Текст книги "Поиск Души (СИ)"

Автор книги: Эдгар Езекелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 46

Когда мы окончательно обжились в нашем новом убежище, мы стали готовиться к проведению нашего эксперимента. Нам нужно было двое: донор души и тело, в которое мы эту душу поместим. Мы с мистером Глаубом не решались опускаться в селение, чтобы найти добровольцев. Но эту проблему за нас решили наши реанимированные Ооно и Оонд. Была поздняя ночь, когда в мою спальню постучался мистер Глауб.

– Сэм, проснись. У нас появились гости.

Я в тот момент просто лежал на кровати в одежде, потому не заставил профессора долго себя ждать. Мы вместе проследовали в темницу, где в тусклом свете факелов увидели всех четырех реанимированных, которые стояли возле двух клеток, в которых сидел какой-то потрепанный хмельной бродяга и беспризорный мальчуган лет шести. Мы это заключили из-за его одеяния, которое, по факту, представляло собой мешок с дырками для рук и головы.

Наши покойники стояли рядом и не спускали с них глаз, кроме, конечно же, Маяка, он ходил вперед и назад по темнице, озаряя всё пространство своим фонарём. Заметя наше присутствие, Ооно гордо выдвинул нижнюю челюсть, а Фьори опустила все свои четыре руки на бока.

– Муж-лан… Муж-лан… Да… Бо-ги-ня… – проговорила Оонд и опустила кулак на свою грудь.

Оонт язвительно оскалилась и сказала:

– Прекрасные, прекрасные образцы мяса. Мы можем приступать к операции, мастер.

Мы с мистером Глаубом приблизились к нашим заключенным. Мужчина был сильно захмелевший, и судя по всему в беспамятном состоянии. Что же до мальчишки, то он был весь бледный от страха. Профессор длительное время изучал взглядом ребёнка, а затем сказал:

– Опытный Образец Номер Два, выведи нашего молодого гостя из клетки, и будь любезна, подержи его.

Фьори послушно отворила клетку. Она не запиралась на замки, просто дверь физически было очень тяжело сдвинуть с места, но сил Ооно и Оонд для этого было достаточно. Так как мы не планировали держать в клетках орков, то профессор решил сохранить такого рода шутку над обреченными, своего рода чтобы подчеркнуть слабость и безвыходность их положения.

Беспризорник лишь пискнул, когда массивная фигура реанимированной четырехрукой полуорчихи вошла к нему. Она подняла его одной рукой за шкирку, словно какого-то котёнка и бросила к ногам мистера Глауба.

– Можно и повежливее, Опытный Образец Номер Два.

– Да… Мас-тер… – прошипела Фьори и вернулась на свое прежнее место подле Ооно, надменно скрестив свои руки на груди и под грудью, из-за чего её фигура стала выглядеть более ужасающей.

Мистер Глауб протянул руку малышу, но ребёнок не сводил с него полных ужаса глаз. Еще бы.

– Не бойся, дитя, больно не будет.

Ага, не будет. Всего лишь твое тело будет болеть так, словно ты катишься со склона горы в бочке, утыканной тонкими острыми гвоздями, которые к тому же раскалены добела.

Но беспризорник тоже был не промах и попытался встать и побежать к выходу, но реакция профессора была быстрее. Мальчик сам налетел лбом на большой палец руки мистера Глауба и его парализовало. Профессор зубами стянул со своей правой руки перчатку и опустил руку на грудь мальчика.

Из глаз малыша хлынули слёзы. Были это слёзы страха или безысходности, сложно точно сказать. Но едва мистер Глауб произнес слова заклинания, как крик беспризорника эхом охватил нашу темницу. Трое реанимированных довольно оскалились, Маяк даже не шелохнулся, всё продолжая проговаривать “Маякос”. Пьяный бродяга резко сел, не открывая глаз, и начал что-то бормотать себе под нос, после чего рухнул обратно на спину.

Извлечение души с помощью печати на руки проходило намного быстрее, чем на столе. Однако и мистер Глауб заметнее уставал. Через полчаса он сжимал в своих пальцах серо-зеленый кристалл Анима размером со спелое яблоко. Это был настоящий успех. Наша теория о размере невинной души полностью оправдалась. Однако оставалась еще одна дилемма. Что делать с телом беспризорника? Его душа извлечена, а значит мозг уже начал загнивать. Но тут вперед выставилась Оонт и сказала:

– Мастер, отдайте тело мальчика нам. Чего уж мясу пропадать, а?

Ооно утвердительно кивнул, а Оонд продолжала скалиться.

– Вы собираетесь его съесть? – уточнил профессор.

– Разумеется, мастер.

Мне показалось, что меня вот-вот стошнит. Но профессор оказался явно очень уставшим, потому махнул рукой и сказал:

– Делайте что хотите, только оставьте этому, – мистер Глауб кивнул в сторону бродяги, – Что-нибудь поесть. Я чудовищно устал, потому переселение души будем производить лишь завтра. Все свободны.

Ооно накинул тело мальчика себе на плечо, словно это была шкура какой-то лисицы, и троица покойников покинула темницу. Маяк остался странствовать между рядами клеток, звеня бубенцами на своей плети.

– Мистер Глауб, – осторожно начал я, – Вам не кажется, что реанимированные образцы что-то затевают?

– С чего ты это решил? Они весьма исполнительны и послушны.

– А почему они унесли тело беспризорника, а не начали лакомиться на месте?

Профессор бросил на меня взгляд, весь переполненный усталостью.

– Сэмвайз, откуда мне знать, что у них в головах? Они даже гипнозу не поддаются.

– Как это не поддаются? – удивился я.

– Вот так. Едва я проговариваю заклинание контроля разума, как натыкаюсь на какой-то барьер. Я не могу понять его природу, но я абсолютно бессилен.

– И много ли вы людей держите под контролем?

Мистер Глауб задумчиво посмотрел в потолок, а затем сказал:

– Пятерых.

Старый кучер, горничная, а кто еще трое? А был ли я среди этих трех? Хотя раз я помню все события до единого, то наверняка я был не под контролем. Но кто же тогда был?

Глава 47

Все следующее утро мы усердно готовились к предстоящей операции. Мистер Глауб досконально изучил все наши записи с прошлых опытов и пришёл к выводу, что наш пятый подопытный должен будет умереть от остановки сердца, а оно впоследствии будет вновь запущено с помощью души мальчика. Это минимизирует вред, нанесенный на организм. Способ безболезненной остановки сердечной мышцы профессор демонстрировал на мне однажды, и я даже рассказывал об этом.

Мистер Глауб позволял мне держать в руках душу беспризорника. Была непривычно большая и тёплая. Она постоянно слабо светилась и этот свет, как я заметил, привлекал внимание Маяка. Каждый раз, когда в поле его зрения оказывался кристалл души мальчика, рутина сломленного останавливалась. Он переставал себя хлестать, бродить и бормотать что-то, а опустошенно следил за этим слабым светом. Я заметил, что Маяк находил что-то привлекательное в светящихся в темноте вещах. Не говоря уже о его бормотании “Космос”. Если его и сломило что-то, то это что-то было связано с космосом. Или же кто-то? Так или иначе, он испытывал душевное облегчение, если это вообще возможно для того, чья душа запечатана в кристалле, каждый раз, когда видел что-то похожее на звезду. Люкслаписы на потолке, душа беспризорника, да тот же его фонарь, которым не желал делиться. Мистер Глауб показал свое добродушие, и ему однажды удалось поместить люкслапис в фонарь, на место масла. После этого Маяк стал всегда блуждать с застывшей печальной улыбкой на губах. Бедолага.

Но всё было готово и Оонд привела в нашу лабораторию подопытного. Он явно был буйным, потому как Фьори пришлось держать его руками за все четыре конечности, благо физическая сила полуорчихи позволяла ей это. Мужчина явно успел протрезветь к тому моменту, и он был явно остр на язык.

– Да что вы себе позволяете? Я буду жаловаться в профсоюз бардов! Мы подпишем огромнейший манифест, в котором я в точном порядке опишу все те правонарушения, которые вы… ээ… совершили!

– Прошу прощения за представленные неудобства, – втянулся в эту игру мистер Глауб, – Понимаете ли, мы с моим коллегой, Сэмвайзом – учёные, и нам необходима ваша помощь. Понимаю, что это может быть несколько грубо, и ваше пробуждение, быть может, вас ошарашило, но вы явились к нам на добровольной основе.

– Неужто!? Быть того не может!

– Вы даже подписали соглашение, – сказал профессор, протягивая лист бумаги.

Бродяга начал читать вслух. Напомню, что Оонд по-прежнему его не отпускала из рук:

– “Я, подопытный, снимаю любую ответственность с Лауфмана Глауба и Сэмвайза за всё, что может произойти со мной в ходе эксперимента. Так же я отрекаюсь от всех богов, всех идеологий и политических убеждений и добровольно предоставляю свое тело науке”. Что это за чертовщина!? Тут нет моего имени! И вместо моей подписи стоит крестик!

– Вы, видимо, были в состоянии сильного алкогольного опьянения и забыли детали. Я тоже возмущался по поводу крестика вместо вашей подписи, однако вы меня твердо убеждали, что это именно ваша подпись.

Мистер Глауб говорил это с таким серьезным лицом, что даже я невольно поверил в его искренность, но я знал, что это всё чистой воды липа, игра. Однако убедительный тон профессора, по всей видимости, пошатнул уверенность незнакомца. Он робко сказал:

– Извините, видимо я правда слишком перебрал, меня зовут…

– Это не важно. Отныне вас зовут – подопытный номер пять. Опытный Образец Номер Два, будь любезна, отпусти нашего гостя, он уже вряд ли будет представлять опасность.

– Образец Номер Два!? Вы сделали её такой? – удивился бард.

– Да.

– Вы и меня превратите в это чудище?

– Если не будете слушаться – да, – холодно парировал профессор.

Бард сразу же заткнулся.

– Вот и славно, – сказал мистер Глауб, – Будьте любезны, раздевайтесь и ложитесь на стол. Быстро.

Бродяга покосился на Фьори, которая встала напротив входа, грозно скрестив свои руки на груди, после чего послушно начал раздеваться. Когда он лёг, профессор опустил большой палец руки на лоб, а указательный и средний палец другой руки на его солнечное сплетение и надавил. Я обратил внимание, что мистер Глауб был в своих перчатках. Он явно не желал случайного извлечения души.

Мужчина закатил глаза и начал жадно хватать губами воздух. По его телу пронеслась судорога. Это длилось недолго, всего минут пять может быть, после чего бард испустил дух. Мистер Глауб не терял времени зря. Лёгким движением скальпеля он обнажил его сердце и начал помещать в него кристалл Анима. Удивительно, что кристаллизированная душа мальчика была почти размером с сердце мужчины. Однако оно с легкостью приняло душу ребёнка и начало биться. Профессор всё так же оперативно зашил надрез, и мы стали ждать. Уже через пятнадцать минут бард открыл глаза, а еще через пять попытался сесть.

– Как вы себя чувствуете?

– А? Хорошо, да, – ответил образец.

Мистер Глауб протянул ему стакан воды и тот с удовольствием его выпил.

– Я буду называть вас Опытный Образец Номер Пять.

– Зачем так длинно? Зовите меня Джуф.

– Вас так звали?

– Нет.

– А что вы помните из своего прошлого?

Мужчина нахмурил брови, а затем отрицательно помотал головой.

– Ничего.

– А откуда тогда это имя?

– Не знаю, оно само всплыло в памяти.

– Хорошо, Джуф, отдохните и чуть позже мы проведем несколько исследований.

– Как скажете, Мастер.

Очередной реанимированный мертвец стал называть профессора “мастером”, почему же?

Оонд приблизилась к Джуфу и опустила руки на его плечи:

– Муж-лан… Семь-я… Да….

– Да, семья. А у вас есть что поесть? Безумно хочется мяса.

Глава 48

Да, Джуф был нашим успешным опытом. Так же, как и остальные реанимированные мертвецы, он не нуждался во сне. Он тоже ел только сырое мясо, из-за чего его зубы заострились. Дни Джуф проводил в нашем с мистером Глаубом обществе, а ночи в компании остальной троицы мертвецов. И это общество ему явно не шло на пользу. Он становился все мрачнее и мрачнее, взгляд его, несмотря на немного детскую наивность, приобрёл холодный оттенок, и бродяга всегда загадочно улыбался, когда я что-то говорил. Его отношение ко мне сильно поменялось, как и у всех остальных мертвецов. Он видел во мне “начинку для души”, как однажды произнесла Оонт.

Что же до мистера Глауба, то он был в восторге. Профессор то и дело допрашивал Джуфа с целью выяснить о его прошлой жизни. Но всё воспоминания бродяги начинались с кристальной тюрьмы, в которой он находился. По его ощущениям Джуф просидел в этой темнице целую вечность, хотя от извлечения души мальчика до переселения её в тело этого барда прошло не более дюжины часов. Мы предположили, что время в кристалле Анима остановлено, от чего нахождение в нём, кажется еще ужаснее.

Что значило имя “Джуф”? Оно явно было каким-то заморским, потому что в нашей Империи такие имена не встречались. По крайней мере, так сказал мистер Глауб. Имя Джуф имеет хоккайское происхождение, но жители королевства, а если точнее султаната Хокка, редко покидают свои владения. Я не удивлюсь, если вы прежде никогда не слышали о нём. Хоккайцы живут на небольшом пустынном материке, который делят вместе с народом Дракхун. Если дракхуны считаются кочевым и воинственным народом, то хоккайцы ведут оседлый образ жизни. Почти вся культура их народа держится на владении рабами и наложницами. Рабы именуются у них фаангами, и их судьбе я не завидую. По хоккайским законам фаанг не должно существовать, как бы это парадоксально не звучало. Они не должны мозолить своим существованием глаза своих господ. А также не должны ни коим образом их отвлекать. Поэтому они все евнухи с обрубленными языками. Таким образом фаанг становится послушным. Среди этих работников выстраивается своя строгая иерархия, и, что удивительно, ни разу за всю свою историю эти рабы не пытались поднять восстание. Богатство хоккайца оценивается числом его наложниц, а это достойно отдельной темы.

Все женщины хоккайцев по праву рождения являются наложницами и присоединяются к гарему своего господина. И не важно, является она его дочерью, матерью или даже внучкой. Женщина в жизни хоккайца играет роль развлечения, не более того. Так же наложницы являются своего рода разменной валютой в жизни господ, и чем смуглее она, тем больше стоит. А еще у нас думают жаловаться, что у женщин мало прав.

Что же до самого народа султаната Хокка, то считается, что они произошли от союза дворфов и людей. В пользу этого говорит их относительно невысокий рост и страсть к густым бородам, которые выполняют, как бы это мерзко не звучало, роль слюнявчиков. Основной идеологией хоккайцев является гедонизм, а именно полное удовлетворение своих желаний.

Что же до народа дракхунов, то об их культуре мало что известно. Они редко с кем идут на контакт, а если и идут, то скрестив оружие.

Зачем я привёл такую длинную лекцию на тему этого народа? Потому что мы оказались правы, имя Джуф берёт свои истоки из этого султаната. Но это были воспоминания не барда, а мальчика, чью душу мы извлекли. Что было еще интереснее. Судя по внешнему виду мальчика, он не принадлежал к южному материку, и вероятнее всего это было не его имя. Тогда возникает вопрос. Откуда обычный деревенский беспризорник знал имя, которое принадлежит к заморскому султанату? Джуф не раскрыл завесу этой тайны.

На теле нашего реанимированного бродяги появились следы зубов, в том числе и крысиных. Одни приняли его как своего. Таинство этого ритуала и до сих пор является для меня загадкой. Это знак доверия? Какая-то проверка? Метка близости или что?

Также мы убедились, что волосы у наших мертвецов стали походить на солому, и они так же не восстанавливались. Мы это обнаружили по облысевшему виску Оонд. Судя по всему, наш бродяга дал бой Фьори, а именно вырвал у неё клок волос, поэтому она держала его всеми четырьмя руками.

Простите за мою бестактность, я же вам так и не описал внешний вид нашего Джуфа. Он был ростом чуть повыше меня и очень худощавым. Его светлые волосы достигали его плеч. Глаза приобрели цвет души мальчика, а именно серо-зеленого цвета. Острый орлиный нос дополняли тонкие губы. Щеки у него были впалые, видимо из-за голода. На вид ему было около тридцати лет. В пользу того, что он был бардом, говорили его длинные тонкие пальцы, а если взять во внимание мозоли, то Джуф в прежней жизни играл на лютне. После переселения души, наш реанимированный бродяга стал немного сутулиться из-за чего его волосы иногда падали на глаза. Руки Джуфа иногда охватывала судорога, из-за чего его пальцы непроизвольно сжимались. Вероятнее всего это происходило из-за конфликта мозга и души. Так же, как и у Ооно, оба глаза выражали абсолютно разные эмоции и чувства. Левый глаз смотрел с вызовом, в то время как правый кричал от страха.

Речь Джуфа не была нарушена, и это очень радовало. Он отвечал сразу же, без пауз, ровно, как и Оонт, но в то же время без такой явной агрессии. Да, пренебрежение чувствовалось, но видимо это исходило от этой троицы.

Что меня удивило, так это взаимоотношение Маяка и Джуфа. Я нередко видел их вместе, сидящими в “Звёздном зале”, как мы ласково провозгласили это место. Я слышал, что Джуф что-то говорил сломленному, но никогда не видел, чтобы Маяк ему что-то отвечал. Он просто смотрел на свой “Космос” и улыбался.

Но я всё-таки решил разгадать загадку имени “Джуф”, и мистер Глауб поддержал мое стремление, аргументируя, что мне давно пора немного поработать мозгами, пока серое вещество не окаменело. Может он и был прав, однако разгадка меня сильно удивила, и я стал по-новому смотреть на нашего Джуфа.

Глава 49

К вечеру того же дня я решил выбраться в селение, что находилось неподалёку. Однако мистер Глауб не желал меня отпускать в одиночку, потому он отправил вместе со мной Ооно. Но разгуливать по деревне в обществе реанимированного мертвеца может очень плохо кончиться, потому мы оба укутались в дорожные плащи с капюшонами, оттеняющими наши лица. Почему именно Ооно? Потому что он демонстрирует большую адекватность, чем Оонд, ходит ровно в отличие от Оонт, слушается мистера Глауба, чего не делает Маяк, а Джуф профессору просто нужен для исследований. Перед нашим путешествием мистер Глауб опустил руки на мои плечи и сказал:

– Сэм, будь осторожен и много не болтай.

– Да, мистер Глауб.

И мы вместе с Ооно вышли из нашего убежища. Была тихая лунная ночь, которую нарушал мягкий шелест травы. Склон был пологий, потому мы без особого труда спустились вниз. Один раз, правда, я оступился, и чуть было не скатился с горы, но Ооно удержал меня, успев ухватить край моего плаща. Я стал замечать, что реакция у нашего первого образца стала намного лучше. Да, он по-прежнему долго размышлял, перед тем как что-то ответить, но все остальные действия он производил почти без пауз. Не значило ли это, что его нервная система частично адаптировалась?

Мы шли в полной тишине. Еще бы, когда твой спутник – немой мертвец. Однако, когда мы вышли на дорогу, я сказал Ооно:

– Если будут задавать вопросы – говорить буду я. Хорошо?

Я заметил, как у Ооно сверкнули глаза, и понял, что сказал полную глупость, но реанимированный всё равно поднял большой палец руки вверх.

– Вот и славно.

Всё селение спало, кроме трактира, в котором даже играла музыка. Потому мы направились туда.

Это был самый наитипичнейший трактир, который себе можно вообразить. У него даже название было соответствующее: “Мычащая корова”. Это было заведение из разряда “для своих”. Поэтому едва мы переступили порог, как все разговоры и музыка стихли и две дюжины пар глаз устремились на нас. Я никогда не любил привлекать к себе внимание. Особенно становится некомфортно, когда ты одеваешься максимально неприметно, а в итоге выглядишь как чёрная овечка в стаде. Вот и сейчас мы с Ооно стояли в качественных дорожных плащах из тёмного сукна, в том время как нас окружали деревенские земледельцы в ободранных рубахах. Мы медленно прошли вглубь трактира, в сторону стойки трактирщика. Мне было не по себе от того, как тяжелые шаги Ооно эхом отзывались в помещении. Люди провожали молча провожали нас взглядом. У некоторых даже кружки зависли у лица. Наконец мы дошли до трактирщика.

Знаете, особую черту всех трактирщиков, а именно постоянно и тщательно протирать какую-то кружку? Неважно, грязная она или чистая. Они постоянно протирают одну и ту же кружку. Вокруг может быть гора грязной посуды, но конкретно эта кружка должна сиять. Все посетители должны видеть, что хозяин очень тщательно чистит посуду. Так вот этот трактирщик не стал исключением. Это был полненький лысый мужчина, и, судя по всему, он возмещал отсутствие волос своими густыми бровями, которые были похожи на двух спящих взъерошенных хомяков. Когда мы подошли к стойке, он приподнял одну бровь, видимо, чтобы лучше нас видеть.

– Че надо? – резко спросил трактирщик.

– Будьте добры кружку пива. Хью, ты будешь бифштекс? – Ооно вздрогнул от этого имени, но всё равно кивнул, – И один бифштекс.

– А, горожавые, – фыркнул трактирщик и отложил свою кружку, взял другую, менее чистую, и наполнил её доверху пивом, да так, что часть пены вылилась за края, – Э! Жена! Тут два горожавых бифштекса схавать захотели! Марш разогревать!

– Делать им нечего, на ночь объедаться, – проворчала женщина, более похожая на самку бегемота, чем на человека, причем не фигурой, а своими широкими чертами лица. Несмотря на ворчания, она послушно скрылась за дверью кухни.

Посетители, услышав знакомое слово “горожавые”, лишь синхронно презрительно фыркнули, как по взмаху дирижерской палочки, и продолжили заниматься своими делами. Все кроме одного мужика. Судя по его фартуку, покрытому сажей, он был кузнецом. Он сидел, скрестив руки на груди, и сжигал нас взглядом.

Что же до трактирщика, то он протянул мне пиво, которое было по-настоящему отвратительным на вкус, и мне сложно придумать какое-то сравнение, чтобы описать его пикантный вкус. Словно я ел сухую траву и запивал её дождевой водой.

– И откудава вы, горожавые? – с подозрением спросил трактирщик.

– Мы пришли издалека, начали наше путешествие из самого Элвенмуна.

– Из Элвенмуна? Я слыхал, что в нём живут одни педики. Вы тоже из этих?

– Эм… нет.

– А похожи.

Я решил пропустить мимо ушей эти оскорбления и перейти прямо к делу.

– Скажите, вам случаем не попадалось имя Джуф?

– Как-как? Джуф? Неа, ни разу. Это кто-то из ваших педиков?

– Нет. Нам необходимо найти владельца этого имени.

– Неа, ничем не могу помочь. Особенно вам, педикам.

Его грубый тон начинал действовать мне на нервы, однако я и тут промолчал. Ооно лишь фыркнул.

– А чейта твой дружок такой разговорчивый? Язык проглотил?

– Ну…

– Еще и хромает как собака побитая. И смердит от него, как от мясца гнилого.

– Это с твоей кухни смердит гнилым мясом, рожа ты свиная, – подумал я, но вслух сказал, – Нет, понимаете ли, на нас однажды в пути напали разбойники. Нам удалось отбиться, но моему другу, Хью, смогли перерезать глотку. Он не умер, но из-за этого он потерял возможность говорить.

– Да ну? А чет вы не особо то и похожи на вояк. У вас и мечиков с дубинами нет.

– Нам они особо и не нужны.

– И плащи у вас новехонькие.

– Если их тщательно чистить, то они долго будут как новые.

– Ох уж эти горожавые чистоплюи. Тьфу! – плевок трактирщика смачно шлепнулся о покрытый соломой пол.

Наконец принесли бифштекс для Ооно. Преподнесли его лаконичным “На!”. Ооно был не привередлив, а потому начал его есть руками. Я заметил, что бифштекс был плохо прожарен, но так моему реанимированному спутнику больше нравилось. Дальнейших попыток провести диалог с трактирщиком я не предпринимал и молча ждал, пока Ооно доест.