Текст книги "Марид Одран"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 56 страниц)

Ясмин очень хотелось медового пирожного, но она оказалась более сдержанной, чем я думал. – Нет, – сказала она, улыбаясь, – не могу. Пять минут на языке и всю жизнь на бедрах.

– Тогда я еще одно съем, – сказал Жак. – Плохой мальчишка! – ответила Ясмин.

– Послушай, Ясмин, – сказал я.

– Какого черта тебе нужно, женатик? – резко ответила она.

– Я только хотел узнать, когда ты бросишь меня ревновать.

– Ревновать? – надменно спросила она. – Ты считаешь, что я думаю о таких мелочах, как вы с Индихар? У меня в голове есть мысли поважнее.

Я покачал головой:

– Насколько я понимаю, Ислам позволяет мне иметь четырех жен, если я смогу их содержать. Это означает, что я по-прежнему могу встречаться с девушками. Да и женат я лишь формально.

– Ха! – воскликнул Саид. – Я так и знал! Ты никогда не спал с ней, так?

Несколько секунд я гневно смотрел на него.

– Ясмин, – сказал я, – дай мне шанс, ладно? Позволь мне когда-нибудь угостить тебя ужином. Мне кажется, нам нужно поговорить.

Она хмуро посмотрела на меня, что вовсе не обнадеживало.

– Поговорим, – сказала она. – Поговорим сегодня вечером в клубе – если Индихар позволит тебе пойти.

Она схватила кусок пахлавы, повернулась и пошла вниз по Улице.

Вскоре после ее ухода я тоже встал и пожелал своим приятелям всего доброго. Затем приказал Кмузу отвезти меня в Папин особняк. Мне еще нужно было поработать с бумагами.

Мне предстояла еще трапеза у шейха Реда. Я вернулся домой с обеденного перерыва и попытался немного поработать. Это было очень трудно. Я понимал, что Фридландер-Бей рассчитывает на мою помощь в осуществлении проекта цифровой связи и в вечном деле стабилизации или дестабилизации мусульманских наций, которые обращались к нам за помощью. Но сегодня я не мог справиться с тревогой. Что на уме у Абу Адиля? С чего это он пригласил нас на обед? Чтобы закончить то, что он начал, когда несколько недель назад похитил нас?

Вот почему я прикрепил к поясу маленький игломет, повернув пояс так, чтобы он находился у меня на спине. Я выбрал игломет потому, что он целиком был сделан из пластика, и рентген его не мог обнаружить. Он был заряжен острыми как бритва стрелками. Не отравленными. Всадить половину обоймы этих штучек в кого-нибудь, и он запомнит это надолго. Если выживет.

Лучшую свою одежду я надел на брачный прием у шейха Махали, и во время нашего тяжелого странствия по пустыне она износилась. Свой дорогой церемониальный кинжал я подарил шейху Хассанейну. Сегодня я надел свой второй лучший костюм – длинную белую джеллабу, вышитую вручную. Это был цветочный узор шелковой кремовой нитью. Это была красивая джеллаба, и я очень ею гордился. Ее мне подарила одна будайинская семья, которой я оказал небольшую помощь.

Я надел сандалии и кафию в черно-белую клетку. Прицепил кинжал в ножнах, сдвинув его на живот, – на бедуинский манер. Когда я надел пояс, то решил спросить Фридландер-Бея, нельзя ли нам взять с собой на обед бен-Турки. Мы уже решили захватить с нами Тарика и Юссефа. Не хотелось появляться в твердыне шейха Реда без собственной маленькой армии.

Папа согласился, что бен-Турки может нам пригодиться, и потому он сопровождал нас четверых в дом шейха Реда. Дом располагался в западном районе города, Хамидийе.

Абу Адиль засел, как жаба, в центре одного из худших районов города. С его особняком могли сравниться только дома Папы и шейха Махали, но дом шейха Реда окружали сгоревшие, заброшенные, полуразрушенные дома Хамидийи. Он всегда напоминал мне Сатану, сидящего в центре своего адского царства.

Мы въехали в ворота в высокой бурой кирпичной стене, окружавшей особняк, и остановились, чтобы охрана признала нас. Затем припарковали машину и впятером пошли к парадной двери. На сей раз мы не позволим нас разделить.

С человеком, открывшим на звонок, у нас сложностей не было. Он провел нас в маленькую столовую, где был накрыт стол на десять персон. Наша компания села в одном конце стола, ожидая явления Абу Адиля.

Это было точно явление. Сначала появился здоровенный личный охранник, за ним въехал в инвалидном кресле шейх Реда. Кресло катил Кеннет. Следом за ними вошли еще двое громил. Я не сомневался, что шейх откуда-то наблюдал за нашим приездом и взял с собой народу столько же, что и у нас. Пять на пять.

– Я рад, что вы оказали мне честь, посетив мой дом, – сказал Абу Адиль. – Нам нужно бы почаще встречаться. Возможно, тогда между нами было бы меньше трений.

– Благодарим вас за приглашение, о шейх, – осторожно сказал я.

Кеннет оценивающе посмотрел на меня. Затем тихо рассмеялся и покачал головой. Он презирал меня, и я не понимал почему. Может, если бы я переломал ему пальцы на руках и ногах, он не ухмылялся бы так самодовольно. «От фантазий вреда не будет», – подумал я.

Слуги принесли блюда кускуса, кефта кабоб, жареного ягненка и овощи под соусом из кактуса.

– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, да будет это угощение приятно вам!

– Да продлится твой пир вечно, отец щедрости, – ответил Фридландер-Бей.

Мы с Папой ели немного, наблюдая, не проявится ли какой-нибудь намек на предательство со стороны Абу Адиля или его вышибал. Бен-Турки ел так, словно никогда раньше не видел еды. Я уверен, что ему не доводилось бывать на таком обеде.

Я шепнул юному бедуину:

– Похоже, шейх Реда пытается переманить тебя к себе.

На самом деле я так не думал. Я шутил. Бен-Турки побледнел. У него руки задрожали от возмущения.

– Разве ты думаешь, что моя верность продается?

– Это всего лишь шутка, друг мой, – сказал я.

– А, – ответил он, – тогда ладно. Ваши городские шутки иногда непостижимы. Я ведь даже не знаю, что происходит нынче вечером.

– Не ты один, – сказал ему я.

Громилы Абу Адиля, как всегда, помалкивали. Кеннет тоже, хотя он почти не сводил с меня глаз. Мы ели молча, словно ждали, что вот-вот захлопнется какая-то смертельная ловушка. Наконец, когда обед был почти закончен, шейх Реда встал и заговорил.

– Я вновь имею счастье, – сказал он, – преподнести небольшой подарок Мариду Одрану. Возблагодарим же Аллаха за то, что он и Фридландер-Бей вышли целыми и невредимыми из выпавшего им тяжкого испытания.

– Хвала Аллаху! – хором откликнулись все за столом.

Абу Адиль наклонился и вынул серую картонную коробку.

– Это, – сказал он, открывая ее, – форма, которая соответствует твоему рангу лейтенанта чаушей. У тебя под командой три взвода верных патриотов. В последнее время они стали беспокоиться, не понимая, почему ты не посещаешь наши сборы и учения. Думаю, одной из причин былото, что у тебя не было подходящей формы. Ну, теперь у тебя такой отговорки нет. Шейх Марид, носи на здоровье!

Я прямо-таки онемел. Это было еще смешнее, чем прежнее мое производство. Я не знал, что сказать, поэтому, заикаясь, пробормотал несколько слов благодарности и взял коробку. На ней уже был лейтенантский значок.

Чуть позже, когда никто уже не мог больше есть, шейх Реда извинился и выехал из столовой. Кеннет и три головореза последовали за ним.

Бен-Турки наклонился ко мне и прошептал:

– Что с ним такое? Почему он в инвалидной коляске? Ведь он достаточно богат, чтобы получить любую медицинскую помощь. Даже в Руб-аль-Хали мы слышали необыкновенные истории о чудесах, которые творят врачи.

Я развел руками.

– На самом деле он не инвалид, – тихо объяснил я. – Его так называемое хобби – коллекционировать персональные модули, записанные с настоящих больных со всевозможными неизлечимыми болезнями. Это извращение называется «Ад по доверенности». Он наслаждается, если это можно так назвать, жесточайшей болью и бессилием и вынимает модик всякий раз, как они становятся невыносимыми. Полагаю, что у него выработался необычайно высокий болевой барьер.

– Это достойно презрения, – прошептал бен-Турки, нахмурившись.

– Таков шейх Реда Абу Адиль, – сказал я.

Через две-три минуты мы пошли к машине.

– Ничего себе! – воскликнул Тарик. – Мы являемся к нему в дом вооруженными до зубов, а он просто накрывает изысканный стол и швыряет шейху Мариду униформу!

– Что это, по-вашему, значит? – спросил Юссеф.

– Думаю, мы вскоре узнаем, – сказал Папа.

Я понимал, что он прав. За этой трапезой должно было произойти что-то такое, но я не мог представить, что именно.

А не значило ли это, что мы теперь должны их пригласить к себе? Если будет так продолжаться, то раньше или позже обе семьи перестанут ходить в кино, а вместо этого будут смотреть по головизору профессиональный бокс и вместе попивать пиво. Я не мог этого вынести.

Глава 12

Я ждал Ясмин, чтобы поговорить с ней, но она так и не вышла на работу тем вечером. Я пошел домой около двух часов ночи, предоставив Чири самой закрыть бар. На следующий день завтрака с Папой не планировалось, а потому я сказал Кмузу, что хочу поспать подольше. Он разрешил.

Утро было спокойным. Я долго сидел в горячей ванне, перечитывая один из своих любимых полных тайн и убийств романов Латфи Гада. Гад был крупнейшим палестинским писателем прошлого столетия, и я то и дело ловил себя на том, что невольно подражаю его знаменитому детективу аль-Каддани. Иногда я начинал копировать его манеру речи – нахальную и ироничную. Никто из моих друзей, однако, этого не замечал, поскольку в целом они не были чересчур начитанными.

Я вылез из ванны, оделся и проглотил хорошо сбалансированный завтрак, приготовленный для меня Кмузу. Тот мрачно посмотрел на меня, но за многие месяцы он успел усвоить, что если я не склонен есть, то и не буду. Разве что этого не потребует Папа.

Кмузу молча подал мне конверт. Там было письмо Фридландер-Бея лейтенанту Хаджару с требованием восстановить меня в городской полиции, чтобы я мог продолжить расследование обстоятельств смерти Халида Максвелла. Я просмотрел его и кивнул. У Папы была сверхъестественная способность предвидеть события. Он также понимал, что может кое-что «потребовать» от полиции и что это будет сделано.

Я положил письмо в карман и присел отдохнуть в черное кожаное кресло. Я решил, что пора проконсультироваться с Мудрым Советником. Советник был персональным модулем, который оценивал мое текущее эмоциональное состояние и создавал сверхреалистичную фантазию, а также давал символическое – иногда неразборчивое – решение. «Бисмилла», – прошептал я и вставил модик.

Одран превратился в великого персидского поэта Хафиза. Он жил в роскоши, и в его поэмах было нечто такое, что раздражало правоверных мусульман. За долгие годы Одран нажил себе кучу врагов, и потому, когда он умер, правоверные стали говорить, что его тело должно быть лишено блага традиционной погребальной молитвы. Они обвиняли Одрана его же собственными словами.

«Разве этот поэт не писал о таких нечестивых деяниях, как питье хмельного, и о неразборчивости в связях? – спрашивали они. – Прислушайтесь к его стихам:

Подойди, подойди, виночерпий!

Пусти же по кругу чашу,

Поскольку сначала любовь свободна и легка,

Но слишком много бед от нее происходит».

Это вызвало длинные споры между почитателями Одрана и его врагами. Наконец решено было поступить так, как подскажут его же стихи. Для этого многие стихотворения Одрана были написаны на листочках бумаги и опущены в урну. Невинное дитя попросили подойти к урне и вынуть одно стихотворение. Вот какое двустишие вынул ребенок:

Рад принять я участие в похоронах Одрана,

Ибо был он греховен, но отправился на небо.

Это решение было признано обеими сторонами, и потому Одран был похоронен со всеми надлежащими церемониями. Когда эта история закончилась, Одран вынул модик.

Я вздрогнул. От фантазий, в которых я был мертв и сверху смотрел на собственные похороны, у меня всегда по спине бегали мурашки. Теперь мне предстояло решить, что это значит и каким боком это ко мне относится. Я уже пятнадцать лет не писал стихов. Я сбросил видение в файл НА ОБСУЖДЕНИЕ С КМУЗУ.

Пора было заняться раскапыванием информации по Халиду Максвеллу. Первым делом я решил отправиться в полицейское управление, которое наблюдало за деятельностью полиции в Будайине, где служил лейтенант Хаджар. Не то чтобы я ненавидел Хаджара, просто от него у меня мурашки по коже бегали. Он был не из тех, кому доставляет удовольствие отрывать мухам крылышки, – он был из таких, кто идет в другую комнату и в потайной глазок подсматривает, как этим занимается другой.

Кмузу отвез меня в кремовом «вестфаль»-седане к участку на улице Валида аль-Акбара. Как обычно, на тротуаре толклось полным-полно мальчишек, и я прорвался сквозь них, разбрасывая монетки направо и налево. Однако они все равно монотонно ныли:

– Подай нам, о щедрый!.

Мне нравились мальчишки. Не так давно и я шатался в толпе, выклянчивая деньги на пропитание. Где-то по ходу дела роли переменились, и я стал крутым богатым парнем. Верно, я теперь богат, но я никогда не забывал о своем происхождении. И я не стану жалеть для мальчишек бакшиша.

Я вошел в здание участка и направился к компьютерной комнате на третьем этаже. Пару раз меня останавливали люди в форме, но я показывал им письмо с подписью Фридландер-Бея. Копы тут же растворялись, словно призраки.

Я очень хорошо помнил, как работать на компьютере. Я даже помнил секретное кодовое словечко – «Мирамар». У штата этого участка нравы были довольно разгильдяйские, и я был уверен, что кодового слова здесь еще несколько месяцев менять не будут. Я догадывался, что перспектива заставить все отделение запоминать новое слово для них страшнее риска, что кто-то чужой залезет в полицейские файлы.

Я сел за потрепанный старый «анамнез» и принялся шептать команды. Женщина-сержант, работавшая смотрителем базы данных, заметила меня и поспешила навстречу.

– Мне очень жаль, сэр, – сказала она отнюдь не печальным голосом, – но посетителям нельзя работать с этим терминалом.

– Разве вы меня не помните? – спросил я. Она прищурила один глаз и подумала:

– Нет. Вы должны уйти.

Я вынул Папино письмо и показал ей.

– Мне нужно поработать всего несколько минут.

– Я должна проверить, – сказала она, складывая письмо и отдавая его мне. – Никто мне ничего такого не говорил. Я вызову лейтенанта. А пока отойдите от терминала.

Я кивнул, понимая, что мне придется подождать, пока она пройдет по всей цепочке команд. Это не заняло много времени. Лейтенант Хаджар сам влетел в библиотеку.

– Что ты о себе думаешь, Одран? – заорал он. Вид у него был мрачнее некуда.

Я протянул ему Папино письмо. Я не собирался вставать или объясняться. Письмо за меня все скажет, и я чувствовал себя так, будто излучаю некое превосходство. Хаджара нужно было всякий раз ставить на место.

Он вырвал у меня бумагу и прочел ее – раз, затем другой.

– Что это такое? – прохрипел он.

– Письмо. Сам знаешь от кого, ведь ты уже прочел.

Он с яростью посмотрел на меня и смял листок в комок.

– Это со мной не пройдет, Одран! Не пройдет! И что ты делаешь на свободе? Ты же формально выслан. Я заберу тебя в каталажку прямо сейчас!

Я погрозил пальцем и улыбнулся:

– Не-а, Хаджар. Эмир дал нам отсрочку, и ты это знаешь.

– Пока дал, – сказал он.

– Пока, – ответил я, взяв смятую бумагу и прижав ему ко лбу. – Ты что, в самом деле думаешь, что это не пройдет, а?

– Нет. – Однако на сей раз голос его звучал не столь уверенно.

– Хорошо, – спокойно сказал я. – У Папы полно людей, которые сумеют поработать с тобой.

Хаджар облизнул губы.

– Ладно, так какого черта тебе надо?

Я изобразил совершенно неискреннюю дружескую улыбку.

– Я просто хочу поработать с этим терминалом пару минут.

– Думаю, это можно. И что ты пытаешься раскопать?

Я развел руками.

– Я хочу обелить наши имена, конечно же. Я хочу выяснить, что ты знаешь о Халиде Максвелле.

В глазах его промелькнул страх.

– Я не могу тебе этого позволить, – сказал он. Его голос заметно дрожал. – Это секретное полицейское расследование.

Я рассмеялся.

– Я тоже секретный полицейский, – сказал я. – По крайней мере сейчас.

– Нет, – сказал он. – Я не позволю. Дело закрыто.

– Я снова открываю его. – И я потряс у него перед носом смятой бумажкой.

– Ладно, – сказал он. – Давай. Но это тебе так не пройдет. Я предупреждаю.

– Я надеюсь, что не пройдет, Хаджар. И когда пойдет волна, советую тебе не становиться на ее пути.

Несколько минут он пялился на меня. Затем сказал:

– Йаллах, наверное, твоя мать была сифилитичной верблюдицей, Одран, а твой отец был христианским ублюдком.

– Ты близок к истине, – сказал я и отвернулся, продолжая наговаривать команды. Я полагал, что теперь Хаджар уберется.

Первым делом я вызвал файл Халида Максвелла. Я мало что узнал. В файл явно уже залезали и отредактировали его так, что информации осталось совсем мало. И все же я выяснил, что Максвелл работал в полиции четыре года, что он заслужил благодарность за храбрость и был убит, когда находился не при исполнении. Согласно полицейскому компьютеру он погиб, пытаясь прекратить яростную ссору между мной и Фридландер-Беем у своего дома, на аллее Шамс, 23.

Это, конечно же, была полная чушь. Я даже не знал, где находится аллея Шамс. Я был уверен, что не в Будайине. Максвелл был вторым офицером полиции в участке Хаджара, которого убили в этом году. Для Хаджара это было не слишком хорошо, для бедного Максвелла – еще хуже.

Я еще немного посидел, заглядывая в другие файлы. В досье Хаджара информации было еще меньше, чем когда я в последний раз туда заглядывал. Все упоминания о его трудностях с Департаментом внутренних дел были изъяты. Кроме его имени, возраста и адреса там вообще мало что осталось.

Мой собственный файл характеризовал меня как убийцу Халида Максвелла (отпущенного вплоть до истечения срока апелляции). Это напомнило мне о том, что время идет и мне осталось лишь несколько недель свободы. А доказывать свою и Папы невиновность из тюремной камеры или с плахи затруднительно. Я решил поторопить события и посмотреть, что из этого выйдет.

Я вышел из участка и нашел Кмузу в машине, чуть дальше по улице Валида аль-Акбара. Я сел на заднее сиденье и сказал, чтобы он вез меня к восточным воротам Будайина. Когда мы туда подъехали, я отправил его домой, потому что я не знал, как долго здесь задержусь. Когда Кмузу воспротивился, я сказал ему, что всегда могу взять такси. Он нахмурился и ответил, что лучше подождет меня, но я был тверд.

Я взял портативное устройство цифровой связи, которое продавали мы с Фридландер-Беем. По дороге в кафе «Солас» мне позвонили. Я отцепил телефон от пояса и сказал:

– Алло.

– Одран? – произнес гнусавый голос, прямо-таки сальный до отвращения.

– Да, – сказал я. – Кто говорит?

– Кеннет. Звоню по просьбе шейха Реда Абу Адиля.

Это объясняло мое отвращение – чувство было взаимным.

– Привет, Кении. В чем дело?

На некоторое время он замолк.

– Меня зовут Кеннет, а не Кении. Я был бы очень благодарен, если бы ты это запомнил.

– Конечно, приятель. И по какому поводу ты звонишь?

– Шейх Реда только что узнал, что ты копаешься в деле Халида Максвелла. Не делай этого.

Быстро же расходятся новости.

– Не делать?

– Да, – сказал Кеннет. – Просто не делай, и все. Шейх Реда заботится о твоей безопасности, поскольку ты офицер чаушей, и он опасается того, что может произойти, если ты будешь продолжать расследование.

Я невесело рассмеялся:

– Я скажу тебе, что случится, если я не стану продолжать расследование. Наша с Папой отсрочка истечет, и мы будем казнены.

– Мы это понимаем, Одран. Если хотите спасти ваши головы, есть два пути – правильный и неправильный. Правильный путь – найти твердое алиби на ночь убийства. Неправильный – продолжать делать то, что ты делаешь.

– Прекрасно, Кен, но, честно говоря, я даже не могу вспомнить, что я делал той ночью.

– Меня зовут Кеннет, – прорычал он, прежде чем бросить трубку.

Я хмыкнул и снова прикрепил телефон к поясу.

Я нашел Жака и Махмуда в кафе «Солас» за игрой в домино. Подвинул стул к столу и немного посмотрел. Наконец подошел старик Ибрагим и спросил, не хочу ли я чего-нибудь. Я заказал «Белую смерть», и Махмуд с любопытством посмотрел на меня.

– Долго ты тут сидишь, Марид? – спросил он. – Я и не заметил, как ты подошел.

– Недолго, – отозвался я. Затем повернулся к другому своему приятелю. – Жак, – спросил я, – ты готов начать рекламировать устройства?

Он посмотрел на меня взглядом, который говорил, что он вечно будет жалеть о том, что согласился помочь мне.

– Тебе что, больше делать нечего? – спросил он. – Разве тебе не надо отмывать свое имя и репутацию?

Я кивнул:

– Не беспокойся, я уже и за это взялся.

– Слышали, – сказал Махмуд.

– На Улице говорят, что ты ищешь кого-нибудь, чтобы пришить ему убийство Максвелла, – сказал Жак.

– Вместо того чтобы объяснить, где вы были той ночью, – сказал Махмуд. – Ты все делаешь не так. Ты пытаешься сделать это… через задницу.

– Именно так нынешний подкупной Билли Абу Адиля мне и сказал, – медленно проговорил я. – Надо же, какое совпадение.

– Это Кеннет? – спросил Махмуд. – Что ж, он, наверное, прав.

У меня не было к нему каких-либо особенных вопросов, поэтому я сменил тему.

– Ну, ты готов, Жак? – спросил я.

– Честно говоря, Марид, у меня сегодня желудок побаливает. Может, завтра в полдень?

– О, завтра в полдень ты будешь делать это сам, – улыбнулся я. – Однако тебе придется пойти со мной и сегодня.

Я терпеливо подождал, пока Махмуд выиграет партию и Жак сделает ставку.

– Похоже, день плохо для меня начинается, – сказал Жак. Он был, как обычно, хорошо одет, но у него был тот надутый христианский вид, который большинство его друзей терпеть не могли. Он выглядел так, словно хотел уехать куда-нибудь и начать новую жизнь под новым именем.

Я уголком глаза посмотрел на него, сдерживая улыбку. Он был взволнован.

– В чем дело, Жак? – спросил я.

Тот надменно оттопырил верхнюю губу.

– Я скажу тебе одну вещь, Марид, – сказал он. – Эта работа недостойна меня. Я не могу действовать как… как простой торговец.

Я не мог удержаться от смеха:

– А ты не считай себя торговцем, если проблема только в этом. Честно говоря, ты и не торговец. Ты гораздо больше. Постарайся увидеть целое, о блистательный.

Это Жака не убедило.

– Я и так смотрю на все в целом. И вижу, как я захожу в бар или клуб, вынимаю свои товары и пытаюсь вытянуть у хозяина деньги. Это розничная продажа. Это унижает меня в чужих глазах. Разве я не говорил тебе, что я на три четверти европеец?

Я вздохнул. Последние семь лет он говорил мне об этом чуть ли не каждый день.

– А ты никогда не думал о том, кто занимается в Европе розничной торговлей?

– Американцы, – пожал плечами Жак.

Я потер лоб. Голова болела.

– Забудь о торговле. Ты не будешь торговцем. Ты будешь Специалистом по размещению данных. И когда ты начнешь, то продвинешься до Инженера по коррекции информации. С соответственным повышением процента комиссионных.

Жак злобно посмотрел на меня.

– Ты меня не обманешь, Марид, – сказал он.

– Так вот в чем дело! Мне не надо обманывать тебя. Сейчас у меня хватит власти на то, чтобы выкрутить тебе руки, и ты еще будешь доволен тем, что помогаешь мне.

Жак издал короткий невеселый смешок:

– Мне рук не выкрутишь, о шейх. Ты все та же уличная шпана, как и все остальные.

Я пожал плечами:

– Может, это и правда, друг мой христианин, но я уличная шпана, под началом у которой Хабиб и Лябиб.

– Кто они такие?

– Говорящие Булыжники, – спокойно ответил я. Я увидел, как у него отхлынула кровь от лица. Все в Будайине знали огромных телохранителей Папы, но я был одним из немногих избранных, кто знал их по именам. Конечно, я до сих пор не знал, кто из них кто, но это было все равно, потому что они всегда ходили вместе.

Жак плюнул мне под ноги.

– Верно говорят о коррупции, – резко сказал он.

– Ошибаешься, Жак, – спокойно сказал я. – Я не стал бы угрожать никому из своих друзей. Такая власть мне не нужна. Я просто рассчитываю на то, что ты ответишь мне услугой на услугу. Разве я не закрыл для тебя чек Фуада? Разве ты не согласился помочь мне?

Он поморщился.

– Ну да, это дело чести, хорошо, я, конечно, буду рад вернуть тебе долг.

Я похлопал его по спине.

– Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

– Когда угодно, Марид.

Однако одного взгляда на его физиономию было достаточно, чтобы понять, что желудок у него до сих пор не в порядке.

Мы приехали в клуб Френчи, что был кварталом выше моего. Френчи был огромным, коренастым парнем, у которого был такой вид, словно он катал бочки в каком-нибудь солнечном французском порту.

– Как поживаешь, Марид? – крикнула Дейлия, барменша.

– Прекрасно, Дейлия. Френчи здесь?

– Вернулся. Пойду приведу его. – Она бросила свое полотенце и исчезла за дверью, в офисе. Посетителей было немного, но пока еще рано.

– Хочешь, поставлю тебе выпить? – спросил я Жака, пока мы ждали.

– Господь не одобряет хмельного, – сказал он. – Уж тебе ли этого не знать.

– Я знаю, – сказал я. – Я знаю, чего не одобряет Господь. Но лично мне он никогда этого не говорил.

– Да? А что такое, по-твоему, блевота? А отключка сознания? А когда тебе дают по морде из-за того, что ты напился и сказал что-то не то и не тому человеку? И не надо богохульствовать.

Я не мог воспринимать его серьезно.

– Я видел, что и ты пьешь.

Жак энергично закивал.

– Да, друг мой, но затем я и хожу к исповеди. Покаюсь, и снова все в порядке.

От дальнейших религиозных разглагольствований меня спас Френчи, который появился в самый критический момент.

– В чем дело? – спросил он, подвигая табурет и усаживаясь справа от меня.

– Френчи, – сказал я, – рад тебя видеть. Я счастлив, что меня до сих пор принимают в твоем клубе, но, честное слово, у меня нет времени сидеть тут и болтать.

– Ты хочешь что-то продать мне, нораф, – сказал он своим хриплым голосом. – Подожди минутку. Я в трезвом виде мошенничать не умею.

– Я-то думал, что ты бросил пить, – сказал я. – Из-за своего желудка.

– Да я начал снова, – сказал Френчи. Он махнул своей барменше, и Дейлия принесла ему закупоренную бутылку «Джонни Уокера». Первый раз я видел, как этот напиток пили греческие торговые моряки в клубе Джо-Мамы и еще в двух филиппинских барах на Улице. Френчи отвинтил пробку и налил себе полстакана. – Даю тебе шанс, – сказал он, заглатывая виски одним духом и наливая себе еще.

– Мне джин с бингарой, – сказал я барменше.

– Лаймового сока выжать? – спросила Дейлия.

Я улыбнулся:

– Все-то ты помнишь.

Она надменно пожала плечами.

– Чтобы я да забыла, – пробормотала она. – А что тебе, Жак?

– У тебя есть эквадорское пиво? Я бы выпил кружечку.

Дейлия кивнула и принесла Жаку его выпивку. Френчи влил в себя второй стакан виски и рыгнул.

– Eh bieп [Ладно (фр.)], Марид, – сказал он, почесывая свою густую бороду, – так что у тебя в чемоданчике?

Я положил его на стойку между нами и открыл замки.

– Ты просто влюбишься в него, – сказал я,

– Еще не влюбился, – сказал Френчи, – но, может быть, через несколько минут? – Он заглотил третий стакан «Джонни Уокера».

– Можно посмотреть, Марид? – спросила Дейлия, облокотившись на стойку.

Френчи сердито посмотрел на нее, слегка покачав головой.

– Иди столы вытирай, – сказал он.

Выпивка начинала на него действовать. Это было хорошо.

Я откинул крышку и дал Френчи посмотреть устройство. Это был прекрасно выполненный терминал с памятью, достаточной для того, чтобы не забывать о своем назначении. Он был бесполезен, если где-нибудь его не присоединить к основному компьютеру. Фридландер-Бей заключил контракт с одной из боснийских фирм, чтобы поставлять устройства по ценам значительно ниже самых благоприятных рыночных. Это можно было сделать благодаря тому, что боснийские корпорации владели индустриальным конгломератом со штаб-квартирой в Бахрейне. И главный исполнительный представитель, и вице-президент по продажам своей властью, богатством и благополучием были обязаны Папиному вмешательству в политические дела каких-то десять лет тому назад.

Я налил Френчи четвертый стакан.

– Merde alors [Ну и дерьмо (фр.)], – пробормотал он.

– Фридландер-Бей хочет, чтобы ты стал первым в Будайине, – сказал я ему.

Огромный француз теперь уже не глотал виски, а пил понемногу.

– Первым в чем и переживу ли я это? – спросил он.

Я улыбнулся:

– Ты можешь первым на Улице получить одно из этих устройств для цифровой связи. Можешь установить его прямо сейчас в углу бара, там, где люди смогут его увидеть.

– Ох-ох, – сказал Френчи. – А на хрен оно мне сдалось?

Я посмотрел на Жака, чтобы удостовериться в том, что он внимательно слушает.

– Эти устройства дают доступ не только в городскую сеть «Инфо», – сказал я. – Твои посетители смогут входить в мировую базу данных и получать практически неограниченную информацию.

Френчи покачал головой.

– И сколько это будет стоить?

– Один киам. Всего один киам за запрос.

– Minute, papillon! [Минутку, мотылек! (фр.)] Городская сеть «Инфо» бесплатная! Нужно только набрать номер по телефону!

Я снова улыбнулся:

– Это ненадолго, Френчи. Этого еще никто не знает, потому особо не распространяйся! Фридландер-Бей купил «Инфо» у города.

Френчи рассмеялся:

– Он что, эмира подкупил?

Я пожал плечами:

– Он убедил эмира. А как – не имеет значения. Эмир просто поверил в то, что Папа будет управлять «Инфо» лучше, чем прежняя Комиссия по общественным службам. Конечно, Папа также объяснил ему, что для того чтобы предоставлять людям те услуги, которых они заслуживают, придется платить за каждую сделку. Френчи кивнул:

– Значит, бесплатным услугам «Инфо» приходит конец. И вместо нее будут вот эти штучки. А вы с Папой будете сидеть и распределять информацию. А что будет, если кто-нибудь пожелает копнуть личную жизни Папы?

Я отвернулся и как бы между прочим выпил половину своей «Белой смерти».

– О, – спокойно сказал я, – к несчастью, нам придется ограничить доступ определенных людей к определенным данным.

Френчи стукнул кулаком по стойке и рассмеялся. Вообще-то это было скорее похоже на рычание.

– Потрясающе! – воскликнул он. – Он держит руку на рычаге обмена информацией и к тому же решает кому помогать, а кому нет! Подожди, пока Абу Адиль не узнает об этом!

Жак наклонился поближе.

– Я ничего об этом не знал, Марид, – тихо сказал он. – Ты ничего такого мне не говорил, и мне кажется, это расторгает наше соглашение.

Я сделал ему знак, чтобы он и дальше пил свое пиво.

– Вот потому я и пошел с тобой сегодня, – сказал я. – Я хочу, чтобы ты знал все подробности. Это начало волнующего века!

– Но мне это не нравится. Во что меня втягивают?

Я развел руками.

– В одно из величайших коммерческих предприятий в истории человечества, – сказал я.

В этот миг в клуб вошел посетитель, высокий человек в европейском костюме. Его седые волосы были подстрижены и уложены в дорогой парикмахерской. На шее у него была дорогая серебряная брошь с алмазами и несколькими изумрудами в центре. В руке у него был дипломат, чуть поменьше моего. Он постоял в дверях, привыкая к темноте бара Френчи.