Текст книги "Поиск Души (СИ)"

Автор книги: Эдгар Езекелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 63

Как и пожелала наша спутница, мы остановились в городе Синто. Город находился на невысоком горном плато, однако с него открывался удивительный вид на рисовые поля и близлежащие деревни. В долине, подобно змеям, извивались многочисленные реки. Тут и там по ним неторопливо проплывали небольшие лодки, которыми управляли с помощью длинных палок.

Синто считался богатым городом, потому что в нём находилось духовенство, торговцы и знать, в то время как крестьяне селились в долинах. Жители Асанояке сильно отличались от обитателей других провинций. Считается, что они перекочевали на наш материк, после того как их остров стал идти ко дну. Император Фарг Седьмой присоединил провинцию Асанояке бескровным путем, лишь с помощью дипломатии и торговли. В провинции отсутствовало железо, но оно было в изобилии в провинции Фальгорн, а если конкретно – в Медной Горе, в которой правит Подгорный Король. Фарг седьмой присоединил провинции Фальгорн, Асанояке и Вингард исключительно хитростью. Он пообещал поставлять железо в Асанояке, Фальгорну пообещал поставлять лес, а королевству Вингард было обещано зерно. Вот только в Асанояке были рисовые поля, в Фальгорн железные прииски, а в Вингарде находились многочисленные леса. Образно выражаясь, Император Фарг Седьмой договорился с провинциями, ничего не имея на руках.

Но хватит истории, вы не для неё читаете мои записи. Мы отправились втроём блуждать по улицам этого необычного города. Лошадям было запрещено пересекать границы замка, поэтому на улицах были специальные повозки, которые возили люди, однако Аама отказалась на них ездить, посчитав этот вид транспорта бесчеловечным. Я хотел было процитировать мистера Глауба, но профессор меня уколол чем-то под ребро, из-за чего я пискнул, чем вызвал смех у нашей спутницы.

Аама была ко мне добра и внимательна, однако её проницательность и прямолинейность явно не располагали к моей симпатии. Я видел в ней соперника, но она явно не желала меня вытеснять из жизни мистера Глауба. Я понимал её мотивацию и поступки, но не принимал их. Вместо логики вперёд шла моя эмоциональность, что определенно развлекало профессора, в то время как Аама старательно не акцентировала на этом своего внимания. Она пыталась спрятать в себе свои чувства, подавить их всеми силами, вот только зачем?

Наша прогулка больше походила на экскурсию с детьми. Мистер Глауб шёл чуть позади, а мы с Аамой впереди. Девушка с интересом осматривала дома и людей, протекающих рядом, я же нередко бросал на неё взгляды, пытаясь понять, о чём она думала. Как же я, наверно, глупо выглядел.

– Лауфман, а чем сейчас отличаются самураи Великих Домов? – поинтересовалась Аама, когда мимо нас прошли вооруженные двумя клинками стражники.

– Ну, у каждого дома своя цветовая гамма и своё вооружение. Вот, например, у Дома Буредо особая страсть к клинкам. Многие воины славятся особой техникой фехтования тремя клинками. Одежды их синих оттенков.

– Тремя клинками? Это как? – удивился я.

– Они держат один меч в зубах. Какой в этом смысл – я не знаю, но если хорошенько ударить по этой катане чем-то тяжелым, то можно выбить челюсть. Что до Дома Мудаччи, – профессор обратился к Ааме, которая даже не взглянула в его сторону, – Они любят пользоваться яри и нагинатой. Одежды их оранжевые с желтым.

– Нагината? Что это такое? – спросила девушка.

– Это своего рода катаны с очень длинными рукоятками, которые больше похожи на копья.

– То есть Дом Мудаччи предпочитает держать дистанцию?

– Именно. Другое дело Дом Аль-Каши. Они пользуются техникой “лёгкого клинка”, как они её именуют. В качестве их оружия выступают клинки цзянь, которые превосходно сбалансированы, а также бурдюк с алкоголем.

– С алкоголем? – переспросил я.

– Да, технику Дома Аль-Каши в народе чаще именуют “пьяным клинком”. Они напиваются перед боем и демонстрируют смертоносные танцы со своими мечами. Одежды их серого цвета. Следующие идут самураи Дома Никия. Они – настоящие мясники среди остальных Домов. У них до сих пор сохранилась культура отрубания носов.

– Носов?

– Да, чтобы доказать, что они убили своего врага. Раньше они всегда забирали голову поверженного врага, но они нажили себе слишком много врагов, и чтобы не возить за собой целую повозку голов, они стали отрубать носы.

– Мда, милые ребята, – усмехнулась Аама.

– Вот. Их узнать легко. На их доспехах множество острых шипов, вооружены они боевыми серпами, именуемыми кама. Не потому что это удобное оружие, а потому что ими легче отрезать нос. Подобно жнецам они проходят по полю боя. Про их пристрастие к сдиранию кожи я уже рассказывал. Что же до одежды – она у них красная.

– Как всё у них просто.

– Красная от крови врагов.

– А как они воюют при действующем тайсёгуне?

– Врагом может быть не только человек.

– О.

– Да, они не особо привередливые.

Мы остановились на перекрёстке, потому что перед нами проносился плотный поток из колясок.

– Ну и, наконец, Дом Каминари. Они считают себя самыми благородными из Великих Домов и не скромничают лишний раз об этом напомнить. Поэтому они пользуются преимущественно клинками нодачи.

– Но ведь ими невозможно размахивать в городах.

– Да, поэтому в городах они не сражаются. Они считают это неблагородным. Одежды же их зелёных цветов.

– Подождите, – вмешался я, – Вы говорили, что ронины – самураи, которые лишены дома, и они вступают в стражу, лишь если один из Великих Домов их не принял. Они что, должны овладеть новым оружием, если хотят вступить в другой Дом?

– Именно, Сэм. Поэтому и возникают трудности, ведь жители Асанояке очень привязаны к своим клинкам. Они – часть их жизни. Нередки случаи, когда самурай вспарывал себе живот обломком своего меча, чтобы избежать позора.

– Какие странные жители, – меланхолично заключила Аама.

– У всех провинций свои причуды.

– Да, особенно у Блейчмунда, – съязвил я.

Девушка бросила на меня быстрый и холодный взгляд. Больше мы не разговаривали в тот день.

Глава 64

К вечеру случилось нелепое происшествие. Самураи Дома Буредо пожелали изучить нашу необычную повозку и расспросить о нас Ооно и старого кучера. Вот только они были немы и никак не могли объяснить вспыльчивым воинам жестами про свой недуг. Ситуация стала накаляться, когда один из самураев потерял терпение и извлёк свои катаны из ножен. Кучер безучастно следил за происходящим, не слезая с козлов нашей кареты. Ооно же стоял перед воинами, меланхолично скрестив руки на груди. Самураев стало выводить из себя молчание нашего Опытного Образца. Неизвестно чем бы это окончилось, если бы не подоспевший мистер Глауб. Что до меня и Аамы, то мы продолжили гулять по городу, потому что девушке захотелось лучше его изучить, а профессор не хотел, чтобы она странствовала одна.

Мы гуляли в тишине. Аама изредка что-то изрекала, я же отвечал ей односложно и холодно. Например:

– Полюбуйся, какие узоры на этих стенах!

– Ага.

– Как думаешь, сколько лет этому дому?

– Не знаю.

– Какой красивый вид.

– Вау.

И в таком духе. Продолжалось это около часа, пока Аама не сказала:

– Я слышала, что в Асанояке самый лучший чай. Я хочу его попробовать.

– Как скажешь.

Мы зашли в заведение под интересным названием “Травяной Дракон”. Столики находились низко, потому нам приходилось сидеть на коленях на специально разработанных подушках. Мне пришлось помочь Ааме сесть, потому что её строгое длинное платье сильно затрудняло её передвижение. Мы сели друг напротив друга и стали терпеливо ждать.

К нам подошел невысокий старик с жиденькой бородкой. Он низко поклонился и широко улыбаясь заговорил.

– Привецтвую вас в насем скромном заведении. Какой цай вы позелаете?

– Мы приехали издалека, потому не особо знаем прелести чайных церемоний, ведь там, Сэм?

– Ага.

– Так вот, мы бы хотели, чтобы вы нас, если можно так выразиться, удивили.

– Как позелаете, милые вы мои гости. Тогда предлозу-ка я вам хоросенький цай с засмином. Этот засмин был вырасен в деревусках вблизи насего славного города Синто!

– Будьте любезны, господин…

– Цень.

– Цень или Чень?

– Цень, – уточнил старик.

– Хорошо, господин Цень.

– Нет, не Цень, а Цень, – поправил владелец.

– Ой, простите меня за мою бестактность, господин Чень, – Аама по театральному подняла брови и сложила руки в мольбе, – Понимаете, там откуда я родом, я редко встречалась с жителями вашей удивительной провинции.

– Ницего страсного. Я привык, – фыркнул старик и удалился.

Аама вздохнула и прикрыла глаза, а затем спросила:

– И долго ты будешь меня так буравить взглядом? Если тебе что-то не нравится во мне – скажи это, а то сама, упасите боги, чего додумаю.

– С чего ты это взяла?

Она посмотрела мне прямо в глаза с такой болью, что мое сердце невольно сжалось.

– Потому что я видела такие же взгляды с детства. Мои родители умерли, когда я была еще совсем ребёнком. Причём по-глупому. Мать умерла при родах, а отец с горя напился, а через сутки его обнаружили в лесу.

Мне было не по себе, потому что и моё детство было идентичным тому, что было у Аамы. Девушка продолжала свой рассказ.

– У нас в деревне нет приютов, потому меня, как безделушку передавали из рук в руки. Так и выросла я, ребёнок целой деревни. Вот только сверстники меня ненавидели. Я отличалась от них, всегда. Я была очень худая, аж кости торчали. Бледность свою я и до сих пор сохранила. Сам понимаешь, годы идут, все девицы вокруг меня расцветали, становились румяными, круглощекими, пышногрудыми. И я, плоская и тощая как швабра. И волосы как мочалка, которой сажу оттирали.

– Какое грубое сравнение.

– Не я его придумала. Я то и дело старалась выглядеть как мои ровесницы: румянила свои щеки, подкладывала в свой лиф тряпок, чтобы хоть немного телу форму придать, строила из себя дуру, волосы себе пыталась завить, а толку? Потому махнула на всё рукой, и стала жить сама по себе. Меня воспринимали как белую ворону, нет, как паршивую овцу.

Она говорила это, и я чувствовал по её голосу, как возрастало её возмущение. Аама очень долго сдерживала свою боль, и теперь вся она вырвалась наружу. И я, как истинный мастер поддержки бесед, спросил:

– А зачем ты мне это рассказываешь?

Аама даже рот невольно приоткрыла, но затем дрожащим голосом сказала:

– Да, зачем я тебе это рассказываю. Мне лучше заткнуться.

По её щеке пробежала слеза. Я растерялся. Мне была неприятна эта девушка, но почему? Лишь потому что мистер Глауб уделяет ей внимания больше, чем мне. Но это глупо!

– Извини, – сказала Аама и резко встала, от чего невольно покачнулась, но устояла на ногах, – Я – идиотка, – после этого она стала двигаться в сторону выхода.

Совесть подобна пиявке, которая присасывается под ложечкой, и в самые неприятные моменты начинает выкачивать кровь. Вот и я испытал это болезненное чувство, а потому поспешил за девушкой.

– Аама! – позвал её я, но она не останавливалась. Я перешел с шага на бег, взял её за руку и потянул к себе. Мы встретились с ней взглядом. Её глаза были красные от слёз. Сквозь зубы она процедила:

– Оставь меня, – и попыталась вырвать свою руку.

Вместо этого я прижал её к себе. Она сперва попыталась вырваться, оттолкнуть меня, но затем просто опустила голову на моё плечо и беззвучно рыдала. Мы так простояли, наверное, минут пятнадцать, без единого слова. Я лишь слышал её глубокие вдохи и чувствовал, как её плечи содрогаются. Её гордость как рукой сдуло. Никогда бы не представил эту девушку такой подавленной.

Наконец Аама сказала, не поднимая головы:

– Можешь меня отпустить. Я не буду сбегать. Мне необходимо умыться.

– Прости, пожалуйста, за то, что я был так груб с тобой, – прошептал я.

– Не извиняйся, я зазналась и забыла своё место. Отпусти меня.

Я выпустил девушку, и она направилась в сторону рукомойника. Я же вернулся на наше место и стал ждать её возвращения. Она вернулась минут через пять и выглядела так, словно надела беспристрастную маску. Её взгляд был стеклянным, и пустым. Она не смотрела на меня, а лишь молча ждала возвращения старичка с чаем. Так мы и просидели в этом заведении в полной тишине, молча выпили чай, после чего Аама сказала, что устала, и мы вернулись к нашей повозке.

“Забыла свое место”

Я вспоминаю эти слова, как какой-то страшный сон. Если бы я был менее зациклен на себе, то придал бы этим словам большее значение. Я мог бы обрести друга, родственную душу в её лице. Но ревность убила во мне все светлые чувства к этой девушке. Оглядываясь назад, я понимаю, что был к ней ужасно несправедлив. Когда я в последний раз видел Ааму, и когда познакомился с Ллос, то меня не покидало чувство вины. До сих пор не покидает это чувство. Прости меня, Аама, за то, что не пожелал тебя понять.

Глава 65

На следующее утро мы стремительно покинули Синто. Во многом благодаря тому, что ночью к нам заявились самураи, что докапывались до повозки, и решили под покровом ночи нас проучить. Один из них был мастером трёх клинков. За это он очень поплатился, когда Ооно ударил рукой по лезвию катаны, которую молодой самурай держал в зубах. Я думаю, что не стоит говорить о силе удара нашего реанимированного друга. Скажем так, теперь этот наглец вряд ли когда-либо сможет снова жевать самостоятельно. Что же до остальных, то они пали без чувств от одного взмаха руки мистера Глауба. Пускай профессор и не боец, зато очень сильный маг. Аама смотрела на происходящее как-то безучастно. После нашей прогулки по городу, она стала подчеркнуто молчалива в моём присутствии. Даже старалась лишний раз не попадаться мне на глаза. Была это обида, оскорбление, или еще что-то, но с того дня, она построила между нами стену. Ещё бы, ведь я невольно обманул её доверие, продемонстрировав безразличие к откровениям Аамы.

Как на это реагировал мистер Глауб? Словно ничего и не изменилось. Он был абсолютно так же добр, общителен и приветлив, что со мной, что с Аамой. Да, когда я был рядом, она отвечала односложно и кратко. Она даже перестала засыпать профессора вопросами. Лишь молча смотрела куда угодно, кроме меня.

Да, меня грызла совесть за то, что я так поступил с этой девушкой, но, в то же время, мне безумно нравилось, что она перестала столь нагло лезть к профессору.

У Аамы была какая-то чёрная книжка, в которую она что-то записывала, или же зачёркивала. Из обрывков разговора мистера Глауба и мисс Вивант, я узнал, что Аама была поэтесса. Я знал про слабость профессора перед творческими людьми, потому мое недовольство стало нарастать. Да, она перестала с ним открыто говорить, но в то же время ей этого и не нужно было, чтобы привлекать к себе.

Я не знал стихов Аамы, мне даже было не интересно. Если бы книжка с её стихами попала в мои руки, то я бы случайно уронил их в горящую печку. А вот профессор то и дело просил девушку продемонстрировать свою поэзию. Аама долгое время отказывалась, но затем поддалась и протянула мистеру Глаубу свою тетрадь.

Так и продолжалась наша поездка. Аама больше не горела желанием исследовать мир. Лишь один раз она попросила, чтобы мы высадили её в Фаргстаге, и она пошла своей дорогой, но мистер Глауб отказал ей в этом желании. Девушка проникновенно посмотрела в глаза Лауфмана, но затем бросила быстрый взгляд на меня, и, словно опомнившись, безучастно пожала плечами.

В конечном итоге мы остановились возле трактира, на одной из дорог столичной провинции. Вроде он назывался “Путеводной Стрелой”, или как-то в этом роде. Я помню, что мы с мистером Глаубом очень долго ломали голову над этим каламбуром, пока Аама не указала пальцем на флюгель, который был неподвижен.

– Вот стрела, указывает путь в столицу, – меланхолично разъяснила Аама, после чего проследовала в заведение.

Девушка была умна, и её ум меня злил, но что я мог поделать? Мы последовали за ней в заведение. Ооно же остался в карете вместе с кучером. Аама попросила для себя отдельную комнату, аргументируя тем, что ей хочется побыть одной.

Мы вместе поужинали, и мисс Вивант, окончив свою трапезу, поднялась к себе. Мы же с мистером Глаубом остались одни в полупустом заведении. Трактирщик, как по всем законам жанра, полировал одну и ту же кружку в течение часа, правда он уже начинал клевать носом, а сидел за стойкой на случай, если нам еще что-то может понадобиться. Мы с профессором молча попивали эль. Я внимательно следил за ним, а его взгляд был устремлен куда-то в сторону. Первый терпение потерял я:

– Мистер Глауб, зачем мы везем Ааму с собой?

– Что? – мой голос вывел профессора из оцепенения.

– Зачем нам эта девушка?

– Я же уже отвечал тебе на этот вопрос.

– Нет, вы на него не ответили, – сказал я чуть твёрже.

– Что с того, что она с нами? – удивился профессор.

– Ну…

– Или тебя больше привлекает общество наших реанимированных друзей?

– Ну…

– Тогда что такое, Сэм? Почему ты так груб к мисс Вивант?

– Я не груб, – попытался я оправдаться.

– А я не слеп, Сэмвайз.

Профессор был похож на айсберг в этот момент. Мне даже стало не по себе.

– К чему эти сцены ревности, Сэм.

– Это не ревность…

– Не лги мне.

В глазах профессора промелькнули искры. Я же умолк и опустил глаза.

– Сэмвайз.

– Что?

– Подними на меня глаза.

Я нехотя подчинился.

– Откуда в тебе столько лицемерия? Я не твоя собственность, а ты не моя. Ты, как-никак, мужчина, а ведешь себя, как не пойми что.

– Я…

– Аама о тебе очень тепло отзывалась, но стоило мне оставить вас наедине, как она тебя возненавидела. Что ты ей сказал, Сэмвайз?

– Я ничего не делал.

– Она посвятила тебе стих, Сэм.

– Мне? Стих?

– Представь себе, да.

– И что в нём такого?

Искра промелькнула в глазах профессора, а затем его взгляд стал необычайно печальным, из-за чего моя напускная серьезность ушла в небытие.

– Она писала о том, что видит в тебе родственную душу, близкого человека. Что хочет с тобой познакомиться, подружиться. Весь стих был возвышенный, тёплый и нежный. А потом последнее четверостишье. Она дописала его, судя по всему, после вашего какого-то разговора.

– Что же она в нём написала? – осторожно спросил я, сжимая ручку своей кружки.

Мистер Глауб сделал большой глоток и сказал:

– Последнее четверостишье было переполнено болью и самобичеванием. Она называла себя обманутой и наивной дурой. Она не уничтожила строки, посвященные тебе. Лишь добавила свою ненависть к самой себе. Молодец, Сэмвайз. Ты не только гроза животных, так еще и разрушитель дамских сердец, – профессор по театральному поднял кружку вверх и осушил её в мою честь. Мне же стало безумно тошно. Только в тот момент я понял, что я натворил, что вся моя ревность и злоба были беспочвенны. Она вела себя так не для того, чтобы понравиться профессору, а только, чтобы сблизиться со мной. А я же её так грубо, можно сказать, отшил.

– Я должен перед ней извиниться, – сказал я, вставая.

– Ох, желаю тебе удачи, Сэмвайз, она тебе понадобится. А я еще посижу и выпью. Трактирщик! – крикнул профессор, – Повтори!

Мужчина аж подскочил на месте, чуть не выронив свою кружку, а затем наполнил её элем и отнёс к мистеру Глаубу. Я же направился в сторону спален.

Глава 66

Я какое-то время стоял перед спальней Аамы и прислушивался к звукам, доносившимся оттуда. Она не спала, потому что я слышал шаги в её спальне. Я осторожно постучал в дверь. В комнате наступила тишина, а затем шаги приблизились к двери.

– Кто это? – осторожно спросила Аама.

– Это я, Сэм. Нам нужно поговорить.

Девушка ответила лишь после длительной паузы.

– Нам не о чем с вами говорить, Сэмвайз, – последовал холодный ответ.

– Позволь мне перед тобой извиниться.

Я услышал, как щелкнул замок, а затем медленно открылась дверь. Я хотел пройти в спальню, но Аама жестом остановила меня.

– Зачем вы пришли? – она по-прежнему не смотрела на меня, а куда-то в сторону.

– Я хочу перед тобой извиниться, потому что поступил очень неправильно.

Аама отрицательно помотала головой.

– Нет, вы поступили правильно, я не та, перед кем вы должны так унижаться.

– Аама, что за глупости ты говоришь.

– Для вас я мисс Вивант, никак иначе.

– Но Аама…

– Мы не друзья, Сэмвайз, чтобы обращались друг к другу на “Ты”, – она бросила на меня такой проникновенный взгляд, в котором читалась непередаваемая боль, а затем снова отвела его в сторону.

– Я хочу перед тобой…

– Вами, – поправила девушка.

– Перед тобой извиниться, – настоял я.

Аама какое-то время молчала, а затем посмотрела мне в глаза.

– Нет, Сэмвайз, вы не хотите извиняться. Хотя бы самому себе не лгите. Я же вижу, как вы на меня смотрите. Вам я была противна с первой нашей встречи, – я хотел было остановить её, но она жестом приказала мне молчать, – Я знаю этот ваш взгляд. Я видела его с детства.

– Аама, мне правда перед тобой стыдно.

– Мисс Вивант, и нет, не стыдно. Я за свои двадцать лет неоднократно слышала подобные извинения. В последний раз меня повалили на пол и чуть не придушили. Вы не убийца, Сэмвайз, но я не даю людям второго шанса. Себе дороже. Разговор окончен. Спокойной ночи, Сэмвайз.

– Аама! – я хотел было остановить её, но она захлопнула передо мной дверь и закрыла её на замок.

– Для вас я отныне мисс Вивант. Когда наше приключение окончится – я перестану мозолить ваши глаза. Оставьте меня.

Я услышал, как скрипнула её кровать. Аама приглушенно дышала. Лишь на утро следующего дня я узнал, что она прорыдала всю ночь. Я должен был простоять под дверью, как однажды простоял мистер Глауб под моей. Но я настолько сильно разозлился, но не на себя, а на мисс Вивант, за то, что она отказалась даже попробовать меня простить, что вернулся в обеденный зал.

Мистер Глауб сидел, вытянув ноги на соседнем стуле и, попивая эль, смотрел на двери спален.

– Вы знали, что она не захочет со мной говорить, – сразу вспылил я.

– Разумеется. Женщины – очень ранимые и гордые существа, и стыдно, что ты к своим годам этого так и не понял.

Мистер Глауб вновь поднял кружку и осушил её в мою честь. А затем позвал трактирщика, но тут уже мирно дремал за барной стойкой, потому профессор, бранясь, чего с ним никогда прежде не происходило, подошёл к стойке и налил себе эль самостоятельно. Только сейчас я понял, что профессор был пьян.

Злость сменилась тревогой. Да, я видел, чтобы профессор пил, но никогда не видел его настолько пьяным. Сколько он выпил? Мы с ним пропустили по две кружки эля, затем, когда я пошёл мириться с Аамой, он заказал себе еще. Неужели за это время он успел осушить еще несколько?

– Мистер Глауб, может вам стоит перестать пить? – осторожно спросил я.

– Не правильный вопрос задаешь. Ты должен был спросить: “Мистер Глауб, мне составить вам компанию?”. Вот это – другое дело. Садись за стол, Сэмвайз и пей. Тебе тоже нужно продезинфицировать свои мозги, а то у тебя в них уже изрядно дурости накопилось.

– Что вы хотите сказать?

Профессор всунул мне кружку в руки и приказал:

– Пей. До дна пей, а не как скромная девица. Давай-давай-давай. Вот молодец. Это была штрафная, ха-ха!

Мистер Глауб самостоятельно наполнил еще кружки, и мы вернулись к нашему столу.

– Мистер Глауб, мне кажется, что неправильно заниматься самообслуживанием.

– Мне казеться, сто неплявильно, – передразнил меня профессор и сделал глоток, – Этот трактирщик хотел спать, и я ему спел. Пускай передохнёт. А что до самообслуживания – звон золотых монет способен задобрить любого трактирщика.

Мне вспомнилась семья трактирщика Вильса из “Мычащей Коровы”, как за золотую монету они были готовы отдать мне свою дочь. Мало кто открывал заведения, как говорится, для души. Все преследовали одну цель – заработки.

Мистер Глауб жестом мне приказал пить, и я сделал небольшой глоток, и со стуком опустил кружку на стол.

– Так. Сэмвайз. Скажи мне, – профессор опустил указательный палец на свой лоб, словно собираясь с мыслями, – Вот скажи мне. Как тебе Аама?

– Девушка как девушка, – пробормотал я.

Профессор поморщился так, словно запахло протухшими яйцами. Мне было и смешно, и в то же время не по себе от этого состояния Лауфмана. Никогда не видел его в этом состоянии и это меня очень забавляло. Я хотел потом ему это припомнить во всех подробностях и деталях.

– Ты. Ты врушка, Сэмвайз. Тебе она приглянулась. Признай.

– Ну…

– Давай, признавайся, Сэмми, – мистер Глауб глупо хихикнул.

– Ну да, она мне нравится.

– А еще тебе понравилась моя Либен. Не бойся, я не ревнивый. Ревнует тот, у кого заниженная самооценка. А мое чувство собственной… как её там…

– Важности?

– Во, важности. Оно это… непоколебимо, да. Ха-ха!

– И к чему вы это говорите?

– Не хочу я с тобой говорить, – обиженно пробормотал профессор, – Ты трезвый и смотришь на меня свысока. А еще не пьешь. Нашел на свою голову собутыльника. Тьфу!

Чтобы хоть как-то сладиться, я допил кружку до конца.

– Вот и умница, Сэмми, а если серьезно, – мистер Глауб прокашлялся и сел ровно. Моя уверенность в его опьянении вмиг улетучилась. Неужели он строил из себя пьяного, чтобы меня как-то отвлечь? – У меня нехорошее предчувствие по поводу нашего возвращения домой.

– Почему же?

– Может потому что я оставил Джуфа за главного? – усмехнулся профессор, – Или потому что возле нашего убежища блуждали разведчики?

– Мистер Глауб, – я прервал его рассуждения, – Зачем мы везем с собой Ааму?

– Потому что она мне понравилась, вот почему. Когда я её увидел, меня охватили те же чувства, когда я встретил Либен и когда познакомился с тобой. Она такая же, как и вы.

– Вы хотите забрать её душу?

– Я. Я еще не знаю. Меня до сих пор гложут сомнения на этот счёт. Она умна и очень душевна. Но всё-таки в ней меня больше привлекают её знания.

– Но ведь её мозг повредится, когда вы извлечете её душу.

– Я знаю, – вздохнул профессор и осушил кружку, – Но любовь не для каждого, Сэмми.