Текст книги "Бродяга Гора"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Между тем знаки внимания рабынь уже заставляли меня содрогаться и биться в цепях. Не имея возможности освободиться, я мог лишь корчиться перед лицом врага, возбуждаемый принадлежавшими ему женщинами ради его забавы.

– Ублажи его, Беверли! – приказал Поликрат.

– Повинуюсь, господин.

Она опустила голову, выставив напоказ сталь ошейника, а потом припала ко мне своими жаркими губами.

С губ моих сорвался стон, переходящий в крик. Крик стыда и унижения, крик ярости и наслаждения!

Я смотрел на Беверли, женщину с Земли, остававшуюся для меня самой изысканно-красивой и сексуально возбуждающей девушкой, какую мне доводилось встречать. На Земле я не только ни разу не поцеловал ее, но даже не осмелился коснуться ее руки. Здесь, на Горе, она по приказу Поликрата ублажала меня, как только могла!

– Ненавижу тебя! – сердито прошипела она, откинув голову, и я вновь пожалел, но уже о другом – о том, что сейчас Беверли не в моей власти. Над рабыней надлежит властвовать! В этот момент я твердо решил, что непременно стану ее хозяином. Эта красотка с Земли будет пресмыкаться у моих ног в ошейнике, с рабским клеймом на бедре.

– Заберите этого проходимца и посадите на цепь в башне с лебедкой! – распорядился Поликрат. – И пусть он молится о том, чтобы его приятели не причинили вреда посланцу Рагнара Воскджара, ибо в противном случае участь его будет ужасной.

Девушки отпрянули, уступив место мужчинам, начавшим снимать оковы.

– Ты хорошо ублажила этого малого, – сказала рыжеволосая девица, обращаясь к Беверли.

– А по-моему, – вмешалась Бикки, – она удовлетворила его слишком быстро. Я непременно поучу ее, как доставлять удовольствие господину, когда буду владеть ею.

– Унизительно ублажать мужчину с Земли, – сказала Беверли.

– Он вроде бы сильный и красивый, – заметила рыжеволосая.

– Я бы не возражала против того, чтобы стать его рабыней, – поддержала ее Бикки.

– Ты не знаешь его так, как знаю его я, – возразила Беверли. – Я презираю его, ибо он, как и все земляне, ничтожный слабак. А мы, рабыни, принадлежим настоящим мужчинам.

Мои руки сковали за спиной, после чего, сняв оковы с лодыжек, рывком поставили на ноги.

Поликрат разговаривал с Клиоменом.

– Ты получила удовольствие от того, что с ним делала, не так ли? – спросила рыжеволосая девица.

– Удовольствие я получила лишь от того, что повиновалась приказу моего хозяина, – ответила Беверли.

– А вот и не только от этого, – заявила Бикки. – Не обманывай, я все видела.

– Нет! – воскликнула Беверли.

– Ты ведь сглотнула, разве нет? – спросила рыжеволосая девица.

– Пришлось, – сказала Беверли. – Я же рабыня.

– Причем настолько низкая, что способна получить удовольствие, даже ублажая выходца с Земли!

– Нет! – твердила Беверли.

– Мы видели! – рассмеялась Бикки.

– Нет!

– А по мне, – заметила рыжеволосая, – если мужчина силен и красив, так пусть он будет откуда угодно. Хоть с Земли.

– Я думаю, – заметила Бикки, – в нем что-то есть от настоящего господина.

– Скажешь тоже! – презрительно фыркнула Беверли. – Да стань этот малый вашим хозяином, знаете, что бы он сделал в первую очередь? Отпустил бы вас на свободу!

– На свободу? – рассмеялась рыжеволосая девица.

– Освободил нас? – недоверчиво переспросила другая девушка, коснувшись своего ошейника.

– Какому мужчине не нужна красивая рабыня? – спросила Таис.

– Он или болен, или просто безумен, – заметила еще одна рабыня.

– Для него это не важно! – встряхнула головой Беверли.

– Я тебе не верю, – заявила Бикки.

– Когда-то он освободил и меня.

– А вот случись ему владеть мною – не освободил бы, – заявила Бикки. – Подарил бы кому-нибудь или продал – это возможно, но освобождать бы не стал.

– Это еще почему? – сердито осведомилась Беверли.

– Да потому, глупышка, что я слишком желанна и ни один мужчина не захочет видеть меня свободной.

Беверли с криком ярости замахнулась рукой, чтобы влепить Бикки пощечину, но другая девушка перехватила ее руку.

– А ну тихо тут, рабыни! – прикрикнул на них один из мужчин, снимавших мои оковы.

– Да, господин, – отозвались девушки в несколько голосов.

– Господин, – обратилась ко мне Бикки, подойдя поближе, – если бы ты владел мной, то освободил бы меня?

– Нет, – ответил я.

– Могу я спросить почему, господин?

– Конечно.

– Почему, господин?

Я смотрел на Беверли, но ответил Бикки:

– Ты слишком желанна, чтобы мужчина захотел видеть тебя свободной.

Беверли посмотрела на меня в ярости, тогда как Бикки обратилась к ней с торжеством.

– Видишь? – сказала она. – Похоже, рабыня рабыне рознь!

– Выходит, что так, – согласилась Беверли.

Я внутренне улыбнулся. Если она когда-нибудь окажется в моей власти, пусть попробует разорвать цепи, в которые я ее закую.

– Тобой когда-нибудь владели по-настоящему, Беверли? – спросила рыжеволосая.

– Конечно. Многие мужчины владели мной.

– По-настоящему ты стала похожа на рабыню только после того, как провела ночь с курьером.

Беверли мечтательно улыбнулась.

– Это верно, – призналась она, – по-настоящему впервые овладел мною именно он. Этот человек – подлинный господин и повелитель, я в его руках оказалась податливой и покорной. Прежде я даже не догадывалась о существовании таких мужчин. Он заставил меня рыдать от восторга. В ту ночь я окончательно осознала свое предназначение как женщина и как рабыня.

– Я вижу, ты так и не забыла его, – заметила одна из девушек.

– Не забыла и не забуду, – подтвердила Беверли.

– Ты влюблена в него? – спросила рыжеволосая девица.

– Да, – ответила она.

Мне было приятно услышать это от женщины, которой я владел.

– Может быть, когда-нибудь тебе выпадет счастье принадлежать ему, – тихонько промолвила одна из девушек.

– Он не пытался купить меня, – сказала Беверли. – Для него я была всего лишь одной из рабынь, какими хозяева всегда угощают гостей. Тот господин наверняка давно уже забыл, с кем развлекался однажды ночью в чужой крепости.

– Порой трудно быть рабыней, – вздохнула одна из девушек.

– Мы все рабыни, – добавила другая.

– Я поведу наш флот на восток по реке, – сказал Поликрат Клиомену. – Это быстро остудит пыл жителей восточных городов и собьет с них спесь.

– Да, капитан, – ответил Клиомен.

Потом Поликрат обернулся и посмотрел на меня.

– В каземате с лебедкой обнаженные красотки ублажать тебя не станут, – заявил пират со смехом.

Я промолчал.

– Ах да, Беверли, – окликнул Поликрат.

– Что угодно господину? – отозвалась рабыня и, поспешив вперед, упала перед ним на колени.

– Ты хоть и недолго, но все же колебалась, прежде чем выполнить мой приказ.

– Прости меня, господин, – взмолилась она, побледнев от страха.

– Встать в позу покорности! – приказал пират.

Дрожа и всхлипывая, Беверли опустилась на четвереньки. Подошедший стражник схватил ее за волосы.

– Выпороть ее! – коротко приказал Поликрат.

– Есть, капитан! – ответил стражник и отправился прочь, таща рыдавшую рабыню за собой. То, как обошелся с ней Поликрат, мне понравилось. Рабыням надлежит повиноваться без раздумий, и малейшее колебание совершенно непростительно.

Потом пиратский главарь обернулся к стражникам, державшим меня.

– Уберите его! – распорядился он.

Меня поволокли прочь.

31. ОКАЗАВШИСЬ В КАЗЕМАТЕ ПОДЪЕМНОГО МЕХАНИЗМА, Я ПРИСТУПАЮ К ОСУЩЕСТВЛЕНИЮ СВОЕГО ПЛАНА

– Кончай бездельничать, – заорал пират. – А ну, упрись как следует!

– Есть, капитан, – отозвался я, хотя этот малый, скорее всего, был простым матросом. Плеть хлестко прошлась по моей спине. Вспотевший, скованный цепями, я упирался босыми ступнями в деревянные планки, приколоченные гвоздями к круглой ступенчатой платформе, приподнимавшейся футов на пять над полом. До моего слуха доносился скрежет цепи, наматывавшейся на вал, расположенный ниже уровня платформы.

Подъем ворот осуществлялся посредством мускульной силы, действие которой подкреплялось двумя тяжелыми грузами-противовесами. Лебедка вращалась с помощью зубчатых колес. Подъемно-опускной механизм в целом был устроен по принципу кабестана. Я налегал на толстенный, почти пять футов в диаметре, металлический брус-рычаг, зафиксированный как спица в центральном стержне лебедки. К этому брусу крепилась цепь моего ошейника, так что покинуть «рабочее место» у меня не оставалось ни малейшей возможности. Ручные и ножные кандалы предоставляли мне определенную «свободу движения» – дюймов восемнадцать для рук и примерно двадцать четыре дюйма для ног.

Такого рода оковы надежно удерживают пленника на месте и вместе с тем позволяют ему совершать минимум движений, необходимый для того, чтобы вращать поворотный вал механизма.

– Налегай! – проорал пират и ожег мою спину плетью.

Я изо всех сил навалился на брус. Плеть свистнула снова, и позади меня другой пленник вскрикнул от боли.

Всего в главный стержень поворотного механизма вставлялись пять больших стальных рычагов. У каждого трудились пять человек, закованных в цепи. Когда лебедка работает, люди движутся по кругу, налегая на рычаги, зафиксированные примерно на уровне смиренно опущенной головы.

– Налегай! – орал пират. – Пошевеливайся!

По потным напряженным спинам вовсю гуляла плеть. Мы улавливали движение противовесов, качавшихся на цепях. Без них наших усилий не хватило бы даже на то, чтобы сдвинуть решетку.

Пират, расхаживавший с плетью, вновь и вновь пускал ее в ход. Досталось в очередной раз и мне.

В каземате подъемного механизма царили сумрак и затхлость. Днем здесь жарко, и мои потные ладони скользят по стали рычага, а ночью может быть очень даже холодно. Воняет нечистотами. Возможно, нам было бы малость полегче, будь у нас хоть какая-то одежда.

– Работать! Работать! – гаркнул пират, почему-то на сей раз не сопроводив выкрик ударом. – Не отлынивать!

Под нашим напором противовесы пришли в движение.

Единственными отдушинами прикованных к механизму узников являются еда, питье и сон. Вода наполняет мелкое углубление, вытесанное в камне возле стены, из которого ее приходится лакать. Корм – иначе нашу пищу, состоящую из пиратских огрызков и объедков, не назовешь – швыряют прямо на пол, и лишь когда сморенные тяжким трудом невольники засыпают, сны приносят им недолгое утешение. Снятся, как правило, рабыни – нежные, чувственные, страстные и покорные. Но увы – крик надсмотрщика вырывает пленников из сладких грез, возвращая их к реальности: холоду, сырым камням, бичу, надсадному труду и тяжким железным оковам.

Как и говорил мне Поликрат, никаких красоток рабынь в каземате не было, а если одна, мисс Беверли Хендерсон, и появлялась там, то только в моих снах. Она снилась мне то на городской улице, обернувшаяся, чтобы приветствовать меня, то на рынке, умоляющая купить ее, в то время как я стоял перед помостом с полным кошельком золота. Иногда она принимала облик воровки, пойманной с поличным. И всегда Беверли оказывалась именно рабыней, а не свободной красавицей с Земли.

«Мой господин!» – произносила мисс Хендерсон и опускалась передо мной на колени, признавая себя моей собственностью.

Один и тот же сон повторялся несколько раз. Точно так же, как это было давным-давно, на Земле, когда мы сидели с ней в ресторане. На ней было белое атласное платье с открытыми плечами, в руках – вышитая бисером сумочка. Дрожащий свет свечей подчеркивал ее красоту. Закончив ужин, я расплачивался по счету, после чего говорил ей:

«Раздевайся! Я сделаю тебя рабыней!»

«Это невозможно!»

«Ты ошибаешься, очень даже возможно».

«Как я могу ошибаться? Ведь рабовладение давно отменено!»

«Очень просто. Нельзя отменить то, что заложено в человеческой природе».

«Но это общественное место».

«Ничего страшного».

Растерянная мисс Хендерсон оборачивается к мужчине, сидящему за соседним столиком, и говорит:

«Вы только послушайте, какой ужас! Этот тип хочет сделать меня рабыней!»

«Ничего страшного, – повторяет мои слова посетитель ресторана, – ты и есть рабыня».

«А ну раздевайся и не тяни время, женщина!» – произношу я с нетерпением и угрозой в голосе.

И тут – разумеется, это происходит только во сне – одежда, словно сама по себе, спадает, и мисс Хендерсон остается совершенно нагой. Я распускаю ее волосы.

Никто в ресторане не обращает на нас ни малейшего внимания. Достав из кармана черный кожаный шнур, я связываю запястья Беверли у нее за спиной. Шнур оказывается таким длинным, что его свободные концы свисают сзади до колен.

«Сейчас мы выйдем из ресторана, – говорю ей я. – Иди вперед: мне хочется посмотреть, как ты движешься».

Беверли направляется в проход между столиками и по пути к выходу минует сидящих за столом знакомых женщин.

«Мой господин раздел и связал меня», – сообщает она им.

«Да, вижу», – пожимает плечами та, что повыше ростом.

Другая, миниатюрная, просто понимающе кивает.

Приближаясь к двери, мы проходим мимо гардероба, и белокурая гардеробщица Пегги, провожая Беверли взглядом, говорит:

«Прекрасная рабыня, вполне годна к употреблению».

«Так же как и ты», – отзываюсь я.

«Но господин еще не призвал меня служить ему», – возражает Пегги.

«Наберись терпения, настанет и твой черед».

«Пегги будет терпеливо ждать, господин», – звучит покорный ответ.

У самого выхода я приказываю Беверли остановиться.

«Там, за порогом, находится другой мир, – сообщаю я ей. – Он называется Гор и совершенно не похож на тот, к которому ты привыкла. Оказавшись там, ты уже не сможешь вернуться. Поняла?»

«Да, Джейсон», – отвечает Беверли.

«И в том мире, – продолжаю я, – ты будешь моей рабыней».

«Да, Джейсон».

Я открываю дверь, и оказывается, что за порогом находится не грязная, замусоренная и задымленная улица со сточными канавами, мусорными баками и нескончаемым потоком вонючего транспорта, а бескрайние изумрудно-зеленые луга, раскинувшиеся под восхитительно голубым небом, усеянным плывущими белоснежными облаками. Снаружи веет свежестью и чистотой воздуха, свободного от выхлопных газов. Переступив последнюю затоптанную половицу, Беверли выходит навстречу траве, лучам солнца и ветерку.

«Ты переступила порог в мир Гора», – говорю я.

«Да, господин», – отвечает она, обернувшись.

Я затворяю массивную дверь, темную, застекленную и завешенную изнутри, и в тот же миг эта дверь, ресторан и весь земной мир исчезают. Мы остаемся вдвоем посреди просторного, освещенного солнцем луга.

«Тебе пора начинать приучаться к рабству», – говорю я девушке.

«Да, господин», – покорно отвечает она.

«А ну ложись на спину, рабыня!»

«Повинуюсь, господин…»

«А ну не ленись, поганая самка слина!»

На сей раз мои сладкие грезы прерывают крик надсмотрщика и свист плети.

– Работать! Работать!

В течение нескольких последних дней нам приходилось поднимать и опускать решетку ворот множество раз. Поразмыслив, я пришел к выводу, что эта деятельность связана с приходом и отплытием разведывательных кораблей и судов с припасами. Обычно ворота открывались ненадолго, но вчера решетка оставалась поднятой около четырех часов. По-видимому, в это время флот Поликрата выходил из крепости. Еще в тот день, когда рабыни пирата старались довести меня до экстаза, мне довелось услышать, как в разговоре с Клиоменом он обмолвился о намерении отправить корабли на восток. По всему выходило, что теперь это намерение осуществилось. Разумеется, он сделал это, чтобы отбить у восточных городов охоту даже пытаться сформировать противопиратский альянс.

– Нажимай, нажимай! – командовал надсмотрщик, щелкая плетью.

На глаза мне попались еще две группы пленников. Они, как и мы, были прикованы к сменным стальным брусьям и находились сейчас у задней стены, рядом с углублением для питьевой воды. Из этого следовало, что в распоряжении пиратов имелся резерв рабочей силы. Само собой, ни один из впряженных в поворотное устройство невольников не был незаменимым. Но когда он видел, что хозяевам ничего не стоит избавиться от него в любую секунду, это оказывало на пленника удивительно стимулирующее воздействие. Все мы должны были знать, что при малейшей попытке неповиновения или просто по прихоти надсмотрщика любой из нас может быть изъят из каземата. Что означало для него лишь одно: смерть.

– Стой! – выкрикнул пират.

Мы замерли.

Решетка поднялась.

Надсмотрщик поставил предохранитель, после чего она уже не могла упасть. Гири противовесов, покачавшись из стороны в сторону, замерли. Ворота уже не требовалось удерживать на весу, и мы, радуясь возможности отдохнуть, положили головы на брусья. Что ни говори, а подъем ворот стоил нам немалых усилий.

Я полагал, что сейчас одна или несколько изящных речных галер проходят сквозь проем водных ворот, покидая или, напротив, возвращаясь в заводь, служившую своеобразным внутренним двором Поликратовой твердыни. Сигнал, по которому ворота открывались или закрывались, подавался стражником со стены у западной надвратной башни. Обычно он просто выкликал соответствующее требование, хотя, наверное, мог ударить в гонг или задуть в горн.

Возможность отдохнуть весьма радовала. Вчера, поскольку ворота оставались открытыми примерно четыре часа, я предположил, что весь флот покинул крепость и даже сам пиратский главарь отправился в поход во главе своего воинства. Из услышанного в зале следовало, что Поликрат лично возглавит задуманную операцию, масштаб и серьезность которой не позволяли передоверить столь ответственное задание кому-нибудь из подчиненных. По моим прикидкам выходило, что на время отсутствия Поликрата крепость останется на попечении Клиомена. Во всяком случае, я на это надеялся.

– Эй, не разнеживаться! – гаркнул пират, – Не думайте, будто вам выпадет долгий отдых. Ворота скоро потребуется закрыть.

На опускание решетки уходило меньше времени, чем на подъем, однако и этот процесс был весьма трудоемким.

Кстати, чтобы заставить ворота упасть с чрезвычайной быстротой, как и было сделано, когда понадобилось раздробить мою галеру, необходимо лишь открепить один из противовесов. Правда, прежде чем это сделать, необходимо отсоединить от центрального стержня лебедки вставные спицы-брусья. В противном случае они вместе со стержнем завертятся со страшной скоростью, что смертельно опасно для каждого находящегося рядом. В первую очередь для прикованных к лебедке невольников.

Откреплять оба противовеса также опасно, ибо дикая скорость падения будет чревата повреждением самой решетки.

– Приготовиться! – крикнул пират.

Я поднял голову, ошейник скользнул по моей потной шее. Снаружи светило солнце, и проникший в каземат золотистый луч высветил мириады пляшущих пылинок. Это зрелище завораживало своей красотой. Оно очаровывало, но вот другое, сопряженное с ним открытие меня, увы, разочаровало. Я приметил, что отверстие, сквозь которое падал луч, слишком узко. Человеку там не пролезть.

– Мне удалось одурачить самого Поликрата, – сказал я малому, налегавшему на брус рядом со мной. – Представь себе, получив от меня топаз, ни он, ни его прихвостень Клиомен не заподозрили во мне обманщика.

Парень воззрился на меня с недоумением.

– Лжец! – взвизгнул пират. – Тебя же предупреждали насчет твоих вздорных выдумок!

Удары плети посыпались на меня один за другим.

– Получи! – крикнул надсмотрщик. – А не уймешься, я доведу твои слова до сведения самого Клиомена!

– Прости, капитан, – пробормотал я с испуганным видом, в то время как на самом деле мне столь нехитрым способом удалось проверить свою догадку. Поликрат покинул твердыню, и теперь здесь вовсю распоряжался его помощник. Будь сам главарь в крепости, надсмотрщик не стал бы запугивать меня Клиоменом. Пока обстановка складывалась благоприятно для осуществления моего замысла.

– Опустить ворота! – прозвучал приказ. – Опустить ворота!

Высоко над нами на маленьком балконе появился другой пират.

– Что там у вас внизу? – крикнул он.

– Все в порядке, ничего важного! – отозвался малый, только что отходивший меня плетью.

– Тогда почему твои рабы прохлаждаются? Вы что, приказа не слышали?

Надсмотрщик бросил на меня свирепый взгляд, после чего высвободил предохранительный шпингалет. Вес передался на брусья, что мы, разумеется, немедленно ощутили.

– Не зевай, дурья башка! – крикнул стражник с галереи нашему надсмотрщику. – Погоняй своих бездельников! Опускай!

Противовесы поползли вверх, тогда как мы, налегая на брусья, тормозили вращение лебедки.

Когда ворота закрылись, я встретился взглядом с пиратом и тут же потупился, как будто от испуга. Но на самом деле то, как развивались сегодня события, меня вполне устраивало.

32. УСПЕХ МОЕГО ПЛАНА. Я ПОКИДАЮ ЦИТАДЕЛЬ ПОЛИКРАТА

– Выпороть их, – приказал Клиомеи, – сразу обеих.

Он откинулся в кресле Поликрата, с которого и вершил свой суд.

Мира и Тала, белокурые сестры из Коса, связанные одна с другой за шеи, стояли перед ним на коленях и жалобно стонали. Вина их была очевидна: им не удалось должным образом ублажить Джандара, одного из младших командиров гарнизона крепости. По мнению этого пирата, сестры недостаточно усердно старалась перещеголять друг дружку в стремлении доставить ему удовольствие. Возможно, их сдерживало родство, но если одна сестра не хотела показать себя более сладострастной рабыней, чем другая, это никак не могло служить ей оправданием. Рабыня не имеет права на такого рода соображения. Она вообще не имеет никаких прав и должна либо усвоить это, либо умереть. Мне, однако, думалось, что дело в другом: пират просто-напросто не умел толком обращаться с женщинами. При правильном подходе обе сестрички лезли бы из кожи вон, выбросив прочь из своих симпатичных головок всякого рода предрассудки. При правильном подходе они не просто стремились бы превзойти одна другую в любовном усердии, но и соперничали бы со всем пылом и страстью настоящих рабынь.

– Если ко мне еще раз обратятся с подобной жалобой, – пригрозил девушкам Клиомен, – я велю бросить вас обнаженными в пасть тарлариона.

– Да, господин! – хором сказали Мира и Тала.

– Уведите их, – велел Клиомен.

Рыдающих девушек схватили за шнур, связывавший их вместе, и уволокли из зала.

– А меня зачем сюда притащили, капитан? – спросил я у надсмотрщика.

– Клиомен вершит суд, – ответил он.

– Но за мной нет никакой вины! – воскликнул я, прикинувшись испуганным.

– Клиомену решать, виновен ты или нет.

– Пощади, капитан!

– Заткнись, – с усмешкой отрезал надсмотрщик.

Ошейник и цепь с меня сняли, но мои руки и ноги, как и в каземате, оставались в оковах.

– Что у нас на очереди? – осведомился Клиомен.

– Дележ добычи, – ответил пират.

Перед креслом поставили пять плоских кофров с монетами, кубок, полный драгоценных камней, и миску рассыпного жемчуга.

– И вот еще эта, – добавил пират, выталкивая вперед девушку, на руках и ногах которой красовались тонкие, легкие кандалы с цепями по два фута длиной. Такого рода цепи служат не столько для недопущения побега, сколько в качестве украшения. – А она хорошенькая? – поинтересовался Клиомен, ибо лицо девушки скрывала полупрозрачная красная ткань, ниспадавшая до икр и завязанная на шее мягким плетеным шнуром. Тонкая ткань не скрывала изящных линий тела, клейма на ее левом бедре. То был обычный знак «кейджера», какой можно увидеть на бедре любой невольницы, от самой заурядной трактирной прислужницы, до стоящей целого состояния обитательницы Садов наслаждений убара.

Пират, доставивший девушку, толкнул ее вперед, однако продолжал придерживать ткань рукой, так что лицо рабыни оставалось закрытым. Наверное, она могла видеть сквозь эту ткань, но не очень хорошо. Что-то в пленнице показалось мне знакомым.

Потом пират сорвал покрывало и бросил на пол позади девушки. Она без промедления опустилась на колени, а я отпрянул, узнав леди Флоренс из Вонда. Точнее, уже давно не леди, а просто рабыню Флоренс. Безусловно, эта девушка представляла собой восхитительную, драгоценную добычу.

– Тебе разрешается оказать мне почтение, рабыня, – промолвил Клиомен.

Флоренс поднялась, приблизилась к нему, снова встала на колени и, опустив голову, покрыла поцелуями его ноги. После этого красавица попятилась, встала, отступила на несколько шагов, еще раз преклонила колени, коснувшись лбом пола, и, выпрямив спину, приняла позу рабыни для наслаждений. Голова ее при этом осталась почтительно склоненной.

– Эй, рабыня! – обратился к ней Клиомен.

– Да, господин? – промолвила Флоренс, подняв голову.

– Как тебя захватили?

– Силой, господин, – сказала она. – Мой хозяин, Майлз из Вонда, зафрахтовал в Виктории корабль «Цветок Сибы».

Я знал этот корабль. Сибой назывался один из прибрежных городов Воска, располагавшийся восточнее Саиса.

– Майлзу нужно было попасть в Турмус, – продолжила рабыня, – Он взял с собой меня и раба по имени Крондар.

По моему мнению, Майлз из Вонда поступил опрометчиво. Я еще в таверне Тасдрона предостерегал Флоренс насчет того, что путешествовать по реке в столь смутное время небезопасно. Наверняка рабыня пересказала эти соображения своему хозяину. Однако гордый вондиец, по-видимому, оставил их без внимания. Как, впрочем, и советы других осмотрительных людей.

Ни для кого не секрет, что речная навигация сопряжена с риском. В тавернах, на рынках и в порту больше всего толкуют именно об опасностях плавания.

– К западу от Тафы на нас напали два корабля. Одним из них была галера «Телия» под началом капитана Сирнака, который и доставил меня сюда вместе с другой добычей. Второй галерой, «Тамирой», командовал капитан Реджинальд, состоящий на жалованье у Рагнара Воскджара.

– Ты должен был сопровождать «Тамиру» от самой цепи до наших внутренних вод, – промолвил Клиомен, пристально глядя на пирата, доставившего добычу. – Как получилось, что в пути ты отвлекся и занялся грабежом?

– Как можно не подобрать золото, валяющееся на земле, или не сорвать спелый фрукт, который сам просится в руки? – пожал плечами пират.

– Но тебе ведь известно, что «Тамира» – курьерский корабль, который должен доставить нам пароли и отзывы?

– Они в целости и сохранности, – заверил его пират.

– Что собой представляет «Тамира»? – спросил я у надсмотрщика.

– Это разведывательный корабль Рагнара Воскджара, – ответил он.

Я так и предполагал. Моя неудавшаяся хитрость, разоблаченная, скорее всего, из-за предательства Пегги, как раз и заключалась в попытке выдать себя за командира авангарда, высланного вперед Рагнаром Воскджаром.

Похоже, пришло время появления настоящих кораблей Воскджара, хотя, по-видимому, лишь одному из них удалось выполнить поставленную задачу и соединиться с пиратами Поликрата. Надо полагать, сейчас этот корабль снова плыл на запад, на встречу с основными силами Воскджара.

В чрезвычайно важной операции задействован лишь один корабль – это говорило о крайней самонадеянности западных пиратов. Неужто им и вправду нечего опасаться?

– Цепь еще не распилили? – поинтересовался я. Из услышанного разговора можно было понять, что она цела. Но в таком случае оставалось неясным, как мог корабль Воскджара появиться в здешних водах.

– Нет, – ответил надсмотрщик.

– Как же капитан Воскджара ухитрился перетащить через нее свою галеру?

– Он ведь не такой дурак, чтобы идти мимо Порт-Коса под пиратским флагом. Выдал себя за купца и был пропущен без каких либо затруднений.

– Для него опустили цепь?

– Как для всякого честного торговца, – ухмыльнулся речной разбойник.

– И его не разоблачили? Пиратская галера здорово отличается от торгового судна.

– У Рагнара Воскджара есть свои люди среди тех, кто контролирует проход.

– Понятно, – сказал я.

– Наш друг и назад вернется так же легко, как пришел, – добавил собеседник.

– Понятно, – повторил я.

Меня переполняло негодование. Глико оказался прав: дорогостоящая громоздкая цепь отнюдь не обеспечивала городу надежную защиту.

Между тем Клиомен оглядел плоские кофры с монетами, кубок самоцветов, плошку с жемчугом и девушку, после чего спросил:

– Добыча с «Цветка Сибы» поделена между нами и людьми Воскджара поровну?

– Ее поделили справедливо, – ответил пират.

– Ясно.

– По нашим временам, капитан, – продолжил пират, – добыча весьма недурна. Купчины на реке напуганы всяческими слухами, торговля замерла, и все ценности хранятся за городскими стенами.

– Когда мы объединимся с Воскджаром, – сказал Клиомен, – стены перестанут быть для нас серьезным препятствием. Мы сможем забрать у городских толстосумов все, что нам заблагорассудится.

– Верно, капитан, – согласился пират.

Клиомен улыбнулся: обращение «капитан» льстило ему, хотя обязанности капитана крепости исполнялись им лишь во время отсутствия Поликрата.

– Сложите монеты, драгоценности и жемчуг в общие кофры, – распорядился Клиомен.

Командир корабля подал знак матросам, и они унесли награбленное.

– А что делать с этой девкой? – спросил пират и, взяв девушку за волосы, повертел ею из стороны в сторону, демонстрируя в наивыгоднейшем ракурсе изгибы прелестного тела.

Клиомен задумался.

– Стоимость монет или драгоценных камней всегда очевидна, – пояснил он, – а вот определить истинную цену рабыни бывает непросто. Отпусти ее.

Пират выпустил волосы, и девушка немедленно опустилась на колени, покорно ожидая своей участи.

– Твоя ценность сводится лишь к красоте? – спросил Клиомен.

Всхлипнув, пленница опустила голову.

– Оставь ее в крепости, – распорядился Клиомен, – сегодня ночью я сам испробую и оценю ее.

Плачущую Флоренс уволокли прочь.

Клиомен покосился в мою сторону, и меня вытолкнули вперед, к помосту. Я без приказа преклонил колени, и собравшиеся в зале пираты расхохотались. Клиомен усмехнулся – мое дело он приберег на конец судебного дня.

– Мне следовало прикончить тебя давным-давно, в таверне Тасдрона, в Виктории, – заявил он.

– Прости, капитан, – сказал я, не поднимая головы.

– Я так понял, что ты любитель прихвастнуть и приврать.

– Нет-нет! – торопливо воскликнул я.

– Еще какой любитель, – возразил надсмотрщик каземата. – Этот малый до сих про твердит, будто провел и тебя, и Поликрата, выдав себя за посланца.

– Неужели тебе так неймется обрести славу ловкача и храбреца среди подобных тебе паршивых слинов, что ты готов ради этого рискнуть своей жизнью? – осведомился Клиомен.

Я не поднимал головы и старательно делал вид, будто дрожу от страха.

– Ты предупреждал его, не так ли? – спросил Клиомен у моего стража.

– И не единожды, – отвечал тот. – Но даже сегодня, думая, что я стою слишком далеко и ничего не услышу, он продолжал морочить головы своим враньем другим невольникам.

– Понятно, – угрожающе произнес Клиомен.

– А вчера, – добавил надсмотрщик, – он отозвался о тебе весьма пренебрежительно.

– Вот как? – заинтересовался Клиомен. – И что именно он сказал?

– Назвал тебя дурнем… или кем-то в этом роде.

Присутствующие покатились со смеху. Но вот Клиомена услышанное вовсе не развеселило. Я заподозрил, что далеко не все в крепости относятся к нему с уважением и симпатией. Кое-кто с радостью занял бы его место. Однако, как только Клиомен обвел зал хмурым взглядом, смех мигом стих.