как и эта девчонка… Даша. Что-то в ней было… словно знакомое, родное, свое…
Но и чужая, воровка!
Он никогда не давал обещаний, которые не смог бы выполнить. Но в ту секунду даже и не догадывался, что судьба посмеется над ним, заставив выполнить обещание, которое он так и не смог дать умирающему отцу.
Глава 16
Москва, март 2002 года
Это была равнодушно вялая и холодная весна. Болезненная, как неизлечимость, беспощадная к чужим чувствам и жестокая в самых ярых проявлениях жестокости. Захватившая столицу врасплох серыми пеленами хлестких дождей и удушающей сырости, суровая и безжалостная весна, пришедшая так же внезапно, как и ушедшая, оставила в душе лишь боль разочарования и новой потери. Снова.
Даша навсегда запомнила именно ее. Эту сырую, промозглую, ветреную и дождливую весну второго года нового тысячелетия. Весну, которая принесла в ее жизнь еще одну смерть. Весну-войну, в которой она так и не стала победительницей.
Дядя Олег медленно умирал у нее на глазах. Она кожей чувствовала, как жизнь постепенно покидает его, кажется, она даже слышала стук его сердца, который с каждым днем становился все более медленным, монотонным и неразличимым. В глазах почти не различалось былого блеска, улыбка мелькала на губах все реже, зато лицо все чаще полосовали всеразличные оттенки боли, вызывая жгучую боль и в ее сердце тоже.
Она заметила, что ложилась спать (в те редкие ночи, когда позволяла себе заснуть) с одной лишь мыслью, чтобы, проснувшись, застать дядю Олега в живых. Войти в его комнату и просто услышать биение его сердца, почувствовать тепло кожи под своими ладошками, увидеть его вымученную от боли улыбку, предназначенную только ей и… и просто знать, что он жив. Все еще жив, и все еще с ней. Вот здесь, рядом. Это стало ее мечтой, верой и надеждой, ее заветным желанием. И она молилась о том, чтобы каждый новый день превращался в еще один, и в еще один, и в еще один… И, может быть, онпротянет еще очень много таких дней! И, может быть, случится чудо, которого она так ждала!? Так ждала и три года назад, когда умирал Юрка, и два года назад, когда от них уходила Тамара Ивановна!..
Она так верила, надеялась на чудо, так ждала!.. Почему же напрасно ждала? Потому что зал ее ожидания уже был переполнен подобными просьбами?! И для ее мечты уже не осталось места?! Почему судьба опять выбрала ее?!
Даше казалось, что год, когда она потеряла брата, был худшим годом в ее жизни, но она ошиблась так же, как часто ошибаются все люди, надеясь на то, что все худшее уже позади и наивно плотно прикрывшие дверь в прошлое, чтобы беда не ворвалась в их настоящее.
Трагедия не заставила себя ждать, сбросив на ее хрупкие плечи новый груз потери, боли и одиночества.
И тогда Даша, никогда не знавшая этого чувства, возненавидела весну всем своим существом.
А Антон… Во время болезни отца он жил между двумя городами, мотаясь из Лондона в Москву и обратно, невзирая на запреты отца, который, как бы не старался это скрыть, все же был несказанно рад его присутствию.
Даша ни в чем не могла упрекнуть Антона, не сказала, да и не смела сказать, ему ни одного плохого слова. Он вел себя почти идеально. Выполнял условия их «сделки», как выполняла их и она, хотя и не мог скрыть своих истинных к ней чувств. Как не могла сделать этого и она.
Они были в чем-то похожи в эти мгновения… Две потерявшиеся в тумане жизни и не нашедшие приют одинокие души. Сродненные и ставшие единым клочком боли и отчаянья в одно мгновение, такие разные, но так похожие друг на друга в общей трагедии. Молчащие, таящие в себе чувства, которые казались им недостойными и пустыми.
Холодными февральскими вечерами, когда они сидели на кухне и пили чай, между ними висела словно завеса, словно траурная вуаль, словно стена, воздвигнутая три года назад, возросшая и возмужавшая. И они по-прежнему не могли сделать и шага по направлению друг к другу. Они чаще всего молчали. Косились друг на друга, думая, что это не кажется заметным, и отворачивались, опасаясь оказаться пойманными.
Даша отметила тогда тонкую, но длинную, белесую полоску шрама, тянувшуюся от правого виска вдоль щеки, и странную черноту его волос, сейчас отросших и касавшихся воротничка его кофты.
Антон же заметил маленькие морщинки в уголках ее глаз, когда девчонка щурилась или морщилась, и еще ямочку почему-то на одной, левой, щеке, когда она улыбалась, что было сейчас крайней редкостью, а оттого казалось величайшей сокровенностью.
Но они не делились своими находками, оставляя их в себе обрывками воспоминаний, на поверхность выгружая лишь те чувства, которые обоим казались верными. Притворство и ложь претили Даше и Антону, но они делали все возможное для того, чтобы человек, которого они оба любили, не заметил обмана.
А вечером двадцать четвертого марта притворяться дольше отпала необходимость.
Природа плакала вместе с ними монотонными и заунывными таяниями весенней капели.
Именно в этот день Олег Вересов отдал Богу душу.
И мир рухнул для обоих в одно холодное равнодушное мгновение мартовского вечера.
Последний раз Даша так плакала, когда хоронили Юрку. Она пыталась держаться стойко, не реветь, не показывать слабость и боль, которые разрывали ее изнутри взрывом пороховой бочки, но не смогла. Как только увидела его бледное лицо, закрытые глаза, которые никогда больше не посмотрят на нее с лаской и нежностью, с отцовской любовью и заботой, она поняла, когопотеряла. И она кинулась вперед с зажатыми в руках кроваво-красными гвоздиками, чтобы быть ближе к нему, сказать, закричать, как любит его, и умолять, чтобы он не оставлял ее. Ведь он обещал! Обещал, что не уйдет больше, не бросит! Почему же он… обманул?..
И она рванулась к нему, желая обнять, сжать в тисках объятий и не отпускать… Но кто-то стремительно и жестко схватил ее за локоть, удерживая на месте и не позволяя упасть на гроб.
Обернувшись и с застилавшими глаза слезами, стекающими по бледным щекам, девочка увидела… его.
Это был Антон. Он не плакал, нет. Хуже… Он сдерживал в себе крик боли и отчаянья, отвращения к происходящему, тоску и чувство великой потери. В глазах его дрожали слезы, рвались изнутри, казалось, вот-вот разорвут его надвое. Молодой человек дрожал всем телом, и Даша в единое мгновение успела подивиться силе захвата его руки, лицо его было таким же бледным, как и ее, губы поджаты, сдерживают рвущийся из сердцевины души дикий вопль. А затем… эти его слова. Она их запомнила почему-то…
– Не нужно, – совсем тихо, надрывающимся голосом, хриплым, задыхающимся от переизбытка эмоций, чувств и острой боли. – Ему бы этого не хотелось, Даша… Не нужно…
Задыхаясь от той же кричащей боли, что сковывала и его тело, Даша кивнула и отступила назад, сквозь дымку слез наблюдая за тем, как от нее уходит самый близкий, родной, любимый человек.
А Антон… Она почувствовала на своем плече его руку. И на мгновение стало тепло и уютно. Всего на мгновение она вновь поверила в то обещание, которое дал ей дядя Олег когда-то. Она не одна, и никогда больше не будет одна. На одно короткое мгновение стена между врагами, которых не смогла примирить жизнь, а примирила смерть, пала. И именно в это мгновение они стали по-настоящему близки, так близки, как больше никогда близки не были. Еще очень долгие четыре года.
То, что происходило после похорон, Даша потом вспоминала по суматошным деталям, собирая части мозаики в целую картину.
Ее пригласили на оглашение завещания дяди Олега. И из этого она запомнила лишь три вещи.
Часы в кабинете дяди Олега перестали размеренно стучать, остановившись в половине десятого вечера.
Дождь молотил в стекла так, будто хотел ворваться внутрь, перевернув вверх дном устоявшуюся жизнь.
И Антон был холоден и мрачен, застыв около стола отца в замкнутой позе, скрестив руки на груди. Брови его были нахмурены и сведены, губы поджаты, а испепеляющий взгляд из-под опущенных ресниц был устремлен на нее.
Она даже не обратила внимания на адвоката, Геннадия Павловича, который, поправив очки, стал зачитывать завещание Олега. Она, бросив беглый взгляд на Антона, смотрела в окно, на разгулявшуюся там стихию…
– …Квартира, дача в Подмосковье, так же коллекция книг собственно авторства Олега Витальевича Вересова…
На уныло и непривычно молчащие часы…
– …поручая опеку над Дарьей Кирилловной…
На Антона и его мрачное лицо, которое вмиг стало еще мрачнее…
– …до достижения ею восемнадцати лет…
Возглас Антона, неожиданный и… возмущенный. Парень даже вскочил со стула, на который присел.
– Что?!
А потом вдруг услышала, что сказал адвокат.
– …дело в том, что Олег Витальевич за несколько месяцев до своей смерти… удочерил Дашу.
И мир вновь переворачивается для нее.
Медленно она переводит невидящий взгляд на Антона. Сердце так дрожит в груди, что, кажется, сейчас вырвется изнутри. И этот стук в ушах, кровь колотится в висках, разрывая капилляры. И все шумит, гудит, звенит, кричит… Врывается в нее одной брошенной фразой, врезавшейся в ее сознание.
Антон застыл, не веря услышанному и бездумно глядя в пространство. Вместо слов в ушах стоял дикий вой сирены, которая отчаянно и рьяно возвещала об опасности, беде, надвигающейся катастрофе. Он не желал, он отказывался верить в то, что услышал, отметая прочь даже возможность подобного расклада.
Этого не может быть!..
– Простите… что вы сказали? – не веря, уставился он на адвоката.
– Даша теперь официально приходится ему дочерью, – повторил тот и пристально посмотрел на молодого человека. – И именно вас, своего сына, он просил стать ее опекуном…
– Ее опекуном?! – он закричал, сам не понимая того, что кричит.
– Это была его последняя воля, – твердо сказал Геннадий Павлович. – Не мне ее оспаривать.
Антон тяжело вздохнул, ощущая, как стучит в груди сердце.
– И не мне, – шепотом пробормотал он.
Всё вдруг встало на свои места. Вот о чем говорил отец, вот на что намекал, вот к чему его готовил. И не просто так велись эти, казалось, не нужные, совершенно бесполезные разговоры об этой девчонке. Он думал лишь о ней даже в последние дни своей жизни. И сделал для нее такое, на что пойдет не каждый! Ради нее. Ради того, чтобы защитить ее, уберечь, быть уверенным, что о ней будет кому позаботиться.
И он возложил это на него.
Антон едва не задохнулся от осознания того, что произошло.
Отец знал, что не добьется от него ничего приказом или просьбой, но воля умершего – закон. По крайней мере, для него. И отец знал это. Он, черт побери, знал, что Антон не сможет отказать ему в этом!
Но он не мог смириться, не мог согласиться с тем, что для него подготовили. Стать опекуном девчонки, которую терпеть не может?! Которую ему даже видеть неприятно?! Которая отняла у него все?!
Он не сможет, он просто не вынесет этого. Не сейчас, когда еще так свежа память, и воспоминания настойчиво колотятся в мозг, возвращая его в прошлое. Туда, где он еще был вместе с отцом. И в то прошлое, в котором появилась она… все разрушив!
И тогда он сделал то, за что после презирал себя долгие годы.
Обратился за помощью к человеку, просить о помощи которого следовало в самую последнюю очередь.
– Маргарита… Львовна?
Он застал ее в кухне, где она, вытирая слезы платком, стояла у плиты. При его появлении вздрогнула, обернулась.
– Антон? – кажется, она удивилась, увидев его. – Это вы? Я думала, может… Даша, – она избегала смотреть ему в глаза, а потому, уставившись в пол, проговорила: – Вам что-то нужно? Чего-то хотите?
И он решился. Именно в этот момент сделал шаг в пропасть, еще один, последний шаг навстречу безумию. Заглушил в себе надрывающийся до хрипоты голос совести, сердечности и милосердия, заставив их подчиниться холодности, равнодушию своей новой натуры, того человека, которым становился.
Подойдя к ней ближе, посмотрел на экономку пристально и очень внимательно.
– Давайте начистоту, Маргарита Львовна, – сказал он твердо, и увидел, как женщина вздрогнула вновь. – Вы можете помочь мне, я могу помочь вам. Давайте не будем осложнять друг другу жизнь.
– Не понимаю, – начала взволнованно экономка, – о чем вы…
– Мой отец, – перебил ее Антон, – оставил девчонкупод мою опеку, – парень опустил взгляд, стиснув зубы. – Я этого не ожидал, конечно же. Да и не хотел, чего уж скрывать? Но это его последняя воля, а ее я не в силах оставить без внимания, – Антон чертыхнулся. – Он знал, что именно в ней я не смогу ему отказать!
– Вы… стали опекуном Даши? – уставилась на него Маргарита Львовна.
– Да, – рыкнул Антон. – Но я не хочубыть ее опекуном, – он заглянул ей в глаза и поправил себя: – Не могу. Я учусь в Лондоне, она живет и будет жить в Москве, мне никак не управиться с ней самому, – его взгляд стал тяжелым и тугим.
Маргарита Львовна сжалась, втягивая плечи. Посмотрела на него заплаканными глазами.
– И что же вы… думаете делать? – отважилась спросить она.
– Я вам плачу за труды, оплачиваю содержание Даши, а вы заботитесь о ней. Вместо меня, – выпалил парень, не отрывая от женщины внимательного взгляда. – Вы живете в этой квартире вместе с ней, разумеется. Занимаетесь ею, как нянька… Снабжаете всем необходимым, кормите, одеваете, водите в школу. И получаете за это… неплохие деньги. Что скажете? – холодный взгляд почти впивается в нее стальным клинком. – Вас устраивает такой расклад?
Она раздумывала не более минуты. И дала тот ответ, который он и надеялся от нее получить.
– Я согласна.
Но почему-то вместо яркого облегчения его накрыла волна опустошения и презрения к самому себе. Но он отмел прочь эти мысли, заглушая их вместе с внезапно проснувшейся совестью.
Осталось лишь сообщить о своем решении самой Даше. И он откладывал этот момент как только мог. Но отвратить неизбежное было не под силу и ему. Этот день рано или поздно должен был настать.
Они почти не встречались со дня оглашения завещания отца, она скрылась куда-то сразу же после того, как он опрометчиво выкрикнул адвокату, что не собирается о ней заботиться, и приказал не показываться ему на глаза.
Он думал, что найдет девочку в комнате, но ее там не оказалось. Обнаружил он ее сидящей на подоконнике в кабинете отца, и ноги, едва он сделал шаг в комнату, стали ватными.
– Даша?.. – голос сиплый и словно бы чужой.
Она не ответила. Даже не обернулась.
– Дождь идет, – зачем-то сказал Антон, не подходя к ней ближе.
Его охватил не просто озноб или испуг, а настоящий страх. В горле вырос острый комок, мешающий говорить, а сердце колотилось в груди, давя на грудную клетку. Холодок пробежался вдоль позвоночника, а затем горячая удушливая волна жара ударила в лицо. Антон сглотнул, но так ничего и не сказал.
Зато заговорила девочка. Плечи ее напряглись, колени дернулись.
– Ты улетаешь в Лондон? – спросила она с видимым безразличием, так и не повернувшись к нему.
– Да, – он сделал шаг вперед и застыл. – Рейс завтра в шесть утра.
– Бросаешь меня, так?
Эти слова прозвучали обвинением в его адрес, и Антон возмущенно нахмурился.
– Не бросаю, а просто оставляю на попечение Маргариты Львовны, – возразил молодой человек.
– Что?.. – выдохнула она изумленно и резко обернулась к нему, пронзив колким взглядом. – Ей?.. – прошептала она сухими губами, и как-то зло добавила: – А это не одно и то же?
Антон поджал губы, ничего не ответив, борясь с желанием начать оправдываться, тем самым доказывая свою вину.
– Наконец, твоя мечта сбылась? – резко спросила она и посмотрела на него, гордо вскинув подбородок.
Антон напрягся, выпрямился, стараясь стать еще выше ростом, сделал нетвердый шаг к ней.
– Что ты имеешь в виду? – нахмурившись, спросил он.
– Ты избавляешься от меня, – разделяя слова, сказала девочка. – Как всегда и желал.
И он не выдержал, сорвался.
Лгать больше не имело смысла, ни ему, ни ей. Не было больше того, ради кого стоило бы это делать.
– Думаю, сейчас не стоит делать вид, что мы с тобой лучшие друзья! – фыркнул Антон, подойдя к ней ближе. – Да, я не желаю тебя воспитывать! – взмахнул рукой. – Этого мне только не хватало! Да я никогда и не лгал по этому поводу. Даже… когда отец был жив, – голос его стал тише, взгляд метнулся в сторону.
А Даша продолжала резать его ножами слов, упреков и едких обвинений.
– Ему бы это не понравилось, и ты это знаешь, – сказала девочка, поджав губы.
– Я улетаю завтра, – игнорируя ее слова, сказал Антон. – Тобою будет заниматься Маргарита Львовна, все свои просьбы ко мне изъявляй через нее, если что-то понадобится, тоже сообщай ей, – не обращая внимания на ее твердый, презрительный взгляд, продолжал молодой человек. – Ты будешь жить в этой квартире, отец прописал тебя в ней. Школу окончишь свою, конечно же. Со мной общаться не нужно, это излишне, и, мне кажется, ты и сама это понимаешь, – посмотрел на ее побледневшее лицо с горящими на нем черными глазами и застыл.
– Как можно меньше контактов с тобой, так? – иронично спросила девочка, еле сдерживаясь от крика.
– Так, – вызывающе ответил он. – Это ни к чему ни мне, ни тебе, – он бил словами так же, как и она, и оба страдали от этих ударов. – Я выполню просьбу отца и позабочусь о тебе до твоего совершеннолетия.
– Какой кошмар, – саркастически, горько выдала Даша, – еще целых шесть лет! Как же ты справишься?!
Антон зло посмотрел на нее, но на ее реплику ничего не ответил.
– После того, как тебе исполнится восемнадцать, я умываю руки от твоей жизни. Будешь сама о себе заботиться. Всё поняла?
Даша молчала, жестко сжав губы и насупившись.
– Я спрашиваю, всё поняла? – с нажимом повторил Антон.
– Поняла! – выкрикнула девушка. – Иди, гуляй на все четыре стороны, никто тебя здесь не держит! Ты, как и три года назад, опять сбегаешь! Когда ты уже повзрослеешь и примешь свою жизнь такой, какая она есть!?
Он не думал, что какие-нибудь ее слова смогут задеть его сильнее, чем эти…
– На этот раз я тебя прощаю, – прошипел он сквозь зубы, сжимая руки в кулаки, – но в следующий раз, если он повторится… ты за свои слова ответишь! – бросил на нее последний жесткий взгляд и рыкнул: – Счастливо оставаться, – и направился к двери.
А вслед ему раздалось отчаянное, разочарованное, обиженное:
– Скатертью дорога! Надеюсь, мы никогда больше не увидимся с тобой!
Он застыл в дверном проеме спиной к девочке, борясь с желанием ответить, будто раскалывавшим его надвое в своем нелепом, безумном стремлении не уступать, но, выпрямившись гитарной струной и втянув плечи, решительно двинулся вперед, захлопывая за собой дверь.
И уже не слышал того, как Даша, причитая и глотая проклятия, кинулась на диван и разрыдалась.
