Текст книги "Следы на песке"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Далеко внизу графитового цвета волны обвивались вокруг острых скал. Осторожно ступая по узкой тропинке, Джейк решил, что проработает в школе еще несколько недель и, если не станет легче, в конце семестра уволится. Он поедет за границу, например, в Италию. Он давно не был в Италии. Он поедет в Италию, напьется до смерти и, может быть, умрет счастливой смертью, чтобы не быть больше обузой для Фейт.

– Какого черта вы здесь делаете, Мальгрейв? – раздался голос позади.

Джейк вздрогнул и обернулся.

– Обдумываю свой конец, Стрикленд.

– Для этого здесь слишком холодно. К тому же вы распугаете бакланов.

В руках у Стрикленда был бинокль.

– Я не знал, что вы любитель наблюдать за птицами.

– Это мое прикрытие. По правде говоря, я бы сошел с ума, если бы не сбегал из школы раз в неделю. Моя нога, а точнее, ее отсутствие, избавляет меня от необходимости дежурить на спортплощадке. – Стрикленд получил ранение тридцать пять лет назад, в Первую мировую, во время битвы при Сомме. – А вы, Мальгрейв?

– Кашель.

– Вы обращались за помощью к этой страшной венгерке?

– Миссис Зелински – полька. И она не страшная. Наоборот, довольно симпатичная.

Посещая школьный лазарет, Джейк обратил внимание, что у миссис Зелински, которая выполняла и обязанности медсестры, черные волосы, голубовато-белая кожа и глаза, как осколки блестящего корнуолльского гранита.

– Не обольщайтесь, – язвительно сказал Стрикленд. – Все пытались. Денман… Лоулис… Кроме меня, конечно. Меня такие вещи уже не волнуют. Так вы к ней обращались?

– Миссис Зелински дала мне мазь и велела бросить курить.

Джейк протянул Стрикленду пачку сигарет и закурил сам.

Стрикленд достал из кармана плоскую фляжку.

– Хотите глоток?

Виски приятно согрело Джейка. Глядя на него, Стрикленд сказал:

– Могу предположить, что именно алкоголь – ваша слабость. – Они пошли по тропинке. – Мы все здесь ущербные. Так уж капитан Манди подбирает персонал. У меня – нога, Лоулис – игрок, Денмана выгнали из Кембриджа, а Линфилд… Линфилд просто садист.

Джейк рассмеялся.

– Я удивляюсь, как меня взяли. У меня нет диплома.

– Видите ли, наши недостатки позволяют капитану платить нам меньше. Благодаря этому он, скорее, раньше, чем позже, сможет удалиться на покой, обеспечив себе безбедное существование. Впрочем, ему повезло, что он взял вас, хотя вряд ли он это осознает.

Они вышли на мыс. Среди редких кустиков травы попадались мелкие розовые цветы. Джейк посмотрел на Стрикленда.

– Почему вы так говорите?

– Потому что вы – хороший учитель.

Джейк разразился взрывом хохота.

– Мне приходится преподавать латынь, хотя приглашали меня как учителя французского и немецкого. Так вот, я иду на один урок впереди учеников, Стрикленд. Читаю учебник накануне вечером.

– Вы любите этих маленьких негодников, – сказал Стрикленд.

– Учеников?

– Да. Понимаете, я их терпеть не могу. А вы их любите.

Порыв ветра ударил Джейка в лицо. Он моргнул.

– Да. Пожалуй, да.

– Все остальное не важно. Вы любите этих мальчишек, включая тупиц и нытиков, а потому вы хороший учитель.

Джейк бросил окурок в бьющиеся внизу волны. Вдалеке зазвонил колокол.

– Пора возвращаться в тюрьму, – мрачно сказал Стрикленд.

Спустя некоторое время Джейк осознал, что ему нравится деление дня на отдельные части: уроки, игры, перемены, обед и ужин. Ему нравилось, что не надо принимать решения, не надо искать смысл в своем существовании. Унылый серый корнуолльский пейзаж – суровый каменистый берег и вересковые пустоши – уже не вызывал в нем прежней неприязни. Он привык к своей холодной тесной комнатке с коричневым линолеумом на полу, служившей и спальней, и кабинетом. Развлечений было немного: раз в неделю выпивка в компании Стрикленда и Денмана, преподавателя английского, и легкий флирт с местной барменшей. В Хитервуде было мало женщин: внушающая ужас жена директора, толстая старая кухарка да пара забитых горничных, с которыми Джейк несмело заигрывал. И заведующая хозяйством школы, миссис Зелински, чей язычок был остр, как игла, которой она прокалывала нарывы.

Многое в Хитервуде по-прежнему приводило Джейка в замешательство. Больше всего его возмущало применение в школе физических наказаний. Даже в армии, думал Джейк, не бьют солдат кожаным ремнем. Ремень висел в школьном холле; провинившийся должен был принести его сам, и это делало наказание еще более унизительным. Джейк никогда не прибегал к ремню – один вид этого предмета вызывал у него приступ дурноты, но большинство других учителей применяли этот вид наказания. Особенно часто бил учеников мистер Линфилд, учитель математики. Джейк подозревал, что это доставляет ему удовольствие.

Однажды вечером, возвращаясь к себе в комнату, Джейк наткнулся на Линфилда, который что-то выговаривал ученику. Коридор был погружен в полумрак (директор экономил на электричестве), и Джейку пришлось внимательно приглядеться, чтобы узнать мальчика. Это был Киркпатрик из его класса. Неаккуратный, близорукий, страдающий от аденоидов, бестолковый в спортивных играх, он не располагал к себе ни сотоварищей, ни учителей. Его родители жили в Африке, и на короткие каникулы Киркпатрика поручали заботам дяди-холостяка. Джейк не мог вообразить более жалкое существование, чем то, которое влачил этот мальчик.

Линфилд громко отчитывал Киркпатрика. «Должно быть, бедный ребенок напутал что-то в уравнениях, – подумал Джейк. – Видимо, сейчас Линфилд отправит его за ремнем». Но, приблизившись, Джейк увидел, что Линфилд снял с мальчика очки и ударил ладонью по лицу. Звучный хлопок эхом отозвался в коридоре.

Джейк впоследствии так и не мог вспомнить, что произошло между этим звуком и треском, с которым голова Линфилда стукнулась о стену. Черная пустота. Руки Джейка сомкнулись на шее Линфилда. Киркпатрик убежал – стук башмаков, мокрое от слез лицо. Линфилд задыхался и бессвязно лопотал:

– Проклятье, Мальгрейв, отпустите меня.

Он начал кашлять. Цвет лица из красного стал белым, потом синим. «Цвета британского флага», – подумал Джейк, продолжая давить. Затем он почувствовал, что кто-то тянет его назад, и услышал голос Стрикленда:

– Ради бога, Мальгрейв, вы его задушите.

Джейк разжал руки. Линфилд, кашляя, опустился на пол.

Прошагав по коридору, Джейк вышел из здания школы, пересек спортивную площадку и направился к утесам. Тропинка была узкой и скользкой от грязи. Волны бились о прибрежные скалы. Клочья пены, принесенные ветром, таяли на лице, смачивая ресницы. Стоя на краю утеса, Джейк думал о том, как легко прыгнуть вниз, нырнуть в бездну и увидеть, как вода смыкается над головой. Он презирал себя за то, что не способен шагнуть вперед. Он знал, что труден только этот первый шаг.

Некоторое время спустя он услышал голос, выкликающий его имя, и, обернувшись, увидел, что к нему бежит миссис Зелински. Она задыхалась, на бледном лице выступили красные пятна.

– Мы с мистером Стриклендом ищем вас повсюду, мистер Мальгрейв.

Джейк выбросил в море окурок сигареты.

– Вы слишком много курите. Опять начнете кашлять.

– Хорошо, брошу курить, – сказал он и швырнул пачку сигарет в море. Потом сел на траву и обхватил руками колени. – Теперь все в порядке.

– Я пришла сказать вам, что мистер Линфилд чувствует себя хорошо, – сказала миссис Зелински. – Я осмотрела его – только небольшие поверхностные синяки.

– А я-то надеялся, что он сдохнет.

– Это глупо, потому что тогда бы вас повесили.

Джейк потер тыльной стороной руки переносицу и ничего не сказал.

– Когда я увидела, что вы стоите здесь, я испугалась. Я подумала, что вы можете сделать какую-нибудь глупость.

Он поднял голову и рассмеялся.

– У меня не хватило мужества.

– Мужества? – возмутилась она. – Мужество нужно, чтобы продолжать борьбу. А это – слишком легкий выход.

– Господи. Похоже, вы начитались женских журналов. Я был о вас лучшего мнения, миссис Зелински. Я думал, что вы мятежница вроде меня.

– Конечно, Линфилд – ужасный человек. Я не виню вас в том, что вы сделали. Это было глупо, но я не виню вас. Вы идете обратно в школу, мистер Мальгрейв?

«Она думает, что я хочу утопиться», – подумал Джейк. Он улыбнулся и покачал головой. В душе была пустота.

– Холодно. – Она поежилась и запахнула вязаный жакет. – Вы получите пневмонию… Глупо сидеть здесь, на мокрой траве.

– Хорошо, я встану.

Джейк поднялся на ноги и пошел вдоль обрыва. Женщина мелкими быстрыми шагами последовала за ним. Через некоторое время он обернулся и сердито сказал:

– Идите домой. Ради бога, идите.

– Уже темнеет. Вы можете поскользнуться и упасть.

– Ну и что? Невелика потеря.

– Опять вы говорите глупости, мистер Мальгрейв.

Ее навязчивая забота раздражала Джейка.

– Ступайте домой, миссис Зелински. Я не стою того, чтобы спасать меня. Я ничем не лучше Линфилда.

– Это чушь. Вы совсем на него не похожи.

– Линфилд с наслаждением бьет учеников, – сказал Джейк уже более спокойно. – А я с наслаждением побил его. – Он увидел замешательство в ее глазах и довольно улыбнулся в душе. – Я не шучу. Я сделал это с наслаждением.

Порыв ветра унес его брошенные через плечо слова. Джейк заставил себя вспомнить, когда он впервые испытал холодную, воодушевляющую ярость. Возможно, в Испании, во время гражданской войны. Или во время того кошмарного путешествия через Францию, когда он проснулся и увидел, что какой-то мужчина пытается стащить у него велосипед, который он сам незадолго до того украл.

– Я хотел убить его! – крикнул он полуобернувшись. – Если бы не Стрикленд, я бы сделал это.

– Это не то же самое! – Она взобралась на травянистый гребень на краю утеса, чтобы быть на одном уровне с ним. – Киркпатрик – маленький мальчик.

– А Линфилд – немощный астматик, который вымещает свою слабость на тех, кто еще слабее. – Странно, но Джейк вдруг понял, что не может смотреть, как эта женщина балансирует на краю обрыва между землей и морем. – Слезьте оттуда, – сказал он. – А то поскользнетесь.

– А вам-то что? Вас ведь ничего не волнует.

Он схватил ее за руку и стащил вниз, в безопасное место.

– Вы должны думать о сыне…

– Джордж – не ваше дело. Вам ведь ни до кого нет дела.

Он увидел, как она снова шагнула к обрыву, и на мгновение подумал, что мог бы ударить ее, как ударил Линфилда, но вместо этого грубо притянул к себе.

– Не надо, – проговорил он.

Из-за близости ее тела голос звучал приглушенно.

Она дрожала – Джейк не знал, от холода или от страха. Он ладонями ощущал эту частую ровную дрожь. Он снял пиджак и накинул ей на плечи.

– Спасибо, мистер Мальгрейв.

– Зовите меня Джейк.

Они приблизились к тому месту, где утес отлого спускался к маленькому каменистому пляжу. Криво улыбнувшись, Джейк сказал:

– По обычаю, миссис Зелински, на представление нужно ответить тем же.

Ее бледное лицо слегка порозовело.

– Меня зовут Мэри.

– Я ожидал чего-нибудь экзотического. Чего-нибудь польского.

– Я теперь англичанка, мистер Мальгрейв, то есть, Джейк. И Джордж, мой сын, тоже англичанин. – В ее голосе звучала гордость. – Может, мы вернемся обратно в школу?

В бухте, куда они уже спустились, было немного теплее, но губы Мэри все еще были синими от холода.

– Все равно меня уволят, – сказал Джейк. – Вряд ли меня встретят с распростертыми объятиями после того, как я чуть не задушил другого преподавателя.

Она впервые улыбнулась.

– Я работаю здесь гораздо дольше вас, Джейк. Капитан Манди не будет ничего предпринимать. Поверьте мне. Ему не нужен скандал, и, кроме того, он ленив и не захочет искать другого преподавателя иностранных языков.

Ледяной ветер обжигал кожу. Джейк знал, что это случится снова, что он сам разрушит то временное убежище, которое дал ему Хитервуд. «Что ж, по крайней мере, я разобрался в себе», – с иронией подумал он.

– Стрикленд рассказывал вам о своей теории? Что всем нам здесь есть что скрывать? Я уже сказал вам, Мэри, что способен испытывать наслаждение от насилия. В прошлом это было полезно, но сейчас становится помехой.

– Я догадываюсь, что вы говорите о войне. Вы служили в войсках?

– Первое время в армии я бездельничал, а потом был во Франции. Понимаете, Мэри, я видел такое – и делал тоже, – что отдалило меня от других людей. Я не приспособлен к жизни в этом мире и в то же время его презираю. Людей заботят такие мелочи… «Что будет на ужин? Кто что кому сказал?» – все это настолько незначительно.

– Однажды я испытала подобное чувство, – сказала она. – Когда узнала, что беременна.

Джейк был удивлен.

– Но ведь вы обожаете Джорджа…

– Конечно. – Наступило долгое молчание, словно Мэри обдумывала что-то. Наконец она сказала: – Понимаете, Джейк, я была не замужем. – Она засунула руки глубоко в карманы его пиджака. – Я никогда не была замужем. Зелински – моя девичья фамилия. Об этом никто не знает. Я рассказала вам это, чтобы убедить вернуться. Мне тоже хотелось все бросить, но я не сделала этого и рада. Эта работа дает мне и Джорджу крышу над головой. Кроме того, Джордж получает образование.

– Сомнительное образование, – фыркнул Джейк.

– Английское образование. – Ее голос смягчился. – Джейк, вам надо отбросить прошлое. Надо думать о другом. Вы, пожалуй, похожи на меня, Джейк, – сурово добавила она. – Я помогу вам.

Ее глаза были темного, чернильно-серого цвета. На мгновение их взгляды сошлись, потом Джейк отвернулся. Волны бились о берег, разбивая валуны в мелкие песчинки. Мэри подняла воротник его пиджака. На фоне безбрежного моря и огромных скал она выглядела такой маленькой и беззащитной. Джейк почувствовал, что в нем зарождается не просто желание, а симпатия. Но бремя ответственности, которую эта симпатия может повлечь за собой, ужаснуло его. Лучше задушить это в зародыше.

– Это бесполезно, Мэри. Я здесь чужой.

– Но мы все здесь чужие, разве нет? Перемешаны, как разноцветные конфеты, которые Джордж покупает в лавке.

Он улыбнулся и засунул руку в карман своего пиджака.

– Где-то здесь лежат сигареты…

– Вы их выбросили в море.

– Проклятье. Черт бы вас побрал, Мэри. Какая вы назойливая женщина. Вы напоминаете мне мою сестру. – Он сжал ее холодные белые пальцы. – Вы опять замерзли.

И, взяв Мэри под руку, Джейк повел ее обратно в школу, поскольку больше идти было просто некуда.

Джейка не уволили. Капитан Манди ограничился внушением.

– Боится огласки, – пояснил Стрикленд, выбивая золу из трубки. – Когда один преподаватель пытается убить другого, это выглядит не очень хорошо.

В свободные дни Мэри Зелински придумывала развлечения: катание на рыбацкой лодке в гавани Падстоу, экскурсия в колонию художников в Сент-Айвс. Джейк взял у Стрикленда старенький автомобиль, и они поехали в Тинтаджел. Среди руин цвели орхидеи и гвоздики. Они съездили и на Бодминскую пустошь, где выстроившиеся в круг высокие камни – менгиры – отбрасывали длинные тени. Укрывшись среди камней, Джейк наблюдал за Мэри. Она играла с Джорджем, то вбегая в круг, то выбегая из него, и ее черные волосы свободно падали на плечи, а серые глаза светились от смеха.

Фейт уже собиралась ложиться спать, когда раздался звонок. Гай, подумала она, бросилась вниз по лестнице и распахнула дверь. На пороге стояла Николь.

– Как я рада видеть тебя, Фейт. – Крепкое объятие. – Где тут у тебя ванная? Умираю, хочу писать.

– Наверху, направо, – сказала Фейт, в оцепенении глядя на сестру.

Она не видела Николь около двух лет.

Холл был завален чемоданами и свертками. Фейт отнесла все наверх. Появившись из ванной, Николь объяснила:

– В самолете был только один туалет, а в лондонском аэропорту очередь тянулась на милю. – Она сбросила пальто из светлой шерсти, точно такого же оттенка, как ее короткие кудри, и повертелась на месте. – Тебе нравится? Совсем как у Лиз Тейлор. – Обтягивающий свитер и юбка-клеш подчеркивали округлости ее миниатюрной фигуры. – Фейт, ты чудесно выглядишь. Какое красивое платье. А волосы! Наверное, ты влюблена. – Она взяла Фейт за руки. – Ничего, что я заглянула к тебе? Я собиралась поехать прямо в Комптон-Деверол, но мне нужна была ванная.

Было время, когда Фейт не желала видеть Николь; время, когда она считала, что сестра получила все то, о чем мечтала она сама, и выкинула прочь. Но Николь не знала, что такое угрызения совести, к тому же она была так мила и беззаботна, что было просто невозможно обижаться на нее. Ее всегда было легче любить. И теперь у Фейт осталась по отношению к сестре лишь некоторая настороженность, между ними возникла дистанция, которой не было в детстве.

– Конечно, не возражаю. Хочешь выпить?

– О, да, дорогая, пожалуйста. Ты как всегда необыкновенно догадлива.

– Я думала, ты на съемках фильма… Помнишь, ты писала об этом в январе?

– Ничего не получилось. Там такие песни… ты не поверишь, насколько они ужасны. Представляю, что сказал бы Феликс. – Николь скривила лицо и пропела: «Любовь, как луна в июне, хороша, хочу взлететь, как воздушный шар». – Она захихикала. – Все ясно?

Фейт протянула сестре джин с тоником.

– А как же контракт?

– Они немного пошумели, но не стали настаивать. Найду что-нибудь другое. Что-нибудь получше. – Николь чокнулась с Фейт. – Знаешь, я встретила замечательного человека. Он – техасец, его зовут Майкл, и я абсолютно уверена, что он – моя настоящая любовь. Он сейчас уехал по делам, и у меня сердце разрывается, поэтому я решила отвлечься, прилететь сюда и повидаться со всеми. А как ты, Фейт? – Николь прищурила голубые глаза. – Когда я позвонила в дверь… ты ведь ждала кого-то другого?

– Нет, не ждала, – сказала Фейт и замолчала, сердясь, что выдала себя.

Николь опустилась на пол и начала вытаскивать из чемоданов одежду и обувь.

– Я привезла тебе несколько прелестных вещиц. Вот это и еще это. – Она свалила коробки и свертки на колени Фейт. – Я не стану больше ни о чем допытываться. Но ты выглядишь счастливой, и если для этого есть причина, я рада за тебя. Я знаю, что ты всегда любила Гая Невилла, и если это он, я особенно рада. Элеонора и я – мы обе владели Гаем лишь временно. Он всегда был твоим, Фейт.

Подъезжая к Комптон-Деверолу, Николь радовалась, что снова может насладиться волшебным видом этого дома, как в первый раз, когда Дэвид привез ее сюда в качестве своей невесты. Крыша и окна сияли на солнце.

Она отыскала их на террасе позади дома. Дэвид рвал сорняки, пробивающиеся между каменными плитами, а Элизабет сидела за старым деревянным столом и что-то писала. Несколько мгновений Николь просто стояла в тени дома и наблюдала за ними.

Наконец Дэвид поднял голову.

– Николь!

Она улыбнулась и подошла к нему.

– Не спрашивай меня, почему я не позвонила и не предупредила о своем приезде. Ты же знаешь, что я никогда этого не делаю. Я люблю узнавать по лицам людей, рады ли они меня видеть.

Когда он обнял ее, она закрыла глаза, наслаждаясь, как и всегда, спокойствием и уверенностью, которые всегда давали ей его прикосновения. Когда Дэвид отпустил ее, она протянула руки навстречу дочери:

– Элизабет, дорогая, как ты выросла.

Вид дочери привел Николь в некоторое замешательство. В ее памяти сохранился образ маленькой девочки в прелестном розовом платьице – такой была Элизабет два года назад. Сейчас одиннадцатилетняя девочка, одетая в ужасную плиссированную юбку и трикотажный джемпер, была всего лишь на несколько дюймов ниже матери. Крепкая, хорошо сложенная. «Ладная», – подумала Николь. Она и представить не могла, что у нее такая дочь.

– Я привезла вам обоим кучу подарков, но, боюсь, одежда будет мала тебе, Лиззи.

Дэвид принес чемодан, который Николь оставила перед домом. Николь опустилась на колени и открыла крышку.

– Дэвид, я купила тебе книгу – первое издание «Моби Дика».<sup>[45]45
  Знаменитый роман американского писателя Г. Мелвилла (1819–1891).


[Закрыть]</sup> Я нашла его в книжном магазине в Бостоне. Попыталась прочесть, но не смогла – мне было так жаль бедного кита… И еще несколько замечательных рубашек – хлопок, и такая милая расцветка, правда? Да, и носки в полоску.

– Обо мне будет говорить весь Сити, – сказал он.

– Я не смогла устоять и купила еще вот это. – Она протянула ему миниатюрную модель «студебеккера». – Посмотри, здесь в фарах есть зажигалка, и багажник открывается – ты можешь хранить там табак для трубки. Да, а еще… – Она вынула плоский пакет и скривилась. – Это граммофонная пластинка с моими песнями из фильма. Они просто ужасны. Если хочешь, можешь использовать пластинку как подставку под горячее.

Николь снова склонилась над чемоданом, вынимая подарки.

– Лиззи, посмотри, какая кукла – у нее башмачки на пуговках и глаза закрываются. А вот платья и юбка, но, боюсь, придется выпустить весь запас на подоле. А это я нашла во Флориде.

Открыв маленький кожаный футляр, Николь показала дочери нитку речного жемчуга.

– Тебе нравится, дорогая?

– Конечно, мама, – вежливо ответила Элизабет.

– Я думаю, жемчуг надо спрятать, пока ты не подрастешь немного, Лиззи, – сказал Дэвид.

– Хорошо, папа.

– Дэвид, что за строгости! – Николь поднялась на ноги. – Я носила украшения моей матери, когда мне было шесть лет! Помню, в Неаполе я надела мамину шелковую кофту вместо платья и жемчужное ожерелье. Я пела и танцевала, а Фейт ходила по кругу с шляпой, и мы собрали кучу денег…

– И все же я думаю, мы уберем на время это ожерелье, – повторил Дэвид.

Элизабет протянула футляр отцу.

– Пожалуй, ты прав, – заметила Николь. – Нитка может легко порваться, а нанизывать жемчужины обратно так утомительно. Но я куплю тебе что-нибудь взамен, дорогая. На следующей неделе мы с тобой поедем в Лондон, будем ходить на балет, в театры и по магазинам…

– На следующей неделе у Лиззи начнутся занятия в школе, – спокойно сказал Дэвид.

– Что такого, если она пропустит неделю или две?

– У меня теннисный матч, мама. – Элизабет взяла мать за руки. – Я бы с радостью поехала с тобой в Лондон, мама, но не могу пропустить матч. И потом, мне еще надо довязать одеяло.

– Какое одеяло?

– Для бедных детей в Индии. Надо связать много квадратов, а потом сшить их вместе. Это требует времени.

– Могу представить, дорогая, – пробормотала Николь.

Глядя на дочь, она гладила ее темные шелковистые волосы и думала о том, какой странный у нее ребенок. Ей уже не раз приходило в голову, что в этом чертовом роддоме перепутали детей и ей достался чужой младенец.

Но она тут же отбросила эту мысль. Элизабет явно была дочерью Дэвида. Она унаследовала от него темные волосы, уравновешенность и спокойствие. Николь коснулась рукой нежной щеки дочери.

– Лиззи, не пора ли задать корм Пэнси? – раздался голос Дэвида. – Беги скорее. А я предложу твоей маме что-нибудь выпить.

Девочка умчалась прочь. Николь тяжело вздохнула и опустилась в шезлонг.

– Дэвид, пожалуйста, большой стакан джина с тоником. А лед есть? Вы еще не обзавелись холодильником?

– Нет, – с улыбкой ответил он. – Но я держу тоник в погребе, так что он не должен быть слишком теплым.

Когда через пять минут он вернулся, держа в руках два стакана, Николь сказала:

– Тебе не кажется, что ты слишком опекаешь Элизабет?

Дэвид сел рядом с ней.

– Я хочу, чтобы она была счастлива. Хочу уберечь ее от ударов судьбы.

– Мне кажется, ты оберегаешь ее от меня.

– Мне жаль, если это выглядит так.

– Неважно. Я все понимаю. Ты не хочешь, чтобы она выросла похожей на меня.

– Я бы хотел, чтобы она обладала твоей красотой… твоей силой духа… твоей храбростью, – проговорил он, глядя на Николь.

– Не понимаю, почему я ушла от тебя, Дэвид. Я всегда буду обожать тебя.

– Ты ушла, потому что еще оставались страны, где ты не была, и люди, с которыми ты еще не подружилась, – без всякой обиды сказал Дэвид.

Они сидели в дружном молчании, наблюдая, как чернильные тени деревьев на лужайке становятся все длиннее.

– Расскажи, как у тебя дела, Николь, – попросил Дэвид. – Ты станешь знаменитой актрисой? Мы увидим твое имя в неоновых огнях на Пикадилли?

Она рассмеялась.

– Боюсь, что нет. Сниматься в кино – утомительное занятие. Ждешь часами, потом тебя, наконец, снимают, и получается минутный эпизод.

– Тогда чем же ты займешься?

– Чем? Буду петь. Мне это больше нравится. Я люблю видеть публику перед собой.

– Это звучит как-то… неопределенно.

– Определенность – не в моем характере, Дэвид, разве не так?

Их взгляды встретились, и он покачал головой.

– А как у тебя с деньгами?

– Все в порядке. Абсолютно в порядке. – Она заметила кожаные заплаты на рукавах его куртки.

– А ты, Дэвид? Все еще работаешь в Лондоне?

– Да, по-прежнему в министерстве иностранных дел. Я предпочел бы бросить службу и заняться фермерством, тогда Лиззи не пришлось бы учиться в интернате. Но это неразумно с практической точки зрения.

Николь коснулась его руки.

– У тебя усталый вид, дорогой.

– Мне сорок четыре, – с улыбкой сказал он. – Я старый и седой.

– Как и я.

– Нет, – сказал он. – Нет.

– Пойду отыщу Лиззи. Я уезжаю завтра утром.

– Так скоро?

– Да. Поэтому мне надо посекретничать с дочерью.

Лиззи была в конюшне. Некоторое время Николь незаметно наблюдала, как дочь расчесывает хвост пони, что-то негромко приговаривая. Было видно, что она любит его, так же как сама Николь когда-то в детстве любила своих осликов, собачек и котят. На мгновение Николь почувствовала невыносимую грусть, как будто потеряла что-то очень ценное и даже не сразу обнаружила пропажу.

Но на следующее утро, покидая Комптон-Деверол, она посмотрела через плечо на поблескивающие окна, которые когда-то пыталась сосчитать, и поняла, что не смогла бы поступить иначе, потому что только путешествия приносили ей радость.