Текст книги "Поиск Души (СИ)"

Автор книги: Эдгар Езекелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Глава 38

Что такое сознание? Если верить словарям, то сознание – это мысль, чувство, или же способность мыслить, рассуждать и определять своё отношение к действительности. Но обладали ли наши подопытные своим сознанием? Я и сейчас не могу дать конкретного ответа. Складывалось впечатление, что они безмолвно сговаривались, играли какую-то свою роль, специально строили из себя исполнительных барашков, чтобы втереться в доверие мистеру Глаубу. Так ли это было на самом деле, или всему виной моя паранойя?

Оонт всюду следовала за Ооно и Оонд. Она приловчилась ходить на корточках и использовать ноги и зубы вместо рук. Реанимированная Марла была необычайно проворна для безрукого создания. Она обладала обезьяньей ловкостью и проворством кошки. Однако её шаги были так же тяжелы, как у Ооно и Оонд. Это были шаги мертвеца. Видимо животные сердце и мозг дали о себе знать. От взгляда Оонт мне всегда становилось не по себе. Также на тебя смотрят голодные волки, что сидят в зоопарках.

Самым ужасным было то, что и Ооно, и Оонд, и Оонт умели пользоваться дверьми в нашем убежище. Это открытие было для меня настоящим шоком. При мне Оонд смог с помощью одной двери пройти из библиотеки в склад. Профессор говорил, что для открытия дверей нужно четко знать место, куда ты направляешься. Что же таится в подгнивших мозгах этих чудовищ?

Мистер Глауб всячески презирал провал в лице Оонт. Все заботы о Марле он поручил Фьори и Хью, и со стороны это было похоже на какую-то семейку из цирка уродов. И это определение очень хорошо подойдет, чтобы описать происходящее в будущем. Он испытывал своего рода теплые чувства к Ооно, наверное, как к своему, если можно выразиться, первенцу. И он слишком многое ему доверял

Однажды вечером я решил перед сном почитать и ради этого заглянул в библиотеку. Меня привлек шум, доносившийся за дверью в лабораторию. Я тихонько приоткрыл её и увидел, что мистер Глауб и Ооно наносят изображения для ритуала на стол, а Оонд, держа на руках Оонт, наблюдала за происходящим. Профессор обучал их правилам проведения ритуала, а если точнее – учил их самих проводить этот ритуал. Я не понимал значения этого обучения, ведь покойники были неспособны произнести слова заклинания. Ооно был немой, Оонд была слабоумна, а Оонт…

Моя челюсть отвисла, когда Марла, которая до этого издавала лишь коровье мычание, смогла повторить за мистером Глаубом заклинание. Что это, чёрт подери, значило!? Я покинул лабораторию, оставшись незамеченным.

На следующий день я смог застать профессора одного, пока наши реанимированные помощники питались на кухне.

– Мистер Глауб, вам не кажется, что Опытный Образец Номер Три стал умнее?

Профессор бросил на меня быстрый взгляд, в котором на мгновение читалась насмешка, а затем он пожал плечами и продолжил читать расшифровку нашей стенографии.

– А ты что думал, Сэмми? Мы же установили ей человеческий гипофиз.

– То есть вы хотите сказать…

– Что с помощью человеческого гипофиза, мозг коровы начал развиваться. Удивительно, не правда ли? У их тканей отсутствует естественная регенерация, однако мозг сумел эволюционировать.

– А есть ли этому какое-либо логическое объяснение?

Мистер Глауб откинулся на стуле и задумчиво взглянул на потолок.

– Логическое объяснение в мире, в котором существует магия? Это будет сложно, Сэмвайз. Раньше считалось, что законы алхимии нерушимы, а конкретно “если алхимику нужно что-то получить, то он должен пожертвовать чем-то равноценным”. Благодаря магии, границы алхимии расширились до небывалых размеров. Алхимаги, а именно так называют себя эти господа, научились призывать элементы, с помощью искажения пространства и времени. По факту им удается локально зацикливать временную петлю, сдвигая её в пространственной фазе тем самым дублируя те или иные элементы. Звучит баснословно, но примерно так можно интерпретировать их силу. Но эта техника находится под запретом и карается смертной казнью. Почему? Во-первых, ошибки могут привести к необратимым последствиям. Во-вторых, потому что бесчисленное копирование элементов (в том числе и редких) может обесценить валюту.

– Хорошо, а причем здесь наши мертвецы?

– Не мертвецы, а опытные образцы, Сэмвайз, – грубо поправил профессор, – Причем здесь они? Насколько хватило моих наблюдений, для их развития им необходимо питаться. Поедание мяса замораживает процесс гниения. По факту они едят, чтобы мясо внутри них гнило вместо них самих. Это звучит ужасно, но это так. Почему гипофиз начал изменять работу мозга коровы, несмотря на отсутствие регенерации, я объяснить не смогу. Быть может, тут еще причастен кристалл Анима, но я не могу быть в этом абсолютно уверенным. Я смог удовлетворить твое любопытство?

– Да, мистер Глауб, благодарю.

– А теперь оставь меня, – профессор поднял свою правую руку и задумчиво взглянул на ладонь, – Я размышляю над усовершенствованием печати захвата души.

– Каким образом?

– Увидишь, Сэмми.

Всегда злила, но в то же время привлекала его черта создавать разного рода интриги, играя на моем любопытстве. Едва я вернулся в свою спальню, как меня встретила троица опытных образцов. Я хотел было выйти из спальни, но Фьори взяла меня за ворот и опустила на кровать. Ооно заслонил своей спиной дверь. Все трое молча смотрели на меня, и подозрительно скалились. Наконец Оонт замычала.

– Му-у-у.

– Я не понимаю, что здесь творится. Мистер Глауб будет в ярости, если вы мне навредите.

Безрукая наклонилась чуть ближе, и уже ниже голосом проговорила:

– Му-у-учения бу-у-у-дут жда-а-а-ть бо-о-о-о-лтунов.

После чего все трое залились смехом. Оонд и Оонт звонким, а Ооно прохрипел. К ним даже присоединился Эрни, пропищав пару раз. После чего эта троица покинула меня, оставив на полу после себя следы крови.

Глава 39

Кто бы мог подумать, что мертвые способны сговориться? Сама идея уже звучит немного абсурдно, но если призадуматься над этим вопросом получше, то можно понять, что мертвых с живыми больше ничего не связывает. Они уже иную сторону мира, им уже нечего бояться, в отличие от нас.

Ооно, Оонд и Оонт уже сильно окрепли в своих телах. Оонд с легкостью пользуется каждой своей рукой независимо. Да, лишняя пара рук создает для неё некоторый дискомфорт, но Фьори с ними примирилась. Правда её словарный запас не пополнился новыми словами, из-за чего беседа с ней была ограничена. Ооно же научился примитивному языку жестов. По крайней мере я уже могу понять, что он хочет мне сказать. Еще бы, как тут не понять, когда он сперва бьет себя по груди, затем указывает пальцем на меня, а потом большим пальцем проводит по своему горлу. Тут особого ума и не нужно. Что же до Марлы, то она уже стала полноценно говорить. Кто бы мог подумать, что у мертвеца может быть столько желчи в словах! В каждом предложении сочилось столько яду, что и змеям не снилось. Лишь по отношению к мистеру Глаубу Оонт выражала почтение, называя его “Мастером”. Как она называла меня? “Червь”, “Насекомое” и многое подобное в этом ключе. Что же до мистера Глауба, то ему удалось улучшить печать захвата души. И этому достижению я уже не радовался.

Заметил я его успех случайно, за обедом. Нам редко удавалось поесть вместе, потому как профессор часто забывал о еде, пока занимался каким-то делом, но с развитием нашей троицы мертвецов, у нас стало появляться больше свободного времени.

Ели мы молча, потому что мистер Глауб был погружен в какие-то раздумья, то и дело поглядывая на свою правую ладонь. Наконец я не выдержал и спросил:

– Что у вас на руке, мистер Глауб?

Профессор бросил на меня холодный, и в то же время болезненный взгляд, от которого мне стало не по себе, а затем он протянул мне свою руку. На его ладони красовалась выжженная печать захвата.

– Мне удалось её улучшить, Сэм, – дрожащим голосом проговорил профессор.

– Почему вы её выжгли?

– Видимо что-то пошло не так, и печать стала меткой.

– И она работает?

Мистер Глауб прокашлялся и произнес заклинание. Печать на его руке стала алой. Лицо профессора невольно дрогнуло, и он опустил руку на мою грудь. Это была настоящая агония. Она пронзила всё мое тело разом. С чем её сравнить? Представьте ледяное лезвие, которое снова и снова проскальзывает по вашему бьющемуся серцу, и с каждым ударом вам становится всё больнее и больнее. Возникало чувство, что я горю, горю изнутри. Вся моя жизнь пронеслась перед моими глазами: сиротский приют, побег из него, вступление в Академию, знакомство с мистером Глаубом. Да, моя жизнь не столь ярка на знаменательные события, потому не вижу смысла рассказывать о них.

Закончилось всё так же быстро, как и началось. Мистер Глауб убрал руку с моей груди. Он что-то говорил, но я слышал его как будто из-под воды. Меня трясло, лихорадило, туман перед моими глазами всё усиливался. В моем горле пересохло, я умирал от жажды, я хотел пить. Последнее, что я помню, как мистер Глауб резко встал со своего места. Он был напуган. Я же потерял сознание и упал без чувств.

Сколько времени я провел без сознания – неизвестно. Очнулся я в нашей лаборатории, от чего я сразу подумал о худшем из возможных вариантов. Возле стола стояла Оонт. Едва я открыл глаза, как она съязвила:

– Тухляк не скопытился.

Надо мной тут же возник мистер Глауб. Его глаза были красные, под ними были синяки, как следствие бессонных ночей. А главное, на его лице была щетина. Профессор брился утром и перед сном, аргументируя, что на лице не должно быть ни единой волосинки, потому что борода лишь мешает и отвлекает. Сколько же я пролежал без сознания.

– О, Сэм! С тобой всё в порядке! – случилось то, чего я никак не мог представить. Мистер Глауб обнял меня и прижался лбом к моей груди, – Я боялся, что убил тебя!

– Подумаешь, вы бы смогли меня воскресить, – криво усмехнулся я.

– Сэмми, не говори глупостей.

Я никогда не видел профессора таким… человечным, если можно так выразиться. Я впервые видел его напуганным.

– Сэмвайз, ты последняя моя связь с миром. Если не будет тебя таким, какой ты есть – я пропал.

– А как же наши Опытные Образцы?

Я услышал, как Ооно презрительно фыркнул.

– Они ни за что не смогут заменить тебя, Сэм. Ты мне нужен.

– Нужен? – удивленно переспросил я?

Профессор сильнее стиснул меня в объятиях и прошептал:

– Прошу, Сэмми, не оставляй меня одного с ними.

Я опустил свою руку на плечо профессора, с ужасом отметив, что я стал бледнее на два тона.

– Мне больше и некуда идти, мистер Глауб. Я с вами до самого конца.

– Спасибо тебе большое, Сэм. Я думаю, что тебе нужен больший уют, – профессор выпрямился и твердым голосом сказал, – Опытный Образец Номер Два, перенеси Сэмвайза в его спальню.

– Да… – прорычала Фьори, аккуратно подняла меня своими нижними руками, очень бережно прижимая меня к своей груди, насколько на это способен реанимированный труп, и отнесла меня в покои, так же бережно опустив на кровать.

– Спасибо большое, Опытный Образец Номер Два.

– Гряз-ный… Муж-лан… Бо-ги-ня… – проворчала она, выходя из спальни.

Что это всё значило? Я уже ничего не понимал в этом мире. Какой-то дом для душевнобольных, не иначе!

Глава 40

Я до сих пор не знаю точно, что со мной произошло в тот день. Мне на себе удалось почувствовать насколько болезненно извлечение души. Многие говорят, что роды – самый болезненный процесс. Я больше чем уверен, что роды и близко не лежали с тем, через что проходят все наши подопытные. Такое и инквизиторам в пыточных и не снилось.

Я не знаю точно, извлек ли профессор мою душу в тот день, но без сознания я пролежал три дня. В защиту факта, что моя душа осталась при мне выступает моя память, которая никак не нарушилась после этого события. Хотя может лучше бы я и потерял память, чтобы не помнить всех тех кошмаров, которые в дальнейшем удалось мне лицезреть.

После этого происшествия мистер Глауб стал более внимательным ко мне. По всей видимости, страх моей смерти отрезвил его, и дал понять, что помимо мёртвых существуют еще и живые. Но своим вниманием ко мне он еще больше настроил наших покойников против меня. Профессор мне однажды признался, что сам их немного опасается, однако хочет изучить процесс реанимации, потому и не избавляется от них. Я боялся заикнуться о Либен, уж слишком болезненно мистер Глауб воспринимал любые напоминания о ней. Сколько прошло времени с её смерти? Десять лет? Пятнадцать? Она должна была уже давно разложиться, а значит, его покойная возлюбленная станет чем-то вроде наших опытных образцов, и то лишь в лучшем случае. Страшно и представить. Но зачем мистер Глауб изучал пересадку органов, сшивал и пришивал новые конечности своим подопытным? А что, если тело Либен Глауб не сохранилось, и профессор планирует его воссоздать? Эти вопросы ни на минуту не покидали меня, когда я находился в обществе мистера Глауба.

Он мне также рассказал о своем эксперименте с печатью захвата души, что осталась клеймом на его руке. По факту он повторил ритуал захвата, но вместо стола использовал свою ладонь. Но едва он произнес заклинание, как реагенты загорелись голубым пламенем и оставили этот шрам. Это клеймо постоянно зудит, если можно так выразиться. Единственное, что ослабляет это чувство – использование печати по прямому назначению. Такова плата, как выразился мистер Глауб, за удобства.

Так мы и проводили пару последующих дней за обсуждениями и беседами. Профессор был открыт как никогда ранее. Однако меня не покидало странное чувство от этих бесед. Я чувствовал фальшь, неискренность в словах мистера Глауба, словно он всё говорил, чтобы усыпить мою бдительность и подозрительность. Самым обыкновенным образом пытается заговорить мне зубы. Он хотел так извиниться за то, что чуть было меня не убил?

Смешно, а ведь я правда тогда был близок к смерти. Но я почему-то не испытываю злости к профессору за это. Даже сейчас, если бы я узнал, что под маской моего палача будет скрываться мистер Глауб, то моя голова покатится с плахи с довольной улыбкой. Что уж таить, я и сейчас сижу, и улыбаюсь, пока пишу эти строки. Я знал, что умру из-за Лауфмана. Я был твердо уверен в этом, едва согласился помочь ему в той таверне. Злюсь ли я на него? Я не знаю. Но если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, то я всё равно согласился бы помогать мистеру Глаубу в его экспериментах. Ближе этого человека у меня никого никогда не было, и я за многое ему благодарен.

Но хватит всей этой юношеской лирики обреченного на смертную казнь. Один вопрос меня всё-таки ужасно мучил, и я не мог не задать его профессору:

– Мистер Глауб, почему вы научили наши опытные образцы ритуалу извлечения души?

– О, всё очень просто, Сэм. Процесс создания кристалла Анима очень утомительный. Да, я совершил ошибку, когда поместил рабочий мозг в безрукое тело. Опытный Образец Номер Два абсолютно бестолкова, мозг её слишком подгнивший, и потому она уже достигла своего потолка, научившись управлять всеми руками. Опытный Образец Номер Один у нас немой, но в то же время обладает заторможенной реакцией. Опытный Образец Номер Три превзошел все мои ожидания. Этот подопытный сумел эволюционировать мозг коровы. Ты ведь помнишь, что я заливал этому образцу раствор в черепную коробку из-за того, что мозг был маловат?

– Разумеется.

– Так вот мозг у испытуемой вырос. Раствор впитался в серое вещество и повлёк его дальнейшее развитие. Я проводил парочку психологических экспериментов. Да, животное начало всё еще преобладает в этом опытном образце, даже несмотря на то, что органы были использованы вроде бы травоядных мирных животных. Понятие морали и рациональности так же отсутствуют, ровно, как и чувство страха.

– Мистер Глауб, а чью душу вы вложили в это тело?

– Одного паренька, он должен был пожизненно гнить в темнице.

– А за что его туда посадили?

Профессор призадумался.

– Ты думаешь, что проблема может заключаться в этом?

– Кристалл, между прочим, был чуть больше чем у Кряхса. То есть у гоблина.

– Сэмвайз, ты хочешь сказать, что характер передается через душу?

– В том числе, мистер Глауб.

– Но это же абсурдно, Сэм.

– Мистер Глауб, – мои губы растянулись в улыбке, – Это вы мне будете говорить про абсурдность?

Профессор в ответ лишь рассмеялся, а затем по-отцовски похлопал меня по плечу:

– Сэмми, как же ты всё-таки вырос за эти полгода.

– Еще бы, с таким-то учителем.

– Спасибо тебе, Сэмвайз.

Глава 41

Еще одно немаловажное место в наших исследованиях занял Опытный Образец Номер Четыре. Вы можете спросить почему? Ну что ж, я расскажу вам чуть подробнее о нём.

Мы прогуливались с мистером Глаубом возле нашего убежища. Он редко брал меня с собой на прогулки, предпочитая одиночество, потому я по-особому обрадовался, когда получил приглашение от профессора. Мы прошли вместе до озера, что находилось почти в получасе ходьбы. Мистер Глауб оставил безопасность дома на нашу воскрешенную троицу. Они никого не впустят, а если и впустят, то не выпустят. Не самая приятная перспектива, но всё же.

Мы сидели у берега и молча наслаждались шелестом листьев редких деревьев, что находились поблизости. Была уже осень, и потому не было привычного для уха пения птиц. Была просто приятная тишина, которую нарушил внезапный гость. Мы услышали звон колокольчиков. Сперва, я подумал, что это прокаженный и решил поскорее убраться с его пути, но профессор удержал меня рукой.

– Жди.

Звон колокольчиков всё приближался, и я уже увидел серый силуэт человека. Я умоляюще взглянул на мистера Глауба, а он лишь с улыбкой встречал загадочного гостя. Я заметил, что он делал какие-то взмахи рукой, после которых доносился тот самый звон. Незнакомец нас не видел, из-за натянутого на глаза капюшона. Он был одет в серую потертую временем рясу, и наносил себе удары по спине плетью, в которую были вплетены бубенцы, звук которых и показался мне издали колокольчиками. Незнакомец шёл слегка покачиваясь, и по мере его приближения до меня стали доноситься нотки его голоса. Он бормотал что-то себе под нос, пока медленно двигался к озеру.

– Это – сломленный, – шепнул мне профессор, – Они отправляются в добровольное изгнание и выбирают образ жизни странника. Они специально используют бубенцы, чтобы люди воспринимали их за прокаженных и держались от них как можно дальше.

– Но почему они так поступают?

– Чувство вины, угрызения совести, потеря. Причин много. Это люди, которые не могут смириться, и не могут наложить на себя руку, потому и уходят в странствия, теряя свое имя и прошлое. Они считают себя живыми мертвецами, которые только и делают, что ждут минуты своей смерти. Жалкое зрелище.

Мистер Глауб рассказывал это спокойным голосом, однако я видел, как он смотрел на эту странную фигуру. Это был взгляд, пропитанный пониманием и состраданием.

– А чего они хотят?

– Чего хотят? Хотят, чтобы их простили и пожалели. Они испытывают злобу к самим себе, потому хлестают себя по спине, чтобы избавиться от душевных мук. Замещают душевную боль физической.

– И это помогает?

Профессор бросил на меня короткий, но холодный взгляд.

– Кому как.

Тем временем сломленный приблизился к озеру, опустился на колени перед берегом и начал жадно пить воду из водоёма, подобно какому-то зверю. Это явно не пойдёт на пользу его организму.

Мистер Глауб шепнул мне на ухо:

– Пойдем, это может быть отличный кандидат на роль нашего подопытного. Никто не хватится сломленного, они и странствуют лишь для того, чтобы умереть.

– А как мы перенесём его в лабораторию?

– Мы не будем его переносить, – профессор снял с руки перчатку, – Проведем полевые испытания.

Мы тихо подкрались к сломленному, который продолжал жадно пить воду. Когда до него оставались чуть более семи футов, я нечаянно наступил на сухую ветку, и она предательски хрустнула. Но сломленный не бросился бежать, и даже не вздрогнул. Он лишь обернулся и стянул со своего лица капюшон. Это был молодой мужчина, на вид ему было не более тридцати лет. У него была чёрная неряшливая борода и взлохмаченные волосы. Его глаза были красные, судя по всему от слёз. Он спокойно осмотрел нас и пробормотал:

– Убейте или оставьте меня одного, – после этого он склонил перед нами голову.

Я растерялся от подобного принятия, но не мистер Глауб. Он спокойно подошёл к нему, опустил большой палец на его лоб, а правую руку с печатью на его грудь. После произнесения заклинания обряд начался.

Что меня поразило больше всего? Наверно то, что сломленный не закричал. Он даже не проронил ни единого звука. Однако он плакал. Но от физической ли боли?

Обряд был на удивление коротким, не более пяти минут. Сломленный даже не сопротивлялся. Насколько же сильно пал его дух! Тогда я понял, почему их называют “сломленными”. Кристалл Анима был переливающегося кофейного оттенка, размером с персиковую косточку.

Но мистер Глауб не остановился на достигнутом. Он сразу же извлек из кармана скальпель, обнажил грудь незнакомца и, сделав надрез, открыл его сердце, после чего, не теряя ни секунды, поместил в него кристалл души. Вся эта операция была настолько ловко выполнена, что заняла, наверное, всего лишь минуту-две. После этого профессор уже спокойно зашил грудную клетку юноши и стал ждать. Операция была выполнена очень быстро, и по идее мозг не должен был успеть сильно повредиться. Оставалось только ждать.

Мы провели около часа возле воскрешаемого. Мистер Глауб периодически совершал проверки, всё протекало как надо. Сломленный медленно оживал. Я набрал из озера реки и вылил её на лицо нашего нового опытного образца, и он открыл свои глаза. Холодные и стеклянные.

– Я буду называть тебя Опытным Образцом Номер Четыре, ты меня понял?

На что покойник лишь прошептал:

– Маякос.

После чего из его глаз хлынули кровавые слёзы.