Текст книги "Поиск Души (СИ)"

Автор книги: Эдгар Езекелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 18

Я сел в кресло, что находилось в комнате, и стал ждать. Мистер Глауб позвонил в колокольчик, и к нам вошла молодая горничная. Её выражение лица, как и у того старого извозчика, было безэмоционально, как у восковой куклы.

– Будь любезна, принеси нам чай.

Девушка поклонилась и исчезла за дверью.

– Все люди, что работают на вас, столь молчаливы? – спросил я.

– Да, не переношу шум, который они называют речью.

– А эмоции?

– А к чему они? Ты же не просишь от молотка, чтобы он при каждом ударе пищал? Он издает ровно тот звук, который тебе необходим, а также выполняет именно ту работу, которую от него требует.

– Но это же люди, – попытался протестовать я.

– Сэм, мы уже это обсуждали. Переспрашивают дважды либо глухие, либо недалекие.

– Но…

– Намек понятен? – отрезал профессор.

Я промолчал, и начал изучать комнату. Хотя, если говорить точнее, это был кабинет. Два кресла в центре, стоящие напротив окна, из которого открывается панорама города. Кресла выглядели так опрятно, словно были куплены накануне. Чуть в отдалении в углу стоял письменный стол. Мистер Глауб неоднократно говорил, что чувствует себя комфортнее, когда работает в углу. Якобы ничего не отвлекает, если, подняв глаза, видишь стену. Остальное пространство занимали высокие книжные шкафы. Если в библиотеке в нашем убежище были преимущественно тома по анатомии, то здесь хранились самые посредственные книги, которые хранились почти в каждом доме, хотя бы в одном экземпляре: право, история, романы, географические атласы и энциклопедии. На этом убранство комнаты и ограничено. Можно, конечно, отметить, что книги в библиотеке мистера Глауба были расположены по цвету, а не по алфавиту, но обоснование этому я не нашел. Разве что эстетическое удовольствие. На столе царил настоящий порядок. А если говорить точнее – в одном углу лежала стопка бумаг, а в другом перья в порядке возрастания. Там же лежала чернильница. Профессор принципиально отказывался от непроливайки, утверждая, что излишняя защита может стать причиной твоей смерти. Он приводил в пример сэра Жана Бати, который не смог уничтожить документ, когда к нему ворвалась стража. Дело было летним днём, потому камин был затушен, быстро проглотить пергамент не представлялось возможным из-за его плотности. Единственным выходом было залить его чернилами, и тут собака, непроливайка. Этот документ стал компроматом и из-за него Жана Бати казнили на рассвете за государственную измену. Забавная история.

Тишину нарушила горничная, вернувшаяся с подносом, на котором покоились абсолютно белые чашки чая, без единого узора.

– Спасибо, – холодно сказал мистер Глауб, забирая свою чашку. Я постарался приветливо улыбнуться девушке, но её лицо оставалось бесстрастным. Затем она встала в углу комнаты и ждала.

– Кристаллы Анима, – начал говорить профессор, сделав глоток чая, – Очень увлекательная находка.

Я прокашлялся и бросил взгляд на горничную.

– Не бойся, она слушает только приказы, и ничего никому не расскажет.

– Вы уверены?

– Сэмми, я очень тщательно выбираю себе работников.

Я кивнул, хотя всё равно присутствовал некоторый дискомфорт от того, что девушка могла нас подслушать.

– О чем я говорил? Ах да… Кристаллы Анима – душа в привычном для нас агрегатном состоянии. Мы привыкли воспринимать твердое, жидкое и газообразное состояние, а также их переходные. Самый простой пример – вода. В твёрдом состоянии это лёд, а в газовом – пар. Но некоторым агрегатным состояниям еще не дали имя. Вот, к слову, снег, какое у него агрегатное состояние?

– Твёрдое, – не задумываясь ответил я.

– И многие на твоём месте ответили бы так же. Но в то же время есть град, который однозначно твёрдый. Снежинка – что-то среднее между каплей и градом. Ну хорошо, приведу другой пример. Из кукурузной муки получается интересное особое тесто. Если приложить силу, то оно становится твёрдым как камень, и в него хоть гвозди забивай. Но если его не трогать, то оно становится жидким и в нём можно завязнуть.

– И к чему это всё?

– Так вот. Есть агрегатные состояния, которые находятся вне нашего понимания. Вот скажи, какое агрегатное состояние у пламени свечи? А какое у вспышки молнии? А какое у солнечного луча? Мы их видим, мы их чувствуем!

В его словах я вспомнил фразу, что прочитал в книге о кристаллах Анима. Неужели профессор сумел разобрать весь тот бред, что лился на страницах? Так или иначе я решил покрасоваться своими знаниями:

– Душа находится на этом же уровне, она энергия в чистом виде?

Мистер Глауб запнулся, а затем широко улыбнулся и сказал:

– Моя ты радость, Сэмвайз, ты абсолютно прав!

Это был первый раз, когда он назвал меня полным именем. О последнем я еще успею рассказать.

Профессор продолжил.

– Душа – энергия в чистом виде. Мы её ощущаем, но не можем никак с ней взаимодействовать. И тогда Магнус Аним сделал то, что казалось невозможным! Он изменил агрегатное состояние пламени свечи, и оно стало твёрдым. Правда к нему было почти невозможно прикоснуться из-за высокой температуры, и если его накрыть, то он раскалывался и исчезал. Затем он повторил эксперимент с молнией. И тут его тоже ждал успех. Но опять же, энергия молнии была слишком велика, и любой, кто прикасался к кристаллу молнии – умирал. И наконец, он сделал невозможное!

– Он сделал кристалл из души… – пробормотал я.

– Именно! С помощью магии он сумел изменить агрегатное состояние души. Чем сильнее душа, тем больше камень!

– То есть…

– То есть поэтому животные не подходят на роль наших подопытных.

– Неужели вы хотите сказать…

– Мы должны это сделать, во имя науки!

Мои пальцы выпустили чашку, и она со звоном разбилась о пол.

Глава 19

Оглядываясь назад, я понимаю, как глупо и наивно действовал. Любопытство, в конечном итоге, одержало вверх над моралью. Жалко, что любопытство не является смягчающим обстоятельством в суде. Любопытство, если так посудить, является монеткой. Пока она в полете – ты не знаешь какая сторона выпадет. Тебя будет ждать или успех, или неудача, третьего не дано. Но хватит лирики. По моим подсчетам через пару часов начнет светать, а мне столько всего необходимо рассказать.

Мистер Глауб щелкнул пальцами, и служанка торопливо убрала осколки посуды. Я наблюдал, как она вытирает тряпкой пролитый чай, боясь взглянуть на профессора. Я был уверен, что он смотрит на меня, и мне от этого было не по себе. Что у меня проносилось в голове в этот момент? Сложно сказать. Мне было страшно. Я боялся не того, что мы должны убивать других ради получения кристаллов Анима, а того, что я с легкостью могу оказаться следующим подопытным. Земля уходила у меня из-под ног, мне было страшно. Страшно!

– Сэм, – раздался, как мне показалось, откуда-то издалека голос профессора, – Успокойся, ты не станешь подопытным.

Я взглянул на мистера Глауба. На его тонких губах появилось подобие улыбки. Он был физически утомлен, но, тем не менее, всеми силами старался выглядеть добродушным.

Безымянная девушка перестала возиться с разбитой чашкой и покинула кабинет. Какое-то время мы молчали, а затем профессор грузно встал и подошел к окну.

– Сэм, мы должны с тобой повторить эксперимент Анима. Во имя науки и прогресса. Только представь, что можно сделать с помощью такого источника энергии.

– Я не имею ни малейшего понятия о том, что можно сделать с чужой душой, мистер Глауб.

– А что делать со своей знаешь?

Возникла очередная напряженная пауза. Вопрос, как мне показалось, был крайне неуместен. Профессор рассеянно разглядывал башни Академии. Я не сразу понял, что он ждал моего ответа.

– Нет, мистер Глауб, я не знаю.

– Вот и я не знаю, что делать со своей душой.

– Вы боитесь за неё? – спросил я первое, что пришло мне на ум.

– Я и не до конца уверен, что она у меня есть, Сэм.

– О чем вы?

Профессор посмотрел в мою сторону, и я впервые заметил, как сильно он постарел. Мимические морщины избороздили его лоб, в его волосах блестела седина, да и в целом возникало чувство, что кожа его лица немного обвисла. Он впервые стал похож на свои сорок с небольшим лет.

– Вот скажи, Сэмми, сколько мне лет?

Вопрос был с подвохом, но я решил говорить прямо:

– Если верить архивам Академии, то вы стали там работать пятнадцать лет назад. Так же вы член коллегии Фаулхэксе, так что выходит, что вам не менее сорока двух лет.

– Никогда не верь бумажкам, особенно если их пишут люди, – со вздохом ответил мистер Глауб, – Мне пятьдесят шесть.

– Пятьдесят шесть? Да вы выглядели максимум на двадцать семь!

– Глаза обманываются быстрее всего. Но если говорить честно – я поддерживал молодость с помощью магии.

– А это разве не запрещено?

– А кому это приносит вред, – фыркнул профессор и опустился в свое кресло, – Ведьмы нередко прибегают к этому маленькому трюку. Да, поэтому, никогда не верь, молодым ведьмам, обычно им почти сорок лет как восемнадцать. Мужчины к старению всегда относятся проще, они считают, что годы их красят, добавляют солидности.

– А это разве не так?

– Если твой единственный довод – годы, что ты прожил, значит ты осел и прожил бесцельную жизнь. На возраст опираются глубоко неуверенные в своих поступках люди, из-за чего в спорах стараются задавить авторитетом.

– Но почему тогда вы себя омолаживаете?

– Моложавое лицо располагает к себе лучше. Старые ослы относятся к тебе как к неопытному юнцу, и, стараясь впечатлить, рассказывают лишнее. Молодые же видят в тебе сверстника и с легкостью идут на контакт. Иногда удобно построить из себя простака.

– Но вас же боятся многие преподаватели, к чему тогда этот маскарад?

– А потому что молодых гоняют больше, а мне просто лениво чертыхаться просто так.

– Мистер Глауб, а почему вы считаете, что у вас нет души?

– Всё очень банально и просто, – ответил профессор, прикрыв веки рукой, – Мне с самого раннего детства говорили, что я – бездушный. Запомни, Сэмми, магия берет начало в словах. Ни одно проклятие не сработает, если его не произнести вслух, ни одна молитва не будет услышана, если её бормотать про себя. Вся сила в словах.

– Но причем здесь бездушие?

– Это началось глупо, – мистер Глауб умолк, явно предаваясь воспоминаниям, – Очень глупо…

– И как же?

Профессор молчал, лишь равномерно и плавно дышал.

– Мистер Глауб?

Глубокий вдох и длинный выдох.

– Мистер Глауб!

Но, увы, профессор уснул.

Глава 20

Итак, профессор спал. Я не решился мирно дожидаться его пробуждения, уж слишком сильно во мне кипело негодование, поэтому я решил хотя бы осмотреть другие комнаты. Говорят, что дом человека наглядно демонстрирует его характер. Что ж, посудите сами.

Дом сам по себе был двухэтажный, но с высокими потолками, почти что десятифутовыми, однако двери были относительно небольшими, и их преспокойно можно было бы разместить друг над другом. Сделаны двери были из цельного дуба, о чем говорило наличие колец на краях. Стены в комнатах, что мне попадались, были нейтрального цвета. Преимущественно белого. Источниками света являлись большие окна, а также канделябры, сделанные из какого-то дешевого металла. В общем-то, это всё, что можно рассказать про дом мистера Глауба. Никаких статуй, никаких картин, никаких безделушек, которыми обычно переполнены дома. Количество мебели тоже было скудно. Я от силы насчитал дюжину стульев, пару диванов и три кресла, не считая мебели, что находится в кабинете профессора. Даже обыкновенных ковров не имелось. Пол состоял из больших плит серого оттенка, без каких-либо узоров. В этом весь Лауфман. Если на полу или на стенах будут рисунки, то люди при неудобном разговоре будут тщательно изучать их. Практическое применение его философии на лицо.

Его дом и домом-то назвать трудно. Свой дом всегда стараются синонимировать со словом уют. Я же в этом нейтральном пространстве испытывал лишь дискомфорт, вся обстановка действовала на меня угнетающе. Кто-то был бы счастлив, имей он дом с десятью комнатами, но все они выглядели так пусто, так подчеркнуто строго, словно я находился в приюте матери милосердия, которая испытывала эстетическое удовольствие от причинения неудобств своим подопечным, а в случае вопиющего неповиновения, коим могла являться банальная перестановка мебели, сажала в угол на горох. Но меня малость увело в сторону, вам вряд ли интересны особенности моего прошлого.

Странствуя по одинаковым пустым комнатам, на втором этаже я попал в какое-то подобие зала. На стенах были развешаны всякие грамоты и документы, говорящие о заслугах профессора, стояли крупные шкафы, на которых лежали, угадайте что? Правильно, книги. А также из этой комнаты был выход на балкон, из которого открывался вид на пахотные поля и на далекие леса Мориноя, считающиеся родиной эльфов и в которых и по сей день живут их лесные представители. Пускай до лесов несколько часов пути, деревья были настолько высоки и величественны, что казались какой-то неестественной стеной. Поговаривали, что из двух деревьев из этого леса можно смастерить целый фрегат, настолько они огромны. Вокруг леса Мориноя всегда витал ареол загадочности, ввиду ревностной защиты эльфами своих земель. Лишь единицы возвращались живыми оттуда.

Стен у Элвенмуна не имелось, потому как город защищен с помощью магического купола, который способен выпускать, но не впускать. Чтобы хоть как-то разграничить территорию города, по периметру купола находится живая изгородь, не более метра высотой. До границы Элвенмуна от дома мистера Глауба было не более получаса ходьбы. Несмотря на наличие магического купола, птицы спокойно пролетают над городом. Объяснения этому феномену – нет, по всей видимости лишь пернатые обладают иммунитетом к этому заклинанию. Все остальные натыкаются на невидимую стену. Ах да, не рекомендуется передумывать в процессе перехода через стену. Если на полпути решишь вернуться обратно, то магическая стена вмиг станет вполне материальна на ощупь, что может привести к летальным последствиям. Опасно, зато из вне не могут напасть. Правда магам и колдунам академии Элвенмуна наносится специальная защитная руна, которая позволяет беспрепятственно проходить сквозь купол, но секрет этой руны передается от верховного магистра к верховному магистру, и о ней не знают даже колдуны коллегии Фаулхэксе. Поговаривают, что в состав специальной краски входит голубиный помет, но это лишь студенческие спекуляции. Даже мистер Глауб ничего не знал о её составе. Или же просто не хотел рассказывать?

Но вернемся в дом профессора. Я решил вернуться в его кабинет, посмотреть, как он. Чертов топографический кретинизм, и мания мистера Глауба приобретать одинаковые двери. Перейдя десяток комнат, я наконец-то вернулся в ту, откуда началась моя экскурсия. Профессор по-прежнему спал, правда, кто-то бережно укрыл его пледом. Чуть в отдалении находилась комната, которую я еще не исследовал. По всей видимости, это была спальня мистера Глауба. Я подошел к двери и аккуратно толкнул её.

Спальня разительно отличалась от всего сдержанного содержания дома. Стены были приятного персикового цвета, посередине комнаты стояла большая двуспальная кровать, толстые шторы и, что меня больше всего поразило – портрет. Это был портрет молодой девушки с густыми черными волосами, карими глазами и длинными тонкими пальцами, державшими серебряный кубок. Она была в чёрном легком платье и смотрела немного взволновано в сторону художника. Черты лица её были прямыми и нежными, глаза раскосые, а губы тонкие и алые. Она была неописуемо обаятельна и красива. Под портретом значилось имя: “Либен Глауб”. Я не знал, кем была эта девушка для профессора: сестра, мать, супруга или дочь, но судя по всему, она играла важную роль в его жизни, потому как портрет лучше всего видно, если лежать на кровати. Чем дольше я смотрел на неё, тем сильнее мне становилось не по себе. Я заметил на её тонких запястьях шрамы, а под глазами темные синяки, судя по всему от бессонницы, а её кожа была болезненно бледна. Она была прекрасна и ужасна одновременно. Я не выдержал её пристального взгляда и вышел из комнаты. Я не стал будить мистера Глауба и просто отправился к себе домой.

Глава 21

Боги улыбаются мне. Начался обильный ливень. Тюремщик сказал, что если дождь не стихнет, то казнь придется перенести. Надеюсь, что успею все записать.

Я не буду рассказывать, чем я занимался всё это время, после того как мы вернулись с мистером Глаубом в Элвенмун. Скажу лишь, что тогда я три месяца не видел профессора. Он не появлялся на работе, и в то же время не появлялся дома. Или же прислуга мне просто лгала. Так или иначе, у меня оставалось очень много вопросов, на которые мне нужны были ответы, и это незнание начинало сводить меня с ума. На протяжении трех месяцев я непрерывно прокручивал все то, что происходило в убежище. Кто такая Либен? Почему прислуга столь безэмоциональна? Неужели мистер Глауб правда собрался кого-то убивать? И почему это всё началось?

Я ложился спать и видел девушку с портрета в той “темнице”, в клетке на месте Кряхса. Она истерично кричала, в то время как профессор монотонно читал какое-то заклинание. И все это под вой перепуганных собак и скрежет крыс. Я уже был сыт по горло этим кошмаром, и он долго меня преследовал. Из-за этого я стал очень нервным и дерганым, а моя замкнутость лишь усугубилась. Я старался затушить эти видения в эле, но алкоголь был бессилен.

Наконец мистер Глауб вновь возник в моей жизни, а если конкретно, то он возник ночью в моей спальне.

– Сэм, собирайся, нам пора.

Я ответил что-то несвязное и стал машинально собираться. Когда я окончательно проснулся, то обнаружил, что уже сижу в карете профессора, которая покидает пределы Элвенмуна. Наконец я взглянул на лицо мистера Глауба и невольно вскрикнул.

Он выглядел старше, чем я его видел в прошлый раз. Его кожа обвисла и была какого-то неестественного воскового оттенка, а черты его лица еще сильнее заострились, как у тяжелобольного.

– Что с вами произошло!?

Профессор потрогал руками свое лицо и хрипло пробормотал:

– Проклятье, я забыл сотворить заклинание.

Мистер Глауб взял большую чашу, наполнил её водой из бурдюка и начал проговаривать какое-то заклинание, после чего глубоко вздохнул и опустил лицо в воду. Какое-то время он просидел неподвижно, а затем выпрямился, и предо мной оказался хорошо знакомый мне сильно помолодевший профессор, которому на вид едва можно дать двадцать пять лет. Какое же удобное заклинание. Однако я заметил, что руки его остались дряблыми и стариковскими. Мистер Глауб поймал мой взгляд.

– Да, заклинание омоложения читают у водоема или же у ванны, и погружаются в него с головой. Мне пришлось воспользоваться экономным вариантом.

Голос его так же помолодел. Однако, я чувствовал какую-то еще перемену в профессоре.

– Мистер Глауб, где вы пропадали все это время?

– Я? Готовил нашу лабораторию, проводил эксперименты, – на его губах появилась легкая улыбка.

– И как?

Профессор пошарил по карманам и достал маленький икосаэдр янтарного цвета. Кристалл Анима.

– У меня получилось.

Я взял камень из его рук. Он был совсем крошечный и теплый. И я чувствовал в нём что-то знакомое. Его цвет казался мне тогда знакомым… и не зря.

Осознание комом свалилось на меня.

– Мистер Глауб, это душа…

– Гоблина, да. Этот старый гуманоид никак не желал расставаться с нею. Я даже начал подумывать, что заклинание оказалось не тем, но как видишь – итог.

Я не сводил взгляда с кристалла.

– Как видишь, – продолжал профессор, – Душа при кристаллизации приобретает цвет глаз её обладателя. Очень интересное явление, которое никем не было описано.

Кристалл был не больше ногтя моего мизинца.

– Почему… почему он такой… маленький? – дрожащим голосом спросил я, хотя далеко не этот вопрос встрял у меня в горле.

– Из тех экспериментов, что я успел провести за это время, я понял, что величина души зависит от личности, из которой она была извлечена. То есть, взглянув на кристалл, можно определить былое величие её обладателя.

– Зачем…

– Ну вот прямое доказательство того, что гоблины тщедушны. Я смог сделать лишь четыре кристалла, но лишь один из них получился почти двухсантиметровым. А этот – никуда не годится

– Зачем…

– Сэм, ты о чем?

– ЗАЧЕМ ВЫ УБИЛИ КРЯХСА!? – прокричал я, и что было сил, сжал кристалл, да так, что костяшки моих пальцев побелели.

– Сэмми. Что я тебе говорил про имена подопытных?

– Кряхс не был подопытным! Он даже не был добровольцем!

– И как ты себе представляешь сбор добровольцев? “Подходите! Налетайте! Только сейчас! Уникальная возможность испустить дух! Порадуйте свою вторую половинку оригинальным кристаллом!”. Так что ли?

– Зачем. Вы. Его. Убили, – каждое слово я проговаривал с нарастающей ненавистью.

Мистер Глауб лишь обреченно вздохнул.

– Сэмми, что ты знаешь об этом гоблине?

– То, что он был вами пленен, – последовал мой язвительный ответ.

– А знал ли ты, что за голову этого гоблина была награда в тысячу золотых, потому что этот выродок выколол глаза эльфийской малышке, которой и семи лет от роду не было?

– Что?

– А то, что эта тварь промышляла заказными убийствами, но возраст уже не тот, и он выколол ребенку глаза.

– Зачем это?

– От голода. Глаза для гоблинов – деликатес.

Я разжал кулак и посмотрел на янтарный кристалл.

– Вы мне врете…

– Зачем мне это, Сэмми? Но если не веришь – держи, – он протянул мне листовку объявлений с мунстернской печатью. На листовке виднелась морда гоблина, вознаграждение в тысячу золотом и имя “Кряхс Пращебнои”. Это был он.

Я смотрел то на листовку, то на кристалл, и мне становилось всё хуже и хуже.

– Забавные себе фамилии выбирают гоблины, – заговорил профессор, – Чаще всего для них фамилией становится первое слово, которое они сумели написать читаемо. Они считают, что раз у орков есть фамилии, хотя это принадлежность к клану, то чем они хуже?

Я выронил листовку и кристалл из рук. Слезы сами вырвались из моих глаз.

– Ну, Сэмми, ты чего?

А я не знал, что ответить. Мне было и жалко Кряхса, потому что он показался мне тогда беззащитным и беспомощным, но теперь я его стал просто ненавидеть. Ну не мог тот старый гоблин, который столь забавно ругался, оказаться безжалостным убийцей! Или мог?

Мистер Глауб не пытался меня как-то успокоить. Я не знаю, сколько я прорыдал, оплакивая и гоблина, и свою наивность. Но в какой-то момент усталость взяла вверх, и я уснул.