Текст книги "Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне"
Автор книги: Джордж Бейли
Соавторы: Дэвид Э. Мерфи,Сергей Кондрашев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)
Остаток июня 1961 года администрация Кеннеди занималась тем, что вырабатывала линию поведения и административные меры в преддверии усугубления берлинского кризиса. Бывший госсекретарь Дин Ачесон стал играть первую скрипку, и в своем первом докладе президенту о Берлине от 28 июня советовал сохранять твердость. Необходимо было дать Хрущеву достаточно ясно понять, что ему не преуспеть в выживании союзников из Западного Берлина. Он особенно подчеркнул готовность военных использовать силу, если их права на Западный Берлин будут оспорены[886]886
FRUS, 1961-1963, vol. 14, рр. 138-139.
[Закрыть]. Через два дня советник по вопросам национальной безопасности Мак-Джордж Банди выпустил Меморандум №58 о действиях по поддержанию национальной безопасности и в параграфе седьмом просил у госсекретаря и директора ЦРУ совета о «приготовлениях, которые следует предпринять, чтобы создать возможности для возбуждения прогрессивно усиливающейся нестабильности в Восточной Германии и Восточной Европе, если это потребуется после 15 октября», как это может быть приказано. Банди также попросил представить предложения по мерам «доведения этих возможностей до сведения Советов, прежде чем они примут окончательное решение по Берлину». Похоже, у некоторых политиков были преувеличенные представления о возможностях ЦРУ в ГДР[887]887
Ibid, рр. 162-165.
[Закрыть].
Восточноевропейское Управление ЦРУ иллюзий на этот счет не испытывало. На совещании 22 июня 1961 года в штаб-квартире ЦРУ бывший директор БОБ Билл Харви высказался следующим образом: «Не реалистично думать, будто мы могли бы внедрить в восточную зону достаточно большую агентурную сеть, которая сумела бы... сыграть определенную роль в организации групп сопротивления и остаться в состоянии готовности, пока не потребуется ее помощь для поддержки военных операций. У нас нет таких возможностей, особенно если учесть эффективную защиту [восточногерманского] Министерства госбезопасности»[888]888
Memorandum for the Record by Chief, EE Division, 22 June 1961, CIA-HRP.
[Закрыть].
Все восточноевропейское Управление было согласно с мнением Харви. Большинство присутствующих живо вспомнили, как провалилась военизированная программа в Восточной Германии, связанная со Свободными юристами. Единодушно были отвергнуты предложения по мерам «увеличения потока беженцев», потому что он увеличился бы, даже если бы были проведены военные акции, предполагаемые планом Ачесона. Если переусердствовать, как считали сотрудники, то «можно ускорить кризис и подтолкнуть Восток на блокаду города»[889]889
Ibid.
[Закрыть].
Готовясь к совещанию Национального совета безопасности, которое должно было состояться 13 июля, ЦРУ докладывало: «Советы, вероятно, полагают, что в настоящий момент Запад ограничен в возможностях пробудить сопротивление в Восточной Германии». Далее в докладе говорилось: «если предостережения отдельных лиц и тайная деятельность убедят Москву в том, что берлинский кризис способен спровоцировать тайно поддерживаемую волну беспорядков в странах-сателлитах, тогда Советы будут действовать более осмотрительно в отношении Берлина». Эта наивная вера в «посланный Советам сигнал» была неуместна в берлинских обстоятельствах[890]890
Special National Intelligence Estimate SNIE 2-2-61, 11 July 1961, CIA-HRP.
[Закрыть]. Трудно представить, что еще американцы могли сделать, дабы убедить Советы, будто недовольство в Восточной Германии, а также поток беженцев были результатом сознательных действий западных правительств[891]891
Ibid. Например, в своей речи на московском совещании 3-5 августа 1961 года первых секретарей центральных комитетов коммунистических и рабочих партий стран-членов Варшавского договора по вопросам, связанным с подготовкой к подписанию мирного договора, Ульбрихт заявил, что «Аденауэр и Брандт в своих переговорах с ведущими политиками США настаивали на том, что необходимо и возможно найти способы организовать восстание в ГДР с целью свержения власти рабочих и крестьян». ЦХСД, фонд 10, опись 3, ед.хр. 7.
[Закрыть].
Словно для подтверждения, председатель КГБ Александр Шелепин послал подробный сорокадевятистраничный доклад по данному вопросу министру иностранных дел Андрею Громыко[892]892
АСВР док. 84909, т. 24, с. 241-290.
[Закрыть]. Датированный 13 июля 1961 года, доклад был посвящен деятельности «реваншистских и милитаристских организаций в Западной Германии и Западном Берлине», направленной против ГДР. В нем отражалась точка зрения КГБ, что эти группы активизируются, и особое внимание уделялось тому, что «деятельность этих организаций поддерживается правительством Бонна». Согласно докладу, Аденауэр сказал в июле 1960 года: «Если немецкий народ будет верен Западу, то наступит день, когда Восточная Пруссия будет освобождена»[893]893
Ibid.
[Закрыть].
В докладах КГБ того времени довольно трудно понять, что объективно, а что «идеологически выдержано», но, как мы видели, особенно в период кампании активных мероприятий против «шпионского болота» в Западном Берлине, Советы были отлично информированы о присутствии там разведки союзников. В докладе КГБ о деятельности БОБ в 1960—1961 годах отмечается, что «самый большой полевой орган ЦРУ в Европе действует в Западном Берлине» и что «он известен американской разведке как Берлинская Оперативная база», работающая под военным прикрытием. И далее: «База ЦРУ в Западном Берлине действует независимо, подчиняясь непосредственно Вашингтону». Ее директором был назван Дейв Мерфи[894]894
АСВР док. 92560, т. 9, с. 127-134. В отдельном докладе КГБ (АСВР док. 93272, т. 1, с. 43) сказано, что Мерфи работал в Западном Берлине с 1955 по 1961 год, сначала заместителем директора (1955-1959), потом директором БОБ (1959-1961).
[Закрыть].
Несмотря на то, что американцы продолжали уделять большое внимание берлинскому кризису, – по их мнению, он разразится в конце 1961 года после подписания мирного договора – советское посольство в Восточном Берлине было всерьез озабочено проблемой беженцев и считало необходимым поторопиться с подписанием договора, так как беженцев становилось все больше. Посол Михаил Первухин послал 7 июля письмо министру иностранных дел Громыко, где обращал его внимание на то, что мирный договор и контроль над сообщениями между ФРГ и Западным Берлином не только подтвердит суверенитет ГДР, но также «создадут условия для решения более насущной проблемы ГДР – исхода населения в Западную Германию»[895]895
Копия письма Первухина была представлена архивом СВР Кондрашеву. Английский перевод см.: Harrison. Ulbricht and the Concrete «Rose».
[Закрыть].
Описывая жестокую реальность берлинской проблемы, Первухин беспристрастно указывал на трудности, с которыми могла столкнуться ГДР, взяв на себя контроль над воздушными коридорами, однако он считал, что советские военные и ГДР должны были выработать совместную процедуру «определения местонахождения и перехвата нарушившего границу самолета». Что касалось проезда военного транспорта, то Первухин предлагал начать проверку документов у каждого человека и досмотр всех грузов еще до подписания мирного договора. (Советы пытались провести это в жизнь во время кризиса 1958 года, однако сопротивление союзников затруднило проведение этой меры.) Он считал, что ГДР должна установить более высокую стоимость на военные перевозки, чем установлены в ФРГ[896]896
Ibid.
[Закрыть]. И высказывал предложение разделить железнодорожную систему на западную и восточную, однако оговаривался, что это будет трудно осуществить и дорого.
Все это время правительство США было занято своим пребыванием в Западном Берлине и отражении возможной военной атаки. Тем не менее телеграмма от 12 июля американского посла Уолтера Даулинга в Бонн о «растущем беспокойстве населения в советской зоне» не осталась незамеченной в Вашингтоне. В его послании говорилось, что «поток беженцев может стать настоящем потопом, если только не будут предприняты дополнительные, более жесткие ограничительные меры против поездок из зоны в Восточный Берлин и далее через секторальную границу». Телеграмма заканчивалась вопросом, что будут делать США в этом случае и не останутся ли в стороне, как 17 июня 1953 года? Подобная пассивность, с точки зрения Дайлинга, будет «означать конец нашего влияния в Германии»[897]897
FRUS, 1961-1963, vol. 14, pp. 191-192.
[Закрыть]. В ответе, датированном 22 июля, указывалось, что «если ГДР усилит контроль между советской зоной и Западным Берлином, США вряд ли смогут что-нибудь предпринять». Администрация Кеннеди, казалось, не желала оспаривать право СССР или ГДР перекрывать границы[898]898
Catudal. Kennedy and the Berlin Wall Crisis, 187-188.
[Закрыть].
Шелепин, председатель КГБ, 20 июля 1961 года послал личный доклад Хрущеву, основанный на донесениях о совещании Совета НАТО в мае в городе Осло, во время которого министры иностранных дел США, Великобритании, Франции и ФРГ встречались отдельно для обсуждения берлинской проблемы.
Доклад говорит о немалых усилиях высокопоставленных агентов КГБ. По словам Шелепина, «они работали в министерствах иностранных дел, военных штабах и правительственных учреждениях западных стран, а также в структуре НАТО», он дал возможность Хрущеву заглянуть в военные планы западных союзников, которые не остановились бы перед применением силы, если бы было поставлено под вопрос их присутствие в Западном Берлине. Не были обойдены вниманием и планы переброски войск воздушным путем и интеграция в планы НАТО Live Oak «Живого Дуба» – кодовое название военных действий США, Великобритании и Франции, разработанных в связи с берлинским кризисом. В докладе Шелепина отражены дискуссии союзников о том, когда и при каких условиях использовать атомное оружие. Согласно донесениям источников КГБ, западные державы еще не пришли к окончательному решению насчет особых мер против СССР, ГДР и других стран, которые поставят свою подпись под мирным договором. Члены НАТО были озабочены тем, что у них было всего два выхода, если СССР посягнет на их права – промолчать или «развязать войну». Заканчивался доклад сообщением о решении министров иностранных дел США, Британии, Франции и ФРГ выработать общую позицию на возможных переговорах с СССР. Они надеялись, по-видимому, что переговоры «затянут подписание мирного договора с ГДР»[899]899
Доклад №1795-sh, 20 июля 1961 года, АСВР док. 86304, т. 24, с. 225-233.
[Закрыть]. Доклад был подробный, однако непонятно, чего Шелепин хотел добиться, посылая его Хрущеву уже после его встречи с Кеннеди. Индивидуальные донесения из резидентур были получены по телеграфу и представлены Хрущеву раньше, так что Шелепин, возможно, просто-напросто хотел произвести на него впечатление[900]900
Материал С. А. Кондрашева.
[Закрыть]. По той или иной причине, казалось, что у КГБ не было проблем в доставке информации куда нужно – и притом быстрой – точно так же, как их не было, когда Железные Штаны – Молотов – создавал Комитет информации.
КГБ получил также исчерпывающее донесение об июньских и июльских дискуссиях внутри западногерманской Социалистической партии (СДПГ), касавшихся берлинского кризиса. Обращаясь к ее руководству в июне, заместитель председателя Герберт Венер заметил, что западные лидеры, заявляя о своем «твердом намерении остаться в Берлине», ничего не говорят об «объединении Германии». С точки зрения нейтральных стран, особенно Индии, и некоторых кругов на Западе, сказал Венер, эта позиция Запада «не совсем ясная». Венер заявил, что «нельзя полагаться только на силы Запада», поэтому он предложил «всемирную пропагандистскую кампанию, призывающую к «самоопределению» Германии и поддержать «свободы» Берлина». И опять, Громыко было бы очень полезно прочитать этот подробный доклад в начале августа, когда было принято решение о перекрытии границ. А Шелепин послал его только 31 августа[901]901
Доклад №2152-sh, 31 августа 1961 года, АСВР док. 86304, т. 25, с. 13-16.
[Закрыть].
Другой приметой того, что западные страны были готовы принести в жертву свободу передвижения в Берлине, были переговоры с президентом Кеннеди во время совещания Междепартаментной координационной группы по Берлину 26 июля, то есть после речи, обращенной к нации по поводу Берлина. Ачесон выразил ту точку зрения, что западная позиция на какой-то стадии могла включать затруднение движения населения, за исключением актов подлинного политического убежища». Это было невероятное предложение, если учесть, что тысячи восточных немцев каждый день попадали в центр беженцев (Marienfelde) в Западном Берлине[902]902
FRUS, 1961-1963, vol. 14, р. 228.
[Закрыть]. Позднее Ачесон смягчил свою позицию, предложив «общие меры по уменьшению чрезмерного передвижения населения при сохранении разумной свободы передвижения внутри города, включая свободу жить в одной его части и работать в другой, не подвергаясь экономическому и прочим наказаниям»[903]903
Ibid., р. 252.
[Закрыть]. Однако именно этого СССР и ГДР не могли допустить.
Как бы то ни было, президент Кеннеди в речи 25 июля 1961 года говорил только о жизненно важных интересах Америки в Западном Берлине и о различных военных и прочих мерах, которые США предпримут, если СССР посягнет на их права. Ни о какой свободе передвижения в Берлине не было сказано ни слова, что послужило еще одним «сигналом» Востоку, если граница будет перекрыта, США сопротивления не окажут. И вновь Шелепин промедлил с информацией. Он дождался 26 августа и только тогда поставил Центральный комитет в известность о том, что КГБ перехватил письма из Западной Германии с речью Кеннеди о Берлине, переведенной на русский язык. Он с гордостью сообщил, что письма, охарактеризованные им как вводящие в заблуждение, были изъяты КГБ и уничтожены. На самом деле перевод был правильным. Неужели Шелепин не желал показывать эти письма, так как знал, что они были подготовлены и посланы антисоветской эмигрантской организацией в Западной Германии, одним из важнейших объектов КГБ в Карлсхорсте? Наверно, этого мы никогда не узнаем[904]904
Источник: Документы русской истории 1, №14 (1995), с. 52-59. Архивный источник: ЦХСД фонд 5, опись 30, ед.хр. 351, листы 26-31.
[Закрыть].
Итак, Запад готовился к консультациям министров по вопросу Берлина, которые должны были начаться 5 августа в Париже. Американская делегация, желавшая предварительно встретиться с союзниками, вылетела из Вашингтона 27 июля. Московский КГБ также ждал затяжного кризиса. В докладе Хрущеву от 29 июля Шелепин предложил, чтобы Советы создали «такую ситуацию в разных местах земного шара, какая отвлекла бы внимание и силы США и его сателлитов от вопроса о последствиях германского мирного договора для Западного Берлина». Была выработана программа, «показывающая правящим кругам Западных держав, что развязывание военного конфликта из-за Западного Берлина может привести к потери их положения не только в Европе, но также в... Латинской Америке, Азии и Африке»[905]905
Zubok Vladislav М. Spy vs. Spy, pp. 22-23.
[Закрыть].
Предложение было, видимо, одобрено Хрущевым. Из шелепинского списка активных мероприятий министр обороны Родион Малиновский и заместитель председателя КГБ Петр Ивашутин выбрали совсем не многое, чтобы убедить Запад в готовности Советов «ответить на вооруженные провокации Запада из-за Западного Берлина». Оба считали чрезвычайно важным обмануть Запад в отношении военных возможностей СССР: возможно, они даже сумели бы убедить Запад в том, что СССР располагает управляемыми ракетами с ядерным зарядом[906]906
Ibid.
[Закрыть].
Параллельная программа, инициированная списком Шелепина, заключалась на самом деле в расширении кампании, которая уже велась некоторое время и имела в виду дискредитацию западногерманских военных лидеров при помощи данных об их фашистском прошлом. Она имела незначительный эффект – хотя Советский Союз был доволен результатом. В марте 1962 года КГБ выяснил, что секретарь НАТО Дирк Стиккер выразил совету свою озабоченность нападками СССР на генерала Адольфа Хойзингера и заявил, что НАТО будет защищать генерала. После обсуждения совет согласился выступить с. заявлением от имени генерального секретаря[907]907
АСВР док. 87579, т. 9, с. 77-78. Доклад №1/16-1874 от 3 марта 1962 года был подготовлен как информационная записка Первым главным управлением для В.В.Кузнецова, копия предназначалась И.И.Агаянцу, тогдашнему начальнику отдела «Д».
[Закрыть].
Начиная с этого времени доклады КГБ отражают оптимистическую уверенность Советов в подписании сепаратного мирного договора с ГДР. В них нет ни единого упоминания о закрытии секторальной границы в Берлине. Хотя КГБ выражал некоторую озабоченность по поводу возможных «контрмер в отношении визитов в Западный Берлин граждан СССР и других социалистических республик», все же памятная записка КГБ от 3 августа повторяет формулировку: «После подписания мирного договора граница между Восточным и Западным Берлином станет государственной границей» (выделено авторами). Так как «большинство беженцев бежало на Запад через Западный Берлин», то КГБ рекомендовал прекратить свободное передвижение с помощью метро или железной дороги, усиление военного присутствия на контрольных пунктах и уменьшение числа жителей Восточного Берлина, работающих в Западном Берлине. В отличие от Первухина, который в письме Громыко от 7 июля предлагал не ограничивать передвижение между Восточным и Западным Берлином по причине трудностей, связанных с этим, КГБ на сей раз с некоторыми ограничениями поддержал усиление пограничного контроля на секторальной границе. Однако некоторые идеи КГБ, например, соглашение с западноберлинским сенатом, касавшееся разрешения некоторым жителям Восточного Берлина работать в Западном Берлине, были нереальными. Такие предложения лишь показывали, что Карлсхорст мало оказывал помощи центру после смерти Короткова[908]908
АСВР док. 87668, т. 9, с. 61-67. Западный Берлин злил власти ГДР, однако перекрытие границы было невыгодно КГБ, который использовал движение через границу. Отвечая на предложение Ульбрихта принять «соответствующие меры» в отношении лиц, пересекающих границу, президиум Центрального комитета КПСС 20 июля одобрил предложение членов президиума Громыко, Микояна и Козлова указать послу Первухину, чтобы он посоветовал Ульбрихту «действовать постепенно, не применяя жесткие меры административного воздействия, чтобы не осложнить ситуацию и не вызвать ответные меры западных держав». ЦХСД, фонд 3, опись 14, ед.хр. 491, лист 21. Получено С. А. Кондрашевым.
[Закрыть].
КГБ следовал инициативе Первухина, говоря об экономических последствиях запланированных акций, однако предупреждал, что ГДР может ответить, оборвав связи ФРГ с Западным Берлином и недопущением в город горючего, продуктов, товаров. КГБ также предупреждал, что мирный договор может побудить некоторых восточных немцев, находящихся «под влиянием западной пропаганды», протестовать против действий правительства. В докладе уделено особое внимание тому, как ухудшение снабжения или общей экономической ситуации усугубит проблему. Заметив, что «период подготовки к подписанию мирного договора будет сопровождаться увеличением потока беженцев на Запад», КГБ предложил подписать мирный договор «в максимально короткий срок». Если представить, что термин «мирный договор» стал в то время кодовой фразой для обозначения мер по усилению контроля на секторальной границе, то станет ясно, что, по крайней мере, КГБ в Москве понимал необходимость немедленных действий, а не постепенного продвижения к цели, как предлагал Шелепин 29 июля[909]909
Ibid.
[Закрыть].
Вероятный результат западногерманской отмены межзональной торговли, как отмечалось в записке КГБ от 3 августа, был особой заботой СССР и ГДР с тех пор, как ФРГ предприняла этот шаг в ответ на усиление контроля на пропускных пунктах в сентябре 1960 года. Ульбрихт вновь заговорил об этом на совещании Политического консультативного комитета стран-участниц Варшавского договора в марте 1961 года. На XIII пленуме ЦК СЕПГ, состоявшегося 3– 4 июля 1961 года, Эрик Хонеккер, верный соратник Ульбрихта, тоже потребовал принятия срочных· экономических мер, если торговое соглашение с ФРГ будет аннулировано в результате мирного договора[910]910
См.главу 13. См.также: Neues Deutschland, 9 July, 1961.
[Закрыть]. Теперь нам известно, что уже 1 июня Совет министров СССР принял постановление о «немедленном оказании помощи ГДР в случае разрыва торговых соглашений» с ФРГ. А 29 июля 1961 года Микоян и Громыко направили в Центральный комитет письмо о возможном аннулировании торговых соглашений и рекомендуемых контрмерах. Указав, что односторонние угрозы СССР или ГДР прекратить торговлю с ФРГ будут неэффективными, в этом письме так же, как в записке КГБ, рекомендовалось закрыть дорогу гражданскому транспорту между Западным Берлином и ФРГ[911]911
ЦХСД, фонд 3, опись 14, ед.хр. 947, листы 26-42. Получено Кондрашевым. Делая умный шаг, Микоян и Громыко предлагают перекрыть дорогу только транспорту из Западного Берлина в ФРГ, потому что это будет «удар по западногерманским фирмам, которые получают мануфактурную продукцию из Западного Берлина, который не... заденет промышленность Западного Берлина и поставки продовольствия населению».
[Закрыть].
Другая акция советского руководства была непосредственно связана с предстоявшим перекрытием границы. Президиум дал указание Министерству иностранных дел, Министерству обороны и КГБ как можно скорее подготовить широкомасштабную пропагандистскую кампанию, которая откроет миру глаза на намерение военно-политического блока СЕНТО, используя территории среднеазиатских стран (например, Иран, Турция), расположенных на южной границе СССР, совершить нападение на СССР, используя атомное оружие. Таким образом, меры, предпринятые Советами по закрытию границ в Берлине, будут рассматриваться как «защитные» в свете «агрессивных» планов Запада[912]912
Материал С. А. Кондрашева. Чтобы сохранить секретность, директивы были направлены в ТАСС, Министерство иностранных дел и КГБ только после утверждения их на президиуме 12 августа.
[Закрыть].
По просьбе Ульбрихта, первые секретари коммунистических и рабочих партий стран-участниц Варшавского договора собрались 5 августа в Москве, чтобы обсудить берлинский вопрос[913]913
Согласие на проведение совещания 3-5 августа было передано Ульбрихту послом Первухиным на основании указаний Громыко и Андропова от 30 июня 1961 года. ЦХСД, фонд 3, опись 12, листы 61-64. Получено С. А. Кондрашевым.
[Закрыть]. Они не касались особых мер по перекрытию границы, хотя все делегаты, включая присутствовавших восточноевропейских лидеров, поддержали необходимость действий. Владислав Гомулка (Польша) выступил против «открытой границы между нашим Берлином и Западным Берлином». Если Хрущев и Ульбрихт обсуждали детали и время, то делали это неофициально и в присутствии только ближайших помощниов. Хрущев, несомненно, одобрил планы Ульбрихта, однако желал сохранить в тайне участие СССР[914]914
ЦХСД, фонд 10, опись 3, ед.хр. 7. Получено Кондрашевым.
[Закрыть].
Пока шло совещание, другие игроки в правительствах Востока и Запада продолжали вести себя так, словно их заботил долговременный кризис, связанный с договором и его последствиями. 8 августа Первое Главное управление КГБ направило начальнику ГРУ, генералу Ивану Серову, донесение французских источников с подробным планом европейских военно-воздушных сил США установления «воздушного моста», если СССР или ГДР блокирует все подъезды к Западному Берлину. В донесениях были также планы поддержки с воздуха, если ограниченные военные части союзников будут осуществлять попытку вновь открыть доступ к Западному Берлину на шоссе Хелмштедт– Берлин. Это была так называемая «наземная попытка», включенная в план «Живой Дуб»[915]915
Доклад Первого Главного управления № 1/16-3338 от 8 августа 1961 года. 24, с. 335. АСВР, док. 84909, т. 24, с. 335. Одним источником информации было письмо от 13 апреля 1961 года, написанное начальником Миссии связи при командующем французскими войсками в Германии для французского посольства в Бонне. Вероятно, письмо было перехвачено агентом КГБ во французской военной миссии, имевшего кличку Арнольд, которым руководил в это время нелегальный сотрудник КГБ подполковник Евгений Рунге.
[Закрыть].
В Париже 4—9 августа прошли консультации по Берлину министров иностранных дел США, Великобритании, Франции и Западной Германии, которые завершились решением провести переговоры с СССР по Берлину в октябре или ноябре, однако не было решено, когда объявить о готовности Запада к переговорам. Похоже, Запад не подозревал, что события в Москве и Восточном Берлине опережают его приготовления. В это неспокойное время, кажется, лишь один раз министр иностранных дел западной страны действовал вовремя. Это было, когда министр иностранных дел ФРГ Гейнрих фон Брентано заговорил об озабоченности Вилли Брандта, бургомистра Западного Берлина, тем, как смятение в ГДР действует на восточных немцев. Их положение ухудшится, «если захлопнется берлинская дверь». Замечание фон Брентано побудило госсекретаря Дина Раска ответить, что «попытка сдержать поток беженцев... может привести к взрыву, и проблема созреет, прежде чем ожидается». Как же он был прав![916]916
FRUS, 1961-1963, vol. 14, рр. 281-291. Во время этой сессии фон Брентано заметил, что если союзники будут отрезаны, то «он не представляет, что будет с межзональной торговлей».
[Закрыть] Прошли целые три недели после парижских консультаций, прежде чем председатель КГБ Шелепин направил Хрущеву подробный доклад об этом совещании. Но события 13 августа сделали этот доклад бесполезным[917]917
Zubok. Spy vs. Spy, p. 28. Знакомство КГБ с происходившим на парижской встрече подтверждается письмом от заместителя начальника ГРУ А. Рогова министру обороны Малиновскому, датированным 24 августа 1961 года, которое объясняет, почему КГБ получило преимущество перед ГРУ. Письмо ГРУ найдено в архиве ЦХСД. Кондрашев не смог найти оригинал доклада КГБ.
[Закрыть]. Поезд уже ушел.
