Текст книги "Звезда морей"

Автор книги: Джозеф О’Коннор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Я не хотел вас обидеть.

– Катись к чертям, сучонок трусливый. Поцелуй меня в задницу. Я и не о таких, как ты, ноги вытирал.

– Я слышал о надзирателе. И сколько вы от него натерпелись.

– Думаешь, ты сейчас делаешь что-то другое?

– У меня нет оружия.

– Только перо.

– Перо не камень, им голову не размозжишь. Но если угодно, можете побеседовать об этом с судьей.

Малви плюнул ему под ноги. Диксон направился было прочь. За спиной его раздался голос, ледяной, как клинок:

– Повторяю вопрос. Чего вы хотите?

Диксон медленно вернулся к жертве, встал рядом с ним.

– Я репортер, мистер Малви. Я хочу услышать историю.

Убийца не ответил. Руки он держал в карманах.

– О том, как вы жили в Лондоне. Почему сделали то, что сделали. Как именно вы сбежали. Куда пошли. Ваше имя я не упомяну, а вот все остальное – да. В противном случае я сию минуту иду к капитану.

– Вот, значит, какие нынче цены. История за жизнь?

– Можно и так сказать.

– А когда мы приедем в Нью-Йорк?

– Последний раз я видел вас в Белфасте полтора года назад. Когда вас хоронили. За неделю до смерти вы дали мне интервью.

На верхнюю палубу вышли капитан с коком. Они смотрели на паруса и, кажется, смеялись. Капитан повернулся к ним в редкой пелене тумана, весело помахал рукой. Поманил их к себе.

– Решать вам, мистер Малви. Как бы то ни было, у меня все равно будет история.

– Не в Белфасте, – пробормотал тот, плотнее запахивая шинель. – Меня похоронили в Голуэе. Рядом с братом.

Левый борт, близ кормы 3.15 ночи

– Что же я за человек?

– Вы больны, Мерридит. Вот и все.

– Скверный, вы хотите сказать. Хуже всякого зверя.

Доктор с профессиональным сочувствием коснулся руки лорда Кингскорта.

– Скверну не увидишь под микроскопом. Все, что можно увидеть, имеет название. Morbus Gallicus. Это не чума и не кара. Оно делает то же самое, что и мы с вами изо дня в день.

– Что же?

– Старается выжить любой ценою.

Флаг громко захлопал, обвил мачту. Неподалеку от них две пассажирки третьего класса молились, завидев благословенный свет маяка на острове Коффин:

Ave mans Stella, Dei Mater alma; atque semper Virgo, felix caeli porta[98]98
  Ave Матерь Божья, звезда морей златая,
  Приснодева, Неба сладкое Преддверье!
  Перевод этой молитвы здесь и далее – Л. Эллиса.


[Закрыть].

– Чего мне ждать?

– У сифилиса выделяют четыре стадии. Вы сейчас приближаетесь к концу третьей. Мы называем ее поздней латентной стадией.

Мерридит выбросил за борт окурок сигары.

– И что это значит?

– Болезнь уже проникла в ваши ткани. И лимфоузлы. Возможно поражение глаз. Увеит. Пурпура. Папиллоэдема.

– Говорите как есть. Не приуменьшая.

Доктор вздохнул, посмотрел на свои руки, точно вдруг рассердился на них.

– Скорее всего, вы ослепнете. И довольно скоро. Вы уже слепнете.

– Продолжайте.

– После того как инфекция проникает в организм, она поселяется в нем и принимается стремительно размножаться. У вас разовьются гуммозные язвы – сыпь – по всей коже. А еще в костях и жизненно важных органах. Мы полагаем, что инфекция поражает внешнюю оболочку артерий. Фактически разъедает ее.

– Разъедает, говорите?

– Образно выражаясь.

– А потом?

– Лорд Кингскорт, вы расстроены. И это вполне естественно: вас огорчило известие о болезни. Я…

– Я хочу знать, Манган. Я готов.

– Что ж… болезнь поражает нервную и сердечно-сосудистую систему. В первом случае могут быть серьезные изменения личности. Возможно, даже ПП.

– Что это?

– Прогрессивный паралич.

Перед ним, точно призрак, явилось воспоминание детства. Сумасшедшая в Голуэе с визгом рвет на себе одежду, демонстрируя прохожим наготу. Его няня, мать Мэри Дуэйн, дабы оградить его от этого зрелища, ведет его прочь по грязной улице. Опьянение ужасом. Руки его в варенье.

– И лечения нет?

– Можем лишь немного облегчить симптомы с помощью ртути. Разумеется, мы не хотим, чтобы вам стало хуже до прибытия в Нью-Йорк. Следующие сорок восемь часов вам необходим полный покой.

– А что в Нью-Йорке?

– Там есть частное заведение для пациентов, кто страдает от той же болезни, что вы. Как только прибудем, я могу договориться, чтобы вас приняли туда.

– Кажется, такие заведения называют лечебницами для сифилитиков.

– Не важно, как их называют: медсестры там хорошие. В некоторых научных работах высказывают предположение – имейте в виду, пока только предположение – о том, что удалось отыскать новое средство, внушающее надежду: иодид калия. Но пока что оно малоизучено. И результаты крайне неубедительны.

– Значит, сделать ничего нельзя?

– Если бы у вас была первая или вторая стадия, можно было бы побороться. И мы будем бороться конечно же. Но шансы невелики.

– Как думаете, сколько мне осталось? В худшем случае?

– Полгода. Может быть, год.

Solve vincula reis, prefer lumen caecis,

mala nostra pelle, bona cuncta posce[99]99
  Разрешая узы, озаряя светом,
  Расточи напасти, дай вкусить блаженства!


[Закрыть].

Накатившая волна обдала их желтыми брызгами. Густые полосы белой пены плескались о борт. Мерридит вытер глаза рукавом.

– Спасибо вам за смелость, Манган. Наверное, это трудно. Такие вот ситуации.

– Мне очень жаль, сэр. Я желал бы вас обнадежить.

– Нет-нет. Я должен пожать вам руку. Палач не виноват, он лишь исполняет свой долг.

– Скажите, сэр, бывали ли у вас неприятности такого рода?

Лорд Кингскорт не ответил. Доктор тихо добавил:

– Я уже стар, Мерридит. Меня трудно чем-либо удивить.

– В молодости я подхватил гонорею. – Слово повисло в воздухе, точно плывущий камень.

Доктор кивнул, уставился вдаль, точно силился рассмотреть что-то движущееся в темноте.

– Видимо, вы захаживали в определенные заведения?

– Раз-другой. Много лет назад.

– М-м. Конечно, конечно.

– Первый раз еще в Оксфорде. Отправились развлекаться с друзьями. Второй, когда служил во флоте. И третий раз в Лондоне.

– Раньше считалось, что сифилис и гонорея – разновидности одной болезни. Близкие родственники, если угодно. Теперь мы знаем, что это не так. Несколько лет назад профессор Рикор[100]100
  Филипп Рикор (1800–1889) – французский хирург, венеролог.


[Закрыть] обнаружил разницу. Кажется, в тридцать седьмом году. Гениальный француз.

– Что будет с моей женой?

– Если хотите, я сам сообщу ей. Или можем попросить миссис Деррингтон. Но лучше бы она узнала это от вас.

– Она не должна об этом знать, Манган. По крайней мере, пока.

– Мерридит, вполне возможно, что она тоже заразилась. Она…

– У нас давно нет близости, – тихо перебил он. – Вот уже несколько лет.

Из-за огромной тучи выскользнула затененная луна.

– Вообще?

Он кивнул.

– Мы не живем как муж и жена. Я хотел уберечь ее. После того, как заразился в прошлый раз.

– Все равно. – Доктор вздохнул. – Латентная стадия может длиться от месяца до десяти лет. А порою намного дольше. Ей грозит серьезная опасность. Как и любой другой женщине, с которой вы были близки. Такая женщина есть? Прошу вас, Мерридит, скажите мне правду.

Доктор принял молчание за разрешение продолжать.

– На этом корабле есть одна молодая особа, при упоминании о которой вы всегда прячете глаза. Мы с миссис Деррингтон сразу это заметили. Еще я заметил, что эта молодая особа никогда не разговаривает с вами. Довольно необычно для отношений служанки и господина.

– И что с того?

– У вас была телесная близость? Пожалуйста, скажите правду.

– Нет.

– Но между вами связь?

– Раньше… я приходил к ней в комнату по ночам.

– И что между вами было? Мне нужно знать всё.

– Если вам правда нужно это знать, она позволяла мне смотреть, как она готовится ко сну.

– Раздевается?

– Как еще прикажете готовиться ко сну?

– Вы к ней прикасались, Мерридит? Она прикасалась к вам?

Он посмотрел в лицо своего инквизитора, но оно было невозмутимо. Мерридит вдруг подумал об исповеди у католиков. Не так ли и их допрашивают в тесной, как гроб, кабинке? Ему всегда казалось странной мысль поверять другому человеку свои слабости и страсти, сокровенные желания, телесные и душевные. Теперь он усматривал в этом своего рода освобождение. Но не благочестие. Скорее, напротив.

– Я иногда прикасался к ней. Но не так, как вы думаете.

– Не в интимном смысле?

– Я прикасался к ее телу. Она к моему – нет.

– Вы не имели близких отношений с этой девицей?

– Я уже ответил вам.

– Никогда? Правда? Вы клянетесь?

Мерридит опять расплакался, испуганно и очень тихо. Доктор протянул ему платок, но он лишь покачал головой и сделал над собой усилие.

– Я говорю с вами как друг, Мерридит, не как судья.

– В молодости мы с ней ходили гулять. На родине, я имею в виду. В Голуэе. Кажется, раз или два мы вели себя опрометчиво.

– То есть совокуплялись?

– Нет.

– А что тогда? Позволяли себе вольности?

– Ради бога, Манган. Или вы в молодости не влюблялись?

Virgo singularis, inter omnes mites, nos culpis solutos, mites fac et castos[101]101
  Пресвятая Дева, кроткая меж кротких,
  Нас, детей греховных, вознеси, очисти!


[Закрыть].

– Вы все еще любите ее?

– Я питаю к ней сильные чувства. И питал их всегда. Но жить этими чувствами не имел возможности.

– Я не это имел в виду, и вы наверняка понимаете. Я говорю о любви в плотском смысле.

– Того, на что вы намекаете, не было уже лет пятнадцать, если не больше.

– А недавно? Вы ее только ласкали?

– Да.

– Разглядывали?

– Если угодно.

– Входили в нее?

– Нет.

– Не ублажали себя в ее обществе? Не изливали семя?

– Ну хватит. Кем вы меня считаете, черт побери?

Доктор ответил кротко, но ледяным тоном:

– Я считаю вас мужчиной, наделенным властью. Как все мужчины по отношению к женщинам.

Vitam praesta puram, iter para tuum[102]102
  Укрепи, очисти жизни путь лукавый.


[Закрыть].

– He было ничего, что подвергло бы ее опасности.

– Вы не должны впредь сближаться с нею в этом роде. Понимаете?

– Уверяю вас, такое вряд ли возможно.

– Почему, позвольте спросить? Я требую гарантий. В противном случае долг предписывает мне удалить эту девицу из вашей каюты.

– Манган, прошу вас…

– Я исполню свой долг, и точка. Вы должны объяснить мне причину, чтобы я поверил, что вы не станете впредь сближаться с этой девицей, иначе я пойду к капитану и уговорю его перевести ее в другую каюту.

– Пожалуйста, не делайте этого. Манган, я умоляю вас.

– Тогда отвечайте, Мерридит, ради всего святого.

Он кивнул. Медленно повернулся. Устремил взгляд на океан. Во мрак, где должны быть волны.

– Я недавно узнал о своей жизни нечто новое. И никак не могу смириться: эта новость внушает мне стыд. Я никому об этом не рассказывал.

– Так расскажите.

– Надеюсь, наш разговор конфиденциален.

– Естественно.

Мерридит резко опустил голову, точно его вдруг затошнило. Ветер раздувал его волосы, трепал одежду.

– Мерридит, облегчите душу, расскажите мне всё.

Mea maxima culpa et maxima culpa.

– Я не первый в моей семье, кто испытал подобную привязанность. Брак моих родителей омрачила неверность отца. Они с матерью несколько лет жили врозь, я тогда был совсем ребенок.

– Какое отношение это имеет к настоящему делу?

– Отец вступил в связь с крестьянкой из нашего поместья. Я узнал об этом в тот вечер, когда закрывал наш дом в Голуэе. Мне в руки попали некоторые личные бумаги. От этой связи родился ребенок. Девочка.

– И?

– Муж этой женщины считал девочку своей дочерью. Думаю, он ничего не знал Кажется, и моя покойная мать тоже не знала.

– Извините, Мерридит, но я не понимаю, к чему вы клоните.

– Я тоже долго не понимал, в чем тут дело. Но мать той девочки была моей нянькой. И звали ее Маргарет Дуэйн.

Sit laus Deo Patri, summon Christo decus,

Spiritui Sancto, tribus honor unus[103]103
  Да восславим дружно и Отца, и Сына,
  И Святаго Духа – Трех хвалой единой!


[Закрыть].

Глава 34
ДОКТОР

Новые описания предпоследнего дня путешествия: дословные фрагменты записей Уильяма Джеймса Мангана, доктора медицины, хирурга, члена Королевской коллегии хирургов Ирландии

Dies Iovis ii Dec. xlvii[104]104
  2 декабря 1847 г., четверг Слот.).


[Закрыть]

Сегодня с утра и до самого вечера при содействии миссис Деррингтон осмотрел большое количество пассажиров третьего класса (67 человек). Много обратившихся со скрофулезом, простудой, диареей, лихорадкой, кашлем, сильным насморком, несварением и желудочными коликами; также вши на голове и теле, цинга, рахит, обморожение, заболевания глаз, ушей, горла, носа, грудной клетки и ряд других легких недомоганий.

Один человек с тяжелым дизентерийным колитом. Я уже осматривал его, дал ему бикарбонат калия, но теперь у него сильные боли в области эпигастрия. Живот растирать терпентиновым спиртом с цитратом аммония и 1/2 драхмы[105]105
  Драхма – единица меры в аптекарской практике, равная 1/8 унции (3,73 грамма).


[Закрыть] морфия. Шансы крайне малы. Наверняка умрет.

Один человек с воспаленным карбункулом в верхней части пениса. Удалил карбункул ножом. Одна женщина двадцати пяти лет скоро родит. Двойня. Муж очень слаб. Отдавал ей весь свой паек. Я сказал ему, что отец детям ей нужен больше нескольких унций галет. Постарается раздобыть молока. Я сказал ему, что, если не получится, завтра сам принесу оставшееся от завтрака. Мужчина (лет 20) с очень сильным лицевым параличом. По-английски не говорит. Ребенок (3 г.) с подозрением на перелом большой берцовой кости. Гангрена. Оч. испуганная девочка (14 л.) сообщила миссис Деррингтон, что умирает. Оказалось, у нее начались регулы, но она не знает, что это такое, мать ее два года как умерла. Значительное количество (человек двадцать пять, среди них дети) нуждаются в срочной госпитализации. Массовая дизентерия. Кишечные колики. Некротические язвы гортани. Десны мягкие, в язвах. Все осмотренные страдают от недоедания, имеют серьезный недовес, у некоторых угрожающий. Рацион состоит из воды и галет: никуда не годится. Категорически не хватает чистых одеял. Нет спокойного чистого угла, где можно было бы хранить или готовить провизию, которую они взяли с собой. Нет спокойного чистого угла для личной гигиены и сопутствующих нужд. Вообще негде уединиться, и это очевидно причиняет страдания, особенно женщинам. В трюме темно, не хватает свежего воздуха. Некоторые несчастные неумеренно пьют. Негде постирать одежду.

Затем нанес «дежурный визит» в первый класс, на что лорд К. по моему настоянию согласился. Осмотрел дстпчт. Роберта и дстпчт. Джонатана Мерридита Кингскорта (Роб-т 6 л. 10 мес., Джнтн. 8 л.). Зубы, глаза, горло здоровы. Волосы чистые. В Винчестерском колледже в Гэмпшире, где Дж. раньше учился, его часто лечили от «нестерпимого кожного зуда». (Прописали болеутоляющие мази.) Однажды, играя в футбол, получил трещину в ключице. У каждого небольшие кожные воспаления на шее, лице и верхней части туловища, сухие, от красноватых до серо-бурых, плотные или чуть шелушащиеся. Некоторые с водянистыми выделениями. У Роб-та крупная папула в верхней части спины. Беспокоит. В пузырьках, чешуйках, но ничего, что заставило бы заподозрить врожденный унаследованный С. Дети у столь серьезно больных родителей зачастую рождаются без симптомов, со временем у них развивается тяжелый ринит (и прочие заболевания), но у меня сложилось впечатление, что оба здоровы.

Когда мы прибудем в Нью-Йорк, обоих следует показать венерологу для более тщательного осмотра (я порекомендовал Фредди Меткэфа из Мерси, он весьма тактичен), пока же диагноз таков: обычная атопическая себорейная экзема. Миссис Д. со мной согласилась.

Р. полноват, показана грубая пища и рыбий жир. Дж. жалуется на непроходящую раздражающую сыпь в верхней части правого бедра. Явно вызвана ночным недержанием мочи, осложняется экземой. Стеснялся открыто обсуждать этот вопрос, пока я не признался ему, что некий доктор У. М. из анатомического театра на Питер-стрит в Дублине до двенадцати лет страдал от того же недуга. Попросил меня объяснить, чем отличаются отношения доктора и пациента и что такое клятва Гиппократа. Исполнил. Выслушал с интересом. Милый живой мальчик. Я сказал, что доктор никому не раскроет состояние пациента, как генерал – планы боя или китайский фокусник – свои секреты. Спросил, побьют ли доктора его коллеги, если он нарушит правила. Я ответил, что поколотят как барабан, подожгут, встанут кругом и помочатся на него, распевая во все горло аллилуйю. (Миссис Деррингтон не присутствовала при нашем разговоре.)

Осмотрел служанку семьи, мисс Дуэйн, в свободной каюте, поскольку в ее собственной слишком тесно: размером не больше шкафа. Мисс Дуэйн вдова, тридцати пяти лет, довольно тихая и спокойная. Вес ниже нормы. Немного испуганная. Интеллект заметно выше среднего. Очень бегло говорит по-английски. Выражения во вкусе Чосера. Осторожная. Заметное внешнее сходство.

Ее осматривали всего раз в жизни – одиннадцать месяцев назад, когда она поступила на службу в дом к лорду и леди К. После смерти мужа (и ребенка) ей пришлось нелегко: сказала, они утонули. В январе 1846 года пришла в работный дом Голуэя. Там поняла, что на втором месяце беременности. Сбежала из работного дома и пешком проделала 180 миль до Дублина. По пути случился выкидыш. В Дублине жила некоторое время в приюте для женщин, потом в женском монастыре, работала там прачкой. (Ни адреса, ни названия приюта и монастыря не помнит.) Сказала, что в январе лорд К. нашел ее «в плачевном положении» на улице Дублина и уговорил вернуться с ним в Голуэй. Леди К., опасаясь за ее здоровье, послала за доктором Скофилдом или Саффилдом из Клифдена. Он диагностировал сильное истощение. Из милости ее взяли в дом служанкой и няней. В апреле вместе с семьей перебралась в Дублин.

Во время осмотра робела, и я попытался завязать разговор, чтобы ее успокоить. По прибытии в Нью-Йорк намерена уйти от Мерридитов. «Просто так, сэр». Не хочет быть прислугой. Прежде в служанках не была и считает, что такая жизнь не по ней. Возможно, переедет в Кливленд, штат Огайо. Насколько ей известно, родни там нет, однако слышала от людей, что там осели многие коннемарцы (я этого не знал). Или, возможно, поедет в Квебек или Нью-Брансуик. Тетя зятя когда-то жила в Кейп-Бретоне, но, возможно, переехала или умерла. Я заметил, что в тех северных эскимосских краях, скорее всего, очень холодно, она коротко рассмеялась. Когда смеется, она удивительная красавица, не хорошенькая, не смазливая, а именно красавица. Хорошенькой ее не назовешь, но она истинная красавица. Но смеялась она недолго, и больше мне не удалось ее рассмешить. У нее есть кое-какие сбережения от жалованья. Хотела бы стать швеей или продавщицей, но согласна на любую работу «кроме домашней прислуги». Я пошутил, что в прислугах она может встретить красивого конюха, камердинера или дворецкого, или кого другого и в конце концов сменить свою фамилию на его. Ответила, что замуж больше не пойдет. Без всякой горечи, буднично, как факт. Я заметил, что американские кавалеры многое потеряют. «Наверное, сэр, наверное».

В левом запястье, возможно, начинается артрит или тендинит. Вросший ноготь, нуждающийся в лечении. На внутренней стороне левого предплечья небольшой, но сильный ожог от утюга. В суровые зимы, такие, как эта, склонна к легочным инфекциям и затруднению дыхания. Липнет зараза», по ее словам. Унаследовала от покойного отца. «Он был рыбак и земледелец, сэр».

На животе, ягодицах, верхней части спины, бе драх и прочих местах зажившие, но заметные шрамы, которые она объяснила тем лишь, что якобы возилась с юными подопечными. Сказала, что время от времени бывает сыпь, но, скорее всего, это передается от мальчиков. Самостоятельно вылечила сыпь смягчающим отваром медового экстракта (!) – снадобье, которое ей давным-давно советовала мать. Я ответил, что недавно прочел научную статью по этому самому вопросу, и там рекомендовали вещество, получаемое из Apis mellifera, пчелиного меда. Промолчала.

В настоящее время экзантемы нет. На коже ни припухлостей, ни повреждений, и она такого не припомнит. Ни выделений, ни боли. Показал ей ряд иллюстраций симптомов, она сказала, что у нее никогда не было ничего такого. Когда я убрал книгу, спросила: вы ищете С.? Ее вопрос (и познания) застали меня врасплох, и я признался, что да. Ответила, что никогда им не болела. Если болела бы, знала бы.

По женской части никаких осложнений, периодические болит низ живота при м. (она произносит «болить»), легкая меланхолия во время овуляции, в двадцать лет (1832 г.) после ранней беременности перенесла мастит: соседка вылечила ее травами и припарками. (Ребенок – мальчик – родился мертвым.) Варикозная вена на левой икре. Некоторые задние зубы в оч. плохом состоянии. На обеих челюстях сильный гингивит. Эмаль на одном из моляров совсем изъедена, десна опухла, в язвах: наверняка зуб причиняет пациентке сильную боль, но она не жалуется. В целом не обнаружено ничего, что позволило бы поставить диагноз С., однако меня крайне взволновала ее скрытность и неискренность в том, что касается шрамов. Это не синяки и не царапины, какие можно получить, возясь с детьми, а глубокие ссадины, рубцы и борозды на коже. На вид им от года до полутора лет – т. е. она получила их еще до того, как стала нянькой. Сказала, что ни хозяин, ни хозяйка никогда не били ее плеткой. (Я не спрашивал ни о чем, не упоминал слово «плетка», хотя совершенно очевидно, что оставило такие следы.) Подозреваю, несчастная женщина зарабатывала себе на хлеб определенным образом. О зачатии и о том, как его избежать, равно как и о секретах женского устройства в целом, знает намного больше обычного.

Когда я уходил, она произнесла фразу, которая ошеломила меня.

– Спасибо, сэр. Вы так благородны. Вы очень добрый человек.

Я не нашелся с ответом и сказал лишь, что быть добрым – мой долг. Она чудно покачала головой.

– Вашей жене очень повезло, сэр. Благородство – дар Божий.

Я ответил, что моей жены вот уже несколько лет как на свете нет, да и вряд ли она считала, что ей повезло выйти замуж за глупого доктора, у которого слишком много пациентов. Но она не рассмеялась и даже не улыбнулась.

– Вы были счастливы, сэр? – спросила она меня.

Я ответил, да, очень счастлив.

– А дети у вас есть, сэр? У вас и у вашей жены, упокой Господи ее душу.

Я ответил, есть, две дочери и сын, у всех уже семьи и собственные малыши. Она спросила, как их звать, и кивнула.

– Я буду молиться за мшу семью, сэр. Спасибо вам Вы были так добры ко мне. Я никогда не забуду вашей доброты.

Я даже лишился дара речи. Потом ответил, при чем совершенно искренне, что наше знакомство – честь для меня, и пожелал ей удачи. Дал ей свою визитную карточку с дублинским адресом и сказал, что, если понадобится помощь друга, достаточно обратиться ко мне. Мы пожали друг другу руки и она ушла, вернулась к своим обязанностям. Я заметил, что она оставила карточку на столе. По-моему, я познакомился с личностью поистине исключительной.

Последней осматривал графиню Лору Кингскорт. Ей 31 год, совершенно здорова, тем более для женщины в ее положении.

Мы обсуждали конфиденциальность, как и с ее старшим сыном – хотя, пожалуй, серьезнее и глубже.