Текст книги "Марид Одран"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 56 страниц)

Глава 3

Я отыскал дом на Тринадцатой улице только без пятнадцати час. Тамико (уменьшительно-ласкательное – Тами) обитала в старом двухэтажном особняке, теперь разгороженном на отдельные квартиры. Я бросил взгляд на ее балкон, нависавший над улицей. Железные перила высотой до пояса, по углам – кружевные чугунные колонны, увитые плющом, которые доставали до самой крыши. Из открытого окна доносились звуки ужасной синтезированной музыки в стиле кото.

Душераздирающе-визгливые вопли под мартовских котов, сопровождавшие электронную мелодию, заставляли меня инстинктивно вздрагивать. То ли голос тоже был синтезирован, то ли это пела сама Тами. Кажется, я упоминал, что Никки немного чокнутая? Так вот, по сравнению с Тами, Никки – ласковый плюшевый зайчик.

Тамико заменила одну из своих слюнных желез пластиковым контейнером, наполненным каким-то сильнодействующим токсином. Пластиковая трубочка выводила его в искусственный зуб. Яд был совершенно безвреден при глотании, но, попадая в кровь, вызывал страшную, мучительную смерть. Тамико могла пустить в ход свой убийственный зуб при малейшей необходимости – или просто когда ей взбредет в голову. Вот почему Тами и ее подружек прозвали Сестрами Черной Вдовы.

Я нажал на кнопку рядом с ее именем – безрезультатно. Постучал по небольшому окошечку из толстого плексигласа, вмонтированного в дверь. В конце концов, вышел на улицу и начал орать. Из окна высунулась белокурая головка. Сейчас спущусь, – крикнула Никки. Музыка кото заглушала все на свете. Ни разу не встречал никого, кроме Никки, кто смог бы вынести эту какофонию. Тами – не в счет, она абсолютная психопатка.

Дверь приоткрылась, выглянула Никки. У нее был довольно бледный вид.

– Послушай, – сказала она нервно, – Тами сегодня не в своей тарелке.

Поддала немного. Веди себя осторожно, чтобы не завести ее, ладно?

В конце концов, стоит ли влезать в это дело ради Никки и ее сотни киамов, подумал я. Мне ведь не так уж нужны сейчас деньги. Но обещание есть обещание: я кивнул и зашагал за ней вверх по лестнице.

Тами раскинулась на пестро расшитых подушках, уткнувшись головой в один из динамиков. На улице доносившиеся из окна звуки показались мне оглушительными, но только сейчас я понял истинное значение этого слова. Музыка, наверное, пульсировала в висках Тами, словно самая ужасная в мире мигрень, но в душе ее, казалось, царила гармония. Очевидно, звуки совпадали с веселой пляской наркотиков в организме Тамико: она зажмурила глаза и медленно покачивала головой. Лицо одной из Черных Вдов было густо набелено, как у гейши, а губы и веки – иссиня-черные. Тамико-сан выглядела сейчас, как мстительный дух персонаж театра Кабуки.

– Никки, – произнес я. Та не услышала. Пришлось подойти и заорать ей прямо в ухо:

– Давай уберемся отсюда! Пойдем куда-нибудь, где можно нормально поговорить! – Тамико жгла какие-то благовония, и ноздри забивал тошнотворно-сладкий запах. Если сейчас не глотну свежего воздуха, мне станет плохо.

Никки отрицательно мотнула головой и показала на Тами.

– Она меня не выпустит.

– Почему?

– Тами думает, что она меня защищает.

– От кого? Никки пожала плечами:

– Спроси у нее.

Пока мы разговаривали, Тами повернулась и повисла на краю постели. Потом, как при замедленной съемке, плавно скатилась на пол и замерла, прижавшись щекой к покрытому темным лаком паркету.

– Слава Аллаху, что ты способна сама постоять за себя, Никки.

Она слабо рассмеялась:

– Да, наверное. Спасибо, что пришел, Марид. – Ерунда, никаких проблем, отшутился я. Опустился в кресло и посмотрел на нее.

Никки – экзотическое создание, даже для нашего Города Экзотики. Роскошные платиновые волосы до пояса, кожа прозрачная, молочно-белая, почти как грим на лице Тами. Потрясающие, словно нарисованные глаза василькового цвета, в которых синими сполохами сверкали безрассудно-безумные огоньки. Тонкое лицо, лицо беззащитного ребенка, не вязалось с крупным, мускулистым телом. Такое встречалось довольно часто: выбирая новую внешность, люди стремятся к твоему идеалу, не понимая, что он не соответствует их телосложению. Я взглянул на неподвижную тушу Тами. Ее можно было распознать даже издалека по фирменному признаку Сестер: гигантскому, невероятному искусственному бюсту. Объем груди Тами был никак не меньше полутора метров. Представляете выражение лица какого-нибудь туриста, который случайно сталкивается с одной из Сестер? Но это перестает забавлять, как только сообразишь, что произойдет с несчастным потом.

– Я не хочу больше работать на Абдуллу, – повторила Никки, накручивая на палец белокурый локон.

– Можно понять. Я позвоню и организую встречу с Хасаном. Знаешь Хасана-Шиита? Человека Папы? Вот с ним и придется улаживать твое дело.

Никки потрясла головой. Обвела глазами комнату. Она сильно волновалась.

– Но ведь это может быть опасным, или… Я улыбнулся:

– Опасным? Да что ты! Мы сядем рядышком за стол, Абдулла – напротив, Хасан расположится посередине. Дальше происходит следующее: я излагаю твою точку зрения на проблему. Абдулла – свою. Хасан погружается в размышления и объявляет приговор. Скорее всего, заплатишь отступного Абдулле; Хасан скажет сколько.

Потом придется потратиться, чтобы подмазать Шиита за посредничество, и необходимо поднести какой-нибудь подарок Папе. Это важно.

Кажется, Никки не успокоили мои объяснения. Она встала, заправила черную майку в обтяжные джинсы такого же цвета.

– Ты не знаешь Абдуллу, – произнесла она. – Уж кого-кого, а этого типа знаю, можешь не сомневаться. – Полагаю, намного лучше, чем знает Никки. Я встал и подошел к Таминому «Телефункену», ткнул пальцем в кнопку и избавил мир от музыки кото. Комнату затопила волна покоя и умиротворения: мир сказал мне «спасибо».

Тами застонала во сне.

– А если он плюнет на свои обязательства?

Придет за мной и заставит снова работать на улице? Он любит бить своих девочек, Марид. По-настоящему любит, понимаешь? – Я все о нем знаю. Но Абдулла, точно так же, как и все мы, уважает Папу и не забывает про его влиятельность.

Он никогда не посмеет ослушаться Хасана. Кстати, ты тоже, Никки: не дай тебе Бог даже подумать об этом. Если попытаешься улизнуть, не заплатив, Папа пошлет за тобой своих громил. И тогда ты уж точно будешь работать на улице. После того, как сможешь подняться на ноги.

Никки содрогнулась:

– А кто-нибудь из твоих клиентов пробовал смотаться?

Я нахмурился. Да, однажды такое случилось. Отчетливо помнил все подробности: это произошло, когда я в последний раз влюбился. – И что сделали Папа и Хасан Ох, как мне не хотелось ворошить эти воспоминания!

– Ну, раз я поручился за клиентку, деньги пришлось заплатить мне. Срочно занял две тысячи двести киамов. Чуть живот не надорвал от натуги, но поверь, хрустики я им выложил. Не хочу вспоминать, на какие сумасшедшие и опасные дела пришлось пойти: из-за того, что сделала та девочка, я числился у Папы в должниках. Бей любит, чтобы долги платили вовремя. В подобных случаях терпение Папы быстро истощается.

– Я знаю, – сказала Никки. – А что произошло с ней?

Я замешкался: потребовалось несколько секунд, чтобы заставить себя рассказывать дальше.

– Они выследили, куда убежала девочка. Для них это было нетрудно. Когда ее вернули в Будайин, каждая нога оказалась сломанной в трех местах, а лицо сплошное месиво. Ее послали работать в один из самых омерзительных и грязных притонов. Заработок в таком месте – сто-двести киамов в неделю, не больше, а оставляют они ей, скажем, десять или пятнадцать. До сих пор она копит на починку лица.

Никки долго не могла выдавить из себя ни слова. Я ей не мешал – пусть поразмыслит хорошенько над тем, что услышала. Это ей полезно.

– Ты прямо сейчас можешь договориться о встрече? – спросила она наконец.

– Конечно, – сказал я. – Следующий понедельник тебя устроит?

Никки широко распахнула глаза:

– А сегодня вечером никак нельзя? Мне надо покончить с этим делом немедленно.

– Эй, Никки, что за спешка? Собралась куда-нибудь?

Никки искоса посмотрела на меня, рот слегка приоткрылся, губы шевельнулись, словно она хотела что-то сказать, но передумала.

– Нет, – произнесла она наконец слегка вздрагивающим голосом.

– Нельзя запросто назначить Хасану встречу, когда тебе в голову взбредет.

– А ты попробуй, Марид. Позвони и попробуй, вдруг получится?

Я развел руками, показывая, что сдаюсь.

– Ладно, позвоню и спрошу его. Но Хасан назначит встречу, когда пожелает.

Никки кивнула.

Я отцепил от пояса телефон. Справляться в информсервисе не пришлось: я помнил код Шиита. Раздался гудок, потом трубку поднял один из прихлебателей Хаcана – шестерка. Я объяснил, кто звонит и по какому делу, мне важно велели подождать. Они всегда так отвечают, а ты всегда покорно ждешь, сколько надо…

Я сидел и смотрел, как Никки нервно накручивает на палец пряди волос, как медленно и равномерно вздымается Тамин макси-бюст; мой слух услаждал негромкий храп распластавшейся на полу Черной Вдовы. Тамико была в легком хлопчатобумажном кимоно матово-черного цвета. Она никогда не носила украшений.

В этом кимоно, с уложенными в мудреную прическу черными волосами Тами походила на гейшу – профессиональную убийцу. Наверняка так оно и есть. Для каждого, кто не был азиатом, Тамико со своими стильными складочками и прочим оборудованием выглядела очень убедительно.

Спустя двадцать пять минут, в течение которых Никки нервно металась по комнате, в трубке снова раздался голос шестерки Шиита. Встреча нам назначается на сегодня, сразу после вечерней молитвы. Я пристегнул телефон к поясу, не поблагодарив шестерку: какая-то гордость у меня еще осталась.

– Зайду за тобой в половине восьмого, – предупредил я Никки.

Снова этот странный взгляд исподлобья.

– А прямо там нельзя встретиться? Я утомленно опустил плечи.

– Почему же нет? Знаешь, где это?

– В магазине Хасана, да?

– Внутри зайди за занавес. Там будет склад. Пройдешь его, через заднюю дверь выйдешь в проулок. Напротив в стене увидишь стальную дверь. Она заперта, но нас будут ждать. Стучать тебе не придется. И еще, Никки, пожалуйста, не опаздывай, хорошо?

– Ну конечно. Марид… в общем, спасибо тебе за все!

– Какое там спасибо! Мне нужна моя сотня за работу, и прямо сейчас!

Ее явно ошарашил мой тон и то, что я потребовал денег. Может, я немного пересолил?

– А нельзя после…

– Прямо сейчас, Никки. Она вытащила из кармана джинсов небольшую пачку денег и отсчитала сотню киамов.

– Держи. – Между нами словно возникла ледяная стена: мы больше не были старыми приятелями.

Дай еще двадцатку на маленький презент Папе. И бакшиш Хасану тоже оплатишь ты. Увидимся вечером. – Я поспешил убраться из этого логова, чтобы бациллы психоза, кишащие в комнате, не проникли в мой мозг.

Отправился домой. Выспаться мне не удалось, и ужасно болела голова, а ощущение пьянящей бодрости, созданное пилюльками, незаметно испарилось под лучами полуденного солнца. Ясмин еще спала, и я устроился рядом. Наркотики не дадут мне заснуть, но я хотел немногого: всего-навсего полежать тихо и спокойно с закрытыми глазами. Как бы не так – стоило мне расслабиться, как отрава заставила пульсировать мозг еще сильней, чем раньше. Темнота за плотно закрытыми веками стала красной, ее пронизывали ослепительные вспышки, похожие на полицейскую мигалку. Я почувствовал дурноту и головокружение; потом в голове заплясали причудливые голубые и темно-зеленые пятна, словно какие-то микроскопические создания в капле воды. Пришлось открыть глаза, чтобы избавиться от проклятых вспышек. Мускулы лица, рук и бедер непроизвольно подергивались. Черт, треугольники завели меня гораздо сильнее, чем казалось вначале. Нет покоя для грешных душ…

Я снова встал и скомкал послание, которое оставил перед уходом для Ясмин.

Она сонно пробормотала:

– Ты же хотел сегодня сходить куда-то в город…

Я повернулся к ней:

– Уже ходил. Часа два назад.

– А сколько сейчас?

– Около трех.

– Йа салам! Мне нужно в три быть на работе!

Я вздохнул. Ясмин славилась на весь Будайин своей привычкой опаздывать везде и всюду. «Французик», Френчи Бенуа, хозяин клуба, где работала Ясмин, упорно штрафовал ее на пятьдесят киамов, даже если она опаздывала на минуту против положенного. Но Ясмин и не думала отрывать от постели свой красивый маленький задик из-за такой ерунды: она отсыпалась всласть, практически каждый день отдавала Френчи полтинник, и за первый час работы возмещала убыток, вытягивая деньги из клиентов. Я не встречал ни одной девочки, которая могла бы с такой быстротой избавить какого-нибудь придурка от лишних хрустиков. Ясмин трудилась в поте лица, ее нельзя было назвать лентяйкой. Просто обожала поспать. Из нее получилась бы замечательная ящерица, способная дремать целый день на раскаленном камне под палящим солнцем.

Пока она выбиралась из постели и одевалась, прошло не меньше пяти минут. Я удостоился рассеянно-формального поцелуйчика, попавшего куда-то в скулу; секунду спустя Ясмин уже торопливо шагала по улице, на ходу выкапывая из сумочки модуль, нужный для работы. Она повернула голову и что-то сказала мне со своим варварским левантийским акцентом.

Наконец-то я остался один. В принципе мне нравилось, как идут дела. Такого не случалось уже много месяцев. Но когда я, разнежившись, соображал, не завалялось ли у меня какого-нибудь экстраординарного желания, чтобы можно было угрохать на его исполнение свалившееся с неба богатство, перед глазами, заслонив убогую обстановку комнатушки, вдруг возникла окровавленная рубаха Богатырева. Чувство вины? У меня – чувство вины? У парня, которого жестокий мир не смог заставить изменить свое естество, который не поддался на дешевые соблазны. Ни к чему не стремлюсь, ничего не боюсь. Вроде катализатора, усиливающего химическую реакцию: как и он, провоцирую изменения, но сам никогда не меняюсь. Я помогал тем, кто нуждался в помощи, и это – мои единственные друзья. Я играл активную роль в жизни, но меня она ни разу не задела. Я наблюдал за происходящим, но держал свое мнение при себе. Вот примерно такова моя персона. И вот почему я сам сделал все возможное, чтобы жизнь наконец стукнула меня хорошенько.

У нас в Будайине – да нет, черт возьми, наверное, везде и всюду, существует в основном два типа людей: уличные шлюхи и клиенты, охотники и добыча. Ты или одно, или другое. Нельзя ласково улыбнуться окружающим и объявить, что просто посидишь в сторонке. Охотник или добыча – а иногда немного от того, немного от другого. Войдя в Южные ворота, ты сразу же, не сделав и десяти шагов по Главной улице, навечно определяешься как первый или второй тип.

Охотник – добыча. Третьего не дано.

Ничего сложного, правда? Но мне еще предстояло дойти до такой простой истины, и я, конечно, выберу самый головоломный путь. Как всегда.

Я не чувствовал голода, однако заставил себя сварить пару яиц. Надо больше заботиться о питании. Прекрасно это понимаю, но уж больно хлопотное дело.

Бывают дни, когда мой организм. вынужден черпать калории из фруктового сока, добавленного в коктейль. Но сегодняшний вечер обещает быть долгим и трудным, и мне понадобятся все ресурсы. Три голубых треугольника выдохнутся до начала переговоров с Абдуллой и Хасаном; скорее всего, к тому времени у меня начнется наихудший период – депрессия, полное изнеможение и неспособность защищать интересы Никки. Что делать? Ответ тривиален: принять еще несколько треугольничков. Снова подстегнуть себя. Я стану действовать со сверхчеловеческой быстротой, с точностью компьютера, согреваемый безмятежной уверенностью в мировой гармонии и порядке. Космическая взаимосвязь, ребята!

Общность бытия, пронизывающая каждый миг, каждое мгновение, каждое «сейчас»; конвергенция времени, пространства и жизни; всякие шекспировские «приливы и отливы в человеческих делах», чтоб их черт побрал, и какие там есть еще умные цитаты… Ладно, по крайней мере, такое у меня будет настроение, и, по-моему, если смогу держать себя достойно и произведу соответствующее впечатление на Абдуллу за столом переговоров, так какая разница, от пилюлек это или я такой способный от рождения. Я приобрету бодрость мысли и моральную чистоту, и проклятый сукин сын Абдулла сразу почувствует, что Марид Одран притащился не для того, чтобы он мог безнаказанно наплевать ему в физиономию! Вот какими убийственными аргументами я соблазнял себя, подбираясь к коробочке с пилюлями.

Еще два треугольничка? Или лучше, чтобы уж наверняка, три? А вдруг такое количество слишком взвинтит меня? Я ведь не хочу, чтобы меня бросало от стены к стене, как лопнувшую гитарную струну. Я проглотил две таблетки, а третью засунул в карман, на всякий случай.

Ох, не хочется даже думать, что меня ожидает завтра! «Курс на химизацию всей жизни» может прибавить своим верным последователям немного энергии, но, как любит говорить Чири, «страшное дело – платить по счетам!». Если я ухитрюсь выжить, когда на меня обрушится похмелье, впору отметить это всеобщим ликованием у трона Аллаха.

Примерно через полчаса наркотики заработали. Я принял душ, тщательно вымыл волосы, подровнял бороду, сбрил на щеках и шее щетину, чтобы не портила общий вид, почистил зубы, привел в порядок ванну и раковину, прошелся голым по всей комнате в поисках других объектов, нуждающихся в чистке, мытье или перестановке… и наконец сообразил, что внезапный взрыв энергии – результат того, что я все-таки пересолил с пилюльками.

– Не дергайся, парень, – пробормотал я сам себе. Слава Богу, что я так рано принял два треугольника, – когда надо будет выходить из дому, обрету норму.

Время мучительно тянулось. Может, позвонить Никки, напомнить о встрече; нет, незачем. Связаться с Ясмин или Чири? Но они сейчас на работе… Я сел, прислонился к стене и едва не завыл: Господи, у меня и вправду нет друзей! Была бы хоть топографическая система, как у Тамико, все какое-то развлечение. Мне приходилось видеть голопорнуху такого качества, что секс в натуре по сравнению с ней казался отвратительным барахтаньем в грязной луже.

В семь тридцать я стал одеваться: выбрал старую выцветшую голубую рубашку, джинсы, ботинки. Старайся не старайся, Хасану я все равно не угожу, так что наряжаться нет смысла. Выходя за порог дома, услышал шипение и треск ожившего радио, потом раздался многократно усиленный голос муэдзина: «Ла-а-а иллаха иллал-ла-а-а-ху». Красивая штука этот призыв к молитве, неотразимо мелодичный, берущий за душу даже неверующего пса-отступника, вроде меня. Я торопливо зашагал по пустынным улицам. Шлюхи перестали шнырять в поисках клиентов, клиенты перестали шнырять в поисках подходящих шлюх: весь Будайин погрузился в молитву. Мои шаги по древним камням мостовой, одиноко отдающиеся эхом в царящем безмолвии, уличали меня в кощунстве. Но когда я дошел до магазина Шиита, город уже вернулся к прежней суматошной жизни. И пока не прозвучит призыв к очередной молитве, шлюхи и клиенты снова будут отплясывать свой сумасшедший рок-н-ролл мелкой коммерции и взаимной эксплуатации.

За прилавком в магазине стоял молоденький, хрупкий американский мальчик, которого все называли Абдул-Хасан. «Абдул» означает «раб такого-то», затем обычно следует одно из девяноста девяти имен Аллаха – Господь миров, Милосердный и так далее. В случае с американцем ирония заключалась в том, что он действительно принадлежал Хасану, был связан с ним всем, кроме, конечно, генетического родства. Поговаривали, что Абдул-Хасан не родился мальчиком, точно так же как, скажем, Ясмин – девочкой, но никто, насколько мне известно, еще не потрудился вникнуть в эти глубины.

Абдул-Хасан о чем-то спросил меня. Я не говорил по-английски, поэтому просто сделал жест большим пальцем в сторону грязного набивного занавеса.

Мальчик кивнул и снова погрузился в блаженное самосозерцание, от которого я оторвал его. Для любителей поглазеть на товар и поторговаться, время от времени забредавших сюда, магазин Хасана представлял собой настоящую загадку, потому что товар в нем попросту отсутствовал: Шиит торговал практически всем на свете, стало быть, и демонстрировать образцы покупателям незачем.

Я прошел за занавес, пересек склад, вышел в проулок. Приблизился к стальной двери, и она почти бесшумно распахнулась.

– Сезам, откройся! – не удержавшись, шепнул я.

Потом шагнул внутрь скудно освещенной комнаты и осмотрелся. Наркотики заставили меня забыть страх. А также, к сожалению, осторожность и осмотрительность; но мое главное богатство и основное оружие – инстинкт исправно служило мне днем и ночью, одурманен я пилюльками или нет. Хасан возлежал на миниатюрной горе из подушек и не спеша курил кальян. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было бульканье его кальяна – я уловил острый запах гашиша. На краю ковра в неудобной позе, с прямой как палка спиной, застыла до смерти перепуганная Никки. Абдулла покоился на подушках рядом с Хасаном и шептал ему что-то на ухо. Шиит сохранял абсолютное бесстрастие: его лицо казалось таким же пустым, как рука, поймавшая ветер. Сегодняшним приемом ведает он; я стоял и терпеливо ждал слов хозяина.

– Ахлан ва сахлан! – произнес наконец Хасан, коротко улыбнувшись. Это формальное приветствие, что-то вроде «добро пожаловать», а буквально: «ты пришел к своей родне и нашел ровное место», – должно было задать тон всей нашей встрече. Я ответил такой же формальной фразой, меня пригласили сесть. Я устроился рядом с Никки. В ее платиновых волосах, на самой макушке, я заметил одну-единственную училку. Наверняка языковая приставка: я знал, что без нее она ни слова не понимает по-арабски. Я принял маленькую чашечку кофе, щедро сдобренного кардамоном, поднял ее, приветствуя Хасана, сказав: «Да будет вечно изобильным ваш стол», – и поднес к губам.

Воздев руки, Хасан в ответ произнес:

– Да продлит Аллах вашу жизнь.

Мне вручили следующую чашечку. Я украдкой толкнул Никки, которая до сих пор не выпила своего чая. Нельзя деловой разговор начинать сразу, нужно отведать по крайней мере три порции угощения. Отказываться от добавки недопустимо – рискуешь обидеть хозяина. Смакуя маленькими глотками дымящийся напиток, мы с Хасаном обменивались вопросами о здоровье наших родных и друзей, периодически взывали к Аллаху, прося благословить такого-то и такого-то, а также охранить нас и весь мусульманский мир от козней неверных.

Я тихонько пробормотал Никки на ухо, чтобы она обязательно выпила свой чай, обладавший каким-то странным запахом, понимая, что присутствие Никки неприятно Хасану по двум причинам: во-первых, она проститутка, во-вторых, не настоящая женщина. Мусульмане так и не смогли понять статуса обрезков.

Обращаясь со своими женщинами как с существами второго сорта, они вставали в тупик, не зная, какого отношения заслуживают мужчины, добровольно изменившие свой благородный пол на более «низкий». Естественно, Коран не содержит никаких указаний по этому поводу. То, что полномочный представитель Никки, Марид Одран, известен своим, мягко говоря, непостоянством в соблюдении заветов Несомненного Писания,[2]2
  Один из синонимов Корана.


[Закрыть] усугубляло положение.

Итак, мы с Хасаном пили чашку за чашкой, приветливо кивая друг другу и приятно улыбаясь, восхваляли Аллаха и обменивались комплиментами, словно мячиками на теннисном корте. Самое употребительное выражение у мусульман иншалла, «если Аллах пожелает». С людей снимается всякая вина за случившееся, за все отвечает Аллах. Вас застали в постели с женой вашего брата – так пожелал Аллах. Высыхает оазис и его заносит песком – тоже воля Аллаха. Отрубили руку, голову или член в наказание за несоблюдение Его воли – что ж, так Он пожелал…

Что бы ни случилось в Будайине, все сопровождается рассуждениями об отношении к этому событию Всемогущего и Всеведущего.

Прошел почти час, и было заметно, что обе стороны начинают испытывать нетерпение. У меня дела шли прекрасно, а улыбка Хасана становилась все шире и шире: с каждой могучей затяжкой он получал рекордное количество гашиша.

Наконец Абдулла решил, что его терпение истощилось. Он пожелал, чтобы разговор наконец затронул денежную проблему. То есть сколько должна будет заплатить Никки за свою свободу.

Хасану явно пришлась не по душе такая торопливость. Он воздел руки, удрученно оглядел потолок и продекламировал арабскую поговорку:

– «Жадность умаляет накопленное».

Слышать подобное заявление из уст Шиита, принимая во внимание его собственные повадки, было по меньшей мере удивительно.

Он посмотрел на Абдуллу и произнес:

– Эта молодая женщина находилась под вашей охраной и покровительством?

В моем древнем языке существует множество выражений, обозначающих понятие «молодая женщина», и каждое отличается своим оттенком и смыслом. Хасан мудро выбрал словосочетание «ил-махруса» – «ваша дочь», а в буквальном переводе «находящаяся под охраной, покровительством», – так что оно прекрасно подходило к нашей ситуации. Вот каким образом Шиит стал одной из козырных карт Папы, безошибочно находя выход из конфликта между требованиями обычая и необходимостью, возникающей при решении конкретной проблемы.

– Да, о мудрейший, – ответил Абдулла. – Уже более двух лет.

– И вы недовольны ею? Абдулла сморщил лоб:

– Нет, о мудрейший.

– И она не причиняла вам когда-либо неприятностей и ущерба?

– Нет.

Хасан повернулся ко мне: такая, как Никки, не заслуживала его внимания.

Хотя у арабов принято обращаться друг к другу на «ты», в определенных ситуациях можно употребить формы, соответствующие русскому «вы»

– Находящаяся под покровительством желает жить в мире? Она не затаила обиду и не замышляет злое по отношению к Абдулле абу-Зайду?

– Клянусь, что нет. Хасан прищурился:

– Твои клятвы ничего не значат здесь, неверный. Нам придется оставить в стороне честь достойных мужей и скрепить договор словами и серебром.

– Те, кто слышал твои слова, да живут в мире, – сказал я.

Хасан кивнул, довольный тем, что я по крайней мере умею себя вести.

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, – возгласил Шиит, воздев руки ладонями вперед, – я объявляю свое решение. Те, что присутствуют здесь, пусть слушают и повинуются. Находящаяся под покровительством возвратит все драгоценности и иные украшения, полученные ею от Абдуллы. Она вернет все дары, имеющие ценность. Она вернет все дорогие одеяния, оставив себе лишь такую одежду, которая подходит для ежедневного пользования. Со своей стороны, Абдулла абу-Зайд должен дать обещание, что позволит находящейся под покровительством беспрепятственно заниматься своим делом. Если возникнет какой-либо спор, я рассужу его. – Нахмурившись, он посверлил взглядом обе стороны, убеждаясь, что никакого спора не возникает. Абдулла кивнул, Никки выглядела подавленной. Кроме этого, находящаяся под покровительством заплатит Абдулле абу-Зайду завтра до полуденной молитвы три тысячи киамов. Таково мое слово. Аллах велик.

Абдулла ухмыльнулся.

– Пусть не покидает тебя здоровье и счастье! – воскликнул он. Хасан вздохнул.

– Иншалла, – пробормотал он, снова сжимая в зубах кальян.

По обычаю я тоже должен был поблагодарить Шиита, несмотря на то, что он здорово пощипал Никки.

– Я твой должник, – произнес я, встав, заставляя Никки подняться вместе со мной. Хасан рассеянно-брезгливо помахал рукой, словно отгоняя назойливую муху.

Когда мы уже проходили через стальную дверь, Никки вдруг обернулась и плюнула себе под ноги.

Она выкрикнула все худшие ругательства, которые могла ей подсказать арабская училка:

– Химмар у ибн-химмар! Ибн-вушка! Йилан абук! – Я крепче сжал ее руку, мы бросились бегать. За спиной раздался смех Абдуллы и Хасана. Охотники получили свою добычу, были удовлетворены вечерним промыслом и решили проявить снисходительность, позволив Никки избежать наказания за ее длинный язык.

Когда мы выбрались на улицу, я немного притормозил, чтобы перевести дыхание. – Мне срочно надо выпить, – объявил я, увлекая ее внутрь «Серебряной ладони». – Ублюдки, – прорычала Никки. – У тебя что, нет трех тысяч?

– Есть. Просто не хочется отдавать деньги им. Я думала потратить их на другое. Я пожал плечами:

– Если очень хочешь выбраться из-под туши Абдуллы…

– Ага, я знаю. – Но Никки все еще переживала потерю трех кусков.

– Все будет в порядке, – пообещал я ей, пробираясь по темному и прохладному помещению бара.

Никки вытаращила глаза и подняла руки, издеваясь над дешевой помпезностью Хасана.

– Все будет в порядке, – вскрикнула она, смеясь. – Иншалла! – Насмешка показалась мне какой-то вымученной и невеселой. Никки сорвала с себя училку арабского языка. Вот последнее, что сохранилось у меня в памяти от этого вечера.