Текст книги "Следы на песке"
Автор книги: Джудит Леннокс
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
Глава шестнадцатая
Колеса «лендровера» непрерывно подпрыгивали на буграх и рытвинах. Стоял январь, и солнце высушило красноватую грязь, превратив дорогу в гигантскую гофрированную ленту. Через десять минут после отъезда из миссионерского госпиталя Гай был с головы до ног покрыт красной пылью. «Жми на газ, приятель, – посоветовал ему один из африканских старожилов в клубе во время прошлого визита в Дар-эс-Салам. – Тогда бугры не будут чувствоваться». Гай нажал сильнее на педаль и подумал: «Видели бы меня сейчас пациенты с Чевиот-стрит…» Эта мысль не раз приходила ему в голову во время пятимесячного пребывания в Танганьике.[58]58
Материковая часть Танзании.
[Закрыть]
Он не мог привыкнуть к здешним масштабам, к экстремальным природным условиям. В сезон дождей наводнения превратили дороги в реки, а реки в стремительные потоки. А в сухой сезон жара стала физически невыносимой.
Раз в месяц он ездил на машине в Дар-эс-Салам, чтобы пополнить запасы и забрать почту. Это было необходимой передышкой. Подавая заявление о приеме на работу в госпиталь англиканской миссии, Гай представлял, что его жизнь будет аскетична. Только погрузившись в работу и нищету, он сможет содрать с души коросту, которая наросла за прошедшие годы, и посмотреть, осталось ли внутри что-нибудь настоящее и доброе. И он не ошибся. Так же, как тропическое солнце сжигало кожу, так же, как лихорадка уносила излишки плоти с его костей, так и время, проведенное в Африке, снимало покровы самообмана. Знания, приобретенные им за последние тридцать лет, были здесь бесполезны. Он встретился с новыми врагами. Малярия и сонная болезнь – их симптомы теперь были ему так же хорошо знакомы, как симптомы язвы желудка или стенокардии. Он снова стал студентом; поздними вечерами, когда тело жаждало отдыха, он погружался в учебники.
«Малярию вызывают одноклеточные простейшие из рода плазмодиев, переносимые малярийными комарами. Есть несколько разновидностей малярии; наиболее тяжелой является тропическая малярия, которая может стать причиной малярийной комы…»
Каждый день Гай сталкивался с трудностями. Его навыки казались недостаточными и несоответствующими. Не хватало больничных коек, лекарств и всегда не хватало времени. В течение первых недель, проведенных в Танганьике, Гаю казалось, что он сдерживает плотину, на которую давят потоки несчастий и боли. Потом он осознал свою самонадеянность: разве может он один удовлетворить безмерные потребности Африки?
Въезжая в пригород Дар-эс-Салама с его красными крышами, Гай признался себе, что в сорок шесть лет человек уже не так вынослив, как в двадцать шесть. После ночи, проведенной на железной кровати с бугристым матрацем, у него весь день болела спина, и к тому же он уже не мог, как раньше, есть все, что перед ним поставят. Сейчас у него стучало в голове – результат, как он решил, долгой тряски в машине на жаре.
В клубе слуга в белом одеянии подхватил его сумку, другой принес почту. Гай взял пачку писем, поднялся в номер и сел на кровать. Руки у него слегка дрожали, живот сжимало от смешанного чувства надежды, ожидания и страха. Телеграмма обнаружилась посредине пачки. Гай вскрыл ее и прочитал:
«КРИСТАБЕЛЬ ЛАУРА ПОППИ РОДИЛАСЬ 18 ДЕК ТЧК
ОБЕ ЧУВСТВУЮТ ХОРОШО ТЧК
ПОЗДРАВЛЯЮ НОВЫМ ГОДОМ ТЧК
ЦЕЛУЮ ОЛИВЕР».
Приняв ванну, Гай пошел к морю. Пальмы и мангровые деревья словно застыли в неподвижном воздухе. В гавани, в ожидании благоприятного ветра для рейсов на остров Занзибар, покачивались одномачтовые суденышки, каждое с прикрепленным к носу нарисованным глазом. Телеграмма, зажатая в руке Гая, дрожала, как треугольные паруса этих суденышек. «Кристабель Лаура Поппи, – подумал он. По лицу потекли слезы. – Моя внучка».
– Разве вы не знали? – Пегги Макдональд вдохнула дым сигареты. – Я слышала это от Дика Фарнборо, а он от Милли Пекэм, которой рассказал Одноглазый Джек.
Был вечер, и они сидели в баре клуба «Джимхана». В соседнем зале индийский ансамбль играл европейскую танцевальную музыку, пары медленно двигались между столиками.
– Одноглазый Джек? – с притворным интересом переспросил Гай. Он уже забыл, о чем ему рассказывает Пегги Макдональд.
– Вы его не знаете? – Она взмахнула ресницами. – Я думала, в Даре все знают Одноглазого Джека. Иногда он заходит сюда, но… – она быстро обвела глазами зал, – сегодня я его не вижу. Он преподает, кажется, в школе для местных детей, не в международной. Милли проводит для него специальные благотворительные акции. Собирает по домам старые школьные учебники. «Джанет и Джон идут за покупками». – Она коротко рассмеялась. – Не могу представить, что делают с книжками эти маленькие бедные создания.
Гай вежливо улыбнулся, раздумывая, не слишком ли рано, чтобы уйти, не показавшись невежливым. Жара стала особенно невыносимой. Рубашка прилипла к спине. Требовались усилия, чтобы поднести к губам бокал, чтобы поддерживать разговор. Усилия, чтобы думать.
Он понял, что Пегги Макдональд все еще что-то говорит ему, и посмотрел на нее извиняющимся взглядом.
– Простите, я отвлекся.
– Приходите завтра на ланч.
– Боюсь, я не смогу.
– Роберт уезжает. – Она положила ладонь поверх его руки. – У нас будет целый день.
Приглашение было явным. Но, хотя эта женщина лет тридцати пяти или чуть старше была привлекательна и хорошо одета, Гай не чувствовал к ней ни малейшего интереса, только смесь смущения и раздражения.
– Мне нужно кое-что купить, – объяснил он. – Подарок внучке, на крестины.
– У вас есть внучка? – Она удивленно подняла брови. – И что же вы хотите ей купить?
Гай покачал головой.
– Понятия не имею.
– Обычно покупают кружку или серебряную ложку, – услужливо подсказала миссис Макдональд.
– Думаю, она получит дюжину ложек. Я бы хотел подарить ей что-нибудь другое. Что-нибудь африканское. Особенное.
– Тогда давайте поищем подарок вместе. Встретимся в клубе завтра утром, скажем… в девять часов. – Она посмотрела на него и проговорила заботливо: – Вам надо лечь спать пораньше, Гай. Вы не очень хорошо выглядите.
– По-видимому, период акклиматизации у меня затянулся, – сокрушенно сказал он.
– Некоторым так и не удается привыкнуть к здешнему климату, дорогой. – Она снова похлопала его по руке, но на этот раз ее жест был скорее материнским, чем соблазняющим. – Некоторым не удается.
Утром Гай встретился с Пегги Макдональд в вестибюле. Она поцеловала его в щеку.
– У вас нездоровый вид, дорогой. Вам хватит сил ходить по рынкам?
– Конечно, – ответил Гай с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал: его лихорадило, несмотря на принятый хинин и аспирин.
Они вышли на солнце. Пегги Макдональд провела его по уличным киоскам Самора-авеню и по суетливому лабиринту рынка Кариаку. Запахи, краски и звуки Дар-эс-Салама атаковали его: гудки автобусов и такси, золотистые и красновато-коричневые специи на прилавках и опьяняющий соленый запах Индийского океана. Пегги Макдональд деловито осматривала коврики, медные безделушки и резные вещицы.
В полдень они вернулись в клуб «Джимхана», чтобы пообедать. Несмотря на жалюзи и вентиляторы, Гаю не стало легче. Выйдя в уборную, он приложил горячую руку к такому же горячему лбу и попытался оценить, какая у него температура.
– Я знаю, что делать, – сказала миссис Макдональд, когда он вернулся за столик. – Я попрошу Джека.
– Джека?
– Помните, я вчера рассказывала вам о нем. Я попрошу его найти для вас образец настоящего маконде.
Маконде представляло собой традиционную резьбу по дереву. На рынке Гаю очень понравились эти темные фигурки, но Пегги сочла, что они не достаточно высокого качества.
– Но это неудобно, – с сомнением сказал Гай.
– Джек не станет возражать. В прошлом году он нашел прелестную вещицу для сестры моего мужа. Мы с Джеком – хорошие друзья. Когда-то он преподавал в Англии в школе, где учился мой сын. Представляете, какое совпадение?
– Серьезная перемена – из английской школы в Дар-эс-Салам.
– О, чем только Джек не занимался! – Пегги подняла бокал с ромом. – Он много путешествовал, торговал, чем только можно и нельзя, и даже, по его словам, плавал на пиратском корабле в Китайском море, хотя в этом я сомневаюсь. А Бобби Хоуп-Джонстон говорит, что помнит его еще по Франции. Он был там тайным агентом во время войны, – добавила она, слегка понизив голос. – Но Джек не рассказывает об этом.
Им принесли еду. Соус кари застыл желеобразной лужицей. Гай отвернулся.
– Я подыщу подарок к вашему следующему приезду в Дар. Вы ведь бываете здесь раз в месяц? – Она внимательно посмотрела на него. – И не считайте себя обязанным оставаться за столом ради меня, Гай. Вы прямо позеленели. Когда я смотрю на вас, у меня пропадает аппетит.
У нее были темные, как у Элизабет, глаза и светлые, как у него самого, волосы. Когда дочери исполнилось две недели, Оливер завернул малышку в несколько слоев шалей и одеял и показал ей дом и земельные владения. «Это галерея, – сказал он ей, – а это портреты твоих предков. Их кровь – это твоя кровь. А это Большой зал, где на потолке нарисованы твои эмблемы и гербы. А это твои земли, они простираются до ручья на юге и до границы березового леса на севере. Я продам этот луг и ту рощу, и тогда я смогу сохранить твое наследство».
Начал падать снег, словно перышки поплыли в безветренном воздухе, и Оливер отнес малышку обратно в самую теплую часть дома. Он тихо открыл дверь спальни. Элизабет уснула, свернувшись калачиком в теплом гнезде из одеял. В комнате стояла колыбелька и были разбросаны детские вещи, а нечаянно рассыпанный на полированном деревянном полу тальк напоминал снежные хлопья, выбелившие небо за окном. На комоде кучей валялись брошюры и журналы. На обложке верхнего из них был крупный заголовок: «Шестидесятые: десятилетие разоружения или ядерной катастрофы?».
Оливер поежился и посмотрел на дочь, уснувшую у него на руках. Другие, нежеланные образы наплывали на ее уже ставшие родными черты. Грязное грибовидное облако; фотографии маленьких японских детей с лоскутами отслаивающейся кожи на спинах. Страх, который, казалось, постоянно сопровождал его любовь к дочери, угрожал захлестнуть Оливера. Чувствуя себя беспомощным и слабым, он прижал к себе свое дитя, как будто в тепле его тела она могла найти убежище от ужасов этого мира.
Пока они ехали по мокрым от дождя улицам Холта, агент по недвижимости все время ворчал:
– Этот дом давно надо было выставить на аукцион. Я говорил владельцам, что они никогда не получат за него хорошую цену. Люди сейчас хотят иметь современные удобства: ванную, центральное отопление…
Фейт почти не слушала его. Город остался позади, и они ехали по открытой местности. С черных голых веток капала вода, лужи растекались на полдороги. Показались знакомые рощицы, высокие живые изгороди и узкие проселки. Фейт неожиданно занервничала, у нее пересохло во рту. Агент притормозил, бормоча:
– Надо посмотреть карту – здесь можно заблудиться.
Фейт пришлось сначала откашляться, прежде чем произнести:
– Поезжайте прямо, мистер Болсовер, а затем поверните налево вон в ту аллею.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Я думал, вы еще не видели дом.
– Я давно его не видела, – сказала она и улыбнулась. – Очень давно.
Когда они свернули в аллею, машина запрыгала по неровной дороге.
– Подвеска полетит, – простонал мистер Болсовер.
Фейт выбралась из машины и посмотрела на дом. Степень его упадка ошеломила ее. Один из ставней покосился, вися на единственной петле, с крыши кое-где слетела черепица. На мгновение ее решимость дрогнула. Месяц назад, приехав с Ральфом в Холт за покупками, она увидела в витрине агента по недвижимости объявление о том, что дом снова выставлен на продажу. Поддавшись безотчетному порыву, она позвонила агенту и договорилась об осмотре. «Я снова действую в духе Мальгрейвов, – думала Фейт. – Бросаю налаженное существование, и ради чего? Ради мечты? Фантазии?»
Позади раздался голос мистера Болсовера.
– Ваш зонтик, мисс Мальгрейв!
Капли дождя, как жемчужины, стекали по длинным побегам шиповника. Полупрозрачные семена лунника дрожали под струйками воды.
Догнавший ее мистер Болсовер с сомнением произнес:
– Похоже, кто-то приезжает сюда два раза в год и подрезает кусты.
Он открыл входную дверь, и сверху высыпался ворох сухих листьев. Взглянув на план, он сказал:
– Это холл. – Он щелкнул выключателем, но лампочка не зажглась. – Я же просил их включить электричество! – раздраженно проворчал он. – Электроэнергия поступает сюда из поместья Динридж, поскольку этот дом был когда-то его частью. Хорошо, что я предусмотрительно взял фонарик, – и он улыбнулся, довольный собой.
Фонарик осветил узкий коридор. Фейт распахнула дверь.
– Гостиная.
Они оба прищурились, вглядываясь в полутьму.
– Эта комната во многом сохранила первоначальный вид. Вам повезло, мисс Мальгрейв, что предыдущие владельцы не стали почти ничего переделывать. Ведь мода меняется, не так ли? Эти двери и этот камин компенсируют прочие недостатки, не так ли? – с воодушевлением воскликнул мистер Болсовер.
В каминной решетке застряли веточки и соломинки: видимо, через дымоход провалилось старое птичье гнездо. Обои вздулись и местами оторвались.
– Может быть, осмотрим спальни, а уж потом кухню? – предложил мистер Болсовер, и они пошли наверх.
– Вы можете переделать одну из спален в ванную, мисс Мальгрейв. Если вы собираетесь жить здесь одна… – Он умолк, как будто смутившись тем, что у нее нет ни детей, ни мужа.
– Со мной будет жить мой отец, – пояснила Фейт.
Они переходили из комнаты в комнату. От протечек на стенах остались темные пятна, а в самой маленькой спальне с потолка кусками осыпалась штукатурка.
Когда Фейт открыла дверь в кухню, перед ней внезапно всплыл четкий зрительный образ: Гай водит пальцем по пыльной кухонной полке.
«Что ты пишешь?»
«Гай плюс Фейт равняется любовь. Что же еще?»
Она подошла к этой полке. Конечно, никаких следов, кроме толстого слоя пыли. Фейт не раз спрашивала себя, зачем Гай уехал в Африку. Быть может, не для того, чтобы все забыть, а, наоборот, чтобы найти утраченное.
Агент по недвижимости что-то говорил:
– …должен извиниться за плохое состояние дома, мисс Мальгрейв. Может быть, показать вам другие дома? Например, есть чудесный одноэтажный домик в Норидже.
Фейт вспомнила, как Поппи бросила все и уехала с Ральфом, как Джейк сбежал в Испанию воевать на гражданской войне. К черту последствия. К черту практичность.
– Спасибо, мистер Болсовер, – сказала она, – но я намерена купить именно этот дом.
И она пошла обратно к машине.
Гай был вынужден признать, что так и не восстановил полностью силы после приступа малярии в Дар-эс-Саламе. «Против малярии нет эффективных лечебных средств» – справедливость этой фразы из учебника он проверил на себе. Его мучили боли в животе. Вечерами, сидя на веранде своей хижины и глядя, как масаи[59]59
Народ, живущий в Кении и Танзании.
[Закрыть] в красных одеяниях гонят вдали свой тощий скот, вырисовываясь четкими силуэтами на фоне заходящего тропического солнца, он обливался потом. Ночью он подолгу лежал в кровати, прислушиваясь к гудению комаров и наблюдая за странными танцами гекконов[60]60
Семейство пресмыкающихся отряда ящериц.
[Закрыть] на потолке. Сон, изматывающий, нагруженный сновидениями, не приносил облегчения. По-видимому, иногда он кричал во сне, потому что как-то раз к нему в дверь постучала нянечка, возвращавшаяся с ночного дежурства в больнице, и спросила, все ли с ним в порядке. Однажды он пошел в церковь с земляными стенами и крышей из ржавого железа. В замкнутом пространстве жара была еще сильнее, но, побыв там некоторое время, он почувствовал себя лучше.
Как-то раз ему приснилось, что он идет вдоль косы Блэкени-Пойнт. Под ногами шуршала галька, а с Северного моря дул ледяной ветер. Он искал Фейт, но не мог ее найти. Он знал, что она там – то ли за поворотом мыса, то ли в тени дюны, но как бы он ни гнал вперед непослушные ноги, успевал лишь на мгновение поймать взглядом мелькание светлых волос или сиреневого платья. С моря на него смотрели глаза, нарисованные на носу деревянных суденышек. Волны поднимались, налетая на берег, обдавая брызгами. Небо было свинцово-серым, а на конце косы намерзал лед. Посмотрев на себя, Гай обнаружил, что он сам тоже покрылся блестящей ледяной коркой. Широко раскрытые деревянные глаза осуждающе смотрели на него. Несмотря на дрожь, ледяная корка не таяла. С каждой волной, окатывавшей его соленой водой, лед становился все тверже.
Гай проснулся. Холодный пот тек с него ручьями. Его бил озноб, и казалось, кости скрежещут друг о друга. Он протер кулаками глаза. Сон, поразительно реальный, не хотел уходить. Гая охватило мучительное ощущение, что где-то совсем рядом, за углом, его ждет важное открытие. Едва он закрыл глаза, яркие образы снова вспыхнули в голове, отсекая чувства от постоянно меняющихся картин волшебного фонаря.
Затем он вдруг услышал голос миссис Макдональд, так четко, как будто она стояла рядом. «Джек преподавал в школе, где учился мой сын… Хоуп-Джонстон помнит его по Франции во время войны». Гай широко раскрыл глаза. В голове вспыхнуло: «Джейк».
Он сел на кровати и трясущимися руками налил в стакан воды из фляжки, стоящей рядом с кроватью. Выпив, он сказал себе, что все это глупости. Результат лихорадки, которая смешала фантазии, воспоминания и реальность. Однако от догадки не получалось так просто отмахнуться. Джейк действительно преподавал в школе в Англии, он действительно был тайным агентом во Франции во время войны. Снова откинувшись на простыни, Гай пытался понять, могло ли случиться так, что Джейк Мальгрейв, который шесть лет назад вошел в воду у побережья Корнуолла, пристал к берегам Индийского океана.
На следующей неделе он снова поехал в Дар-эс-Салам. Войдя в обеденный зал клуба «Джимхана», он принялся искать глазами Пегги Макдональд. Она стояла у открытого окна с бокалом в руке. Рядом с ней был молодой мужчина, светловолосый и коренастый. Когда Гай подошел ближе, миссис Макдональд повернулась и помахала ему рукой.
– Гай. – Она улыбнулась и чмокнула его в щеку. – Позвольте представить вам Ларри Рейвена. Ларри – мой новый знакомый.
Они пожали друг другу руки.
– Пегги, мне надо поговорить с вами о том парне, которого вы упомянули в прошлый раз, – с нетерпением в голосе сказал Гай. – Одноглазый Джек.
Пегги взмахнула рукой, прикрывая ладонью рот. На ее лице появилось слегка смущенное выражение.
– Я, кажется, обещала, что попрошу Джека подыскать для вас что-нибудь из маконде. Простите меня, но ничего не получилось. Понимаете, Джек не появлялся в клубе. Иногда он заходит сюда, иногда нет. Вы ведь собирались послать подарок внучке? Я вас очень подвела?
– Это не имеет значения. Не могли бы вы сказать мне, как его фамилия?
– Фамилия? Чья фамилия? Джека? – Она растерянно моргнула. – Не могу припомнить. Все зовут его просто «Одноглазый Джек».
– А как он выглядит?
– О-о. – Уголки ее губ опустились. – Светловолосый… с повязкой на глазу… если не обращать на это внимания, довольно красивый. Хотя, – она снова улыбнулась, – ничего особенного.
– У него голубые глаза?
– Да, изумительно голубые глаза… то есть, глаз. Меня всегда влекло к голубоглазым мужчинам, – добавила она, бросив взгляд на своего спутника.
– Сколько ему лет?
– Джеку? – Пегги покачала головой. – Примерно столько же, сколько мне. А теперь прошу извинить меня, Гай: мои ноги просятся танцевать.
Она почти исчезла в толпе, когда Гай крикнул ей вслед:
– Скажите, где его найти?
Пегги на мгновение обернулась и сказала:
– В каком-нибудь непотребном баре. Хотя он мог уехать из Дара. Он любит путешествовать.
Гай понимал, почему он упорствует в поисках, которые, возможно, окажутся тщетными. Он вспомнил выражение глаз Фейт, когда она сказала: «Джейк утопился». Он припомнил и другие ее слова: «Тело так и не нашли». Эти воспоминания давали ему надежду. Он делал это ради Фейт. Пусть это будет подарком для нее. Разве можно придумать подарок лучше, чем возвращение брата, воскресшего из мертвых?
Однако когда он начал обследовать город, его уверенность поколебалась. В ответ на его вопросы люди качали головой или пожимали плечами. Гай начал опасаться, что так и не узнает, на самом ли деле Одноглазый Джек – это Джейк Мальгрейв, если не найдет этого человека.
Гай сосредоточил поиски на африканском квартале. Смех и разговоры стихали, когда он входил в крошечные бары, освещенные голыми электрическими лампочками. Ни одной женщины, ни одного белого лица, за исключением его собственного. Воздух густ от сладковатого запаха гашиша. После полуночи, когда веки уже отяжелели от усталости, Гай шел по узкому темному проезду. Раздвинув занавес из бус, он нырнул в полумрак жестяной хижины. На ломаном суахили он задал вопрос, который задавал сегодня уже двадцать раз, и бармен указал большим пальцем в дальний угол комнаты.
Среди темных лиц было только одно светлое. Взглянув на человека, сидящего за столом, Гай испытал тупую боль разочарования. Потом посмотрел еще раз. Повязка на глазу сбивала с толку, так же как и тонкие ниточки шрамов, окружавшие ее. Только светлые волосы и изящная поза напоминали Джейка Мальгрейва. Но если прищуриться, если дать образу расплыться, тогда возможно… Всего лишь возможно.
– Гай, ты, наверное, думаешь о том, как ужасно я выгляжу. Должен сказать, что то же самое я думаю о тебе.
Джейк улыбнулся и встал из-за стола. Гай протянул руку, но Джейк не подал руки в ответ, а вместо этого стиснул его в крепких объятиях.
– Признаюсь, я действительно подумывал о том, чтобы утопиться, – сказал Джейк. – Довольно театрально, да? На самом деле я не могу точно вспомнить, что случилось. Думаю, мне нравилось плыть, я заплыл дальше, чем следует, и тут понял, что течение сильнее, чем я ожидал. И тогда я подумал: «Черт, почему бы нет?» Я так запутался – с женщинами, семьей, работой, – что, казалось, продолжать не стоит. – Он улыбнулся. – Но, Гай, я просто не смог утонуть. Я болтался в воде, как пробка, вверх-вниз. Это было довольно комично.
Они были в квартире у Джейка. Две маленькие, голые комнаты, стул и гора подушек, на которых, скрестив ноги, уселся Джейк. В одном углу стоял потрепанный чемодан, в другом лежала стопка книг.
– Итак, ты выплыл…
– Скорее, меня вынесло течением. Это более подходящее определение. – Джейк рассмеялся. – В общем, меня прибило к берегу в Корнуолле, но гораздо дальше. Где точно – не знаю. Я был совершенно голым и чертовски замерз. Я не знал, что случится раньше – меня арестуют или я окончательно окоченею от холода.
– И что же ты сделал?
Джейк заново наполнил стаканы.
– Стащил у кого-то с веревки какое-то барахло, оделся и пошел в другую деревню. Там я нанялся на рыбацкое судно, которое шло на острова Силли. Пару недель я провел на Треско – красиво, но скучно, как в аду, – затем отправился в рейс на другом судне, в Брест. Они везли лук или что-то в этом роде. – Он пожал плечами. – А потом… потом я постоянно перебирался с места на место. Почти все уже забыл. А кое-что лучше и не вспоминать.
– А глаз? – спросил Гай. – Что у тебя случилось с глазом?
– Мужчинам я обычно говорю, что на меня напал леопард, женщинам – что меня ударила ножом проститутка в Макао. Но тебе я скажу правду, Гай, а она заключается в том, что я слишком много выпил и, кроме того, накурился какой-то дряни, в общем, я отрубился, а когда пришел в себя, увидел, что кто-то шарит по моим карманам. Я начал сопротивляться, но у этого типа был нож, а у меня не было, к тому же я был пьян, и он этим воспользовался. – Джейк коснулся пальцами повязки и тут же убрал руку. – У меня есть стеклянный глаз, но эта чертова штука все время вываливается, так что с повязкой удобнее.
– Господи, – пробормотал Гай.
– В общем, я на два месяца угодил в жалкое подобие больницы в Танжере, так что мне пришлось протрезветь и проанализировать свою жизнь. Мне не понравилось то, что я увидел. Но предпринимать еще одну попытку самоубийства было бы нелепо. – Он помолчал, потом спросил: – А ты, Гай? Какого черта ты здесь делаешь?
– Предполагается, что лечу больных. – Он поморщился. – Я работаю в миссионерском госпитале в провинции. При этом я умудрился подцепить одновременно и малярию, и амебную дизентерию, так что меня собираются отослать домой. Досрочное расторжение контракта по причине плохого здоровья.
– А почему ты поехал сюда, Гай? Когда мы встречались в последний раз, мне показалось, что ты неплохо устроился в Лондоне.
Гай пожал плечами.
– Мне все надоело. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Это напоминало бег на месте, но я не видел возможности что-то изменить. А потом, когда Оливер сказал, что женится на Элизабет…
– Оливер? Твой Оливер?
– Да. Он женился на Элизабет Кемп в августе прошлого года.
Сначала Джейк оторопел. Затем оцепенение сменилось весельем, его плечи затряслись от смеха.
– Оливер и Элизабет? Твой Оливер… и Элизабет, дочь Николь?
– Не вижу в этом ничего смешного, – возмущенно сказал Гай. – Это было неожиданностью для всех нас.
– Такое не часто происходит, – проговорил Джейк, пытаясь унять смех.
– Дело в том, что Элизабет была беременна.
Единственный глаз Джейка округлился.
– У меня теперь есть внучка, – с гордостью сказал Гай. – Ее зовут Кристабель.
– Поздравляю. А как Элеонора? Не думаю, чтобы она рвалась нянчить внучку.
– Понятия не имею. Мы не переписываемся.
– Мне ее почти – заметь, почти – жаль, – задумчиво сказал Джейк. – А что значит – не переписываетесь? Она не в Африке?
– Боже, конечно, нет. Мы разводимся. – Гай снова нахмурился. – Но не только из-за Оливера и Элизабет. Это послужило лишь катализатором. – На него вдруг нахлынула тоска. – Наш чертов брак – мой и Элеоноры – ошибка. Ты можешь представить, Джейк, каково это – осознать, что двадцать лет твоей жизни были ошибкой?
Губы Джейка дрогнули.
– Конечно, могу, Гай. Моя жизнь – не что иное, как серия ошибок. От большинства из них страдаю я сам, но что здесь удивительного?
Наступила тишина, прерываемая лишь звуком быстрых шагов на улице и шорохом крыльев мелких белых мотыльков, кружащихся вокруг масляной лампы.
– А теперь я думаю, – медленно проговорил Гай, – что с моей стороны было крайне самонадеянно думать, что я могу что-то изменить: спасти мир или себя. Мое путешествие сюда привело меня к двум выводам: что у меня слабая печень и что в свои сорок шесть лет я все еще очень наивен.
– Ты идеалист, Гай, – мягко сказал Джейк. – Ты всегда им был.
«Великодушный приговор», – подумал Гай. Пограничная линия между идеализмом и самообманом казалась ему сейчас очень и очень тонкой.
– Значит, вы с Элеонорой расстались. А Фейт… как же Фейт?
– Она была на свадьбе. Хорошо выглядела.
– Я не об этом, – сказал Джейк, пристально глядя на Гая, – совсем не об этом.
– Я уехал рано. Не мог же я пойти на банкет!
Джейк с трудом удержался, чтобы не рассмеяться снова.
– Я почти сожалею об этом. О том, что меня там не было. Наверное, ты действительно чувствовал себя неловко.
– Абсолютно, – с жаром подтвердил Гай.
– Значит, ты просто… уехал?
– Я опаздывал на самолет, – оправдываясь, сказал Гай.
– Значит, ты увидел Фейт, сказал ей, что отчаливаешь в Африку, и снова исчез из ее жизни?
– Все было не так. Или так, но не намеренно.
Он вспомнил, как изменилось выражение лица Фейт, когда он сказал Ральфу, что уезжает в Африку. В ее глазах потух огонек.
– Фейт любит тебя, Гай. Она всегда любила тебя и всегда будет любить.
Гай впервые за многие месяцы почувствовал трепет надежды.
– Ты так думаешь?
– Я это знаю. – В голосе Джейка слышалось раздражение. – Не хочешь же ты сказать, Гай, что так и не признался Фейт в своих чувствах? Если ты, конечно, все еще любишь ее.
– Да, я люблю ее, – тихо сказал он. Потом попытался объяснить: – С моей стороны было бы довольно смешно и самонадеянно предполагать, что я нужен Фейт после всего, что случилось.
– Ты должен все исправить. – Джейк стукнул кулаком о ладонь. – Ты должен поговорить с ней.
– А ты, Джейк, ты сообщил ей, что ты жив и здоров?
– Один-ноль в твою пользу, – пробормотал Джейк и, поднявшись, распахнул ставни. В комнату влетело облако мошкары.
– Почему ты не написал ей? Письмо… открытку… Боже, ты должен был знать, что она страдает!
Джейк выглядел виноватым.
– Начнем с того, что я об этом просто не думал. Я мотался по свету, злясь на всех. А потом, уже в больнице, я вспомнил оставленные на берегу кучку одежды, письмо в рюкзаке. Я понял, что они должны были предположить. Хотя тот человек, у которого я украл одежду, или рыбаки могли…
– Нет. Видимо, нет.
– В общем, я подумывал о том, чтобы написать родным, а потом решил – зачем? Без меня им лучше. Фейт права. После маминой смерти мы свалили все на нее.
– Ральф убежден, что ты жив.
Джейк улыбнулся.
– У него всегда была поразительная способность верить в то, во что хочется верить, – с нежностью сказал он. – А тебе не приходило в голову, Гай, что это удивительно, что мы вообще выжили? – Его глаз потемнел. – Вспомни, что нам пришлось пережить. И вспомни, что мы потеряли. Испания… Франция…
– Ла-Руйи, – добавил Гай.
– И люди. Девушка, с которой работала Фейт… военный летчик – приятель Николь… Женя и Сара…
– Пять лет жизни Оливера, – пробормотал Гай.
– Мама, – сказал Джейк. – Я помню, кто-то сказал мне, что война перетасовала нас, как колоду карт. Но мы так и не смогли снова расположиться в правильном порядке. Ты только подумай, что мы видели. И что мы знаем. Наше поколение – мы стали свидетелями того, что нельзя вынести, нельзя представить. Освенцим… и Хиросима. Как жить с этим? – Он коснулся своей повязки. – Конечно, некоторые люди умудряются оставаться слепыми, но я не думаю, что ты или я способны на это.
Поток ночного воздуха немного охладил комнату.
– Если меня отошлют обратно в Англию, – осторожно начал Гай, – и если ты напишешь письмо, Джейк, я могу опустить его в почтовый ящик. Тогда Фейт узнает, что ты жив и здоров.
– Нет, – сказал Джейк.
– Пожалуйста…
– Не письмо. – Джейк пристально посмотрел на Гая. – Ты пойдешь к ней. Ты пойдешь и увидишь Фейт – лично, Гай. Никаких писем, никаких телефонных звонков. Обещай мне. – Его глаза горели. – Обещай, что сделаешь это, Гай.
Наступило молчание. Гай представил, что он снова увидит Фейт, и у него радостно заныло сердце. Он поднялся на ноги.
– А если я пойду к Фейт, что я ей скажу?
Джейк улыбнулся.
– Скажи ей, что я счастлив. Скажи, что у меня есть все, что я хочу.
Гай окинул взглядом маленькую пустую комнату с единственным стулом, подушками и потрепанным чемоданом. Он пожал Джейку руку и зашагал через ночь в свой клуб.
Ральф завел привычку писать себе памятки, потому что иначе он забывал сделать важные вещи, например, поесть или выкинуть мусор. Впрочем, памятки часто терялись. По-видимому, забывчивость – один из неприятных, но неизбежных признаков старости. Однажды утром, стоя на автобусной остановке, он обнаружил, что надел пальто прямо поверх пижамы, и поспешно вернулся домой, радуясь, что его никто не видел.
