Текст книги "Звезда морей"

Автор книги: Джозеф О’Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Глава 9
КАРТА ИРЛАНДИИ

В которой мы завершаем нашу печальную трилогию о ранних годах жизни Мэри Дуэйн, глубине ее чувства и некоторых поразительных событиях

Однажды днем, когда они гуляли по пшеничным полям в Килкеррине, их застиг налетевший с залива шквал. Они укрылись в заброшенном доме у просеки: здешние обитатели недавно перебрались в Ливерпуль. Мэри и Дэвид побродили по тесным комнатушкам, посмотрели на разрушающуюся глиняную посуду, на картинки на стенах. Пресвятое Сердце Иисуса. Патрик, изгоняющий змей. Календарь, вырванный из «Альманаха пастуха». На столе стояла щербатая эмалированная тарелка, на ней лежали вилка и ложка, точно стрелки часов, будто кого-то ждут домой с минуты на минуту. Но никто уже не вернется.

Ему удалось развести огонь в потухшей золе очага, и они улеглись рядом. В комнате стоял холод, как в склепе, но тело его было теплое. Некоторое время они целовались и обнимались, потом он коснулся ее бедра, но она мягко отвела его руку.

– Я сегодня не могу, котенок. Давай просто целоваться.

Улыбка его испарилась, как снег с каната.

– Тебе нездоровится?

– Я как ископаемая окаменелость. Честно.

– Я тебя не обидел? Я не хотел позволять себе лишнего.

– Ничего ты не позволял, болтунишка. – Она снова поцеловала его. – Просто у меня такой день.

Он ласково улыбнулся.

– Что это значит?

– Ты разве не знаешь, что бывает у каждой девушки раз в месяц?

– Нет.

– Подумай.

Он пожал плечами.

– Ей выдают карманные деньги?

Она посмотрела на его недоуменное лицо.

– Шутишь?

– Что ты имеешь в виду?

– Это бывает раз в месяц. Это связано с луной. – С луной?

– Ее посещает гость. Вот как меня сейчас.

Он огляделся, точно ожидал увидеть ангела-хранителя.

– В Винчестерском колледже в Гэмпшире тебе об этом не говорили?

– Кажется, нет. Во всяком случае, я ничего такого не слышал.

– Тогда спроси у сестер.

– Думаешь, у них тоже это бывает?

– Это бывает у всех женщин.

– И у тети Эдди?

– Иисусе. Хватит уже.

– А как это называется?

– Некоторые зовут это «проклятьем». Но есть и другие названия.

– Что бы это ни было, судя по всему, неприятная штука.

– Не такая неприятная, как если ее нет, поверь мне.

– Что ты хочешь этим сказать, М-мэри?

– Спроси у своих сестер.

* * *

В конце сентября он вернулся в Англию, в пансион. Порой писал ей любовные письма; о том, что письма именно любовные, она догадывалась по нарисованным на полях сердечкам и купидончикам. Мэри постыдилась признаться ему, что не умеет читать. У моста в Тумболе пресвитерианцы открыли неофициальную школу для детей арендаторов, но отец не желал, чтобы она общалась с пресвитерианцами. Мэри не понимала, чем так опасны пресвитерианцы: великий Вольф Тон тоже был пресвитерианцем, возглавил вместе с соратниками восстание 1798 года, сражался и погиб за свободу Ирландии. Но перечить отцу не хотела. И за ту осень и зиму сама выучилась грамоте по букварю, который ей дал приходский священник: черные чернильные пятна на страницах тетрадного листа в синюю линейку постепенно превращались в клятвы верности и любви.

Винчестер. Гэмпшир. Англия. Великобритания. Он не исчез: доказательство тому – атлас. Его координаты можно вычислить, как и ее, но расстояние между ними превосходит географическое.

Мэри Дуэйн сохла: теперь она поняла это слово. Ее возлюбленный присылал ей рисунки английских растений: незабудки, полыни, амаранта. Она отвечала таволгой, горным вереском. Папоротником из их леса возле озера Глендоллах. Она так по нему тосковала, что сделалась вялой и раздражительной. Без него Коннемара была пустынна, как брошенное гнездо. Ночью она лежала в кровати, которую делила с двумя сестрами, дожидалась, пока они нашепчутся и заснут, и ласкала себя, представляя, что пальцы не ее, а Дэвида Мерридита. Делал ли он так же? Мэри не раз слышала сплетни, что мальчишки так делают. Она воображала, что руки не ее, а Дэвида Мерридита. И посылала ему мысль, что его руки – это ее руки. Мэри представляла, как ее мысль летит через море в Англию, точно золотая звездочка, парит над Ирландией, пересекает темное море, минует Уэльс, увлекая за собой хвост искр, над мерцанием городов в английской ночи, над фабриками и дымовыми трубами, над трущобами и дворцами, прямиком в его комнату в Винчестерском колледже, где он спит на присыпанных вереском простынях. Сны о нем становились диковиннее и горячее. Вскоре они достигли такого накала, что пугали ее саму. Она рассказала о них (о некоторых из них) священнику на исповеди. Священник был веселый, молодой, из тех, кто поет на свадьбах. Все девушки его обожали. Он снисходительно выслушивал исповеди. Но исповедь Мэри Дуэйн встретил без снисхождения.

Он сказал, что подобные грезы – страшное зло, омерзительное оскорбление Девы Марии. «Богородица плачет, когда видит этакий грех, – ярился он. – Каждый раз, как его совершают, ее сердце пронзает пылающий меч. Когда юная дева оскверняет тело, данное ей Богом, Сатана празднует большую победу».

Девам следует помнить мое о чем еще Молодые люди неспособны себя воздержать. Ими владеют чувства, чуждые девицам. Женщина – как ледник, тает медленно, мужчина – вулкан кипящих страстей. Крест этот несут все мужчины на свете, даже сам Папа Римский Пий. Такими уж нас замыслил Всемогущий Господь, но если дьяволу позволить, он обязательно вмешается в Божий замысел. И когда девица вовлекает юношу в смертный грех, это чревато чудовищными последствиями для его души и тела. Лечебницы для душевнобольных во всех городах Англии полнятся стонами мужчин, которых погубили женщины. И лучше такой девице было бы, если бы ей на шею повесили мельничный жернов и потопили ее во глубине Догз-Бэй[24]24
  См. Мф. 18:6.


[Закрыть], нежели чтобы она ввела молодого человека в соблазн похоти, противиться которому у него нету душевных сил. А о силах телесных нечего и говорить. Когда Сатана восстает на человека, впору спасаться бегством.

Несмотря ни на что, эта отповедь вселила в Мэри надежду. Она понимала, что поступает дурно, пожалуй, что и грешно, и не хотела, чтобы Богородица плакала из-за нее, по крайней мере, чаще, чем требуется. Но трудно на сколь-нибудь продолжительное время отогнать образ Дэвида Мерридита, охваченного дьявольским возбуждением.

Она пыталась. Она пыталась выбросить Дэвида Мерридита из головы. Согласилась пойти по ежевику с Ноэлом Хиллиардом, своей ровней, арендатором капитана Блейка, но не чувствовала к нему ничего: он любезен, силен, отпускает дурацкие шуточки и ловко кривляется. В тот вечер, когда она сообщила, что может предложить ему только дружбу, он был неутешен. Умолял Мэри Дуэйн не отказываться от него, он сумеет сделать ее счастливой. Ведь лю бовь бывает разной: наверняка и она полюбит его как-нибудь. В этом нет никакого толку, ответила она Ноэлу. И это несправедливо. Он достоин девицы, которая полюбит его всем сердцем. Ее же сердце отдано другому;

Однажды осенним утром они с отцом поехали на ярмарку в Балликоннили за мясницким ножом. По дороге увидели толпу мужчин, наблюдавших за тем, как на лугу жеребец лорда Кингскорта, отфыркиваясь и переступая мускулистыми ногами, кроет кобылу. Мужчины, странно посмеиваясь, следили за происходящим. Передавали друг другу трубку. Посмеивались и почти не перебрасывались словом.

В ту ночь ей привиделся раскаленный меч, который вонзается в обнаженное сердце матери Христовой. Мэри проснулась на заре, дрожащая и в поту.

Ее старшая сестра Элиза уже обручилась с симпатичным парнем из Кушатроу, который арендовал землю у озера Барнахаллиа. Мэри Дуэйн спросила, была ли Элиза близка со своим женихом.

– Нет, – ответила сестра. – Мы любуемся цветами.

Как девице не забеременеть, спросила Мэри Дуэйн.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто из любопытства.

– Хорошо, коли так, врушка. А то матушка задерет тебе подол да взгреет хорошенько: не выросла еще.

– О чем ты?

– Сама знаешь, о чем. Ишь, святая невинность.

– И все-таки – как же?

– Слезь с лошади в Чейплизоде.

– Что?

– Знаешь дорогу из Голуэя в Дублин?

– Да.

– Чейплизод перед самым Дублином.

– Правда?

– Вот и столкни его с лошади в Чейплизоде.

– А.

– Или сама слезь. В зависимости от положения Видимо, география – тоже язык: синтаксис ее сложнее английского.

Иногда она видела обнаженные тела своих братьев. А однажды вечером – и отца, когда он купался в ручье после того, как весь день расчищал от камней участок в горах. Неужели у Дэвида Мерридита такая же бледная вислая кожа, как у ощипанной олуши, и такой же пучок водорослей между ног? А живот у него круглый или плоский, как барабан? Ягодицы мешочком или выпуклые, как два оникса? Как называются прочие части его тела, прикосновение к которым доставляет ему такое наслаждение? И есть ли у них название? Как называются части ее тела, которых касались его руки, и она, дрожа, произносила его имя? Быть может, бессильные поцелуи и вздохи, которыми они обменивались в такие мгновения, тоже своего рода тайный невыразимый язык? Все ли любящие выкрикивают имена друг друга? Элиза и ее жених? Мать и отец? Мать Иисуса и ее муж-плотник: выкрикивали ли они священные имена друг друга, как Мэри Дуэйн со своим возлюбленным?

Запах скошенной травы напоминал о его теле, от жужжания пчел по телу разливалась истома. В церкви она рассматривала распятие, точно в небе над Коннемарой взошло новое солнце и залило землю разноцветным светом витражных окон. Обнаженный Христос не только свят, но и прекрасен. У него алебастровые бедра и могучие плечи. На его крепких руках вздуваются жилы. Увидишь такого не на кресте, а на рынке в Клифдене – с удовольствием купишь у него комод. Вряд ли тебе удастся остановиться в Чейплизоде. Ты пойдешь до конца. До самого Холихеда. В молитвах и правилах богослужения ей мерещился скрытый смысл. Это мое тело. Слово стало плотью. Я служу Тебе своим телом. Разве так думать грешно? Наверное, да. Бедная Дева Мария выплачет все глаза. Впрочем, ей не привыкать.

Однажды Дэвид Мерридит превратится в усталого старика. Сохранит ли он свою красоту? Или подурнеет, как его тетка? А может, как его отец, станет вспыльчивым старым мерзавцем, снедаемым виной и злобой? Так ее отец говорил об отце Дэвида Мерридита. Негодяй, которого пожирает затаенная ненависть.

Мэри помнила их последнюю встречу перед тем, как Дэвид уехал в Оксфорд, в Новый колледж. (Стоит ли говорить, что Новый колледж был никакой не новый.) Его отец с Томми Джонсом на день отбыли в Клифден. Дома не осталось никого. Он был в их распоряжении. Она выкупалась, переоделась в чистое, повязала волосы лентой. Она шагала по алее к Кингскорт-Мэнор, и ей казалось, будто желания ее вьются перед ней, точно птичья стая. Она старательно вспоминала карту Ирландии, дорогу из Голуэя в Дублин, повороты, объезды и достопримечательности, которыми можно насладиться по пути.

Дверь ей открыл сам Дэвид Мерридит. Он только вернулся от портного из Голуэя, и костюм переменил его до неузнаваемости. Академическая шапочка, длинная черная мантия, кремовый галстук-бабочка, изумрудный жилет с фарфоровыми пуговицами. Такая одежда называется «парадной». Казалось, все в его жизни непременно имеет название.

– Я сегодня не хочу гулять, Мэри.

– А поцеловать меня хочешь?

– С удовольствием. Но лучше не стоит.

– Не сумеешь себя воздержать?

– Что?

– Ты вулкан кипящих страстей. Я знаю.

Он коснулся ее лица, погладил по скуле.

– Я бы никогда не сумел причинить тебе зло, Мэри.

Она поцеловала кончики его пальцев. Она видела, как он волнуется.

– Что в этом плохого, если мы любим друг друга? Мы будем осторожными.

– Осторожными?

Она медленно провела губами по краешку его губ – так, как ему нравилось.

– Я знаю, как быть осторожной. Все будет хорошо. Не бойся.

Но он отстранился, бледный от волнения, и медленно, точно во сне, пересек комнату. Открыл крышку рояля. Закрыл. Стал передвигать украшения на буфете.

– Что случилось?

Над его головой вилась пчела. Он отмахнулся от нее.

– Мы с тобой давно знаем друг друга, правда, Мэри.

– С тысяча триста восемьдесят второго года, – пошутила она, но он не засмеялся. – Что с тобой, Дэвид? В чем дело?

– Отец сказал: «Чтобы я больше тебя с ней не видел».

– Почему?

– Сказал, таков мой долг.

– Какое отношение долг имеет к нашей дружбе?

– Ты не понимаешь. Он говорит, это мой долг. А если я не соглашусь, он вышлет твою семью.

– Никуда он нас не вышлет, – сердито ответила Мэри. – Мы Дуэйны.

– Что это значит?

– Предки моего отца тысячи лет жили на этой земле. И если твой отец хотя бы заикнется о таком, его самого вышлют.

– Он может выслать вас, если захочет, – тихо возразил Дэвид Мерридит. – Он может выслать вас хоть завтра утром. Но дело не только в этом.

– Ав чем?

– Сказать мне об этом его попросил т-твой отец.

От изумления она лишилась дара речи.

– Кажется, он считает, что все это… несправедливо. Если взглянуть на ситуацию в целом. Мэри, ты меня слушаешь?

– Ты говорил, важно лишь то, чего хотим мы с тобой.

– Да. Да. Но если честно…

– Так ты передумал? Ты сам не верил в то, что говорил? Все то множество раз, когда ты говорил мне это?

– Я думаю, Мэри… если взглянуть на ситуацию в целом…

Она думала о пчелах, вонзающих жало в плоть. Ужалив тебя, пчела умирает. Ужалить можно только раз.

– Вот, возьми, пожалуйста.

Он достал из кармана жилета с фарфоровыми пуговками пригоршню черноватых полукрон и протянул ей. По его лицу текли слезы.

Она ударила его – в первый и последний раз; она в жизни никого никогда не била, ни прежде, ни потом. Он стоял, как статуя, она била его по лицу, осыпала его пощечинами, не говоря ни слова. Она сама не помнила, долго ли била его. Будь у нее нож, она прикончила бы его. Перерезала бы ему горло, как мясник быку.

Она до сих пор цепенела, вспоминая об этом. Вспоминая, как набросилась на него.

Ее ошеломило даже не то, что она надавала ему пощечин. А то, что он не защищался.

Правила есть правила, даже в драке.

Глава 10
АНГЕЛЫ

Восьмой день нашего путешествия, в который добросердечный капитан заводит опасное знакомство (но поймет это слишком поздно)

Понедельник, 15 ноября 1847 года

Осталось плыть 18 дней

Долгота: 26°53.11’W. Шир.: 50°31.32’N. Настоящее поясное время по Гринвичу: 00.57 утра (16 ноября). Судовое время: 11.09. пополудни (15 ноября). Напр. и скор, ветра: N.O. 47°, 5 узлов. Море: бурное. Курс: S.W. 225°. Наблюдения и осадки: сильный шторм. С самого восхода сильные кратковременные дожди со снегом. Сегодня пошла вторая неделя, как мы отплыли из Кова.

В этот ужасный день умерли четырнадцать пассажиров третьего класса: всего с начала плавания скончались тридцать шесть пассажиров, тела их по обычаю были преданы морю. Из умерших четверо дети, один прожил на земле всего двадцать одни сутки. Пятнадцатый пассажир, рыбак из Линона, чей брат вчера отошел к Иисусу, лишился рассудка и покончил с собой, выбросившись за борт.

Да смилуется над их душами Господь во асепро щении Своем.

В изоляторе восемь человек, предположительно тиф. У одного подозревают холеру.

Сегодня из клетки на верхней палубе похитили поросенка. Несомненно, пассажиры первого класса переживут утрату сего мяса. Однако ж я распорядился впредь выставлять возле клеток охрану.

В сумерках я прогуливался по палубе подле полубака, обуянный унынием. Любые смерти тяжело сносить, а смерти молодых особенно, тем более детей: сие представляется сущей насмешкой над жизнью. Признаться, в столь мучительные минуты поневоле уверуешь, что миром правит зло.

По вкоренившейся за долгие годы привычке я пытался в раздумчивом молчании творить молитвы, как вдруг увидел одного из трюмных пассажиров: сраженный морской болезнью, он стоял на четвереньках подле решетки первого класса. Субъект прелюбопытный и примечательный, однако подчас ведет себя странно. По ночам любит прохаживаться по кораблю, хотя искалеченная нога чинит ему немалое беспокойство; прочие пассажиры прозвали его Призраком.

Завидев меня, бедолага стремительно поднялся, подошел к лееру, высунулся за малым не по пояс и изверг свой ужин в море: положение его было самое плачевное. Я дал ему пинту пресной воды, бывшую у меня во фляжке, и благодарность его не знала предела: сторонний наблюдатель заключил бы, что я напоил несчастного лучшим шампанским. В жизни не встречал более приятного человека, пусть и странного на вид (особенно удивительна его шевелюра).

Он признал, что по телоустроению своему с трудом переносит тяготы путешествия, поскольку прежде не бывал в открытом море. Отец его рыбак из ирландского графства Голуэй, однако никогда не удалялся от суши, не имея в том потребности, поскольку море в тех краях изобилует рыбой и ракообразными. Тамошние обитатели, добавил этот занятный субъект, прозвали его отца «рыбаком, который ни разу не был в море». Я засмеялся. Следом за мной засмеялся и он, и лицо его прояснело.

Мы побеседовали о погодных условиях, о том и сем, держался он прелюбезно, ничуть не угрюмо, вопреки тому, что о нем говорят; английский выговор его мелодичен и приятен. Я попросил научить меня кое-каким словам на его родном языке, к примеру, «доброе утро, сэр», «желаю вам хорошего дня, мадам», «море», «земля» и некоторым другим обыденным понятиям. Я записал их со слуха, поскольку желал знать несколько фраз на этом языке, чтобы уметь в знак дружества сказать их пассажирам и тем самым вселить в них покой. Awbashe и тигга – так называется море. Glumree значит волны. Jee-ah gwitch— здравствуйте. А вот слов, обозначающих землю, у них великое множество, в зависимости от того, о какой земле речь[25]25
  Aibiis: море (архаичная форма, от английского an abyss – пучина). Muir или тога: море (на староирландском). Glumraidh: жадные, всепоглощающие, могучие волны. Dia Duit: приветствие, «да пребудет с вами Бог». О словах, обозначающих землю, Малви не солгал. Гэльский удивительно лаконичный и точный язык. (Так, например, rodach – ирландское слово, обозначающее водоросли, которые вырастают на дереве под водою.) Следующим списком вариаций слова «земля», несомненно, исчерпывающим, мы обязаны любезности мистера Джеймса Кларенса Мангана из Государственной службы съемок в Дублине и учености его коллег, господ О’Карри, О’Дэли и О’Донована. (Порой они расходились во мнениях о правильности произношения или написания.) Abar: болотистая земля. Лг: вспаханная земля. ВапЬ: земля, которую не пахали год. ЯапЬа: мифическое название Ирландии. Bard: огороженное пастбище. Brug: земельный надел. Ceapach: земля распаханная или под паром. Dabach: земельный участок. Fonn: земля. Ithla: территория. Iomaire: горный хребет. Lann: огороженный участок земли. Leanna: луг или поле под паром. Macha: пахотная земля, поле. Murmhagh: земля, которую затапливает море. Oitir: низкий мыс. Roi: равнина. Riasg: болото или топкий участок, поросший вереском. Sescenn: заболоченная земля. Srath: луг или низина вдоль берега реки или озера. Tir: земля, суша (в противопоставление морю), страна (Тiг па nOg – мифическая страна вечной молодости, рай). Fiadhair – шотландско-гэльское слово, обозначающее невозделанную землю или землю под паром. Fiadhair – ирландское прилагательное, обозначающее «человека дикого или неотесанного». – Г.Г.Д.


[Закрыть]. Tear — одно из таких названий (произносится «тиа», в рифму с английским year). Tear mahurr — «земля моего отца». Ои достал из кармана пальто пригоршню земли из Коннемары, с надела, принадлежащего отцу, и показал мне. «Tear mahurr Connermawra», – отважился выговорить я, и он улыбнулся. Он взял ее с собой на удачу. Я нашел этот обычай весьма трогательным и пожелал, чтобы земля и впрямь принесла удачу (хотя лучше все же полагаться на молитву, а не на амулеты).

Далее он сказал, что по вечерам не раз видел меня на палубе и даже подумывал подойти и поздороваться со мною, но не решился, поскольку меня, казалось, одолевали тягостные мысли. Я объяснил, что вечерами привык выходить на палубу для уединенной молитвы, что мы, братия Общества Друзей, предпочитаем безмолвные размышления и чтение Писания обрядам и церемониям. Тут он достал из кармана своей шинели книжицу в кожаном переплете и показал мне. Вообразите мое смущение, когда я увидал, что это маленькая Библия, красивая и аккуратная.

– Если вашей милости будет угодно, давайте почитаем вместе, – предложил он.

Признаться, слова его немало меня огорошили: во-первых, поскольку я не предполагал, что он умеет читать, а во-вторых, тем, что он желал читать вместе со мною: но как я мог отказаться? Мы сели в уголке, и он вполголоса прочел отрывок из Первого послания апостола Павла к коринфянам – о христианском милосердии к ближнему. Я растрогался едва не до слез: до того просто и вместе с тем с такой искренней преданностью Слову Божию он читал. Я поистине чувствовал, как на нас сошел Дух Света. Ибо в те минуты меж мною и незнакомцем царило благословенное умиротворение, словно мы позабыли суетные мирские отличия (я капитан, он – пассажир) и вверили наши жизни единому Предвечному адмиралу, чей промысел проведет всех добрых путников сквозь бури сомнений. Пути Спасителя столь поразительно благородны, что горемыка, которому изменила удача, обретет помощь и поддержку в непреложной истине Писания. Тогда как мы, те, кому есть за что благодарить Отца Небесного, часто небрежем благодарностью. Как стыжусь я слабости моей и жалости к себе – черт, постыдных в человеке.

Бедного калеку звать Уильям Суэйлз (я прочел это имя на фронтисписе его Библии).

Я сказал, что никогда прежде не слыхал такой ирландской фамилии, и спросил, распространена ли она в Коннемаре, его обедневшей земле, которую он ныне покинул. С кроткой печальной улыбкою он ответил, что это не так. Чаще всего там встречаются фамилии Костиллоу. Флаэрти, Хэллораи и Кили. В местечке под названием Кашел также хорошо известна фамилия Ни, а в деревушке Ресесс – Джойс. «В Кашеле Ни, в Ресессе Джойсы», – говорят в тех краях. И правда (тут он улыбнулся), в этом уголке света каждый некогда был или Джойсом, или Ни.

(Все это я уже слышал-и, к несчастью, не раз читал заупокойные молитвы по людям с такими фамилиями.)

Он сообщил мне преинтересную вещь: оказывается, фамилия Костиллоу происходит от испанского слова castillo, замок. Якобы во времена Армады у побережья графства Голуэй потерпел крушение большой испанский корабль: многие матросы остались в Ирландии; уж не знаю, правда ли это. Пожалуй, что и нет, но все равно история прелестная. (Однако же следует отметить, что некоторые пассажиры третьего класса действительно отличаются смуглостью, свойственной жителям Пиренеев, и образом мыслей так же далеки от нас, англичан, как готтентоты, ватутси, магометане или китайцы.)

Чем дольше беседовали мы, тем ближе сходились, и невдолге он спросил, можно ли ему со всей откровенностью высказать свои мысли. Я ответил, что, если сумею, буду рад помочь. Он признался, что престарелый отец его, оставшийся в Голуэе, тяжко болен, и он надеется собрать необходимые средства, дабы перевезти его из этого нищего места в Америку. Я заметил, что план поистине христианский и достойный всякого восхищения: уважение к старшим делает честь и тому, кто оказывает уважение, и тому, кому его оказывают. Он проявил пылкий интерес к тому, нельзя ли на корабле достать работу: например, убирать за плату каюты первого класса или старшего командного состава, или другие подобные поручения. Я ответил, что нам, к сожалению, сейчас работники не нужны, но буде потребность возникнет, мы обязательно вспомним о нем.

Он сердечно огорчился и признался, что крайне нуждается в работе. Милостыню просить не желает и дал себе слово, что никогда этого не сделает. Он сознает, что смотрит жалким оборванцем, но прежде (пока не покалечился) он был человек гордый. И привык к обществу людей образованных, добавил он, поскольку служил у одного дублинского барона (некоего лорда Ниммо, я о нем никогда не слышал). Нет, рекомендаций у него нет, поскольку документы и кошелек у него в Ливерпуле украли бродяги, однако все-таки можно найти применение его навыкам. Тут он подошел к сути дела.

Если, к примеру, нашему уважаемому пассажиру лорду Дэвиду Мерридиту во время путешествия вдруг понадобятся услуги такого рода (или любого другого), не буду ли я столь любезен отрекомендовать его как человека честного? Достойному джентльмену, как лорд Мерридит, без личного слуги нельзя, заверил он. Быть может, я даже подчеркну, что он, Суэйлз, уроженец Коннемары, как и сам лорд Дэвид, и всегда уважал семью лорда Мерридита, в особенности его покойную мать, женщину поистине святую, к кому бедняки тех краев относились с благоговением. Не передам ли я его светлости, попросил меня бедняга Суэйлз, что он вследствие увечья впал в ничтожество, однако ж не чурается ни труда, ни верности господину? Несчастье, изуродовавшее его тело, лишь укрепило его благодарность за дар жизни. Теперь же, милостью Господа Всемогущего, он почти избыл слабость, способен ходить и работать, как тот, кому посчастливилось больше. Служить лорду Мерридиту – великая честь, сказал он. И если бы его, Суэйлза, удостоили такой чести и блага. он послужил бы на славу. Даже просто быть рядом с лордом Мерридитом – уже великая милость.

Сколь счастлив лорд Кингскорт снискать подобную преданность, ответил я, особенно в человеке, с которым никогда не встречался, и если в том возникнет необходимость, я обязательно его отрекомендую. Он ответил, что не желает меня оскорбить, но не изволю ли я поклясться ему на том. Я сказал, что мы, квакеры, не признаем клятв, однако я даю ему слово как мужчина мужчине.

В этот миг на глаза бедолаги навернулись благодарные слезы и грозили совершенно им завладеть.

– Благослови вас Господь и Пресвятая Дева за вашу доброту, – смиренно произнес он и сжал мою руку. – Бог мне свидетель: я буду молиться за вас и сегодня, и каждый вечер.

Потом он спросил моего совета, какое ремесло сподручнее избрать в Америке. Я ответил, что Америка – великая земля, страна небывалой свободы, единственное на свете государство, где принято равенство и федеративное самоуправление. Любой молодой человек, который забудет национальные различия и станет усердно трудиться, снищет там счастье и всеобщее уважение, что твоя школьная учительница – так я сказал моему юному другу. За несколько долларов можно приобрести акр лучших в мире угодий; один индеец чероки из Чарльстона, штат Южная Каролина, однажды сказал мне: почвы там столь плодородны, что воткни в землю палку – из нее вырастет могучее древо. Собеседник мой изумился, точно серафим, пробудившийся в Манчестере. Но потом пояснил, что не имеет средств на покупку земли, поскольку продал все имение земное, дабы облегчить участь недужного отца, а равно и многочисленных осиротевших племянников и племянниц, остаток же употребил на это путешествие. (Таково отчаяние несчастных, стремящихся избавиться от ужаса своего положения.)

Я ответил, что, насколько мне известно, в Америке существуют хорошие возможности заработать простым трудом: на строительстве железных дорог, осушении болот, добыче золота и серебра, и на всех этих работах также предоставляют какой-никакой стол и кров. Можно копать каналы, канавы, класть каменные стены и тому подобное. Тут я к слову упомянул замечательный канал Эри, протянувшийся на триста пятьдесят три мили от Олбани до Буффало: восемьдесят три его шлюза и восемнадцать акведуков строили в основном ирландцы, земляки Суэйлза, – величественное украшение цивилизации и свободной торговли. Еще всегда требуются дровосеки, поскольку континент изобилует лесами, площадь которых больше целого острова Ирландия. Суэйлз слушал меня так внимательно, словно Америка – другая планета, а не другая страна. Правда ли, спросил он, что в Америке сейчас не ночь, а день? А на Тихоокеанском побережье утро?

Я объяснил, что с каждым градусом западной долготы мы на четыре минуты отстаем от гринвичского времени и с каждой минутой[26]26
  Речь о минуте дуги, то есть 1/60 градуса.


[Закрыть] расстояния приобретаем четыре секунды. Получается, в Лондоне уже наступило завтра, сказал он, и я подтвердил. «Вот так диво, – вздохнул он; – Говорят, “завтра не наступит никогда”, а оно уже наступило, благослови нас Боже и Приснодева». Следовательно, продолжал он, если целый год ехать на запад вокруг земного шара, вернешься в Ирландию за день до отъезда. Если же посвятить таким путешествиям всю жизнь, превратишься не в согбенного старика, а в новорожденного младенца. Как прекрасно оборачивать время вспять, добавил он, и таким образом отменять проступки дерзкой и глупой юности.

Сперва я решил, несчастный простец по детской своей невинности превратно понял мои слова, но он пояснил, что пошутил, мы от души посмеялись, и я пожелал ему покойной ночи. Когда я его оставил, он еще смеялся. А не далее как минуту назад прошел мимо моей каюты, заглянул в иллюминатор, все так же весело смеясь, и помахал рукой. «Писание учит нас: будьте как дети, – воскликнул он. – Теперь мы знаем, как это сделать, сэр – нужно все время плыть на запад». Я со смехом отвечал моему учителю: «Tear mahurr!» Он пожелал мне покойного отдыха и смиренно побрел прочь.

Этот человек – пример всем нам. Поистине ангелы пребывают среди нас. Беда в том, что за своей суетой и земными заботами мы не умеем их узнать.

…ирландцев в Америке встречают с особенной теплотою, считают патриотами Республики, и случись тебе сказать американцу, что ты бежал с родины, чтобы тебя не повесили за государственную измену, к тебе станут относиться в десять раз лучше и расхваливать тебя на все лады.

Письмо Джеймса Ричли, эмигрировавшего из Ольстера в Кентукки